Текст книги "Дотянуться до моря (СИ)"

Автор книги: Аркадий Гендер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

– Так что я делаю вывод о вашей профнепригодности для нашей компании не на основании ваших бумаг, а на основании понимания, какими качествами вы никаким образом не можете обладать, – чуть-чуть издевательски глядя в глаза своему визави, сказал я. – А вот для понимания этого мне на самом деле хватило только двух бумаг – вашего диплома и копии трудовой книжки. Третий документ – паспорт, как вы понимаете, поправок в это представление внести также не мог.

Тонкая улыбка на губах господина Эскерова стала чуть менее естественной, однако вовсе не исчезла.

– Ну, что ж, понятно, – после полуминутного раздумья ответил он. – Вынужден признать, что в узкой области ваших профессиональных интересов вы сделали вполне логичные выводы.

– Ну, вот видите! – с облегчением человека, доказавшего-таки упрямцу очевидное, воскликнул я. – Дважды два все-таки оказалось четыре. Чайку на дорожку?

Я потом много раз вспоминал этот момент. Не предложи я тогда ему чай, может, и не было бы всего? Получивший отповедь кандидат просто встал, и ушел бы прочь из моей жизни, и больше никогда бы в ней не появился? Или, предлагая, я рассчитывал на то, что проигравший просто откажется, предпочтя не задерживаться на арене, где он только что потерпел маленькое, но неприятное поражение. Но он не отказался.

– А – давайте! – с энтузиазмом закрутил он в воздухе рукой, сжав при этом растопыренную пятерню в кулак. – Попьем-ка, на самом деле, чайку!

Секретарша Леночка (не Фенечка, другая) принесла чай и вышла из кабинета, вполне профессионально крутя задницей. Аббас Эскеров перехватил мой взгляд, и понимающе улыбнулся.

– А, скажите, Арсений Андреевич, – начал он, помешивая ложечкой сахар в чашке. – Как же вы собираетесь в результате заполнить столь специфическую вакансию? Ведь людей, имеющих, как вы изволили выразиться, «икспириэнс» сразу в стольких областях, вам днем с огнем не сыскать потому, что их просто-напросто не существует. Вы же сами рассказывали, как долго и через какие препоны вы с вашим компаньоном шли к вашему сегодняшнему уровню. Так что вероятность того, что вы в короткий промежуток времени найдете других таких, экспоненциально стремится к нулю, нет?

– Ну-у, – начал я неопределенно, потому что вопрос на самом поставил меня в тупик. – Придется брать кого-то, кто наиболее близко подойдет под имеющиеся критерии, как иначе?

– Ну, да, – задумчиво отозвался мой собеседник. – Как всегда, все сводится к решению оптимизационной задачи.

– Именно, – отозвался я, допивая чай и уже готовый произнести финальное: «Ну-с?!», означающее завершение аудиенции.

– Да, но ведь дело в том, как вы будете решать эту задачу, – поднял на меня глаза Аббас, об уходе явно и не помышлявший. – Именно вы, и именно эту. Ведь вот, например, вам нравится «пятисотый» Мерседес в сто двадцать четвертом кузове. Но он стоит сто пятьдесят тысяч долларов, и столько денег на покупку вы тратить не планировали. И вот вы начинаете оптимизировать. «Пятьсот сороковая» БМВ почти такая же быстрая, и стоит на полтинник дешевле, но у БМВ – имидж «бандитской» марки, и на этом основании она вам не подходит. Тогда, может быть, «девятьсот одиннадцатый» Порше? Он и быстрый, и стоит не дороже БМВ, но слишком маленький, в нем даже вдвоем тесно. И – так далее, и тому подобное. И в результате, так и не сумев решить оптимизационную задачу в приемлемом диапазоне критериев, вы ездите… На чем вы ездите, если не секрет?

– На Ниссане Максима, – признался я неохотно, потому что в это мгновение недавно купленное и нравящееся мне до жути авто показалось мне нижней планкой отстоя.

– А-тличная машина! – дипломатично подкинул ложку меда в мою бочку дегтя Аббас. – Сколько мотор – три? Два? Но ведь шесть цилиндров! Так это еще лучше – меньше расход, ну! Автомат? Ну, конечно, ручка, настоящий мужчина сам знает, когда и какую передачу ему включать!

