Текст книги "Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ)"

Автор книги: Бирке Элеонор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

– Это точно! И коня, кхы-кхы…

– Сама-то я уже год как бросила, – вдруг добавила она. – А знаете, пожалуй… Угостите-ка меня сигареткой. Надеюсь, они с фильтром.

Наконец прокашлявшись, Крабов достал мятую пачку «В&Д» и протянул ее Глади.

– Бросили?.. – он хохотнул. – Да-а-а-а, вредное пристрастие, что тут скажешь? Нервы правда хорошо успокаивает… Так что при такой вредной работе, как у меня, курение можно считать почти полезным, – сострил он.

– Да уж… Работаааа, – она прикурила. – С такой работкой… Нервная нынче стала жизнь. Но все-равно, это лишь отговорки. Некоторые дети не вырастают, – после этой загадочной фразы она также загадочно, играя глазами, выплюнула дым вверх: – Вы ведь понимаете, зачем я здесь?

– Догадываюсь.

– Мальчик с крыльями…

– Естественно! Кхе-кхе.

– Да закурите же вы, иначе так и будете тут кашлять! – Крабов повиновался и закурил. Отказываться от «закурите» он не умел… то есть не любил.

Кабину быстро заволок дым. Крабов опустил стекло, и сквозняк унес часть табачного смога.

– Я заберу его! Завтра же! – выпалила Глади.

Крабов вновь кашлянул, но теперь это означало недоверие. Заберет? Как же! После его сегодняшнего отчета начальству, от мальчишки уже не отстанут.

Напряжение в солнечном сплетении следователя не ослабевало аккурат с последнего допроса Харма, а к затылку присосался воображаемый краб-кровосос. Следователь попытался заставить себя отключить совесть, отстраниться от реальности. Это была профессиональная практика – вжиться в новую «шкуру». Он не раз использовал это умение – думать и действовать так, будто действительность не та, что есть на самом деле.

Крабов продолжил разговор, будто не было сегодняшних «прорывов в расследовании», «отлично проделанной работы»; будто есть хоть малейший шанс мальчишке выкрутиться; будто он сам не такой уж подонок.

– Да и кто ж вам позволит? – спросил он.

– Вы правы, это непросто, но нет ничего невозможного.

– Интересно, а можно поподробней?

– Вам жить расхотелось?

– Кхе, шутить изволите?

Глади глянула на Крабова так, что опытный проныра вмиг съежился. Она точно не шутила.

– Зачем он вам? – почти пискнул Крабов и тут же прочистил горло, намереваясь впредь говорить чуть уверенней.

– Я помогу ему! Я решила, что смогу помочь.

– Найдете ему приемных родителей?

– И это тоже! А знаете, чем меньше вам известно, тем лучше.

– Если вы такая всемогущая, зачем я вам нужен? К чему вообще этот разговор?

– Это конечно формальность, но лучше вы, чем кто-то другой. Вы не маньяк, готовый ради новой желтой ленточки на погонах угробить ребенка.

Крабову будто поддых дали, а ведь именно это он и планировал сделать! Ну, не совсем, но выслужиться в подобных обстоятельствах казалось приоритетной целью.

Если все пройдет как надо, Крабову назначат преференции за участие в особо важных государственных делах, по которым год госслужбы идет сразу за три. Так ему удастся пораньше свалить на пенсию. Он сможет поскорей забыть гнилье госслужбы, получит недурные по меркам простых служащих ежемесячные выплаты, пребывая в еще приличном состоянии здоровья и мужских возможностей. И тогда, без всяких витиеватых конспираций, он наконец махнет в объятия Нелли, а может быть даже разведется с женой или заведет еще парочку любовниц. Впрочем, Элен Крабова была матерью его детей. Развестись он вряд ли бы решился. Но зачем в мечты пускать неподъемное? План есть, и о нем приятно думать! Но все пошло не так. Он уже успел загнобить себя за привязанность к мальчишке и за то, что собственно не собирался ему помогать.

– Что именно вы хотите от меня? – спросил он.

– Это смешно, но, как и всегда, все дело в банальной бумажке. Вы напишите о полной бесполезности мальчика… как в расследовании, так и в научно-исследовательском плане. Я смогу убедить нужных людей, что не стоит препарировать ребенка. Я откуплюсь его крыльями. Мы их, конечно же, ампутируем. – Она покачала головой: – Он сможет жить обычной жизнью.

