Текст книги "Дотянуться до моря (СИ)"

Автор книги: Аркадий Гендер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 44 страниц)

Понедельничный визит Аббаса в «НСХ» несколько прояснил ситуацию, хотя многие вопросы так и оставил без ответа. Девочки-клерки долго рылись в документах, и в конце концов заявили, что сведения о том, что «Простором» был заключен договор на эту квартиру с Аббасом Эскеровым, в «НСХ» не поступали, и застройщик со спокойной совестью эту квартиру продал. «Вероятно, ошибка в отчетности, – пожимали плечами клерки, – такое бывает». Телефоны в «Просторе» по-прежнему не отвечали, а клерки снова пожимали плечами: с «Простором» и лично Жевуновым контактов не было уже месяца два, но по какой причине, они не знают. «Надо идти к Николаю Геннадьевичу», – подсказал один из них, имея в виду Остачного.

Попасть к тому оказалось не так легко, Аббас потратил на это две недели, и то подключив все связи. Когда, наконец, Аббас был удостоен аудиенции, выяснилось, что гендиректор совершенно не в курсе проблемы. По интеркому он раздал кому-то задание разобраться, сказал Аббасу, чтобы позвонил через недельку и дал понять, что аудиенция окончена. Все попытки Аббаса, прекрасно умевшего навязать собеседнику свой сценарий разговора, разбивались о холодный взгляд очень светлых, по образному выражению Аббаса, «белых» глаз Остачнего. Единственное, чего удалось добиться, это номер мобильного телефона гендиректора и милостивого разрешения «звонить, не стесняться».

Когда через неделю Аббас позвонил Остачнему по его «наипрямейшему» номеру, тот оказался переадресован на офис, где сказали, что Николай Геннадьевич болен. Болел г-н Остачний две недели, после чего убыл в плановый отпуск. Аббас психовал, дома вечерами напивался, кричал, что ненавидит эту «гребаную однушку», в полночь брал такси и ехал в «Кристалл», возвращаясь в лучшем случае под утро, а то и вечером следующего дня. В ноябре Остачний, наконец, принял Аббаса во второй раз. Сухо извинившись за то, что обозначенная при первой встрече неделя несколько затянулась, Остачний сообщил, что проверка проведена и суть дела выяснена. Оказалось, что компания «Простор», около трех месяцев назад под предлогом малой выгодности совместного бизнеса разорвавшая агентский договор с «НСХ», последние полтора года утаивала от партнера истинный объем продаж квартир в домах, возводимых «НСХ», примерно о каждой третьей проданной квартире просто не сообщая. Соответственно, «НСХ» продавала эти квартиры сама и, таким образом, образовалось значительное количество квартир, проданных по два раза. Одним из добросовестных покупателей, попавшихся на удочку мошенников, оказался г-н Эскеров А.М. Руководитель «Простора» г-н Жевунов с полученными таким образом деньгами (более 10 миллионов долларов!) скрылся в неизвестном направлении и на связь не выходит. Таким образом, с юридической точки зрения «НСХ» никаких обязательств перед господином Эскеровым не имеет, хотя он, Николай Остачний, о создавшейся ситуации очень сожалеет. Но все, так сказать, претензии к Жевунову. На месте г-на Эскерова он бы оспорил свои права на квартиру в суде, но насколько ему известно, «одноквартирник» Аббаса уже зарегистрировал право собственности на свою недвижимость и, скорее всего, суд займет его сторону. После чего «белый» взгляд г-на Остачнего снова показал Аббасу, что тема исчерпана. Но на это раз Аббас не собирался уходить просто так, не солоно хлебавши. Он в глаза сказал Остачнему, что не слишком доверяет информации последнего о том, что Жевунов скрылся в неизвестном г-ну Остачнему направлении, потому что Аббас очень хорошо осведомлен о неформальных связях между Остачним и Жевуновым. Но даже не это вселяет в Аббаса уверенность, что г-ну Остачнему местопребывание г-на Жевунова хорошо известно, а то, что при неограниченных возможностях тестя г-на Остачнего вычислить это место не составляет ни малейшего труда. При этих словах Аббасу показалось, что непроницаемый взгляд Остачнего дрогнул. Однако он сказал, что не совсем понимает намеков гостя, однако же предлагает «заскочить через недельку», уточнив, что под понятием «неделя» подразумевается именно семь дней, а не какой-нибудь другой временной промежуток.

