Текст книги "Дотянуться до моря (СИ)"

Автор книги: Аркадий Гендер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 44 страниц)

Бранк замолчал, молчал и я, переваривая сказанное.

– В общем, так, – уже тихо и спокойно сказал он. – Мой тебе совет, не ерепенься, сделай все, как скажут, а то не только себя подведешь под монастырь. Мы с тобой друг другу с этой минутой никто и знать друг друга не знаем. Телефон мой из книжки сотри, фамилию забудь, дороги наши разошлись. Я не сам, мне так приказали, но это ничего не меняет. Я бодаться с катком не собираюсь, мне жить охота. Все, будь здоров.

Гудки ударили мне в перепонки погостным колокольным звоном. Жутко захотелось выпить. Я прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки, налил полстакана, потом подумал, что пить сейчас не время, и принялся переливать все обратно в бутылку. Но рука дрогнула, водка пролилась, мокрая бутылка выскользнула из руки, упала на пол и разбилась. Помянув нашу великорусскую мать, я с сожалением вылил остатки водки из стакана в раковину, вытер об себя руки, взял не успевший еще остыть от предыдущего разговора телефон и набрал номер майора Ещука.

– А-а, Арсений Андреевич! – воскликнул майор таким радостным голосом, как будто услышал в трубке голос любимой тещи. – Ну, вот видите, а то повестка, по месту жительства, все такое. Разъяснили вам, я вижу, кое-что?

– Разъяснили, – буркнул я. – Готов встречаться.

– Ну, вот и славненько! – разлился маслом майор. – Подъезжайте, жду вас.

– Куда подъезжать? – спросил я. – Вы где сидите?

– Сидят, знаете ли, осуˊжденные на зоне, а мы располагаемся, – гаденько осклабился Ещук. – Новорязанская улица, дом 8 с литерой «а», строение 3. Когда вас ждать?

– Часа за два доберусь, наверное, – нахмурился я, глядя на часы. – К часу где-то, может быть, к половине второго.

– Хорошо, с тринадцати до четырнадцати, – подытожил майор. – До встречи.

*****

Главное управление экономической безопасности и противодействия коррупции МВД Российской Федерации расположилось в большом семиэтажном кирпичном здании, расположенном рядом с пересечением Басманного и Рязанского переулков, притаившихся совсем недалеко от Казанского вокзала. Всего в трехстах метрах кипела Каланчовская площадь с ее тремя из шести главных московских железнодорожных станций и высоткой гостиницы Ленинград. Каланчовка всегда почему-то навевала мне аналогию с… сердцем. Потоки приезжающих на Казанский, Ленинградский, Ярославский вокзалы – это кровь, и сердце-Каланчовка с силой прокачивает эти потоки через себя, проталкивает под огромным давлением дальше, в кровеносную систему метрополитена, разносящего эту кровь по гигантскому телу Москвы. А чуть дальше, напоминая гигантский швейцарский коллайдер, вращался, казалось, никогда не затихающий протонно-автомобильный поток Садового кольца. Но в переулках, столь близких ко всему этому непрерывному мировращению, было тихо, и шум листвы вездесущих московских тополей и лип заглушался разве что возмущенным чириканием стайки воробьев, которых три или четыре упитанных сиреневых голубя только что беспардонно отогнали от невесть откуда взявшемся на тщательно убираемом в последние годы московском асфальте объедка чебурека. Я с трудом припарковался, потому что переулок на всем видимом протяжении был заставлен недешевыми авто, – ясно, что экономическая безопасность в нашей стране ценится высоко, а противодействие коррупции оплачивается в высшей степени неплохо. На скромной табличке рядом с входом хоть и красовалась аббревиатура «МВД РФ», осененная крыльями распластавшегося над нею постсоветского орла, дальше было написано что-то маловнятное, так что у любого, кто не был абсолютно уверен, что попал точно по адресу, могли возникнуть в этом обоснованный сомнения. Я толкнул нагретую солнцем алюминиевую дверь и вошел в вестибюль, в стиле 70-х годов прошлого столетия отделанный скучным серым в прожилках мрамором.