Я почувствовал, что еще секунда, и я буду вовлечен в беседу на автомобильную тему, в которой мой собеседник, похоже, неплохо разбирался, и которую как же было не поддержать?! Но не тут-то было – тема закруглилась так же неожиданно, как и началась.

– Так вот, Аркадий Андреевич, – внезапно посерьезнев, продолжил Аббас. – Согласитесь, что раз нет возможности достичь идеала, то важно, по каким критериям предмет выбора будет максимально близок к идеалу, так?

Да, в логике и в умении предмет своих логических умопостроений преподнести этому малому было не отказать, и я кивнул.

– Вы говорили, что брали на работу людей, который, как я понял, на основании собеседования казались вам гораздо больше соответствующими нужным критериям, чем я, так? – продолжил он, и я снова кивнул.

– Но в результате дело они все равно завалили, и разве не значит, что их опыт в высококачественно отделке квартир, который у них был, не дает им по сравнению со мной, такого опыта совершенно не имеющего, никакого реального преимущества?

Спорить было трудно, и я снова кивнул.

– Правда, на основании вашего согласия с этой последней моей сентенцией человек пристрастный мог бы сделать вывод, что любой, скажем, врач или переводчик с суахили имеет потенциально не меньше шансов продвинуться в вашем ремесле, чем я, верно? – хитро щуря глаза, продолжил излагать Аббас. – Но, согласитесь, просидев пять лет в строительном управлении и даже несколько раз побывав на стройплощадке, я все-таки знаю, чем отличается бетон от арматуры, радиатор от конвектора, и что слово «шпаКлевка» не самом деле пишется через букву «т». На этом основании я, думаю, я являюсь более предпочтительным кандидатом, чем врач или переводчик, верно?

Я почувствовал, что перестаю держать нить разговора в руках. Этот парень как-то незаметно и хитро оплел меня кружевом своих разглагольствований, как паук оплетает ничего не подозревающую бабочку своей клейкой паутиной. Нужно было вернуть инициативу.

– Так, позвольте, милейший, – решительно открыл рот я. – Мне кажется, что мы несколько сошли с пути истинного. Я не возьму на работы ни врача, ни переводчика на простом основании, что у них нет диплома о высшем строительном образовании, каковой у сотрудника организации нашего типа быть обязан. Что же касается вас, то, если я правильно понял, вы хотели сказать, что хотя у вас нет опыта ни в ремонте квартир, ни в отделке, ни в архитектуре, ни в дизайне, ни в менеджменте, но ваш опыт в каких-то других смежных областях может оказаться определяющим, верно?

– Точно так, – с радостью подхватил Аббас, от прилива энтузиазма даже приподнявшись слегка со стула. – Трудно было бы выразить мою мысль точнее.

«Подлиза? – мелькнуло у меня в голове. – Да нет, наоборот – тут еще и издевочка – «МОЮ мысль»! Какой опасный человек!»

– И какие же, это, по-вашему, качества? – серьезно спросил я. -

– Ну, без ложной скромности думаю, что в таких вопросах, как менеджмент и чувство прекрасного со мной трудно тягаться, – кротко потупил взор Аббас Эскеров.

Я аж чуть не поперхнулся собственным языком.

– Вот как?! – воскликнул я. – Да уж, избытком скромности вы точно не страдаете! Где же и когда вы обучались, к примеру, менеджменту, позвольте поинтересоваться?

– Нигде, никогда, – быстро ответил Аббас. – Это врожденное.

Я захохотал, аплодируя, а когда отсмеялся спросил:

– И что, примеры вашего менеджмента привести можете?

– Легко, – отозвался тот. – Если мне не изменяет память, одно из значений английского «to manage» – улаживать. Вы хотели выпроводить меня за дверь полчаса назад, но я все еще здесь, перед вами, улаживаю, так сказать, свои дела. Вот вам пример моего менеджмента. Уверяю, что работая на вас, я сумею не хуже уладить любой вопрос с любым из заказчиков.

Я смотрел на него если не с восхищением, то точно с глубоким интересом.

– Ну, хорошо, а по поводу чувства прекрасного чем докажете?

– Ну, тут совсем все просто, – улыбнулся он. – Вы ведь, разумеется, женаты. Скажите, Арсений Андреевич, ваша супруга – красивая женщина?

