Текст книги "Дотянуться до моря (СИ)"

Автор книги: Аркадий Гендер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 44 страниц)

Дела у нас шли великолепно, и совершенно очевидно было, что качественный скачок произошел с приходом в компанию Аббаса. Я долго думал над этим обстоятельством в разрезе справедливого вознаграждения ему за это. Как менеджер проектов, ведущий одновременно полтора десятка объектов-квартир, Аббас получал в месяц до пяти-шести тысяч долларов, но это было несравнимо с прибылью, которую он приносил организации – то есть, нам с Сашей. Всю ее мы с Качугиным вкладывали в торговлю итальянской сантехникой, аксессуарами и кухонной мебелью, избегая таким образом необходимости кредитоваться под бешенные проценты. Где-то на рубеже девяносто пятого и шестого годов мы заказали комплексный аудит, аналитику и перспективный план нашего бизнеса, который показал, что при неизменных темпах роста к концу девяносто восьмого года только торговый оборот только достигнет 30 миллионов баксов, общий со строительством – 50-и, а мы с Сашей, как совладельцы такого бизнеса, сами будем «стоить» по несколько миллионов долларов. В отдельном, секретном разделе исследования речь шла о том, что такой по размеру бизнес просто необходимо выводить из-под крокодильского российского налогообложения в офшорную зону – на Кипр, в Гонконг или BVI. Сделать это было легко, стоило – копейки, перспективы были самые радужные. Именно после изучения этого обширного доклада, учитывая, какую роль в этих перспективах сыграл приход в компанию Аббаса, я предложил Саше Качугину сделать того компаньоном, впрочем, младшим, с 20 % процентами участия. Саша даже не удосужился выслушать аргументы в пользу моего предложения, а отказал сразу и бесповоротно. Я спросил о причинах, но Саша от прямого ответа уклонился. Я сказал, что намерен настаивать, и тогда Саша «просыпался», что Аббас не нравится Рите, и что Рита никогда не согласится, чтобы тот был ее компаньоном. Я спросил, почему, – и Саша ответил, что у Риты это физиономистическое. Я не стал говорить, что это какой-то бред собачий, вместо этого осторожно намекнув, что, вообще-то, Рита нашим с ним компаньоном не является. Саша долго жевал, но потом сказал, что уже является – де-факто и скоро станет де-юре. Ведь он, Саша, волен делать со своей долей все, что захочет, верно? «Разумеется», – сказал я, и разговор на этом закончился. Я еще не знал, чему предвестником будет это разговор.

Ощущая перед Аббасом определенное чувство вины за то, мне не удалось сделать его партнером, я единоличным решением поднял ему зарплату. Аббас, разумеется, поблагодарил, но было видно, что он несколько удивлен.

– Не подумай, что я ищу добра от добра, Арсений, – осторожно начал он со мной разговор, когда мы как-то после работы вдвоем отправились поужинать в один уютный ресторанчик. – Или, упаси Бог, собираюсь поставить под сомнение твое решение о поднятии мне оклада. Но, честно говоря, я люблю понимать, откуда у любого события, касающегося меня, что называется, ноги растут. Без обид, шеф! Прозит!

– Какие обиды! – отмахнулся я, чокаясь. – Просто…

Что сказать дальше, я не знал: врать категорически не хотелось, а объясниться, не говоря правды, оказалось непросто.

– Просто надо было мне сказать, что ты хочешь предложить мне партнерство, шеф, – неожиданно с досадой в голосе продолжил мою фразу Аббас. – Лично мне совершенно очевидно, что Рита скорее себя за клитор укусит, чем разрешит Качугину ввести меня в «семью». Мы бы заранее обо всем поговорили, и нашли бы способ обойти Ритин блок. Еще раз «прозит!»

И Аббас со смачным размахом влил себе рюмку в широко раскрытый рот. Впечатление от мелькнувшей перед глазами Риты, впившейся зубами себе в междуножье, несколько снизила мою степень удивления, что Аббас знает то, чего знать он, вроде, никаким образом не должен, но все равно я был сильно удивлен. Я открыл рот, чтобы это удивление высказать, но Аббас меня опередил.

