Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
Катриона уже всерьёз собиралась попросить у Меллера кого-нибудь из охранников в провожатые, чтобы вернуться в дом и не портить людям настроение своей кислой мордой, когда толпа, точно волна, вынесла их на одну площадей. Там, кроме всего прочего, стояли несколько навощённых столбов с колёсами наверху, свежий ветерок трепал развешанные на спицах этих колёс платки и пояса, и первые охотники добыть для себя или для своих подруг подарки от графа уже пытались вскарабкаться по гладкому дереву.
– Ага, вот почему-то я так и думал, что вас встречу! – Марч, румяный с морозца, с блестящими глазами, с озорной мальчишеской улыбкой, вынырнул из сутолоки вокруг, точно сом из омута. – Дамы, господа, всем доброго дня! Сира Катриона, звезда моя, я и не надеялся увидеть вас здесь.
– А она уже ваша звезда? – насмешливо спросила сира Мелисса, и ни взгляд её, ни тон не сильно отличались от снега, лежащего на крышах и ветках. Тепла в них было не больше.
– Она ни разу не сказала нет, – Марч улыбнулся совсем уж ослепительно. – А я для неё готов звезду с неба достать. – Он задрал голову к небу, потом сокрушённо развёл руками: – только вот звёзд пока нет. Сира Катриона, а во-он тот платок, синий с серебряными звёздами не возьмёте?
– Достаньте сперва, – усмехнулся Марк. Кажется, он тоже за что-то сира Гедеона не любил, даром что тот числился в друзьях его матери.
– И достану, – уверенно заявил тот. – Сира Катриона, ждите, я сейчас.
С облюбованного им столба скатился, так ничего и не добыв, какой-то парень, одетый как зажиточный ремесленник. Вместо него устремился было другой, но Марч отстранил его прямо-таки королевским жестом:
– Погоди-ка, успеешь ещё.
Тот возмутился было, а его приятели двинулись к столбу, но Марч скинул плащ, затем меховую куртку, а потом ещё и под озадаченный ропот зевак разулся, пробежался босиком по порядком утоптанному снегу и полез на столб. Он не попытался сразу запрыгнуть, как многие до него, повыше, а с обманчивой неторопливостью начал карабкаться, плотно обхватывая столб руками и крепко упираясь босыми ногами в мёрзлое дерево. Катриона стиснула кулаки, намертво прижимая их к груди. Никто и никогда не делал ради неё таких глупостей, чтобы раздеться чуть ли не до рубашки, разуться и, не обращая внимания на мороз и ветер, лезть на столб за платком, каких ей консорт мог хоть дюжину купить… Канн милосердная, да просто глупостей ради неё никто не делал!
– А ведь и вправду залезет, – хмыкнул старший Вебер. – Что делать будешь, Гилл?
– Я? – тот старательно заломил бровь. – Если Марч подарит платок мне, придётся его поцеловать, я думаю. Вот только мне он вряд ли станет делать подарки.
– Всё вам шуточки, – пробормотала Катриона, чувствуя, как опять заливается предательской краской.
– Да ничего серьёзнее поцелуя в щёчку такой подарок не заслуживает, – фыркнула сира Мелисса. – Качество ткани отсюда оценить не возьмусь, но судя по колеру, краска потечёт даже от мокрого снега, а уж под дождь в таком платке попасть – выбрасывай платье.
Катриона изумлённо глянула на неё и только потом, с опозданием сообразила, что матушка сиры Мелиссы – суконщица вообще-то, а сир Ламберт ей приёмный отец. Чему бы сеньору У Воды ни учили в отрочестве в Волчьей Пуще, детство-то она провела в дедовых цехах.
А Марч меж тем неторопливо, но верно продвигался вверх. Мог уже просто руку протянуть и сдёрнуть с колеса ближайший к нему полушалок в бледно-жёлтых розах, однако не стал. Залез ещё повыше, уцепился левой рукой за спицу колеса, а не за неверное гладкое дерево столба, и тогда уже так же неторопливо, аккуратно отцепил тот самый синий в серебряных звёздах платок, сунул его за пазуху и скатился вниз. И не обуваясь, даже плащ не накинув, направился к Катрионе. Толпа, восторженно свистя и улюлюкая, расступалась перед ним, а на Катриону уставились десятки пар завистливых женских глаз. И завидовали уж точно не из-за платка.
