Текст книги "Дотянуться до моря (СИ)"

Автор книги: Аркадий Гендер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 44 страниц)

«Жирный» заказчик с Рублевки в результате заказал все у нас, и Аббас, у которого после вскрытия его маленькой аферы козырей против «торгашей» стало существенно меньше, вопрос «ребром» о работе с этим заказчиком больше не ставил. Напряжение в наших с ним отношениях внешне никак не проявлялось: все так же были веселы вечерние «посиделки» в конторе с непременным его участием, Марина и Ива с детьми снова вместе поехали летом в теплые страны. Но что-то грозовое витало в воздухе, я хорошо помню это время и это ощущение приближающейся беды. И – грянуло. Август 1998 года, дефолт.

Курс доллара полетел вверх по траектории стартующей ракеты. Чтобы скинуть стремительно дешевеющие рубли, мы с Сашей решили оплатить в Италию все наши долги поставщикам, даже те, время по которым еще не пришло. Но в банках и на валютной бирже уже творилось черт-те-что, и наш платеж, который мы подписали 19 августа по курсу меньше 7 рублей за доллар, ушел «за бугор» в знаменательный день 9 сентября, когда курс был без копеек 21. Наш платеж уменьшился втрое, мы потеряли сазу больше 700 тысяч долларов. Посыпалась вся экономика страны. Банки не выдавали деньги с расчетных счетов, соответственно, не выплачивалась зарплата. Покупать сантехнику и заказывать новую мебель стало неактуально, продавщицы без дела слонялись по совершенно пустым залам магазина. «Просело» и большинство наших строительных заказчиков. Олигарх с рублевки приостановил работы и потребовал назад остаток аванса – 400 тысяч долларов. Кто-то, у кого работы были закончены, не мог заплатить по счетам и только молча разводил руками. Один прямо сказал: «Какой ремонт, какая мебель? Пока были ГКО (государственные казначейские облигации) я был богатый человек, а теперь я – нищий!» К ноябрю все работы на строительных объектах остановились.

Еще хуже обстояло дело с личными финансами, по крайней мере, у меня. Тысяч пятьдесят долларов я держал на картах «Столичного» и «Инкомбанка», основные же деньги – около полумиллиона – у меня лежали, раскиданные по депозитам. Выдачу по ним прекратили еще 17 или 18 августа, через пару-тройку дней стало невозможно снять деньги через банкоматы. Но за границей карты, вроде бы, еще действовали, и мы рванули, кто куда. Саша с Ритой, у которых была открыта американская виза, полетели в Нью-Йорк, я – в тогда еще безвизовую Прагу. Тридцать пять тысяч удалось снять «живыми деньгами», на остаток я купил билеты «Люфтганзы» первого класса с открытой датой вылета, которые, по теории, можно было сдать в любое время, получив назад наличные. Дома, где все цены были еще почти прежними, а за один доллар можно было выручить в два с половиной раза больше рублей, на такие деньги можно было безбедно прожить год. Но были такие нужды, на которые денег не найти было немыслимо, а кроме привезенного из Праги других поступлений не было. Через месяц в домашнем сейфе осталась тонюсенькая пачечка «зелени», которую даже резинкой было не перетянуть, тысячи полторы-две. Я отдал эти деньги Марине на хозяйство, наказав мне из их не давать ни под каким видом ни копейки.

