Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Вот, кстати, тоже головная боль – впадающая в детство, обидчивая старуха, которой не нравились маги, алхимики, богатые и щедрые торговцы… и потворствующие всей этой братии владетели Волчьей Пущи. Попросить тётушку Елену, что ли, чтобы как-нибудь деликатно намекнула его святости, мол, старшая жрица уже… как бы это сказать помягче?.. не совсем выживает из ума, но уже явно не справляется с ворохом забот. Пусть пришлют кого-нибудь другого. Только не горожаночку-бесприданницу вроде матери Клары, а мужика где-нибудь под, а то и за сорок. Хорошо бы пьяницу, бабника и вообще понимающего человека. Проштрафился же кто-нибудь из жрецов настолько, чтобы его сплавили с глаз долой на самую границу?

Привычно прокручивая в голове эти и прочие им подобные мысли, Генрих проехал по главной улице села, по обочинам которой косматые гномские твари начисто обожрали все сорняки. Они ещё и по задам-переулкам, и вокруг частокола хорошенько всё подъели: народ смекнул, что к чему, и пока гномы разгружали свои диковинные повозки, их скотину уводили подкормиться. Гномы сперва поглядывали подозрительно, но никто на их драгоценную собственность не покушался, и дело сладилось к всеобщему удовольствию: скотина сыта, а лебеда и чернобыльник не встают почти вровень с частоколом, щедро рассыпая семена. Ещё гномы, благодарение Девяти, остались равнодушны к прелестям человеческих баб, так что проблем из-за этого не возникало. Вот наёмники сира Бирюка, те да… те тоже грозили стать головной болью не хуже матушки Саманты. Несколько драк уже случилось между ними и женихами-мужьями местных красоток. Пока что наёмники били так, чтобы не убить и даже не покалечить по-настоящему. Но рано или поздно кто-нибудь или разозлится всерьёз, или силы не рассчитает, или какой-нибудь вязовский или старицкий дурак полезет на бывалых вояк с хлебным ножом… А расхлёбывать опять кому? «У всякой палки два конца, – пожимая плечиками, говаривала тётушка Елена. – У всего есть и полезные свойства, и вредные. Надо просто решить, согласен ли ты мириться с вредом ради пользы, вот и всё». Пользы от отставных наёмников хватало, значит, придётся мириться и с геморроем, который они устроят что самому сиру Бирюку, что барону Волчьей Пущи.

Во дворе он спешился, кинул поводья кому-то из мальчишек и немного постоял, наблюдая за деловитой суетой.

– Сир Генрих, – сира Катриона, отяжелевшая, вконец расплывшаяся (Каттен уверенно обещал ей двойню), – что ж вы здесь стоите? Идёмте.

– Да вот, – усмехнулся он, – солнышко светит, небо почти ясное… Может, милостью Кантирита и на Равноденствие так же всё останется?

– Хорошо бы, – буркнула она. – Особенно если он милостью своей удержит орков в горах.

Генрих нахмурился, припомнив прошлое осеннее Равноденствие. Потом подхватил не в меру хозяйственную бестолочь под локоток:

– Пойдёмте-ка в самом деле, а то ещё толкнёт вас кто-нибудь невзначай в этом муравейнике. Вы зачем вообще вышли? Без вас не справятся? Вам рожать со дня на день, а вы тут под ноги и под копыта лезете со своим пузом. Хотите Мадлену в неполных шесть лет сеньорой Вязов оставить?

– У неё дядюшка-регент будет, – огрызнулась сира Катриона. – Куда лучше злой тётки.

– Ну да, ну да. Только он наезжает три-четыре раза в год и дольше месяца ещё ни разу не остался. Так что или мне придётся в Озёрном искать вашу троюродную родню, и кто ещё согласится ехать сюда на десять лет. Или ваш консорт пришлёт вместо себя кузена какого-нибудь управляющим, и как ещё тот с девчонкой поладит.

– Поладит, – упрямо сказала Катриона, но руку выдирать не стала и вообще послушно пошла рядом. – Это же крысиная стая. Детёныша будут кормить и облизывать, даже если он не свой. Алекс Меллер у Мадлены уже дедушка, оказывается. Рутгер Вебер, впрочем, тоже.