– Как я узнал? – спросил меня он, со стуком ставя литую рюмку на стол. – Очень просто – сам Качугин мне об этом и рассказал.

Я закрыл рот. Мне было грустно, потому что тот неудавшийся разговор с Сашей об Абиковом партнерстве я совершенно автоматически завершил просьбой о том, чтобы все это осталось для последнего тайной, и вроде как Саша утвердительно кивнул. Но даже если не кивал – зачем он рассказал обо всем Абику? С какой целью? Уму непостижимо! Очевидно только, что последнее время между нами с Качугиным начала образовываться трещина непонимания, прежде немыслимая.

– Не думаю, что если бы я заранее обсудил это с тобой, это изменило бы результат наших с Сашей терок, – задумчиво прокомментировал я заявление Абика. – Хотя бы потому, во-первых, что лично я и понятия не имел, что Рита «дышит к тебе негативом»…

– Я – знал! – перебил меня Аббас. – Praemonitus praemunitus, кто предупрежден, тот вооружен. Конечно, шеф: раз ты не был предупрежден, то, соответственно, и не вооружился.

– И когда же между вами черная кошка пробежала? – поинтересовался я, наливая по второй, и в очередной раз поражаясь Аббасовой логике.

– Тут, конечно, я сам дурак, – с досадой зачесал в затылке Абик. – Помнишь, шеф, пару месяцев назад была задержка в поставке мебели для Пирогова? Он очень сильно нервничал, ругался: квартира готова, а жить нельзя, мебели нет! Я, соответственно, названивал по этому вопросу Рите, и в конце концов она перестала на мои звонки отвечать. Надо было мне слить этот вопрос тебе, шеф, чтобы вы разобрались по-свойски, по-семейному! Но я считал, что это мой вопрос, и поперся к Рите лично. Клянусь, я был предельно корректен, я прекрасно понимаю, что Рита – жена совладельца бизнеса. Но она поперла на меня буром, что я ее задолбал, и чтобы я передал «моему» Пирогову, что когда, мол, будет мебель, тогда и будет. Я ответил, что если я дословно передам Пирогову ее слова, то у нашей компании могут быть проблемы, что называется, несовместимые с жизнью, и что так относиться к заказчикам – по меньшей мере безответственно. На это Рита вскочила с места и в совершенно непечатных выражениях меня выставила. Ну, вот рассуди, шеф – я что-то неправильно сказал? Мне не следовало открывать ответственному сотруднику фирмы глаза на то, какие последствия могут иметь ее действия?

Да нет, все было абсолютно правильно. Пирогов, будучи видным сановником (чуть ли не представителем президента в Совете Федерации), обладал огромным влиянием. Аббас был прав: такой человек мог при желании закрыть нас если не на «раз», то уж на «раз-два» – легко. Рита была дура, раз нет понимала этого, – собственно, она дура и была.

– Больше ни на что ты ей глаза не открывал? – с усмешкой спросил я, булькая по рюмкам очередную дозу.

– Н-нет, – нетвердо ответил Абик. – Ей – нет. Только когда вышел за дверь, сказал, что, что не всякого, у кого получалось обвешивать покупателей на рынке, способен руководить высокоинтеллектуальным торговым бизнесом.

– И что, это кто-то слышал? – напрягся я.

– Н-нет, – снова запнулся Абик, – никто. Ну, кроме Беаты (это Ритина секретарша), пожалуй.

Ритино прошлое, в котором она торговала зеленью на рынке (где, собственно, Саша с ней и познакомился) секретом в компании ни для кого не было, но вот о том, что, не будучи на руку чище большинства своих товарок-торгашек, она как-то на излете советской власти попала под контрольную закупку и полтора года провела в колонии, знали только мы с Сашей.

– Ха! – подскочил я. – Да больше шансов, что Рита не услышит что-то, сказанное ей прямо в ухо, чем то, что ты сказал при Беате, та не донесет своей шефине! Теперь понятно, почему она на против тебя так ощетинилась. А про обвешивание ты так, наугад ляпнул? Или в курсе Ритиных прошлых дел?

– В курсе, – помедлив, ответил Аббас. – Твоя Марина просыпалась Иве.