А она стояла дура дурой, деревенщина с вытаращенными глазами и разинутым ртом, и двух слов связать не могла.
========== Глава 42 ==========
Летиция Хорн позволила Катрионе самой выбрать рисунок со своим наброском, и Катриона придирчиво разглядывала портреты, решая, какой из них выбрать. Девятеро знают, как среди них затесался листок с мордашкой Мадлены, но Катриона даже не сразу сообразила, что это её племянница: у девочки на рисунке были точно такие же скулы и брови, как у неё. Подбородок поуже, носик поизящнее и вообще черты лица помягче, в матушку-красавицу, но вот верхняя часть – точно как у неё самой. Как у Вальтера.
– Мы так похожи? – вырвалось у неё.
– С Мышкой? – уточнила госпожа Хорн. – Да, очень. Вы не замечали? Особенно когда улыбаетесь. Обычно-то у вас, только не обижайтесь, вид хмурый и озабоченный, какого у девочки пяти лет никак быть не может. Возможно, вас это сбивало с толку?
Катриона молча покачала головой и взяла первый попавшийся лист со своим портретом… ладно, наброском, а то Хорн ей целую проповедь… то есть, лекцию прочла о том, что такое настоящий портрет, а что так, почеркушки, нужные только для того, чтобы выявить главные черты.
– Я вам что-то должна? – спросила она. Вроде бы заказать портрет дорого стоит?
– Вообще-то, – улыбнулась Хорн, – это я вам должна, но у меня язык не поворачивается предложить благородной сеньоре почасовую оплату натурщицы. Может быть, вы возьмёте оба наброска, свой и Мышкин, и мы будем в расчёте?
– Да, конечно. – Катриона помолчала, но поскольку в мастерской Алекса Меллера они были только вдвоём, всё-таки задала вопрос, который так и рвался у неё с языка: – а вы давно знаете сира Гедеона?
– Лет пять… или шесть? Да, где-то пять-шесть лет, – ответила та, взяв у Катрионы остальные листы с рисунками и начав зачем-то придирчиво их перебирать. – А что? Гилберт наговорил всяких ужасов про него? Сира Катриона, милая, Гедеон из тех людей, кто обязательно постарается ткнуть вас побольнее, чтобы посмотреть, как вы реагируете на такие тычки. Но если ответить ему хорошей оплеухой, – фигурально, конечно, – он начинает такого собеседника ценить и уважать. Я лично без проблем поладила с ним. Ему просто скучно с дураками и мямлями.
– Мне показалось, ваш сын его не очень-то любит, – заметила Катриона.
– Моего сына, – вздохнула Хорн, – к стыду моему, больше воспитывали Рутгер с Алексом, чем я. Я очень плохая мать, сира Катриона, и совсем уж скверная бабка. Хорошо ли, плохо ли, но Марк – не Хорн. Он Вебер. Со всем, что из этого вытекает.
Катриона, честно говоря, не очень поняла, к чему это было сказано. А что Марк – Вебер, а не Хорн, она и сама видела. Марк в задумчивости даже бровь почёсывал ногтем большого пальца совершенно отцовским жестом. Едва ли он подражал в этом отцу сознательно. Наверное, просто хотел во всём походить на него.
– Простите, что лезу в ваши дела, да ещё и без спросу, – сказала вдруг госпожа Хорн. – Но я вижу, как вы не можете решиться на хотя бы небольшое приключение в большом городе. Всё никак не можете забыть про долг, ответственность, приличия и прочие, безусловно, прекрасные вещи. Которые так отравляют жизнь, между нами. – Она над чем-то, кривя губы, коротко, зло посмеялась, небрежно бросила рисунки на верстак и проговорила, откровенно разглядывая Катриону, словно сомневаясь, так ли уж нужны той «безусловно, прекрасные вещи»: – Любовь Гедеона – это Солнцеворот, сира. Праздник в разгар зимы. Можно потом долго ещё вспоминать костры и танцы, а можно горевать о том, что праздник был так короток и теперь потянется бесконечная зима. С Гилбертом у вас никакого праздника не будет, поверьте старой своднице. Будут сытые, обеспеченные, серенькие будни. Неужели вы не заслужили хотя бы короткого праздника? Потанцуйте с Гедеоном, сира Катриона, только не плачьте потом, что Солнцеворот уже прошёл. Сохраните на память платок с серебряными звёздами, доставайте его иногда и улыбайтесь, вспоминая, как танцевали ночью у костра.