– Я считаю, что да, – не чувствуя подвоха, честно ответил я.

– И так ответит любой, у кого жена не Шэрон Стоун и не «Мисс Вселенная» прошлого года, – подхватил Аббас, – то есть, не является официально признанным эталоном женской красоты. Но я предлагаю вам пари.

– Пари? – удивился я. – На такую тему? О чем же?

– Я предлагаю вам пари, что моя жена красивее вашей, – просто ответил Аббас, отхлебывая из чашки давно остывший чай.

Я опешил. Желание выгнать наглеца за дверь снова ущипнуло меня за сердце, но сделать это сейчас было бы еще куда большим поражением, чем полчаса назад. Нужно было переигрывать его в его же игру.

– Позвольте спросить, и кто же будет в битве двух красот арбитром, – поинтересовался я. – Уж не вы ли?

– Конечно, нет, – скромно развел руки Аббас, – Как я могу? Арбитром будет вы.

Я хотел быстро что-то сказать, но так и остался сидеть с открытым ртом, потому что не понимал, как это, и не знал, что по этому поводу спросить.

– Вы хотели спросить, как это? – явно издевательски пришел мне на выручку Аббас, при этом в его голосе не улавливалось ни тени издевки. – Я поясню. Я сейчас кладу на стол фотографию моей жены, и если через минуту вы сами не скажете, что она красивее вашей – заметьте, по вашему мнению! – то я встаю и ухожу. Если же вы признаете первенство моей супруги, то вы признаете, что у меня не только все в порядке с чувством прекрасного, но и что я, не будучи, как вы видите, записным красавцем-сердцеедом, я снова-таки умею с этим прекрасным, так сказать, улаживать дела.

Какое-то время я искал в этом «непристойном предложении» уловку и, не найдя, рассмеялся.

– По рукам! – воскликнул я.

Аббас открыл принесенный с собою тонкий дипломат, и на стол легла фотография. Это был свадебный снимок, запечатлевший его самого и женщину в подвенечном наряде – мои подозрения о том, что на снимке окажется не его жена, а невесть кто, оказались беспочвенными. Аббас и его супруга стояли рядом, она держала его под руку. Все было ясно с первого взгляда – мадам Эскерова была не просто красивой, она была куда эталонистей многих эталонов женской красоты. Единственное, что не позволило бы ей выйти на подиум в любом модном показе – это рост. На фото она была все же выше своего мужа, но поскольку рост последнего не доходил и до ста шестидесяти сантиметров, это не было достижением даже для женщины.

– Ее рост сто семьдесят восемь, – словно прочитав мои мысли, подсказал Аббас, – она почти на двадцать сантиметров выше меня. Мы фотографировались на лестнице, она стояла на ступеньку ниже, из-за длинного платья этого не было заметно.

Да, при том, что Марина была весьма мила, фигуриста и умела себя подать, на одном ринге с этой полубогиней красоты ей делать было нечего. И я почувствовал, что обладателю такой женщины я вполне ощутимо завидую.

– Как зовут вашу супругу? – поинтересовался я, пожимая победителю руку.

– Ее корни из немцев Поволжья, ее отца звали Генрихом – ответил Аббас. – Дочку он назвал библейским именем Ева. Но в возрасте семи лет, перед школой, подумав, что советские дети, когда подрастут, могут из-за небезызвестной Евы Браун начать дразнить ее «фашисткой» или в этом роде, изменил первую букву. Получилось редкое, и вполне русское имя – Ива.

«Ива Генриховна Эскерова, – сообразил я. – Афигеть!»

– Ну, что ж, поздравляю с победой! – сказал я вслух. – Вы выиграли. Что дальше?

– Дальше я хочу сделать вам предложение, от которого вам будет сложно отказаться, – улыбнулся Аббас. – Вы берете меня на работу на испытательный срок полтора месяца. Если за этот срок я не поднаторею достаточно во всех остальных нюансах деятельности вашей фирмы, и вы не захотите меня оставить, то, значит, это время я работал бесплатно. Если же я испытательный срок выдержу, то тогда мы и обсудим условия моей работы.

Думал я недолго. Такие неординарные люди на дороге не валяются. Если же он еще достигнет приемлемого уровня в узкоспециализированном плане, то это будет просто «то, что надо».