То, что между нами с Сашей пролегла трещина, стало ясно, когда в ноябре я пришел к нему разговаривать о совершенно «горящих» долгах. Я знал, что за две недели до дефолта он закрыл все свои депозиты, потому что собирался покупать дом на Рублевке, в Горках-Х, но оформить сделку не успел. Деньги это были лично Сашины, к нашему общему бизнесу отношения не имеющие, но они были единственные, и их вполне хватало, чтобы, погасив самые срочные долги, пересидеть, переждать, перебиться. Вопрос был непростой, но я был абсолютно уверен, что Саша пойдет мне навстречу. Каково же было мое разочарование, когда оказалось, что дом Саша таки купил – неделю назад. «Понимаешь, старик, владелец упал в цене на тридцать процентов и согласился взять рублями! – с огнем в глазах рассказывал мне Саша. – Представляешь, как получилось выгодно?!» Я представлял – тысяч двести у Качугина должно было еще остаться. И – полный магазин итальянской сантехники. И несколько машин всякой интересной хрени, которую наши зарубежные поставщики, получив от нас платеж, решили дать нам на реализацию – так сказать, для поддержания штанов. Половина этого была моя, точно так же половина всех долгов по стройке была Сашина, и я напомнил об этом ему. Саша долго молчал, ходил по комнате, чего-то жевал, а потом сказал, что Рита денег на стройку не даст. «При чем здесь Рита? – опешил я. – Рита не владелец бизнеса!» «Да, но Рита – генеральный директор «Арми-Сана», – возразил Саша. – Деньгами распоряжается она». Я открыл было рот, но сразу его закрыл. Мы с Сашей, как совладельцы, назначили Риту «генеральным» своим решением, вдвоем только мы могли ее и снять. И – ясен пень – Саша смещать Риту не собирался. Перспективы судебного разбирательства с компаньоном в моей ситуации представлялись туманными и, главное, очень, очень долгими. Я встал и направился к выходу. «Рита готова обсуждать отступные в размере сто пятьдесят тысяч долларов, если ты выйдешь из бизнеса», – хмуро сказал мне в затылок Саша. Это было процентов десять от реального размера моей доли, но выхода не было. «Я согласен», – сказал я, не оборачиваясь. Через неделю в обмен на полиэтиленовый пакет с деньгами я подписал отказные бумаги. Так закончились мои отношения с моим бывшим командиром и вторым в жизни компаньоном Сашей Качугиным.

Деньги эти помогли хоть как-то стабилизировать ситуацию с выплатой долгов, а мне, возможно, физически выжить, потому что пара заказчиков, не желая сами тратить нервы, натравили на меня своих «крышеванов». Сильно выручил меня тогда Жора-Скальп, на одной ну очень горячей стрелке просто поручившись за меня, но без этих денег даже он не помог бы. С Аббасом все это время мы пересекались нечасто – я был занят разборками, он доводил немногие оставшиеся объекты. Встречаясь, обменивались репликами типа: «Как дела?» – «Могло быть хуже!» и мрачно расходились в разные стороны. В начале декабря, когда все срочные дела были доделаны и стройка, по сути, впала в анабиоз, он как-то позвонил мне и сказал, что дней десять его не будет. «Надо кое-куда смотаться по личным делам», – туманно объяснил он, и мне и в голову не пришло задумываться, по каким делам и куда.

Всяко-разных дел было, что называется, «за кадык», и об Аббасе я вспомнил только недели через три, уже под Новый год. Трубку долго не снимали, потом все же Аббас ответил. Я сразу уловил что-то новое, незнакомое в его голосе, в интонациях – самоуверенное, надменное и панибратское одновременно. «Ничего не хочешь мне сказать?» – мрачно поинтересовался я. «Да, пожалуй, хочу», – ответил он. Встречу он назначил в пафосном ресторане «Зурбаган» на Таганке. Поднимаясь по ступенькам заведения, я услышал приближающийся рык мощного авто, и когда я взялся за дверную ручку, прямо за спиной истошно застрекотала по заснеженному асфальту АБС. Не обернуться было невозможно. Из двери приземистой БМВ с хищно раздутыми ноздрями, на переднем крыле которой, скромно сообщая о немыслимой мощи пятилитрового турбомотора, красовался шильдик «650», вышел (вернее – вылез) Аббас. Сильно толкнула мне в руку дверь, открываемая изнутри, и на крыльцо выскочил улыбающийся халдей. «Аббас Мерашевич! – закозлил ресторанный лакей подобострастным голоском, не обращая на меня никакого внимания. – С приездом! Давненько к нам не заглядывали!» Аббас взлетел по ступенькам, почему-то нахмурившись, протянул мне руку. «Да занят был, – то ли отвечая лакею, то ли объясняя что-то мне, пробурчал он. – Ну, шеф, пошли?» Услышав из уст явно сильно уважаемого тут посетителя слово «шеф» в мой адрес, халдей подобострастно прогнулся, пропуская меня вовнутрь.

