Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
– Ох, – сказала Катриона с облегчением (дело не в Тильде, хвала Девяти), – дуракам рот не заткнёшь. Не тревожьтесь, господин Росс, никто вам ничего не сделает. А кто у меня вздумает упырей ночами ловить, тот у ворот три ночи подряд будет сидеть, раз ему не спится.
Ну да, господин Росс, а как же. Назвала было она его на ты – он так на неё посмотрел… нет, не возмутился даже. Взгляд был такой… как на того же Яна: что с тебя взять, дура деревенская? Зови на ты, раз никто тебя вежливому обращению не учил.
– Да я знаю, что не заткнёшь, – отмахнулся он. – И не тревожусь. Из-за своей упыриной природы по крайней мере не тревожусь. Но объясните, пожалуйста, вашим девушкам, сира, что я обручён и что моя невеста слегка так выше меня по статусу. Я не хочу, чтобы она разорвала помолвку, потому что какая-то вязовская красавица твёрдо решила, что я её шанс перебраться в город.
– А кто она? – с любопытством спросила Аларика. И даже на себя прежнюю стала похожа. – Ваша невеста?
– Внучка Иеронима Серпента, – неохотно ответил Росс.
– А он кто такой? – Ну, кажется, она вздремнула с дороги, плотно поужинала, отдохнула от воплей своего «сыча» и на глазах начала оживать.
– Очень известный алхимик, сира, – всё так же без всякой охоты ответил Росс. – Их семья знаменита, главным образом, тем, что готовит противоядия почти к любой отраве.
– Это как же они тогда должны в ядах разбираться? – пробормотала Катриона, поразившись тому, как ляпнула, совершенно не думая, про алхимиков – и на’ тебе.
Росс дёрнул щекой.
– Да, сира, – сказал он. – Разбираются, ещё как. Сам старик Серпент в немилости у графа, его младший сын уехал от греха подальше на север, а с Илоной меня согласились обручить, как я понял, чтобы вывести её из-под удара, если дела пойдут совсем плохо. Подумаешь, кондитерша какая-то, кому она нужна? Так вот, сира, очень вас прошу, объясните вашим девушкам, что я не брезгую ими и не… как же это мне сказали?.. рыбку вывожу?.. Я в самом деле не хочу никаких недоразумений.
Катриона испустила очередной тяжкий вздох. Мало ей было консорта, пренебрегающего вязовскими красотками, теперь девки начали охоту на ещё одного городского. Которому они тоже сто лет не сдались, даже чтобы просто задрать подол по-быстрому. Ну вот за что ей это всё?
========== Глава 27 ==========
В свой возок мать Клара садилась с таким видом, будто это Катриона виновата была в том, что на Равноденствие пошёл дождь. Вернее, начался он ещё за три дня до праздника и униматься в ближайшее время совершенно не собирался. Мелкий и въедливый, он быстро пропитал навес, которым пришлось укрыть двор, и тяжёлые холодные капли то и дело падали на алтарь, на столы с угощением, на собравшихся во дворе крепости вязовчан. Ну, и на мать Клару, само собой, тоже. Нарушать храмовое уложение и накидывать плащ поверх праздничной ризы она не решилась, но службу провела с такой недостойной поспешностью, что народ глухо заворчал, недовольный окончательно испорченным праздником.
Высказать недовольство прямо, впрочем, никто не рискнул, и Катриона, провожая жрицу, вручила ей гостинец для прочих матушек и сестёр – новенькую, ни разу на плите не постоявшую кастрюлю, доверху набитую овсяным печеньем, которое испёк на праздник Росс. Что’ складывать печенье в корзинку, что’ заворачивать в полотенца и промасленную бумагу – всё одно было бесполезно, дождём размочило бы. Пришлось пожертвовать сияющей серебристыми боками кастрюлей – получить её обратно Катриона не надеялась, не станешь же снова дёргать барона из-за такой ерунды. Мать Клара приняла угощение и вынужденный подарок, поглубже натянула капюшон плаща из «рыбьей кожи», буркнула благословение и уехала проводить службу в следующем селении.
