Текст книги "Дотянуться до моря (СИ)"

Автор книги: Аркадий Гендер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

– Домой, поехали домой! – разъяснила, поняв мой немой вопрос Марина. – Кир с Лизой ждут внизу.

Маринино разъяснение понимания ситуации мне не прибавило. Вроде бы, был разговор, что Кириллу необходимо остаться здесь, дождаться суда, получить свои законные полтора года условно, после чего со спокойной совестью поехать домой. Поэтому Маринино заявление об отъезде представилось мне более чем странным.

– Неужели ты думаешь, что я оставлю ребенка на растерзание какому-то непонятному жрецу местной фемиды? – в ответ на высказанное мной изумление с пафосом воскликнула Марина. – А если что-то сорвется, и Киру впаяют не условно, а неусловно? Как говорится, заключат под стражу прямо в зале суда? Что тогда?

– Но Николай Николаевич, вроде, гарантировал? – в замешательстве возразил я. – Ты же сама говорила?

– Да, я говорила! – уперев руки в боки, воскликнула Марина. – Пока не раскинула мозгами. Скажи, ты заявлениям Николая Николаевича веришь? Я – нет. Вот ты можешь, как честный человек, поручиться, что уверен в обещанном исходе, основываясь на слове продажного хохлятского мента?

– Н-нет, – честно ответил я.

– Ну вот и я н-нет, – передразнила меня Марина. – Что делать, если что? Требовать возврата денег? Так ведь самое интересное, что не отдадут ведь, козлы!

– Да, чертовски было бы обидно! – не без черного юморка согласился я. – Но представь, что Украина отправит-таки запрос на экстрадицию, а наша сторона решит его удовлетворить? И поедет Кир через год или два отсиживать свою полтораху. Это не обидно будет?

– Фигня все! – махнула рукой Марина. – Договор между нами и Хохляндией есть, но он практически не выполняется, убийц и грабителей по три года мурыжат, не выдают. Кому там будет нужен Кир со своим «приобретением наркотических средств с целью личного употребления»? Константин Аркадьевич твердо сказал, что при существующей практике опасности практически нет.

– Константин Аркадьевич? – недоуменно уставился на жену я. – Он-то тут при чем? Он-то откуда знает?

– Знает, надо полагать, – уверенно заявила Марина. – Особенно учитывая, что когда мы посылали ему каталоги, адрес доставки был «Большая Дмитровка, 15а».

– А чего там у нас? – наморщил лоб я, вызывая перед глазами карту Москвы.

– Генпрокуратура там у нас, – состроила ехидную мину Марина. – Такие адреса надо знать на память. Так что давай, поехали отсюда. Сейчас стартанем, утром будем дома.

Я посмотрел на Марину, уже успевшую по плечи погрузиться в нутро нашей дорожной сумки. Одной из отличительных черт ее характера было то, что иногда она начинала свято верить во что угодно, в любую несуразицу, если таковая каким-то образом угнездилась в ее голове и, паче чаяния, была прилюдно ею произнесена. В этом случае требовалось нечто большее, чем просто мой авторитет главы семьи, чтобы разубедить благоверную в ее заблуждении. И сейчас явно был такой случай. В Марининой голове все сложилось, источники информации заслуживали, по ее мнению, полного доверия, и остановить ее было невозможно. Я не стал и пытаться.

– Ты абсолютно уверена? – для очистки совести переспросил я. – Наверняка?

– Да! – глухо донесся из недр сумки ее голос. – Не теряй времени, собирайся!

– Я не поеду с вами, – сказал я. – Я не могу ехать.

Марина вынырнула из сумки и недоуменно посмотрела на меня.

– В каком смысле? Как не можешь? Почему?

Я вздохнул и рассказал. Марина слушала меня, зажав рот рукой, потом бессильно опустилась на стул. Минуту она сидела, молча глядя в пространство, потом подняла на меня глаза. В них была странная смесь страдания и непреклонной решимости.

– Арсюш, мы все-таки поедем, – сказала она. – Внизу висит железнодорожное расписание, я случайно посмотрела – через час поезд на Москву, мы успеем. Все равно я тут тебе чем помогу? А этих одних отправлять нельзя, ты знаешь. Если такая ситуация, сиди уж лучше тут, чем в Москве под арестом. А я подключу Константина Аркадьевича, думаю, он мне не откажет.

