Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Словом, подарки были уложены в одну из фур, и с сиром Матиасом было договорено, что через четыре дня они все вместе отправятся в Вязы (какие-то у него ещё дела были в Озёрном, которые ему не удалось завершить перед праздниками). Напоследок Меллер предложил Катрионе сходить ещё раз в театр на музыкальную комедию. Ту самую, про красавицу-вдову и её секретаря.
Катриона опять надела подозрительно хорошо на ней сидевшее платье госпожи Хорн, подумав, а точно ли та в нём хоть раз куда-то сходила? Не для деревенской ли гостьи оно и шилось, чтобы можно было без ущерба для себя с деревенщиной этой где-то на людях показаться? Сира Мелисса ещё для первого похода в театр одолжила ей свои ботики, потому что не с сапогами же было надевать приличное платье. А чтобы накинуть поверх платья – отчимом, не иначе, подаренный плащ из рысьих шкурок. «Вернёте перед отъездом, – легкомысленно сказала она. – Вернее, просто оставите в комнате Гилла, я потом заберу». Обуви и одежды у неё было столько, что один плащ и одна пара ботинок ничего не решали, так что Катриона, помявшись, приняла и то, и другое. Так и в самом деле было проще, чем просить всякий раз, собираясь в театр, а водил её консорт раз пять или шесть, ей не надоедало. И эти вещи здорово её выручали, она даже в зеркале себе нравилась немножко: скромно, но пристойно. То есть, по меркам Озёрного, меховой плащ – это довольно дорого, но она же дикая и свирепая сеньора из приграничья, ей только в мехах и ходить.
Пьеса ей понравилась, хоть и была откровенно неправдоподобной. Впрочем, её же кто-то написал, чтобы посмешить людей, так с чего бы ей быть похожей на правду? А секретаря, оказавшегося похищенным в детстве сыном графа, играл тот самый тип, которого Катриона спрашивала, не хочет ли он тоже выйти замуж. Пел негодяй, между прочим, так, что она прямо гусиной кожей покрылась:
Настанет день и час,
Любовь к тебе придёт,
Зови иль не зови.
Где встретишь ты её,
Не знаешь наперёд,
Темны пути любви.
«Вот Меллер приедет после Излома Зимы, – думала она, украдкой поглядывая по сторонам: как-то неловко было от того, что её так пробрало, – попрошу его спеть. У него ничуть не хуже должно получиться. Лишь бы никто не помешал опять».
Неслышен её шаг,
Неведомы черты,
Таинственен язык.
Но вот пришла любовь,
Её узнаешь ты,
Узнаешь в тот же миг.*
Да уж, она узнала, конечно. Ещё как узнала. Всё это время она придумывала себе занятия, чтобы занять голову чем угодно, лишь бы не вспоминать Марча, его мальчишескую улыбку, озорные глаза, жадные руки и губы. Нет-нет, это просто было как лихорадка, как горячка – накатило, разум помутился… Но скоро она уедет, и понемногу всё забудется. Всё забывается в конце концов. Уж похоронив отца и брата, она знала это как никто другой. Она поправится. Отпустило же её с сиром Роландом.
Вот только в антракте они с Меллером вышли пройтись, и насмешница-судьба немедленно столкнула их с Гедеоном Марчем.
Комментарий к Глава 43
* – Всё та же “Собака на сене”
========== Глава 44 ==========
– Неудивительно, что ваш консорт выдаёт замуж фаворитку.
– Почему? – удивилась Катриона. Надо было вставать, но до смерти не хотелось этого делать. Хотелось бездумно валяться, чувствуя, как сильные, умелые, горячие руки скользят по телу.
– С таким темпераментом, как у вас, у него вряд ли хватает сил на кого-то ещё, – со смешком пояснил Марч и довольно сильно сжал её грудь. – Прямо дикая кошка.
Катриона покраснела. Правда, её неприятно царапнул этакий пренебрежительный тон, словно позаботиться о женщине, которая потратила на тебя свою молодость, было смешной глупостью, а не достойным поступком. Но всё же услышать о себе, что она прямо дикая кошка… Консорт вполне обойдётся и без её заступничества, решила Катриона. Не ссориться же из-за него с человеком, для которого она была звездой, а не унылой «дорогой супругой».