– Все это очень благородно и тэ дэ и тэ пэ, но вы слышали о фантомных болях? Его крылья сплошь нервные окончания. Он будет постоянно испытывать боль, если их удалить оперативным путем.

– Я читала ВСЕ отчеты и знаю об экспериментах. Дорбсон просто маньяк! – артерия на шее Глади вдруг запружинила. Мадам гневалась. – Зажать крылья в тисках, дергать из них перья, прищемить дверью… Боже, бедный ребенок, «он каждый раз кричал и это явно свидетельствует о том, что крылья являются частью его тела», – Глади с точностью до слова озвучила написанное в отчете Дорбсона.

Она оказалась в курсе некоторых, если не всех, «тонкостей» следствия. Мадам умолкла и задумалась. Крабову это помогло еще дальше зарыть свою уверенность, что убедить начальство «в бесполезности ребенка» теперь уже невозможно. Он сработал хорошо. Опять. Его уже похвалили и многое пообещали.

Наконец Глади вышла из раздумий и продолжила:

– Вы знаете, Крабов, ответьте-ка мне на один вопрос, – теперь она была расслаблена. – Вы когда-нибудь слышали о Воллдриме? Я имею ввиду раньше, до всего этого?

– Маленький городок, затерянный в предгорье, окружен лесами… Кхы, нет, не слышал.

– Вы знаете, мне очень много лет, – она с явным удовольствием тягала дым сигареты и не спеша продолжала: – Я сталкивалась со всяким, побывала в разных местах, в весьма занятных ситуациях… Я жила в столице, а до этого с отцом-военным пару десятков раз переезжала. С покойным ныне мужем тоже помотала меня жизнь по нашей стране. Я бывала и в заграничных гарнизонах. Да я не об этом… Я никогда даже не слышала о Воллдриме, а ведь он не деревня. Тысячи жителей, какая-то сотня километров от столицы…

– Ну что ж бывает.

– Нет, милок, – покровительственным тоном вещала Глади. – Я провела маленькое расследование. – Она пялилась на задний бампер служебного автомобиля Крабова, который стоял впереди, и медленно докуривала свою сигарету. – Никто, буквально никто, вы понимаете, ни одна душа, ни один чиновник или солдат, офицер – о Воллдриме никому из обычных людей не известно. Не о том, что тут творится, вообще о его существовании. Вы понимаете?

– Если честно, не совсем… – сказал он, ощущая, что в сапогах уже скоро начнет хлюпать от масштабов выработки пота, в правое ухо же прилично задувало из открытого окна.

– Его просто не существует! – Глади с нажимом затушила окурок в углублении на дверце и сказала: – Самое интересное, что об этом городе крайне мало даже бумажных сведений. И это удивительно! Он ведь находится в одной из самых густонаселенных частей света. Его укрывали, прятали ото всех? – Не спрашивая, она наклонилась и вытащила из пачки Крабова еще одну сигарету. Засунула ее в рот, взяла зажигалку, но вдруг забросила зажигалку обратно в карман и выкинула в окно неприкуренную сигарету. – Я смогла найти лишь однократное упоминание города и то вскользь. В географическом архиве вашей организации. Эта природа, ландшафт, – они несвойственны нашим широтам. Волшебное место, волшебный город и люди – волшебники…

Крабов обладал достаточным опытом манипулирования, чтобы не отвлекаться на красивые отступления собеседника. Он провел ладонью по грубой ткани брюк и щелкнул пальцами:

– Это все поэтично, а еще эпично и так далее… – Крабов с тоской метнул взгляд на полупустую «B&D». – Но я не могу понять одного. Зачем вам ребенок? У вас итак хватает приличных связей в самых высоких кругах. Или вам все еще приходится шевелиться? Крылатый мальчик позволит вам привлечь инвестиции? Поможет в финансировании?.. приюта ли? Или здесь личный интерес?

Глади глянула на Крабова, с омерзением скривив рот:

– Вы пошляк, милый мой, самый настоящий! – она взяла еще одну сигарету из пачки Крабова и теперь уже прикурила. Глади затянулась и выпустила дым в лицо следователя. – А знаете, я это делаю, действительно, из личных и частично из корыстных интересов.