Черт! Ну, бабьё! Им бы метлы к языкам привязать, на улицах была бы стерильная чистота! Сама Рита как-то в глубоком подпитии рассказала об этом эпизоде из своего прошлого Марине (ну, вот – зачем?!); та, хотя к тому времени мы встречались с четой Эскеровых от силы раз, уже успела растрепать это Иве. Воистину: для женщины «горячая» новость, как раскаленный уголек – во рту не удержит!

– Ну, и каков мог бы быть, по-твоему, план по взлому такой глубокоэшелонированной неприязни Риты к тебе? – поинтересовался я.

– Не знаю, шеф, – честно ответил Аббас, поднимая четвертую рюмку (или пятую?) – Сейчас – не знаю. Сейчас – другие обстоятельства, другие знания. Вот ведь как в преферансе? При розыгрыше в «темную» или в открытую при тех же картах тактика может быть совершенно разной, верно?

Я кивнул головой – почувствовав, что кивок получился уже пьяненьким. Аббас налил по следующей, и с рюмкой в руке перегнулся ко мне через стол.

– Вот хочешь знать, шеф, как я решил вопрос с Димой-Заказчиком? – заговорщицки прошептал он.

– Хочу, – ответил я, проблема эта мне давно не давала покоя.

И Аббас рассказал. Выиграть у Димы в его игру на тот момент не представлялось возможным, все козыри были у того на руках. Единственным способом было заставить Диму отказаться от игры. Аббас решил, что самый простой путь для этого – напугать, да не просто – до смерти.

Абиков дядя Борис был заядлым охотником. Будучи человеком небедным, он содержал целую коллекцию охотничьего оружия, в том числе был у него и Тигр – охотничий карабин на базе СВД – снайперской винтовки Драгунова. Стреляющий стандартным патроном от «трехлинейки» – винтовки Мосина и снабженный оптическим прицелом, это было, по сути, столь же высокоточное оружие, что и его знаменитый прототип. Аббас пристал к родственнику с просьбой научить стрелять из Тигра и канючил до тех пор, пока тот не согласился. Несколько часов, проведенных в тире, сделали из Аббаса «уверенного пользователя». Но как заполучить оружие в свои руки? Купить оружие без лицензии в столь короткое время не представлялось возможным. Единственный выход был – воспользоваться уже имеющимся «стволом». Но Борис – ответственный человек, он ни за что не выпустит оружие из-под присмотра. Аббас пригласил Бориса пострелять «на воле». Тот охотно согласился, и в ближайшие выходные они совместили выезд на дачу в Шарапову Охоту с «пострелялками» в тамошнем глухом лесу. После «пострелялок» последовало обильное возлияние, на котором у Аббаса было две цели – не выпить ни рюмки самому и упоить Бориса. Для последнего пришлось прибегнуть к проверенному еще в студенческих общагах средству – димедролу. Полбутылки «Смеси № 3» быстро уложили Бориса в беспробудный сон, а Аббас, прихватив карабин, на своем «Жигуленке» рванул в Москву.

К тому времени Дима-Заказчик уже жил в отремонтированной квартире, а свой новенький «Гран Чероки» ставил на охраняемую стоянку недалеко от дома. Позицию для стрельбы на крыше трансформаторной будки метрах в ста от стоянки Аббас подобрал заранее. Фонари рядом с будкой не горели, и ярко освещенная парковка была как на ладони, а одетый в черное Аббас на фоне рубероидной крыши был ночью невидим, как бриллиант в глицерине. Он произвел один единственный выстрел по окну водительской двери «Гран Чероки». Пуля прошила оба стекла насквозь, при этом затонированные бронирующей пленкой, они не разлетелись вдребезги, на них лишь остались две аккуратных дырочки. Аббас рванул обратно на дачу, и успел как раз ко времени, когда Бирис, жалуясь на страшную головную боль от «мерзкой паленки», пытался встать с кровати. Утром Дима подошел к машине и увидел пулевое отверстие точно напротив виска водителя, если бы тот был внутри. Судя по тому, что на следующий день он подписал нам все бумаги, «безумством храбрых» Дима-Заказчик не страдал.