Но ждать семь дней Аббас не стал, а обратился к помощи Прокопича по ментовской линии и Жоры-Скальпа – по бандитской, и там, и там заявку щедро простимулировав. Подавать иск против Жевунова он не спешил, зная, что таких исков уже три десятка, и хотя уголовное дело по факту мошенничества протии Жевунова уже открыто, его поиск ведется ментами спустя рукава. Ясно было, что была указка не усердствовать, – мошенник, «кинувший» около сотни клиентов, даже не был объявлен в федеральный розыск. В этой ситуации Аббас справедливо полагал, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Подтвердил это и Остачниий, на очередной встрече с твердым взглядом (видимо, получив «добро» от высокого тестя) заявивший, что его поиски г-на Жевунова к успеху не привели, и посоветовал обратиться в правоохранительные органы.

Результат от ментов и бандитов пришел почти одновременно – видимо, и те, и те, пользовались агентурой, работающей на обе стороны. Жевунов скрывался в Самаре, вернее, жил припеваючи, официально взяв фамилию жены и став Клокиным. Аббас сел в свою «шестьсот пятидесятую», и через одиннадцать часов бешеной гонки был в городе на Волге. Жевунов-Клокин визита Аббаса явно не ждал, хотя сильно удивленным не казался. Аббасу не пришлось даже объяснять причину своего появления, потому что хозяин вынул из сейфа явно заранее подготовленные материалы, из которых ясно следовало, что деньги за квартиру Аббаса «Простор» на расчетный счет «НСХ» перечислил сполна. Венцом доказательств, что документы – не липа, была платежка с синей (настоящей, чернильной, а не рисованной на принтере!) отметкой Сбербанка об оплате. «Все претензии к господину Остачнему», – словно говорил Аббасу потный бегающий взгляд Жевунова-Клокина.

Да, Остачний был серьезной фигурой, и «наехать» на него силами, имеющимися в распоряжении Аббаса, было немыслимо. Об это прямо заявил Жора-Скальп, сказав, что в бодании с РУБОПом шансов не больше, чем у бультерьера против паровоза, а Прокопич напрямую посоветовал «забыть о бабках, потому что жизнь конкретно дороже».

– Я не знаю, почему Аббас не послушал советов умных, опытных людей, – сокрушенно крутила головой Ива. – Я тоже ему говорила: ну ее к черту, эту квартиру, забудь, это всего лишь деньги, заработаешь еще! Он соглашался, а потом вскакивал и кричал, что его никто еще в этой жизни не имел, и он не может допустить, чтобы его так поимели. И потом – я говорила, мол, заработаешь, но это я хотела поддержать его, потому что с деньгами у нас становилось все хуже и хуже. В начале 99-го он дал мне банковскую карточку и сказал: трать – не сколько хочешь, но сколько нужно, и я год проблем не знала. В конце года он сказал, что я транжира, и карточку у меня забрал. Не знаю, я ни копейки лишней не потратила. У них тогда ни с того, ни с сего натянулись отношения с Сашей Качугиным и особенно с Ритой (я предполагал, почему у Аббаса могли натянуться отношения с Ритой, но вслух, разумеется, не сказал), и Саша перестал давать Аббасу объекты. А еще он несколько раз крупно проиграл в казино, в общей сложности тысяч пятьдесят, может, больше. Год назад, думаю, он оставил бы Остачнего в покое и просто купил бы новую квартиру, но к концу 99-го денег уже не было. И – главное, это его: «Я не позволю, чтобы меня поимели, я вопрос решу». Вот и решил.

Аббас пошел к Остачнему и выложил на стол документы, полученные у Жевунова. Сказал, что суд «НСХ» однозначно проиграет, деньги придется вернуть плюс заплатить моральный ущерб. После решения суда он, Аббас Эскеров, постарается подать иск против самого Эн. Гэ. Остачнего по факту мошенничества. «Шансов немного, но нервы и репутацию я вам попорчу», – открыто заявил Аббас. Даст материал против Остачнего в газеты – в «МК» Хинштейну и в «Коммерсантъ» Тополеву. И, последнее: Аббас запишется на прием к теперь уже Министру внутренних дел Рубайло и все расскажет ему про проделки его зятя.