Но и после её отъезда веселья не прибавилось, и испортившаяся погода была ни при чём. Даже огры, которые могли нагрянуть в гости, подзабылись за главной новостью: орки в кои-то веки объединились и силами полутора десятков кланов должны были именно в день праздника штурмовать и стену вдоль Гремучей, и Ноголомное ущелье. Сир Эммет, ездивший в замок, чтобы попросить у барона помощи против огров, вернулся злой, как голодная мантикора, с известием, что это, наоборот, он со своим отрядом должен будет помогать защищать западный берег Гремучей. Потому что нападут огры или нет, это ещё неизвестно, а вот орки точно собирались напомнить Волчьей Пуще о тех лихих годах, когда защищать от них приходилось не только сёла и хутора, но и сам замок.
Первым принёс это известие гоблин, требовавший «место спать и еду досыта каждый день» за важное сообщение. Потом и разведчики заметили подозрительную возню на том берегу Гремучей. Потом дриады заявили, что помогать людям не будут, потому что орки с ними, дриадами, никогда не ссорились и первыми они раздоры с длиннозубыми начинать не станут (хотя про их помощь в деле защиты от орков никто даже не заикался – это остроухие так предупредить хотели, что дело серьёзное и мелкий перебежчик не врёт?).
Словом, народ пил мало, – а ну как огры и впрямь заявятся, или там разбойники проведают, что егерей спешно отозвали аж к Гремучей? – больше гудел, собираясь беспокойными кучками. Никаких танцев, понятно, не предполагалось, и дриады, набрав с собой пирогов и всё того же овсяного печенья, вернулись в свой Чёрный лес.
Хуже всего была неизвестность. Даже если на Гремучей шёл бой, никаких вестей оттуда не приходило, и чего ждать, к чему готовиться – Девятеро знают. То есть, народ потому и не расходился, что ждал нападения с любой стороны в любой момент, разогнав по домам только детей и баб, чтобы присматривали за сорванцами (кое с кого сталось бы удрать из дома, чтобы вызнать новости об орках).
Темнело быстро: и тучи ползли низко, почти цепляясь за макушки деревьев, – Орланова Круча вообще скрылась в мутной серой дымке, – и под навесом впору было уже факелы зажигать. В общем, Катриона распорядилась часть столов перенести в зал, торжественно именовавшийся большим, а на деле тесный и неудобный, и разжечь в нём сто лет не топившийся здоровенный парадный камин, чтобы мужики могли по очереди зайти обсушиться и перекусить. Дерюгу над двором она приказала снять, чтобы не вышло так, что в ней сами защитники крепости и запутаются, если её полотнища начнут падать на головы, сброшенные ограми ли, разбойниками ли. Староста разослал караульных, чтобы обходили частокол по трое-четверо, а Катриона пожалела, что отдала баклагу с горным маслом сиру Эммету: как бы оно самим не понадобилось.
Так за беспокойным вечером пришла бессонная ночь. Ну, то есть, мужики спали по очереди, сменяя друг друга. Катриона тоже пыталась было вздремнуть, но только напрасно проворочалась целый час. В конце концов она поняла, что не уснёт, и принялась одеваться, испытывая острое желание напялить поверх платья трофейную броню.
Накинув подаренный консортом плащ даже не из «рыбьей кожи», а из тяжёлого струящегося шёлка, пропитанного чем-то до сих остро и едко пахнущим, она вышла во двор. Небо по-прежнему было мутно-серым, низким и угрюмым. Дождь вроде бы приутих, но мерзкая холодная морось висела в воздухе, превращая свет факелов и костров в размытое дрожащее сияние без теней и чётких границ. Ещё и дым не спешил подниматься к космам лениво ползущих туч, а сам тоже расползался по земле, неохотно расталкивая тяжёлый воздух, насыщенный влагой. Изредка перебрёхивались охотничьи собаки, выпущенные за частокол, им вторили дворовые псы, люди у костров негромко переговаривались, так что голоса сливались в ровный гул, заглушаемый шелестом мириад мелких капель и цоканьем капель покрупнее, собравшихся в водосточных желобах.