– Ну, в общем, вот так, шеф, – сказал Аббас, закончив рассказ, по своей привычке шумно через зубы втягивая сигаретный дым. – Как тебе сюжет?

Я смотрел на Аббаса со смешанным чувством восхищения, изумления, страха и отвращения. Догадаться, что нужно сделать именно так; решиться на то, чтобы сделать; все организовать и, наконец, сделать, и сделать не чьими-нибудь, а своими собственными руками, преодолевая тошнотворные замирания сердца при проезде мимо постов ГАИ и противный липкий тремор потных пальцев на спусковом крючке. На такое мог решиться только очень, очень незаурядный человек. И – очень, очень опасный. Но в тот момент жесткий когнитивный диссонанс у меня в голове и душе решился в пользу восхищения, и я протянул ему руку.

– А пуля? – с трудом ворочая языком, спросил я после того, как мы махнули по очередной. – По пуле вычисляется ствол и его владелец. Это прокол. Ты мог подставить Бориса.

Аббас объяснил, что пуля застряла в подушке, предусмотрительно оставленной на пассажирском сиденье машины, стоявшей в ряду следующей за Диминым джипом.

– А машина эта случайно оказалась «москвичом» Олега Лазарева, моего прораба. Олег забрал ее со стоянки рано утром и, таким образом, увез пулю с собой. Вот она, сохранил на память.

И Аббас вынул из кошелька практически не деформировавшуюся пулю калибра 7,62. Я осторожно двумя пальцами взял теплый кусочек металла стоимостью больше 50 тысяч долларов. Да, я уже давно перестал удивляться Аббасу, вот только он не переставал меня удивлять.

– А звук выстрела? – подхватился я. – Винтовка же без глушителя? Это же гром в ночи! Как ты решил эту проблему?

– Ай, да шеф! – со смехом хлопнул себя по ляжке Аббас. – Ничего-то от тебя не утаишь! Верно, возникла такая проблемка. Если бы не мотоциклист с пробитым глушителем, заехавший во двор в полчетвертого ночи, даже не знаю, что бы я делал!

Его глаза смеялись.

– Тоже Олег – прораб? – догадался я.

– Ага, – утвердительно кивнул Аббас.

– Не сдаст? – нахмурился я.

– Нет, – категорически помотал головой Аббас. – Олег верен мне, то есть, я хотел сказать, нам, фирме. К тому же, пять тысяч долларов – хороший стимул, чтобы держать язык за зубами.

Я снова протянул Аббасу руку.

– Но все равно я против, чтобы проблемы с Сашей Качугиным решались подобным образом, – сказал я, стискивая его пальцы.

– Да ты чего, шеф?! – воскликнул Аббас, морщась от боли. – Это же я просто так, для примера того, какие альтернативные пути могут быть для решения любой проблемы!

– Да шутю я, шутю! – засмеялся я, отпустил его пальцы и через стол сгреб Аббаса в пьяные объятия.

В этот вечер мы нажрались, как свиньи, глубокой ночью оказавшись у него дома на проезде Шокальского. Вызвали девок, но из приехавшего на смотрины «веера» выбрали одну, по имени Катя, чем-то напоминающую Абикову жену, и с энтузиазмом одну на двоих до утра «разлиновывали» ее в супружеской постели Эскеровых. В редкие минуты, когда я всплывал из алкогольного полузабытья на поверхность реальности, мне казалось, что никакая это не Катя, а Абикова жена Ива, стоя надо мной на коленях, смотрит на меня похотливым взглядом, сотрясаемая сзади мощными ударами мужниных бедер.