Катриона нервно дёрнула плечом. Заметного пятна на шее не осталось, но краденый поцелуй всё ещё горел там, как ожог. Она то и дело тянулась потрогать его. И скрипел грязный снег под босыми красными ступнями, и задорно блестели шальные глаза, и щетина исколола губы, когда она вежливо чмокнула Марча в щёчку, благодаря за подарок. А платок в самом деле был только трактирной служанке под стать, но за ним сир Гедеон полез босым и раздетым – ради неё… Только за этим стоило приехать в Озёрный на праздники.
– Он и сиру Мелиссу приглашал… потанцевать? – всё-таки спросила Катриона.
– Может быть, и хотел бы, – усмехнулась Хорн. – Но Елена сказала ему, что если он подойдёт к её дочери ближе, чем на пять шагов, его труп выловят из озера… если всплывёт. А Елена Ферр умеет быть очень убедительной, она даже собственного отца заставила признать помолвку Мелиссы с Марком. – Она многозначительно хмыкнула. Видимо, отец госпожи Елены был тот ещё упрямец. – В общем, её можно понять, – прибавила госпожа Хорн. – Девочке в ту пору было всего семнадцать, и да, юной девице у такого костра плясать опасно. Но вы взрослее большинства моих ровесниц, сира Катриона, так что решайте сами.
Катриона нервно обмахнулась листком, только теперь заметив, что выбрала тот, где она задумалась над чем-то глубоко, но не тревожно: лицо было такое… сосредоточенное, но не хмурое, без жёсткой складки над переносицей. Решать самой? Да она с детства только так и делает. У неё-то нет матери, нанимающей по любому поводу Ночных. Но неужели она в самом деле не заслужила хоть короткого праздника?
– Спасибо, – сказала она. – Вы мне очень помогли, правда.
***
– А почему вы не попросите у господина Меллера что-нибудь более, – кто-то невнятное, одетое вроде бы по-мужски, но размалёванное – куда там уличным шлюхам, оглядело Катриону с головы до ног и в последний момент передумало откровенно её оскорблять, – нарядное?
– Потому что Гилберт Меллер мой консорт и вообще не обязан тратиться на меня, – равнодушно ответила Катриона, с неимоверным трудом заставив себя проглотить ехидное «милочка».
Она пришла одна, без консорта (тот только покрутил головой, но смолчал, когда она сказала, что хочет ещё раз побывать на вечере у госпожи Хорн), и не зная, чем себя занять, подошла к компании, где большинство выглядело поприличнее прочих. Мужчины и женщины, одинаково мало заботясь о том, как это выглядит со стороны, громко спорили, ещё громче смеялись, пили вино и таскали с блюд корзиночки вроде тех, что Росс отправлял в замок. Только он делал свои с творогом, сливками, ягодами и орехами, а в здешних лежали и сыр, и мелко порубленное мясо, и овощи – что свежие, что маринованные… Это у само’й Хорн столько денег, что она может каждую неделю поить-кормить толпу дармоедов, или ей Вебер оплачивает стол и уборку после налёта стаи саранчи?
– Зачем же тогда вообще было вступать в брак с богатым торговцем?
Катриона хмыкнула, опять сдерживая на языке так и рвавшиеся с него ядовитые слова. Что ни говори, а год знакомства с Ренатой Винтерхорст не прошёл даром, и сказать даже этой петушиной компании она могла бы кое-что. Но вместо этого с самым серьёзным видом проговорила:
– Он очень красиво поёт и играет на лютне.
Почти половина компании отозвалась громким фырканьем, но какая-то пухленькая особа, маленького росточку и вообще похожая на свежую булочку (ещё и платье на ней было такого цвета, что только зарумянившееся тесто в голову и лезло), возразила:
– Между прочим, чистая правда. Я конечно, не Этельберта Сильвер, но несколько раз просила его напеть романсы на мои стихи. Сразу становилось ясно, где стоит поменять некоторые гласные звуки. Например, «И» очень некрасиво тянется, надо подбирать слово, где будет «А» или «О». – Она чуть повела слишком, на взгляд Катрионы, открытым, но для мужчин, наверное, соблазнительным белым гладким плечиком. – И его просто приятно послушать. Я, пожалуй, в самом деле готова поверить, что в роду у Меллеров были сирены. Сира Катриона, простите мою бесцеремонность, а вы всегда ходите с ножом?