Она хмыкнула и замолчала. Генрих вспомнил отчима Людо Росса и подумал, что Мадлене повезло больше. То есть, с отчимом не повезло тоже, зато тётка оказалась справедливой и ответственной, а дядька… Хм. Не дядька, между прочим, а тоже тёткин муж, как и у Людо. Бывает же.

Болтушка Марта принесла ему тёплой воды умыться и, помогая снять броню, углядела, что под стальными пластинами стёганый поддоспешник протёрся насквозь – вон, аж шерсть из прокладки наружу полезла, вашмилсть, давайте скорее заплатку поставлю, чтобы дальше не расползалось. Генрих, мокрый после умывания, зябко повёл плечами: топить ещё не начинали, а Равноденствие – это вам не Макушка лета. В одной рубашке было не то чтобы по-настоящему холодно, но довольно прохладно.

– Так я у еёшней милости Аларики спрошу, чего вам пока надеть, – понятливо откликнулась Марта. – Вы ростом-то повыше сира Эммета, да он зато поплотнее, она и подберёт чего-нибудь на часок, пока я штопаю.

Она подала ему полотенце и убежала спрашивать помощницу сеньоры, во что бы им одеть гостя на часок. Сира Аларика то ли постеснялась идти к полуодетому постороннему мужчине, то ли её опять рвала на части очередная нагрянувшая толпа – вместо неё пришёл сам маршал и принёс замшевую штуковину с фигурными медными пряжками и с очень короткими, в ладонь шириной, рукавами. В Озёрном летом многие в таких ходили, только в бархатных или атласных обычно, а эту, наверное, скорняк Гуго с подсказки хозяек сшил. Удобно вообще-то, признал про себя Генрих, застёгивая нарядные пряжки. И не совсем безрукавка, выглядит прилично, и в такую погоду, как сейчас, самое то. Колет, вспомнил он, как такая штука называется. Людо в похожей был на церемонии, только та стоила, наверное, раз в пять подороже. Или даже не пять…

В общем, он оделся, и они с сиром Эмметом пошли в кабинет Меллера за картой. Бакалейщик опять пропадал в Озёрном (вместе с племянницей, кстати), но его кабинет не был заперт, и Генрих с сиром Эмметом просто засели за его столом, расстелив по нему карту.

– За Чашкой Беда видела дымок, – сказал сир Эммет и ткнул тупым концом карандаша в озерцо, где прошлым летом мальчишкам почудилась водяница. – Лёгкий, прозрачный совсем – в пасмурную погоду никто бы не заметил, даже она. Сходила глянуть, что к чему, а там дерниной подрезанной кострище прикрыто. Не зная где искать, ни за что не найдёшь. Вот и думай, кто это такой опытный и осторожный у нас тут завёлся.

– Опять Беда? – нахмурился Генрих. Вот ведь неугомонная девка! Так и лезет вечно куда и мужикам-то порой не стоило бы.

– Опять, сир, – кивнул маршал. – Отругал бестолочь, а у неё всё «дык я потихоньку». Шатуна зимой завалила – потихоньку, кабаны повадились на картофельном поле рыться, меньше съели, больше потравили – опять она секача подстрелила потихоньку… Вот уж правда Беда. Ну, не пороть же дурищу, сплошная ведь польза от неё. И как-то бы хвост ей всё-таки прищемить хоть немного, а то ведь нарвётся в конце концов.

– Бесполезно, – махнул рукой Генрих, – против натуры не попрёшь. Вон кузина моя, паладин ордена Пути, Аррунг спаси и помилуй. Не стала бы рыцарем, точно бы сбежала из дому в наёмницы. Радоваться надо, что Берта здесь осталась следопытом и охотником, а не рванула в тот же Озёрный в Гильдию проситься.

– Ну… это так, – признал сир Эммет.

Их позвали обедать, и разговор о непонятном чужаке пришлось отложить. Генрих только хмуро подумал, не орочьи ли лазутчики? Выше, гораздо выше Ноголомного ущелья Гремучую вполне можно было форсировать даже в начале лета, когда она намного полноводнее, чем накануне осеннего Равноденствия. Там, конечно, пришлось бы лезть по скалам – отрогам Хмурого, но уж горных орков точно не напугаешь такой дорогой. Или опять эльфы-изгнанники? Понаглее недоброй памяти банды, ради которой пришлось Аспида с его командой нанимать? Не побоялись рядом с Чёрным лесом пройтись? Нет, завтра точно надо брать с собой Беду и смотреть, что там за дымки такие вьются.