Я посмотрел на Марину, на ее тонкую талию и крутые бедра, на небольшую, но высокую грудь, на потрясающе породистый нос и очень интеллигентный взгляд, и подумал, что Константин Аркадьевич точно не откажет.

– А что, одни они не доберутся? – хмуро спросил я.

– Как ты себе это представляешь? – с искренним недоумением всплеснула руками Марина. – А если что-нибудь?

– Что ты имеешь в виду под «что-нибудь?» – еле сдерживая раздражение, переспросил я. – Что он снова наркотики, теперь обратно в Россию, потащит?

– Ну, зачем ты так? – с обидой в голосе ответила Марина. – Мало ли чего может произойти?

– А здесь со мной ничего не может произойти? – гнул свое я, злясь на себя, что мне обидно, что я вот так убеждаю жену остаться, вместо того, чтобы легко махнув рукой, отпустить мать ехать с сыном.

– Арсюшенька, ну что тут с тобой может случиться? – с искренним непониманием заглянула мне в глаза Марина.

Продолжать дискуссию не имело смысла.

– Да, на самом деле? – усмехнулся я, но весь сарказм этих слов разбился впустую, – Марина мыслями уже была не здесь.

– Так, а что у нас с деньгами? – озабоченно спросила она.

С деньгами была амба. Вывернули карманы, набралось четыреста гривен с мелочью, вряд ли хватило бы даже на билеты.

– Оставь это себе, а я займу у Кира с Лизой, – подняла палец вверх Марина. – До дома как-нибудь доберемся. А ты позвонишь в Москву, тебе кинут денег на карту, верно?

– Верно, – кивнул я. – Все, езжайте, а то опоздаете на поезд.

Марина повернулась ко мне, обвила шею руками, прижалась к груди.

– Арсюш, мне так… неудобно уезжать, – зашептала она. – Неловко, нехорошо, неправильно, я понимаю. Но ты же видишь, как все повернулось?

Марина подняла на меня умоляющие глаза.

– Я вижу, – кивнул я, разжимая за запястья ее объятия. – Иди, опоздаешь.

– Не обижайся! – попросила она. – И не считай, что я предпочла сына тебе. И – я очень благодарна тебе за то, как ты повел себя в этой ситуации.

– С ума сошла? – нахмурился я. – Это ты сейчас в каком качестве выступаешь? И в каком качестве меня благодаришь?

Марина отвела глаза.

– Все сложно, я понимаю, – тихо сказала она и повторила: – Не обижайся!

– Не обижаюсь, – ответил я, протягивая ей сумку. – Все, иди, с Богом.

– Ты не проводишь нас? – спросила Марина от двери.

– Нет, не хочу его видеть, – помотал головой я. – Извини.

Марина опустила голову и вышла из номера, дверь тихо закрылась за ней. Я чувствовал себя наименее ценным членом экипажа, которому не хватило средств спасения. Он горд тем, что все остальные выживут, но самому ему горько и безысходно. «Ну, вот, декабристка, ты и сделала свой выбор», – подумал я, одновременно проникаясь гадливостью к самому себе. Пытаясь разогнать минор, вышел на балкон. На высоте десяти этажей внизу стояли две одиноких фигуры – Кирилл и Лиза. Марина вылетела из вестибюля гостиницы, как лавина, подхватила их, и все втроем помчались к проспекту Металлургов. На вскинутую Мариной руку тотчас, завизжал тормозами светлый «жигуль», троица погрузилась в него и уехала. Я еще долго смотрел вслед удаляющимся огням, потом вернулся в номер.

Было уже почти совсем темно, но включать свет не хотелось. «Выпить, что ли?» – подумал я, но мысль, что глупо шиковать на последние четыреста гривен остановила меня. Чтобы нормально жить в чужом городе, нужны были деньги, и немалые, а на денежную посылку из Москвы можно было ожидать в лучшем случае в понедельник. Гостиница была оплачена до завтрашнего полудня, и был выбор – заплатить еще за одни сутки за проживание, или сходить в ресторан поесть и выпить. Да, ситуация была аховая. От безысходности я уже хотел было включить телевизор, но тут загудел мой айфон, сигнализируя, что пришла эсэмэска. Я подумал, что это Марина эсэмэсила, что сели на поезд, но ошибся – это была Ива. «Позв?» – гласило лаконичное сообщение от нее. Полагая наши отношения закончившимися еще до рассказа Ведецкого, что Ива сдала ментам всю подноготную о наших отношениях, я долго раздумывал, звонить или нет, но в конце концов все-таки набрал знакомый номер.

