Текст книги "Пари (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 41 страниц)
Глава тридцать третья: Вика
Утром я, кое-как продрав глаза от бессонной ночи, бреду в ванну, чтобы привести себя в порядок. Умываюсь водой, от которой на коже появляется жуткий зуд, потом умываюсь снова, но на этот раз приходится вскипятить воду. Делаю кофе и долго гипнотизирую взглядом фрукты и шоколад, которые нашла в пакете с лекарствами. Мне они всю ночь снились, ну, точнее, те несчастных пару часов, которые я провела в полудреме. Как будто стоило протянуть руку к мандарину – и он тут же начинал говорить человеческим голосом, щедро посыпая мою голову упоминаниями всех ошибок прошлого. Но в основном – как глупо я поступила, когда сбежала от Лекса.
Если хорошенько покопаться в памяти, то кроме жуткого страха за свое будущее, у меня не было повода бросать его. Не кривя душой, я никогда его не любила, но с ним всегда было хорошо и безопасно. Он был щедрым, любящим и заботливым – мне даже к женским уловкам не приходилось прибегать, чтобы подтолкнуть его сделать, как мне нужно. Лекс все как-то понимал сам – сначала, когда его финансовые дела были еще крайне шаткими, просто дал мне карту, на которую время от времени закидывал деньги, а потом, когда все как-то стремительно пошло на лад и в гору, я вообще перестала следить за балансом на счету, потому что деньги там все рано никогда не заканчивались.
Но самое главное – и это я понимаю только сейчас, глядя на проклятые душистые апельсины – Лексу никогда не было на меня наплевать. Буквально с первых дней нашего знакомства, он всегда интересовался именно мной, а не содержимым моих трусов и лифчика. Интересовался искренне, как может только человек, которому не безразлично. Возил к врачу по первому симптому, варил бульон, когда я болела гриппом, дарил цветы просто так – всегда только те, что я люблю, безропотно ходил со мной на мелодрамы и ему было вообще наплевать, что на тысячный зрительный зал он был вообще единственным мужчиной! Он был таким… милым.
– Боже, прекрати уже эти сопли, Виктория! – громко говорю вслух, а потом решительно сую тарелку с фруктами в холодильник, в самый нижний ящик для овощей, где они точно не будут мозолить мне глаз.
Туда же сую и шоколад.
Есть все это почему-то рука не поднимается. Вместо этого хочется просто глазеть, как когда-то на те туфли от Джимми Чу.
– Это дурной знак, – бормочу себе под нос, пока нахожу в телефонной книге номер Хасского. – Это очень-очень фигово, Виктория – вот так залипать на мужика.
Перед глазами всплывает лицо Егора, но не вчерашнее, а так, как я помню его из прошлого, когда седина на его висках была еще скорее странностью, чем данью возраста. И надо же ему было появиться именно теперь! Как нарочно, чтобы я снова начала копаться в прошлом.
– Виктория? – слышу взволнованный голос Хасского, когда он отвечает на звонок. – Что-то случилось?
– Мне нужно поучиться.
– Что? Поучи… – Он вдруг спотыкается, вздыхает. – Вика, ты на часы смотрела?
– Как раз сейчас это делаю – шесть семнадцать. Мне нужно, чтобы вы меня научили всему, что…
– Виктория, ради бога! – с легким раздражением перебивает он, но я упрямо продолжаю фразу.
– … всему, что нужно знать начальнику экономического отдела. Научите меня разным этим… схемам.
– Ты хотя бы представляешь, какой это объем информации, Виктория? Люди годами учатся.
– Я способная, схватываю на лету.
– Что за блажь?!
– Мне не мораль читать нужно, а сделать, как я говорю!
Лекс дал мне три дня «больничного», потом как раз выходные. И того – пять. Вполне достаточно, чтобы в понедельник триумфально вернуться в офис и начать реализовывать свой грандиозный план по латанию дыр в тонущем «Гринтеке». Я, в конце концов, имею высшее образование и не настолько тупая пробка, как многие обо мне думают. В институте могла на отлично выступить с трибуны по материалу, который впервые увидела на перерыве между парами.
