Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
«Или позлить старых жриц и поссорить их с новой, – подумала Катриона. – Госпожа Елена примерная прихожанка, но служителей Девяти не сильно любит. Наверняка и строительство это затеяла, чтобы жрицы и послушницы начали выяснять, кто главнее, а к людям поменьше цеплялись». Это было бы неплохо, признала она. Если конечно, подобное входило в планы Елены Ферр. А то ведь у сказочно богатой суконщицы могли быть и свои цели, которые просто в голову никогда не пришли бы нищей сеньоре из мест диких и глухих.
Кстати, про дикие и глухие места – она ведь так и не сообщила консорту, что дядюшка Артур хоть и с опозданием, но благословил их брак. Немного поразмыслив, Катриона сказала это прямо за столом: либо Аларика, либо её супруг, а то и сам сир Генрих непременно обмолвятся об этом благословении. Сплетниц это, конечно, не заткнёт, но хоть немного уймёт.
Ну, можно было и не сомневаться: Меллер уже знал об этом.
– Дядя говорил с ним, – подтвердил он.
– Сир Артур жив, я надеюсь? – усмехнулся сир Генрих.
– Конечно, – с такой же усмешкой отозвался Меллер. – И сам он, и его юный… друг. У того, кстати, оказался очень красивый и ровный почерк, а также он умеет на удивление быстро и грамотно писать. Одна почтенная сира, вздумавшая осчастливить мир своими мемуарами, просто в восторге от такого секретаря.
Сразу после завтрака сир Генрих с Меллером собрались ехать в замок. Катриона вышла проводить их и Аларику с Мадленой. Пока Меллер проверял, в порядке ли печати на мешках и ящиках, которые ещё вчера погрузили в фуры (всё так же неловко отставляя кем-то старательно перевязанный палец), Аларика что-то настойчиво втолковывала кормилице, рассеянно укачивавшей младшего сира Вениамина. Однако та кивать-то кивала, не спорила, но вид у неё был: «Ой, да ты ещё поучи меня с детьми водиться, точно у меня своих нет!» А сира Клементина, кажется, охотно съездила бы в Волчью Пущу (так и вспомнилось «селение, хоть сколько-то похожее на человеческое жильё»), но в двуколке для неё места не нашлось, Аларике и без того предстояло ехать с Мадленой на коленях. Сесть же на козлы какой-то фуры, будь она хоть трижды дорогой, удобной и нетряской, хорошо воспитанной городской сире, видно, это самое хорошее воспитание не позволяло. Ну… пусть перчатки себе свяжет наконец, а то пока гуляет с Мадленой, вечно прячет руки в рукавах.
– Сира Катриона.
– Да?
Она обернулась и с удивлением уставилась на Росса, стоявшего с кувшином в одной руке и какой-то миской – в другой. На холодном осеннем ветерке миска слабо курилась паром, большим пальцем Росс придерживал ложку в ней… Кого он и чем кормить собрался? Ян стоял рядом с ним, отчаянно зевая. В обеих руках он держал по немаленькой и даже на вид увесистой корзине и то и дело с усилием приподнимал правую, чтобы уткнуться лицом в плечо, пряча зевок. Сверху кондитер тщательно укрыл обе корзины промасленной бумагой и обвязал шпагатом, так что, решила Катриона, не стоило лезть внутрь, проверяя, чего и сколько он туда положил. Вряд ли во дворе удастся так же красиво и аккуратно упаковать всё это заново.
– Вы не откроете мне карцер? – спросил он.
– Карцер? – удивилась Катриона. Она посмотрела на кувшин и на миску с ложкой и фыркнула, не сдержавшись: – Это вы гоблина вчерашнего собрались кормить, что ли?
– А вы хотели голодом его уморить? Повесить гораздо быстрее и проще.
Катриона поморщилась. Вот виселицы в её селе только не хватало! И вообще… казнил вон прадедушка одного орка, потом малефикаршу пришлось нанимать – как бы с гоблином не вышло того же самого.
– Идёмте, – неохотно сказала она, отобрав у Яна корзины и привычно запихнув их в грузовой ящик двуколки. – Сир Генрих, о чём вы вчера хотели спросить гоблина?