Крабов закашлялся и уже собирался «не фигурально» возразить дыму, но вот эта очевидная аура госпожи Глади заставляла подчиняться, ну или по крайней мере не особо выпендриваться. Он сказал:

– Теперь хоть немного проясняются ваши мотивы…

– Неужели вы думаете мой приют – это цирк уродов? Я не настолько черства и безумна. И не настолько нуждаюсь в финансировании, чтобы класть на него жизни детей. Не знала, что вы столь пошло смотрите на мир, – она затянулась и опять выдохнула дым в сторону Крабова.

Он небрежно махнул перед лицом рукой. На одни и те же «наезды» на свою персону он как правило не велся. Теперь вывести его из равновесия стало сложнее. Не особо стараясь, Крабов примечал черты и особенности собеседника и корректировал в соответствии с ними свое поведение. Он уже давно научился распознавать «противника» и делал это почти автоматически. Он знал кто перед ним и понимал, что наглеть стоит в разумных пределах. А так, дедовщина, коррупция, корпоративные интриги – чего только не бывало в его карьере! Ну что поделать, таковы рабочие будни военного следователя. А что только ему не приходилось расследовать!.. Семнадцать лет службы, после которых душа уже не тлела. Она давно выгорела и казалось, что пепельными ошметками теперь вылетала из него вместе с удушающем кашлем.

Ах, да, Крабов прокашлялся. Мысли не были хаотичны, он анализировал ситуацию и обдумывал дальнейшие действия. Согласиться с Глади?.. Сколько неприятностей его ждет, если она окажется недостаточно могущественной дамой? Однако, если окажется могущественной, то в случае его отказа, его ждут неприятности похлеще. Опять ему накидывают на шею поводок, и либо поведут куда заблагорассудиться, либо попросту придушат.

Он расстегнул ворот серой военной рубахи и потер вспотевшую шею.

Обстоятельства давили, но Глади вдруг смягчилась:

– Как я уже сказала, да и вы вероятно заметили, я стара. Я многое повидала. Более несчастного создания, чем этот малыш, и представить себе нельзя. Харм каким-то невообразимым образом покорил меня. Признаюсь, когда я его увидела впервые, меня чуть не стошнило. Да. Сейчас мне кажется это нелепым, но сразу… – она глянула на Крабова. – Я была шокирована, хотя мне всякое видеть приходилось. Дети без рук, ног, без глаз… с изуродованными природой или алкашами-родителями лицами… глухие, слепые, слепоглухонемые… Но этот… Он действительно волшебный ребенок. Он ангел на крылах! Это чудо, самое настоящее и, вы знаете, я устала от формальностей и этих подковерных игр. К тому же все скоро закончится.

– Не понял.

– Это не страшно. Я просто сделаю это! Я заберу его и уже завтра. Вы подготовите бумаги, в том виде, в котором мне необходимо, – и это был не вопрос. – От вас требуется такая мелочь. Это не так опасно, как вам может показаться. В целом моя формулировка выглядит весьма правдоподобно.

Она выложила свои соображения. Объяснила, как оформить бумаги; рассказала, что должно исчезнуть и каким образом это лучше сделать. Оказалось, она в курсе сегодняшнего «прорыва в следствии» и, вероятно, из-за него и торопилась провернуть перевод мальчика из заключения в приют уже назавтра. Подробную инструкцию, которую Крабов без проблем запомнил, благо память его была здорово натренирована, он уже крутил в голове, соображая с чего начать и как избежать возможных неожиданностей… а стоит ли вообще во все это ввязываться?!

Его вдруг осенило:

– Но вы забыли про Отдел Исследований, они его не отдадут! Я едва от них отбиваюсь, они хотят его для изучения. Уже давно забрали бы!

– Лягушачий опыт им нужен, а не исследования! Гады! – сказала Глади и смахнула с манжеты своего ершистого пальто пепел. – Вот поэтому все надо сделать именно завтра. Их начальник уедет по важному поручению.

– Ого, ваших рук дело?

– Я не хвастаться сюда приехала.