– А вы ждали скучную мороженую рыбину в байковой сорочке от ушей и до пят? Которую она ни за что не снимет даже перед законным супругом? – немного неловко отшутилась она.
– О, – сказал Марч… Гедеон, с интересом глядя на неё, – а вам нравятся такие игры? Соблазнение отшельницы? Дева-паладин и развратный колдун?
Она рассмеялась.
– Я знаю одну деву-паладина, – сказала Катриона. – Как-то не верится, что её мог бы соблазнить колдун.
Письмо от Герты она получила у чиновника на почтовой станции в Волчьей Пуще, когда уже собиралась сесть в карету, и ответ на него пришлось посылать из Захолмья: не в карете же было писать и не в трактире. Герту по делам Ордена, оказывается, носило аж в тот самый Янтарный, где водились рыцари с чертополохом на щите. Но теперь она вернулась и обещала приехать на Равноденствие. Если не случится ничего неотложного, конечно.
– И кто эта прекрасная воительница? – с каким-то хищным любопытством спросил Марч.
– Племянница барона, – что признанный бастард, Катриона решила не уточнять. – И в самом деле очень красивая девушка, гораздо красивее меня.
– Ох, звезда моя, а что такое красота? У Леты бывает много красавиц, вы сами видели. Но таких, как вы, я ещё не встречал.
Он то ли поцеловал, то ли куснул её сосок и разжал пальцы, так и стискивавшие грудь. Кажется, он кое-где оставил синяки. Распалённая страстью Катриона не чувствовала боли… вернее, боль делала удовольствие только острее, но теперь тут и там неприятно ныло и тянуло. И это странным образом примиряло с украденным клочком счастья, словно она за этот клочок честно расплатилась.
– Надо идти, – сказал Марч с сожалением. – Хорошо, что я заплатил за два часа, а то стучал бы нам в дверь какой-нибудь дурак-лакей с воплем, что время прошло. Всё бы испортил.
Катриона тихонько вздохнула. Тогда, в фойе театра, Марч попросил её ответить на несколько его вопросов о Волчьей Пуще и приграничных баронствах вообще. Скажем, встретиться как-нибудь после полудня в кондитерской, например, и там посидеть за бокалом лёгкого вина с бисквитами? «В «Сладком счастье», к примеру?» – как-то нехорошо усмехаясь, спросил Меллер. Катриона не знала, чем плохо это «Сладкое счастье», но Марч прищурясь ответил: «А вы, я вижу, тоже неплохо знаете, где можно снять комнату на часок?»
В общем, в этом самом «Сладком счастье» они и встретились, но лёгкое вино и бисквиты Марч велел принести не в зал, где за столиками сидели вполне приличные (как бы ни усмехался дорогой консорт) посетители, – некоторые так вообще с детьми, – а в номер, снятый на два часа. Тоже, кстати, очень пристойно выглядевший, чистенький такой и светлый. Но ни о каких приграничных баронствах они, понятно, не говорили. Они вообще толком не говорили, если честно.
– Так в следующий раз я жду вас в байковой сорочке от ушей до пят, – сказал Марч (никак не получалось звать его про себя по имени). – Будем её медленно, после долгих уговоров, снимать.
И он подмигнул Катрионе с таким многообещающим видом, что ей нестерпимо захотелось сказать консорту, что она остаётся. Да, дождётся, когда он разгребёт горы своих неотложных дел, и поедет вместе с ним. Он же сам предлагал ей хорошенько отдохнуть.
Но всё это, конечно, были пустые мечты.
– Хоть в байковой сорочке, хоть в ламелляре, – вздохнула она, начав одеваться, пока в самом деле не явился кто-нибудь ломиться в дверь и орать, что два часа истекли. Промелькнули, как пара мгновений. – Я бы с удовольствием. Но мне очень жаль, сир Гедеон…
– Просто Гедеон!
– Мне очень жаль, Гедеон, – послушно повторила она, – но завтра утром я еду обратно. Я уверена, что моя помощница неплохо управляется с хозяйством, но всё-таки сеньора Вязов я, не она.
– Что значит, едете? – поразился он. – Хотите сказать, что вы можете вот так меня бросить?
