Текст книги "За морем"

Автор книги: Беатрис Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Наконец я услышала, как где-то в ста шагах открылась французская дверь, и закрыла глаза, неподвижно, с нарастающим волнением ожидая, пока он подойдет.

– Вот ты где, – обнял он меня сзади, легко коснувшись подбородком моей головы. – Прости, что задержался. Я мчался к тебе как мог быстрее. Через Фэрфилд просто невозможно проехать, жуткие пробки.

– Угу… – Я бы сказала и больше, но голос меня не слушался.

– Я ужасно по тебе скучал, – сказал Джулиан, целуя меня в висок, как мне очень нравилось. – Может, пойдем в дом и поужинаем?

Я все так же не могла ни заговорить, ни двинуться с места. Могла лишь чувствовать Джулиана: его руки, его дыхание, губы, тепло его тела, слышать звук его голоса, вдыхать запах его кожи.

– Милая, ты все еще злишься на меня? Я ведь только пошутил насчет храпа. Правда. Если б я сказал тебе, как оно было на самом деле, ты бы насмешливо закатила свои прекраснейшие глазки: как я долго лежал рядом, вслушиваясь в твое дыхание и жалея, что не смею тебя разбудить.

Тогда я чуточку повернула к нему голову, чтобы он мог меня услышать, и сипло выдавила:

– Лучше б посмел.

Он шумно вздохнул, крепче сжав меня в объятиях.

– Родная, я не мог… Мы не можем…

– Скажи… – оборвала я его и, кашлянув, протолкнула засевший в горле комок. – Расскажи мне о Флоренс Гамильтон.

Джулиан на миг обмер.

В наступившей паузе было слышно, как на ближайшем дереве выразительно, в полную силу распевает какая-то птица.

– А… – уныло выдал он, все сказав этим единственным звуком.

Я не стала нарушать окутавшее нас молчание, не желая торопить Джулиана с ответом.

– И где ты слышала это имя? – наконец, как бы вскользь, спросил он.

– Перед самым моим отъездом мне прислали пакет. – Подняв с колен книгу, я вложила ее в оказавшиеся передо мной ладони.

– А-а… – снова выдохнул он.

– Поначалу я думала, это какое-то забавное совпадение или что это какой-то твой предок. Но потом я увидела твою записку, и почерк на ней выглядел… Ну, не совсем таким же, но, очевидно… – Тут голос у меня оборвался.

– Умная ты моя девочка, – произнес он тихо, не выпуская меня из объятий, горячих и нежных. Я ощущала слабый мускусный запах кожи, приставший к нему за время долгого сидения в машине. Джулиан провел большими пальцами по обложке. – И много успела прочитать?

– Только аннотацию да вкладку с иллюстрациями. На большее меня не хватило.

Очень бережно он отложил книгу в сторону на камень, перебрался через стену и встал передо мной на колени в траву.

– Скажи мне только одно, – почти шепотом произнес он, взяв в ладони мои дрожащие руки. – Это важно?

Я готова была разразиться слезами.

– Важно?! Разумеется, это важно! Мне важно, кто ты, Джулиан! Ты… Я ведь читала о тебе еще в школе, даже писала эссе по этому твоему стихотворению. У меня просто не укладывается в голове! Просто принять на веру? Бог ты мой!.. Еще недавно ты был для меня всего лишь хеджевым гигантом, миллиардером, не более того. А теперь ты вдруг – Джулиан Эшфорд! То есть, как, скажи на милость, может очутиться здесь Джулиан Эшфорд? Как он может любить меня? Ведь это просто немыслимо, невероятно!

– Это не невероятно. – Глаза его блеснули на меня с горячей убедительностью. – Это самая суть моей жизни.

– Нет. Не надо… Ты же был помолвлен, Джулиан. Как я вообще могу сравниться с Флоренс Гамильтон? Я ведь когда-то о ней читала. Она же просто кумир! В «Таймс» была статья о ней, несколько недель назад…

– Поговорим о ней позднее, если тебе будет угодно, – сказал он с холодком. – Но тебе все же следует знать, что она никогда не была моей невестой. Разве что, пожалуй, в ее собственном воображении.

– В любом случае… – в отчаянии произнесла я и попыталась встать, но Джулиан все так же крепко держал меня за руки.