Об этом они с сиром Эмметом и говорили после обеда. Потом Генрих решил заглянуть к сиру Матиасу – посмотреть, как тот обустраивается, и потолковать о том о сём. В общем, уже смеркаться стало, когда он наконец более или менее освободился и смог навестить наконец Людо. Девять богов! А если б тот на самом деле был его фаворитом? В смысле, если бы всё было по-настоящему? Всё равно ведь так же бы и виделись урывками два-три раза в месяц… как дядя со своим рыжим кошаком.

Осенние сумерки наплывали с реки, закат догорал где-то за лесом, и на ограде холодным голубоватым светом загорелись колдовские светильники: Рената зачаровала выточенные гномами шары горного хрусталя и без конца подновляла на них чары. Шаровые молнии, застывшие в навершиях столбиков ограды, и пугали народ, и манили любопытных, точно лампы – мотыльков. Отец, помнится, спрашивал сира Матиаса, как тот хочет назвать своё имение. Тот ухмыльнулся и ответил, что он-то бы назвал Бирючьей Норой, да только люди обычно рано или поздно всему и всем дают прозвища, которые прилипают намертво, не отдерёшь. Так что он просто подождёт немного.

Ну… ждать и правда пришлось недолго. Сначала трактир, который был пока что больше просто кабаком, стали звать «У Ведьминой плотины», потом Ведьминой Плотиной стал и сам то ли дом, то ли маленький форт. У него ведь только ограда выглядела несерьёзно, такая же узорная решётка, как вдоль самой плотины (хотя ты попробуй-ка через неё переберись, когда концы длинных стальных пик щерятся зазубренными наконечниками). Через неё можно, конечно, стрелять – в обе стороны. А в узкие прорези окон первого этажа не всякая кошка протиснется, на втором же обманчиво-нарядные переплёты не дали бы злоумышленнику залезть в дом через окно. И вообще, в доме кроме стрелков имелась ещё и магичка, про молнии которой слухи уже второй год бродили по всему баронству. Дураки – особенно оголодавшие и озверевшие в зимних лесах – находились, конечно, каждый год, но лично он, Генрих из Волчьей Пущи, сто раз подумал бы, так ли уж ему нужно в такое негостеприимное место. То есть, его-то там принимали охотно, а вот тех, кто полезет без приглашения…

Он прошёлся по довольно широкой, чтобы фура свободно могла проехать, дорожке над обрывом – дом, построенный Серпентом, прятался за громадой Ведьминой Плотины. Хотя вообще-то, он и сам лишь снаружи выглядел небольшим и скромным, а внутри у него один только подвал имел два уровня. На верхнем Серпент держал чаны с бардой и перегонял её, ниже – выдерживал настойки и хранил уже готовое. Первый наземный этаж почти полностью занял под свою кондитерскую Людо, а второй был у них жилым. Неплохо однако живут алхимики, если могут позволить себе такие домики.

А ещё они могли позволить себе целые горы разного даже на вид недешёвого барахла. Тюки, ящики и коробки лежали в передней (Генрих, разумеется, вошёл с парадного, а не через кухню) целыми кучами, и тётка гвардейских статей, с лицом и ухватками ветерана-десятника разбирала кучи эти, командуя двумя гоблинами. Честное слово, гоблинами! Толстыми, важными, дорого одетыми. Видимо, тех самых любителей обожраться сахаром Каспар Серпент, продав дом в Озёрном, забрал сюда. Завидев Генриха, о котором явно была наслышана, тётка смутилась и совсем ей не шедшим виноватым тоном сообщила, что сударь Каспар, получив какое-то письмо, ушёл в подвал и ни к обеду, ни к ужину оттуда не вышел. А сударь Людо разогнал подручных и… только не сердитесь, ваша милость, но он… вряд ли вам стоит с ним видеться сегодня.

