Текст книги "Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ)"

Автор книги: Бирке Элеонор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Глава 13. Ангелы и черти

Пятнистая машина, полосатый шлагбаум, бюрократический затор у проезда. Грузовик не пропускали: что-то не так с документами. Угрюмые лица солдат в кузове, прячущиеся в воротниках носы и подбородки. Кто-то курил, другие, укутавшись в шинели, дышали под ворот, пытаясь согреться. В магической зиме продержали машину дольше, чем планировалось. Солдатики и их командир, офицер младшего ранга, уже окоченели в неотапливаемом кузове военного транспорта. Деревянные скамьи вдоль бортов и одна широкая посередине, брезент поверх каркаса из прутьев – этот транспорт явно не был предназначен для зимних перемещений личного состава. Впрочем, зима не настоящая – локальная. Но и в такой зиме стынет масло в карбюраторе, а от топлива без специальных присадок морозит двигатель.

Наконец из узкого двухэтажного здания вышел человек. На нем теплый бушлат и шапка с длинными ушами. Он махнул в сторону шлагбаума рукой, спрятанной в варежке, и потряс папкой с бумагами:

– Проезжай! Дали добро! – в лицо орущего дежурного била метель. Солдатик наглотался снега, который почти параллельно земле гнал прелютый ветер. В сотне метров правее здания ветер уже не бушевал: как о стену он ударялся о весну и пропадал.

Машина перед капотом Крабова дернулась, проехала один метр и закряхтела, а после стало совсем тихо: она заглохла. Водитель старался, пробовал несколько раз – все зря.

Сидевший в кабине грузовика офицер опустил стекло и вылез едва ли не до пояса наружу, выкрикнул:

– Не заводится! Суслин, толкните там! – Для уверенности, что его услышали, он несколько раз долбанул длинной палкой по пластиковому окну, вставленному в переднюю часть брезента кузова. – Организуй там всех! Слышишь меня, Суслин?! – сказал он и, не мешкая, с удовольствием вернулся в теплый карман кабины, ритмично поднял стекло.

Наблюдая за суетой вокруг грузовика, сидящий в легковушке Крабов, пытался отвлечься. Он не нервничал из-за задержки, ведь не торопился взяться за новые расследования. Харм был уже не в его ведении, да и старика перепоручили Дорбсону. Психованному идиоту, у которого Крабову удалось отобрать дело крылатого мальчика.

Да и плевать!

Вообще же это было классическим приемом кидать расследование от одного следователя к другому. Так возрастала конкуренция, и каждый старался оказаться лучше предшественников.

Почти на полтора месяца Крабова освободили от «магических» дел генерала Фейи. Они, как и другие, проходили по картотеке Военного Комитета Правительства скупыми номерами и шифрами. Однако на воллдримских делах стояли практически все известные грифы секретности: «важности», «срочности», «безопасности» и тому подобному. Какие-то касались государства в целом, другие, чуть менее внушительные, затрагивали безопасность их суперсекретной, но и супер же известной организации. Последние три недели Крабов посвятил свое рабочее время бумажной работе в столичном муниципале, не по своей воле – заслали командиры! Поначалу он расстроился, но вскоре смирился и был почти рад, что не придется смотреть Харму в глаза. Однако вчера его неожиданно вызвали в сам Воллдрим. Не в какой-то там изолятор на отшибе, но в город магов!

Посматривая в лобовое стекло, Крабов по привычке покхекивал, периодически закашливался, хрипел и надрывал кашлем диафрагму. Несколько раз он открывал окно, чтобы отплеваться. Его уже не волновали покорение новых высот, решение нестандартных сверхзадач, карьера и похвала начальства. Он окончательно выгорел за последние недели. Думалось трудно, в голову то и дело вклинивались мысли о Харме. Крабов улыбнулся, вспоминая, как бедный голодный пацан слопал яблоко вместе с сердцевиной, как он радовался колбасе и с глубочайшим доверием смотрел на господина следователя. Кстати, нынче этого господина стали величать «старшим следователем».