– Вы обещали обо мне позаботиться, – напоминаю Хасскому о его данном когда-то слове. Хотя, конечно, он и так уже столько для меня сделал, что впору перефразировать, кто кому и что теперь должен, но я все равно прикидываюсь шлангом.
– Ты этим злоупотребляешь, Виктория.
– Я буду послушной, – продолжаю давить изо всех сил. – Никакого нытья и перекусов. Буду питаться отгрызенными кусками гранита науки.
Хасский тяжело вздыхает, но все-таки соглашается и обещает приехать к девяти – раньше не соглашается хоть ты тресни.
Но это уже и так очень много.
Чтобы убить время и отвлечься, иду на пробежку – здесь рядом старая школа, в которой из трех корпусов работает только один, потому что остальные в аварийном состоянии. Но стадион все равно есть, хоть большая часть его основательно заросла сорняками и травой. Сто лет не бегала в таких спартанских условиях, но музыка в наушниках и хорошие кроссовки немного сглаживают неприятные удары в пятки колючего разбитого асфальта.
Бегаю примерно час – я давно такое практикую, чаще в зале на дорожке, но сейчас приходится довольствоваться чем есть. Зато, оказывается, на свежем воздухе намного лучше думать. За это время успеваю набросать примерный мысленный план своего «обучения» и вопросы, которые нужно обязательно задать Хасскому по организации рабочего процесса и что я имею право делать на своей должности.
Интересно, когда можно позвонить Диане, чтобы уточнить дату первой партии моих многострадальных тапуль? Рука так и тянется сделать это прямо сейчас, но прошла всего пара дней, наверное, они только запустили станки и наладили производство. Мы договаривались, что она сама перезвонит мне как только фабрика отошьет первую пары – на всякий случай, для полного согласования. И после этого звонка я планировала запускать предзаказ. На все про все уйдет еще дней семь-десять? Нужно продержаться хотя бы этот срок, а потом мои финансовые дела пойдут на лад: отдам долг Ане, вложу денег в еще одну партию, найму, наконец, хороших ребят для разработки сайта магазина собственного мерча и, главное – съеду из этой ужасной коробки с гнилыми трубами в нормальную квартиру с видом на парк!
Хасский приезжает точно в назначенное время – он всегда такой пунктуальный, что по нему будильник сверять можно. Человек-секундомер какой-то. К его приеду я успеваю залить большой заварник чая с лимоном и соорудить что-то типа нарезки из всего, что нахожу в холодильнике.
– Вика, прежде чем мы начнем, – он поправляет очки, но те снова сползают на кончик его длинного тонкого носа, – хочу еще раз спросить – ты ведь понимаешь, что поставленную тобой задачу решить… нереально?
– Понимаю-понимаю, – приговариваю, заталкиваю в рот дешевый соленый крекер, разливаю чай по чашкам и, вооружившись блокнотом и ручкой, вопросительно жду начала «лекции». – Когда я стану первой женщиной нашей страны, которая пробилась в главную десятку «Форбс», в своем интервью обязательно упомяну вас как наставника!
– Мне бы твой оптимизм, – бормочет он и, откашлявшись, начинает первый урок.
Даже если у меня с первого раза не получится сразу все, я по крайней мере не буду чувствовать себя такой беспомощной! И, как говорится: главное не битва, главное – маневры!
Глава тридцать четвертая: Лекс
Повезти Катю в Париж казалось отличной идеей, чтобы убить двух зайцев – с одной стороны, загладить перед ней вину за мои, ставшими систематическими, косяки, а с другой – убрать свою похотливую тушу подальше от Вики. Потому что ровно в тот момент, когда я усадил ее в машину и вернулся в аптеку за лекарствами, я поймал себя на мысли, что если окажусь с ней в одном узком замкнутом пространстве без возможности выйти в любую секунду – это кончится очередной попыткой ее трахнуть. Сначала подумал, что нужно просто проветрить голову, поэтому из клиники завернул в магазинчик разного крафтового добра, который находится буквально напротив, а когда очнулся – оказалось, что накупил всего того, что Вика когда-то очень любила. Шоколад, черный и горький, с цедрой и орехами, фрукты, маленькие десертные бананы странного фиолетового цвета, сок, леденцы из натурального сока без добавленного сахара. Охренел, что помню все это на уровне подкорки даже спустя три года и все то дерьмо, которое она на прощанье мне организовала. Просто, блядь, помню и все.