Внутри заведения было темно, тяжелые лиловые шторы с золотыми кистями навевали мысли о гареме. Густо пахло кальяном и мангалом. Сменивший лакея не менее подобострастный метрдотель проводил нас вглубь ресторанной темноты, в отдельный кабинет и исчез, задернув за собой штору.

– Из салатиков рекомендую взять коктейль из королевских креветок с авокадо, – тоном знатока произнес Аббас, протягивая мне меню в кожаном переплете толщиной с том Дюма. – А на горячее – каре ягненка. А пить будем что – водочку?

На запястье Аббасовой руки, протягивавшей мне меню, тускло посверкивал злосчастный «Ролекс», на безымянном пальце появился перстень с крупным прозрачным квадратным камнем – надо полагать, бриллиантом. Я почувствовал, что если сейчас приму из рук Аббаса меню, то только для того, чтобы швырнуть его ему в лицо. Аббас держал кожаный гроссбух на весу до тех пор, пока не задрожала рука, потом со стуком опустил фолиант на скатерть.

– Нет, а что ты хотел, шеф? – видимо, поняв, что я не настроен на прелюдию, начал он. – Ты занят разборками с Сашей Качугиным, мне ничего не говоришь, не объясняешь. Какие перспективы, куда плывем? Прорабы, работяги ходят с вопросами ко мне, я им вешаю лапшу на уши, что все хорошо, что не тонем, а погружаемся строго по плану, и скоро начнем всплывать. Но эту туфту надо подкреплять деньгами, а где деньги? Зарплаты нет уже три месяца, бонусов тоже. Я должен как-то крутиться, жить, в конце концов. Вот, взял объект, делаю, цена смешная, но позволяет перебиваться и кое-какие долги гасить. Между прочим, не мои долги, а ваши с Сашей.

– Бриллиант у тебя на пальце – карата на четыре, – ответил я. – Если достаточно чистый, то цена ему тысяч тридцать. Это называется – перебиваться? Перебиваться – это как я сейчас на заправке – думать, сколько залить в машину бензина – тридцать литров, или двадцать пять. И какого бензина – девяносто пятого или подешевле, девяносто второго.

– Не лей девяносто второй, – состроил озабоченную гримасу Аббас. – Движок запорешь, вообще ездить будет не на чем. А перстень – стекляшка, шеф! Фальшивка. Еду с переговоров с пафосными людьми, надел для понту, да снять забыл.

– Все-то у тебя фальшивое, Аббас, Мерашевич, – усмехнулся я. – Часы, перстенек вот. «Бумер» у входа – тоже подделка? Муляж? Или в прокат взял? Для понту, на переговоры съездить?

– Нет, «бумер» – настоящий, – ответил Аббас, почему-то убирая руки со скатерти под стол. – Выиграл в казино, недавно совсем. Вот, думаю, поезжу недельку, потом продам, деньги будут на производство.

Я глядел на человека, который был мне так близок, которого я называл «братом», и не узнавал его. Тот, кто сидел напротив, без зазрения совести лгал мне в лицо и ясно было, что это – далеко не самый тяжкий из проступков, который я мог бы предъявить ему как работнику и компаньону, как другу, наконец. Говорить – я хорошо чувствовал это – было не о чем. Как с Сашей в нашу последнюю встречу. Я начал подниматься, чтобы уйти.

– Куда же ты, шеф! – засуетился Аббас. – А выпить, так сказать, на дорожку?

Сразу же, как по звонку, между штор просунулась голова метрдотеля – чего изволите?

– Водки нам! – скомандовал голове Аббас. – Лучшей! Живо!

Голова кивнула и исчезла.

– Я пить с тобой не буду, – сказал я, вставая. – Ты лжец, предатель…

– Да, да, да! – перебил меня Аббас. – И выкормыш притом. Ты меня, как змею, на груди пригрел, а я отогрелся и тебя тяпнул. Ну, и много еще чего в таком же духе. Обычные стереотипы, к которым прибегают проигравшие, чтобы проигрыш не выглядел результатом их собственного недоумия, а казался результатом чьего-то вероломства и коварства. Дабы вызвать у сопереживающих сопли соболезнования. Типичная позиция слабых.