У отгораживающих зону ожидания турникетов скучали двое полиционеров в форме, а за неплотно занавешенным изнутри стеклянным окошечком с вывеской «Пост № 1» мелькал кто-то в штатском. Просевшая за долгие годы эксплуатации дверь в заведение слегка заедала, поэтому и при открытии, и при затворении последней мне пришлось приложить некоторые усилия. Полицейские на лязг и грохот, произведенные нашим с дверью дуэтом, не обратили ни малейшего внимания, зато мелькание в постовом окошечке прекратилось, сгустившись внимательным взглядом пары глаз, устремленных на меня. Было ясно, что люди в погонах здесь, скорее, для проформы, а рулят всем цепкие глаза в окошечке. Я не без осторожности подошел к Посту № 1, при этом окошечко, как водится, оказалось на уровне моей груди. Из окошечка пахло электрическим чайником и неделю не менявшейся рубашкой. Нагибаться сразу расхотелось, и парольную фразу: «К майору Ещуку, по вызову» я произнес, разглядывая через щелку в занавеске интерьер загадочного Поста. Щелка резко и возмущенно зашторилась. «Фамилия!» – ударил меня в грудь низкий баритон из окошечка. Я вздрогнул и честно назвался. Послышался шелест перелистываемых бумаг. «Паспорт!» – взревел баритон через минуту. Я протянул в окошечко свою «бордовую книжицу», и ее будто вырвали у меня из пальцев. В моем сознании представился образ обитателя Поста № 1 – большого, круглого, с глазами, питающегося общегражданскими паспортами и запивающего их электрическим чаем. Вышло очень смешно и немножечко страшно. Но в ту секунду, когда я начал не на шутку беспокоиться судьбой своего паспорта, и даже с ужасом подумал, не придется ли мне заглядывать в окошечко, мой аусвайс с вставленным между страничек измаранном шариковыми чернилами квитком пропуска высунулся из-под притолоки. Я выхватил его из пальцев глазастого еще быстрее, чем он – из моих.

– Куда идти знаете? – обиженно спросил баритон.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался я, во всех красках представив себе один из возможных после такого вопроса маршрутов.

– Номер кабинета у Ещука какой, знаете, говорю? – напряг связки баритон.

– Отку-уда? – посетовал на жизнь я.

– Пятьсот тридцать два, – помягчело из окошечка. – Пятый этаж. Не забудьте отметить пропуск, а то не выйдете.

– Угу, – отреагировал я, представляя себя героем Семена Фарады из «Чародеев», обреченным на вечное скитание с неотмеченым пропуском по бесконечным коридорам безопасностно-антикоррупционного ведомства. – Спасибо, что предупредили.

Из окошечка зашумел включенный чайник, – аудиенция явно была окончена. Представляя себя Тихоновым-Штирлицем, предъявляющим аусвайс дежурным по зданию РСХА эсэсовцам, я поднес пропуск к глазам одного из скучающих полицейских. Тот «фишки не догнал», каблуками не щелкнул, и я буднично прошел через турникеты.

Дверь под номером 532 ничем не отличалась от полутора десятков точно таких же оклеенных дубовым шпоном дверей в длинном полутемном коридоре. Я постучал и, не дожидаясь ответа, взялся за дверную ручку. Ровно в эту секунду прогудел мой мобильник. Сообщение от Ведецкого сообщало, что суд состоится сегодня в 16–30, и по его окончании адвокат позвонит, так что в кабинет я входил со значительно улучшившимся настроением. Открывшаяся за дверью просторная светлая комната, заставленная столами, напомнила мне мастерскую какого-нибудь НИИ времен моей юности, только кульманов для полного сходства не хватало. Большинство столов были пусты, за четырьмя или пятью перед раскрытыми ноутбуками сидели молодые мужчины. Все они были очень похожи друг на друга – аккуратно и коротко подстрижены, в похожих светлых рубашках без рукавов с темными галстуками на шеях, на спинках занимаемого каждым стула висел пиджак. И только один из обитателей этого филиала «Людей в черном» отличался от остальных. Он был старше, прическа на его голове была не такая короткая, рубашка – с длинным рукавом, а галстук на шее – красного цвета, и сидел он в самом дальнем конце кабинета у окна. «Начальник», – смекнул я, и не ошибся. Когда я, закрыв за собой дверь, громко произнес: «Мне к Леониду Игоревичу!», именно обладатель красного галстука поднял на меня глаза. «Вы Костренёв? – спросил он, и я узнал голос человека, разговаривавшего со мной по телефону. – Проходите, Арсений Андреевич, я уж вас заждался». Сопровождаемый мимолетными безразличными взглядами сидевших, я двинулся по проходу между столами.