– Договорились, – сказал я. – Когда приступаете?

– Завтра, – просто ответил Аббас. – Только у меня одно условие – учить меня будете лично вы. Я буду вашим, так сказать, дублером.

– Договорились! – с удивлением констатируя, что польщен, рассмеялся я.

Так в мою жизнь вошел Аббас Эскеров и его красавица-жена Ива.

Учился Аббас быстро, все схватывая буквально налету. Очень скоро стало ясно, что он, что называется, «потянет», и меньше, чем через месяц, не дожидаясь окончания испытательного срока, мы оформили с ним взаимоотношения. Сначала он вел один объект, быстро смог взять второй, еще через месяц вел пять (я вел семь, Саша Качугин, уже больше переходя к делам торговым, четыре). С технической точки зрения Аббас все делал практически безупречно – точно следовал дизайн-проекту, время от времени внося в него очень правильные изменения, щепетильно соблюдал все тонкости технологий, был бескомпромиссен с работягами в вопросах качества. Квартирки из-под его, так сказать, «пера», выходили – загляденье, заказчики были в восторге, – некоторые даже по собственной инициативе выплачивали компании премиальные, что для этой категории людей было делом неслыханным. Но очень скоро пришлось Аббасу доказывать и свои способности менеджера – «улаживателя». C одним из заказчиков (с которым начинал работать Саша, потом передавший объект Аббасу) не заладилось. «Поднявшийся» на ломбардных делах молодой парень по имени Дима оказался субъектом скандальным и, как ревнивая жена-алкоголичка, помешанным на выяснении отношений, каждое такое выяснение превращая в «разборку» с привлечением «крыш». Другого формата обсуждения проблем он просто не знал, а поскольку ярко выраженной «крыши» у нас не было, специально для Димы пришлось создать эдакую «потемкинскую деревню» – «крышу», состоящую из одного человека по имени Жора. Правда, человеком Жора был очень непростым, двадцать восемь из своих сорока лет он провел по тюрьмам и зонам, заслужив там высокое звание «авторитета» и «погремуху» Скальп. По слухам, предлагали Жоре-Скальпу и «короноваться», но он отказался, чтобы иметь возможность жениться на любимой женщине. Вышедши года три назад по амнистии, не испытывающий никаких материальных затруднений Жора предпочитал жить тихо, радоваться жизни с женой Оксаной. У нас Жора заказал дорогой ремонт, который мы сделали «на ура», и с тех пор задружились. За созданием видимости «крыши» для разборок с неугомонным Димой я обратился к Жоре, и тот со смехом согласился. На первую разборку, на которую Дима притащил целую шоблу какой-то косолицей молодежи из Ростова-на-Дону в черных кожаных куртках, Жора пришел один. Коротко представился: «Скальп» и посмотрел на старшего кожаных – двухметрового детину с особо искривленной физиономией. «Я – Серый, из Ростова», – назвался в ответ громила. Жора с интересом посмотрел на него и спросил: «То есть когда я снова буду в Ростове-папе, мне нужно спросить за Серого, и всем будет ясно, за кого базар?» Серый явно смутился, а Жора повернулся к Диме. «Дима, заказчик, – представился тот, протягивая Жоре руку. Тот недоуменно посмотрел на протянутую руку, как на неожиданно закрывшийся турникет в метро, и лениво сказал: «Ну, Дима-заказчик, кати свою предъяву».