Я дернул коленом, тяжелый стул сзади меня с грохотом опрокинулся навзничь. Ворвавшийся в нашу келью официант проворно поставил на стол поднос с водкой и рюмками, подскочил ко мне, поднял стул и белоснежной салфеткой обмахнул мне штанины ниже колена.

– Погоди, шеф, не уходи! – воскликнул Аббас, наливая водку в высокий лафитник. – Не желаешь пить со мной, я выпью один, мне не впадлу. Но – не хочешь напоследок услышать кое-что интересное?

– Вряд ли ты еще когда-нибудь чем-то сможешь меня заинтересовать, – сухо ответил я, снова отодвигая ногой навязчивый стул.

– На спор! – воскликнул Аббас, поднимая вверх руки. – Если ты скажешь, что то, что ты услышал от меня, оказалось тебе не интересно, я тут же выплачиваю тебе, шеф, тысячу американских долларов. Если признаешь, что я тебя заинтересовал – ты ничего не должен. Критерий – как обычно, твое слово.

Мне захотелось съездить наглецу по роже и уйти, но Аббас всегда умел меня заинтриговать. Вот только повестись на его условия было немыслимо.

– У тебя пять минут, – сухо сказал я. – Деньги мне твои не нужны, но пять минут, так и быть, я готов слушать тебя бесплатно.

– Вполне достаточно, – ответил Аббас. – Время контролировать будем по моим часам – это очень точные часы! «Свисс Мэйд», не подделка какая-нибудь. Время пошло!

И Аббас, прогнувшись в спине, махнул рюмку водки.

– Итак, господа народные депутаты, – начал он, пародируя речь Остапа Бендера о преступной карьере Корейко. – Сейчас в течение пяти минут я расскажу вам об ошибках моего глубокоуважаемого шефа, Арсения Андреевича Костренёва, которые привели к тому, что он – еще недавно владелец большого, очень перспективного бизнеса, человек, до которого мне было – как ползком до Египта, сейчас стоит передо мной и рассказывает, что для него на заправке важна сумма, которую я постесняюсь дать местному халдею, когда он будет подавать мне пальто. Интересно? Вижу, что интересно. Итак, ошибка номер один.

Конечно же, ошибкой номер один моего шефа было то, что он связался с неким Александром Качугиным, своим бывшим стройбатовским командиром. Качугин так никогда и не смог относится к своему бывшему подчиненному, как к равноправному партнеру и, более того, как лидеру в бизнесе. Как Качугин относился к рядовому Костренёву, как и ко всем солдатам, как к скоту и быдлу, так в глубине души и продолжал относиться все время их совместной деятельности. Может быть, Качугин даже не отдавал себе в этом отчета, но на подсознательном уровне это было именно так. Неопровержимым свидетельством этому является, например, то, что в узком семейном кругу супруги Качугины звали моего шефа не иначе, как «Рядовой».

«Рядовой»?! Ну, во-первых, дембельнулся я, вообще-то, сержантом. А во-вторых… Это они с Ритой меня между собой все время так, за младшенького, за шестерку в колоде держали?! Вот же ж с-суки! Но Аббас-то откуда это знает?

– Но при этом Качугин всегда ревновал своего бывшего подчиненному к их общему успеху, – махнув второй лафитник, продолжал тем временем Аббас. – Ревновал еще в армии, когда какой-то там солдат учил его, цельного капитана, экономическим наукам, как недоумка-переростка. Уволившись из армии, очень переживал, что в его родной Твери у него ничего не получалось, а стоило ему встретить в Москве своего бывшего подчиненного, как все заскользило, как по маслу. И что все основные идеи – привлекать итальянцев, потом самим начать таскать из Италии строительные материалы, потом – сантехнику, потом – мебель и кухни принадлежали не ему, а снова – бывшему рядовому. И поэтому, когда начались проблемы и стало очевидно, что Боливару двоих не вынести, Качугину оказалось очень легко воспринять советы своей жены Риты, которая со своей чрезвычайно удобной позиции «ночной кукушки», как снайпер, прицельно посылала в мозг мужа идеи о том, что стройка умерла, и что спасать ее деньгами торговли значит угробить и торговлю тоже. Ну ее к черту, стройку эту! От нее одни проблемы. А вот торговать Рита умеет – она ведь торгашка, как образно выразилась эта много воображающая о себе стерва – Костренёвская жена Марина. Вот пусть он с ней дальше стройку свою и строит. Ну и что, что у Костренёва пропали все депозиты, а у нас нет – везет тем, кто этого больше заслуживает. А мы купим домик, который нам с тобой так нравится, и заживем в нем припеваючи. И зачем нам этот Рядовой с его тошной Мариной – мы, знать, сами с усами! Так ведь, Сашенька?! Ну, что, шеф, интересно?