Остачний испугался. «Ну, зачем так-то? – примирительно заюлил он, не глядя Аббасу в глаза. – Разумеется, мы можем договориться». И – пообещал Аббасу, что вернет деньги. «Вы твердо даете мне в этом честное мужское слово?» – переспросил Аббас. «Даю слово», – в точности, как герой актера Леонида Марков в фильме «Долг», сказал Остачний. Аббас поверил, и это была точка невозврата.

Вся зима, весна и начало лета 2000-го были посвящены встречам Аббаса с Остачним по вопросам урегулирования проблемы. Сначала Остачний предлагал квартиру, и Аббас ездил по объектам «НСХ», смотрел разные варианты. Но ни один из них в итоге не устроил, и все вернулось к деньгам. Потом оказалось, что денег в кассе нет, и надо подождать «недельку-другую», пока не продастся какая-нибудь квартира в одной из новостроек. Наконец, в начале июля Остачний позвонил и сказал, что он готов отдать первый транш – пятьдесят тысяч долларов. Встречу назначили на 12 июля в офисе «НСХ».

– Я отвела Дашку в школу и сидела дома, а Аббас уехал встречаться с Остачним, – говорила Ива. – Он был в прекрасном настроении, вечером мы обсуждали покупку новой квартиры, даже лучше, чем та, злосчастная, и дешевле. Прямо от Остачнего Аббас собирался ехать к застройщику делать первый взнос. Но вместо этого через три часа он вернулся домой в сопровождении кучи ментов и в наручниках. Мне он успел сказать, что Остачний его подставил, и ему «шьют» 163-ю статью, вымогательство, до 14 лет. Менты сунули мне под нос ордер на обыск и закрыли меня на кухне, но все было слышно. Они начали шмонать, но долго не искали, потому что в бельевом шкафу у нас обнаружился пакет с кокаином, или героином, не знаю. Все загалдели, полезли к Аббасу в джинсы и вытащили у него из заднего кармана еще пакетик с порошком. Аббас закричал: «Суки, подстава!», но понятые, которые были с ментами, закивали – мол, видели, видели. Они и меня спрашивали, давно ли мой муж употребляет наркотики? Я отвечала, что, конечно, мой муж не употребляет наркотики и что всем очевидно, что пакеты нам подбросили, а их главный так серьезно сказал понятым, что, наверное, я тоже наркоманка. Я спросила, не наркоманка ли, по его мнению, также и наша семилетняя дочь, на что мент сказал, что он это вполне допускает, и что таких, как мы, нужно лишать родительских прав. Аббас сидел на табуретке посреди комнаты с руками, скованными за спиной, и был в полной прострации. И тут один мент, типа, сочувствующий, предложил ему попить. И я, же дура, не сообразила тоже! Он пошел на кухню, налил воды в стакан и чего-то замешкался. Принес стакан, дал Аббасу – тот выпил взахлеб, текло по подбородку, – понятно, сушняк какой от таких нервов. И тут как закричит: «Вода горькая, вода горькая!» Вскочил с табуретки, согнулся, типа, хотел блевануть, но наручники же, два пальца в рот не сунешь. Его усадили, прижали к табуретке. Старший мент говорит так серьезно и радостно: «Ну, вот, теперь не открутишься, наркоман проклятый! Давайте, товарищи, подписывать бумаги». И все – понятые подписали. Я прочитала – в шкафу якобы нашли полкило героина, а в кармане у него – полтора грамма кокса. Я знаю – это гигантские количества. Аббаса забрали, он в дверях посмотрел на меня с такой тоской, до сих пор душу рвет. Вчера утром позвонил этот мент, сказал, что ему предъявили обвинение по статье 163 часть 2 и по 228 в особо крупных размерах, это наркотики. По первой ему светит семь лет, по второй – вообще десятка.