Он выслушал визгливые Димины требования, сводившиеся к тому, чтобы ему «за бесплатно» сделали работы, в контракт явно не входившие, с тем же скучающим выражением лица. Потом несколько минут молчал, крутя в руках незажженную сигарету. Табак из сигареты падал на пол, и когда вывалился весь, Жора выбросил в угол фильтр, и поднял глаза на Диму. Таких глаз в исполнении всегда добродушного Жоры я не видел никогда, – это были не глаза, а два пистолетных дула. «Ты знаешь, Дима, что на блатной фене значит «антилопа»? – спросил Жора. Дима помотал головой, оглянулся на своих «кожаных» – те тоже не знали. «Антилопа, это человек, которому всегда мало, – пояснил Жора. – Так вот, ты Дима – антилопа. Тебе вечно мало. Тебе мало, что когда «качали тему за расход»[i], ты такую скидку сканючил, как будто тебе лантуха центровые сдали на блат[ii]. После этого ты смекнул, что здесь тебе талый грунт[iii], и ты захотел, чтоб тебе за те же белки замантулили[iv] то, о чем базара вообще не было. Пацанов позвал, втираешь им, что ты в этой теме за терпилу[v], думаешь, за тебя впрягутся. Но бог не фраер и правду не с галерки наблюдает. Вот скажи, Серый, у тебя в хате такой же ништяк (Жора театрально обвел рукой обстановку вокруг)?» Верзила посмотрел на своих «пацанов», и все они угрюмо замотали головами. «Во-от! – многозначительно поднял вверх палец Жора. – А со скидки он в общак гревак[vi] подогнал? И вообще: я в ваши с ним рамсы[vii] не лезу, но не может так быть, что вы не в дыму[viii]? Что он вам не весь свой шахер-махер засветил?» Повисла немая сцена. «Какую скидку? – на истеричной ноте первый нарушил молчание Дима. – Не было никакой скидки!» «Закрой хлеборезку!» – зло рявкнул на подопечного Серый. Потом они с Жорой отошли для переговоров в другую комнату, откуда через пять минут вышли, имея, судя по лицам, полное взаимопонимание. «Поехали!» – скомандовал предводитель своей команде, и все двинулись к выходу. Причем Дима явно из собственной квартиры уходить вместе со всеми не хотел, но его никто не спрашивал, его просто увлекли за собой. Мы остались со Скальпом одни. «Жора, какая скидка? – повторил Димин вопрос я. – Никакой скидки не было!» Жора со смехом в глазах посмотрел на меня: «Конечно, не было. Ты слыхал про такой философский закон – «Бритва Оккама»? Он говорит о том, что не следует придумывать более сложное объяснение чему-то, если есть более простое. Я книжку про это в Соликамске, в «Белом Лебеде», читал, она еще тогда не была крыткой для «пожизненных». Серьезное заведение, как там зеков прессуют, я нигде такого больше не встречал. Даже блатным там тяжело выжить, – ни бухла, ни марафету, я только чтением книжек философских и спасался. Так вот, про сегодняшнее практическое применение философского закона «Бритва Оккама». Я сразу увидел, что эти фраера про меня в курсе, и что связываться со мной им совершенно не с руки. Они прекрасно поняли, что лавэ с тебя им не состричь. Значит, надо было дать им возможность получить их с их же крышуемого, для чего надо облить его парафином, перевести на него стрелки. И вот он уже разбираются не с тобой, Сеня, а с Димой. Думаю, снятие обвинения в крысятничестве обойдется ему не меньше, чем в тридцатник зелени, а то, глядишь, еще и по рогам настучат. Да, великая вещь философия!»

Но Дима-заказчик, как он у нас теперь именовался, оказался очень непрост и еще более злопамятен. Тогда культура составления договоров только формировалась, зачастую контракт, умещавшийся на одной – двух страницах, не содержал никакой конкретики по важным деталям. Дима ловко этим воспользовался. К окончанию работ на его квартире он подготовил целый кондуит из наших нарушений и «несоблюдений». Будь они озвучены в процессе производства работ, их легко было бы исправить, устранить, урегулировать, но к концу пути все это вылилось в ряд исключительно серьезных проблем. И вот накануне намеченного подписания бумаг по завершению работ и получению окончательного расчета (без малого 50 тысяч долларов) у нас в офисе появляется курьер и вручает нам тщательно составленную юридическую претензию от Димы-заказчика на сумму более 100 тысяч долларов. Мы начинаем изучать бумаги и видим, что последний неоднократно предупреждал нас о разнообразных мелких нарушениях и о том, что он будет вынужден обратиться в суд. Письма свои хитрован направлял на наш юридический адрес, указанный в договоре, в то время как до нас, сидящих по совершенно другому, фактическому адресу, эти письма просто не доходили. Но самый финиш был в том, что в разделе «Штрафные санкции» договора раздолбайка-Леночка опечаталась, и вместо «0,1 процента в день» означенные санкции выросли в 100 раз и составили 10,1 процента в день. Леночка напечатала, Саша Качугин, не глядя, завизировал, я – тоже не глядя – подписал. Мы обратились к юристам, и те честно сказали, что наше дело – швах. Ну, сотку баксов штрафа нам, конечно, суд не присудит, но что-то, конечно, заплатить придется. Это сверх тех 50 тысяч, которые Дима-Заказчик на нас сэкономит. Я был в печали, Саша ходил по нашему с ним кабинету и во весь голос матерился. Что мы могли сделать? Уволить рыдающую Леночку? Дима, проиграв в одну игру, переиграл нас в другую. Я позвонил Жоре-Скальпу. «Не, Сень, уволь. С пацанами «стрелу забить», «тему покачать» – это сколько хочешь, ты знаешь, – сказал Жора по телефону. – А «экзамены», «доктора», «дворники», «кивалы» – это не мое, это без меня, не обижайся». Аббас, весь вечер просидевший молча в углу, встал и со словами: «Я знаю, как решить эту проблему», решительно вышел. Через два дня Дима-Заказчик отозвал претензию, подписал все бумаги и полностью рассчитался. Мы с Сашей Качугиным пребывали в полном онемении. Аббас сидел на том же стуле, но не в углу, а посередине кабинета, и светился, как надраенный самовар. Но на все вопросы типа: «Как это?» он только скромно пожимал плечами, и отвечал, что это не только его секрет, и поэтому пока он говорить об этом не может. Единственное, что он сказал – это что на решение проблемы он потратил свои пять тысяч долларов, которые тотчас были ему компенсированы.