Катрионе было совсем не до смеха, однако тут она не удержалась от улыбки: прозвучало так, словно она соблазнила его, попользовалась и упорхнула к новым поклонникам.
– Я не могу вас бросить, – сказала она. Марч… Гедеон приосанился было, но Катриона продолжила: – мы никто друг другу, вы ни браслетов моих, ни кольца не носите…
Ну… она думала, что поразила его своими словами, что должна ехать? Оказывается, по-настоящему он был поражён – и уязвлён – вот этим заявлением про кольцо. Он даже перебил её, с негодованием спросив:
– Я не ношу вашего кольца? Звезда моя, вы меня со своим толстым бакалейщиком не перепутали? Старые Шахты – не ваши Ясени в три двора!
Ох, ну зря он так с нею заговорил. Катриона пристегнула наконец чулок, упорно выскальзывавший из мелкой, неудобной пряжки, одёрнула сорочку и холодновато ответила:
– Сколько бы дворов ни было в моих Вязах, сир Гедеон, я их владетельница. Вы же – младший сын сеньора Старых Шахт. Принять ваше колечко, сами понимаете, я не смогла бы при всём желании. Мне даже графу пришлось бы отказать, потому что таким, как я, позволительно принимать покровительство только от лиц королевской крови. Вы не знали?
У него был такой вид, будто он хотел её ударить. Дать пощёчину, словно зарвавшейся служанке. Но то ли воспитание помешало, то ли он поостерёгся связываться с сеньорой из мест глухих и диких, которая даже на свидание заявилась с охотничьим ножом на поясе. Он покривился и зло бросил:
– Вы всерьёз думаете, будто кто-то из особ королевской крови впустил бы вас не в спальню свою, а хотя бы в конюшню?
– Нет, конечно. – Она сжала челюсти до хруста за ушами, но умудрилась по-меллеровски пожать плечами. – Даже вы меня не в свою спальню пригласили, а в номер для почасовых свиданий. Куда уж мне до принцев, хотя бы не наследных.
Влезть в блузу, надевавшуюся через голову, было делом недолгим, но Марчу хватило, чтобы оказаться рядом, впиться пальцами в плечи и прошипеть:
– Да что ты о себе возомнила, девочка? У меня таких, как ты, было…
– Разве? – У неё опять, как в минуты опасности, заморозило все чувства, и на Марча она посмотрела как на то ли капкан неизвестной системы, то ли на подозрительную лужу: по щиколотку здесь или ямина по колено? Значит, она была хороша, пока была забавной дикаркой из Приграничья, маленькой злюкой и пылкой любовницей? А как только напомнила, кто она на самом деле, сразу «возомнила о себе»? И с тем же морозным спокойствием Катриона стряхнула с себя чужие руки движением, которому отец её учил лет с девяти. – Вы вроде бы говорили, что таких, как я, никогда раньше не встречали, – пустым, мёртвым голосом заметила она. – Врать нехорошо, сир Гедеон. Некрасиво. А теперь отойдите, будьте добры, и дайте мне одеться. И не распускайте руки, иначе завтрашний городской листок выйдет с описанием драки, случившейся в номерах кондитерской. Хозяин будет вам так благодарен!
Остаток дня она просидела в библиотеке, тупо скользя взглядом по расстеленной на столе карте королевства, изготовленной, как гласила надпись сверху, в Его Величества Академии Наук Малой Лаборатории. Карта была то ли нарисована, то ли отпечатана на большом куске пропитанного чем-то холста. Яркая, цветная, дорогая даже с виду, но Волчью Пущу она изображала с такими ошибками, словно эту карту предполагалось подбросить врагам. Зачем она Меллерам-Веберам? У тех имелись очень точные и подробные, хоть и не такие красивые.
На ужин она не пошла, отговорилась тем, что перебила аппетит в кондитерской. Не хотелось ничего. Хотя… нет, хотелось поскорее вернуться домой, туда, где всё привычно, знакомо, понятно. Где даже сплетники придумывают о тебе вполне безобидные глупости, и ни одному младшему сыну или племяннику сеньора в голову не придёт хватать за плечи прямого баронского вассала. Что ж, свой долг пред консортом она выполнила, и больше ей в Озёрном делать было нечего. Можно больше сюда не ездить. Театр только стоил потраченных сил, времени и денег, но жила же она без театра двадцать лет. Проживёт и ещё хоть столько же.