– Это все, из-за чего ты растревожилась? – спросил он. – Или ты сомневаешься в моих чувствах к тебе?

– Конечно, я не сомневаюсь. И это ерунда в сравнении с… со всем прочим. Как и почему такое произошло? Что довелось тебе вынести? Ведь передо мной теперь совсем новый Джулиан, которого я даже не знаю.

– Но ты-то как раз меня знаешь. Я ничуточки не изменился. – Он настойчиво потер большими пальцами мои кисти вдоль косточек. – Взгляни на меня, любимая. Это же я. Я тот же самый человек, и ты хорошо меня знаешь.

– Так не бывает. Такого правда не может быть.

Я посмотрела на наши крепко сцепленные руки. На его руки. На те руки, что швыряли гранату, спускали курок винтовки «Ли-Энфилд», писали знаменитое каноническое стихотворение в записной книжке пехотного офицера.

На руки Джулиана Эшфорда.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он через мгновение.

– Сейчас уже лучше. В три часа меня вырвало.

– Прости, Кейт… – Опустив голову, он поцеловал мои ледяные пальцы. – Если б ты знала, как это не давало мне покоя, как я мучился, гадая, надо ли тебе все это рассказывать! И как об этом рассказать? Сознавая при этом, какой же я болван, что вообще тебя добиваюсь.

– Положим, не так уж сильно пришлось тебе добиваться, – подняла я на него глаза. – Так что не сокрушайся так. И ты ни в чем не виноват.

– Я пытался избегать тебя. И мне действительно лучше было бы держаться подальше.

– Без тебя я чувствовала себя несчастной.

– А теперь разве для тебя лучше?

– Я привыкну. Дай мне только время. – На последнем слове мой голос дрогнул.

– Я готов ждать хоть всю жизнь.

– Я свыкнусь с этим. Придется свыкнуться, – зажмурилась я. – У меня просто нет иного выбора.

– Почему же, есть. Я бы понял.

– Ох, ради бога… Это бы все равно не помогло. – Я отняла от него руки и потерла пальцами виски, словно надеясь тем самым как-то раздвинуть свой разум, чтобы он в состоянии был все это охватить.

– Я совершенно серьезно, Кейт. Тебе необязательно здесь оставаться, если для тебя все это чересчур.

Я снова открыла глаза. Сквозь стоявшие в них слезы я увидела перед собой его лицо, широкий лоб, прочерченный от волнения морщинками, его зеленовато-голубые глаза, в которых сейчас отражался шедший от дома свет.

– Да, конечно. Но, видишь ли, в том-то все и дело: я уже очень давно не могу жить без тебя. Что бы там ни было и кем бы ты ни был.

Джулиан на миг опустил веки. Потом поднялся с колен и, развернувшись, прислонился к стене рядом со мной, вытянув вперед, в траву, свои длинные ноги. Под темными шерстяными брюками костюма рельефно проступили квадрицепсы. От его руки, лежавшей позади меня на холодном камне и почти не касавшейся моей спины, исходило ощутимое тепло.

– Я полагаю, у тебя есть вопросы, – сказал он.

– У меня миллион вопросов. Но я не знаю, о чем спрашивать. Я вообще не представляю, как в это поверить. Даже теперь, осязая тебя рядом с собой – такого реального, теплого, сильного… такого настоящего, – я все равно никак не могу отделаться от мысли, что это не может быть правдой. Этого просто не может быть! Потому что только прошлой ночью, этим утром мы лежали с тобой рядом… – Продолжать я не могла, воспоминания были слишком трогательны.

– Может, пойдем в дом? Обсудим все это за бутылочкой вина?

Прозвучало это так обыденно – впрочем, что еще нам оставалось делать?

Я согласно кивнула, и Джулиан, подхватив меня со стены, поставил на ноги и взял за руку. В молчании мы пошли к дому.

Все между нами теперь как будто перемешалось и переоценивалось, голова буквально шла кругом. Почему-то я никак не ожидала, что он в этом признается. Вопреки всякой вероятности, я предполагала услышать от него какое-нибудь смешливое объяснение, пусть даже это будет неправдой, и мы оба будем знать, что это неправда. Почему-то я надеялась, что все само собою утрясется и мы будем, как прежде, просто Джулианом и Кейт.