Сорок три дня прошло с последнего допроса Крабовым крылатого мальчишки. По слухам, следователь Добринов получил новое, особо важное задание. Возможно именно ему поручили Харма. Этот психопат своими методами пугал даже бывалых мужиков, и очевидно был похлеще Дорбсона. Дорбсон был агрессивным слабаком. «Идиот обыкновенный», – как прозвал его Крабов, но Добринов был не таким. Он в доброжелательной манере, немногословности и располагающей улыбчивости общался с подследственными. Одновременно реализовывая без всяких мук совести и порой с неким наслаждением ужасающие планы касательно разработки их дел, не чураясь пыток, подстав, жестких психологических приемов и многих других болезненно-кровавых методов. Самое душещипательное было то, что работе он отдавался (как бы это поприличней выразиться?) «с душой», редко повторялся, придумывал все новые и новые следственные кошмары своим подопечным.

Крабов сжирал самого себя чувством вины. Он слишком хорошо сработал. План мадам Глади не успел завертеться в направлении спасения мальчишки. Харма увезли из тюрьмы в ту же ночь, что последовала за «блестящей» работой Крабова. Где Харм с тех пор находился, ему не доложили. Жив ли он? К сожалению, и это не известно. А самого Крабова удалили из списка допусков в изолятор. Вроде как отпала такая необходимость. Все заключенные, содержащиеся там, нынче велись другими следователями. Может Фейи прознал про контакты Крабова с Глади и потому отстранил его? Возможно Харм еще там…

«Возможно его уже нигде нет…» – подумал Крабов.

Господина следователя отблагодарили за хорошую работу и выдали приличную премию, присвоили подполковника и зачем-то отправили во внеочередной отпуск. Крабов прокутил деньги с любовницей: ушел в запой, забылся, две недели не появлялся дома, но и это не принесло совести облегчения. Протрезвев и помучавшись дней пять страшным похмельем, он почувствовал, как его накрывает апатия. Сначала он твердил себе: «Алкоголь убьет меня, – потом перешел на: – Похмелье убьет меня», – а закончилось дело депрессией, которая кстати тоже могла и убить. Почти родная, уживающаяся с ним долгие годы работы назойливая депрессия жевала его и переваривала уже уйму дней, прорву ночей. Расстаться с ней получалось лишь на короткое время. Спутница похмелья, спутница его работы – в настоящее время он находился в ее хватких и весьма вонючих челюстях.

За время отпуска и позже Крабов не связывался с Глади, хотя был уверен, что она разыскивала его.

Сейчас он сидел в черной служебной машине, ожидающей отправления на раскатанной бульдозерами земляной парковке, смежной с проезжей частью. Выезд перекрыл тот самый злополучный грузовик, который заглох и не спешил заводиться. К Крабову, сидящему на переднем сидении, подошел дежурный поста:

– И вам дали добро. Проезжайте! – воинское приветствие и вслед за армейским: «Можете идти!» дежурный удалился.

После формальной беседа из двух фраз с охранником пропускного поста, следователь взглянул в окно. Всего в полусотне метров слева сияла под лучами солнца лужа. Не лед – именно лужа. Рябила возбужденная ветром, блестела, переливалась. Там не было снега и наверняка удалось бы согреться бедным солдатикам из грузовика. Но каждый из служащих знал: пока идет дознавание и сверка документов, никто не имеет права покидать транспортное средство. Потому тридцать человек в грузовике замерзали. Что поделать, таков порядок.

Странным в Воллдриме было то, что так называемая зона колдовства, начиналась не меньше, чем в десяти километрах отсюда, но эффект погоды уже добрался до второго контрольного пункта пропуска. Значило ли это, что погода к колдовству не имеет отношения? Сложно сказать.

Однако солдатикам разрешили выбраться из холодного плена грузовой машины. Гурьба окоченевших мальчишек под руководством ротного офицера вывалилась на дорогу. Кто-то прыгал, разминал ноги, другие потирали закоченевшие конечности, щеки, носы и уши.