Масло в лампе, кажется, кончалось, потому что огонёк мигал, дёргался, грозил погаснуть в любой момент. Надо было идти в спальню и ложиться, потому что выезжать сир Матиас собирался едва рассветёт, а стало быть, вставать придётся задолго до рассвета: завтрак, сборы, прощание с хозяевами… Дёрнуло же её пойти в это «Сладкое счастье»! Уехала бы после поцелуев среди чужих плащей и до старости бы вздыхала, вспоминая именно это. И считая Гедеона Марча принцем из волшебной сказки. А не фанфароном, подарившим ей грошовый платок из линючей грубой шерсти, да и тот за счёт его сиятельства.
Лампа погасла, но дверь была открыта, а коридор освещался ярко, так что полная темнота не наступила и после этого. Хотя разглядывать карту в свете, наискосок падающем на пол рядом со столом, удалось бы разве кошке. Если бы кошкам зачем-то были нужны карты.
А потом на светлый кусок пола упала тень, надвинулась, скрипнул придвигаемый стул, и консорт уселся рядом, взяв её руки в свои и легко касаясь колена коленом.
– Только не говорите, что вы предупреждали, – вяло произнесла Катриона.
– Каждому надо пробить свою стену собственным лбом, – согласился он. – Я, собственно, не за этим. Давайте я попрошу сира Матиаса отложить отъезд ещё на денёк, а вас свожу к целителю?
– Зачем… – начала было Катриона, но сообразив, брезгливо передёрнулась. – Вы думаете, я могла заболеть чем-нибудь… таким?
– Заразиться от Марча? Да что вы, с его-то любовью к себе и тщательным выбором любовниц! Нет-нет, просто у вас задержка уже на полторы недели.
– И целителю этого достаточно? – недоверчиво спросила Катриона.
– Магу – вполне.
Катриона подумала немного, но мотнула головой.
– Зачем? Присматривать за мною будет господин Каттен, у него я и спрошу о задержке, когда приеду и разберусь с делами. Кстати, они у меня и больше бывали. Как-то раз вообще на месяц.
Вальтер, которому, видно, наябедничала одна из служанок, поглядывал на неё в сомнении, даже спросил, не готовить ли приданое; Катриона возмутилась, как плохо он о ней думает, и разговор на этом завершился. Вальтер, что ни говори, всегда ей верил. Как-то бы он отнёсся к тому, что его сестра встречалась с каким-то типом в кондитерской, хозяин которой сдавал комнаты наверху на час-другой? Впрочем, растит же она его дочь…
– Я не люблю врать, – сказал вдруг Меллер. – В деловых разговорах ещё приходится недоговаривать, смещать акценты, говорить то, во что сам не веришь. Но своим – семье и друзьям – надо говорить только правду.
– А правда в том, что вам не за что меня любить, – понятливо кивнула Катриона. – Вы не хотели вступать в этот брак, вы мне прямо об этом говорили, но вы мне были слишком нужны. Я получила что заслужила и ни в чём вас не упрекаю. Вы делаете гораздо больше, чем должны. Но знаете, как-то не хочется быть просто полезной скотиной, за которой хорошо ухаживают, чтобы давала больше молока или там шерсти.
– Хочется стихов, цветов и безумств, – как-то слишком серьёзно проговорил Меллер. Катриона даже подумала, не издевается ли он. Но он всё так же держал её за руки, чуть поглаживая запястья большими пальцами. – Катриона, босиком по снегу я побегу, только спасая вашу жизнь. Просто покрасоваться… Нет, конечно. Зачем? Я такой как есть, не лучше и не хуже. Как и вы. Гедеон Марч ногтя вашего не стоит, и никто не знает это лучше, чем я. Но вы, разумеется, должны были понять это сами.