– Присаживайтесь, – указал мне на стул хозяин стола. – Сейчас младшие товарищи дадут нам посекретничать.

Те, кого Ещук назвал «младшими товарищами», дружно захлопали крышками ноутбуков, задвигали стульями, встали и вышли. «Дисциплинка, однако», – не смог не оценить групповое выступление товарищей я. Мы остались в комнате одни. Ещук с минуту с видом, что что-то ищет, поперекладывал бумаги на столе, потом, так ничего эдакого и не найдя, поставил на стол локти, сложил пальцы шалашиком, и поверх них с легкой располагающей улыбкой посмотрел на меня. Постаравшись придать взгляду швейковскую идиотичность, я посмотрел на него в ответ.

Был майор Ещук немного, пожалуй, помоложе меня, с довольно крупными чертами слегка одутловатого лица, с начинавшей просвечивать сквозь тщательно зачесанные волосы лысиной. Глядя на это лицо, я понял, что не могу никак для себя его черты охарактеризовать – нравится мне это лицо или нет, приятно оно мне, или антипатично. Оно был какое-то… никакое, что для сотрудника одного из многочисленных наших «органов», надо полагать, было скорее достоинством, нежели недостатком. Единственное, что привлекало внимание на этом лице, были глаза – внимательные и цепкие, создававшие странное и неуютное ощущение немигающего взгляда, хотя, если присмотреться, становилось ясно, что с физиологией моргания у их обладателя было все в порядке. Под этим странным взглядом, наверное, всякий ощутил бы дискомфорт, и я не стал исключением. Но одно дело – испытывать неудобство, другое же – своему визави это показать. Я решил не доставлять майору Ещуку такого удовольствия, и пока он совершенно бесцеремонно сверлил меня глазами, я через маску Швейка как ни в чем ни бывало с улыбкой моргал ему в ответ.

– Ну, что же мы с тобой, Арсений Андреевич, делать-то будем? – наконец, вздохнув, произнес майор.

– Даже не знаю, Леонид Игоревич, что и ответить вам на этот непростой вопрос! – охотно подхватил я. – А что, что-то надо делать? И, кстати: а это ничего, что я с вами на «вы», товарищ майор? Не слишком, так сказать, фамильярно?

Мягкие, расслабленные черты Ещука мгновенно прорезались, затвердели, собрались, – сейчас я точно мог бы сказать, что это лицо мне неприятно. Но продолжалась эта метаморфоза совсем недолго, – майор быстро взял себя в руки, вновь выставив вместо себя истинного маску доброго дядюшки.

– Ну вот, снова вы за свое! – сочувственно улыбнулся он. – Ерничаете, скоморошествуете! А вот меня ваш друг Бранк давеча уверял, что Арсений Андреевич настроен на откровенный, задушевный, так сказать, разговор.

– А что, откровенный и задушевный разговор, в котором его участники обращаются друг к другу на «вы», вам представляется чем-то неестественным? – зло осклабился я, ощутив при весьма фамильярном упоминании майором полковника Бранка неприятное покалывание под ложечкой.

– Да и то верно! – рассмеялся, откинувшись на стуле, майор. – Какая разница – «ты», «вы»? Главное – суть вопроса, правда?

– Трудно не согласиться, – кивнул я. – Суть вопроса, пожалуй, важнее. Может быть, к ней, наконец, и перейдем?

– Легко! – расцвел в улыбке Ещук. – Только сначала необходимо принять кое-какие меры предосторожности.