– Пьёт, что ли? – недоумённо спросил Генрих. Вот уж беда! Словно он пьяных не видел и дел с ними не имел. Не вовремя, конечно, Людо запил: ему накануне праздников работать бы от темна до темна, заказов ведь наверняка набрал выше головы… Но отродья Бездны знают, что это было за письмо. Может быть, надо порадоваться уже тому, что пьёт, а не петельку затяжную мастерит.

Он прошёл на кухню, в самом деле пустую и тихую, уже прибранную, освещённую единственной лампой над столом в уголке, где Людо обычно перекусывал, не отрываясь от работы. Там он и сидел. И да, он пил. Точнее, напивался. Сидел перед почти пустой уже бутылкой и, наоборот, почти полной тарелкой, а напротив пристроился Ян, по-бабьи подперев кулаком щёку. Увидев Генриха, мальчишка страшно обрадовался.

– Ваша милость, – затараторил он, вскочив, – а я уж думал за вами в Вязы бежать, а то сударь Людо того… письмо, видать, больно плохое получил.

Генрих оценил мутный тяжёлый взгляд фаворита и общее мрачное выражение не просто бледной, а ещё и опухшей морды, так что потребовал и себе стакан… и чем ты там его кормишь? Тащи мне тоже. Ян быстренько налил тарелку умопомрачительно пахнувшего супа (нет уж, обойдётся сударыня Винтерхорст без такого кухаря, самому пригодится) и попытался было опять застелить уголок салфеткой, но Генрих отмахнулся: не до этикета. Ян понятливо приволок ещё бутылку, протёр чистым полотенцем неземной красы бокал – видно, в сегодняшней фуре была и посуда, кроме всего прочего, потому что раньше Генрих такого у Росса не видел – и спросил, чуть помявшись:

– Вашмилсть, раз вы тут, я пойду сударя Серпента кормить, ладно? А то он вечно заработается и поесть забывает, а ему нельзя, у него это… режим, во. И диета.

– Давай, – кивнул Генрих, – корми.

Ян шустро налил суп в такую же, как у Генриха, тарелку из явно очень недешёвого сервиза, застелил салфеткой мельхиоровый подносик, нарезал хлеб, положил приборы. И зачем вот, спрашивается, такое диво в кабаке, которым был пока что бирюковский трактир? Нет-нет, ещё пару лет подождать, чтобы выучился хорошенько, и забрать в замок. Чтобы делал для родителей суфле и паровые биточки.

Генрих налил себе в бокал розоватой пахучей жидкости, от души хлебнул и чуть не поперхнулся: да уж, это вам не наливка. Поджечь, так, пожалуй, загорится, как гномский самогон.

– Что-то с матерью или с дядей?

Людо молча помотал головой и вылил в свой стакан (обыкновенный, которым, кажется, муку и сахар отмерял) остатки настойки из первой бутылки. Вышло меньше половины стакана, но Генрих подумал было, не отобрать ли и это. Не успел – Людо проглотил крепкое пойло как воду и лениво повозил ложкой в остывшем супе, вылавливая маленький мясной шарик.

– Илона, – сказал он.

– Что-то плохое с нею?

Людо криво ухмыльнулся.

– С нею – нет, а вот со мною – пожалуй. Она не вернётся, – объяснил он. Не так уж он, кстати, сильно был пьян. Видно, Ян как-то уговаривал его закусывать хорошенько, так что Росса не развозило.

– Как это? – недоверчиво спросил Генрих. Он тоже принялся за суп, только не вылавливал оттуда мясные шарики, а ел всё подряд, потому что и остальное было ничуть не хуже. – Как она может к тебе не вернуться? Ты ей разрешения на раздельное проживание не давал.

– А оно ей и не требуется, – с той же кривой ухмылочкой пояснил Росс. – По законам Империи женщина в звании подмастерья эмансипируется. А она ещё официально приняла веру в Создателя и объявила брак по нашим канонам недействительным, ибо кроме всего прочего, заключён он был по принуждению. На которое её отец – отец подмастерья Гильдии алхимиков – не имел никакого права.

– Погоди, – Генрих даже головой помотал, чувствуя, как и его догоняет серпентовская убойная зараза. – Какая Империя? Она же собиралась деда отвезти на юг, к его жене.