После этого случая Аббас, получив у нас с Сашей негласный статус «в доску своего», стал завсегдатаем частых вечерних посиделок в офисе, которые кроме цели «махнуть по рюмке» почти всегда представляли собой своеобразные производственные совещания. На них в узком кругу решались вопросы текущих и перспективных договоров, уровня оплаты тех или иных сотрудников, планирования, рекламы и много чего еще. То есть, Аббас оказался посвящен во многие весьма конфиденциальные дела и, по сути, допущен к управлению компанией. Но прорыв в нашем с ним сближением случился примерно через полгода, в середине мая.

Вечернее производственное совещание в тот день, что бывало нередко, перетекло в «посиделки с устатку». Махнули уже и по рюмочке, и по две, и по четыре. Когда кончилась бутылка пафосного тогда «Юрия Догорукого», Аббас достал из своего объемного саквояжа литруху Hennessy, и со словами: «Я ж так и не прописался!» водрузил ее на стол. Все восприняли это с энтузиазмом, и даже Саша Качугин получил по телефону индульгенцию от своей мегеры Риты. Пили, говорили, смеялись. Когда возник дефицит тостов, выяснилось, что сегодня – день Метрополитена. Мне вспомнилось, что через деда Павла и бабку Анну я имею к этому дню самое непосредственное отношение и поднял тост за метростроевцев. Аббас тост горячо поддержал, оказалось, что его дед по матери, Иван Колосов, тоже в тридцатые строил метро в знаменитой бригаде имени Кагановича. «Да ладно! – не поверил я. – В бригаде Лазаря Кагановича? Гонишь!» «Отвечаю, в натуре! – вскакивая, чиркнул ногтем большого пальца себе по горлу Аббас. – Век Вольво не видать!» Все расхохотались, шумно выпили. Вскоре, выйдя с Аббасом покурить, я рассказал ему краткую историю своих деда и бабки по отцовской линии. Было очень похоже, что они и Аббасов дед Иван работали в одно время и в одной и той же передовой бригаде. Аббас – не знаю уж, спьяну или взаправду – божился, что помнит, как дед рассказывал, что сама красивая девушка в бригаде была Аня Хорошева, да увел, мол, у него ее из-под носа нахальный бригадир. Я мотал головой, не веря, что возможны такие совпадения, мы с Аббасом пили еще, потом на брудершафт, целовались и пили снова. Аббас велел звать его Абиком и говорил, что я ему теперь, как старший брат. Все разъехались, а мы с Абиком напились совершенно, стали звонить по саунам, потом долго что-то плели женам, передавая для пущей достоверности друг другу трубку. Это был первый раз, когда я разговаривал с Ивой Эскеровой, а Аббас – с Мариной. Потом в сауне мы всю ночь трахали по кругу одних и тех же девок, пили, обнимались и обращались друг к другу не иначе, как «брат». На следующий день, придя более-менее в себя, я дома разыскал старую фотографию, сделанную осенью 1934 года. На выцветшем фото – человек двадцать пять – тридцать молодых парней и девчат – строителей метро окружили Кагановича – носатого, усатого, в фуражке. На стене тоннеля – лозунг с высказыванием Сталина. Все улыбаются, глаза воодушевленно горят. Все лица на фото аккуратно пронумерованы, а на обороте – еле видны выписанные пером от руки фамилии и инициалы всех, кто на фото, по номерам. Каганович – № 1. Мой дед П.Костренев шел там под номером 11, рядом с ним, 12-й – А.Хорошева, моя бабка. Номер 28 достался парню, снятому в профиль, причем были видны только ухо и глаз, остальное заслонил затылок человека под номером 29. В списке на обороте 28-м числился И.Колосов – Аббасов дед. Я, собственно, не удивился – с самого начала было очевидно, что рассказ Аббаса вряд ли может быть выдумкой. Но все же, получив такое неоспоримое подтверждение тому, что наши с Абиком деды вместе превращали московское подземелье в самое красивое в мире метро, плечом к плечу сражались с прорывами, плывунами и оползнями добавляло какого-то особого смысла нашему вчерашнему немного мультяшному, густо замешанному на алкоголе и распутстве братанию. Правда, заметил я на этом фото и в записи на обороте две странности. Во-первых: взгляд И.Колосова единственного не был обращен на Кагановича, он был обращен на моего деда, и если бы не ветхость снимка, исказившая лица, можно было бы поклясться, что смотрит Абассов дед на моего как-то не очень дружелюбно. Во-вторых, запись «28. И.Колосов» на обороте фото единственная была зачеркнута двойной линией другого цвета и нажима, чем все остальное написанное. Но в тот момент мой похмельный разум не придал этим странностям никакого значения, и я убрал старое фото в шкаф.