Сделала еще круг почета, прежде чем вернуться в машину, но когда увидел ее, сидящую в полумраке салона, вдохнул ее запах… В общем, странно, что мне не сорвало башню прямо в ту же секунду.
Домой к Кате в буквальном смысле шел пешком. Долбаный, блядь, час переставлял ноги в таком активном темпе, что ветер в ушах свистел. Надеялся вымотаться и завалиться спасть без задних ног, но хрен там плавал – в моей башке Вика торчала как заноза и когда я скрипел зубами в холодном душе, и когда пытался смотреть с Катей выбранный по ее вкусу фильм. И даже потом, когда я устроил ей сексуальный марафон с тремя оргазмами. Катя потом уснула без задних ног, а я еще долго ворочался с буку на бок, придумывая все новые и новые причины, почему не могу прямо сейчас поехать к Вике и ебать ее до тех пор, пока не собью оскомину.
В общем, когда под утро у меня не осталось ни одного аргумента против, который я не смог бы опровергнуть, стало понятно, что нужно срочно увеличивать расстояние между нами. Хотя бы на какое-то время, пока не закончится этот дурацкий зуд в причинном месте. Так появилась идея уехать заграницу, а заодно – порадовать Катю.
Уже потом, когда мы сидели в самолете и она задремала у меня на плече, я вспомнил прочитанную когда-то статью в женском журнале о признаках мужской измены. Особенно идиотским мне тогда показался самый главный пункт, нарочно вынесенный отдельной цитатой: изменяющий мужчина всегда становится внимательным и заботливым, потому что пытается загладить вину за предательство. Ну и в чем не правда, если даже сейчас, по сути, не сделав ничего криминального, я уже жру себя поедом без соли и чайной ложкой? Хотя, какое к черту «не сделал ничего криминального»? Не сделала только потому, что оба раза, когда в моей башке не оставалось ни единой трезвой мысли, слетали все барьеры и работали только инстинкты, «не сделать» мне не дали только обстоятельства – сначала сама Вика, потом – не вовремя появившийся Павлов. Да мы, блядь, целовались! Покажите мне женщину, которая бы назвала поцелуи с другой тёлкой – «ничего криминального». А сам я что бы делал, если бы узнал, что моя любимая девушка случайно, по помутнению рассудка, запихивала язык в рот другого мужика?
И тут же перед глазами всплывает рожа того хера из больницы, Егора.
Может, пока я тут, сижу в лучшем видовом ресторане на пике Эйфелевой башни, он подбивает клинья к Вике? Уже суббота, прошло почти четыре дня с тех пор – достаточный срок для любого заинтересованного мужика, чтобы напомнить о себе и взять женщину в оборот. А Вика с дня на день разведется с Маратом и снова станет абсолютно свободной, не связанной никакими обязательствами женщиной. Учитывая обстоятельства, в которые я загнал ее собственными руками, она вполне может принять его ухаживания – мужик явно не бедствует, может закрыть все ее денежные потребности.
Вот же блядь.
– Лекс, можешь это подержать? – слышу голос Кати за секунду до того, как она сует мне в руки мою тарелку с завтраком, к которому я почти не притронулся, чашку с кофе и утреннюю газету. – Хочу сделать пару кадров.
Мне остается только мысленно врезать себе по затылку.