– Привет! – услышал я в трубке ее голос, и сердце екнуло. – Ты сильно на меня обиделся за ту мою выходку в кафе?

– С чем сравнивать, – уклончиво ответил я.

– Понимаю, – сказала Ива. – Но все же у меня есть шанс? Ведь иначе ты не перезвонил бы, верно?

Ее голос обволакивал, манил, очаровывал. Сбрасывая наваждение, я тряхнул головой.

– Я позвонил по делу, – резко ответил я. – Твоя пьяная болтовня в кафе – ерунда по сравнению с тем, что ты наплела ментам в морге. Зачем, не спрашиваю, думаю, они профессионально вытащили из женщины, находящейся в шоковом состоянии, все, что им было нужно. Но у этого случились весьма неприятные для меня последствия.

– Я… я ничего такого им не говорила! – воскликнула Ива, ее голос был полон ужаса. – Разве что… Но ведь это… Какое это имеет отношение?!

– Меня на самом деле обвиняют в убийстве Аббаса, – сердито перебил я ее невнятные бормотания. – Объявили в розыск. Несмотря на твои позавчерашние, так сказать, умозаключения, надеюсь, трезвым рассудком ты понимаешь, что я этого не делал?

– Ну конечно! – дрожащим голосом отозвалась Ива. – Не понимаю, как я могла сморозить такую чушь?! Господи, что же я натворила?! И где ты сейчас? Я могу чем-нибудь помочь?

Захотелось сказать что-нибудь обидное, вроде: «Ты уже помогла!», бросить трубку, но все же я неохотно рассказал Иве о своей ситуации.

– Так ты на Украине?! – воодушевилась Ива. – Не может быть! А где? В Мариуполе?.. Та-ак… Помнишь, у Дашки в Турции был бойфренд Володя с Украины? Они теперь не-разлей-вода, каждый вечер созваниваются, Дашка просится отпустить ее к нему в гости. Он из Запорожья, это ведь где-то рядом?

– Вроде, – пожал плечами я. – Точно не другой конец страны. Только непонятно, в чем ты здесь видишь пользу в моей ситуации?

– Польза в том, что Володя оказался мальчик не простой, родители у него – весьма небедные люди, – зачастила Ива. – У него квартира в Запорожье, в которой он бывает наездами, потому что учится в Киеве. Кстати, он тебя помнит и всегда через Дашку передает приветы. Денег, я уверена, он с тебя не возьмет, а учитывая, что непонятно, на сколько времени тебе домой заказано, это может быть очень существенная экономия. Надо только, чтобы Дашка его попросила. Ну, что, звоню я ей?

В голове мелькнули картинки голой Дарьи – в Турции, у меня на даче, в отключке распростертой на мохнатом ковре. Но была в Ивиной идее и одна вполне рациональная составляющая: гораздо безопаснее жить в частном секторе, чем в гостинице, ведь во втором случае установить место моего пребывания господам вроде Ещука или Лазарева при желании не составит труда.

– Звони, – решительно ответил я, и Ива сразу же отключилась.

Она перезвонила буквально через пять минут, и сразу перешла к делу.

– Дашка поговорила с Володей. Он сейчас дома, в Запорожье, но в основном тусуется по друзьям и дома практически не бывает. То есть, квартира пустует, а скоро он вообще уедет в Киев на семестр. Володя очень обрадовался, что может оказать тебе услугу, и сказал, чтобы ты бросал этот тошный Мариуполь и сейчас же ехал к нему. И что ты можешь жить там, сколько хочешь. Адрес – улица Победы, дом 7, квартира 16, второй подъезд, третий этаж. Ключ у консьержки, она отдаст его тому, кто назовется Арсением. Вроде, все.

– Спасибо, – несколько ошарашенный таким стремительным решением такой сложной проблемы, сказал я. – Спасибо, Ива.

– Не за что, – тихо ответила Ива, и я буквально увидел, как она улыбается краешками своих неповторимых губ. – Рада была помочь. Звони, не пропадай. Целую.