Пришлось взять ещё того охранника-полуорка, который переводил бред опьяневшего от сахара ворюги. Открывая скрипучую тяжёлую дверь, Катриона ждала, что гоблин попытается прорваться мимо людей в отчаянной попытке удрать, но тот сидел, скрючившись, на какой-то старой тряпке, на которой ещё, кажется, кузнец валялся, протрезвляясь. Вид у зелёного доходяги был такой больной, что на какой-то миг его даже жалко стало: живут, как дикие звери, жрут всякую дрянь, и ту не досыта… Потом Катриона вспомнила про овощи, украденные у людей, которые и сами не жировали, даром что целое лето трудились не разгибая спины, и нахмурилась – нашла кого жалеть! Это вон кондитер городской пусть жалеет, богатенький, сытенький, ни дня наверняка не живший без сахара и масла. А ей о своих людях заботиться надо, не о тварях вороватых.
Кувшин у Росса из рук гоблин прямо-таки выхватил (Катриона даже напряглась, помимо воли нашарив нож на поясе и подумав, что зря горожанин подошёл так близко к дикой твари), а вот на миску даже не глянул. Наверное, с сахара у них бывало такое же похмелье, как у людей с вина. Росс чуть повёл плечом с видом «как знаешь» и поставил миску прямо на пол, а сир Генрих велел полуорку спросить у пленника, как тот сумел попасть в село.
– Он говорит, что накинул овечью шкуру, встал на четвереньки и забежал вместе со стадом, – перевёл охранник неохотное бурчание гоблина.
– Значит, они ещё и овцу украли? – хмуро уточнила Катриона. – Мясо сожрали, а под шкурой в село решили забраться? Значит, надо теперь в воротах ещё и на ноги скотине смотреть, чтобы вместе с нею гоблинов не запустить?
Ей очень хотелось сказать несколько слов из тех, каких приличным молодым женщинам даже знать не положено, но она, разумеется, сдержалась. Вместо этого она спросила:
– Сир Генрих, он вам зачем-нибудь нужен, гоблин этот? Господин Росс, кажется, думает, будто здешние похожи на тех, к которым он в городе привык, а я вот не хочу, чтобы его за доброту отблагодарили удавкой на шее. Если нужен, забирайте. Если нет, так я эту тварь кормить не собираюсь, у меня своих едоков хватает.
Сир Генрих немного подумал и приказал связать проныру понадёжнее, чтобы уже в замке как следует допросить. Катриона втихомолку облегчённо выдохнула. Что ни говори, а проливать кровь на своей земле без крайней к тому нужды ей очень не хотелось. Но и оставлять в Вязах подлое создание, вряд ли способное на благодарность… не хватало ещё, чтобы эта тварь открыла ворота разбойникам или таким же ворюгам!
В общем, отъезд немного задержался, но наконец небольшой обоз в сопровождении егерей и меллеровских охранников отправился в замок, а Катриона смогла заняться своими делами. Дела эти, правда, пришлось себе срочно придумывать: в эту пору она всегда либо корпела над бумагами, либо сопровождала телеги с зерном и овощами туда и обратно, а тут вдруг от этих обязанностей её избавили. Полевые работы закончены, большая уборка сделана, лишний народ разъехался, даже сир Эммет со своими людьми отправился глянуть, не собрался ли кто отсидеться нынешней зимой в окрестностях Вязов. Тихо, пусто… спокойно. Даже горластого сира Вениамина кормилица забрала к себе.
Так что Катриона вытащила всё то же покрывало и ларчик с шёлком и бисером.
– Можно взглянуть, сира?
Она удивлённо оглянулась на гувернантку, отложившую спицы, и сделала приглашающий жест:
– Да, пожалуйста.
Клементина разложила покрывало на рабочем столе, развернув отрез полотна полностью, и хмурясь покачала головой.
– Вам не кажется, сира, что середина слишком пуста? Лично я бы здесь вышила венок… ну, маков, например. Только не алых, а розовых и немного тёмно-красных. Знаете, бывают такие, похожие цветом на мальвы.
– Венок маков – это бы хорошо, – вздохнула Катриона. – Да только ни я, ни сира Аларика рисовать не умеем. Это мы с нею переводили рисунки на покрывало с готовых образцов.