Катя из тех женщин, которые умеют видеть красивое везде и всегда. Это реально мистика какая-то, потому что она даже ободранные осенние деревья фотографирует так, что в пору на выставку и брать какой-нибудь гран-при. Но она обладает уникальным для женщины качеством – сначала наслаждается жизнью, а потом, если останется время, делает фото. А не как это часто бывает, когда в погоне за красивыми постами в социальных сетях, успевает растаять морожено и намертво остывает ужин.
То, что Катя взялась за фото сейчас – красный, мать его, сигнал, что она больше не пытается наслаждаться моментом, а просто использует его с пользой. Но я молча терплю, даже когда она, в попытке убрать лишнее со стола, перекладывает мне в руки все новые и новые предметы, и даже случайно (скорее всего, нет) пачкает рубашку в персиковый джем.
Наименьшее, что я заслужил в ответ на свою отстраненность сегодняшним утром.
О чем мы вообще разговаривали после того, как потрахались в душе и по привычке почистили вместе зубы? Раньше я мог сходу назвать десяток тем, но сейчас на уме крутится что-то на тему погоды и красивого вида из окна нашего номера.
– Ну как тебе? – Катя, наконец, перестает кружить с телефоном над столом, садиться на свое место и показывает мне пару сделанных снимков.
– У тебя получилось вкуснее, чем у местного шеф-повара, – говорю совершенно искренне.
Хотя в таком моем состоянии, вся еда на вкус как бумага, будь она хоть трижды виртуозно приготовленной.
– Говори это тише, иначе нас попросят спуститься через ограждение, а не по лестнице, – смеется Катя.
Но я не даю обмануть себя этой показной беззаботностью. Если хорошенько покопаться в памяти, она вообще ни разу не показывала чувства: даже когда в далеком прошлом рассказывала печальную историю ее многолетних отношений, всегда улыбалась и выглядела беззаботной, как будто речь шла о коротком курортном романе.
– Прости, что я веду себя как козлина, солнце. – Это ни капли не оправдание, просто констатация факта.
На мгновение она задумчиво хмурится, а потом откидывается на спинку стула и принимает позу, которую я называю «серьезный разговор». Кажется, меня сейчас будут вполне заслуженно осуждать, приговаривать без права на обжалование и линчевать прямо в зале суда.
– Мне есть о чем беспокоится? – спрашивает с таким видом, как будто у нее давно есть доказательство, но для окончательного разгрома не хватает только моих позорных попыток отвертеться.
– Нет, Катя, все под контролем.
Зачем я это сказал? Прозвучало так, будто ситуация точно давно пошла под откос.
– Есть что-то такое, что мне нужно было бы знать? – продолжает Катя, хотя по ней не скажешь, что мой предыдущий ответ ее не устраивает.
Немного раздражает, что она ведет себя как следователь на допросе, но я все это заслужил. Если бы не вел себя как последняя скотина и не пытался так топорно загладить косяки – она точно не стала бы придираться к каждому слову. Но даже в такой ситуации, Катя ведет себя адекватнее всех остальных женщин, которых я знал достаточно тесно, чтобы успеть хотя бы раз выяснить отношения.
– Кать, все хорошо, – пытаюсь придать своему голосу максимум убедительности. Но чтобы хоть как-то объяснить свое поведение, не придумываю ничего лучше, чем сказать часть правды: – Я купил «Гринтек». Через подставную фирму, но де-факто он теперь принадлежит мне.
Катя берет паузу, чтобы осмыслить мои слова, а потом спрашивает, правильно ли все поняла.
– Это ведь тот «Гринтек», который у тебя забрали брат и невеста?
– Ага, – кривлюсь как от болезненной оскомины, и еле слышно матерюсь себе под нос. До сих пор не могу понять, почему Марат ушел с нашей встречи целым и невредимым, если у меня чесались кулаки и было полное моральное право разбить его хлебало до состояния мясного фарша.
– Ты говорил, что собираешься сосредоточиться на «Интерфорсе», – продолжает Катя.
Еще одно свидетельство ее уникальности – она не просто делает вид, что слушает весь мой словесный понос, она реально слышит и вникает. И от этого еще хреновее: если бы я не был такой скотиной, то уже давно расставил бы все точки над «i» – или с ней, или с Викой.