В другое время я непременно бы ответил «Целую», потому что для меня это был ритуал, код, волшебное слово, означавшее, что в наших отношениях все хорошо. Не уверен, понимала ли этот код Ива, но она могла, закончив обычный, вроде бы, разговор, не сказать этого волшебного слова, или не ответить им. Я – никогда. И вот сейчас я положил трубку, этого слова не сказав. Хотя, безусловно, я был сейчас очень благодарен Иве за помощь, но – только благодарен. И вообще – Иве ли? Я оглядел комнату – убого, казенно, пусто. Все уехали, стало быть, и мне пора. Я взял айфон, включил программу навигации, забил в адресной строке «Запорожье, Победы, 7». «237 км, время в пути 4 часа», – ответил электронный штурман. «Доеду за три», – подумал я, подхватил оставленную мне Мариной маленькую сумку с моими пожитками и вышел из номера.

Всю дорогу я пытался размышлять, кто же это мог так злостно и, главное, так тонко и целенаправленно меня подставить. Вообще детальном исследовании всей истории моих взаимоотношений с самым широким кругом лиц за последние десять-пятнадцать лет выходило, что кандидатур на роль моего злого гения всего три. Причем один из них, выражаясь словами Шерлока Холмса, покоился на дне Рейхенбахского водопада, проще говоря, сам являлся жертвой этой подставы, и посему ее автором вряд ли мог быть. Оставался Саша Качугин (вернее, его зловредная жена Рита) и майор Ещук. Более вероятным с точки зрения технических возможностей «замутить» такое непростое дело выглядела, конечно, кандидатура Ещука. Но возникал большой ряд логических вопросов. Например, зачем майору такая сложная, многоходовая, затратная, рискованная схема по моему стимулированию, если ничего похожего на «нет» в ответ на его «любезное» предложение я не говорил? Совершенно конкретный пример стрельбы из пушки по воробьям. Или, вернее, с соблюдением необходимой степени образности, это был бы запуск межконтинентальной ракеты с целью уничтожения надоедливого комара. Не вяжется, однако. Вариант Качугиных с точки зрения уничтожения сразу двух врагов – меня и Аббаса – был более предпочтительным, но огромный вопрос был в способности даже совокупного интеллекта Саши и Риты придумать и организовать столь сложную эскападу. Да и зачем сейчас, когда страсти по нашему с Сашей «разводу» давно утихли, столь активно махать руками? Нет, и здесь явно что-то не то. Дальше мысли мои начинали ходить по замкнутому кругу, и ввиду явной бесперспективности дальнейшего «жевания» этой темы я постарался выкинуть ее из головы.

Дорога прошла без приключений, и еще до наступления полуночи я прибыл по указанному адресу. Пухлощекая улыбчивая консьержка без проблем отдала мне ключ, я поднялся на третий этаж и открыл тяжелую дверь. Даже по прихожей было видно, что квартира, что называется, «богатая». Но я был настолько вымотан, что даже осмотр помещения отложил на утро и, даже не приняв душ, инстинктивно верно определил направление в спальню, сбросил на пол одежду, упал на кровать и мгновенно заснул мертвецким сном.

Глава 11. Дарья

Глава 11.

Дарья

Если бы не звонок в дверь, я спал бы, наверное, даже не до обеда, а много, много дольше, но его пиликанье разбудило, подбросило с подушек. Вприпрыжку, пытаясь попасть ногами в штанины, я добрался наконец до прихожей, где гремела невыносимо-оптимистическая мелодия. Заглянул в дверной глазок, но ничего, кроме руки, протянутой к кнопке, и мельтешения где-то внизу чьей-то темноволосой головы, разобрать было невозможно. Подумав, что это точно не блеск кокард местных ментов, я открыл дверь. На пороге с ученическим рюкзаком через плечо стояла Дарья.

Множество мыслей, пронесшихся при виде ее в моей голове, слились в какое-то подобие белого шума.

– Я примерно знаю, что вы сейчас хотите сказать, – тряхнула чубом Дарья. – Здрасьте, дядя Арсений!

– Здрасьте, – осознав, что я, мягко скажем, не дома, и поэтому с этим явлением ничего поделать не удастся, буркнул я в ответ и отступил на полшага вглубь прихожей. – Как это вы так быстро? Матушка ваша с вами вечером говорила, вы, вроде, еще в Москве были.