– Не-а, – из воспитанного, начитанного, совсем не похожего на ремесленника Людо Росса, кажется, полез тот самый сын стражника, которым он был, пока не познакомился с девочкой из семьи потомственных алхимиков. – На север они махнули, к его младшему сыну. Дядюшка похлопотал, дедушка подмазал, и получили они гражданство Империи, а Илона ещё и эмансипацию вместе с прежней фамилией. И остались мы с Каспаром два придурка – женатые без жён. Смешно, да? По-моему, очень смешно!

Ему было так смешно, что он взял пустую бутылку, взвесил в руке и от души шмякнул её об стену, только осколки с прощальным звоном брызнули. Генрих одобрительно кивнул и даже заглянул под стол, но там бутылок больше не было. То ли эта была первой, то ли Ян ещё одну успел убрать.

– Ладно, меня моя убить не пыталась, – Людо покрутил в руке и стакан, но швырять не стал, а вместо этого налил себе ещё.

Генрих подумал немного и не стал ему мешать. Пусть напьётся хорошенько, чтобы упасть и не встать. Завтра ему будет так погано, что страдать по беглой жене никаких сил не хватит, а там и успокоится понемногу. Надо будет найти ему какую-нибудь красивую молодую вдовушку, чтобы за сладкие пирожки и за нарядные тряпочки согласилась побыть не венчанной женой. А может, и не ради подарочков кто пойдёт. Парень-то ведь золото – умница, чистюля, работы не боится, спокойный, терпеливый… Ян вон как на него смотрит, словно на любимого родного дядьку.

– А Каспара хотели убить? – спросил Генрих, раз уж к слову пришлось.

– Да, в общем, убили, – Людо ещё выпил и опять повозил ложкой в тарелке. – Ну вот, – по-детски обиделся он. – Фрикадельки кончились…

– Это называется фрикадельки? – уточнил Генрих. – Напиши потом рецепт, я нашей кухарке отдам. Вкусно, и отцу с матерью точно понравится, жевать не надо. А что значит «убили»? Жив ведь твой тесть, пошлите ему Девятеро долгих лет за такую выпивку.

– Виолетта, матушка Илоны, нанимала убийцу, – морщась, сказал Людо, – и тот ударил Каспара ножом. Нож пробил желудок, было это, на беду, после плотного ужина, и каким чудом целитель сумел его спасти… Не иначе, нашими молитвами. Я всю ночь перед алтарём Бледной Госпожи на коленях простоял, – глухо проговорил он. – Видно, угадал, что ей молился, а не Сот, как за алхимика надо бы, и не своему Аркату.

– Так это не язва у него и не катар, – Генрих даже поёжился слегка, представив такую рану, – а после ранения?

– Ну да. Две недели по чайной ложечке воду с мёдом выпаивали.

– А тот тип, который его ножом пырнул?

– А он пропивал гонорар, заснул в канаве, простудился и в три дня сгорел в лихорадке, – Росс опасно откинулся на спинку стула, тот пошатнулся, но устоял. – Так что следствие тихо скончалось в самом начале, без грязных скандалов. А Виолетта твёрдо решила, что супружеская жизнь не для неё, и ушла в обитель Пустынниц. – Он помолчал немного, потом криво, вымученно усмехнулся и прибавил: – рыдала, кричала, что лучше умрёт, но когда госпожа старшая Серпент, в девичестве Рисанаторе, налила ей бокальчик воды и капнула туда чего-то из своей коллекции, пить наотрез отказалась. Жить ей всё же хотелось, хотя бы и в самой суровой обители из тех, про которые я слышал.

Он посмотрел на бутылку, но внезапно передумал и принялся хлебать остывший суп, ссутулившись над тарелкой и вообще наплевав на манеры. Генрих тоже глянул на соблазнительно запотевшее стекло, но решил, что тоже пока пить не станет. Ему и без того стало жарко на основательно протопленной кухне, да ещё после крепкой выпивки и горячей еды. Он даже колет, одолженный сиром Эмметом, снял и засучил рукава рубашки.