Он привел меня в библиотеку, усадил на диван. Через минуту вернулся с графином красного вина и двумя бокалами.

– Лафит восемьдесят второго года, – сообщил он, наполняя мне бокал. – Берег для особого случая.

– Вроде того, что ты объявишь своей подружке, что ты с 1916 года герой войны? – съязвила я.

Джулиан глянул на меня с улыбкой.

– О, к тебе возвращается чувство юмора, – сказал он, отставляя емкость с вином на кофейный столик, и уселся подле меня. – Хороший знак. Хотя, сказать по правде, я налил его в графин еще утром, до отъезда. – И он с наслаждением поводил носом над бокалом.

– То есть ты в любом случае планировал сегодня мне это рассказать?

– Нет. – Джулиан тихо улыбнулся. – Просто был очень растроган, увидев тебя на рассвете на моей подушке.

Он протянул ко мне свой бокал, и мы чокнулись.

– Не представляю, за что мы сейчас пьем, – усмехнулась я.

– Думаю, за правду. Знаешь, для меня это немалое облегчение. Особенно учитывая то, что ты, похоже, восприняла это так неплохо.

– Я просто еще не оправилась от шока. Может, я еще впаду в истерику попозже. – Я медленно потянула вино. – Боже, какое чудо! – выдохнула я, восхищенно глядя в бокал. Источаемый им густой фруктовый аромат благодатно окутывал сознание.

– Да, восхитительное вино, – согласился Джулиан и, осторожно повертев бокал, глотнул еще вина. – Итак, пожалуйста, первый вопрос.

– Первый, пожалуй: как? В смысле, на этом я пока просто застопорилась. Как такое может быть? Как ты можешь сидеть тут рядом со мной? Это что, какое-то непостижимое физическое явление? Какой-то ключ к вечной молодости? Или что-то типа… – Я даже наклонила голову, не решаясь выговорить это слово. – Магии?

– Как ни странно, в этом я сам толком не разобрался. Я услышал, как над головой зловеще взвыл снаряд, подумал, что мне крышка. А следующее, что я осознал: что очухался во французском госпитале. Точнее, в современной больнице, под Амьеном.

– То есть… – Я сделала еще глоток, уже более долгий. – То есть ты совершил путешествие во времени.

Мой мозг словно дистанцировался, слыша эти слова с изрядного расстояния и дивясь нелепой будничности тона. Как будто мы обсуждали, как сыграли «Янкиз». Чего там – классный «хоумран»! Классное путешествие во времени!

У Джулиана же на лице застыло удивление, словно он никогда и не рассматривал подобный вариант.

– Да. Думаю, произошло именно то, как ты это назвала. Вероятно, кто-то обнаружил меня на поле с сочащейся из ушей кровью и вызвал санитаров.

– Кто?

– Не знаю. Тот человек исчез. Однако на следующий день в больницу доставили адресованное мне письмо, отпечатанное на машинке, с наставлением не распространяться о моем прошлом. В конверт был вложен ключ от камеры хранения на амьенском вокзале. Когда я спустя неделю открыл нужный шкафчик, то обнаружил в нем рюкзак с одеждой, деньгами и документами: то есть все более-менее необходимое, чтобы начать новую жизнь.

– Словно все было каким-то образом спланировано. Странно… – Я саркастически усмехнулась. – Хотя тут это слово, пожалуй, неуместно. Сверхъестественно.

Джулиан провел пальцем по ободку бокала.

– Некоторое время я был просто в шоке, чего, собственно, и следовало ожидать. Это в высшей степени дезориентирующее в жизни событие, какое только можно себе вообразить. Поначалу я решил, что просто сплю. Или что я умер. Потом лишь радовался тому, что остался жив. Наконец мало-помалу стал размышлять о разных вещах. О том, что оставил позади. О том, что, возможно, ожидает меня в будущем.

– И ты отправился в Нью-Йорк.

– Да. Покрутился немного на Уолл-стрит и вскоре основал «Саутфилд».

– Ты очень даже неплохо приноровился к новой жизни… – Тут я запнулась и помотала головой.

– Что такое?

– Мне просто не верится, что мы ведем сейчас этот разговор. Это же безумие! Или, может, я сплю? Ты в самом деле Джулиан Эшфорд? Тот самый Джулиан Эшфорд?