Дарья переступила через порог, стукнула об пол рюкзаком, выскочила из узеньких босоножек-плетенок.

– Да, вот такая я – стремительная! – оттопырив кисти рук крылышками, покачалась в танце куклы-невавляшки она. – Самолетом до Донецка, оттуда на такси. Всей дороги от двери до двери шесть часов. Ну, как вы тут? Устроились?

– Устроился, – прокашливая спросоньевую хрипоту, ответил я. – Спасибо огромное вам и Володе за то, что… приютили… то есть… ну, да, что приютили, по сути. Я очень вам обоим признателен. Но…

– Вы хотите спросить, чего я-то сюда приперлась? – начиная улыбаться не только щеками и ртом, а и глазами и бровями, спросила Дарья. – Просто я и подумала, что вам одному в чужом городе, в другой стране одному будет очень одиноко и решила скрасить его вам.

– Кого, простите, скрасить? – недопонял я.

– Одиночество, – тряхнула чубом Дарья. – Скрасить вам одиночество.

Я смотрел на ее излучающую оптимизм физиономию, и ощущал полное превосходство ситуации надо мной. Выгнать незваную гостью я не мог – я здесь не хозяин, да и приют этот сподобила мне она, – какое уж тут «выгнать»?! Самому идти тоже было некуда и, главное, совершенно не хотелось.

– Послушайте, Даша, – начал я. – Я прекрасно понимаю, что нахожусь в этом доме исключительно благодаря вам, но сейчас вы ставите меня в чрезвычайно неловкое положение. Я плохо представляю, как мы с вами будем делить этот гостеприимный кров. Начать с того, что кровать в этом доме, похоже, одна. И – главное – зачем? Уверяю вас – я вполне в состоянии самостоятельно скрасить свое одиночество. Неужели вы не понимаете, насколько двусмысленная создается ситуация? Вот ваша матушка, к примеру, знает, где вы сейчас находитесь?

– Конечно! – презрительно согнула губы Дарья. – Я сказала ей, что поехала в гости к Володе.

– Вот – к Володе! – поднял я вверх палец. – К Володе, а не ко мне! Улавливаете разницу?

– Улавливаю! – ответила Дарья. – Но дело в том, что я приехала именно к Володе, а не к вам. Володя меня еще в Турции в гости приглашал. И мама в курсе. То, что вы здесь сейчас, просто совпало. То есть оба мы с вами Володины гости. А насчет скрасить одиночество – это так, к слову пришлось, пока Володя не приехал. Не хотите – могу не скрашивать. Просто думала, вдвоем будет веселее. И насчет кровати проблемы нет никакой – в кровати будете спать вы, как старший, а я на диване. Не может же у него не быть дивана?

С этим словами Дарья, бесцеремонно обогнув меня, как досадное препятствие, устремилась к высоким двустворчатым дверям, которые я с вечера не открывал. За ними оказалась огромная гостиная.

– Ну, вот, что я говорила! – раздался ее победоносный клич. – Диван присутствует!

Ее сияющая физиономия выглянула из-за двери гостиной.

– Так что ничто не мешает нашему сожительству… ой, простите – совместному проживанию! – воскликнула она. – Кстати – вот у вас сейчас какие планы?

– Я хотел умыться и принять душ, – в полном бессилии перед таким напором честно ответил я.

– Вот и идите себе, – велела Дарья. – А я тут… похозяйничаю.

Я долго и с удовольствием стоял под горячими струями, потом начал постепенно закрывать красный барашек, пока вода не стала совсем холодной. Я думал о нашей двухдневной давности встрече, о сегодняшнем ее появлении на пороге, и не понимал, что этой девчонке от меня нужно. Неужели?.. Да нет, бред! А почему бред? Да потому, что – так не бывает!!! Впрочем, развитие событий покажет. И вообще – я что, постоять за себя не смогу, ха-ха!

Выйдя из ванной, я обратил внимание на тишину в квартире. Никаких звуков хозяйствования не было слышно – ни шороха разбираемых вещей, ни гомона включенного телевизора, ни шума чайника, наконец. В квартире была тишина. Я заглянул на кухню, в гостиную – никого. Учитывая, что ванная и туалет в квартире были совмещены, вариантов оставалось немного. Уже почти зная, что я сейчас увижу, я открыл дверь спальни. Предчувствия меня не обманули – Дарья лежала в постели, укрытая до подбородка одеялом, но судя по развешенным на стуле вещам, под ним на ней не было не только верхней одежды, но и как минимум лифчика.