Скоро Аббас стал совершенно незаменимой, органической, неотъемлемой частью нашей компании. Мы с ним поделили стройку, а Саша смог полностью сосредоточиться на торговых делах. Отношения между нами, и так бывшие отличными, после выяснения истории с дедами-метростроевцами и последовавшим братанием стали еще ближе. На людях мы друг другу «выкали», – он звал меня «шефом», я его – Аббас Мерашевич. Но наедине он становился Абиком, а он меня звал – Арсением или тоже «шефом», но уже на «ты». Вполне естественным развитием отношений было бы начало «дружбы семьями», которого, кстати, у нас с Сашей Качугиным так и не произошло – Рита и Марина невзлюбили друг друга при первом же знакомстве. А первое приглашение в семью Эскеровых мы с женой получили летом того же года, на празднование дня рождения Абикова родного дяди Бориса. Праздненство должно было состояться на даче недалеко от Шараповой Охоты, где Эскеровы-старшие уже много-много лет снимали небольшой домик с участком земли на живописном берегу Нары. Марина восприняла приглашение с энтузиазмом, активно готовилась к поездке, но захворал Кир, и я поехал один.

Не успел я выйти из машины, как увидел спешащего ко мне Аббаса. Мы обнялись (как положено братьям), хозяин принял у меня сумки, и по узкой галечниковой тропинке повел к дому. А от дома уже спешила нам навстречу высокая белокурая женщина с чернявой девочкой на руках. «Ну вот, Ивушка, – произнес Аббас, когда мы встретились на середине тропинки. – Наконец-то я могу представить тебе Арсения Андреевича, моего шефа и друга». «Ива, – представилась Аббасова супруга, протягивая мне руку. – Абик так много мне рассказывал про вас, что у меня нет ощущения, что я вижу вас в первый раз! А это Даша, наша дочка, ей полтора годика. Дашуня, скажи: «Привет!» дяде Арсению!» «Пивет!» – охотно откликнулась девочка и ткнула меня пальцем в щеку, вызвав всеобщий смех. В жизни Ива Эскерова была еще красивей, чем на фотографии, и даже послеродовая полнота ее не портила. Одета она была совершенно по-домашнему – в белую майку, под которой совершенно недвусмысленно угадывалось отсутствие лифчика, розовые спортивные штаны типа «шальвары» и резиновые шлепки на босу ногу. Но этот простой наряд и неуложенные волосы, с застрявшей в них зеленой стрелкой тимофеевки, только подчеркивал ее красоту. «Пойдемте за мной, все уже собрались, – сказала Ива. – Мы накрыли стол на берегу. Абик отнесет сумки в дом и придет». Она повернулась и пошла по тропинке мимо дома к реке. Ее обтянутые розовым ягодицы выписывали в такт шагам хозяйки такие замысловатые вензеля, что я был рад, что никто не может перехватить мой взгляд, намертво прикованный к этому танцу совершенной женской плоти. Только маленькая Дашуня через плечо матери хитро сверкала на меня глазами-маслинками, засунув в зубастый рот не очень чистый палец.