– Боюсь, что да.

– «Тела полуприсыпаны землей». Что это было? «И рты, разверстые в беззвучном крике». Это твое?

– О, так ты, выходит, знаешь это стихотворение?

– Джулиан, я тебя умоляю… – Я склонила голову набок, изумленно разглядывая его. – И ты все это время был жив? И заправлял в Нью-Йорке хедж-фондом?!

– Ну, надо же мне было чем-то заняться.

Я улыбнулась, невольно испустила короткий нервный смешок, потом еще один. Сперва Джулиан недоуменно уставился на меня, наконец его губы смешливо изогнулись. Не переставая смеяться, я наклонилась вперед, уткнувшись лбом себе в предплечья.

– Извини. Это в каком-то смысле очень оригинальная насмешка судьбы. Надо ж чем-то заняться! Взяться за хедж-фонд! Я чего смеюсь: а чем, по-твоему, занят Руперт Брук?^[43] Серфингует в Нижней Калифорнии?

Джулиан мотнул головой и, небрежно хохотнув, ответил:

– Брук – болван.

– Так ты его знал?! – Я села, развернувшись к нему и упершись коленом в диван.

– Мы какое-то время учились вместе в Кембридже. – Он протянул руку, коснувшись моей ладони, накрыв пальцами костяшки кисти.

– Ах да, естественно, – выдохнула я. – Ты же всех там знал. Может, ты еще и водил дружбу с Черчиллем?

– Ну, он все-таки был меня постарше. Хотя мы были с ним знакомы.

– И каким он был?

– Да более-менее таким, как ты его и представляешь. Настойчивый. Самоуверенный. Упрямый. На скучном ужине – чертовски милый сотрапезник. – Джулиан принялся мягко потирать мои пальцы, отчего по всей руке пробегали мурашки, отдаваясь приятным покалыванием в коже головы. – Знаешь, крайне приятно было выяснить, что он и дальше продолжал спасать «свободный мир»^[44] и все такое, – добавил он, скривив губы в невеселой улыбке.

«Как мог бы делать ты», – мелькнуло в голове.

Теперь, когда наконец все открылось и Джулиан облегчил душу, он стал заметно непринужденнее; его широкие плечи, обтянутые белой сорочкой, вольготно расправились на спинке дивана. Хотя он и ослабил свой синий галстук, жесткий воротник рубашки по-прежнему упирался в шею, контрастируя белизной с бледно-золотистой кожей. Твердый решительный подбородок чуть вздернулся кверху, как будто перебираемые воспоминания один за другим уносились с него к оштукатуренному потолку. Мягкий свет лампы, словно притянутый неотразимой внушительностью Джулиана, окружил его голову сияющим ореолом.

У меня было странное ощущение, будто передо мной приоткрывается целый мир. Мне даже подумалось, что шокирующее откровение Джулиана на самом деле вовсе не ужасно, а, напротив, замечательно и все прекрасно объясняет. Что мне, сидевшей на диване рядом с этим потрясающим мужчиной, блистательным и могучим, точно сказочный принц, неожиданно, ни за какие такие особые добродетели, вверен драгоценнейший подарок, и мне понадобятся целые годы, чтобы до конца его раскрыть.

– Расскажи мне все, – склонилась я к нему. – Я все хочу знать. – Я опустила взгляд на его руку, неторопливо ласкающую мою кисть, скользнула пальцами под рукав. – Скажи, что на самом деле стряслось с твоей рукой?

– Шрапнель.

– Ну да, очевидно, шрапнель, – сказала я, стараясь придать словам обыденность. Отставив бокал, я высвободила из петли запонку и закатала ему рукав, как уже делала каких-то пару дней назад. Провела, едва касаясь, по шраму кончиком пальца. – Какой все же рваный рубец.

– На самом деле поверхностная рана. Мне повезло. Я тогда всего неделю пробыл в окопах. Знаешь, как это унизительно, когда тебя так скоро отсылают в тыл!

– Унизительно… При том, что тебя могли убить или… или ты вообще мог остаться без руки.

– Да, шрапнель – пакостная штука, – согласился Джулиан, глянув на свой шрам. – Зашили меня очень даже ловко. Хотели оставить в госпитале, но мне претило так надолго отлучаться с фронта.