Офицер, что вылез с солдатами из кузова, подошел к кабине. Скорее всего лейтенант просился отвезти солдат в тепло, которое было так близко и так притягательно; туда, куда минуту назад пялился следователь. Добро он не получил. Майор в кабине злобно потыкал варежкой в часы на запястье. Ротный вернулся к остальным.

Они пытались толкнуть машину. Грузовик один черт не заводился. Молодые ребята с тоской поглядывали в тепло, но никто не разрешал отлучаться от машины. В еще не промерзшей кабине майору хорошо и совершенно точно плевать на подчиненных, которые наверняка получат обморожение.

Крабов наблюдал за действом без особой чувствительности. Ситуация была скорее заурядной, нежели из ряда вон.

Задержка машины следователя вышла хоть и неожиданной, но типовой. Так часто бывало, пока ожидаешь сверок и подтверждений своего назначения, прибывает колонна с парой сотней личного состава. Их сопровождает старший офицер, например, полковник, и тогда ожидание тех, кто рангом пониже, может затянуться на часы. Статус главного офицера дает право первоочередного проезда всем, кто его сопровождает. Шесть грузовиков из этой колонны проехали относительно быстро. Седьмой, что перегородил проезд машине Крабова, застрял у КПП из-за бумажных недочетов. Теперь приходилось ждать. Да и рамс с ними, служба идет в любом случае!

Следователь выкурил добрые полпачки сигарет в ожидании документов. В машине дымище, словно в выхлопной системе машины. Глаза водителя уже слезились, но он не смел просить начальника не курить, а на улицу Крабова не выгонишь.

– Смотрите, – вдруг подал голос водитель.

Он указал куда-то вправо. Захватывающее явление: снег поднимался вверх!

– Я слышал про это, но не верилось, – откровенно признался Крабов, и оба залипли, позабыв про застрявший перед ними грузовик. Ветер утих, а снег действительно падал ввысь, по снежинке, по крупинке поднимался туда, откуда когда-то прилетел.

Грузовик наконец протолкнули, пропустили машину следователя, но без ремонтной бригады они вряд ли обойдутся. Солдатиков загрузили обратно в ледяной кузов и вызвали по рации буксир. Не повезло, бедные ребята просидят в холоде еще не меньше пары часов. Неужели идиот-майор не отдаст приказа отвести молодежь в весеннюю зону?

Но это уже не важно: шлагбаум оказался позади служебной машины следователя, а впереди лежал путь в четыре десятка километров до города.

Насколько Крабов боялся этого города, настолько же мечтал оказаться в нем, в аномальном, но великом месте.

Он перебирал документы. Новая сводка гласила, что ограничительные веревки смогли воссоздать в лаборатории какого-то государственного института и теперь их штамповали, как обычный шпагат. Каждому патрулю в городе выдавалось по два-три комплекта ограничителей и, в случае обнаружения колдунов, тут их действительно называли весьма романтично – «мечтателями», достаточно было связать им любую часть тела, и те лишались возможности колдовать. Главное, чтобы веревка составляла петлю. По правде, была одна проблема: воссозданная веревка не обладала прочностью оригинала. Ее можно было перерезать ножом, а при желании даже разорвать.

Еще одна проблема. Тот колдун, что сотрудничал со следствием, стался совершенно невменяем. Потому слово «сотрудничество» теперь звучало довольно наивно. Мужчина средних лет был найден в лесу еще прошлой весной. Он разговаривал с деревьями, звал некую древесную деву и просил ее о блаженстве. Звали его, то ли Сэм, то ли Пэнто, то ли Фоулк, то ли еще с десяток каких-то странных и не очень вариантов, которые он то и дело повторял. В целом, как узнали в нем колдуна? Он испускал теплый пар, был живым парогенератором. Он кричал, что устал и хочет покоя, просил найти орейфус, какой-то фоландус… Военные вскоре узнали, что орейфусы – это стулья из амфитеатра школы. Когда мужчину в качестве эксперимента привели туда, то он запросто развязал неподдающийся узел на одном из стульев и переместил веревку себе на руку. Вообще же он не развязывал его руками, но каким-то невообразимым образом направил воду, испаряющуюся с его кожи на веревку, и та, избавившись от узла, опустилась на его запястье. После этого он больше не выделял пар.