Она вяло покивала. Любая женщина, наверное, сказала бы, что ей надо выплакаться. Консорту, понятно, это и в голову не приходило: над чем тут плакать? Жива, здорова, все вещи при ней, и насилием, как ни крути, сегодняшнее происшествие не было. Просто мужчина, звавший её звездой, хотел, чтобы она им восхищалась. Не только его умом, силой, ловкостью, сноровкой – а им вообще. Чтобы забыв себя, смотрела ему в рот. Наверное, он придумал себе дикарку из Приграничья, безоглядно влюбившуюся в блестящего героя. Вырезал из бумаги фигурку, а Катриона не захотела сутулиться и поджиматься, пытаясь втиснуться в оставленное для неё место… «Вот приедет Герта, – подумала она, – опять напьёмся с нею и наревёмся всласть». С Аларикой так раскисать всё-таки было нельзя. Помощница есть помощница, сеньора есть сеньора.
– Вы за мной следили? – спросила она, вдруг сообразив, что консорт знает о том, как плохо она рассталась с Марчем, и не считает, будто это муки совести одолели её настолько, что она отказалась от ужина. – Не лично вы, конечно.
– Катриона, – ответил он с уже знакомым ей тяжким вздохом, который точно означал: «Да что ж ты за бестолочь такая?» – вы в Озёрном никуда не ходили без охраны. Вас всегда сопровождал кто-нибудь из дядиных людей. А уж отпустить вас одну на свидание с таким типом, как Марч… Вы сильная и храбрая молодая женщина, но он-то мужчина и тоже не слабак. Если бы он вас хоть пальцем тронул, долго бы он после этого не прожил, но я не собирался вообще давать ему такую возможность.
Катриона помолчала немного, переваривая так спокойно произнесённое «долго бы не прожил». Словно убийство известного писателя, да ещё и из первого сословия, было ничего не значащей ерундой. И кстати, он ведь грозил Марчу, если что, просто и незатейливо набить морду? Неужели Меллер всё-таки способен на глупости ради тех, кого считает своими?
– Пойдёмте, – сказал тот и встал, потянув её за собой. – Завтра очень рано вставать, а потом долго ехать. Идёмте спать, Катриона. Кстати, вы с Ренатой не говорили? Она хотела попроситься пожить ещё у вас в егерской казарме. По крайней мере до моего приезда с новыми охранниками. В уже построенном доме слишком много гномов, по её мнению.
– А егерей не много?
– Они то и дело уезжают на несколько дней, а гномы фактически живут в будущем трактире, пока строится плотина.
– Они её уже строят? – встрепенулась Катриона. Меллер даже улыбнулся, наверняка подумав: как же несложно её отвлечь от обид и горестей.
– Должны были начать, – заверил он.
– Пусть живёт, конечно, – решительно ответила Катриона. – С её светящимися шарами работать гораздо приятнее, чем при свечах и даже при лампе. Мне бы вообще своего мага, хоть слабенького, – вздохнула она. – Вместо барда.
– Маги – не барды, – хмыкнул Меллер. – Это вам не левретки, а лесные коты, дикие и злющие. Ладно, я попробую найти кого-нибудь, но обещать ничего не могу, сами понимаете. В целители вам перепал беглец из Зеленодолья, а придворной чародейкой барона была женщина с очень уж специфическими представлениями о том, где должны жить магистры Ковена.
– Но Рената ведь тоже осталась в Волчьей Пуще, – возразила Катриона.
– Ей просто некуда возвращаться… Так. Что-то мы с вами заболтались. Спать ведь пора идти.
– Идёмте, – не очень охотно согласилась Катриона. Всё-таки ложиться в постель со своим консортом, когда ещё не сошли синяки, оставленные в порыве страсти другим мужчиной, было неловко. Это Меллер, кажется, без раздумий, без сомнений, сегодня спал с сиром Кристианом, а завтра – опять с нею. Она так не могла.
Ладно, всегда можно сказать, что она устала, расстроена и ничего не хочет, и вообще, завтра в самом деле надо очень рано вставать. Меллер уж точно не заплачет. А потом она уедет, он останется, увидятся они уже после Излома Зимы, а за это время всё остынет, забудется… снегом заметёт.
========== Эпилог ==========
– Сильно тошнит? – спросил Каттен.
– По утрам немного, но Росс мне делает брусничный морс, и от него мне гораздо лучше становится. Мне ведь можно брусничный морс? – спросила Катриона.