Катриона прошла до ворот у моста, поднялась по шаткой лесенке к смотровой площадке и зачем-то долго всматривалась в мглистую темень, сквозь которую слабо мерцала рябь на речной воде. Ничего, понятно, не высмотрела и вернулась во двор крепости. Спать не хотелось, заняться было нечем, на душе было муторно. Что там у Гремучей? Действительно ли орки напали целой ордой? А если так, удалось ли их отбить? И с какими потерями? «Как только рассветёт, – подумала она, – надо будет приготовить несколько телег. Вдруг понадобится забрать раненых или, Канн упаси, убитых? Или не сто’ит, пока барон не пришлёт гонца с таким требованием? Вдруг не было никакого нападения орков, а я тут вылезу со своими подводами?»
Она зашла в зал, где кто-то без особой охоты перекусывал остатками угощения, а кто-то дремал, положив руки на стол, а голову – на руки. Постояла бездумно у камина, глядя, как рассыпаются, догорая, золотисто-красные головни. Влажный плащ нагрелся, начал пахнуть ещё сильнее, Катриона сняла его и повесила его на лосиные рога слева от очага. Справа тоже сушились чьи-то рогожные накидки, и Катриона с невольным смешком вспомнила, как посылала в подарок Этельберте Сильвер оленьи рога: «Турнирное оружие забыто и сброшено в опавшую листву…» Кстати, надо будет написать дорогому консорту, что тут творилось, пока он улаживал свои дела в Озёрном. Ему, конечно, доложат обо всём во всех подробностях, и наверняка не один человек и не два, но пусть попробует поставить себя на место своей супруги, оставленной им в такое беспокойное время в одиночестве.
С охапкой дров подошёл кузнец, подкинул их в камин, покрутил в чёрных от вековечного нагара мозолистых лапах кочергу, хмыкнул чему-то. Кочерга, наверное, была старше, чем он сам. Наверняка ещё его отец ковал, а то и дед – что ей сделается, если пользуются ею нечасто, а лежит она в сухом месте, где ржавчина до неё не доберётся? Катриона перекинулась с кузнецом парой слов о том о сём, взяла со стола половинку разломанного кем-то пирога с рыбой. Есть тоже не хотелось, как и спать, но еда была каким-никаким занятием.
– Сира Катриона.
– Да? – она обернулась к Аларике. Та была бледнее обычного, глаза покраснели и припухли. – Не спится?
– Какой там сон! – кривя непривычно бледные губы, точно вот-вот готова была снова расплакаться, отозвалась помощница. – У меня уже Лидия отобрала сына. Сказала, что из-за меня ему плохо, и она сама с ним ночку поводится. Пойдёмте на кухню, сира, а? Я там каким-нибудь делом займусь, а то я так с ума сойду от беспокойства. Я бы одна пошла, но дурацких сплетен не хочу, будто я по ночам к неженатому парню бегаю. За пастилой, наверное.
У неё уже слёзы на ресницах закипали, но на этих словах в покрасневших глазах полыхнула лютая злоба, а голос засочился ядом. Кажется, её поцелуйчики в щёчку с «братцем Гилбертом», которые и муж-то всерьёз не принимал, кому-то из дорогих соседушек показались купленными за сахар и маслины. А там, где завистливые дуры углядели что-то непристойное единожды, там они ещё десять раз придумают что-нибудь этакое. Например любовные делишки чудом оставшейся в живых роженицы и мучной моли из третьего сословия.
Так что Катриона подумала и согласилась пойти с нею на кухню. Там и правда всегда есть чем заняться, а до утра ещё далеко.
В кухне было светло, как в столовой баронского замка в праздничный день, потому что тут и там стояли шандалы с новенькими белыми и яркими свечами – и у плиты, и у мойки, и на рабочем столе, и в уголке, где притулился Ян со своей работой. Интересно, это консорт так расщедрился, или господин Росс сам не бедствует? На праздничную службу он особенно не наряжался, но может быть, просто слишком выделяться не хотел?
Кондитер сеньоре и её помощнице не обрадовался. Не таким уж непроницаемым было его лицо, как Катрионе казалось в начале знакомства – уголок рта дёрнулся, светлые глаза потемнели. Но он, понятно, ни слова против не сказал.