– Ну… да, – слегка подозрительно отозвалась Катриона, хотя вообще-то пухленькая поэтесса ей понравилась. – А что? Я и меч имею полное право носить хоть в графском дворце.
– Нет-нет, мне любопытно, – «булочка» улыбнулась ей, и на пухлых щёчках заиграли миленькие ямочки, – вы его воспринимаете как своё продолжение, да? Как часть вашей руки? Вам непривычно, неуютно без него? Это ваш шип? В предгорьях Хмурого растёт чертополох, – вдруг нараспев продекламировала она, – ни зной, ни холод не согнут железный стебель… а дальше надо будет про ваши глаза. Вам говорили, что у ваших глаз совершенно изумительный цвет? Не просто синий, а уходящий в лиловый? Ещё бы чуточку ярче, и был бы именно как чертополох. Вы позволите мне прислать вам стихи, когда я их закончу?
Катриона ошалело кивнула, не зная, что и сказать. Спас её Марч, опять выскочивший, словно игрушечный тролль из шкатулки с пружинкой – предлагали Катрионе в качестве подарка такую ерунду в лавочках, куда она заглядывала накануне праздников.
– Стефания, – сказал он с шутливым упрёком, – сира Катриона звезда моих очей, а вовсе не чертополох! И я успел первым, – непонятно прибавил он.
– Это мы ещё посмотрим, – задорно отозвалась Стефания и протянула ему свой бокал. – Только не «Крови виверны», будьте добры.
– «Осенний менуэт»? А вам, звезда моя?
– «Кровь виверны», – назвала Катриона единственное известное ей вино. Оно, конечно, очень дорогое, но если не будет пить она, его всё равно выпьет этот птичник.
– Фу, – покривилось то самое «милочка», – сахар и перец в одной бутылке, додумался же кто-то!
Оно наполнило свой бокал чем-то шипучим и пенным, как сидр. Катриона ждала ещё какой-нибудь гадости, но похоже, задирать сира Гедеона немногие хотели. Не все, наверное, умели отвечать на подколки хорошей затрещиной. Или не все могли сами купить себе хорошее вино и холодное мясо с маслинами к нему, поэтому не желали ссориться с приятелем хозяйки. Кстати, где они продаются, эти маслины? Надо будет привезти Аларике горшочек. Сама Катриона так и не поняла, что в них хорошего, но раз человеку нравится, пусть ест. Благослови хоть Канн, хоть Сот Гилберта Меллера, налогов нынче было выплачено заметно меньше обычного, и на сэкономленные деньги так и хотелось купить что-нибудь глупое и не очень нужное. Пуховый палантин, как у ведьмы Голд, для Аларики, атласный дублет для сира Эммета, нарядное, а не удобное платье для Лидии… И себе фонариков из цветного стекла на праздники…
– Вы сегодня одна? – спросил Марч, подавая ей бокал, на две трети заполненный густой красно-коричневой жидкостью. – Попробуйте вот эти тарталетки, в них паштет из гусиной печени.
Катриона не любила печень, но послушно съела корзиночку из теста, заполненную не слишком привлекательной, на её взгляд, массой. Зачем туда намешали кусочки грибов, было вовсе уж непонятно, и она решила, что следующую тар-та-летку (уф, кажется, правильно запомнила?) возьмёт с обыкновенным отварным мясом. Только без маслин.
– М… мой консорт извинился, что бросает меня одну, – сказала она, стараясь не замечать любопытных взглядов со всех сторон. Открывала же она праздники в своём селе и даже что-то вроде проповедей читала, если жрицы не могли добраться до Вязов по заметённой или раскисшей дороге. А её сельчане тоже не подарок, особенно когда выпьют. Правда, дома, если кто-то совсем уж берега потеряет, его или её недолго вразумить, отвесив оплеуху-другую. Здесь так не получится. А жаль. – У него какие-то важные и неотложные дела.