– Интересно, – выдавил из себя я.

– Тогда – продолжим? – спросил Аббас, наливая себе по третьему разу.

Здоровые лафитники вмещали грамм по семьдесят; Аббас раскраснелся, его глаза лоснились, как черные оливки в масле.

– Но главную ошибку, шеф, ты сделал много позже, – забыв про образ Бендера и переходя на общение от первого лица, сказал Аббас. – Когда отказался от моего предложения свалить Сашу Качугина и забрать весь бизнес себе.

Я уставился на него в полном недоумении, лихорадочно роясь в памяти, – определенно, Аббас Эскеров никогда с подобным предложением ко мне не обращался.

– Ты хочешь сказать, шеф, что я никогда не предлагал тебе этого? – пьяненько усмехнулся Аббас. – Скажем так – предлагал, но ты не удосужился заметить это предложение, и я понял, что ты никогда не согласишься.

Я нахмурился – разговор переходил в область сюрреального. Похоже, Аббаса начинало, по образному выражению его жены, «сносить».

– Думаешь, я пьян? – спросил Аббас, наполняя четвертый лафитник. – Отнюдь. Но даже пьяный я соображаю лучше, чем ты трезвый.

Он икнул. «Ну, все, хватит!» – подумал я, встал и вышел.

Аббас с полным водки лафитником в руке бросился за мной.

– Шеф, шеф, ну, куда же ты, постой! – кричал он. – То есть, постойте, Арсений Андреевич, шеф! Ой, блин!

Сзади раздался глухой удар и звук упавшего стекла, но я не обернулся. Среди лабиринта лиловых штор выход с непривычки найти оказалось нелегко, но, наконец, я вышел к гардеробной. Халдея за откидной полочкой не наблюдалось. Я чертыхнулся и, как на зов, из-за шторы показался Аббас. Одну руку он прижимал ко лбу, палец другой, порезанный, видимо, разбившейся рюмкой, он то и дело совал в рот, слизывая с него кровь.

– Шеф, шеф, шеф! – зачастил он, поступая вплотную и дыша мне в лицо густым водочным свежаком. – Ты не должен обижаться на меня! Я просто выбрал сторону победившего. Может быть, временно победившего, я не знаю. Надо нам было с тобой валить Сашу, но ты не захотел. Сейчас это он бы х…й сосал, а мы бы с тобой над ним глумились. Ах, да, ты благородный, ты не любишь глумиться над побежденными. Поэтому сейчас победившие глумятся над тобой. Саша, Ритка-сука и другие. Но ничего, я с ними недолго. Я просто вынужден, мне деньги нужны. Вот, «бумер» купил… То есть, выиграл. Саша дает мне своих покупателей, а я развожу их на ремонт. Это называется – симбиотическая связь, когда оба организма нужны друг другу. Саша думает, что он мне нужен, но это ведь – смешно, ха-ха! Я его использую, я их обоих просто использую.

Он пьянел буквально на глазах, уже плохо держался на ногах, и я смотрел на него с искренним отвращением. Невозможно было представить, что совсем недавно с этим человеком мы пили на брудершафт и в одной постели кувыркались с девками.

– А рассказать тебе, как я использую Сашину жену Риту? – пьяно осклабился он. – По прямому, так сказать, назначению. То есть, е…у ее. Откуда ты думаешь, я все знаю? Я ее, так сказать, перевербовал. Говорят же, что от любви до ненависти – один шаг? Так вот, я доказал, что эта максима верна и наоборот. Рита сливает мне в койке все – и про то, как она сидела в тюрьме, и про то, как они с Сашей ловко тебя кинули, и про то что Саша ее не трахает, потому что потерял здоровье на Новой Земле, и поэтому пусть не предъявляет претензий, слабак, что она ему изменяет.