Майор полез в ящик стола, – на секунду мне представилось, что он достанет оттуда пачку презервативов. Но на стол из ящика появилось чудное устройство в виде небольшого черного ящичка, напоминающего обыкновенный вайфай-роутер, только антенн на роутере было не две или максимум три, как я видел, а целых шесть.

– Что это? – спросил я. – Улавливатель мыслей?

– Если бы! – улыбнулся майор. – До такой миниатюризации создатели соответствующих технологий, к сожалению, еще не дошли. А много вопросов такая штукенция решила бы! Но это тоже полезный прибор – универсальная глушилка «Кайман-150». Сейчас мы его включим, и можно быть уверенным, что нас не запишет ни один микрофон в радиусе тридцати метров. Памятуя, так сказать, некоторые нюансы нашего первого с вами телефонного разговора.

Я вспомнил, как пытался поддеть Ещука тем, что записываю разговор, и усмехнулся. А майор тем временем воткнул в розетку шнур, и устройство замигало разноцветными лампочками.

– Ну, вот, – радостно потирая руки, сказал он. – Теперь можно и поговорить. Начистоту, так сказать.

– Ладно, майор, убедил, – махнул рукой я, глядя на шестирогую штуковину. – Давай начистоту.

– О, вот это по-нашему! – воодушевился тот. – Это я люблю! Безо всяких там интеллигентских штучек разных!

Мне показалось, что на волне внезапно разрешенного панибратства достанет сейчас майор из тумбочки початую поллитровку, заткнутую обязательно пробкой из газеты, пару не очень чистых граненых стаканов и по засушенному бутербродику с салом или загнувшейся черно-золотой шпротиной. Но – нет, до такой стадии радость майора по поводу победы над интеллигентщиной все-таки не доходила. А, может, просто водка уже кончилась.

– Ну, без штучек, так без штучек, – кивнул я. – Тогда, давай, майор, рассказывай, не темня, ради чего вы ко мне в офис приперлись, и что за тайны мадридского двора ты сейчас со мной перетирать собираешься?

Ещук снова внимательно посмотрел на меня, словно оценивая, можно ли со мной говорить о столь важных вещах, кои являются предметом предстоящего обсуждения.

– Даже не знаю, как и начать-то, – произнес он задумчиво. – Дело в том, что влез ты, Арсений Андреич, своим ботинком в чужой огород. Встал, так сказать, не на свою лыжню.

Я мысленно выдохнул. После того, как Бранк настоятельно порекомендовал мне скорейшим образом встретиться с Ещуком, я гадал, чем эта встреча закончится. Вернее, какой суммой отступного, ведь именно мзда была всегдашним предметом интереса правоохранителей, от которых до последнего времени прикрывал меня Бранк. И поскольку уровень этого наезда оказался Бранку не по силам, цифра могла быть крупная, несовместимая с моими возможностями, – когда еще будет контракт по спасительному Объекту? Но сейчас выходило, что дело явно не в деньгах, и я перевел дух.

– Не совсем понимаю, о чем идет речь, – угрюмо ответил я. – Точнее, совсем не понимаю.

– Ну да, ну да, – согласно и даже как-то с сочувствием закивал Ещук. – Понятно, что не понимаешь. Я объясню.

Он снова полез в стол, но вытащил из него на этот раз не электронный гаджет, а пухлый альбом в глянцевой обложке, в котором без труда угадывался один из томов строительного проекта. Половину суперобложки занимала красочная 3D фотография, представляющая собой здание, как бы уже построенное современными программными средствами визуализации. Альбом лег на стол для меня вверх ногами, но даже так я легко узнал это фото. Это был мой Объект. В груди, в черепной коробке, во всем теле на одной заунывной ноте заныл тревожный звук, удивительно похожий на сигнал, издаваемый кардиомонитором, когда у оперируемого внезапно останавливается сердце.

– Узнаешь? – спросил Ещук, поворачивая альбом ко мне.

Я с тоской посмотрел на него.

– Ты знаешь, что узнаю, – через силу усмехнувшись, сказал я. – И в чей же это я, интересно, огород с этой моей стройкой вступил?