– Фаворитку замуж выдаёт, – опять фыркнул кто-то. Не «милочка» уже, другой.
– А вы, сударь, я смотрю, жалеете, что не вы носили колечко моего консорта? – ядовито спросила Катриона. Выпитое вино приятно шумело в голове и подбивало на какую-нибудь глупость вроде марчевской. – Тоже хотели бы сперва пожить несколько лет на хорошем содержании, а потом выйти замуж?
Кто-то присвистнул, кто-то что-то сказал про клычки, остальные засмеялись.
– Что такое? – шутливо-грозно спросила госпожа Хорн, подходя к ним от предыдущей кучки гостей. – Сира Катриона, они вас обижают?
– Я сама кого хочешь обижу, – буркнула Катриона, смущённая всё же этим смехом, хоть и смеялись не над ней.
– Не надо никого обижать, – решительно заявила Хорн. – А то оставлю без сладкого! – пригрозила она, и Стефания, прижав пухлые ручки к роскошной груди, выдохнула в ужасе:
– Нет, вы не можете поступить так жестоко!
На это гости опять отозвались дружным смехом, и слова «пограничной сеньоры», кажется, были тут же забыты. Разговор запорхал дальше, лёгкий, пёстрый… пустой. Катрионе радоваться бы, что на неё перестали обращать внимание, а ей стало скучно и холодно. Не её это была компания, и вечер совсем не для неё.
Марч попытался опять расспросить про Волчью Пущу, но Катриона извинилась и пошла искать свой полушубок в полутёмной передней, где дремал, привалившись головой к развешанным тёплым и не очень плащам, какой-то старичок. Слуга, наверное, который и должен был помогать гостям одеться и провожать их до карет или до ворот, смотря по тому, как они прибыли.
– Невежливо сбега’ть, не попрощавшись с хозяйкой, – упрекнул её Марч, увязавшийся следом.
– Завтра попрошу прощения, – отмахнулась Катриона. – Кто ждёт хороших манер от деревенщины? Уж точно не женщина, которая меня видит каждый день и знает, кто я такая.
– А я подумал, вас напугала Стефания.
– Напугала? – Катриона, не став будить замотанного старичка, искала свой волчий полушубок среди броских, но явно не слишком тёплых одеяний, названия которых не знала, и потому отозвалась довольно рассеянно.
– Так откровенно домогаться вас на виду полудюжины записных сплетников… Вряд ли вы к такому привыкли.
– Домогаться? – изумилась она, прижимая к груди своё неказистое, но такое тёплое и удобное сокровище, найденное наконец среди прочей одежды. – Она спрашивала про мой нож.
Марч молча прикрыл глаза рукой. Потом тряхнул головой и посмотрел на Катриону без всякой улыбки.
– Простите, – сказал он. – Вы иногда смотритесь взрослее всей этой толпы, а иногда сущее дитя. Стефания пыталась поухаживать за вами, ей нравятся что мужчины, что женщины, знающие, за какой конец берут меч. Женщины, кажется, даже больше мужчин. Вас это, конечно, ни к чему не обязывает. Ну, напишет дамочка ещё один слезливый романс про мускулистые руки, которые ласкают не её… Они с Этельбертой их наперегонки сочиняют, романсы эти. Некоторые, впрочем, даже неплохи.
– Хотя куда уж им до ваших романов?
Он рассмеялся.
– Маленькая злюка, – сказал он, взял её руку и поцеловал запястье. Был он на этот раз гладко выбрит и ничем не кололся. – Мои романы превосходны! Их покупают от Хмурого хребта до Абесинского моря, известнее были только Дорн и Глорфиндэль.
– А ещё Оливия Мелисса, – проворчала Катриона.
– Вы её читали? – поразился Марч. – Вы? – Руку Катрионы он так и не отпускал, держал у своей щеки, тёрся об неё, как кот, а у неё сил не было выдернуть запястье из горячих твёрдых пальцев.
– Нет, сир Гедеон, – вздохнула она. – Я ничего, кроме молитвенника, не читала. Здесь только начала «Дневники наёмника».
Он смешно наморщил нос.
– Старьё, – припечатал он. – Ни сюжета, ни интриги, одни неаппетитные подробности.
Катриона помотала головой, выдернула у него руку и привычно влезла в полушубок. Марч, дёрнувшийся ей помочь, больше помешал только.