– Я не могу просто так выбросить на улицу сотрудников «Гринтек». Там остались те, кто начинал вместе со мной. Им пришлось работать с Маратом не от хорошей жизни, а теперь из-за наших семейных разборок они оказались между молотом и наковальней.
– И что ты планируешь?
– Слияние, – пожимаю плечами. И вкратце рассказываю об итогах общего собрания и моих планах на слияние. – Юристам нужно время, чтобы правильно подготовить документы – это позволит избежать неприятных судебных исков в будущем.
– Ты молодец, – совершенно серьезно говорит Катя.
Но хотя бы не начинает петь мне дифирамбы, а то бы шкала моей самооценки точно опустилась ниже уровня говна.
– Поэтому я такой заёбаный в последние дни и…
– А твоя бывшая? – перебивает Катя, и от прямоты ее взгляда неприятно сжимаются яйца. – У нее ведь были двадцать процентов акций, да? Этот вопрос ты тоже решил?
– Они по-прежнему принадлежат ей. – Нет смысла увиливать.
– То есть вы… видитесь? – Осторожный вопрос, забрасывание удочки. На самом деле она хочет узнать другое, например – как часто виделись до этого дня и сколько это еще продолжится, где мы видимся, по каким вопросам, в какой обстановке.
Я буду просто конченым гандоном, если буду врать ей в лоб, глядя в глаза.
– У Виктории должность директора экономического отдела, так что да – мы виделись, потому что она, как и остальные сотрудники «Гринтек», присутствовала на общем собрании.
– Надеюсь, ты не собираешься уволить ее по какой-то нелепой статье?
– В смысле? – Не знай я Катю так хорошо – решил бы, что она ёрничает.
– В том самом смысле, что ваши с ней прошлые конфликты не должны влиять на работу.
– Если ты намекаешь на ее профессиональные способности, то Виктория разбирается во всем этом примерно так же, как чихуахуа – в ловле мышей. Хотя из них двоих, я бы все равно поставил на собачку.
Катя ненадолго замолкает, оставляя без ответа мою последнюю попытку отшутиться. Сначала просто молчит, потом залипает в телефон. Неудивительно, что через какое-то время к нашему столу подходит обеспокоенный официант и, бросая многозначительные взгляды на наши почти нетронутые тарелки, интересуется, все ли хорошо. Я уверяю, что с завтраком нет никаких проблем и оплачиваю счет.
– У меня ведь нет причин для беспокойства, Лекс? – Ката возвращается к разговору уже когда я помогаю ей сесть во взятый на прокат кабриолет. Ей очень нравится изображать французскую актрису времен черно-белого кино и повязывать на волосы косынку. Из всех женщин на свете, ей, кажется, этот аксессуар идет больше всего.
– Тебя ведь интересуют не рабочие вопросы, да?
– Ты прекрасно знаешь, что меня интересует. – Впервые за время нашего знакомства Катя дует губы как капризная девочка.
– Все в порядке, малыш. – Я чувствую себя последним мерзавцем, когда переклоняюсь через дверцу и целую ее в губы – нежно и осторожно, как поступил бы, будь она на самом деле утонченной изящной парижанкой. – Это просто работа.
«Ага, блядь, работа, – ржет надо мной мой собственный дьявол, – только какого хера ты только что представил на ее месте другую?»
Глава тридцать пятая: Вика
Официально – я первый человек на свете, который на сто процентов знает, как ощущается вареный в собственном сером веществе мозг.
– Я больше не могу, – стону охрипшим от постоянный зазубриваний голосом, пока Хасский сует мне под нос еще пачку еще одну увесистую пачку распечатанных таблиц. – У меня букв перед глазами путаются, боже. Почему нельзя просто посмотреть какие-то обучающие видео в Ютубе?
Он вопросительно смотрит на меня поверх очков, и я понимаю, что единственное, чего я добьюсь попыткой выторговать поблажки – полное прекращение наших «уроков». Поэтому, издав последний трубный а ля «депрессивный слон» звук, беру пачку и пытаюсь вгрызться в нее взглядом.