– Так я нарисую, если позволите, – живо ответила Клементина. – Цветы – это же очень просто…
– Кому как, – буркнула Катриона.
– …И я могу прямо сейчас набросать этот венок в центре. Лучше сразу в цвете – господин Меллер покупал для сиры Мадлены большую коробку карандашей. Вы не возражаете?
Катриона чуть замялась. Карандаши покупал консорт для своей как бы племянницы, и Катриона не хотела трогать вещи, ей не принадлежащие. С другой стороны, долго ли проживут эти карандаши у пятилетнего ребёнка? Сломаются, потеряются, будут исчирканы на рисунки «это домик, это я, это кошка». А тут ими хоть раз воспользуются для дела.
– Не возражаю, – сказала она.
Коробка и правда была большая – две дюжины разных карандашей. Катриона вспомнила, как им с Вальтером кто-то из дальней родни присылал в подарок набор из шести цветов и как Лидия берегла потом огрызки этих карандашей. Один аж до прошлой осени сохранился и был добит о брёвна частокола, требующие замены. Клементина выбрала несколько штук, быстро и умело подточила их и без всяких набросков на бумаге, просто наскоро разметив полотно, нарисовала растрёпанный венок из розовых и тёмно-красных маков. Лицо у неё при этом было… как у Меллера, когда он садился с лютней и что-то наигрывал такое, печальное, но светлое и чистое, как осенний ясный закат.
– Любите рисовать? – спросила Катриона.
Клементина вздохнула, кисло улыбнулась.
– Краски стоят дорого, сира, – сказала она. – И всё остальное тоже… – И прибавила совсем некстати: – У вас тут такие пейзажи – просто руки чешутся написать хоть несколько этюдов.
– Вы же будете учить Мадлену рисовать, а она перепортит столько красок, карандашей и бумаги… – Катриона дёрнула плечом. – Я спрошу консорта, позволит ли он и вам брать понемногу. Могу сказать, что мне нужны новые рисунки для вышивок. Или что я хочу картину на стену в столовой. Вы сумеете нарисовать осенний лес или что-нибудь ещё такое?
========== Глава 34 ==========
– …Ну, нательное бельё – это ещё ладно, – Аларика подняла на Ренату глаза от присосавшегося, точно клещ, младенца, и взгляд этот был исполнен обиды и недоумения. – Но платья-то зачем было в камин? Такие красивые, толком и не ношеные? Мне вот тоже не понравилось, не только сире Аделаиде!
Катрионе тоже было жалко платьев сиры Фриды. Их из такой отличной ткани шили, и её столько на них пошло, – сира Фрида, как ни крути, худышкой не была, – что если на баронессу перешить, так обрезков ещё её внучкам на платьица хватило бы. Но говорить об этом с чародейкой точно не имело никакого смысла. Не с женщиной, которая за контракты дешевле сотни золотых вообще не берётся. Та, не переставая что-то лениво наигрывать на меллеровской лютне (к удивлению Катрионы, Клементина, чуть покачивая головой в такт музыке, что-то неслышно напевала про себя – знала, что это такое?), безразлично отозвалась:
– Так Инга же полжизни провела на востоке, троих детей родила для тамошней Старой семейки, а они там все параноики: ни волоска, ни кровинки не должно попасть в чужие руки! Никаких ношеных вещей, отданных прислуге, в подарок только новое, а все свои обноски – в огонь. Никаких тряпочек для женских дней, только чашечки из специальной бумаги, и их сразу же после использования – в огонь. Прачки, судомойки, золотари – все наняты под клятвы на крови, хоть и служат этой семье поколения за поколениями. Поживи-ка так почти двадцать лет, тоже паранойя зацветёт и заколосится.
Это в Волчью Пущу приехали дочери сиры Фриды, чтобы разобраться с наследством. Украшения, да не простые, оказывается, а зачарованные, они поделили пополам; книги и какие-то магические инструменты оставили Отто, объяснив ошарашенному подобной щедростью бывшему подпаску, что ничего особенно ценного там нет, а тащить такую тяжесть через половину страны им лень; младшая взяла на память о матери её серебряную цепь магистра какого-то там Ковена, а ещё парадную мантию чёрного бархата с серебряными пряжками (тоже, как поняла Катриона, на память, потому что, если верить Аларике, одета дочка маркиза была в платье ещё дороже тех, которые полетели в топившийся камин); а вот старшая, та самая Инга с загадочно колосящейся паранойей, забрала себе обоих учеников покойной сиры Фриды. Так что наставничество Ренаты отменялось.