На берегу меня перезнакомили со всеми присутствовавшими, в том числе, разумеется, и с матерью Аббаса. «Софья Иванна, – сама представилась очень русского вида невысокая полноватая женщина, протягивая мне руку. – Но близкие люди зовут меня Софа. Ну, Арсений Андреич, будем знакомы!» И она затрясла мою руку, для верности накрыв ее ладонью второй руки. Ее рукопожатие оказалось настолько крепким, что разорвать его, не прибегая к видимым усилиям, не было никакой возможности. Секунд десять она трясла мою руку, пристально глядя мне в глаза цепким взглядом своих очень светлых глаз. Я выдержал неожиданное испытание с улыбкой, хотя мне было немного не по себе. «Мама немножко ведьма, – разряжая ситуацию, подмигнул мне Аббас. – Ну, что, ма, все увидела про Арсения Андреича?» «Ой, да ну, ты скажешь! – отпуская меня, замахала руками явно польщенная Софа. – Еще подумает твой шеф про нас незнамо что!»

За столом Ива оказались моей визави. Мы непринужденно общались на разные темы, и было очевидно, что она умна, пожалуй, в не меньшей степени, чем красива. Я удивлялся, как может Аббас, даже в свете недавно случившейся истории с цыганкой, выманившей у Ивы все деньги, называть ее «е…анутой». Подумаешь, цыганка окрутила! Да если бы моя жена была хоть вполовину так же красива!.. Я старался не смотреть на ее грудь под тонкой майкой, но чувствовал, что получается это плохо. Апофеоз этих моих подглядок случился, когда Иву толкнули под локоть, и она вылила на себя почти целый стакан воды. Те несколько секунд, пока она вскакивала и выбиралась из-за стола, чтобы уйти переодеться, был, по сути, первым разом, когда я видел Иву голую. И еще я мог бы поклясться, что Софа перехватила мой взгляд, как радар безошибочно определяет курс летящей ракеты, не оставляя той ни единого шанса попасть в цель.

Много ели, пили, смеялись. Я набрался, и с определенного момента все помню урывками. Рядом со мной садились гости, я пил с ними, и проваливался в пьяный сон, а когда всплывал, рядом уже сидел и протягивал мне рюмку кто-то другой. Последний, кого я помню в тот вечер, снова была Ива. Солнце уже село, похолодало. На ней уже была куртка от розового спортивного костюма, а ко мне она подошла, чтобы накинуть мне на плечи теплый плед. «Спасибо, Ива! – сказал я. – А где в-ваш супруг?» «О, он давно, так сказать, баиньки, – засмеялась Ива. – С водки его иногда сносит, а сегодня он выпил немало». Почему-то я почувствовал удовлетворение от того, что Ивин муж не сможет сейчас подойти, и сесть на скамейку между нами. «У вас очень красивое имя и сами вы… очень красивая, – сказал ей я. – А еще вы потрясающе умеете выливать воду себе на грудь». Я с трудом подбирал слова, комплимент вышел в высшей степени двусмысленным, но Ива от души расхохоталась. «А у вас очень сексуальный голос, – ответила она. – Я еще по телефону заметила, когда Абик давал вам трубку, помните? А в жизни еще больше». Помню, что я улыбнулся, хотел поцеловать Абиковой жене руку, и… больше ничего не помню. Когда поздним утром следующего дня я пришел в себя, Ивы уже не было, ночью Дашуня захворала, и ее с матерью увезли в Москву. Не знаю, конечно, что я буду вспоминать на смертном одре, но в шорт-листе точно будет выписывающая страстные иероглифы туго обтянутая розовым Ивина задница и просвечивающая через мокрую маечку ее божественная грудь.