– Ну какого черта! – воскликнул я. – Вы опять за свое? Снова решили меня с вашей мамой помирить? Сколько можно?! Вы же только что говорили, что…

Я не успел закончить, потому что одеяло взлетело белым взрывом, полуголая Дарья вскочила в постели на колени и, совершенно по-итальянски потрясая в воздухе руками, закричала:

– Да ни при чем здесь уже мать, неужели вы не понимаете! Я, я вас люблю, Арсений Андреевич, я с вами быть хочу! Я тогда вам про ваше воссоединение с матерью наплела, потому что нужно же мне было как-то все объяснить! Девушка вместо того, чтобы быть в трауре по поводу смерти отца, прется на дачу к любовнику своей матери, которую тот только что бросил, и начинает его совершенно недвусмысленно домогаться. Жесть! Вакханалия детско-юношеского нимфоманства! Порно-комикс какой-то! Если бы, конечно, все удалось, то и объяснять ничего не нужно было, но вы меня об стенку приложили, и если бы я хоть как-то не объяснила свою мотивацию, вы меня вообще бы из списка вычеркнули, я думаю. А так – ну, странная отмаза вышла, но ничего, экстравагантно, вполне соответствующе моему стереотипу, какой у вас в голове после Турции на мой счет угнездился. Но сейчас я вам открыто заявляю: я люблю вас, давно люблю, я к вам приехала, я вся ваша и делайте с этим, что хотите!

И она застыла, стоя в постели на коленях, растопырив пальцы экспрессивно разведенных рук, с маской полуотчаяния на лице, укрытая одной тонкой полоской трусиков. Я смотрел на нее, совершенно не замечая ее наготы, лихорадочно соображая, что с этим всем теперь мне делать. Пауза тянулась, как гигантский жгут, и с каждой секундой рос градус этой паузы. Нет, я не пытался ее перемолчать, я просто был в ступоре. Дарья не выдержала первая.

– Я поняла, я уродка. Я уродка, да? Тощая уродка без сисек с короткими ногами? Я вас просто не возбуждаю? Скажите честно, не тяните, ваше молчание невыносимо!

Мой рот сам собой открылся для приличествующего случаю политкорректного ответа в стиле: «Ну, зачем уж так-то?!», но я вовремя сообразил, что это прозвучало бы издевкой. Может быть, все же лучше было что-то сказать, потому что получилось, что и возразить-то нечего. Дарьино лицо погасло, сморщилось наподобие сушеной груши из компота, слезливо изогнулся рот, оттопырилась нижняя губа, она вся поникла, согнулась пополам и заплакала – совершенно по-детски, навзрыд, горько и безутешно. «Господи, великий Боже, ну за что мне эта морока?!» – вздохнул я. Рыдающая Дарья повалилась на постель, вся сжалась, уткнула лицо в руки, став удивительно похожей на человеческого эмбриона на последних неделях развития. Я обошел кровать, присел на краешек, прикрыл нижнюю часть эмбриона одеялом, погладил ладонью по острому плечу – тот отозвался новыми рыданиями.

– Даш, а, Даш, – тихонько позвал я. – Ну, зря вы это. Во-первых, совсем вы не уродка, это вы… ты сама на себя наговариваешь. Ты – очень симпатичная девушка с пропорциональной фигурой и грудью честный первый номер. Многие в твоем возрасте и этим похвастаться не могут. Ты молодая просто еще, несозревшая, так сказать. Подожди, вырастет еще у тебя… все, будет не меньше, чем у мамы…

– Ага, и ноги отрастут! – всхлипом откуда-то из подмышки перебила меня она. – Как хвост у ящерицы!

Я не выдержали хрюкнул. Из глубины сплетенных рук и волос левый Дарьин глаз ненавидяще посмотрел на меня.

– А что? – подхватил я. – Кстати, это – идея! Полгода мучений в аппарате Илизарова – и плюс пять сантиметров ног гарантировано. Еще шпильки повыше, и лампочки будешь сшибать. Чисто Джулия Робертс, в натуре! А во-вторых… Про любовь – это уж совсем ни к чему. У нас и по возрасту мезальянс совершеннейший, и мама и… все остальное. Да вообще-то и женат я, между прочим, у меня семья, сын-придурок немногим тебя старше…

– Ага, что-то вам жена с сыном не мешала двенадцать лет с мамашей якшаться! – возмущенно прохлюпала в ответ Дарья.