– А как можно забрать чужих учеников? – спросила Катриона, пристально разглядывая свой угол покрывала. Он был уже вышит полностью, но у неё никак не проходило чувство, будто чего-то не хватает. Так и хотелось что-нибудь добавить – но что? В конце концов она решила не портить хороший готовый рисунок своими дурацкими выдумками и просто начать вышивать угол с петуниями.
– А они не чужие, – возразила Рената. Мелодию она стала наигрывать какую-то другую, Клементина разочарованно вздохнула и уткнулась в вязание, уже ничего не напевая под нос. – С отцами мальчишек у Фриды был подписан заверенный нотариусом договор о том, что она обучит их всему, что они способны усвоить, – пояснила чародейка. – Учеников, разумеется, не отцов. Её дочери, вступая в наследство, приняли на себя все обязательства и долги матери, не только финансовые, стало быть, как наследницы они обязаны закончить начатое ею. И вообще… Инга со своими детьми даже видеться без разрешения главы семьи не имеет права. А тут два вполне уже самостоятельных парня, которых с раннего детства воспитывали и учили именно как магов – это вам не подпасок неграмотный, которого Фриде повесили на шею полтора десятка лет назад. Я потому и согласилась их обучать, что мне уже пришлось бы двигаться по накатанной колее, а не учить детей читать, писать, считать и сморкаться в платок, а не в рукав.
– И что теперь? – чуть помолчав, спросила Катриона. Она взяла ларчик с швейными принадлежностями и принялась рыться в нём, подбирая шёлк для новой вышивки. Ей, в общем, не было особого дела до учеников магов, но если свой чародей будет у её соседа, Вязам это ничуть не помешает и не повредит. Чародеи, что ни говори, люди полезные. Чтобы в этом убедиться, достаточно поднять голову и посмотреть на шары магического света.
– Ничего, – фыркнула Рената. Кажется, она всё-таки была уязвлена тем, что учеников увели у неё из-под носа. Не хотела за них браться, но когда их отняли, разозлилась не меньше, чем сира Аделаида из-за сожжённых бархатных платьев. – Бодаться за чужих учеников с дочерью маркиза, пусть и не признанной, а тем более с младшей из Старой семьи я точно не собираюсь.
– Младшей? – не поняла Аларика. Она тоже была в замке, когда шла эта делёжка, но вряд ли дочери сиры Фриды обратили на неё внимания больше, чем на кошку. Впрочем, кошку могли и, взяв на ручки, за ухом почесать, а безземельную сеньору из приграничья, небогатую и неотёсанную, наверняка просто не заметили. – Младшая кто? Невестка?
– Просто младшая, – морщась, ответила Рената. – Супруги, взятые после рождения наследников, признанные бастарды, чужаки, принятые под покровительство – это всё младшие. Не так члены семьи, как её имущество. Мясо для войн, ресурсы для торгов. Желающие тем не менее всегда находятся. Не всем, знаете ли, Предвечная отмерила столько ума, таланта, характера и особенно денег, сколько Шторму и Ледышке.
– Вам тоже предлагали? – с любопытством спросила Катриона, пропустив мимо ушей даже еретическую Предвечную. Как-то сложно было представить себе задаваку Ренату Винтерхорст, согласившуюся стать мясом и предметом для торга.
– Остроухому отродью? Нет, сира. На востоке к нелюдям относятся даже хуже, чем здесь, на западе. На службу возьмут куда угодно, куда способностей хватит, но разбавлять свою кровь нелюдской… фи, всё равно что ослов… любить. Хотя извращенцы есть, конечно, как и везде. В любом борделе девочки-мальчики на любой вкус.