Не то, чтобы наши отношения с Сашей Качугиным начали как-то портиться – нет, такого не было. Мы с Аббасом «стройку строили», они с Ритой – торговали. Прибыль от обеих форм деятельности мы сваливали в общий котел, и брали из него «для сэбэ» строго поровну. Но – былого безоблачного и безветренного взаимопонимания больше не было. Тем более, что торговая «голова» нашего двухголового бизнеса все чаще и чаще не помогала «голове» строительной, а мешала. С расширением торгового оборота задержки в поставках становились все более и более обычным делом, а это неизбежно самым негативным образом сказывалось на ведении дел у заказчиков ремонтных контрактов. Выяснения отношений с «торгашами» становилось обычным делом, и поскольку Аббас этим ввиду отсутствия отношений с Ритой заниматься не мог, вся эта склока легла на меня. Я пытался решать вопросы с Сашей, но он резонно отвечал, что он занимается финансами, и отправлял меня к Рите. С Ритой же говорить было бесполезно, она не могла и, главное, не хотела влиять на ситуацию. В конце концов мы с Ритой очень крупно поругались, и в нашей «торгашеской вотчине», магазине «Арми-Сан» я появляться перестал. Когда я рассказывал Аббасу результаты очередных бесплодных переговоров, тот, нервно заглатывая дым бесконечных сигарет, как бешеная муха носился по кабинету, зомбируя меня предсказаниями о грядущих проблемах то с одним, то с другим заказчиком. Как правило, заканчивались эти нервные разговоры прогнозами, что если мы с Сашей не разделим торговую и строительную ветвь нашего бизнеса, то «будут проблемы». «Будет мокрота, квас потечет!» – вспоминалось мне предсказание мадам Токарчук из незабвенной «Интервенции», и мне становилось плохо.

По принципу «в другом месте прибудет столько, сколько в одном убыло» охлаждение, вернее – некое иссушение наших с Сашей делах сопровождалось расцветом моих отношений с Аббасом. Как сокамерники, узкими стенами прижатые друг к другу, мы с ним были экстремально сближены обстоятельствами, совместной работой, общими интересами и проблемами, и количество общения не могло не перейти в качество. В 96-м году мы отправили наших жен с детьми вместе отдыхать на Канары, после чего отношения Марины и Ивы из приятельских стали дружескими. Стали – нечасто, но бывать друг у друга в гостях.

Особенно мне запомнился наш с Мариной визит к Эскеровым осенью 97-го года по случаю дня рождении Ивы. Восьмилетний Кир уже вполне мог быть дома один, и мы пошли без него. Зная восточную любовь Аббаса к шумным многолюдным посиделкам, я ожидал, что будет и Софа, и Борис с женой, и возможно, кто-то еще, но приглашены оказались мы одни. Вокруг нас одних кружилась хозяйка, заливающаяся счастливым румянцем всякий раз, когда я или Марина хвалили ее – неважно, за что: за сообразительность хлопающей своими глазками-бусинками пятилетней Дашуни, или чудесно приготовленного судака на пару с картофельным пюре. Когда в горло уже ничего не лезло, женщины уселись в кресла посудачить, а мы с Аббасом отправились на кухню курить. «Спор о добре и зле», как называли его потом в воспоминаниях его участники, разгорелся спонтанно, но стремительно и ярко. На основе случая с Димой-Заказчиком мы заспорили, где проходит граница между допустимым и недопустимым, что в конце концов перешло во вполне себе Фаустовско-Мефистофелевскую дискуссию. Я защищал сторону добра, Аббас утверждал, что глупо гнушаться зла, если оно приносит выгоду. Уложив Дашку, присоединились к курящим жены. Скоро и они были вовлечены в спор, причем Ива была полностью на моей стороне, Марина же находила частицы рационального в аргументации Аббаса. Потом на кухне появилась недопитая за столом бутылка водки, и спор закончился признанием ничьей и очередным пьяным братанием. Но что-то осталось в моей душе после того спора, какой-то колкий, очень нехороший осадок. Уж слишком утилитарную позицию защищал, дискутируя, Аббас, слишком мало в его логике было морали и слишком много – материи. «Где спать легла, там и родина», иначе не скажешь.