– Мне понравилось, – возразила она. – Всё как в жизни. Сразу видно, человек знал, о чём писал.
Она начала было застёгивать пряжки (на выходной, беличьей шубке были пришиты резные деревянные пуговицы, но пробираться зимой через, скажем, заснеженный подлесок – этак живо без половины пуговиц останешься), однако Марч прижал её локти к бокам.
– Какая ж вы! – выдохнул он, нагибаясь к самому её лицу. От него пахло, как от Меллера – тем же то ли мылом, то ли бальзамом, горьким и почему-то тревожным, и тело предательски обмякло в облаке привычного запаха.
– Какая? – тоже шёпотом спросила она, не пытаясь высвободиться.
– Настоящая, – ответил Марч и поцеловал её.
Всерьёз. Как никогда не целовал консорт. Именно так, как чуть ли не с детства мечталось – до головокружения, до мурашек по спине. До желания упасть и потянуть его за собой.
========== Глава 43 ==========
– Вы правда выдаёте замуж госпожу Сильвер?
– Она меня об этом попросила, – кивнул Меллер. – Так что мне, видимо, придётся, задержаться дольше, чем я рассчитывал.
– И кто у вас будет вместо неё?
– Откуда же я знаю? – удивился он. – Мне сначала надо её жизнь устроить, а потом уже искать кого-то ещё.
Река под обрывом тускло блестела льдом между полосами заносов, ветер опять гнал низкие рваные тучи, и снег больше переметало этим ветром, чем подсыпало с неба. В общем, погода мало годилась для прогулок, но Катрионе невмоготу было сидеть в доме, хоть в каком тёплом, светлом и удобном, выбираясь только по заново открывшимся лавочкам да в театр. Она попросила консорта дать ей кого-нибудь из охранников, а он вдруг сам пошёл с нею. Засиделся, дескать, проветриться решил. Ага, засиделся. Спихнул её сире Мелиссе, а сам вместе с дядьками где-то днями пропадал.
Пошёл он, понятно, не один, а с охраной. Новые, кстати, были оба, хотя опять боец и маг. На вид прямо братья, может, и не родные, но то ли кузены, то ли единокровные – высокие, худощавые… сосны почему-то на ум приходили. Стройные, крепкие, бронзовые: братцы были не по-здешнему смуглыми, черноволосыми, с одинаковыми хищными ястребиными носами и чёрными глазами. Такими, что Катрионе впору было за голову хвататься, представляя, что эти два ястреба учинят в её курятнике. Передерутся же девки из-за этих чёрных глаз… Хотя кто из братцев маг, ясно было сразу, даром что кирасы на обоих были одинаковые, и одинаковые же короткие кривые мечи висели слева у бедра. Даже у бывшего подпаска Отто что-то такое нет-нет, да в глазах и вообще в лице проглядывало, но Меллеры-то не подпасков нанимали. У Беркута прямо на лбу большими буквами было написано: «Полный курс Академии», и вообще он здорово обеих Голд напоминал, рядом с которыми Рената Винтерхорст смотрелась простой, душевной бабой. Хотя и братец его простаком не выглядел. Тоже, наверное, где-то учился.
Вообще, думать о том, что вот Меллер приедет в очередной раз в Вязы и притащит с собой эту парочку, было легче, чем вспоминать позавчерашний вечер, когда она до одурения целовалась с Гедеоном Марчем в передней хорновского дома. На консорта Катриона избегала смотреть и совсем не обрадовалась, когда он увязался с нею. Ну да, ну да, она всего только целовалась, а у него и здесь была содержанка, и в Волчьей Пуще он с сиром Кристианом спал, и вообще, кого у него только не было… и сколько будет ещё. Но это ему как с гуся вода, а ей было очень стыдно. Особенно за то, что подвернись такая возможность, она бы с удовольствием повторила.
– Вы останетесь до Излома Зимы? – спросил он, отворачиваясь от ветра, швырнувшего в них облако сухого, мелкого, колючего снега. – Раньше мне никак не выбраться отсюда, и не только в Этельберте дело. Много всякого приходится решать.
– До Излома Зимы? – ужаснулась она. – Что вы, мне уже пора ехать!