– Понял, – ухмыльнулся Крабов. Эта женщина начинала ему нравится. Уверенная в себе, да и за уверенностью пряталась отнюдь не пустота. Уж точно! Хитрая и прожженная в политических переплетах дама.

От тепла печки, жарящей ноги, становилось невыносимо. Крабов расстегнул все пять пуговиц кителя.

Последний вопрос, который Крабов должен был задать:

– Вообще с вами мне ясно, но Я-ТО почему должен помогать?

– О, это же самое забавное! Как я забыла? – она рассмеялась и наконец-то выкинула в окно давно погасший окурок. – Я похлопочу о вашем повышении.

– Тссс, так мелко? Я и сам неплохо с этим справляюсь…

– Но не это самое интересное.

– А что же?

– Вы приглянулись одной особе.

– Вы что еще и сводничеством промышляете? – опять сострил Крабов, и на этот раз Глади рассмеялась.

Она поправила волосы и, откинув зеркальце, пригладила свои нескупые брови. Махнула козырек назад и повернулась к Крабову:

– Вы хоть понимаете, что вас не Фейи назначил вести это дело? – она выдержала паузу. – Ключ в его жене! – Глади зловеще улыбнулась. – Крабов, вы не только пошляк, но и опытный сердцеед. Ха-ха-ха! Вы знаете, кто ее брат? А ее молодой отчим? Сейчас многое от нее зависит. Вы пытаетесь выслужиться перед генералом, но вряд ли понимаете, во что на самом деле вляпались. Генерал слабак и подкаблучник и во всем слушает свою любимую. – «Любимую» прозвучало как-то пренебрежительно. – Он и сам моложе ее на пятнадцать лет. О, она любит молодую кровь! О боже, она питает к вам определенные чувства.

Крабов закашлялся, но теперь уже не смог остановиться.

– Виновата ваша улыбочка и поцелуи ее ручек, – продолжала вещать властная мадам. – Боюсь она начнет ухаживания. И скоро! Так что постарайтесь разобраться с этим обстоятельством побыстрее, пока ее напор не на острие ножа.

Кашель душил следователя, но слова Глади давили сильней. Этого еще не хватало! Очутиться меж генералом и генеральшей! Ему казалось, он умело манипулировал высокопоставленной четой… Вот гадство! Сыграли его красивые глазки! Старушечья любовь… Что может быть разрушительней? Рамсец!

– Черт! – вырвалось из его уст. Выдержка разлетелась вдребезги.

– И это вы деликатно о ней, она ужасный человек… – веселилась мадам Глади.

– Вранье! Откуда вам могут быть известны подобные детали?

– Я как бы… Она моя двоюродная сестрица.

Крабов прикурил очередную сигарету и теперь его охватывал слепой транс. Всякие мысли съеживались и пропадали, словно мозг следователя отваривали в котле его собственного черепа, чтобы позже подать на блюде и, с удовольствием или без, сожрать! Да и жара, дующая откуда-то снизу, несмотря на открытые окна, явно мешала соображать.

Глади немало еще говорила. Смеялась, сочувствовала, инструктировала и предостерегала. Следователь слушал и не особо возражал, но кстати и не особо-то соглашался. Надо было крепко выпить, чтобы на время обмануть стресс. Сейчас он был не в состоянии сопоставлять и анализировать. Мадам Глади грамотно подошла к разговору с Крабовым: нижняя печь на максимум, приоткрытие души в пределах разумного, а напоследок прибить «врага» кузиной-генеральшей, предложив подсобить в выпутывании из объятий родственницы. Мужчина не с маху, но по итогу «сдался», растеряв все свои защитные приспособления.

Наконец она закончила и спросила:

– Вы поняли?

– Мне надо подумать, – поперхнулся собственными словами Крабов. – Кхы-кхы!

– Подумайте, а я еще до обеда свяжусь с вами. Знаете, мой дорогой, оставьте-ка мне ваши сигареты. Для пользы дел наших… а у вас, уверена, найдутся еще.