Клементина, до сих пор возившаяся с первой перчаткой, густо покраснела от таких откровений, но жадно насторожила ушки. «Да уж, – развеселившись про себя, подумала Катриона, – отправил отец дочку приданое себе добывать. Та у нас тут такого наслушается и насмотрится… Как бы заботливого родителя удар не хватил, когда дочка вернётся, нахватавшись деревенских словечек и привычек. Мяса, например, на обед потребует или хотя бы курицу – у неё же будут деньги на курицу к обеду».
Сидели они исключительно женской компанией (не считая грудного младенца, конечно), потому что сир Эммет ещё не вернулся из поездки по окрестным лесам, а Меллер засел в своём кабинете вместе с сиром Бирюком. Не хватало только Мадлены, но она как удрала к матери, едва вернулась из замка, так и осталась там на ночь. В общем, она в крепости даже не появлялась – ускакала, едва двуколка миновала сельские ворота, как Аларика сказала. Надо будет отругать за то, что не спросила разрешения, подумала Катриона. Никто не запрещает ей видеться с родными, но глава её семьи всё-таки злая тётка, а не добрый дядюшка.
Вениамин тем временем наелся, отвалился от материнской груди, окончательно став похожим на насосавшегося крови клеща, и уснул, кажется, раньше, чем выпустил сосок изо рта. Устал бедняга так, что даже вспотел. Аларика поправила платье и накинутый сверху зелёный в розовых цветочках чапан, осторожно поднялась и понесла сына в спальню, чтобы уложить в колыбель. Рената проводила её задумчивым взглядом и сказала:
– А проедусь-ка я, пожалуй, по вашим деревенькам и поищу детишек пяти-шести лет, пригодных для обучения. Так уж и быть, научу их читать, писать и сморкаться в платок. Всё равно к Солнцевороту мой контракт с Меллерами заканчивается. Поселюсь в замке, пока Матиас строится, нашью себе приталенных платьев, закажу в Озёрном костяных гребней, шпилек с камушками, пудры и румян, сделаю нормальную причёску и буду выглядеть как приличная женщина, а не наёмница одинокая и безродная.
Катриона в сомнении посмотрела на неё. Нет, представить себе остроухую заразу в длинном приталенном платье и с высокой причёской оказалось на удивление легко. Но чтобы она безвылазно засела в замке? (А куда в Волчьей Пуще можно поехать в приличном платье и с резными гребнями в волосах? Только в замке и сидеть.)
– А скучно вам не будет? – спросила Катриона.
– С тремя-четырьмя учениками, каждый из которых хоть раз да подожжёт занавески или снесёт молнией крышу сарая?
– А четверо-то зачем?
– Чтобы с ними связываться боялись, – как-то недобро усмехнулась Рената. – Одинокий мажонок – чересчур соблазнительная мишень для толпы недоумков. А если он воспользуется своей магией, виноват в происшествии, разумеется, будет он. А на троих-четверых даже вшестером лезть поостерегутся. Сами знаете, толпа на толпу – это вам не толпой на одного.
– Ну, прямо уж толпой на одного, – усомнилась Катриона.
Рената не ответила, но опять усмехнулась так, что спорить с нею пропала вся охота. В конце концов она могла из собственного детства помнить что-нибудь этакое, а сеньор тех мест, где она жила, мог совсем не так относиться к девчонке-колдовке, да ещё на четверть дриаде, как сир Георг к сире Фриде, к Отто, а потом и к мальчишкам.
– Добрый вечер, дамы. – Катриона даже вздрогнула от неожиданности, не заметив, как вошёл Росс. А он раскланялся со всеми по очереди и спросил у Ренаты: – Госпожа Винтерхорст, мне передали, что у вас письмо для меня.
Она мотнула головой на столик, рядом с которым сидела. Там стояла миска с яблоками, хоть Аларику больше не одолевали ни тошнота, ни изжога, и лежал конверт. Росс аккуратно оборвал бумажную полоску с краешку и, вызвав очередной приступ зависти у Катрионы, как-то очень уж быстро пробежал глазами листок дорогой, белой и гладкой бумаги. От прочитанного у него скулы чуть не сравнялись цветом с этой бумагой, а вот глаза, наоборот, потемнели, но спросил он очень спокойным голосом. Таким спокойным, что Катриона подумала: этого парня лучше не злить без крайней нужды.