Примерно в это время Аббас «подсел» на казино. У меня к игорным заведениям отношение было в высшей степени неоднозначное. С одной стороны, мне всегда нравилось это ни к чему не обязывающее, бесшабашное полупьяное времяпрепровождение, нравилось лениво качать туда-сюда какие-нибудь ничего не значащие пятьсот или тысячу долларов. Просто находиться там нравилось мне гораздо больше, чем собственно игра, и в игре я никогда крупно не проигрывал, время от времени на пике фарта выигрывая пять-шесть тысяч «зеленых». Но с другой стороны, я никогда не мог забыть, что именно в казино я был 22 января 91-го года, вместо того, чтобы делом заниматься, играя, время проводя – неважно. В общем, трезвый я в казино не ходил, но по пьяни нас с Абиком как-то раз занесло-таки в недавно открывшийся на Таганке «Кристалл». На него атмосфера казино произвела впечатление, аналогичное тому, какое возымело шампанское на молоденькую учительницу из «Похождений бравого солдата Швейка». Не зная даже вкуса алкоголя, на каком-то вечере та попробовала шампанское: напиток ей так понравился, что она выпила сразу бутылку и умерла на месте. Аббас тоже умер – в переносном смысле, конечно, «подсев» на казиношную «иглу» сразу и навсегда. Вместе с Аббасом снова стал бывать в казино и я, но ему компания для того, чтобы предаваться азарту, была не нужна. После ночи напролет в «Кристалле» или «Голдэн Пэлэсе» он начал позволять себе не появляться на утренний «развод на работы»; Марина регулярно рассказывала, что звонила Ива и, вся в слезах, делилась, как глубокой ночью или ранним утром вызволяла проигравшегося в «пух» невменяемого мужа из лап казиношных охранников. Я как мог серьезно говорил с ним, но Аббас отгораживался от меня стандартной фразой: «Все под контролем. Я отвечаю, шеф!»

Примерно тогда же я, не ставя в известность Качугина, сделал Аббаса своим «дольщиком». То есть, кроме зарплаты, теперь он получал 40 процентов от моей доли прибыли, приходящейся на строительную ветвь нашего с Сашей бизнеса. По прикидкам, это должно было давать Аббасу не меньше десяти тысяч долларов в месяц дополнительно, – учитывая, что средства можно было спокойно разместить в ведущих банках под 80–90 процентов годовых, это были огромные деньги. Аббас поблагодарил, но как-то сухо, и впечатления, что он доволен, у меня не возникло.

А вскоре наши отношения с Аббасом начали портиться. Началось все с того, как Аббас, обхаживающий нового крупного заказчика (тому надо было полностью отремонтировать, начинить и меблировать дом на Рублевке, общая стоимость контракта ожидалась под миллион долларов) категорически заявил, что если поставки мебели и оборудования будут из «Арми-Сана», то он, Аббас, вести этот контракт отказывается. Все равно, мол, Рита поставки сорвет, а отдуваться за нее он не хочет.

– Шеф, выбирай: или мы с тобой зарабатываем на стройке, которую веду я, и я гарантирую отсутствие проблем, или ты зарабатываешь на поставках, но без меня. Извини, но – решай!

Это означало, что «Арми-Сан» не получит заказов на сантехнику, оборудование и мебель на полмиллиона долларов. Я пришел с этой проблемой к Качугину.

– Сеня, да о чем ты говоришь, ё! – встретил тему в штыки Саша. – Чё ты всех собак на Риту валишь?! Сроки поставки, сборка мебели – у нас все на уровне, не хуже, чем у любых наших конкурентов по Москве! Я сам уже полгода занимаюсь логистикой – конкретно тебе говорю, у нас все пучком!

– Но наших – заметь, наших с тобою строительных заказчиков – этот «пучок» не устраивает! – гнул свое я. – В других фирмах им предлагают и цены ниже, и поставку быстрее!

– Да не может такого быть! – заводился Саша. – Сроки изготовления у всех одинаковые, везут тоже все одними и теми же транспортными компаниями, «растамаживают» плечо к плечу на одних терминалах. И за последние четыре месяца мы не сорвали ни одну поставку, ни ад-ну!

– Да ни фига! – ярился я, вытаскивая из портфеля копию нашего контракта с одним заказчиком, где русским по белому был обозначен срок поставки оборудования и мебели 60 дней. – Срок поставки – завтра, а Рита говорит, что завтра даже машина в Италии не встанет под загрузку. Ну, и где этот твой «пучок»?!

Саша взял у меня из рук контракт, полистал, вернул мне.