– И ты настоял на том, чтобы тебя отправили обратно. Несмотря на повреждение нерва и все прочее.

– На самом деле все было не так уж страшно. С виду намного хуже.

Долгое мгновение я смотрела ему в лицо, пытаясь избавиться от ужасающей картины, тут же возникшей в моем воображении: истекающий кровью Джулиан с открытой рваной раной, стиснутые от боли зубы скрипят на грани агонии.

– Слава богу… Слава богу, что с тобой случилась эта непонятная штука, которая доставила тебя сюда целым и невредимым, пока еще что-то не стряслось.

Джулиан сжал на миг губы.

– Ты так думаешь? – обронил он.

– Господи, конечно! Ведь ты сидишь сейчас рядом со мной вместо того, чтобы лежать где-то во французской земле под белым солдатским камнем. Сложись все иначе, я никогда бы не узнала тебя.

– Кто знает, может, так оно было бы и лучше.

– Нет. Нет! – с горячностью замотала я головой и схватила его за руку, да так сильно, что от моих ногтей на его коже остались крохотные серпики. – Не начинай! Я не дам тебе снова соскользнуть в эту хандру от комплекса вины выжившего.

– Вины выжившего? – недоуменно переспросил Джулиан.

– Ну, знаешь, уцелевшие нередко испытывают чувство вины от того, что остались живы, в то время как все остальные…

Отняв у меня руку, Джулиан откинулся на спинку дивана.

– Кейт, мы не обсуждаем сейчас некое абстрактное психическое состояние. Я бросил тех, кто в тот момент во мне нуждался.

– Но не по своей же воле, Джулиан!

Он вперился взглядом в пустой камин.

– У меня даже не хватило духу разузнать, что сталось с моей давней ротой: кто погиб, а кто всю оставшуюся жизнь страдал так называемым военным неврозом.

«Погиб», «военный невроз»… Эти чуждые слова эхом отдавались у меня в ушах. Почувствовав повисшую между нами отчужденность, я повернулась и прижалась к нему спиной. Приподняла его тяжелую расслабленную руку и, обняв себя ею, крепко сцепила наши пальцы. Лопатками я ощущала, как ровно поднимается и опускается его грудь, и впитывала его тепло, его живую энергию, наслаждаясь самим фактом, самим чудом того, что он вообще остался жив.

– А тебя мучает военный невроз? – спросила я спустя некоторое время.

Под моим ухом шевельнулось его плечо.

– Не совсем. Разве что случаются порой ночные кошмары. Да еще вызывают страх отдельные звуки, что бывает довольно-таки неприятно.

– Что же там было, на войне? И каким ты был тогда?

Джулиан горько усмехнулся.

– Что было на войне? Грязь, мерзость… И запах! Господи, я до сих пор помню тот трупный запах, как в покойницкой! Этот страшный дух разложения целой массы мертвых тел, буквально пропитавший землю вокруг нас! Это невозможно представить. И невозможно описать… А потом эти долгие часы беспросветной тоски, бессмысленных административных обязанностей, нескончаемого ожидания. И вдруг поднимается тревога… или идешь в какой-нибудь рейд, балансируя на острой грани между жизнью и смертью. Тут и возбуждение, и страх, и величие духа! И вместе с тем – безнадежная тоска.

Я прикрыла глаза, чувствуя, что вот-вот расплачусь.

– Что ж, это многое проясняет, – заключила я, задумчиво поглаживая его кисти между пальцами. – Скажи, трудно это было – стрелять в людей?

– Ты хочешь спросить, доводилось ли мне действительно кого-то убивать?

– В общем, да. Но ты не обязан отвечать.

– Обязан.

– Тебя это беспокоит?

Некоторое время Джулиан молчал, собираясь с мыслями.

– Не совсем, – наконец ответил он. – Как бы это сказать… Возможно, доводилось, но как-то абстрактно или, скорее, неумышленно. Но уж точно не по осознанному внутреннему побуждению. В конце концов, они ведь пытались нас убить… А для тебя это важно?

– Нет. Если бы я увидела, что кто-то хочет тебя убить, мне бы сразу захотелось поднять ружье и самой его пристрелить.

– Это моя роль, дорогая. И как раз тебя я и должен защищать.