– Госпожа Винтерхорст, можно вас на несколько слов? Господин Меллер пока что, как я понимаю, очень занят, но вам даже проще будет ответить мне на несколько вопросов.
– О Ночной Семье? – хмыкнула чародейка и с неохотой, но встала.
– В том числе, – не стал спорить кондитер.
Рената покачала головой, положила лютню в кресло и двинулась за Россом. На кухню, скорее всего – он в это время обычно и начинал работу. Жить он перебрался к Магде, сняв у неё горенку, и даже что-то вроде бы платил, хотя мог бы просто учить Яна кухонным премудростям. В общем, понять его было нетрудно: днём в крепости вряд ли выспишься, а ещё девчонки наверняка его обстирывали и что-нибудь по мелочи штопали, не сам же он в корыте шлёпался и с иглой сидел. Кое-кто болтал о его шашнях то ли с самой Магдой, то ли с её дочками, но даже самые злостные сплетницы вроде старостиной младшенькой или Зельды, способной пакостным нравом поспорить с её же козами, вряд ли сами в это верили. Всё-таки крестьянская кляча Магда была почти на десять лет старше небедного горожанина, наверняка привыкшего к совсем другим… лошадкам, а девчонки одиннадцати и тринадцати лет… Да если б Росс только попробовал руки распустить, ему бы руки эти живо переломали: разговоры про попорченных малолеток – это вам не сказки про упырей. Болтушки сами это понимали и гадости свои придумывали просто так, от скуки, лишь бы языки почесать. Никогда Катриона не понимала, в чём тут удовольствие, но она вообще, оказывается, многого не понимала. Что за дела, к примеру, могли быть у кондитера с Ночной Семьёй.
Чтобы отделаться от смутно тревожащих мыслей, она, рассеянно перебирая разноцветные шёлковые пасмы, спросила вернувшуюся Аларику:
– Вы всё про дочерей сиры Фриды говорили, а сами-то вы как? Что Каттен говорит?
– Что всё хорошо заживает, – охотно ответила помощница, взяла яблоко и запустила в него мелкие острые зубки. – Показаться ему ещё разок недели через две-три, и можно будет… – она быстро глянула на Клементину и на ходу поправилась, сказав явно не то, что собиралась, – съезжаться с Эмметом обратно.
– Если только он сам не попросит оставить ему отдельную спальню, – заметила Катриона. – Ну, хотя бы пока целая толпа гостей не нагрянет.
Лицо Аларики стало мечтательным, а хруст раскушенного яблока и брызнувший из него сок придали ей такое… хищное немного выражение.
– А можно? – с надеждой спросила она. – А то вы, наверное, думаете, ему-то отдельная зачем? Всё равно его днями в крепости не бывает.
– Да вот как раз чтобы мог отдохнуть по-человечески, возвращаясь.
– Ох, Канн-заступница, – с чувством сказала Аларика, – смотрю на вас, сира Катриона, и думаю, за что же мне так повезло-то? Могла ведь в придачу к свекровушке получить стаю незамужних тёток и золовок, которые каждую твою тряпочку тебе припомнят и мужу твоему без конца жужжать будут, не слишком ли сильно он супругу балует. А мне досталась единственно сеньора мужа, да ещё заботливая и щедрая. Даже страшновато становится.
– Почему страшно? – пробормотала Катриона, смущённая и, чего уж там, тронутая до щекотания в носу такими словами.
– Да когда слишком хорошо, поневоле задумаешься, чем расплачиваться придётся?
– Что чуть родами не умерла, считается?
Аларика зябко передёрнула плечами, хоть и была одета в очень тёплый чапан поверх платья.
– Да уж, – сказала она. – Наверное, я и правда… расплатилась.
– Дамский роман, – буркнула вернувшаяся Рената. – В розовой обложке с позолотой.
– Почему это дамский роман? – обиделась Аларика. – Я и правда могла умереть, сами целителя спроси’те!
– Да я не про вас, – отмахнулась чародейка. Она опять взяла лютню и с каким-то странным выражением лица, то ли насмешливым, то ли завистливым, пропела, небрежно пробежавшись по струнам:
Ах, если б можно, если б можно было,
Чтоб сердце самовольно разлюбило,
Увы, оно лишилось власти,
Подчинено любовной страсти.