– Конечно, сира, – ответил он Аларике. – Работы сколько угодно. Вон в той миске размокает чернослив. Промойте его, переберите, выньте косточки и нарежьте тонкими полосками.
– А овсяное печенье, которое было на празднике – это ваш фамильный секрет? – спросила Катриона. В тёплой, сухой, ярко освещённой кухне стало как-то поспокойнее, и она нарочно заговорила о таких пустяках, чтобы окончательно прогнать мысли об орочьем налёте и о том, кто переживёт его, а кто нет.
Росс, просеивавший муку прямо на доску, на которой лежали кусочки масла, удивлённо глянул на неё.
– Нет, сира. Это простое дешёвое печенье… ну, ладно, сахар в нём довольно дорог, но сахара надо не так и много, да и вообще, его можно мёдом заменить. Я запишу вам один из рецептов, если хотите, а там уж сами пробуйте – разбавляйте овсяную муку пшеничной в любых пропорциях, кладите в тесто что вам больше нравится: изюм, орехи, мак, тмин… У каждой хозяйки свой излюбленный рецепт, я подскажу только основу.
Катриона покивала, глядя, как Ян в своём уголке, высунув язык от усердия, трёт кусок сыра об странную штуковину – стальную пластину с пробитыми в ней дырками. Сыр осыпался красивыми ровными стружками, иногда стружки летели мимо миски ему на колени, тогда Ян подбирал их и слизывал с пальцев. Штаны и рубашка на нём, как и на кондитере, были из купленного полотна, новые, даже с виду чистенькие, белые-белые. С таких штанов запросто можно было собирать и подъедать крошки. Но на Аларику, возившуюся с черносливом, Ян поглядывал исподлобья – видно, сам хотел перебирать его и резать, обсасывая косточки и таская потихоньку нарезанные полоски.
Катриона перевела взгляд с мальчишки на плиту, где кипела себе тихонько маленькая, в какие-то четыре пинты, кастрюля, от которой несомненно пахло курятиной, а на уголке плиты в смешной игрушечной сковородке (чуть побольше блюдца) томились красивые тонкие брусочки поджаренной моркови и полоски золотистого лука.
– Я думала, вы одни сладости умеете готовить, – сказала Катриона, хмурясь. Она только сейчас сообразила, что Росс приходит на кухню, когда там уже всё помыто и остатки еды убраны на ледник, а уходит, когда Тильда ещё только ставит вариться утреннюю кашу. – Вам надо было напомнить мне, чтобы я велела Тильде оставлять вам поесть.
– Зачем? – Он проделал в горке просеянной муки ямку, вылил туда из кружки желтки (да, одни желтки – странно как-то), высыпал размолотый, точно соль для солонки, сахар, взял длинный нож и принялся всё это рубить так быстро и ловко, что мука, желтки и масло смешивались словно бы сами собой. – Я покупаю то, что сам хочу, и готовлю то, что мне нравится и к чему я привык. Плита топится всё равно, а я давно приноровился делать разом два-три дела, хоть и считается, что это исключительно женский талант. Сегодня вот варю куриный суп с сырными клёцками. Хотите попробовать? Сударыня Тильда учиться у меня не хочет, но Яна я понемногу натаскиваю. Вдруг надумаете его повысить со временем? Будет вам варить супы с клёцками и запекать суфле из телячьей печени. Сире Аларике, кстати, не помешало бы, – прибавил он.
– Суфле из печёнки? – Та подняла голову от своей миски, к губам её – кто бы сомневался – прилип кусочек сливовой мякоти. – Я думала, суфле сладкое.
Росс под мерный перестук ножа, перемешивающего тесто, принялся объяснять, что суфле может быть любым, хоть из творога с фруктами, хоть из рыбы. А Ян меж тем закончил тереть сыр, кинул свою дырчатую пластинку в ванну с водой, а в миску с сыром разбил два яйца и стал старательно болтать в ней метёлочкой из тонких проволочек. Росса Ян ни о чём не спрашивал и, похоже, этот самый суп с клёцками мог сварить уже и сам. Только придвинул к плите низкую широкую скамейку, на которую Тильда ставила полный бак горячей каши, чтобы освободить место и начать варить кости, потроха или кур для обеденной похлёбки. Без скамейки мальчишке, видимо, неудобно было тянуться к посуде на плите. Катриона не удержалась – попробовала покачать ногой скамейку, но та стояла твёрдо, даже не думая шататься и переворачиваться, так что Яну не грозило влететь носом в раскалённый стальной лист.