Ещук посмотрел на меня и мне показалось, что в его взгляде мелькнуло сочувствие.

– Ну, фамилию я тебе назвать, как ты догадываешься, не могу, – ответил он. – Фамилия такая, что лучше ее вслух лишний раз, понимаешь, не произносить.

«Воландеморт?!» – хотел было уже зайтись в притворном ужасе я, но подумав, что майор про главного отрицательного персонажа саги о Гарри Поттере мог и не слышать, губить шутку не стал.

– Ну, здрасьте! – вместо этого скривил губы я. – Говорил: начистоту, без штучек, а сам? Писать нас не могут, а я никому не скажу, будь уверен.

– Что знают двое, то знает свинья, – с тонкой улыбкой процитировал хрестоматийную фразу группенфюрера Мюллера Ещук. – И на любой «Кайман-150» найдется «Кайман-160», а у меня строгая инструкция: бенефициара не называть. Могу только сказать, что сидит он очень, очень высоко.

– Что, неужели – сам?! – округлив глаза, потыкал пальцем в потолок я.

– Нет, не сам, – с укором посмотрев на меня, серьезно ответил Ещук. – Для самого вопросец мелковат будет. Но Кремль из окон человека, о котором мы говорим, виден. И, кстати, не только Кремль, но и гораздо более отдаленные районы нашей страны, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Дай догадаюсь, – усмехнулся я. – Это те районы, где зима заканчивается в июне, а наступает в августе? Где водятся лемминги и растет морошка? И где много людей живут в чудесных поселениях барачного типа, защищенных от агрессивной внешней среды колючей проволокой?

– Именно, – похабненько улыбнулся Ещук. – Рад твоей смышлености.

– Угу, – кивнул я. – Понятно. Ладно, обойдемся без фамилии. Но как я оказался на лыжне столь влиятельного человека? Я точно знаю, что всю дорогу шел по своей колее, ни с кем курсами не пересекался. Ошибки нет тут?

– Нет, к сожалению, – покачал головой Ещук. – Недоразумение – да, вышло, а ошибки нет. Вот ты с кем по поводу этого объекта общался? От кого о нем узнал? Кто тебе в бане «на зуб» пообещал, что госконтракт на него будет твой?

«Вот гады, все знают!» – с тоской подумал я, раздумывая, раскрывать моего «контакта» или нет.

– Не, майор, – наконец, сказал я. – Ты мне своего заинтересанта не светишь, я тебе – своего.

– Молодец! – одобрительно хохотнул Ещук. – Своих не сдаешь! Хвалю! Только нам и так все известно. Ведь так зовут чинушу твоего, верно?

И на листе бумаги майор карандашом размашисто вывел инициалы и фамилию чиновника. Как и следовало ожидать, данные были верные. Я поднял глаза от листа и молча посмотрел Ещуку в глаза.

– Можешь не отвечать, – хмыкнул тот. – Он сам уже во всем покаялся. Что по наущению своего бывшего зятя, сотрудника органов Виктора Бранка, решил воспользоваться своим служебным положением, и в нарушение существующего законодательства сфальсифицировал результаты закрытого конкурса на размещение государственного заказа на строительство объекта, который он курировал, на сумму три миллиарда с мелочью. Нужна была надежная строительная фирма с регалиями, которая и построит, и домашнее, так сказать, задание выполнит. С этой целью Бранк познакомил его с тобой. Преступный сговор состоялся 21-го мая прошлого года в Кузнецовских банях, под водку и девочек. Личности девочек, кстати, тоже на всякий случай установлены. Оговорен был и размер преступного вознаграждения чинуши, сиречь «отката». Начали с пяти процентов, сговорились на трех, верно?

«Верно, сука, все верно!» – подумал я Ещуку, с ненавистью глядя на него. Но внезапно майор, в течение этого монолога, очень напоминавшего обвинительное заключение, сверливший меня глазами вдруг, закинув руки за голову, откинулся на стуле и беззаботно рассмеялся.