Сегодня уже воскресенье, конец пятого дня нашей вечерней школы, хотя ее совершенно заслуженно можно переименовать в круглосуточную.
Вопросы. Таблицы. Длинные пласты информации. Все это мы прошли за первых три дня, и я почти хлопала в ладоши, когда Хасский, скрепя сердце, принял у меня экзамен и предложил перейти к практическим разборам. Думала, что будет как в институте – что-то типа задачек на смекалку. С ними, в отличие от теоретического материала, я всегда неплохо справлялась. Можно сказать, именно благодаря этому закончила институт своими силами и даже с хорошим результатом. А диплом мой слушали целых два часа – уже потом я узнала, что члены комиссии до сих пор вспоминают о моем «шедевральном выступлении».
Но Хасский за пару минут не оставил камня на камне от моей надежды на скорое избавление.
Сейчас, к концу второго дня «практики» я понимаю, что не раздумывая согласилась бы обменять каждый час практики на еще одни сутки теории. Тогда я хотя бы не чувствовала себя такой никчемной.
– Здесь нужно… – Пытаюсь разобрать задачу о банкротстве банковского филиала, но как только дохожу до первой теории, Хасский предупреждающе сводит брови. Тоже самое он делает и с другим моим планом спасения, который я разрабатываю как «гипотетический руководитель» несчастных банкротов. – Боже, ну почему я такая тупая?!
Откидываюсь на спинку старого дивана и тот моментально «подвывает» мне противным скрипом старых ржавых пружин.
– Иногда нужно действовать не по учебнику, Виктория, – говорит Хасский, терпеливо взирая на меня с высоты своего роста, который настолько впечатляет, что даже сидя он все равно висит надо мной как тень отца Гамлета. – Или просто попытаться увидеть ситуацию не только как она выглядит на первый взгляд.
– Я была бы не против понимать хотя бы так! – Мысль о том, что за этих пять дней я ни на шаг не сдвинулась с мертвой точки очень сильно деморализует. Если так пойдет и дальше, я приеду завтра на работу только для того, чтобы уволиться! – Так, предлагаю сделать перерыв! У меня еще остался поганый кофе и…
– Вика, у моей супруги сегодня День рождения, – со вздохом говорит Хасский. – Я говорил, что в воскресенье смогу позаниматься с тобой только до полудня и только потому, что она была не против.
– Прекрасная женщина! Передайте ей мои поздравления!
Он уходит быстро и тихо, как будто призрак – только что был, а потом просто исчез. И я смотрю на оставленную им гору бумаг и таблиц со смешенным чувством радости за окончившиеся страдания и паники из-за отсутствия хоть какого-то результата. Почему, блин, раньше это работало, а сейчас, когда я собираю бумажки со стола и время от времени смотрю на напечатанный на них текст, у меня чувство, что я вообще вижу все это впервые?!
– С таким настроем, Вика, ты точно далеко не уедешь, – бормочу себе под нос, и чтобы взбодриться и напомнить себе, ради чего все эти страдания, заглядываю на страницу Эстетки.
Она как раз отдыхает в Париже и все ее безупречные красивые вылизанные фото моментально приводят меня в нужный боевой тонус. Я тоже хочу Париж, вид с Эйфелевой башни, прогулки по набережной Сены и все вот это вот, даже если у меня кривые лапки, которыми ни за что на свете не сделать даже в половину такой же красивый кадр. Вообще не представляю, как нужно держать телефон, чтобы так шедеврально сфотографировать обычные «конверсы» на вытянутых ногах. Ради интереса пытаюсь аналогичным образом сфотографировать собственные ноги в домашних тапках, но когда листаю фото, там только какие-то, прости господи, толстые икры и куриные лапки!
Боже, это что – мои ноги?!
Быстро все удаляю заглядываю в ее сторис с левой страницы.