– Знаешь, – сказал он, – плевать на эту сучку заносчивую. Если она тебя не ценит, так и пошла она к Создателю и его Пророчице в жопу. Пусть поищет второго такого, кто её закидоны станет терпеть.

– Найдёт, – мрачно отозвался Людо. – Имя, деньги, связи…

– Ты-то её не ради денег и связей терпел.

– Нет, конечно, – фаворит опять вымученно усмехнулся. – Я же всё поверить не мог, как она вообще что-то во мне нашла? Не красавец, не богат, не знаменит, если бы не их библиотека, двух слов связать бы не умел… А она…

– Балованная девочка из богатой семьи, – припомнил ему Генрих. – Которая не ценит ничего, что для неё делается, потому что ей и так все вокруг должны.

– Ну нет, – неожиданно возразил Людо. – Не настолько уж она плоха. Просто она алхимик, алхимик в первую очередь. И в Империи она будет сама себе хозяйка, даже если выйдет замуж ещё разок. А тут она без моего разрешения даже к бабке в Долгий Мыс съездить не может. Одна, я имею в виду, без отца или деда.

– Так ты ещё её же и оправдываешь?

– Я же дурак, – откровенно через силу ухмыльнулся Людо и опять потянулся за бутылкой. – Мы с её отцом просто родственные души. Он эту дрянь, которая пыталась его убить, представь себе, жалеет. Даже хотел послать в обитель отступные, чтобы она могла уйти оттуда. Матушка его, правда, сказала, что Виолетта будет жить только там. Как только попробует сбежать, подпишет себе смертный приговор, или она не Мария Рисанаторе. А Илона мне ничего плохого никогда не делала.

– Только выставила тебя бараном безрогим перед целым баронством, – буркнул Генрих. – Свободы ей захотелось, смотри ты! Где она вообще видела её, свободу эту? Можно подумать, я свободен. Всем вокруг должен, за всех отвечаю, выспаться могу по-человечески, только если подстрелят – это, что ли, свобода? Ну да, зато почти уже барон. Сам себе хозяин и людям своим тоже. – Он встал, с грохотом переставил стул вплотную к тому, на котором сидел Людо, сел рядом и обнял фаворита за плечи. – Плюнь, – решительно повторил он. – То есть, сегодня напейся как следует, а вообще плюнь. Найдём мы тебе бабу, которая будет тебя любить и ценить. Вон Рената говорила, будто в Моховом девчонка уже без всякого обучения может огонь в печке разжечь. Замуж ведьмочку точно не возьмут, а Рената подучит немного, и будет тебе в кондитерской твоей помощница. А бастардов, если что, признать недолго.

Людо ткнулся головой ему в плечо и мелко затрясся. Генрих решил было, что тот спьяну разревелся… ну, неплохо бы, быстрее успокоится. Но тут Росс откинул голову и оказалось, что он бессовестно ржёт.

– Ох, ваша милость господин почти барон, – сказал он, наливая настойки Генриху и себе, – не берись никого утешать, ладно? А то насмешишь беднягу и на него же за это рассердишься.

– И что я смешного сказал? – возмутился Генрих.

– Сменять Илону Серпент на деревенскую девочку – это серьёзно, по-твоему? Нет, от помощницы-ведьмочки я точно не откажусь, спасибо, что сказал. Надо будет обязательно поговорить об этом с Ренатой. Однако спать с нею и детей от неё признавать… Извини, но супруги должны быть ровней. Вон у тебя перед глазами живой пример, что бывает, когда это правило не соблюдается.

– А ещё мой дядя и сира Катриона.

– У одного жена приезжает дважды в год, у другой консорт – аж четырежды. Семейная идиллия.

Генрих нахмурился, но про себя признал, что в этом что-то есть. Уж на что его пообтесали тётушка Елена и сира Фрида, однако то и дело про словечки, походя обронённые Россом, хотелось спросить, а что это за звери такие. В сущности, Людо тут поговорить, не думая, поймут ли его, только с тестем и с чародейкой может, подумал он. Ну, ещё с Каттеном и с Отто, но с теми он видится редко.

– А мы с тобой? – спросил он.