И, видимо, не в силах больше сдерживаться, Ива зарыдала. Мужики снова заскрипели шеями, ожгли меня осуждающими взглядами – эх, что ж ты такую кралю плакать заставляешь? На аборт денег, что ли, жалко? Теперь я хмуро крутил по скатерти стакан, – ну, не по голове же ее гладить в утешение, в самом-то деле?! Да, дела-а… Кроме как «полный пи…дец» и сказать-то нечего.

– Чем я могу помочь? – наконец, по-деловому спросил я.

– Да я даже и не знаю, – гнусавя. ответила Ива, с помощью платка борясь с тем, что текло из глаз и из носа. – Денег я не прошу, хоть дома ни копейки, денег обещал Борис дать. Ездить нужно по всяким делам, туда-сюда, передачи возить, мне не на чем. Адвокат нужен, нет у вас знакомого хорошего адвоката?

Я тут же бросился звонить Ведецкому, хотя прекрасно помнил, что Александр Алексеевич – не «уголовник», а «гражданский» адвокат. Ведецкий ответил, выслушал, сказал, что, разумеется, у него есть хороший знакомый – прекрасный адвокат по подобного рода делам и сразу же продиктовал телефон. Ива записала номер и подняла на меня глаза, полные благодарности.

– Я очень благодарна вам, Арсений Андреевич, – сказал она, – что вы приехали, что выслушиваете тут мои сопли и предлагаете помощь. Я примерно представляю, на чем испортились ваши с Аббасом отношения и прекрасно понимаю, что он был… как бы это сказать… неправ. Вы – благородный человек. Не уверена, что на вашем месте Аббас поступил бы так же.

Я сдержанно кивнул, хотя на самом деле мне очень, о-очень приятно было слышать такое про себя. Или – такое из уст Ивы Эскеровой?

Весь остаток лета я мотался с Ивой по делам ее мужа и, если бы не Питкес, это не могло бы не отразиться на бизнесе. Но Самойлыч был надежен, как Третьяк в воротах, а мы ездили к адвокатам, встречались с журналистами, милицейскими чинами, просто с нужными людьми. Через одного телевизионщика – бывшего ВИДовца, которому мы на «ура» сделали одну из первых Аббасовских квартир, вышли на известного юриста-правозащитника Харчевского. Правда, правозащитник делом заниматься отказался, сославшись на то, что как-то все грязновато, наркотики, на самом деле шепнув другу-ВИДовцу на ушко, что переть против «сам знаешь кого» – он не Александр Матросов, отнюдь. Через Жору-Скальпа, с которым и у меня сохранились наилучшие отношения, закинули в СИЗО, где держали Аббаса, «маляву», о том, что этот человек, хоть не из «пиковых», но непростой, и относится к нему нужно с уважением.

Следствие шло в направлении, похоже, указанном лично товарищем Министром, и как ни старались адвокаты, заменить Аббасу меру пресечения с «содержания под стражей» на «подписку о невыезде» не выходило. Самым главным аргументом обвинения было то, что в организме Аббаса были обнаружены опиаты – напоить задержанного «заряженной» водичкой у ментов вышло на славу. Следак-капитан рыл землю, не принимая никаких доказательств защиты, упорно ведя дело к передаче в суд именно по этим статьям, обе из которых были в те годы очень «популярны» у судей – статистика «посадок» по ним не предвещала «вымогателю-наркоману» ничего хорошего.

За это время мы с Ивой очень сблизились, в смысле – подружились. Она оказалась гораздо умнее, чем я представлял ее раньше, может быть, потому, что сейчас ей не нужно было прятать мозги за вывеской примерной матери и домохозяйки. Или, может быть, потому, что ее не подавлял сейчас своим интеллектом Аббас? А еще она могла понять и поддержать какую-нибудь шутку с закавыкой, и пошутить сама, и у нас получалось долго и непринужденно обсуждать разные темы без того, чтобы неловкое молчание повисло между нами. Мы почти сразу и очень органично перешли на «ты». Мне было с ней – хорошо? Пожалуй, «немного» не то слово, – скорее, комфортно, и я был абсолютно уверен, что и ей со мной – тоже. Как бы о ни было, в спектре моих наблюдений за Ивой Эскеровой явно начали проступать цвета интереса к ней, не только как к женщине, но и как к личности.