– Конечно! Курите на здоровье! – он вынул из кармана шинели нераспечатанную пачку и кинул ее на торпеду фургона. Начатую схватил и сжал в кулаке, вылез из кабины. В голове билась нецензурная брань, но он лишь хлопнул дверцей, которая поделилась с ним статическим электричеством. Шаркая, он добрел до своего служебного автомобиля, сел на переднее сидение. Крабов молчал, мял пачку «B&D»…

– Домой! – сухо сказал он. Водитель завел мотор и стал выруливать. Машина Глади уже отъехала от «явочной» обочины. Глади, как и ожидалось, направилась в сторону изолятора.

– Хотя, нет, – сказал Крабов. – Сначала к Нелли заскочим, а потом уж домой… если время останется.

Водитель кивнул и повторил приказ:

– К Нелли, а потом домой…

Автомобиль мчался по лесному тоннелю. Крабов смотрел в окно, но не любовница занимала его мысли. Треск щебня и разбивающиеся о лобовое стекло насекомые, крики птах – лес стучался в его сознание, но Крабов был будто не здесь. Хвойный запах, сырость и одновременно свежесть… Крабов вдыхал насыщенный сосновыми феромонами воздух, но не ловил блаженства. Тревога дербанила горло, он мял вспотевшие ладони и пытался думать.

Его работа и принципы… Он смирился строить карьеру на сломанных жизнях своих сограждан. Крабов прекрасно понимал, что далеко не все они были виновны, но каждый получил срок, согласно тяжести вины, присвоенной распоряжениями «сверху». Что поделать?.. Госслужба! А что с семейными ценностями? Супружество следователя наполняли бесчисленные измены. Иногда у него бывало сразу три любовницы. Одна на севере столицы, другая – на юге, третья еще черт знает где. Он выбирал места на периферии, стараясь чтобы его «любовные линии» не пересекались. Сам же проживал в центре, в служебной квартире напротив дома правительства. Государственный человек… Государственный! В каждой нервной клетке военной единицы го-су-дар-ст-вен-ный!!!

Но планы и мечты летели к чертям. Он пустил в свою жизнь сочувствие…

«Ты слабак, Крабов, самый настоящий слабак! До пошляка тебе еще расти и расти!» – крутилось в голове.

Вдруг на мгновение Крабову показалось, что по лесу кто-то мчится. Пес? Пытается угнаться? Через секунду тот выскочил на дорогу и еще какое-то время бежал рядом с машиной, но вскоре отстал. Следователь обернулся: во влажной завесе исчезала фигура собаки. Того самого трусливого пса, что встретился следователю в лесу; пса, убийства которого никто бы не заметил.

«Так долго мчался следом… летел… словно крылатый… – подумал Крабов и отвернулся. – Ладно, живи!» – и прикурил пятьдесят третью за эти сутки сигарету.

Глава 10. Два или четыре?

Из-за двери доносились шаги, слышалась суета и возбужденные голоса. Вдруг мимо кто-то пробежал. Удар, грохот, чей-то стон. Бьют что-то мягкое… бьют человека. Крик, опять удар, и за ними мольба.

Харм закрыл глаза и приложил ладошки к ушам.

Чудом казалось ничего и никого не слышать, ведь чужая боль прикасалась и к нему. Харм знал каково это, когда тебя бьют. Он вспомнил предыдущего «исследователя» и ему сдавило горло. Харм уже научился, что делать в такой ситуации, понял, как забыться. Надо вслушаться в собственный ритм, бьющий внутри… Харм сосредоточился. Стук сердца бегал по кровеносным сосудам.

Получилось не то, чего добивался мальчик. На этот раз тревожные мысли не уходили, они хватались за ругань и всхлипывания за дверью, а каждый удар сердца представлялся ударом по чьему-то телу. Харм не сдержался. Опять потекли слезы. Слезы о ком-то там, кому больно… о себе… о родном доме… о Стиве…

Дядя Крабов так и не вернулся. Уже больше часа Харм сидел в тишине кабинета. Шуршание диктофона давно прервалось, когда звонко переключилась одна из его кнопок. Все это время за спиной стоял молодой мужчина. Он молчал и не шевелился. Порой казалось, что солдат не дышит вовсе. Харм пару раз даже забыл о его присутствии.

Звяк ключей, кто-то открывал «Допросную».

– Вставай! Идем! – прозвучал уже знакомый голос. Это был конвоир, один из тех, что приводил Харма на допросы. Харм знал всю процедуру.