– Так мы ж не супруги, мы собутыльники, – хмыкнул Людо. – Ты говоришь, я слушаю и поддакиваю. Ты выговоришься и уедешь, я остаюсь… – Он умолк на полуслове, потом покаянно тряхнул головой. – Прости, спьяну вырвалось. Ты покровитель, я фаворит, всё честно. Пока старого Серпента не оправдали, я только на тебя и надеялся, что не выдашь и что мы не поедем дружной семейной компанией знакомиться с дознавателем.

Генрих тоже хмыкнул и притиснул его плотнее. Приходила его отцу бумажка из Озёрного: действительно ли в Волчьей Пуще скрываются члены семьи Иеронима Серпента, подозреваемого в участии в заговоре против его сиятельства? Отец ответил, что фаворит его старшего сына, а также жена и тесть этого фаворита отнюдь не скрываются, а заняты делом, принося баронству немалую пользу, и вежливо пока что интересовался, в чём обвиняют этих троих? Если только в том, что они являются членами семьи Иеронима Серпента, так он повторяет для непонятливых – это фаворит наследника Волчьей Пущи, его жена и тесть. Желаете прислать за ними вооружённый отряд? Из Озёрного ему на это ничего не ответили, а там и старший Серпент оказался оправдан.

– А с чего его вообще понесло в Империю? – спросил Генрих. – Оправдали же.

– Да-да, отпустили за недоказанностью обвинения, – ехидно отозвался Людо. – То есть, старый интриган весь в белом, а его сиятельство был неправ. Ты бы остался в городе, где ты прав, а граф – нет? Хотя… ты бы остался, конечно. Ты же ничего и никого не боишься.

– Я много чего боюсь, – возразил Генрих.

– И даже не боишься в этом сознаваться, – кивнул Людо.

Он не пытался высвободиться из рук Генриха. Наоборот, ещё и голову ему на плечо положил. Возможно, просто тяжело было её держать – болтал-то он бойко, даже слова не тянул, а вот сумеет ли встать? Руку он уронил Генриху на колени, и пальцы легли в опасной близости от… э-э… того места, за которое другому мужчине хвататься не следовало бы.

– Ты никогда не думал о том, что я действительно умею не только с тестом обращаться? – шепнул он Генриху на ухо.

На того пахнуло спиртовым духом, но запахи ванили, корицы, лимона и ещё боги знают чего были сильнее. Людо ими насквозь уже, наверное, пропитался. И руки у него были белые и мягкие от молока, масла и прочей сдобы. Девки, которые на него работают, кошками должны вокруг Людо вертеться: лежит сладкий пирожок на столе, а жену отродья Бездны где-то носят.

Генрих встал, потянув его за собой.

– Ты пьян, – сказал он, поймав себя на лёгком даже сожалении, что отказывает. – Проспишься, успокоишься, тогда и поговорим, кто мы друг другу. А то сейчас ты на жену обижен, а тут я под рукой – ну, вот она, страшная месть сбежавшей дуре, так? – тот хотел возразить, но Генрих перебил: – Пошли отведу тебя наверх, а то серпентовские гоблины раскормленные тебя точно не дотащат.

– Ты не здесь будешь ночевать?

– Нет, в Вязах. Мы завтра с Эмметом едем к Чашке… Дня два-три меня, наверное, не будет. Вот вернусь, тогда спроси меня снова, если захочешь.

– Ты дурак, твоя милость, – вздохнул Людо. Его повело в сторону, но он вцепился в рубашку Генриха. – Но дело твоё, конечно. То есть, как прикажете, сир.

Генрих покачал головой. Не сегодня точно. Пользоваться пьяной обидой того, кто всегда готов был выслушать и поддержать? Чтобы потом, когда он протрезвеет и пожалеет о случившемся, любовниками уже не стать, а ну… пожалуй что друзьями оставаться не получится?

– За шею держись, – приказал он. – Как зовут эту управительницу вашу, или кто она? Пусть приготовит тебе постель. И ведро, что ли, рядом поставит.

Людо хмыкнул, уцепился за его шею и даже сам стал переставлять ноги.

– Зря вы нас пустили сюда, – сказал он вдруг.

– Почему? – удивился Генрих.

– Потому что рано или поздно вы станете такими же.

Генрих хмыкнул, подумал немного и ответил:

– Если такими, как ты, то ничего страшного.