Адвокаты говорили, что никак нельзя допустить, чтобы в суд Аббаса привезли из тюрьмы – и примета плохая, да и дожидаться суда дома или в душной общей камере – как говорят в Одессе, две большие разницы. Поскольку решить этот вопрос через следователя возможным не представлялось, начали искать заходы, что называется, «через верх». В результате через адвоката, которого посоветовал Ведецкий, вышли на одного из заместителей прокурора Москвы, старого дедушку, скоро уходившего на покой. За 65 «штук» зелени – внучке на квартиру – дедушка согласился подписать постановление об освобождении из-под стражи. Деньги дал Борис, и 10 ноября, на «День мента», Аббаса выпустили.

Мы встречали его втроем – Ива, Борис и я. Было холодно, зима в тот год пришла рано. Ждали с 8 утра, точно зная, что постановление попало в тюрьму еще накануне вечером. К полудню весь запас тем подисчерпался, и напряжение просто звенело в салоне Мерседеса Бориса. Ива хмурилась и кусала заусенец, Борис выбивал пальцами на руле нервную дробь. Наконец, в четверть первого медленно, словно нехотя, в воротах СИЗО открылась неприметная калитка, и из нее вышел Аббас. Он был одет в какие-то немыслимые треники и толстый вязаный свитер, на его стриженой голове набекрень сидела лыжная шапочка с помпоном, за плечами болталась классическая «бичовская» котомка. У него отросла приличных размеров борода, и сейчас вполне подстать своим «ФИО» он напоминал кавказского боевика, спустившегося с гор. Он стоял, жмурился от яркого света и оглядывался по сторонам, ища взглядом встречающих. Ива, схватив припасенную для мужа куртку, рванула из машины, Борис – вслед за ней. Я навстречу Аббасу не пошел, а просто вышел на морозный свежий воздух. У него приняли котомку, накинули на плечи куртку и повлекли к машине. У меня слегка екнуло в груди, – не так я представлял себе нашу возможную встречу. Хотя, честно говоря, я ее себе никак не представлял. Аббас подошел, поднял на меня воспаленные глаза, протянул руку: «Здравствуй, Арсений Андреич! Вот такая вот… эпидерсия!» От него непередаваемо густо пахло тюрьмой. Я пожал протянутую руку, встретился с ним глазами. «Ну, что, доволен?» – читалось в его взгляде. Я отнял руку – никаких подобных победоносных чувств я сейчас не испытывал. Аббас загрузился в Мерседес, вслед за ним – Ива и Борис, хлопнули двери. Ощущая некоторую досаду от того, что вот как будто только что шли вместе дружной компанией, и вдруг тебе говорят: «Ну, ладно, ты уж дальше сам как-нибудь», я неловко помахал всем в Мерседесе и направился к своей машине. Краем глаза я заметил, как на заднем сиденье Ива что-то экспрессивно говорит мужу. Я уже отошел на десяток шагов, когда за спиной голос Аббаса позвал меня: «Арсений Андреич!» Я обернулся. Его бледное бородатое лицо высунулось в открытое окошко заднее двери. «Арсений Андреич, ты извини, сейчас не до политесов, честно говоря, ни о чем, кроме горячего душа, думать не могу. Приходи вечерком к Софе, посидим, выпьем, как говорится, о делах наших скорбных покалякаем!» Я посмотрел на бывшего друга и компаньона и понял, что ни в коем случае не хочу ни о чем с ним калякать. Просьба Ивы помочь выполнена, ее муж на свободе, и я могу больше не быть его делами озабочен. Мавр сделал свое дело, мавр может с чистой совестью удалиться. Я объяснил, что вечером занят, что у меня важная встреча, а потом совещание, но в окне, оттеснив грудью мужа, появилась Ива. «Арсений Андреич! Я прошу тебя… вас – приезжайте к нам вечером обязательно. Вы столько сделали для Абика и для меня, я просто не могу представить, что праздничный ужин пройдет без вас!» Ее взгляд был… В общем, отказать такому взгляду было невозможно. Я кивнул: «Я приду. К семи? Хорошо».