С учетом рисков и огромной толпой огневой поддержки эксперимент разрешили. И – о, удача! – он принес плоды. Ограничительная веревка стала оружием. И вот минул год со времени первого прогресса, и обезвреживание колдунов уже не представлялось эфемерным. Поставив производство на поток, уверенности прибавилось. С целой армией колдунов вряд ли можно справиться веревками, но это вопрос времени, ведь ее уже заряжали в специальные ружья.

Кстати почему Крабова вызвали в Воллдрим? Случилось нечто интригующее. Юноша, прибывший с массой таких же, как он, солдат-контрактников, оказался колдуном, и тут случился настоящий хаос. Сейчас разбирались как так вышло и что собственно делать в подобных ситуациях. А еще витали слухи, что это был не первый случай. До этого магом оказался какой-то офицер.

Крабов и несколько особо доверенных лиц владели секретной информацией. Им было известно, что дело не только в том, что ты колдун, но в том, где ты находишься. Это место было колдовским. Совершать магические действия возможно было лишь здесь. Парень, устроивший хаос, попросту обладал этим даром… или проклятием… а может особенностью. Наверняка он не ведал о ней, пока не очутился в границах зоны. И такое может случится с каждым. Можно ненароком стать подопытным Отдела Исследований или попасть на проработку к Добринову. А что хуже из двух вариантов? Ответ был не так уж очевиден.

Крабов был достаточно опытен и не полагался на обстоятельства. За долгие годы службы в месте, где за тобой постоянно наблюдают, проверяют на гниль, копят на тебя бумажки-компромат, подглядывают, прослушивают… надо быть готовым ко всему! Надо продумывать пути отхода и анализировать доступные возможности и варианты.

Сегодня утром, уезжая от Нэлли, он повязал ограничитель себе на щиколотку, спрятал его под носок. На всякий случай. Мало ли что! Была правда одна глупость – он приказал повязать шнурок и своему водителю Вилену, сказав ему, что это защита от возможного колдовства.

Он заранее придумал довольно логичное объяснение для начальства этой туповатой затее с веревкой у водителя.

Сейчас Крабов задавал себе вопрос: какого черта он проникся к этому парню? Вилену было двадцать два года и два последних тот возил следователя не только по работе, но по значительной части его несинхронизированной жизни. Да, они много времени проводили вместе, но, как и на любой военной службе, все могло измениться в одночасье, и Вилен не кретин, чтобы покрывать бывшего начальника. Крабов уже сожалел, что отдал Вилену этот идиотский приказ. По-видимому, совесть за Харма переползала на его ближайшее окружение, или же он интуитивно искал повсюду неприятности, а может с перепоя усохла добрая часть его мозгов.

Впереди показался третий КПП. Значит они проехали около восьми километров, а до зоны колдовства осталось чуть больше двух. Спокойствие следователя уже давало сбой. От страха ли, но у Крабова в груди делалось тесно.

Он прибегнул к вытренированной психопрактике. Своеобразное отвлечение. Крабов представил старинный фрегат, качающийся на волнах. Началом была буря, но постепенно она обратилась в штиль. Он лежал на палубе и дышал соленым воздухом. Отпустило.

Опять разбор документов, опять уйма сигарет и вот уже больше часа они ждали очередное «Добро» на проезд.

Из леса показался грузовик. Тот самый с промерзшими до костей солдатиками. Похоже завелся или починили на скорую руку. К легковушке Крабова подошел дежурный:

– Придется подождать…

Крабов кивнул, поднял стекло и грязно выругался. Начальник не видел, но в унисон с ним Вилен губами проговорил то же самое.

Грузовик сделал дежавю, встав перед капотом их автомобиля.

– Вот гадство! – покачал головой военный следователь. – Сейчас опять заглохнет!.. Кхе-кхе.

И правда, мотор пухнул и стих.

Далее саркастично, вдобавок припудрив фразу нецензурщиной, Крабов выдал красивую философскую мысль. В сокращенном виде та означала, что дерьмо и помыслы некоторых офицеров в пугающей степени единообразны.