– Слушай, Сень, мы не могли обещать срок 60 дней, – твердо сказал он. – Мы что, самоубийцы, что ли? 60 дней – стандартный срок изготовления, в Москве мебель не может в этот срок появиться ни при каких обстоятельствах. Ты же не считаешь нас полными идиотами? Конечно, возможна ошибка…

– Ваша ошибка обойдется нам с тобой очень дорого, – сухо сказал я, пряча бумаги в портфель. – Правильно говорит Аббас – с нашей торговлей стройку не построишь.

И я рассказал Саше о заказчике с Рублевки и о нежелании Аббаса вести этот контракт при условии осуществления поставок нашей же компанией.

– Аббас, говоришь? – задумчиво произнес Саша, выслушав меня. – Слушай, старик, Жору-Скальпа помнишь? Помнишь его «Бритву Оккама»? А что, если посмотреть на ситуацию с точки зрения этого замечательного закона. Смотри: Аббас громко кричит про срыв поставок. Вроде бы, его мотивация ясна и понятна – это приводит к проблемам со строительными заказчиками. Но не кажется тебе, что его горячность несколько наиграна? Это нам с тобой надо париться, мы – владельцы бизнеса, и потери понесем мы. Ему-то что – он на зарплате. А если его интерес в другом? А, старик?

– В чем же? – напряженно и недружелюбно спросил я.

– Да элементарно же, Ватсон! – развеселился Саша. – Аббас ничего не имеет с поставок мебели, сантехники и прочего, потому что с долей мы его прокатили. Тогда он, обиженный, раздувает компанию против торгашей, срывающих поставки. Но цель его не в том, чтобы наладились поставки, а в том, чтобы заказчики заказывали все у наших конкурентов, например, в «Хоумлюксе». «Хоумлюкс» платит ему как минимум процентов пять за то, что привел покупателя. А если Аббас снимает с заказчика «головняк» по контактам с поставщиком, то тому это обходится еще процентов в семь – опять же Аббасу. Сборка мебели – еще пять-семь процентов. Ты прикинь, сколько ему принесет этот заказчик с Рублевки, если заказ на поллимона грина он разместит в «Хоумлюксе», или «Хаус-Вилле», а не в «Арми-Сане»? У меня получилось семьдесят пять тысяч баксов, и это только с одного объекта. С такого ракурса ты не хочешь на вопли Аббаса посмотреть, а?

Мне стало нехорошо, земля как будто куда-то поплыла под ногами, захотелось нюхнут нашатырю.

– Такого не может быть, – сказал я, сглатывая комок. – Потому что не может быть в принципе.

– Ну, ну! – засмеялся Саша. – Вспомнил армейскую политинформацию про то, что учение Маркса всесильно, потому что верно? Диалектик ты наш! А знаешь, сколько стоит «Ролекс» с брюликами на его запястье? Минимум двадцать пять косарей! Вот у тебя, совладельца бизнеса, есть часы за двадцать пять тысяч долларов?

– Это подделка, – облегченно выдохнул я, – Аббас сам рассказывал. Бриллианты – стекляшки, цена «котлам» – сто баксов, ингуши на Тверском бульваре толкают.

– Ну, да, если не можешь объяснить, откуда деньги на Моне или Кандинского, скажи, что купил копию, – саркастически заметил Саша. – На бульваре торгуют тем, что сейчас на пике моды – «Патеками», «Нарденами» да «Хублотами», я обращал внимание. Таких часиков, как у Аббаса, там нет, да и понтует он ими как настоящими, рукав постоянно поддергивает, не замечал? Интересно, что он тебе скажет, когда ему нужно будет объяснить покупку крутой тачки, например?

– Ну, он в казино играет, – пробормотал я, словно уже объясняя за Аббаса такое возможное приобретение. – Там можно крупные суммы выиграть…

– Или проиграть! – со смехом подхватил Саша. – Ты спроси у Прокопича, сколько раз он его из «Кристалла» извлекал, пьяного в лом и без копейки денег, когда за ним его Ива отказывалась приезжать? Прокопич говорит, что охранники, когда его видят, смеются: «Снова нашего «суперлузера» эвакуировать приехал?»