– Ещё как можно, и даже очень полезно, – подтвердил Каттен. – В меру, конечно. Ну что ж, пока всё хорошо, хотя верхом вы приехали зря. Отвыкайте на ближайшие полгода.
– Ещё месяц, – возразила Катриона, – и проехать можно будет всё больше только верхом.
– Я сам буду приезжать, – сказал он. – А вы привыкайте часть дел передавать своим людям. Вы поняли, почему забеременели в Озёрном? Перестали крутиться сутками и хвататься за сотню дел разом, отдохнули, и сразу нашлись силы на ребёнка.
– Наверное, – признала Катриона. – Надо в самом деле привыкать поручать кое-что другим. – Справлялась же без неё Аларика, и неплохо справлялась. Хотя нелегко будет привыкнуть к мысли, что и без неё небо не рухнет, Серебрянка не выйдет из берегов, а Вязы простоят ещё хоть век, хоть два.
В Вязы с нею поехал сир Генрих. К фавориту своему, надо думать, а не только проверить, как дела. День стоял чудесный: солнце сияло и даже – в безветренных местах – начинало пригревать, небо стало заметно повыше и поярче, птицы в перелесках расшумелись… Зима кончится ещё нескоро, но хотя бы почувствовалось, что кончится же когда-нибудь. Об этом по дороге они с сиром Генрихом и говорили. И о том, что Меллеры точно дадут зерна на то, чтобы заново пересеять поля там, где помёрзли озимые. Ещё он расспрашивал Катриону про Яна. Узнав, что чародейка успела раньше, сир Генрих только фыркнул (не иначе, от целителя набрался) и пробормотал: «Посмотрим ещё».
Дорога была неплохо накатана, доехали по зимним меркам быстро. Стёкла теплицы на солнце так и слепили глаза, пришлось разглядывать плотину. Впрочем, она того стоила: больше не приходилось спускаться почти к самой реке, а потом опять забираться на пригорок перед воротами. Теперь от той самой площадки, которую гномы с таким грохотом и сотрясением земли ровняли летом, к воротам Вязов вела каменная насыпь – бородачи порядком подгрызли обрыв на том берегу. По насыпи, перегородившей Серебрянку, пролегла дорога, вымощенная каменными плитами, так что моста, в сущности и не было как такового. Просто плотина и дорога, соединившая берега на одинаковом уровне. Эх, такими бы плитами, да замостить путь до самого замка! Катриона сказала это сиру Генриху, и тот вздохнул: хорошо бы, да где ж денег взять на это? Щебнем самую грязь в Жабьем логу засыпали, и то уже счастье.
Приехали они как раз к обеду, но Мадлена выскочила им навстречу с радостным воплем: «Тётя, тётя, там сира Клементина тебя нарисовала! Иди скорее смотри!» Катриона гораздо охотнее сначала бы поела, но сир Гених неожиданно заинтересовался рисунком. Пришлось вести его в теплицу, где сира Клементина и рисовала при ярком солнечном свете. Там днём даже по-настоящему тепло становилось, хотя ночами приходилось насыпать тлеющие угли в большой железный ящик – Аларика посадила, не дожидаясь даже Равноденствия, что-то не такое неприхотливое, как укроп и чеснок.
Сира Клементина, завидев сира Генриха, залилась краской и залепетала, что она не настоящий художник и у неё получилось вот так. Катриона промолчала, озадаченно разглядывая свой портрет на холсте, распяленном на треноге с рамой. Польстила ей сира Клементина безбожно, надо сказать. Статная и красивая молодая женщина в заметно починенной кирасе (вот зачем гувернантка просила разрешения срисовать ту, трофейную) руки сложила на крестовине двуручного меча, небрежно отбросив за спину ярко-синий плащ. На голове у красавицы – а Катриона, несмотря на отдалённое сходство, не могла считать её собой – сиял крупным синим же камнем серебристый обруч, сдерживавший волну роскошных волос. Героиня какой-нибудь баллады, сказочная воительница, кто угодно – только не деревенская сеньора из мест глухих и диких!