Водитель Крабова не удержался – стукнул ладонями по рулю.

– Чего бесишься? Мечтаешь в колдовской ад побыстрее попасть? – спросил Крабов.

– Честно? Да! Страшновато, но такое не у каждого в жизни случается, – признался Вилен, царапая руль указательным пальцем. Он дыхнул на обод и протер его рукавом. Продолжил: – Побывать там, где обитают маги… Уууух… Но я не хотел бы там задерживаться. А посмотреть, как это все выглядит… Круто же! Жаль рассказать никому нельзя, – он покачал головой, на пару сантиметров опустил стекло и, склонившись к щели, страстно задышал свежим воздухом: – Говорят там небо, как несколько разных небес. И звезды не такие, как везде. Другие звезды… Много других звезд…

– Прав, прав! – согласился Крабов, но восхищаться городом в диалоге с подчиненным он не собирался, потому добавил: – Давай лучше помолчим.

Вилен отвернулся, и губы его изобразили бранное словечко похлеще предыдущего.

Крабову и самому не терпелось воочию увидеть чудеса волшебного города, тушило восторг то, что к этому прилагалось: служба и не самые гуманные поручения. Чутье нашептывало, что возможно Харма не сгнобили, и он где-то там. Какие еще были варианты? Основная лаборатория Отдела Исследований обосновалась в Воллдриме, хирурги, возможно и Добринов тоже. Он не видел его в изоляторе, когда там работал, да и в городском управлении столицы Добринов больше месяца не появлялся. Он точно работал по колдовским делам – это Крабов знал наверняка. Следователя передернуло.

– Отморозок, – прошептал он.

– Что? – спросил водитель, почесав щиколотку: видно веревочка натирала.

– Это я не тебе. Кхы-ы-ы, кхы-ы-ы…

– Вы просили напомнить. Ваша жена…

– Черт, забыл! Отвезешь деньги вечером.

– А вы?

– Я сюда на безвременное пребывание.

– А я? – пискнул водитель. Видимо боялся задержаться в землях магов… и не зря боялся.

– Не бойся. Тебя отпущу. Уже договорился: будешь Осьминогова возить. Кхы-кхы, – заржал Крабов.

– Осмольникова? – переспросил Вилен, не врубившись в морской каламбур Крабова.

– Да-да, его! А деньги… – Крабова вдруг придушил кашель. Кулак у рта и длительные: «кхе», «кхы» и «кха», «аааа» и «тьфу»… Он еле-еле договорил поручение: – Деньги отвезешь моей жене, а у Нэлли заберешь часы… и… экхе-экхе… ладно это я сам. Позже разберусь…

Дабы сбавить першение в горле, Крабов всунул очередную сигарету в рот, кашлянул и достал зажигалку. Он щелкнул ее затвор и взгляд с кончика сигареты перефокусировался на брезентовый кузов грузовика. В точности напротив пламени зажигалки на брезенте машины появилось черное пятно с рыжим кольцом по контуру. Пятно росло, как и контур, и вдруг превратилось в дыру, из которой повалил дым. Крабов не сразу понял, что происходит, а его водитель уже кричал:

– Горит! Горит!

Из машины в хаосе сыпались люди. Солдаты бежали от огня. У кого-то прихватило бушлат, другие топтали в снегу шапки, варежки, вещмешки. Майор, сидевший в кабине загоревшейся машины, выскочил и бросился бежать, выкрикнув напоследок водителю приказ: «Нейтрализовать пламя!»

Крабов и Вилен выскочили на дорогу. Один огнетушитель оказался в руках у следователя, другой – у Вилена, и еще два у солдат из грузовика. Они действительно «нейтрализовали пламя». Крабов поразился своему энтузиазму. Сам, марать руки при наличии толпы младших по званию? Так вышло, он не успел и подумать об альтернативах.

Кто-то крикнул:

– Там Франк! Он в машине остался.

– И Федот, и рыжий Димитрис!..