А Ян замесил в миске что-то вроде мягкого теста, взгромоздился на скамью, вывалил в кастрюлю лук и морковь из кукольной сковородочки и начал, макая ложку в суп, отделять ею маленькие кусочки сырного теста. Получались они не очень ровные и не очень одинаковые, но действовал Ян уже довольно ловко и уверенно. Может, и правда пусть учится всерьёз? Тильда уже начинает жаловаться, что тяжко ей весь день на ногах да у горячей плиты. Ещё лет пять-шесть, и ей понадобятся не просто судомойки, а настоящие помощники… вот только ученика городского зазнайки она на своей кухне точно не потерпит. Будет ворчать, бухтеть, жаловаться, что «вот в её время», а то и пакостить втихую.
Катриона представила себе всё это и в который уже раз задумалась, а так ли хороша была её идея взять консортом городского торгаша, который начал потихоньку заводить в Вязах свои порядки?
Впрочем, суп ей понравился. Она бы не отказалась время от времени есть его на обед, а не разок попробовать ночью. Росс тем временем сунул своё тесто в ларь, притулившийся у стены и не сразу Катрионой замеченный, и пока женщины ели, затеял молоть куски сахара в ручной мельнице. А Ян перелил яичные белки из очередной миски в штуковину, похожую на маслобойку, только гораздо поменьше и наполовину прозрачную, и завертел ручку. Белки на глазах превращались в пышную пену, Аларика засмотрелась – даже ложку выпустила из руки. Ну, кажется, придётся её ещё не раз и не два сопровождать ночами на кухню. Ей-то, в отличие от Тильды, все эти «нелюдские выдумки для городских неженок» явно нравились. Вон уже и глаза заблестели – хвала Канн-заступнице, отвлеклась она от чёрных мыслей.
«Хорошо, что её матушка не приехала, – непочтительно подумала Катриона. – Ни за что ведь не пустила бы ночью на кухню: неприлично же! И металась бы Аларика по своей спальне от окна к двери, вслушиваясь в каждый шорох». – Отец сира Эммета, благослови его Девятеро, не отпустил ни жену, ни младшую дочь в гости в такое беспокойное время.
Потом ели Росс с Яном, а Аларика взялась помыть накопившуюся посуду – давно ей было любопытно испытать новые ванны. Катриона же сунула нос в тот самый ларь. Это был металлический ящик побольше, внутри которого находился другой, поменьше. На дне внутреннего ящика стоял лоток со льдом, над ним на решётке были разложены тесто, бруски сливочного масла, миска с творогом, горшочек молока… нет, кажется, сливок. Под самой крышкой по всем четырём скруглённым углам льдисто синели длинные прозрачные кристаллы.
– А кристаллы зачарованы? – спросила она, плотно закрыв толстую, но лёгкую, словно бы полую крышку, чтобы не напустить тепла в такой замечательный ларь.
– Да, сира. Можно просто менять лёд почаще, но где его взять, скажем, среди лета? Только у магов, так не проще ли к магу обратиться, чтобы лёд не таял?
– Сира Фрида как раз ледяные заклинания вроде бы любит больше огня и молний, – припомнила Катриона.
Росс ответить не успел. В кухню заглянул кузнецов старший и потребовал еёшнюю милость на двор, и вот прямо сей же час. У Катрионы тревожно сжалось сердце, и она поспешила выяснить, насколько всё плохо – уж понятно, что с хорошими вестями людей по ночам не гоняют.
– Ихняя милость господин барон велел подводы посылать к Нижним Бродам, – мрачно сказал замученный, промокший, продрогший гонец. – Все, сколько наберётся. – Ему подали кружку подогретого вина, он выдул его одним махом и закончил устало: – И лучше бы вам свету не ждать, а прямо сейчас начинать закладывать.