Вечером в квартире на Перекопской на столе был знаменитый Софин жареный судак с вареной картошечкой, Ивины домашние разносолы и много водки. Аббас был уже вымыт и выбрит, от него не пахло тюрьмой, а лицо без душманской бороды казалось каким-то скукоженным. Он на удивление мало пил и ел: «Отвык!», и отсутствующим взглядом глядел куда-то в центр стола. Софа, Борис и Ива много говорили о перспективах дела, о некоем новом адвокате, который якобы гарантирует положительный исход в суде, и том, и о сем. Я молча пил, беседа вокруг текла, меня совершенно не задевая. Я исподтишка наблюдал за Ивой – она была совсем прежней, плюшево-домашней, сидела близко рядом с мужем и не сводила с него преданных глаз. С каждой рюмкой иголка глупой и недостойной ревности все глубже втыкалась в мое сердце. Я злился на себя, но ничего поделать не мог.

– Ладно, расскажи хоть, как нынче в российских тюрьмах сидится, – чтобы хоть как-то разбавить свое неловкой молчание, спросил я. – К чему быть готовым, если вот так вот, как тебя, на ровном месте, без объявления войны?

Все почему-то сразу замолчали, испуганно глядя на того, кому был задан вопрос. Но Аббас только налил себе рюмку и, уперев руки в колени (вылитый Евгений Леонов из «Джентльменов удачи»), ответил:

– Знаешь, Арсений Андреич, готовиться надо к тому, чтобы быть злым! Злым и сильным. Вот знаешь, какой я вывод сделал, просидев четыре месяца в тюрьме? Что я – сильный. Там же как – мужики, блатные и отморозки, короче, «братва». Поскольку я сидел по «уважаемой» статье, те стали вокруг виться, типа, что да как, давай с нами. А я им сказал: «Вы не братва, вы – ботва»! Ни с кем я не там не дружился, и ни под кем не ходил. И – выжил, и дольше бы выжил. Потому что я – злой и сильный. И Остачнего, суку, я урою, век воли не видать! Плевал я на Рубайло! Он мне слово дал, и кинул, такое не прощают. Урою, и поссу на его могилу. За это – выпьем!

За такой сомнительный тост я пить не стал, Ива тоже не прикоснулась к рюмке. Борис выпил, а Софа только испуганно подняла рюмку, но увидев нашу с Ивой реакцию, тоже поставила ее обратно. Говорить было не о чем и не хотелось, я встал и начал прощаться. Аббас, не вставая с места, меланхолично протянул мне вялую руку. Провожать меня вышла Ива, ее глаза, только что за столом светившиеся счастьем, были грустны. «До свидания, Ива Генриховна, – сказал я. – Будут проблемы, звоните». Ива кивнула и совершенно неожиданно быстро поцеловала меня в щеку.

Снова я увидел Иву на суде весной следующего года, но у нас не получилось обмолвиться даже двумя словами, – я опоздал, и она, уже дав показания, сидела в зале суда. На меня налетел Аббасов адвокат с последними инструкциями, как отвечать на вопросы судьи, и почти сразу меня вызвали. Я видел Иву в течение коротких секунд, пока шел от двери к свидетельской трибуне. Я улыбнулся ей глазами, в ответ она чуть-чуть вздернула подбородок, и самую малость приподнялись уголки ее рта. Я успел заметить, что выглядела Ива постаревшей и усталой.