Я испытал физически ощутимый приступ моральной тошноты, перелез через стойку, нашел свои куртку и шапку, оделся и буквально выскочил на улицу. Там было темно, ветрено и снежно. Намело, ступеньки стали скользкими, и я начал спускаться, осторожно ощупывая их ногой. Дверь за моей спиной распахнулась, словно в нее изнутри ударил атакующий носорог, на крыльцо вылетел Аббас, поскользнулся, взлетели вверх обе его ноги в модных остроносых туфлях «не по сезону», и он спиной грохнулся оземь. «Ой, бля!» – поморщился я, отвернулся, и пошел к машине, стоящей в соседнем переулке. Большего объема сочувствия к этому человеку у меня просто не было.

– Шеф, шеф! – закричал Аббас мне вслед, сидя на заснеженном крыльце. – На самом деле бриллиант стоит полтинник, полтинник грина, слышь, шеф! А еще я квартиру купил! Трешка, девяносто метров. Сто штук забашлял! Веришь – в казино выиграл, ха-ха! Слушай, а если я за четыре последних месяца заработал больше, чем за предыдущие четыре года, значит, раньше я просто что-то делал неправильно? Раньше глупое добро побеждало зло, а теперь наоборот. Зло делать выгоднее, шеф! А помнишь мою старую квартиру на Шокальского? Катю помнишь? А, шеф? Помнишь?!

Его крики доносились все тише, потом я повернул за угол, и они смолкли совсем. Сел в занесенную снегом машину и долго сидел, почему-то не заводя мотор, выдыхая пар в морозную темноту салона. Думал о том, что на самом деле проиграл. Потому как – что такое предательство близких людей, как не поражение? Поражение твоего добра в борьбе с твоим же злом.

[i] Качать тему за расход (блат.) – обсуждать условия договора

[ii] Лантуха центровые сдать на блат (блат.) – хорошие, качественные ворованные вещи дешево продать.

[iii] Талый грунт (блат.) – слабина в разговоре, нетвердая позиция

[iv] За те же белки замантулить (блат.) – сделать за те же деньги

[v] Терпила (блат.) – пострадавший

[vi] Гревак (блат.) – передача в зону

[vii] Рамсы (блат.) – здесь – проблемы, дела

[viii] Не в дыму (блат.) – быть не в курсе вопроса

Глава 8. Ива

Глава 8.

Ива

Ива позвонила мне на домашний телефон вечером 14 июля 2000 года, – номер она знала, надо полагать, от Марины. Той дома еще не было, привычка засиживаться в галерее допоздна появилась у нее после девяносто восьмого, когда полгода жили исключительно на ее заработки. «Арсений Андреевич? – раздался в трубке тихий женский голос, показавшийся мне незнакомым. – Это Ива Эскерова. Извините, что я вас побеспокоила. Я знаю, что вы с Аббасом сейчас… не общаетесь. Но вы были друзьями, и я подумала… Аббаса арестовали, он в тюрьме. Я не знаю, как быть, мне помощь нужна, и я все-таки решилась позвонить вам. Я неправильно сделала?»