========== Глава 28 ==========
Гонец сказал, что оркам не удалось ни стену взять, ни толком выбраться из Ноголомного ущелья, но и обошлось это Волчьей Пуще недёшево.
– И убитые есть, и раненых много. – Аларика судорожно прижала руки к груди, и гонец торопливо заверил её: – Жив сир Эммет, ваша милость, сам видел. Рука на перевязи и на левый бок всего перекосило, но ходил, ругался с кем-то.
– Даже ругаться сил хватило? – вымученно улыбнулась Катриона, вслед за Аларикой пробормотав «Хвала Девяти!»: остаться без маршала ей хотелось ничуть не больше, чем Аларике – овдоветь. Да и просто привыкла уже к толковому и ответственному командиру егерей. Даже… привязалась немного, наверное. – Сира Аларика, устройте парня, ладно? – попросила она. – Пусть поест и выспится, а я в замок съезжу. И ещё… может, вашему супругу отдельную комнату пока выделить? Грудной младенец и раненый в одной спальне – это ни вам, ни сиру Эммету никакого покоя не будет.
Аларика покивала, ухватила гонца за рукав и потащила в большой зал кормить и выспрашивать подробности, а Катриона распорядилась приготовить с десяток телег (понятное дело, не все – мало ли что там барон приказал, а вдруг в самих Вязах, храни Девятеро, что-то случится?) и заложить её двуколку, раз уж предстояло вести домой раненого. А в двуколку снова накидала подушек и пледов, по себе зная, как знобит от потери крови.
Ещё она, подумав, взяла две штуки домотканого полотна: легкораненых развезут по домам, а вот тяжёлых положат в часовне, и там понадобится много всякого тряпья – и на лежаки постелить, и раненых обмывать-обтирать, и вообще, лишними не будут. Ещё травница, узнав о сборах, сама принесла бутыль настойки календулы и горшочек мази. А Росс передал для целителя и его ученика полную жестянку пастилы – он с чего-то решил, будто чародеям нужно много сладкого. Катриона удивилась (сколько она помнила, Рената, хоть и была сластёной, но мясо ела – куда там мужикам-егерям!), однако спорить не стала. Она же всё равно собиралась привезти Каттену сладостей хотя бы в благодарность за Аларику.
Пока собирались, пока добрались по где-то скользкой от дождя, где-то раскисшей дороге, встало невидимое за тучами солнце. Дождь всё так же уныло и бесконечно сеялся, в низинах сливаясь с туманом, так что мутная темень превратилась в такой же мутный, тусклый свет. Катрионе казалось, что у неё после бессонной ночи в голове такая же серая муть, да её ещё укачало на гномских рессорах, так что ей нестерпимо хотелось бросить вожжи, закутаться в плед, привалиться к высокой мягкой спинке сиденья и закрыть глаза. Вместо этого она нашла во дворе крепости сира Генриха, выслушала от него приказ послать своих людей к дальнему от Нижних Бродов подъёму из Ноголомного и сказала, что хочет передать послушницам кое-что для раненых.
– Для раненых? – переспросил он, рассеянно трогая левый висок. Повязки на голове у него не было, но вид он имел такой, будто ему прилетело по ней ятаганом, а то и кистенём. Наверняка шлем теперь чинить придётся, а то и новый кузнецу заказывать. Да и всё остальное тоже. Или сир Генрих просто уже вторые сутки был на ногах и слегка отупел от недосыпа? – Хорошо. Давайте-ка я тоже загляну в часовню.
До часовни ехать было недалеко, но сир Генрих, сев и прикрыв глаза, уснул, кажется, раньше, чем уронил голову на стопку подушек. Катриона выбралась наружу, посмотрела на измученного мужчину и решила не будить, но пока доставала из грузового ящика позади полотно и корзинку с посылкой для целителей, сир Генрих от этой возни проснулся сам.
– Понятно, почему матушка Саманта тянула до последнего, – кривовато усмехнулся он, забирая у Катрионы неудобные и увесистые штуки полотна, мешавшие ей привязать лошадь. – Я бы и сам от такой двуколки не отказался.
Катриона смолчала, поморщилась только и мысленно попросила Канн, чтобы матушки Саманты в молельном зале не было. А полотно можно и послушницам отдать.