После этого разговора я не спал ночь, встал совершенно разбитый физически и морально, но утром мое состояние только ухудшилось. Позвонил Саша и рассказал, что он сам перетряс девок в магазине и выяснил, что тот договор, который я ему показывал, готовила Беата. Так вот она клянется, что в окончательном варианте, который она отправила Аббасу, чтобы подписать у заказчика, было 90 дней. Договор был Сашей подписан и пропечатан, но не на каждой странице, и наиболее вероятно, что кто-то подменил страницу со сроками. Я выслушал, позвонил Аббасу и к полудню вызвал его к себе.

Аббас опоздал на полтора часа, ворвался в кабинет, как комета, и с порога начал рассказывать, с каких важных переговоров он сейчас был вынужден по моему зову сорваться. Если бы было времени еще полчаса, клиент точно был бы у нас в кармане, а так «недопитие» какое-то получилось, придется с человеком еще встречаться и, может быть, не раз. Что за срочность такая, шеф? Неужели нельзя было подождать до вечера, все равно видимся каждый день?

Он говорил это, нервно жестикулируя, то и дело поддергивая рукава модного с отливом пиджака. «Ролекс» на его запястье в свете люстры переливался всеми цветами радуги. Я положил перед ним на стол злополучный контракт, открытый на странице, где красной ручкой я обвел слова: «Срок поставки – 60 дней».

– Беата уверяет… – начал я, но Аббас не дал мне договорить.

– Ну, да, это сделал я, – спокойно признался он. – Заменил страницу в контракте. Не хочешь знать, почему?

Он был натянут, но говорил совершенно спокойно и уверенно.

– Вообще-то хотелось бы, – передернул плечами я. – Потому что без внятных объяснений, боюсь…

– Не продолжай, шеф, – снова перебил меня он. – А то скажешь что-нибудь непоправимое.

Его глаза были нервно прищурены, но в них пульсировала насмешка. Как тогда, на первом собеседовании, мне жутко захотелось сгробастать наглеца за лацканы отливного пиджака и вышвырнуть из кабинета, но я снова не сделал этого. Вместо этого максимально сухим тоном я сказал:

– Излагай.

И Аббас изложил. Когда с заказчиком, о котором шла речь, велись переговоры, он готов был взять у нас и сантехфаянс, и кухню, и еще кучу мебели, всего тысяч на полтораста баксов, но категорически не соглашался на срок поставки 90 дней – не больше 60-и, и баста. Тогда Аббас решил схитрить и, не будучи уверен, что может меня убедить, самостоятельно подменил страницу в контракте.

– В результате имеем, – подвел черту Аббас. – Если торгаши сорвут срок не больше, чем на тридцать дней, то при штрафных санкциях в ноль-одну процента в день это составит аж три процента, или четыре с половиной тысячи долларов. На другую чашу весов падает сто пятьдесят тысяч долларов оборотки, в которой сидит минимум пятнадцать процентов чистой прибыли – двадцать две с половиной тысячи. Так благо или вред я принес организации?

Я не знал, что сказать. В очередной раз я пасовал перед совершенно неординарным алгоритмом мышления этого человека. Я сгреб бумаги со стола, порвал напополам и выбросил в корзину.

– Объяснения приняты, – хмуро сказал я. – Вопрос закрыт.

Я не глядел на него, но кожей чувствовал, как его ироничная жжет мне висок. Аббас встал, молча направился к выходу, но уже в дверях остановился.

– То есть, принеся организации прибыль, которой в противном случае не было бы, ты не считаешь, что я прав, шеф? – задумчиво спросил он.

– Нет, – честно ответил я. – Не считаю. Деньги – это хорошо, но не всяким путем.

– Что ж, в следующий раз я буду осмотрительнее в выборе путей, – иронично сказал Аббас и вышел из кабинета.

Я с досадой посмотрел на закрывшуюся за ним дверь и хрустко сломал в руке карандаш. Я злился и не мог определить, на кого больше – на Аббаса, или на себя. Ну, чего меня не устроило в простом и изящном способе, которым Аббас решил с виду нерешаемую проблему? Чего я пустился в досужее морализаторство? Было ли это твердым моим убеждением, что не всякие пути хороши, или просто я завидовал Аббасу, в очередной раз доказавшему, что моей собственной игре он может быть лучше меня? Я не знал, а, может быть, просто не хотел дать себе честный ответ на этот вопрос.