– Арсений Андреич, да ты не парься! – воскликнул он. – Чего ты так напрягся? Глядишь на меня, как рысь на тетерку перед прыжком, аж страшно стало. Ни к кому из участников означенной сделки у нас претензий нет. В неофициальном, так сказать, порядке. Это по закону – преступный сговор, незаконное вознаграждение, коррупция. А по жизни – везде так, не хуже меня знаешь. Ну, не за восемьдесят же тысяч рублей в месяц чиновничество будет вертикаль власти укреплять, рейтинги и итоги голосования обеспечивать. Как в том анекдоте про гаишника – возьми на складе знак «40», и о зарплате больше не напоминай, верно? Да и тебе как выжить? Если не откатишь, кто-нибудь другой откатит. А у тебя фирма, компания, ты какие-никакие налоги платишь, рабочие места создаешь. То есть ты – социально значимая ячейка общей структуры. Если ты со своей компанией от отсутствия контрактов загнешься, хорошо никому не будет. Вот и получается, что хоть и поперек закона вы сговорились, а всем во благо. Симбиотическая, так сказать, связь. Туда, сюда, обратно – тебе и мне приятно! Коррупция, так сказать, как основа общественного благоденствия и форма государственного устройства.

Я смотрел на майора и не понимал: эти его разглагольствования – что это? Издевка? Бред? Стеб? Но тот был спокоен, уверен, расслаблен и ироническая усмешка не озаряла его лица.

– Если все в порядке, так в чем проблема? – угрюмо спросил я. – Давай уже ближе к делу, устал я от твоих политинформаций.

– Ага, давай, – согласился Ещук, возвращая торс к столу. – Проблема в том, что у высоко сидящего человека есть любимый сын, который недавно закончил строительный институт. И любящий отец решил к выпуску подарить отпрыску подарок. Ведь все любящие отцы что-то дарят своим оболтусам к окончанию института, верно? Вот ты что своему Кириллу подарил?

Я вздрогнул. И имя сына знает?

– Ну, машину, – сказал я.

– Вот, ты – машину! – радостно подхватил Ещук. – А тут, поскольку машина у молодого человека есть, и не одна, решил означенный товарищ подарить отпрыску… строительную фирму, во как! Пусть молодой инженер изучает стройку, так сказать, как Наполеон с холма, то есть сразу из кресла генерального директора.

– А то, что молодой выпускник в стройке ни хрена еще не смыслит, это папашу не беспокоит? – саркастически спросил я. – Выпускника мореходки да на капитанский мостик – верное средство, чтобы засадить судно на мель.

– Нет, не беспокоит, – отозвался Ещук. – Папаша справедливо рассудил, что епархия директора – деньгами распоряжаться, а кому грязь месить сапогами на стройке, завсегда найдется. Вон, например, Питкес твой – чем не руководитель стройки?

– При чем здесь Питкес? – снова вздрогнул я. – Какое отношение наша беседа имеет к Питкесу? Или арест Питкеса – тоже твоих рук дело?

– Не арест, а задержание, – назидательно поправил меня Ещук. – И мои руки здесь чисты. Но насколько я понял, вкратце ознакомившись с материалами, Борис Самойлович просто вляпался в твои с твоими подельниками из Министерства дела. Коллеги из ОВД ЦАО вас уже полгода пасли. По сути, ты сам своего главного подставил, отправив его с котлетой на передачу. Очень, очень неосторожно!

И с видом воспитателя, делающего «ай-яй-яй» несмышленышу, Ещук укоризненно покачал головой.

– Слушай, майор, а ты что, все-все про меня знаешь? – прищурился я на него.

– Ну, не все, но многое, – самодовольно улыбнулся Ещук.

– И что у меня в баке с грязным бельем, знаешь? – не удержался от подколки я. – И в ведре моем мусорном копался?

Ещук набычился, явно собираясь ответить в том же ключе, но взял себя в руки.

– Надо будет, я покопаюсь, – улыбнулся он. – Мне не в падлу. Но давай продолжим, а то время обеденное, жрать охота. На чем мы, бишь, остановились?

– На Питкесе, – буркнул я. – На том, какое он имеет отношение к нашей богословской беседе.