Первым махнул в кузов ротный офицер, сопровождавший солдат. Майор, бежавший из кабины, пока не объявился. Крабов всматривался внутрь и руководил всем процессом:

– Ты и вы, двое, давайте тоже туда, – сказал он солдатикам, первым попавшимся на глаза. – Несите на воздух, – крикнул он. – Где аптечка?!

– Вот, – сказал кто-то.

Из КПП уже прибежала пара солдат с тремя огнетушителями и врач, а через минуту показались двое с носилками.

Осторожно из кузова вынесли мальчишку двадцати лет с обгоревшим лицом.

Малец не дышал. Врач оказался не промах. Он долбанул солдатика по грудной клетке и сделал три коротких вдоха рот в рот. Еще удар и солдат задышал. Пока возились с этим, на снегу оказалось еще трое. Двое дышали, третьего откачивал молодой офицер, что доставал ребят из кузова.

Солдаты толпились, обсуждали случившееся. Реагировали по-разному. Кто-то нервно усмехался, видимо от шока, а может от счастья, что сохранил свою жизнь; другие напряженно всматривались в лица пострадавших. Молодые мальчишки источали адреналин. Они переживали за товарищей, которым повезло меньше других, матерились, а некоторые уже успели закурить. Позже эта история долго будет на слуху. Службу красят происшествия – об этом знает каждый.

Настало время выяснений. Оказалось, загорелся некто Димитрис. Возможно его бушлат был пропитан парафином или чем-то подобным. Солдаты ржали из-за совпадения. Димитрис произнес что-то вроде: «Сгори этот долбаный грузовик! Может хоть согреемся…» Народ засмеялся, а парень вдруг вспыхнул. И что странно сам он не курил.

Однако выяснения пришлось прервать. Он очнулся.

– Холодно, – произнес юноша. Его лицо и руки сильно обгорели, а ткань бушлата кое-где прилипла к телу. – Как холодно…

Грузовик вдруг опять воспламенился. Юноша продолжал бредить о холоде. Народ схватил огнетушители, но брезент не поддавался, он разгорался все сильней. Примчался майор и заорал: «Олухи! Бензобак загорится! Какого черта не потушили сразу?!» Совпало ли или он оказался прорицателем, но тут вспыхнула кабина, а под ней и бензобак.

– В рассыпную! – крикнул ротный, и толпа бросилась кто-куда.

Крабов схватил одного из погорельцев за шкирку и потянул подальше от огня. Он обернулся. Димитриса подняло в воздух и понесло к пламени. Он говорил о том, что наконец согреется. Крабов ускорился, но тут раздался взрыв. Следователя сбило с ног. Он нырнул лицом в снег, продолжая удерживать солдата за ворот его бушлата. Тот вопил, но Крабова слегка оглушило. Следователь приподнялся и повернул голову, ища Вилена. Водителя он не увидел, но приметил другое – в их черный седан впечаталась колесная ось грузовика. Машину, к чертовым рамсам, размозжило напрочь!

Вдруг что-то вспыхнуло в небе и ослепило Крабова. Прикрывая ладонью глаза, он сумел рассмотреть, что аккурат над развороченным грузовиком появился столб света. Он простирался с неба и, резал глаза, похлеще «зимнего» солнца. Из света выползли гигантские руки и схватили ком обгоревшей одежды. Он был так мал в сравнении с ладонями, будто высушенный гриб. Руки понесли Димитриса ввысь, но вдруг обратились в цветок лотоса. Огромное бело-розовое облако лепестков закрывало добрую четверть неба. На краю появился человек. Солдат посмотрел на людей снизу и громогласно произнес: «Простите… и я вас всех прощаю…» – и, обернувшись светом, слился с ним.

Цветок усыхал, от него отрывались пожухлые лепестки. Но не хрупкие и нежные, а взаправдные булыжники весом по несколько тонн каждый. Они падали сверху и ломали деревья, оставляя ямы, круша машины и строения. Люди в панике носились по лесу, пытаясь укрыться от каменного града. Крабов вскочил, но его тут же подняло в воздух и откинуло на несколько метров. Он врезался в ствол дерева и отключился.