– Сир Матиас с Ренатой арендовали у нас две фуры под покупки для будущего трактира. Если они присмотрят за вами в дороге, дядя не возьмёт с них арендную плату. Но только если вы действительно хотите ехать. Никто вас отсюда не гонит, остались бы ещё на месяц, отдохнули бы как следует. «Дневники» бы дочитали, не отвлекаясь на хозяйство.
Катриона помотала головой. Она и читать-то начала, уже не зная чем себя занять. Эрлан Краснолесский здорово писал, конечно, прямо будто настоящий наёмник рассказывал о своей службе. Но это Каттен мог проваляться неделю, глотая книгу за книгой, и то потому, что сидеть у него сил не всегда хватало, а она-то была здорова, благодарение Канн.
– Я поговорю с ними, – решительно сказала Катриона. – Где их найти?
– Сир Матиас на днях обязательно зайдёт, я скажу ему, что вы хотите вернуться. Только это будет не быстро, – предупредил Меллер. – Гораздо медленнее, чем в почтовой карете.
– Конечно, – кивнула Катриона. – Там свежих лошадей каждый раз запрягали, а фуры потянут одни и те же, не разгонишься.
– Или, – сказал он, – найму для вас охранника на одну поездку, и отправитесь в почтовой карете. Хотите? Так будет гораздо быстрее.
Катриона вспомнила непрерывно ссорящуюся пару и трактирные постели, в которых никто уже не будет жарить клопов заклинаниями.
– Нет, – сказала она. – Я лучше с Ренатой на козлах фуры посижу, чем с ещё одной пилой в карете. Вз-вз-вз… Муж ладно, заслужил, а мне-то за что всё это выслушивать?
– А Рената опять ядовитых гадостей наговорит, – поддразнил он.
– Ну и ладно, зато она всегда дельные гадости говорит. Полезные. Надо только запоминать и повторять при случае.
– Как тому актёру, про которого вы предположили, что он тоже замуж хочет?
Ох, хорошо, что лицо наверняка раскраснелось от резкого ветра! Опять и щёки, и скулы, и уши запылали от воспоминаний.
– А вам уже наябедничали?
– Конечно. Тётушка Лета так смеялась. Очень вас хвалила за острые зубки, иначе с этими деятелями нельзя.
Про Марча он не сказал ни слова, хотя наверняка ему донесли уже, что тот пошёл проводить Катриону вместо хозяйки дома, даже в карету посадил. Счастье, что во дворе и тем более в самой карете было темно, и возница вряд ли мог что-то разобрать в её лице. А пока она доехала, и щёки перестали гореть, и с губ сошла припухлость. Ну, она на это надеялась. Утром во всяком случае, глядя в зеркало, ничего подозрительного она в своём лице не нашла. Правда, ей всё равно казалось, что все Веберы-Меллеры, считая и кошек, знают, чем она занималась прошлым вечером.
Они дошли уже до моста, за которым начинался монастырский сад. Поворачивать туда смысла не было, как и идти прямо, в поля за городом. Катриона остановилась и какое-то время молча разглядывала каменный мост, выгнувшийся пологой, как «дождливая» радуга, дугой. Его тоже порядком замело, но всё равно он смотрелся внушительно и по-своему красиво. Основательно и надёжно, так уж точно. Построили бы гномы и через Серебрянку что-нибудь в этом же роде. Гораздо поменьше, понятно, но такой же… солидный.
– Идём обратно? – предложил Меллер, аккуратно, кончиками пальцев, разминая щёки, скулы, кончик носа.
– Да, – словно очнувшись, отозвалась Катриона. – Простите, на мост засмотрелась.
– Гномы предлагали построить не просто мост, а плотину, падая с которой, вода вращала бы колёса и валы, и ещё Канн знает что… хотя скорее уж Сот, чем Канн. Монастырю предлагали провести трубы, чтобы подавать воду для полива и стирки прямо в обитель. Но настоятельница, разумеется, отказалась от услуг нелюдей.
– Я бы не отказалась, – вздохнула Катриона. – Я очень хочу трубы, чтобы была вода для полива, и вообще плотину.
Меллер только кивнул. Может быть, договаривался с гномами и об этом?
Они повернули обратно, ветер теперь задувал сзади… не совсем в спину, скорее в левое плечо, но идти всё равно стало повеселее.