О чем можно успеть подумать, пока размышляешь над ответом – ну, три секунды, ну, пять, дальше абонент на другом конце провода начнет думать, что что-то с линией, или что собеседник неожиданно впал в кому. У меня в голове пронеслась целая история. О том, как от своих старых работяг, оставшихся со мной в «Арми-Строе», я узнал о том, что еще в конце девяносто седьмого года кое-кто из них работал на объекте, адрес которого оказался мне совершенно незнаком. К августу 98-го таких объектов было уже минимум три, всеми ими руководил доверенный Аббасов прораб Олег. Поскольку удалось совершенно точно выяснить, что мебель на эти объекты завозилась машинами «Арми-Сана», стало очевидно, что Саша Качугин был не просто в курсе Аббасовых леваков, а вступил с ним в сговор. Саша «сливал» клиентов, которые приходили в магазин, не мне, своему компаньону, а Аббасу. Выгода сторон была в том, что Аббас клал в карман всю прибыль от стройки, а Саша «отстегивал» ему от поставок на эти объекты существенный меньший процент, чем моя компаньонская половина. Стало понятно, откуда взялись у Аббаса деньги на тачку, брюлики, квартиру. Но я-то, я! Вот кто лошара деревенская! Ведь Саша во время нашей с ним достопамятной встречи просто в открытую рассказал всю уже вовсю работавшую на тот момент их с Аббасом схему! Я слушал, можно сказать, чистосердечное признание! Боже, как же я был слеп! А сейчас Аббас, не знаю уж, в каком юридическом статусе, восседал в отдельном кабинете напротив кабинета Риты, и руководил квартирными ремонтами уже под эгидой «Арми-Сана».

О том, что Марина еще продолжает общаться с Ивой, я узнал от жены совершенно случайно летом 99-го, – Ива звонила и звала моих уже по традиции ехать отдыхать. Еще Марина говорила что-то о том, что Ива очень переживает наш разрыв с Аббасом и рассказывает о том, что Аббас переживает тоже. Но во мне это крокодилово ослезенение сочувствия не вызвало, я резко выговорил жене и категорически все дальнейшие контакты с подругой запретил. С тех пор имена Аббаса и Ивы Эскеровых в наших с Мариной разговорах стали табу.

Исходя из всего этого, я должен был бы сейчас сухо ответить Иве что-то вроде: «Туда ему и дорога» или: «Вор должен сидеть в тюрьме», положить трубку и исполнить в пустой квартире что-то вроде ритуальной пляски, которую новозеландские маори исполняют над трупами поверженных врагов. Но я не сделал этого. Может быть, потому, что во мне взыграло благородство? Мои дела к этому времени уже существенно поправились, я работал с «Тэтой», и уже закрыл все старые долги. До прежних объемов было еще далеко, но на что жить, вопрос уже давно не стоял, и перспективы были самые радужные. Враг в тюрьме, наказан жизнью, разбит, раздавлен – к чему добивать лежачего ногами? А, может быть, потому, что всплыла перед глазами туго обтянутая розовым Ивина задница и, словно голые, ее сиськи под мокрой маечкой? Не знаю, скорее всего, по обеим причинам. Вот только эрекция у меня в штанах в этот момент появилась, думаю, по второй.

– Нет, нет, вы правильно все сделали, – с трудом преодолевая хрипоту, сказал я. – А как он… Аббас то есть, в тюрьме-то оказался? За что?

– Это очень долгая история, – ответила Ива. – Вы ведь, вероятно, не в курсе наших… вернее, Абиковых перипетий с квартирой?

– Нет, – сухо отрезал я. – Не в курсе.

– В общем, по телефону это все не расскажешь, – явно уловив похолодание в моем тоне, предпочла свернуть разговор Ива. – Может быть, мы могли бы встретиться и поговорить?

Идея встретиться с Ивой Эскеровой совершенно вне связи с обсуждаемой темой вызвала в моем организме очередной подъем, и я согласился. Назначили на завтра, на 12–00 в одной хорошо мне знакомой кафешке на Полянке.

Я не видел Иву около двух лет, и когда она появилась в дверях кафе, я даже не сразу ее узнал. Нет, конечно, это была она и – высокая, тонкая, в желтой обтягивающей майке и длинной белой льняной юбке – она выглядела потрясающе, и все без исключения мужчины в кафе немедленно свернули шеи в ее сторону. Но от домашней, мягкой, как плюшевые тапочки, Ивы, играющей с маленькой Дашуней, или рдеющей от похвалы по поводу приготовленного ею салата, мало что осталось. Лоб прорезала вертикальная складка, губы сжались в энергичную гузку, припухли глаза – было весьма похоже, что их обладательнице последнее время плакать было не в диковинку. Я поднял руку, Ива увидела, улыбнулась, и улыбка на миг вернула на ее лицо прежнюю счастливость и беззаботность. Увидев, что вошедшую ожидают, раскрутились в обратную сторону шеи мужчин, сделавших вид, что они ни капли мне не завидуют. Поздоровались, расселись, что-то заказали.