– Нынче век двустороннего движения, – тихо улыбнулась я. – Хотя, пожалуй, у тебя это получится гораздо лучше. И ты не так давно это наглядно доказал. В парке, я имею в виду, – добавила я и смешливо фыркнула, припомнив те события. – Бедный мужик! Он ведь даже не представлял, кто его противник. – Я хихикнула, неверяще тряхнув головой. – Пехотный капитан Первой мировой войны! Боже правый! Кого ж только не встретишь в этом сумасшедшем городе!

Его губы коснулись моего уха еле ощутимым поцелуем.

– Я же тебе говорил, у меня непростое прошлое.

– И все же, как ни странно, путешествие во времени мне в голову не приходило, – с легкостью отшутилась я, однако эти слова словно повисли между нами томительной неопределенностью.

– То есть ты готова это принять? – тихо спросил после некоторой паузы.

– Принять? Джулиан, я… Мне просто ничего иного не остается. Ведь ты же здесь, рядом со мной. Ты никакая не галлюцинация. И ты не можешь лгать – это слишком уж невероятно и сложно, да и нет в этом ни малейшей необходимости. Или, может, мне все снится? Хотя это совсем не похоже на сон. – Я немного помолчала. – И знаешь что? Теперь странным образом все сходится. Ты же совершенно четко был не такой, как все, и я никак не могла тебя постичь. Это, знаешь, как будто смотришь кино в 3D, еще не надев стереоочки: перед глазами все размыто и неразборчиво. А теперь я как будто в очках – и ты сразу стал для меня куда более зримым, куда более реальным, понятным и живым, нежели прежде. Все как будто разом обрело смысл.

– И тебя это не пугает?

– Не пугает?! – выдохнула я с изумленным смешком. – Джулиан, я просто в ужасе! Стоит мне закрыть глаза и подумать: «Он родился сто лет назад и попал сюда сквозь некий временной туннель или нечто подобное», – это кажется совершенно неправдоподобным, немыслимым. Такого не может быть! Причем не столько сам факт, что ты очутился здесь, а то, кто ты такой. Ты же историческая личность! И я не представляю, как мне с этим быть. Если ты сейчас меня отпустишь, у меня случится нервная трясучка.

В ответ он привлек меня к себе крепче, склонил голову, прижавшись ко мне щекой.

– Кейт, любимая, это всего лишь я, и не надо…

– А потом я открываю глаза, – прервала я его, – и ты снова становишься совершенно реальным, и я знаю тебя, как никого иного. Ты для меня самый близкий и знакомый человек на свете. – Я обернулась к нему лицом, и наши щеки почти соприкоснулись. – И я вспоминаю, как ты держал меня в объятиях прошлой ночью и что я тогда чувствовала. И что чувствую теперь.

– Что же?

– Твою нежную заботу, свою безопасность. Когда страх уходит прочь, и все это кажется… почти в порядке вещей. – Я покачала головой, словно не совсем еще веря в собственное убеждение. Взгляд остановился на оставшемся на дне моего бокала вине, темно-рубиновом, неподвижном, и я потянулась пальцами прихватить бокал за ножку. – Итак, ладно, я это принимаю. Ты – Джулиан Эшфорд. Что на самом деле – если рассуждать об этом объективно – просто классно.

– Круто? – рассмеялся он, потряхивая мне при этом спину. – Это лучшее, что ты можешь в связи с этим высказать? Круто?

– Прошу прощения, – тоже засмеялась я. – И впрямь жалкое определение. А если так? Ты – Джулиан Эшфорд, и это замечательно, восхитительно, чудесно. Ничего поразительнее со мною в жизни не происходило, и я невероятно этим польщена. Ты – Джулиан Эшфорд, и ты жив, слава богу. И хвала небесам, ты сидишь сейчас рядом со мной, и… – Я запнулась, как будто потеряв голос.

– И?

– И ты – мой… – Последнее слово непроизвольно дернулось тоном вверх, прозвучав вопросом.

– Кейт, – заговорил он, прильнув ко мне теснее и снова прижавшись ко мне лицом. – Я твой, только твой, поверь же наконец.

Чувственное тепло его щеки передалось и мне, связав нас воедино, и внезапно я и впрямь в это поверила. Я разом все постигла. То, что прежде казалось загадочной головоломкой, вдруг прояснилось, обретя свою глубинную, абсолютную определенность: что я существую для того, чтобы дать бесприютной душе Джулиана Эшфорда надежное пристанище в современном мире, что некой таинственной сверхъестественной силой его счастье вверено в мои руки. Что он и правда мой, а я – его.