– Вы всё купили, что хотели?
– Хотела для сиры Клементины краски и кисточки купить, но ничего в этом не понимаю, а приказчик так на меня насел, что я просто сбежала, – созналась Катриона. – Видно, почуял дуру деревенскую и решил всучить всякого барахла побольше.
– Давайте завтра сходим вместе. Заодно Мышке купим обещанных кукол.
Теперь уже она покивала, прикидывая про себя, что ещё нужно купить на остатки денег (на дорогу, разумеется, было отложено отдельно).
– Ещё я хотела у вас спросить, – неуверенно проговорила она. – Мне госпожа Стефания… не знаю фамилии, её все по имени звали.
– Мы знакомы, – заверил её Меллер.
– Да, она говорила, что вы несколько раз пели романсы на её стихи. В общем, она прислала мне стихи, а она, оказывается, имела какие-то виды на меня… Что мне ей ответить?
– Вам не понравились стихи?
– Очень понравились, – вздохнула Катриона. – Там, конечно, всё как в балладах о бесстрашных героях, до того уж красиво – и корень крепкий, и стебель несгибаемый, а лепестки нежные… Она меня чертополохом назвала, – объяснила Катриона. – И стихи написала об этом.
– Есть рыцарский орден в Янтарном, если не ошибаюсь, – сказал Меллер, – члены которого носят на щитах изображение чертополоха, а магистры – цепи из золотых цветков. Их девиз: «Никто не может меня ранить, не поранившись сам». – Катриона даже головой покрутила, восхитившись, как можно коротко и точно выразить суть упрямого сорняка. А Меллер закончил: – так что Стефания точно не имела в виду ничего плохого.
– Я знаю. Но что мне ей ответить? И стихи красивые, и сама она миленькая, но мне-то женщины не нравятся!
– Так и напишите, – Меллер, само собой, пожал плечами. – Что оценили, что благодарны, но к сожалению, вам нечем ответить на её чувства. Просто представьте себя на её месте и пишите так, будто это вы полу’чите такое письмо. Вы же не хотите её обидеть, я правильно понял? И не старайтесь высказаться как-то поумнее или покрасивее. Пишите как можете, как чувствуете. Она сама мастерица поиграть словами, фальшь почувствует сразу, а что-то простое и безыскусное её, пожалуй, тронет.
***
За краски и кисти заплатил всё-таки консорт, потому что хорошие были очень уж недёшевы, а плохие дарить не хотелось. Зато кукол Мадлене выбрала и купила сама Катриона. Простых, какими не жалко играть, а не фарфоровых роскошных красавиц, которых и в руки взять страшно – только посадить на полку и показывать гостям. Ну, ладно, не совсем уж простых. Головы и ручки-ножки деревянные, но большие яркие глаза сделаны из цветных стекляшек, а волосы настоящие: у одной каштановые, у другой медно-рыжие. Всё-таки единственная племянница. Других нет и не будет.
И разноцветных фонариков Катриона тоже купила. Тем более, что после праздников отдали их чуть ли не за половину цены. Рутгер Вебер опять дал несколько отрезов всё того же петельчатого полотна, чтобы замотать в него хрупкие колпачки фонариков, а ещё подаренные сирой Мелиссой всем «девочкам» овальные зеркальца в костяных оправах с длинными ручками. Полдюжины, с запасом. Одно, к примеру, просто положить возле большого, чтобы всегда можно было взять его в руки и посмотреть, как причёска выглядит сзади – знаете, да, этот фокус?
А Вебер, кстати, оценил идею Аларики закрыть проплешины в полотне яркими заплатками. Хотя, думала Катриона, продавай он невзрачное, серенькое, со спутанным ворсом полотно хотя бы по цене простого льняного, его бы с руками отрывали: что ни говори, оно было куда мягче и воду впитывало гораздо лучше обычного. Хотя у Вебера вроде бы уже на’чало что-то получаться. Девятеро знают, чего они там мудрили со станками, но новые отрезы были уже без лысых участков, просто нитки тянулись, путались, легко выдёргивались, даже просто зацепившись за что-нибудь. «Когда-нибудь, – с невольным уважением думала Катриона, – добьют они с Марком эти полотенца. Вон же бархат какой делают, такой украшать – только портить. Сообразят и что не так с полотенцами».