Больше полугода я ничего о семье Эскеровых не слышал. Да и дел было невпроворот, стройка набирала ход, требовала к себе всего внимания, на дела прошлые просто не было времени. И когда в апреле 2001-го Ива неожиданно снова позвонила мне, я мог бы поклясться, что со времени нашей последней встречи прошло, ну, может быть, месяц или полтора, но уж никак не такой большой срок. На вопрос «Как дела?» Ива поведала, что дела плохи, денег нет, суд еще не закончился, адвокаты сжирают все. Нет даже машины, так любимый ею «БМВ» пришлось отдать за долги Борису, на оставшейся Софе от Мераша «трешке» – ВАЗ 2103, Аббас ездить отказывается. Главное, что нет работы, с Качугиными Аббас окончательно «разосрался», обвинив их в том, что ему задолжали 50 тысяч баксов. Качугины это категорически отрицают, со своей стороны обвиняя Аббаса в том, что тот не отработал какой-то аванс на такую же сумму. Аббас прилюдно назвал Качугиных «пи…расами» и заявил, что «стрясет» с них деньги «по-любому», с тех пор они друг с другом не общаются, официально находясь в состоянии войны. Денег в семье нет, Борису должны еще тридцатку, он требует, чтобы Аббас продавал квартиру на Шокальского, всей семьей перебравшись к Софе, Аббас на этой почве разругался с Борисом тоже. Дескать, Борис взял «бумера» стоимостью 120 тысяч только в погашение долга прокурору, и Аббас при матери обвинил ее брата, что тот на своем племяннике зарабатывает. Софа донесла, что Борис назвал племянника «свинтусом неблагодарным», и заявил, что пальцем больше не пошевелит, пока Аббас с ним не рассчитается. Поскольку Аббас на звонки Бориса не отвечает, тот названивает ей, Иве и требует денег. «Я уж думаю, натурой, что ли, предложить ему заплатить? – невесело усмехнулась Ива. – Борис еще тот кобель, не откажется. Только сколько времени придется расплачиваться? В общем, жопа». «Чем я могу помочь?» – задал ставший уже дежурным вопрос я. Ива объяснила, что Абик уже давно хочет извиниться передо мной и попроситься на работу на любых условиях, но боится, что я ему откажу. Думать тут было особо нечего – опыт, память, чутье подсказывало, что нужно было отказывать. «Пусть он позвонит мне, – вместо этого как-то сами собой, выскочив из-под контроля сознания, произнеслись слова. – Я дам ему работу».

Я пожалел о том, что сказал, в ту же самую секунду, как положил трубку. Но – она так благодарила, в ее тоне было столько… хорошего, доброго, что жалел я недолго. Да и во что плохое могло вылиться такое возобновление отношений? Разумеется, ни о каком личном сближении не могло быть и речи, сугубая прагматика – он работает, я плачу деньги. Не работает – не плачу. Тем более, что один мой хороший недавний знакомый по фамилии Сестрин, поставщик строительных материалов на мои объекты, зная об огромном опыте проведения «Арми-Строем» люксовых квартирных ремонтов, попросил отремонтировать только что купленную квартиру. Отказывать было неудобно, но в штате компании не осталось ни одного «квартирного» прораба из бывших, а вновь набранный мною стафф знал, как лить бетон и монтировать тяжелые металлоконструкции, но в высококачественной элитной отделке разбирался не лучше, чем негр из племени «тутси» в бордосских винах. Заниматься самому этим было совершенно нереально, так что Аббас приходился очень в пору. Везунчик, черт – не будь Сестринского заказа, пришлось бы мне Иве все-же отказать. Так Аббас снова, как много лет назад, появился в моем кабинете.

Мы сухо пожали друг другу руки, я ввел его в курс дела, он сказал: «Все понятно».

– Все материалы приобретает по твоей заявке отдел снабжения, все по безналу, никаких наличных, – перешел к щекотливой финансовой стороне взаимоотношений я. – Зарплата рабочих – только в конторе, строго по ведомости.

– Боишься доверять мне деньги? – прищурился Аббас. – Думаешь, в казино проиграю?

– В конторе такой порядок, – сухо ответил я, не желая ввязываться в дискуссии.

– Но может оказаться, что снабжение протормаживает, или везет не то, что нужно, – не унимался Аббас. – А я теперь снова на колесах – езжу на батиной дряхлой «трешке», пришлось наступить на горло гордости. Так что я могу в любой момент смотаться на строительный рынок, что-то оперативно купить, привезти. Снабжение все равно не обеспечит вовремя всеми мелочами, могут быть проблемы.

– Снабжение справится, – закрыл тему я. – Не справится, будем решать задачи по мере их поступления.

Аббас с виду равнодушно пожал плечами, но было видно, что он уязвлен. Я решил подсластить пилюлю и рассказал ему, как мне представляется оплата его труда. Поскольку определиться с достойной зарплатой сотруднику с такой квалификацией было непросто, я предложил следующую схему: ежемесячно Аббас получает 1500 долларов – не в качестве зарплаты, а в виде аванса, после окончания объекта определяется прибыль и делится пополам, авансы вычитаются из его доли.