– Это из пьесы про красавицу-вдову и её секретаря? – живо спросила Клементина, и даже глазки у девицы заблестели. – К сожалению, не помню названия.
Рената кивнула и продолжила:
Ах, если б сердце остывало сразу,
Лишь собственному подчинясь приказу,
Увы, оно, судьбой суровой,
Обречено влачить оковы.*
Аларика, слушавшая с забытым огрызком в руке, отмерла и быстро проговорила:
– Ох, а запишите мне эту песенку, а? Такая душевная!
Рената фыркнула, но согласилась записать, а Клементина мечтательно припомнила:
– Там ещё был чудесный романс, я даже сама пробовала разучить. Любовь, зачем ты мучаешь меня? Ведь я забыть тебя была готова, – пропела она тоненьким, почти детским голоском, и Катриона подумала, что петь её, кажется, не учили и что музыке Мадлену пусть лучше дядюшка обучает. Ну, или там Рената – если согласится, конечно. У чародейки голос был приятным (не считая её неизбывного ехидства, понятно), но самым обыкновенным, не сравнишь с меллеровским, когда тот хочет кого-то охмурить. Зато в нём каждый звук был отчётливо слышен. Вроде бы колдунам очень важно это – уметь произносить свои заклинания так, чтобы ни единым звуком не ошибиться.
– А, этот… – Рената пожала плечами и так же, ни разу не глянув на струны, взяла несколько аккордов, отчего Клементина только тоскливо вздохнула.
Любовь, зачем ты мучаешь меня?
Ведь я забыть тебя была готова
Зачем же тень твоя приходит снова,
Жестокой болью душу мне казня?
Любовь, зачем ты мучаешь меня?
«Нет, – подумала Катриона, слушая пение чародейки, – ни в одном месте ничего. Слова такие, что должно хотеться то ли расплакаться, то ли умереть, то ли бежать куда-то… Но эта зараза так поёт, словно насмехается над дураками, которые в такую чушь верят. Консорта надо попросить, чтобы он спел. Чтобы до мурашек по спине, как тогда с “и мы пойдём, рука в руке, под снегом и дождём”».
Любовь, чего ты хочешь от меня?
Ты в сердце, как змея, вползла украдкой
Его надеждой обольщая сладкой
Мечтанием несбыточным дразня
Любовь, зачем ты мучаешь меня? **
Ну, только вспомни! Меллер, видимо, закончил обсуждать свои секретные дела с сиром Матиасом и появился в гостиной, довольный, как кот, сожравший сливки и не получивший за это полотенцем по хребту.
– Рената, солнышко, – сказал он изумлённо, – тебя ли я слышу? Ты поёшь такое? Завтра снег выпадет и ляжет сразу до весны!
– Выпадет – запросто, – проворчала Катриона. Она наконец выбрала несколько мотков шёлка, которым решила вышивать петунии, и вдела в иглу ярко-розовую нитку. – Но, конечно, не до весны.
– Для женщин в театральных пьесах не пишут куплетов в духе «Ты мой друг и ты мой брат-собутыльник», – хмыкнула Рената. – А то бы я лучше такое спела. Но девочки хотят романтики, так что давай, Гилберт, продолжи. «Настанет день и час», к примеру.
Она сунула ему в руки лютню, он взял и машинально начал подкручивать колки – они всегда заново настраивали инструмент, когда передавали его друг другу. Вот чем-то не нравилось им, как другой лютню настроил.
– Людо заходил, или мне послышалось? – спросил он, не прекращая этого занятия.
– Заходил, – кивнула Рената. – Прочитал письмо от своей змейки, разозлился так, что даже мне стало не по себе, и спросил, как связаться с Ночной Семьёй. Она что, разрывает помолвку?
Меллер разом перестал улыбаться и даже отложил лютню.
– Пойду-ка я поговорю с ним, – сказал он встревоженно. – Как бы глупостей не наделал. Вот же двое благородных, самоотверженных придурков!
Катриона вздохнула. Ну вот, а она настроилась послушать!
– А почему змейка? – спросила она чародейку. Вроде бы та не имела привычки болтать о людях гадости у них за спиной.