Снег и кровь, окрасившая сугроб перед глазами. Крабов протер ладонью закоченевшее лицо. Похоже оно здорово порвалось. Куски кожи или примерзшая кровь, – что-то такое нащупывалось на правой щеке. Кроме прочего, плечо и грудь прилично болели, а дыхание сбивалось. Перед глазами метались росчерки, и лес, то исчезал и серел, то снова проявлялся. Вокруг лежало несколько громадных камней 3–4 метра в диаметре. У следователя промелькнула мысль, что их не так уж много. Лотос был огромным и наверняка завалил бы все вокруг горой камней. Вероятно, тут происходило что-то еще, пока он лежал без сознания.

Мимо промчалось нечто. Оно пищало. Но нет это было не животное. Это был крохотный… человечек?! Его лицо было смазано, как плохо нарисованная картинка. Подбежал еще один, в точности такой же. Улыбнулся и что-то сказал, что-то непонятное. Его лицо приобретало четкость, прорисовывалось. Кого-то он напоминал.

Крабов, шатаясь, поднялся на ноги. Похоже ударная волна его знатно прихватила. У него впервые в жизни случились галлюцинации. Вокруг, кроме воображаемой малышни, никакого движения. Пара человек застыла на снегу. Живые ли они? В трех метрах от себя следователь обнаружил солдата-погорельца, которого тащил от грузовика. В глазах следователя опять потемнело, он присел на корточки, но вскоре глаза уже видели лучше. Крабов не спеша поднялся вновь. Спасенный им солдат лежал на боку с открытыми глазами, наблюдая за чудными человечками.

Неужели эти чертовы гномы реальные?.. Тогда откуда они взялись?! Да и кто они такие?! Рамсец!

Малыши пищали, их становилось все больше и уже трудно было сосчитать их количество. Несколько десятков или сотня-две неизвестных существ носилась по лесу. Одни перебегали от дерева к дереву. Другие взявшись за руки что-то обсуждали. Кто-то рассматривал тела. Крошечное создание, смотрящее на Крабова, вдруг разорвалось пополам. Оно, точно амеба, разделилось на два одинаковых существа. На человечках, на одним за другим, постепенно возникали белые балахоны, а над головами у крох загорались нимбы. Один сложил руки лодочкой, и из его спины вылезли крохотные, вроде купидоновских, крылышки. Он взлетел и другие человечки, глядя на него, отрастили такие же крылья. Теперь здесь не только бегали, но и летали. Кажись среди них были заводилы, за которыми другие повторяли изменяющие очертания лица, одежду и даже крылья.

Солдат застонал. Крабов помотал головой и плюнул кровью на снег. Закашлялся, и каждый выхлоп отдавался болью в грудине. Он схватился руками за ребра, его скрутило. Упал на колени. С минуту он стонал от боли, но вскоре отпустило. Он подполз к солдатику – единственному, кроме него, кто подавал признаки жизни. У того было обожженное до мяса плечо, а на правой щеке вздулась кожа.

– Тьфу, кхе-кхе, – аккуратно кашлянул Крабов, а про себя подумал: «К черту! Надоело удивляться! К рамсам все! К чертовым рамсам!» – он встал на колени у обожженного солдатика: – Ты как?

– Это Димитрис, – ответил тот. – Он на родном языке балаболит. Его так много. Он говорит – его бог вернул в обличии ангела, чтобы людям помогать.

– Это тот, который первый загорелся? – уточнил Крабов.

– Да, это он. Точно вам говорю! Это он. Сейчас очень хорошо видно. Сразу было не понятно, его лицо теперь повсюду, оно все больше проявляется. Что с Димитрисом происходит? Господин подполковник, почему его так много? – малец был так шокирован, что не чувствовал боли. А ведь он прилично обожжен, к тому же его, как и Крабова, ударной волной откинуло на несколько метров. Наверняка у него были сломаны кости. Малец вдруг запричитал: – К черту этот Воллдрим! Никакие год за два не заставят меня ехать в этот ад! – он впадал в истерику: – Не поеду, не поеду!..

– Погоди… Погоди кричать… Тебя как звать? Ты откуда?