Он встал, вышел в коридор и повернулся к стене, расставил ноги, положил руки на стену, аккуратно, чтобы никого не задеть, сложил крылья. Его обыскали, сторонясь области лопаток и чуток ниже – места, откуда росли крылья. Конвоир давал указания, которые итак были известны мальчику. «Повернуться, вперед, к стене!.. Повернуться, вперед, направо, к стене…», – очередная дверь, и каждый раз одно и тоже. Череда однообразных приказаний, и вот Харм уже в своей камере. Принесли постельное белье. Харм обрадовался. Наконец-то! Еще на днях разрешили сидеть на кровати не только вечером и ночью. Наверное, дядя Крабов позаботился о нем, попросил этих людей не кричать так часто, а завтра обещали отвести его в комнату с узкими дождиками.

Оконце без стекла пропускало в комнату холод, однако, как чудесно, что оно не было глухим, ведь так Харм мог слышать Кайгы. Его лай давал сил, не позволял расстаться с надеждой. Сейчас отчего-то друг молчал.

Харм по привычке сел на пол. Крылья, собственной волей ли, но взлохматились и укутали его. Мальчик закрыл глаза.

Белые стены коридора и двери с замочными скважинами. Грязь повсюду и тянет гнильем. Харм заткнул нос, остановился. Эта тюрьма походила на ту, в которой он сидел, но здесь висело запустение. Казалось прошли годы и сменились поколения конвоиров и заключенных. Странное безлюдье и гудящая тишина.

«Это сон», – метнулась мысль. На этот раз Харм слишком быстро осознал, что спит. Он все чаще и быстрее понимал это, отчего лишь редкие сны оставались не подвластны его разуму. Вдруг потемнело. Он мог разглядеть лишь нечеткие контуры коридорного тоннеля.

Харм сложил ладони в чашу, приложил их ко рту и медленно подул в них. Что-то невидимое глазу он переложил в одну из ладоней и протянул руку перед собой, и вот крохотное пламя уже разгорается. Сон – не явь, в нем возможно все! Мечты здесь другие, но и они воплощаются. Главное верить, что это всего лишь видение.

Свет слепил глаза, и Харм отвел руку в сторону, поднял ее повыше.

Коридор и множество дверей. Мальчик подошел к ближайшей и сосредоточил мысль на замке. Щелчок – дверь открыта. Харм толкнул железное полотно, и оно, царапая пол, заскрипело. Он бросил комок света внутрь, и тот поплыл по комнате.

Камера оказалась пустой. Тюфяк непонятной расцветки и грязная рубаха, или халат, на нем. Тут давно никого не было. Харм вышел, позвав пламя назад, и оно прыгнуло в его руку. Он понес пламя дальше. Харм подошел к следующей двери, открыл ее, но не руками – мечтой. Опять никого, однако Харм учуял свежий запах пота. Недавно тут точно кто-то был! Харм вышел в коридор. Пламя погасло. Нечаянно – он отвлекся.

– Где же ты, Стив? – позвал он.

Харм остановился и вновь разжег в ладони огонь. Он попытался нарисовать в разуме свою камеру. Вспомнить откуда пришел. Стив в соседней камере, а значит Харму надо найти свою! Он думал, представлял, но сон не поддавался, будто им управлял кто-то еще. Харм четко уловил момент, когда пришло понимание – ему не найти Стива, не сегодня. Брат сам ищет его! Было ли это правдой или всего лишь надеждой мальчика? Трудно сказать.

Догадки, пришедшие во сне, всегда становятся очевидными. Харм поверил, что Стив ищет его сам. Он увлекся происходящим и забыл управлять сном, и потому особенный сон утерял нужный смысл.

Вой собак. Нет, но что-то очень похоже. Пролет лестницы с открытым окном. Голоса доносились оттуда, с улицы. Кто придумал строить такие высокие ступени? Харм пытается взобраться на одну их них, но скользит и никак не выходит. Одна ступень наконец позади, но вторая не проще. Харм опять пытается.

– Это сон, – сказал кто-то. – А значит все бесполезно!