Я подняла руку к другой его щеке, удерживая его лицо.

– Так и что ты обо всем этом думаешь? – полюбопытствовала я.

– О чем?

– О современной жизни. Ну, как говорится, секс, наркотики, рок-н-ролл? Развитие техники? Женщины, живущие ради карьеры?

– Так ведь не ты же все это изобрела, дорогая. К тому же, когда я был еще мальчиком, чуть ли не каждую неделю провозглашалось какое-нибудь открытие или техническое изобретение. То была пора всевозможных переворотов – и в технике, и в жизни общества. Самое захватывающее время, чтобы жить! Я читал разные журналы, книги. Герберта Уэллса и тому подобное. А музыка! – Он весело усмехнулся. – Мои родители от всего этого пребывали в жутком шоке. Регтайм, масса новых танцев.

– Ты что! Не может быть! – глянула я на него с азартом, крутанув головой. – Только не говори, что ты танцевал тёрки-трот.^[45]

Джулиан возвел глаза к потолку.

– Признавайся! Точно танцевал. Вот умора! – Я откинулась на диван, всем телом содрогаясь от хохота. – Тёрки-трот! С ума сойти! Ты мне покажешь?

– Категорически нет. – Уголки рта у него смешливо вздернулись.

Отсмеявшись наконец, я снова с лукавой улыбкой глянула на Джулиана:

– Но ведь ты не был блудником и безобразником, правда? С нынешними раздолбаями небось и не сравнить!

– Пожалуй, что нет.

– Подозреваю, особенно изменились девушки. Барышни твоего круга… – Протянув руку к столику, я подхватила бокал и поднесла к губам. – Стыдливых робких дев нынче днем с огнем не сыщешь!

– Да уж, теперь это крайне редкие экземпляры.

– И тебя это удручает?

Джулиан немного помедлил с ответом, явно подбирая слова.

– Кейт, я не смею винить тебя за принадлежность к другому миру. Мой мир тоже не был совершенен. И не думаю, что человечество когда-либо имело хоть какое-то представление, как управлять сменой эпох со всеми влекомыми последствиями. – Он потер висок и неожиданно признался: – Знаешь, я чрезвычайно ревнив. Но я постараюсь на этот счет быть современным человеком.

– А ты… Скажи… у тебя там кто-то был?

– Да. Была одна, – понял он, о чем я спрашиваю. – Во время войны.

– И с тех пор никого? При том числе охочих до тебя женщин, что встречаются тебе на каждом шагу?

– С тех пор – никого.

– Сколько же это времени, если точно?

Он помолчал и наконец напряженно ответил:

– Двенадцать лет.

– Правда, что ли? – Я даже чуть отстранилась, чтобы развернуться и заглянуть ему в лицо.

– А что тебя так удивляет? Ты же знаешь, я нигде не бываю.

– Но ведь у тебя есть природные потребности. То есть ты же мужчина…

– Справлялся, – лаконично ответил он.

– Ну что же, по крайней мере ты не станешь со мной разыгрывать девственника.

Лицо его смягчилось.

– Нет, не стану.

Несколько секунд я поразмышляла.

– Большинство мужчин на твоем месте колотили бы себя пятками в грудь, набивая цену, и всячески себя бы услаждали.

– Я б так не сумел.

– Отчего же?

Джулиан сдвинул брови, задумчиво глядя на меня.

– Потому что я не могу разделить ложе с женщиной, не сказав ей всей правды. Это было бы нечестно. И до сих пор мне не удавалось встретить такую женщину.

– Что значит «такую женщину?»

– Напрашиваешься на комплименты, да? – улыбнулся Джулиан.

– Нет, я просто хочу знать. Потому что на самом-то деле ты не сказал мне правды, верно? Я случайно выяснила это сама. – Я замолчала, чтобы глотнуть вина, чувствуя, как стремительно багровею. – И в принципе это нормально. Ты ведь прекрасно знал, откуда я происхожу… И мне следовало так же… Кстати, гостевая постель была очень удобная.

– Милая, ты все это неверно поняла.