– Логично было бы мои авансы включить в себестоимость, – сразу попытался ревизовать условия Аббас. – Ты же ведь все равно какому-то прорабу зарплату был бы вынужден платить, верно? А при расчете прибыли зарплата ИТР, как известно, учитывается в затратах.

– С каким-то прорабом я не стал бы делиться прибылью, – ответил я. – Так что будет так, как я сказал, или никак.

– О, конечно! – рассмеялся Аббас, картинно поднимая руки верх. – Разумеется, хозяин – барин. Могу идти?

– Да, – коротко ответил я, делая вид, что углубился в бумаги.

Аббас встал, подошел к выходу, обернулся.

– И все-таки жизнь – забавная штука, шеф, – сказал он, держась за ручку двери. – Уж если она чего придумает, от нее не убежишь. Вот, как ни крути, снова мы с тобой дольщики, компаньоны, так сказать. А ведь когда – помнишь? – зимой на крыльце «Зурбагана» расставались, никто из нас не мог о таком подумать, верно? Ан нет – круг замкнулся, и мы снова вместе.

Сердце неприятно сжалось – оказывается, эти воспоминания до сих пор причиняли мне боль. Я поднял глаза от бумаг, посмотрел Аббасу в глаза – намеренно безразлично, как смотрят не на человека, а на выключатель на стене.

– Мы рядом, но не вместе, – уточнил я. – Ты сделал все, для того, чтобы вместе мы никогда больше не были.

Он помолчал, потом как-то непонятно усмехнулся, и вышел. «Ты Катю, что ли, имел в виду, шеф?» – совершенно отчетливо послышалось мне в его усмешке. Да, удивительно, как умел этот человек, даже ничего не сказав, оставить последнее слово за собой! Снова, как много лет назад, карандаш затрещал и сломался в моих пальцах.

Месяца два все было нормально, я даже пару раз звонил Сестрину, и тот – чувствовалось, что искренне, благодарил меня, что я поставил заниматься его квартирой такого «тонкого, знающего и благорасположенного» человека, как Аббас. Я успокоился, и интересоваться делами у Сестрина перестал.

Примерно в это время Аббас как-то испросил у меня аудиенцию, и на ней произнес фамилию Пирогов. Я помнил, это был наш прошлый заказчик, оказавшийся очень большой шишкой – представителем президента в верхней палате парламента.

– Ту квартиру, которую мы ему тогда делали, он дочери отдал, – с энтузиазмом расписывал крутость Пирогова Аббас. – Сейчас купил себе хату двести метров в «грубберовской» башне на Новом Арбате, и недостроенный дом в полторы тысячи метров в Жуковке. О-очень сильно поднялся Пирогов, о-очень! Будем Пирогову жилищные условия улучшать, шеф?

Я задумался. Конечно, информация была очень заманчивая, тут объемов работ было на четыре-пять миллионов долларов, и хоть загрузка у компании сейчас была почти полная, такими деньгами брезговать нельзя, можно и пробросаться. Но я уже видел, как Аббас будет выкручивать мне руки, что делать квартирные ремонты, да таким людям, как Пирогов, по той же схеме, как мы строим ангары для «Тэты», нельзя. Тут нужно тонко, гибко, ювелирно. Управление должно быть оперативным, реакции – мгновенными. С нашим косным снабжением далеко не уедешь, – они везут очень долго, дорого и в результате часто привозят не то, что надо. Аббас мне все уши прожужжал историей о том, как он заказал на объект «поддон», имея в виду душевой поддон, а снабжение привезло ему деревянный поддон – палету, на которых перевозят сыпучие грузы в мешках. Посмеялись, но мне было не до смеха – Аббас явно вел к тому, что управление, сиречь – деньги, должны быть в его руках. Иначе он такого человека, как Пирогов, ублажить не сможет, ведь Пирогов захочет, чтобы его объектами занимался только Аббас, и никто другой. Да и вообще иметь дело с таким могущественным человеком небезопасно. Поэтому я отнесся к информации Аббас сдержанно, тем более, что конкретики пока не было никакой. «Так я не понял, мне заниматься Пироговым, или нет?» – несколько раздраженно спросил Аббас. «Занимайся», – ответил я. На том и закончилось.