Не знаю почему, но несмотря на все очевидные доказательства, я каждый раз листаю ее фото и короткие видео с надеждой увидеть там совсем другого мужика. Ну, типа, мало ли какие совпадения бывают в жизни – может, она встречается с парнем, который ведет его страницу в социальной сети? Это сразу бы объяснило и странное совпадение по дате поездок, и общее фото. В конце концов, оно ведь всего одно – это вообще ничего не значит. Хотя я все-таки заморочилась и поискала его по фотобанкам, надеясь, что Эстетка просто взяла из интернета подходящую по смыслу фотографию (зачем бы ей это было нужно, если она сама может запросто продавать абсолютно все, что попадает в объектив ее камеры?). Но такого фото нигде не оказалось.
Сейчас у нее там прогулки, фото цветущего Парижа, архитектура и даже короткие заметки на французском. Но никакого намека на мужика, только несколько традиционных фото со стаканчиками кофе, которых всегда два, что как бы намекает.
Я быстро закрываю ее страницу, потому что все это начинает быть похоже на какой-то нездоровый сталкинг. Когда-то читала, что часто женщины так надолго застревают на страницах новых девушек своих бывших, что могут годами следить за их личной жизнью в надежде выковырять хотя бы маленькое подтверждение их хреновых отношений.
Меня их с Лексом киношная история должна волновать исключительно в корыстных целях – рано или поздно они поссорятся, и тогда у меня появится шанс оттяпать Лекса обратно, тепленького и готового. Потому что, хоть ранка на моей губе уже давно зажила, я все равно чувствую легкую боль в том месте, на которое надавливаю языком.
Лекс хочет меня – это же очевидно.
Значит, если я правильно все разыграю, он станет моим еще до того, как закончится срок нашего сумасшедшего пари. Эти пять дней с Хасским показали, что шансов выиграть его честным путем у меня вообще нет.
Я кое-как готовлю себе омлет из последнего яйца, сгребаю на тарелку этот вообще не аппетитный, да еще и подгоревший комок пищи. Ковыряю его так и эдак и после коротких уговоров себя самой, просто проглатываю за пару раз, почти не прожевывая. А потом беру пакет с кошачьим кормом и пробираюсь на балкон, чтобы покормить своего троглодита. В последние дни его почти не видно, но каждый раз, когда я приношу ему новую порцию еды, миска оказывается пустой. Еще не хватало мне начать верить в котов-призраков!
Звонок в дверь застает меня врасплох, как раз в тот момент, когда я собираюсь взбодрить себя хотя бы какими-то позитивными новостями и позвонить Диане чтобы узнать на каком этапе уже идет производство. В последний раз мы контактились пару дней назад – трубку она не смогла взять, но написала извиняющееся сообщение, в котором уверила, что процесс идет и уже совсем скоро я увижу фото первой партии.
Но все радостные мысли о предстоящем денежном дожде по случаю запуска моего личного бренда моментально улетучиваются, когда на пороге открытой двери оказывается… Егор.
Я смотрю на него примерно с тем же видом, с которым смотрела бы на зомби, если бы мир пошел по сценарию сериала про мертвяков. Нет сил даже пошевелить языком или напрячь горло, чтобы издать хоть какой-то звук.
– Привет, Вика, – улыбается Егор, и протягивает мне настолько огромный букет роз, что тот в буквальном смысле не пролезает в дверной проем. – Я позвонил Хасскому, хотел узнать у него твой номер телефона, ну и…
Я с трудом обхватываю букет двумя руками и под его весом делаю пару шагов назад. Но Егор принимает этот жест за приглашение войти, которым тут же пользуется – перешагивает за порог, закрывает дверь и даже придерживает меня за локоть, чтобы я окончательно не завалилась на пол под всей этой грудой цветов.
– Я не звала… – пытаюсь дать понять, что ему лучше уйти, но Егор уже начинает хозяйничать.
Сначала забирает у меня цветы, посмеиваясь, что в магазине его о чем-то таком предупреждали, спрашивает, где у меня ваза.
– Ваза? А почему не бассейн? – говорю растеряно, но все равно продолжаю пятиться назад.