– Так что случилось? – начал я разговор.

Задумчиво крутя на столе стакан с минералкой, Ива поведала мне странную и в высшей степени поучительную историю.

Дом, квартирой в котором хвастал при нашей последней встрече Аббас, построила известная в Москве инвестиционная компания «На Семи Холмах» («НСХ»), возглавлял которую некто Николай Остачний. Однако продавала «НСХ» квартиры в недостроенном доме не сама, а через фирму «Простор». Аббас Эскеров заключил так называемый предварительный договор купли-продажи с «Простором», а в составе пакета документов получил нотариальную копию договора между «НСХ» и «Простором», где первый передает последнему агентские права по продаже. Схема с точки зрения безопасности приобретения была не идеальной, но уж больно хороши были место, где стоял дом, сам дом и квартира. Конечно же, Аббас попросил отставного милицейского полковника Прокопича, оставшегося на службе в «Арми-Сане», «пробить» и «НСХ», и «Простор». Прокопич обратился своим бывшим коллегам, и те быстро и «по большому секрету» слили ему информацию, что Николай Остачний – зять всемогущего заместителя Министра внутренних дел, бывшего не менее всемогущего начальника РУБОП Рубайло, а генеральный директор «Простора» Жевунов – однокашник и близкий друг Остачнего. Рассудив, что раз схема «мытья золотишка» замкнута на такую персону, как Рубайло, то никаких неприятностей быть не должно, Аббас со спокойной душой отдал деньги.

Дом достроили летом 99-го, в сентябре прошла приемочная комиссия. В одну из суббот Аббас организовал всей семьей выезд на смотрины квартиры. Стояло бабье лето, уже не горячее, но еще яркое солнце играло на желтеющей листве, придавая всему вокруг удивительный оттенок радостной беззаботности. В таком настроении Аббас с Ивой и Дашуней приехали к своему новому дому.

– Я очень хорошо помню этот день, – невесело продолжала Ива. – Мы ехали все вместе, Абик показывал, как быстра его машина, Дашка на заднем сиденье визжала от восторга, когда ускорение особенно сильно вдавливало ее в кресло. Было как-то по-особенному радостно на душе, казалось, что все трудности позади, и впереди все усыпано исключительно розами. Я думала, как хорошо будет Дашке жить в новой большой квартире, что у нее будет отдельная комната, а у нас с Абиком будет мечта всей моей жизни – спальня, а в спальне – кровать, почему-то обязательно с балдахином. Никогда еще жизнь не преподносила мне таких сюрпризов, как в тот день.

Первые неприятности начались у коменданта, выдающего потенциальным жильцам ключи. Оказалось, что необходим смотровой ордер, который нужно было получить в «Просторе». Аббас принялся названивать туда, но трубку никто не брал. «Суббота», – успокаивал себя Аббас, хотя сам говорил, что раньше в компании, продавшей им квартиру, работали вообще без выходных, и он не помнит, чтобы звонящего заставляли ждать больше двух гудков. Он позвонил Жевунову на мобильный, но оператор ответил, что номер не обслуживается. Стало как-то тревожно, но Аббас, показав коменданту договора, уговорил-таки того показать квартиру. Но на пороге их ждало разочарование – вместо стандартной в квартире, по документам принадлежащей Аббасу, была установлена новенькая стальная дверь. Ясно, что такое мог сделать только человек, имеющий к этой квартире самое непосредственное отношение. Если, конечно, это не ошибка какая-то! Комендант ничего пояснить не мог, так как работал не каждый день. Но его сменщик по телефону сказал, что ошибки нет, и что дверь установили вчера люди, имеющие смотровой ордер из «НСХ». Там тоже никто не отвечал. Делать было нечего, нужно было ждать понедельника.

Если настроение, в котором Эскеровы ехали смотреть квартиру, принять за эталон белого цвета, то обратная дорога была окрашена в тона чернее черного. Аббас гнал, как сумасшедший, и кричал, что «всех там поубивает». Плакала Дашка, Ива сидела мрачнее тучи, обуреваемая самыми нехорошим предчувствиями. Так и вышло.