– Должно быть, я показалась тебе чересчур распущенной, – быстро проговорила я. – Что приставала к тебе. Да еще… эта сегодняшняя чушь по телефону…

– Я вовсе не это подразумевал…

– Я просто хочу, чтоб ты знал: у меня тоже несколько лет никого не было. С самого колледжа. Потому что ты абсолютно прав: секс – это серьезное событие. А для меня – даже слишком серьезное. И потому это всегда заканчивалось для меня страданиями. И мне очень жаль…

– Жаль чего?

– Что тогда я тебя не знала. Ты был бы, вероятно, куда бережнее со мной.

– Бережнее?

– Ну, когда бы все закончилось. Когда бы ты со мной расстался.

Долгое мгновение Джулиан изучал меня взглядом. Затем забрал у меня бокал и вместе со своим поставил на кофейный столик. Обхватив меня одной рукой за бедра, он наклонился к самому моему уху:

– Скажи, что я должен сделать, чтобы убедить тебя в моей искренности?

Я невольно расплылась в улыбке:

– Можно попробовать перейти к умопомрачительной ночи любви.

– Кейт, Кейт, ты меня просто убиваешь! – засмеялся он, щекотнув дыханием мне шею.

– Почему же нет? Или ты не веришь мне? Или это такой моральный принцип? Никакого секса до свадьбы? – Последнее само сорвалось с языка, не успела я опомниться.

Джулиан долго смотрел на меня своими ласковыми зеленоватыми блестящими глазами, так что я начала чувствовать, как под его взглядом вспыхиваю каждой клеточкой своего тела.

– Когда я впервые увидел тебя тогда, в конференц-зале, – заговорил он наконец тихим бархатным голосом, – все, о чем я мог думать: «Вот она! Я наконец ее нашел». Я собирался ухаживать за тобой, Кейт, как полагается. Жениться на тебе. На тот момент – в полной эйфории от того, что отыскал тебя, – я напрочь позабыл, что я эдакий каприз природы, а не нормальный человек. Что просить тебя остаться со мной, быть моей, означает заставить тебя разделить это со мной. Причем кто знает, что мне еще уготовано? Я просто не мог просить тебя об этом.

– И ты решил отделаться от меня.

Сердце у меня отчаянно заколотилось, будто торопясь к неведомому пока предназначению. Я взяла в ладони мужественные изгибы его скул, обхватив пальцами прекрасное лицо, в котором сейчас горело страстное желание, бурлящая, но сдерживаемая страсть. Опустила веки, полнее ощущая ладонями его плоть, такую жаркую и манящую.

– И что же изменило твое решение? – спросила я.

– Я увидел, как на тебя бросился тот мерзавец в парке, – резко, не раздумывая ответил он. – Ничего подобного я прежде не испытывал. Даже на войне, в самые суровые ее моменты…

Соскользнув ладонями с его лица, я провела пальцами по его горлу. Потом развязала на Джулиане галстук, стянула с шеи.

Он закрыл глаза:

– Я самый эгоистичный на свете тип, раз так невыносимо желаю, чтобы ты была рядом.

– Нет, это не так. – Я расстегнула верхнюю пуговицу сорочки, затем, не торопясь, следующую. – Просто ты измучился одиночеством. – Я прильнула губами к ямочке на его горле и почувствовала, как он весь дрожит. Такой большой, сильный и всемогущий мужчина – и я заставляю его трепетать! – Тебе это необходимо. И тебе нужна я.

– У меня больше нет сил сделать все как полагается. Теперь я даже не представляю, как все должно быть…

– Так все и должно быть. – Я коснулась его языком.

– Это не может быть правильным.

– В моем веке – может. В том веке, в котором ты сейчас живешь.

– Это необдуманно с твоей стороны.

– Мне и не нужно об этом думать. – Я продолжала ласкать губами его грудь, силясь отыскать верные слова, чтобы окончательно убедить Джулиана. – Это не то, о чем надо раздумывать. В смысле, кто читает весь проспект, строчку за строчкой, уже решив приобрести предложенное. – Я вновь ощутила губами дрожь его тела. – Ты тот, кто ты есть. И для меня важна лишь сама твоя суть. Тот человек, что в тебе сидит. Тот мужчина, которого я обожаю. Все остальное – лишь детали, мелочи.