– Хорошо, тогда подойдет ванна. – За букетом Егора вообще не видно, но в его голосе хорошо угадываются веселые нотки. Как будто катавасия с букетом – целый повод для юмористического шоу.
– Ванна там, – показываю пальцем, пока пытаюсь обойти его сбоку, чтобы спрятаться на кухне.
Но в узком коридоре, да еще и с таким веником, это вообще нереально сделать, так что приходится идти перед Егором, чтобы открыть ему дверь. Взгляд падает на натянутые под потолком веревки, на которых сушится мое белье. Да что ж такое-то! Шмыгаю внутрь, быстро сдергиваю пару лоскутков и пытаюсь спрятать их за спину, пока Егор бережно укладывает цветы на дно маленькой, пожелтевшей от времени и местами побитой ванны. На крохотном клочке свободного пространства между втиснутой внутрь мебелью и стиральной машиной, было не развернуться даже мне одной, а вдвоем мы прилипаем друг к другу как два пельменя.
– Нужно набрать воду, – с этими словами Егор прижимается ко мне еще сильнее, чтобы дотянуться до крана.
Жаль, что я не могу черепаха втянуть голову в свой безопасный панцирь, и сбежать прямо сейчас тоже не могу, потому что путь до двери перегородила рука Егора.
– Прости, что я без приглашения, – говорит он мне на ухо, чтобы я расслышала его слова даже сквозь шум льющейся воды. Слава богу, в этот раз она хотя бы сразу нормальная, а не ржаво-желтая жижа.
– Не прощаю. Уходи.
Мне хочется спросить, зачем он искал мой номер, зачем приехал, зачем притащил этот монструозный букет, который больше похож на орудие убийства, чем на предмет для впечатления девушки. Но все это не имеет значения, потому что во главе угла стоит наше с ним общее прошлое, которое до сих пор болит. Хотя я не вспоминала о Егоре уже несколько лет.
– Даже выслушать меня не хочешь? – Егор теперь уже совершенно намеренно становится так, чтобы полностью закрыть дверь спиной.
– Нет, не хочу. И цветы забирай – меня такое уже давно не впечатляет, но в мире еще много дурочек, которых можно свести с ума этим царским жестом.
Хорошо, что сейчас мой голос уже не дрожит. Я даже почти владею собой, по крайней мере достаточно, чтобы выдерживать холодный тон разговора. Хотя, конечно, внутри все клокочет.
– Хасский сказал, что ты в некотором затруднительном положении, но я не предполагал, что все настолько… – он обводит взглядом крохотное помещение с двумя пятнами плесени в углу справа, – … плохо.
– У меня все прекрасно, это временная мера.
– Брось, Вика, мы оба знаем, что ты не создана для жизни в таком клоповнике.
– Мы? – Я с трудом проглатываю рвущееся наружу очень не-девичье высказывание о том, что я думаю о «нас». – Кстати, как поживет супруга? Все так же выедает тебе мозг, а ты все так же терпишь ради дочери?
Егор прищуривается и даже тусклого света желтоватой лампы достаточно, чтобы рассмотреть глубокие морщины у него под глазами и на лбу, и еще вокруг рта. Его возраст уже дает о себе знать, хотя я знаю многих мужчин, кто в его годы и даже старше выглядит гораздо свежее. Да зачем далеко ходить, Марат всего на четыре года младше Егора, но выглядит так, будто они и близко не ровесники. Хотя, справедливости ради – Марат трясется над своей внешностью так, как это не делают многие женщины.
– Мы разъехались, – с опозданием отвечает на мой вопрос Егор. – Дочь поступила в университет, учится на втором курсе.
– А кольцо ты, конечно, носишь просто чтобы не оскорблять ее чувства? – Поверить не могу, что меня до сих пор дергает это дерьмо. – Это который по счету раз вы вот так «расходитесь окончательно»? Раз десять было только при мне.
– Мы подали документы на развод, но судебный процесс, когда людей связывает двадцать лет брака, обычно длится не меньше полугода.