Ну, её там и правда не было. И Каттена тоже, хотя молельный зал был заставлен лежаками с ранеными, вокруг которых хлопотали послушницы и родственницы. Сир Генрих отдал одной из них полотно и спросил, где мать Саманта.
– А в крипте они, ваш’милсть, – почему-то опасливо ответила послушница и даже как будто спрятаться за полотняные трубы попыталась. – С ихней милостью господином целителем ругаются. – Катриона обречённо вздохнула: не удастся поговорить с целителем так, чтобы мать Саманта этого не видела. – Её милость сиру Фриду же убили, – Катриона недоверчиво охнула, хоть и понимала, что чародеев можно убить точно так же, как обыкновенных людей, – а святая мать говорит, что не место колдунам в храме, и в крипту класть её не дозволяет.
Сир Генрих выругался, спохватился, что он в часовне вообще-то, и торопливо пробормотал просьбы о прощении всем Девяти разом и Аррунгу в особенности. Катриона отстранённо подумала, что как раз отец воинов легко простит ещё и не такие слова, если они сказаны про жрицу, отказавшуюся принять в храме того, кто погиб, защищая Волчью Пущу и жрицу эту заодно.
В крипту спускаться ужасно не хотелось, но настойку и мазь послушницы всё равно потратят на раненых, хоть им отдавай, хоть неси Каттену. А вот что дойдёт до целителя из россовского угощения? Две-три мармеладки на дне пустой жестянки? Так что Катриона нехотя поплелась за баронским сыном.
В крипте было темновато, но даже в красноватом коптящем свете нескольких факелов лицо Каттена выглядело так, будто он встал с одной из полок у стены, куда укладывали убитых, чтобы потом разом всех похоронить. Как он вообще на ногах держался? Рядом стоял такой же измученный и насупленный ученик сиры Фриды, но он-то помалкивал, бывший пастух, воспитанный в почтении к служителям Девяти. А вот наглый рыжий кошак почтительным даже не прикидывался.
– Хорошо, святая мать, – сказал он ядовито, – поднимать в разговоре с вами темы морали бесполезно, не буду и пытаться. Но скажите мне, будьте добры, жрица Сармендеса, вы ещё помните, что такое лич?
Мать Саманта ощутимо побледнела, а сир Генрих нахмурился.
– Что за лич? – требовательно спросил он жрицу.
Та замешкалась с ответом, а Каттен порылся в сумке на поясе, вытащил оттуда мятый кулёк и выдал сиру Генриху и Катрионе по какому-то горелому сухарику… ой нет, это пастилки такие были, похожие на горелые сухарики. Катриона сунула в рот свою и тут же чуть не выплюнула её, потому что язык и нёбо мгновенно связало едкой горечью.
– Не грызть, не глотать, держать на языке, пока не рассосётся, – приказал Каттен.
Сир Генрих буркнул: «Помню», – а Катриона глубоко задышала носом, чтобы не стошнило.
– Так вот, – сказал целитель, – поскольку мать Саманта отвечать не торопится, объясняю за неё. Лич – это вид высшей нежити, сохранившей, а временами даже усилившей прижизненные способности к магии.
Ученик сиры Фриды… как же его? Отто вроде?.. кивнул – видимо, чародейка его и этому учила.
– В отличие от живых магов, – неторопливо, размеренно, даже немного занудно продолжил Каттен, – лича не сдерживают ни совесть, ни долг, ни хотя бы страх перед законами. Вы представляете себе боевого мага, которого ничто не сдерживает от желания истребить всё живое вокруг? – спросил он сира Генриха, и тот поёжился. – Душа-то ушла на перерождение, прихватив с собой и привязанности, и понятия о долге, а способности и умения остались… Впрочем, опять я о морали, а не по делу.