– Да, точно, – подхватил Ещук. – Так вот, Питкес твой будет строить, а сынуля нашего «Мистера Икс» – сидеть в директорском кресле да счета с платежками подписывать. Регулировать, так сказать, денежные потоки. Вот такое распределение обязанностей.

Я почувствовал, как закипает в груди глухое раздражение.

– Не понял я что-то, – сквозь зубы процедил я. – Какого это фига какой-то молодой поц, пусть он дважды сын трижды хрен знает там кого, будет в моем кресле сидеть?

– Не человек красит место, а место – человека, – подмигнул мне Ещук. – Компания, как ты понимаешь, нужна не просто абы какая, а с приданым, так сказать, с работой, с контрактами. Папе принесли на рассмотрение много вариантов, но он выбрал твой «Арми-Строй». В первую очередь, из-за этого контракта, разумеется. Большой, относительно несложный, прибыльный.

– И чего? – перебил я Ещука. – Компания-то моя тут при чем? Контракт еще не приписан, пусть берет любящий папель любую подходящую фирму, благо число им – легион, и заключает на нее этот контракт. Я уж, так и быть, отойду в сторонку, я не Дон-Кихот, с такими ветряками махаться – себе дороже. Так проживу, на мелочишке, на подножном корму. Так что компания моя, майор, твоим работодателям без надобности. А с контрактом – договорились, можешь доложить.

«Бля, насколько же прозорлив был Хэмингуэй! – с горечью подумал я. – Только попадется что-то стоящее на удочку, как сразу налетают акулы, мать их! Ну, и черт с ней, с этой Рыбой, подавитесь, суки!»

– Дело в том, – вздохнул Ещук, – что объект же этот ведомственный, ты знаешь. И поэтому конкурс по нему проводится не по 214-му федеральному закону о госзакупках, а совсем по другим правилам. Так вот, в отчетности этого Ведомства конкурс уже прошел, ты победил, и исправить эту отчетность невозможно, она наверх ушла. Не подписан еще этот госконтракт, но приписан уже к твоей «Арми-Строй». И моим, как ты выразился, работодателям этот контракт нужен вместе с твоей фирмой.

Он смотрел на меня, и сочувствия уже не было в его взгляде, а только одна лишь усталость, голод да желание поскорее с этим разговором закончить.

– Да не может такого быть! – заревел я. – Я еще бумаги не подписывал, печать не ставил! Как может неподписанный еще государственный контракт попасть в какую-то там гребаную отчетность! А если я его вообще не подпишу? Под трамвай попаду, например? Или просто – не захочу? Как тогда?

– Подпишешь, не подпишешь – какая разница? – раздраженно ответил Ещук. – Не имеет это уже значения. Если попадешь под трамвай – подпишет кто-то за тебя, свято место пусто не бывает. А будучи живым станешь упираться – можно и под трамвай угодить, дальше – по той же схеме. Смекаешь?

И Ещук уперся в меня немигающим, очень нехорошим взглядом. На стол, казалось, посыпались искры. Майор отвел взгляд первым.

– Ладно, насчет трамвая это я так, образно, – примирительным тоном продолжил он. – Ни о какой физике, конечно, не может быть и речи, у нас же правовое государство, верно? Но отказа тебе не простят, учти. Объект ты не построишь, тебе просто не дадут. Не будут принимать работы, и все. Задолбают всякими комиссиями, проверками. Ведь без нарушений строить нельзя, ты это лучше меня знаешь. Госконтракт с тобой расторгнут, попадешь в черный список. Потом у тебя в конторе появится очередной капитан или майор и нароет в твоих бумагах такое, от чего ты не отвертишься. Дело же не в том, насколько у тебя защищенная схема обналичивания, а в том, с какой высоты на тебя будет заказ. А заказ будет с о-очень большого высока, так что стезя Ходора тебе обеспечена. Подумай о семье. И о других людях. Которые с тобой работают, например. Надо будет ради тебя одного целый банк накрыть – накроют. Ну, а уж что Бранку твоему и его бывшему тестю эта история тоже так не сойдет – это будь спок. Их ты тоже прицепом потянешь, и мало им не покажется. И знать они четко будут, кто этому виной.