– Олеш… Олеш я… Скворешич.

– Слушай сюда, Олеш. Тебя отправят домой. Это я тебе точно говорю! Ты у нас пострадал при исполнении, считай выслужился родине на полную катушку. Понял? Никуда тебя не повезут! Тихо, тихо… Болит?

– Немного, – почти плакал юноша.

– Ты подумай не о себе. Тебя вылечат и домой отпустят, а вот твой сослуживец в реальной беде. Ему скоро придет конец! Скоро от него останутся одни молекулы. Надо тормознуть этот процесс деления. Сколько уже Димитрисов? Несколько сотен?

Мальчишка всхлипнул и сказал:

– Вы знаете, Димитрис… он… вы знаете, с самого военного колледжа я ему друг, а он мне.

– Друг? Тем более, если друг! А ты тут по пустякам сопли жуешь. Помоги другу! Кто ж еще ему поможет? – настаивал следователь.

Солдат смотрел в недоумении и хныкал:

– Но как?

– Скажи, чтобы он больше не множился. Скажи, чтобы он обратно соединялся.

Солдат кивнул.

– Димитрис, друг, иди сюда! Димитрисы! Идите все сюда… Идите… сюда, сюда…

Крабов не совсем этого добивался, но что есть, то есть…

Человечки окружили двоих. Кто-то опустился на землю, кто-то летал сверху. Они заполонили все вокруг. Крохи пищали: «Олеш! Олеш! Все будет хорошо! Бог тебе поможет! Мы его слуги…»

Один из них залез на грудь Олеша и простер руки к его лицу. Кажется, именно этот первым обзавелся крылышками ангела. Черты его лица казались четче, чем у остальных. Может это был основной Димитрис, а прочие лишь его подобия?

Крабов не верил глазам. Ожоги на теле раненного исчезали, а одежда из рваной и пропитанной кровью становилась цельной и чистой, как новая. Крабов вдруг сообразил, что Димитрис не опытен в магии и может ненароком навредить. Надо было занять его чем-то другим.

– Соберись, Димитрис, ты нужен своему другу!.. Соберись, солдат! Тебе рано быть ангелом. Соберись! Давай, соберись!.. – Крабов заело. В голове почему-то звучало только одно «Соберись!» и он то и дело повторял это слово: – Соберись! Ты не умер! Соберись! Ты нужен Олешу! Друга нельзя бросать! Соберись! Соберись!..

Димитрисы уставились на Крабова. Вскоре каждый в своей манере кивнул, и малышня стала сливаться в одно целое. Копии входили в главного затейника, который опустился на снег в метре от Олеша. Крабов не прогадал – тот оказался основным.

– Соберись! Молодец, Димитрис! Давай! Давай…

Но не успел бедный солдатик закончить воссоединение со своими частями. Черной волной в лес хлынул отряд особого назначения. На Крабова и на Олеша набросили сети из веревок. Наверняка ограничителей, и что-то воткнулось в бедро. Крабова повело. Он упал на бок. По соседству Олеш простонал протесты. Он, как и Крабов, получил дозу снотворного.

Веки Крабова тяжелели, он проваливался в дурманный сон. Несколько секунд, а может минут он боролся со сном, пытался сообразить, что можно делать… в какой-то миг в его лицо что-то кольнуло. Он присмотрелся. На него смотрел дьяволенок. Его голову обрамлял огонь, а в руках чертенок держал трезубец. Он еще раз кольнул им в лицо следователя, а потом пропищал: «Простите, перепутал. Вы же хороший», – и, отвернувшись, помчался прочь. Он скакал на копытцах, будто земля была батутом. Она прогибалась и выстреливала крохой ввысь, а пулял адский малый из вилки, словно та была огнеметом.

В лесу творился хаос. Не пахло – воняло! цветами, бензином и гарью. Стрельба, беготня, стоны. Стена огня вздыбилась метрах в двух от лица Крабова, его обдало жаром. Он услышал оглушительный глас: «Всех покарает гнев мой праведный!»

«Набожный колдун попался», – промелькнула мысль, и Крабов окончательно отключился.