Харм поднял голову на голос и увидел фигуру человека в тени, стоящего у открытого окна лестничного пролета. Харм взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Тень накрывала говорившего, но откуда она падала было не ясно. Огненный шарик Харма облетел незнакомца, однако его облик так и не прояснился. Харм захотел подлететь, чтобы лучше рассмотреть говорящего, как вдруг понял – во сне у него не было крыльев! Он упал и ударился. Щека быстро промокла от крови, он рассек ее. Человек подошел к мальчику, наклонился. Его лицо все также скрывала тень. Он спросил:

– Ты кто?.. – но вдруг обрадовался: – Наконец-то! Пришел! Ма-ль-чик ма-ле-нь-кий при-шел… – пропел он.

Харм резко подскочил. Он проснулся.

– Стив? – прошептал он.

Кто говорил с ним во сне? Стив? Ну почему Харм испугался? Испугался и потому проснулся!

Харм повернулся к стене. Он провел по шершавой поверхности рукой, упер лоб в холодный камень и заплакал.

Стив за стенкой, он точно там, надо только разглядеть! Нельзя бояться! Нельзя! Это брат! Это Стив!..

Вскоре Харм успокоился и уселся в привычную позицию. Он прислонился затылком к стенке, за которой должен был быть его брат. Стенку испещряли неровности, острые камешки и ложбинки, за которые цеплялись волосы. Простецкие картинки и надписи красовались не только на стенках, но на полу и даже на потолке. Повсюду, где только возможно, кто-то выцарапал словечки и фразы. Их смысл, к счастью, ребенок не понимал. Их было так много, что наверняка хватило бы на брошюру тюремного жаргона и тюремных же пословиц.

Мальчик слушал собственное дыхание, стараясь настроиться и вернуть ускользнувший сон. Сердце стучало, мысли становились осязаемыми. Харм направлял их, сосредотачивал на брате. Он повторял и повторял его имя. Представлял, что тот стоит перед ним, и вот Стив появился. Он говорит:

– Я сдался… Больше не могу… Я никого не любил… Помоги мне…

Харм не заметил, как вновь ухнулся в сон. Сон наполнился сожалением, малыш Дриммерн просил прощения у брата и не смог осознать, что спит. За раскаянием последовал бессмысленный и сумбурный сон. Вскоре Харма разбудили голоса.

В камеру вошел кто-то, но привычных команд не последовало. Харм прищурился, и на миг ему показалось, что перед ним действительно стоит Стив. Он потер кулачками глаза, попытался присмотреться. Свет из коридора теснил темноту камеры. Глаза привыкли. Харм увидел, что в камере появились двое. Оба стояли в паре шагов от него, впялив руки в бока.

Один был невысокого роста и громко тянул носом воздух. Казалось, что он простужен, а может он так реагировал на смрад, висящий в камере. Он улыбался и несомненно наслаждался происходящим. В нем угадывался азарт, ему явно нетерпелось что-то сделать. Другой был слишком уж белокожим, точно годами жил без солнца в подвале. Бледные глаза окрашивала легкая голубизна, настолько тонкая и ненавязчивая, что едва-едва их можно было назвать голубыми. Он был в длинном синем пальто на больших пуговицах. Все до одной были застегнуты – ворот наверняка резал мужчине шею.

– Малый, вставай, – заговорил низкий. – Другая одежда есть?

– Только эта, – ответил Харм.

– Плохо, – сказал бледнокожий.

Низкий пояснил:

– Возьми что-нибудь на посту, – и мужчина в синем пальто вышел.

Практически сразу вошел еще один незнакомец. Он был в похожем синем пальто, однако выглядел менее формально. Пальто было расстегнуто, и под ним виднелся военный китель, одетый поверх водолазки. Харм сразу приметил на нем сапоги, точно такие же, как носил дядя Крабов. Мужчина осматривал Харма и почему-то непрестанно чесал свое запястье. В какой-то момент он закатил глаза. Видно чесание ему было крайне приятно. Пока он рассматривал мальчика, невысокий военный, что постоянно шмыгал носом, стоял «навытяжку», держа напряженную ладонь у виска. Все тут так делали. Этого жеста Харм никак не мог понять.

– Вольно! – наконец сказал мужчина в водолазке, небрежно лишь на секунду также приложив свою ладонь куда следует. Низкий маленько расслабился и доложил:

– Оденем и можно ехать.

– Фургон или джип?