Огромная, неподъемная усталость навалилась на меня. Ее тяжесть согнула шею, заставила бессильно повиснуть голову. Чтобы хоть как-то сопротивляться это страшной, гнущей к земле силе, я упер локти в колени и так замер, словно приговоренный, ожидающий последнего свиста меча. Я услышал звук отодвигаемого стула, мягкие шаги Ещука, обходящего стол. Потом скрипнула столешница, на которую примостился его зад, и я ощутил его пятерню у себя на плече. Майор явно хотел выказать сочувствие, но мне страшно захотелось резким движением плеча сбросить эту соболезнующую горячую, немытую лапу, но сил не было.

– Так что это – единственный нормальный выход из создавшейся ситуации, – вздохнул у меняя над ухом Ещук. – Бескровный, так сказать.

Темнота застила мой взгляд, паркетины пола, которые я разглядывал последнюю минуту, расплылись перед глазами. Точно как давеча в разговоре с г-жой Нарцыняк, на меня накатило.

– Суки вы все! – произнес я тихо и внятно. – Суки драные. Расселись по Кремлям, правительствам, администрациям да антикоррупционным комитетам разным, накинули на всю страну намордник с коротким поводком и ухмыляетесь. Я все, что у меня есть, заработал честно, в точности по правилам игры, которые вы создали. А вы приходите и отбираете, как вражья стая, как продразверстка, как воры с бандитами, потому что приглянулось. Но вы хуже воров и бандитов. Те открыто действуют по своему кодексу, по понятиям, а вы законом прикрываетесь, кодексом уголовным, конституцией. В чистеньких рядитесь, а на самих клейма ставить негде. Раньше говорили: «Последнюю сигарету даже мусора не отбирают», вы все рвете, вам все нужно.

Во мне бурлила старая, накипевшая ненависть к всему тому, что я с младых ногтей отождествлял с государственной карательной машиной. От советских времен с их красивыми фильмами про милицию и кровавыми следами от разбитых голов на заплеванных стенах ментовских отделений. От бизнеса времен перестройки и начала девяностых, когда не могущие (а, может, не хотящие?) правоохранители не защищала от саранчовых набегов бритоголовой шпаны в трениках. От конца девяностых, когда силенки появились, когда внутренние органы возмужали, окрепли и, защитив от бандоты, навинтили на денежное вымя деловых людей свой собственный доильный аппарат. До внезапных представлений «маски-шоу» в моем офисе, которым в двухтысячные, казалось, не будет конца. До бесконечно, вроде бы, далекого мне Ходорковского, у которого забрали все за то, что рискнул подвергнуть сомнению объявленное с самого верха единственно правильным. До всех, по которому проехалась государева машина. Я поднял глаза на Ещука и закончил, вложив в слова всю эту ненависть:

– Ни дна чтоб вам, ни покрышки, гады, чтоб вы сдохли все!

– Это значит, что мы договорились? – несколько натянуто рассмеялся в ответ Ещук.

Он убрал руку с моего плеча, встал со стола и снова занял свое место с другой его стороны. Я молчал. Моя ситуация представилась мне узким и глубоким колодцем, в который я попал мановением высших злых сил: я упираюсь что есть мочи руками и ногами в осклизлые стенки, вправо-влево хода нет, и даже вниз нельзя, будет еще хуже, и остается только через силу, через вывернутые суставы и сорванные ногти карабкаться вверх, где, может быть, я увижу еще когда-нибудь небо и сделаю глоток свежего воздуха.

– Ничего такого я в виду не имел, – отрицательно покачал головой я. – Мне надо подумать.

– Подумай, подумай, – согласно закивал головой Ещук. – А чтобы тебе легче думалось, я тебе скажу, что люди, на которых ты сейчас злобные помои выливал, о тебе заботу проявили. В качестве компенсации за компанию твою тебе предложено десять процентов от прибыли с объекта. Естественно, после окончания контракта и подбития бабок. Или сто тысяч долларов единовременно, сразу после подписания всех бумаг. Так что насчет последней сигареты ты неправ.