Но сиру Генриху определённо понравилось. Он похвалил сиру Клементину, а она, окончательно смешавшись, объяснила, что работала по наброску Летиции Хорн. Вот та – действительно художник! Может двумя-тремя штрихами передать суть, выделить главное и вообще рассказать о человеке больше, чем он сам о себе знает.
– Очень красиво, – признала Катриона, решив промолчать про госпожу Хорн. Глупо было обижаться на женщину, желавшую ей добра на свой манер, но и вспоминать её не хотелось. – Только это не я.
– Это вы, – неожиданно решительно возразила сира Клментина. – Я вас вижу такой.
Катриона покачала головой. И как что-то доказывать художнице, если она «так видит»?
– Ладно, – вздохнула она. – Тогда нарисуйте мне вместо этого обруча венок из чертополоха. Можно ещё исправить?
Клементина озадаченно посмотрела на неё, что-то прикидывая, потом просияла, схватила кисть и прямо поверх обруча принялась рисовать фиолетовые цветки.
– Тогда надо и у плаща сменить цвет, – сказала она.
– Ага, – буркнула Катриона. – И у глаз. – Глаза тоже были слишком яркими, но никакого сходства с чертополохом в них не было. – А то писали мне стихи про глаза как цветы чертополоха, – объяснила она.
Клементина закивала так яростно, что Катрионе стало ясно: глаза та тоже исправит. Чтобы всё было одного цвета – глаза, венок, плащ…
– Никто меня не ранит, не поранившись сам, – пробормотала она.
– Похоже на девиз, – заметил сир Генрих.
– А он и есть. У одного рыцарского ордена. И чертополох на гербе.
– Переименуете Вязы в Чертополохи? – рассмеялся он.
– Да нет, зачем? Вязы красивее… Идёмте обедать, – решительно сказала Катриона. – Сира Клементина, потом дорисуете, идёмте.
Она вышла первой, а за нею остальные. Сир Генрих на ходу спрашивал сиру Клементину, не возьмётся ли она нарисовать портреты его родителей. Их тоже можно изобразить моложе и красивее, он нисколько не против… Мадлена догнала Катриону, вцепилась в её руку и что-то болтала о тётушке Ренате, которая хвалила её за хорошее про-из-но-ше-ние, вот. Видно, чародейка опять взялась учить Мадлену Старшей речи.
А за столом сир Эммет передал Катрионе просто свёрнутое трубкой и вообще не запечатанное послание от гномов. В нём кто-то очень многословно и, как выразился маршал, «кудряво» сообщал владетелям Вязов, что Дом Морр чтит любые контракты, даже заключённые слишком поспешно и необдуманно, но советует глубокоуважаемым господам хорошенько поразмыслить и прийти всё-таки к единственно верному выводу: убогому отродью Ильфердина никогда не сравняться в быстроте, красоте и качестве работы по камню с сынами Дома Морр, так что крепость в Вязах должны строить именно они.
«Отлично, – подумала Катриона. – Если не будет сильных метелей, Меллер приедет через неделю-полторы. Вот пусть и займётся. Ему – гномы, мне – дриады, а с кем придётся иметь дело нашим детям – посмотрим…»
========== Фавориты и покровители ==========
Комментарий к Фавориты и покровители
Пока мой сын пытался перейти с Мегафона на Йоту и что-то мудрил с маршрутизатором, написалась в блокноте такая вот историйка. Очередной вбоквел, потому что сама Катриона зависла, аки Буриданова ослица: слева стр-расть, справа ДОЛГ (именно так, капсом), и не разорваться же ей, бедняжке.
P.S. А ещё я в неправильном месте выложила эту часть – надо было после предыдущего вбоквела, конечно. Но мне лень переделывать, простите
Поговорить с целителем наедине – это надо было суметь. Это и дяде-то нечасто удавалось. Генрих однако извернулся и выцарапал часок для приватного разговора, когда оба они с Каттеном были свободны.
– Илона? – только и хмыкнул рыжий кошак, когда Генрих заявился к нему с просьбой о помощи.
– Так заметно?