– Фургон… Генерал Фейи отдал свой собственный… – ему помахали, мол достаточно.

Низкий умолк, а мужчина в пальто заключил:

– Хорошо! Я жду внизу, – и вышел.

Низкий изучал Харма и ухмылялся, он постукивал пальцами по карману. Наверное, там лежало что-то ценное. Вернулся бледнокожий:

– Одень, – он кинул Харму серую куртку, а потом спросил у низкого: – И как же он ее оденет?

– Да, малый… Че делать-то?.. – низкий покачал головой. Посоображав, он выдал решение: – Одевай пуговицами на спину. Дэн, помоги ему.

Бледнокожий сморщился, но послушался. Он ухватил Харма за рубаху и поставил его на ноги, отвернул лицом к стене и принялся натягивать ему куртку.

– Я сам могу, – противился мальчишка.

Весьма юный солдат-контрактник, успевший, однако получить целых две ленточки на свои пагоны, слегка потрепал Харму голову, точнее приложил считай ласковый подзатыльник. Дэн в пальто застегивал пуговицы на спине мальчишки. Перья мешали, поэтому удалось застегнуть лишь пару штук. Вдруг Харма схватили за плечо и резко наклонили голову вбок, быстро воткнули что-то в шею. Голова налилась тяжестью, Харма мотнуло в сторону, странные колючки прокатились по горлу, словно в него влили ледяной песок. Чувство холода в горле быстро растаяло, зато подкосились ноги. Вскоре Харм повис на куртке, которую двумя руками удерживал бледнокожий Дэн.

– Все! отрубился… – сказал кто-то и шмыгнул носом.

Лабиринт бесконечных горок. Харма несло, то вверх, то вниз. Скользкие края сужались и разъезжались. Вот он поднялся на ноги и увидел странное существо. Синекожее с крохотными крыльями и тысячей глаз, которые моргали в разнобой. Оно схватило малыша и толкнуло в сторону, Харма понесло дальше. Ленты, трамплины, шары, лица людей, – все в куче, разноцветное. Опять горки, тысячи горок… Стив, дядя следователь, мама… Мама летит рядом с Хармом, она переливистой нитью вышивает у него на куртке голубой цветок… Кап, кап… Харм открыл глаза.

Машину трясло, он попытался сказать что-то, но не смог. Тело не слушалось, и не было сил. Машина затормозила. Над мальчиком кто-то склонился и легко ударил по щеке. Какие-то разговоры, слов не разобрать. Дверь открылась и Харма куда-то потащили, усадили не пень. Харм оказался обвязан веревкой. Свежий воздух бодрил, становилось легче. Мальчика тормошили. Что-то пихают в руки. Вода. Харм выпил пару глотков.

На крохотной полянке, свежей от утренней прохлады, присутствовали все новые «посетители» камеры Харма: чешущийся офицер; рядом с ним двое – низкий и бледнокожий с сигаретами в зубах, а около фургона смуглый мужчина без пагон лет двадцати. Этот грыз семечки.

– Может он это от голода?.. – спросил низкий.

– Под сербонтулом нельзя кормить: может задохнуться, – пояснил бледнокожий Дэн.

– Я воды ему дал.

– Черт…

Эти беседовали, а мужчина в водолазке уже не чесал запястье, он осматривался. Он глянул на веревку, которой связали мальчика, и низкий тут же уловил смысл этого взгляда. Он подскочил и привязал ее конец к стволу ближайшего дерева.

– Сколько километров до зоны? – спросил чешущийся.

– Типа пятнадцать, – ответил парень с семечками.

– Слишком близко, – он покачал головой.

– Фейи сказал…

– Опро-мет-чи-во, не-пред-ска-зу-е-мо… – чешущийся мужчина очевидно был главой всей четверки. Он вслух размышлял над ситуацией.

– Малый, эй, малый, – к Харму обратился низкий. Он уже стоял рядом и проверял веревки, всматриваясь в лицо мальчика. – Ты как? Очухался уже?

От него несло табаком и, что странно, он пах почти как дядя Крабов, но теперь этот запах показался Харму неприятным. В утробе пищеварительной системы зачесалось и загудело, и Харма незамедлительно вырвало прямо на сапог низкого, отчего тот схватил мальчонку за грудки и потряс.