– Ну, это другое, – авторитетно возразил я. – Я твою маму любил. Это, знаешь ли, многое… если не оправдывает, то объясняет, по крайней мере.

– А я вас люблю! – подскочила Дарья. – Это ничего не объясняет, ничего не оправдывает?

Ее залитое слезами личико пошло пятнами, в рту надувались смешные и одновременно очень трогательные пузыри.

– Да откуда эта любовь-то взялась?! – не выдержал я. – Ты себе нафантазировала что-то, напридумывала. Бурю себе в голове взбила, и теперь эта буря тебя закружила и уносит, как Элли с ее домиком.

– Ничего я не напридумывала! – закричала Дарья, сжимая кулачки. – Я давно вас люблю, с детства! Сколько помню, столько люблю! Это – годы, это большая часть моей жизни, вы понимаете?!

Я осторожно посмотрел на Дарью – она снова, как пять минут назад, сидела в постели, совершенно не стесняясь наготы, и смотрела на меня. Ее глаза уже не излучали ненависть, и только припухшие губы и красные белки напоминали о недавних слезах.

– Поцелуйте меня, Арсений Андреевич, – жалобно произнесла она.

«Ну, ты… терминаторша юная!» – чертыхнулся я, отдав должное Дарьиной целеустремленности – ее, как и совершенную машину-убийцу из сериала, было не обмануть, не объегорить, с панталыку не сбить, ее программа всегда ясно видела цель и после любых девиаций возвращала свою хозяйку на маршрут, к этой цели ведущий. И отказать-то этому несчастнейшему на вид существу в такой пустяковой просьбе было сейчас, ну, просто невероятно! Я искал причины, и не находил их. Плохо искал? Наверное. Знал ли я, что за этой пустяковой просьбой может последовать? Знал, знал…

– Слушай, что ж ты меня все по батюшке, да на «вы»? – еще хоть на минуту попытался отсрочить неизбежное я. – Я себя, право, педофилом каким-то чувствую! Дряхлый продюсер соблазняет юную старлетку.

– Поцелуй меня, Арсений, – не приняв шутки, мгновенно исправилась Дарья. – Поцелуй скорее, я больше не могу.

Она смотрела на меня этими своими – совершенно матерниными – глазами, смотрела и звала. Есть вещи, которым человек не может сопротивляться, потому что он так устроен. Я никогда не мог сопротивляться молчаливому зову Ивиных глаз. Вот и сейчас – головой, мозгом я понимал, что передо мной совсем не Ива, но чувства, ощущения, память отказывались верить и – хотели, умоляли, заставляли подчиниться этому тихому и одновременно всезаглушающему зову. Дарья ждала меня, подставив, как под стекающую с листа каплю росы, приоткрытые, влажные губы. Вы бы не поцеловали? Вы бы не сделали этот назревший, нависший, логический шаг вперед? С третьей уже попытки? Я лихорадочно перебирал в голове варианты развития событий, исключающие этот поцелуй: не то, чтобы их не было, просто они мне не нравились. Я поцеловал.

Ее губы были мягкие и соленые, и отрываться от них – я сразу понял – мне не хотелось. Она обвила меня за шею руками и утянула вниз, на подушку. Я выставил руку для равновесия и наткнулся ладонью на ее грудь. Не разрывая поцелуя, Дарья ахнула, своей рукой прижала мою ладонь к себе – крепко, горячо. Я почувствовал, как где-то внизу, на донышке, я начал стремительно нагреваться, как вода в кастрюльке, под которой на всю врубили газ. Заструились вихреватые конвекционные нити, побежали ниточки пузырьков. Первый раз булькнуло, упало, булькнуло снова и – понеслось, с бурлением, шипением и раскаленными брызгами: я закипел. Дарья врожденной женской интуицией немедленно уловила это, отпустила мою руку, горячо шепнула: «Ложись. На спину. Ложись», и я послушно последовал ее приказу. На секунду мы пересеклись взглядами: не знаю, что было в моих глазах, в ее – плыли облака, улыбалось зеленоватое небо, пели райские птицы. Это было что-то… сказочное, волшебное, и предназначалось это одному мне. Не представляю мужчину, способного увидеть такое и уйти. Я точно не способен. Я перевернулся на спину, стянул с бедер одежду, и Дарья накрыла меня собой.