Каттен совершенно по-кошачьи фыркнул и указал на второе кресло возле огня. Сам он курил свой дурацкий болотник (Генриха от него только в сон клонило неудержимо), но племяннику своего любовника выдал полбутылки довольно крепкой и при этом на удивление приятного вкуса настойки на травах, а к ней стакан и когда-то нарядную жестянку, заполненную печеньем нескольких сортов и прочими сладостями. Похоже, Росс на задних лапках прыгал вокруг целителя, к Солнцевороту поставившего его тестя на ноги. А с ним, наверное, и его новоявленная супруга: это на навязанного мужа она могла злиться сколько душе угодно, а Каттену она, если верить дяде, полдюжины фамильных рецептов надиктовала в благодарность. Целитель вообще, сколько знал Генрих, не то что печенья – ни единой чашки-ложки для своего дома не покупал, всё благодарные пациенты натащили, от шкур на полу до горшков с цветами на окнах. Да и дом ему отец построил… и сколько раз уже этот дом окупился. Не говоря уже о том, скольких жителей баронства наглый рыжий кошак поставил на ноги. Что ни говори, а тётушка Елена потянула за собой в Волчью Пущу очень полезных людей.
– Генрих, – задушевно начал было Каттен, но тут же прищурился и уточнил, – или сир Генрих?
– Не надо сиров, – вздохнул тот, полагая, что сиру Генриху несносный рыжий кошак ничего толкового не скажет. – Я к тебе за советом, дядюшка Феликс. А то ведь что отец, что родные дядьки – бароны приграничные, дикие и туповатые, как я сам. А Илона девушка образованная, обхождения тонкого, нам, деревенщине, не чета.
– Городская сучка, – в тон ему подхватил Каттен, – наглая, самоуверенная, нагибаться у забора и подтираться подолом не желающая. Генрих, вот скажи честно – зачем она тебе? Разложить разок, именно потому что не даёт? Или из зависти к Кристиану: у него-то был любовник, который хоть тебе на лютне сыграет, хоть на Старшей речи споёт, а хоть с абаком в руке в два счёта докажет, что управляющий твой старый дурак и давно пора дать ему толкового помощника, а там и на покой с почётом спровадить?
Генрих прикусил губу, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Он и сам ощущал себя самодуром, не позволяющим родному брату ухватить хоть щепотку счастья, а уж когда его вот так носом в это ткнули…
– Там не в зависти дело, – буркнул он. – Гилберт Меллер – консорт отцовского… да моего уже, в общем, вассала. Мне только воплей от остальных не хватает, не начнём ли мы и их бабам подолы задирать.
– И честно ответить, что нет вам с Кристианом никакого резона менять одну сисястую корову на другую такую же – значит только оскорбить благородных сеньоров ещё сильнее, – ухмыльнулся Каттен.
– Ну да, – подтвердил Генрих. – И вообще… с родным братом я как-нибудь разберусь и сам. Ты мне скажи всё-таки, как мне эту змеищу к блюдечку с молоком приучить?
– А это очень сильно будет зависеть от того, чего ты ждёшь от ваших… отношений. – Каттен докурил, бросил обгоревший огрызок соломины в огонь и развалился в кресле, закинув ноги на каминную решётку. – Как мужчина ты ей не интересен, поверь на слово старому ходоку. Её муж гораздо лучший любовник, чем ты, уж прости за откровенность.
– Тебе-то откуда знать? – возмутился Генрих.
– Мне? – усмехнулся тот. – Если твой дядюшка чему-то и выучился в конце концов, так именно благодаря моим усилиям. Но у тебя были только деревенские девки, которых ты о согласии не спрашивал, и жена – в высшей степени порядочная женщина, которая сорочку не снимает, даже исполняя супружеский долг. – Генрих только налил себе ещё полстакана, потому что возразить на это было нечего. Все попытки раздеть Амелию вели к скандалам, и проще было отступиться, чем выслушивать негодующие вопли: «Я вам не блудница!» А Каттен меж тем продолжал: – У кого было учиться тебе? Увы, милый мой, если ты угрозами или подкупом затащишь в койку госпожу Росс, она будет в койке этой либо терпеливо скучать, либо тихо беситься. Либо лёжа под тобой, прикидывать, хватит ли ей ингредиентов на зелье бесплодия для сиры Луизы, и гадать, как долго им с отцом ещё торчать в этой убогой дыре.