– Потому что Илона Серпент, а Серпенты – это змеи. – Рената снова взяла лютню и проворчала: – Ну, накрутил… Просто фамилия, сира Катриона, ничего плохого я не имела в виду. Они с отцом, правда, если и змеи, то такие… полоз и уж. Настоящие знатоки ядов и противоядий в их семье только дед и брат её отца, а отец, как мне показалось, охотно гнал бы очень неплохой бренди и сочинял новые ликёры и бальзамы. Ликёры у него… – Рената закатила глаза и щёлкнула языком. – Да кто ж ему даст? – тут же вздохнула она. – Старик Серпент вечно по уши в интригах: и во дворце у графа, и в своей гильдии. Так он и позволил сыну завести винокурню и утопиться там в котле с бардой. Нет уж, пусть соответствует гордому имени Серпентов! Пусть по милости главы семьи вляпается в дерьмо по самые ноздри, но не позорит старика своими бочонками. Хотя если бы меня кто спросил, я бы подкинула Каспару деньжат на аренду какой-никакой сараюшки и покупку хорошего перегонного куба, а должок получала бы продукцией.
Она настроила лютню обратно и рассеянно прошлась по струнам, не решив, видимо, что будет играть.
– А помолвка? – с жадным любопытством спросила Аларика.
Клементина помалкивала, Катрионе вообще казалось, что она боится чародейку. Не любит – точно, а к этому ещё и боится. Но про расторжение помолвки и ей было любопытно, вон как глазки поблёскивают поверх спиц.
– Не знаю про помолвку, – мотнула головой Рената. – Возможно, Гилберт прав, и Илона Серпент решила её расторгнуть, чтобы не впутывать жениха в семейные неприятности. Я-то бы, конечно, для начала его мнением поинтересовалась, но это же я, куда мне до приличных девиц.
Комментарий к Глава 34
* Автор традиционно бездарен в романтишных стихах, поэтому украл романс Анарды из “Собаки на сене” (Г.Гладков, М.Донской)
** Оттуда же
========== Глава 35 ==========
Девятеро знают, как и до чего договорились Меллер с сиром Матиасом, но именно Меллер, а не его наёмник предложил вязовским мужикам заработать, проложив просеку к Огрову Пальцу. Нужно было вырубить лес полосой в десяток саженей, тщательно расчистив от её подлеска, чтобы никаких засад в придорожных кустах устроить не получилось. А поваленные деревья следовало очистить от веток, ошкурить, привезти на тот берег Серебрянки и сложить там. Предлагал он за работу хоть деньги, хоть провиант и платить обещал столько, что заинтересовались даже родственники вязовчан в Старице и Трёх Соснах: нельзя ли и им тоже наняться? Меллер заявил, что работы у него до… ну очень много, так что он готов хоть гоблинов взять, не то что людей из других сёл и хуторов. Мужики посмеялись на это, но ответили, что и без зеленошкурых управятся, и потянулись в Вязы родные и просто добрые знакомые из соседних селений. Похоже, вязовчанам этой зимой предстояло потесниться.
А на том берегу Серебрянки ненадолго появились гномы. Предупредили сельчан, чтобы те сами не боялись, а скотину заперли покрепче, и устроили такой тарарам, что даже Катриона перепугалась до икоты, хоть гномы и предупреждали, что будет громко. Очень громко. Правда, забыли предупредить, что аж земля будет вздрагивать и жалобно зазвенят стёкла.
Грохотало раз пять или шесть, а когда дым развеялся и каменная пыль осела, оказалось, что на том берегу появилась просторная, ровная, только от битого камня расчистить, площадка, упиравшаяся дальним краем в отвесную скальную стену. Даже слишком просторная, на взгляд Катрионы. Там не то что дом – небольшой форт можно было возвести. Хотя… может, сир Бирюк форт и собирался строить? Позовёт к себе с десяток ветеранов своей гильдии, – о чём-то таком он разок обмолвился, дескать, не у всех есть возможность купить хуторок, как у сиры Симоны, – и пусть только попробует какая-нибудь банда к нему сунуться. Особенно если Рената и впрямь собирается жить у него, а не в замке.