Это всё было очень важно и, пожалуй, даже интересно, но бурая дрянь на языке наконец растаяла, и Катриона торопливо полезла в корзину, попытавшись одной рукой стянуть тугую крышку с жестянки. Это ей не сразу, но удалось. Подвернувшийся под руку мармелад немного отбил мерзкий вкус, и Катриона отдала жестянку Каттену. Тот задрал рыжеватую бровь, протянул угощение по очереди всем, даже матери Саманте (та, правда, отказалась с таким видом, будто её гнилой брюквой накормить попытались), съел брусок пастилы с орехами, невоспитанно облизал пальцы и продолжил:
– Так на чём мы остановились? Ах, да. Превратиться в лича маг может двумя способами. Первый – это задолго до смерти начать целую цепочку ритуалов. Энергозатратных, очень сложных, очень опасных как для самого мага, так и для окружающих. Сира Фрида к подобной пародии на бессмертие относилась весьма… отрицательно. Поэтому нас должен больше интересовать второй способ, когда мага, не интересуясь его мнением на этот счёт, поднимает некромант или группа некромантов. Скажите, святая мать, какой вид магии практикуют орки, регулярно призывающие духов своих предков и неплохо умеющие от духов этих защититься?
Та начала было что-то говорить, но сир Генрих непочтительно перебил её, обратившись к целителю, который явно лучше разбирался в предмете:
– А если мага похоронить по-человечески, лича из него сделать не получится? Я правильно понял?
– Не совсем так, – признал Каттен и опять полез в жестянку за пастилой.
Сир Генрих, Катриона и… ну, пусть будет Отто… его дружно поддержали. На этот раз Катрионе попалась нуга, и ощущая ореховый вкус вместо вяжущей горечи, она вдруг с удивлением поняла, что голова стала куда яснее, и вообще ей больше не хочется привалиться к стене, сползти по ней и закрыть глаза, и плевать, что потом она не сможет разогнуться…
– Похоронить храмовым обрядом, – сказал Каттен, – значит дать покойному защиту от некромантов. Сильный и опытный слуга Бледной Госпожи защиту эту вполне способен преодолеть, но это будет… – он попытался пощёлкать липкими пальцами, видимо, подбирая слова попроще, – как схватка двух вооружённых противников в полной броне, а не как убийство спящего. Я уж не говорю о том, что похитить труп с кладбища – это вам не раскопать могилку у дороги. А ещё, сир Генрих, – кривенько ухмыльнулся он, – я послал Фридиных учеников на хутор к сире Симоне. И насколько я разбираюсь в людях, она будет здесь сегодня к вечеру, самое позднее – завтра утром. Сир Генрих, вы представляете себе, как отреагирует Гильдия наёмников на то, что её ветерана, погибшего при исполнении контракта, закопали в не освящённой земле, как собаку?
Тот смолчал, но врезал кулаком по раскрытой ладони, а лицо у него стало такое, что мать Саманта помимо воли сделала пару мелких шажков назад, подальше от него.
– Волчья Пуща навечно в чёрном списке гильдии, – кивнул Каттен. – Ладно, не навечно, но лет на пятьдесят точно, на ваш век хватит с избытком. И всё это дабы потешить душеньку старшей жрицы, которая, видите ли, не любит магов. Даже добрых прихожан, регулярно жертвующих на храмовые нужды немалые деньги.
Сир Генрих посмотрел на мать Саманту, потом на Катриону. Видимо, он припомнил приезд страшных злых ведьм, потому что сказал:
– Святая мать, не заставляйте меня повторять за Агатой Голд подозрения в вашей неспособности исполнять обязанности старшей жрицы. Сира Фрида, погибшая при защите Нижних Бродов от орков, будет похоронена вместе с остальными, или его святости будет отправлено требование прислать в Волчью Пущу более… разумного служителя Девяти. Мы друг друга поняли?
Та помедлила, но с неохотой, кривясь, кивнула. Интересно, за место своё испугалась или сообразила всё же, что выставляет себя самодурствующей старухой? Отказаться хоронить женщину, которая погибла, защищая переправу через пограничную реку – этого никакие, самые богобоязненные прихожане не поймут и не поддержат. Да ещё с влиятельной гильдией при этом рассориться… Не говоря уже про возможность поднять покойную мерзким чёрным ритуалом. Дорого же обойдутся Волчьей Пуще обидки старшей жрицы. Вот только сама-то она это понимает? Или нелюбовь к магам глаза застит?