Все отношения между мужчиной и женщиной делятся на «до» и «после» того, как одна некая его часть непостижимым образом оказывается у нее во рту. Это – граница, рубикон. После ее перехода возврата нет. До этого люди разного пола могут быть друг другу кем угодно – друзьями, сослуживцами или просто знакомыми. Но как только губы женщины кольцом сжимаются вокруг этой вашей части – все, вы – любовники. На ближайшие полчаса или на долгие годы – это уж как карта ляжет. И в любом случае вы уже никогда не сможете быть друг с другом прежними. Это всегда будет между вами, это – как пасту выдавить из тюбика, или ребенка родить – обратного хода нет.

Делать это Дарья не умела, что неожиданно меня очень порадовало. Это шлюхи должны быть опытными, чтобы долго не задерживать клиента, по дороге с работы домой остановившегося у обочины сбросить напряжение трудового дня. Три минуты, пять, максимум – десять и – отползай, со слегка подрагивающими руками езжай домой, к любимой жене, детям, не задерживай, сзади уже пристроилась с нервно горящими фарами следующий нуждающийся в экстреннойм сексуальном облегчении. Я подсматривал, как Дарья старается что-то там изобразить, и в душе посмеивался над ней, потому что от одной мысли, кто и что со мной делает, я и так был в состоянии полной боеготовности. Дарья подняла голову и наткнулась на мой взгляд.

– Вы что, так и будете пялиться? – сердито прошипела она. – Я вам не мать, закройте глаза немедленно, я так не могу!

Я с улыбкой выполнил команду и сразу же услышал легкое шуршание ткани о тело, потом знакомое «бум-бум» пяток о пол. Я сжался, как перед уколом, когда берут кровь из пальца. Еще не поздно вскочить, заорать: «Нет, на это я пойтить не могу!» Да нет, глупо, пройдена давно точка невозврата. Боже, прости меня за то, что сейчас произойдет!

Скрипнули пружины кровати, меня качнуло к краю, но тотчас выровняло – она перешагнула через меня коленками, и дышала теперь уже где-то совсем рядом и сверху. Я почувствовал шелковое прикосновение кожи внутренней стороны ее бедер своей волосатой ногой, как будто пощекотал совершенно невесомый ветерок. Все – последний отсчет, сейчас вылетит птичка. Наверное, так ожидают расстрельного залпа? Один, два, три… Мои глаза и так были закрыты, но тут я их сжал до красных огней, до заворачивания верхних век в трубочку. Дарья овладела мной на счет «четыре».

Уже потом она рассказывала, что решила сделать это, как заходят в ледяную воду – сразу, прыжком, а то после первых ощущений себя уже не заставишь. Лучше бы ей было это сделать все же потихоньку, чем как вышло, – она сразу бросила себя вниз, как парашютист, на всю высоту, или, вернее, как ныряльщик – на всю глубину. Никогда не мог отказать себе в любопытстве приоткрыть в глаза, чтобы подсмотреть за выражением лица партнерши в этот момент, но никаких эмоций, которые можно определить как положительные, там сейчас не было. Напротив, я увидел, что Дарьины чуть не выскочили из орбит, а ее рот распахнулся от уха до уха в беззвучном крике, и только через несколько секунд с долгим звуком «Кха-а-а-а-а-а!!» (как в рекламе Пепси) она выпустила воздух из легких. Она сидела, больно уперевшись пальцами в мои ляжки и закусив губу. Глубокие вертикальный складки на лбу, все выражение лица говорили о том, что ей больно, очень больно. Наверное, в отместку ее пальцы еще больнее врезались в меня, она напрягла бедренные мышцы и приподнялась надо мной. Складки стали глубже, из-под ресниц выступили слезы. Да ладно вам монстра из меня делать, у меня там все, как у людей, ничего такого членовредительского! Может, это у нее спазм какой? Да нет, по ощущениям, все штатно. Или… Я почувствовал и увидел это одновременно. Что-то беспокоило меня внизу, и я скосил туда глаза. Из Дарьи вытекала и струилась по мне, нагло щекоча, большая ярко-красная капля. Кровь. Боже – она была девственницей!