Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
Ничего этого Катриона новой жрице говорить не стала. Пусть сначала привыкнет хотя бы к тому, что в Вязах на праздниках неизменно бывают дриады, и ничего с этим не поделаешь. Матушку Саманту надо будет, пожалуй, попросить, чтобы объяснила помощнице, что здесь не Озёрный и даже не Рыжая Грива. Чёрный Лес рядом, а за ним начинается Хмурый хребет, за которым лежит Лес Вечный.
– Лет пятнадцать или около того назад, – не удержавшись, всё-таки сказала Катриона, – банда изгнанников из Вечного Леса перешла Хмурый и пряталась в здешних краях. Убивали, жгли и разоряли всё, до чего могли дотянуться. Нас спасло только соседство с дриадами. Не то чтобы они за нас стали заступаться, но эльфы-изгнанники побоялись вообще рядом с ними появляться. Дриады очень не любят эльфов, вы знаете?
Жрица глуповато приоткрыла рот.
– А… разве они не один народ?
Катриона помотала головой.
– В Вечном Лесу есть и дриады, и нимфы, и ещё много кто, но для эльфов они лишь самую малость повыше нас, короткоухих уродцев. И дриады, и нимфы, и прочие прекрасно это знают, так что за пределами Вечного Леса эльфам к ним в урочища лучше не соваться. Мать Клара, очень вас прошу, не требуйте, чтобы дриад выгнали отсюда. Просто вообще не смотрите на них, будто их здесь нет. Мне зимой, может быть, придётся просить у Первой, чтобы она отправила лучниц поохотиться на волков или выследить медведя-шатуна. Я не хочу с ними ссориться.
– Ну, хорошо, – покривившись, согласилась жрица. – И всё равно мне это не нравится.
– Мне тоже, – вздохнула Катриона.
Народ тем временем, ожидая начала службы, собрался в тесноватом внутреннем дворе, где поставили переносной алтарь со статуэтками Девяти, снятыми с их постаментов в крошечной часовенке при крепости. Опоздавшие скромно пристраивались позади, только дети норовили проползти под ногами взрослых в первый ряд – кое-кому даже удавалось. День стоял ясный и тихий, солнце прощально грело, играло бликами на глянцевых яблочных боках, блестело в кружках и мисках, заставляло масляно лосниться груды пирогов, скакало зайчиками в выставленных бутылях, облизывало поджаристые корочки на кусках оленины и целиком запечённых перепёлках. Лето было неплохим, грех жаловаться. Если бы не смерть Вальтера, Катриона бы порадовалась тому, как богато нынче удалось накрыть столы. То есть, она в самом деле порадовалась, но как-то так… без души, просто умом понимая, что с таким урожаем удастся без особых проблем пережить зиму. Лишь бы только та не была слишком суровой или чересчур снежной.
Выслушав проповедь и помолившись, танцевать Катриона, разумеется, не стала. Ей вообще хотелось уйти и тихонько всплакнуть без лишних глаз и ушей, но мало ли чего ей хотелось. Место сеньора – рядом с его людьми, в горе ли, в радости ли. Не дело сидеть одной и лить слёзы, когда твои люди, наломавшись за лето в поле, с полным на то правом радуются и веселятся. Так что Катриона только ненадолго отлучилась из-за стола, чтобы попрощаться с матерью Кларой, торопившейся провести благодарственную службу в ещё одной такой же убогой дыре и вернуться в селение, хоть сколько-то похожее на человеческое жильё (подслушивать дурно, конечно, но иногда очень полезно… впрочем, каких ещё слов можно было ждать от горожаночки, сосланной в «места дикие и глухие»?). Уже приготовленные телеги с зерном, мукой и овощами следовало отправить в Волчью Пущу завтра: храмовую десятину Катриона всегда отсчитывала честно, не пытаясь схитрить и придержать часть тех же овощей, о которых несложно было бы соврать, сколько их собрано; матушка-ключница это знала и никаких хозяйственных книг для сверки не требовала.
А может, сама не любила и не очень-то умела разбираться во всей этой скучной цифири. Марена же вон, при всех её якобы отличных хозяйских умениях, не пыталась отнять у сестры супруга нудное и утомительное право вести записи и пытаться привести их хоть к какому-то итогу. Решила для себя, что незамужняя золовка будет у неё управительницей за бесплатно и возьмёт на себя всю грязную, тяжёлую и скучную работу; она же, законная жена сеньора Вязов, будет следить, чтобы служанки не бездельничали, а кухарка и конюх не воровали. Ну, так уж и быть, починкой старого белья и шитьём нового займётся тоже. Катриона думала иногда, что и она охотнее посидела бы с пяльцами, чем отбивала зад об седло, объезжая поля, но в дела брата и его жены не лезла. У них и без того было… не очень хорошо: Марена обижалась, что он вечно занят, вечно его где-то носит, а она тут совсем одна, и ей даже поговорить не с кем в его крепости – неужели у него нет почтенных пожилых родственников? А то ведь и золовке дома не сидится, вечно она пропадает где-то по полдня… Вальтер, то просто замотанный, то простудившийся под дождём или мокрым снегом, а то и раненый по мелочи, сначала вяло огрызался, потом начинал злиться всерьёз, повышать голос, а заканчивалось всё громкой ссорой и слезами.
И так раз за разом. Наверное, со временем они привыкли бы друг к другу, Марена притерпелась бы к жизни в Вязах, а ребёнок не оставил бы ей времени сидеть часами, вздыхая, у мутного окна, в котором половина шаров была уже побита, а оставшуюся половину покрывали царапины и какие-то пятна. Но не судили им Девятеро ни привыкнуть, ни притерпеться. Вальтер погиб, Марена уехала, и пришлось Катрионе рваться на части в попытках успеть выполнять обязанности и владетеля здешних земель, и их защитника. Получалось, как она сама сознавала, плохо. Особенно с защитой. Собственно, если бы не барон, было бы просто ужасно. Но до его замка даже летом в хорошую погоду на дорогу уходило два-три часа (если не гнать лошадь галопом, понятно), а зимой или ранней весной иной раз еле за день удавалось добраться. Так что Катрионе был совершенно необходим кто-то, кто взял бы под свою руку егерей – те не отлынивали от своих обязанностей, конечно, однако явно нуждались в хорошей узде, а то и плётке. У самой Катрионы на это не было ни времени, ни сил. А если верховный жрец не разрешит ей сократить срок траура, ей придётся как-то в одиночку справляться до конца следующего лета.
Обо всём этом она и думала, сидя за столом вместе со стариками, выпившими ещё недостаточно для того, чтобы кряхтя встать и размять свои древние косточки. На гладко обструганный и навощённый столб за платками и лентами для внучек они, понятно, влезть не пытались, но отплясывали иногда так, что Катрионе даже страшно за них становилось: а ну как не выдержит чьё-нибудь изношенное сердце? Не хватало только смерти на празднике – знака настолько дурного, что впору экзорциста из города приглашать.
Пока что, хвала Девяти, всё было спокойно. Кто хотел пить – пил, кто хотел плясать – плясал под барабаны и два пастушьих рожка, кто хотел испытать себя и свою удачу – лез по гладкому столбу, чтобы сдёрнуть с колеса наверху один из платков или даже попытаться добыть с са’мой верхушки кошелёк с горстью серебра. Катриона посмотрела, как лесные девы лихо кружатся в танце под ручку с деревенскими парнями, и решила, что если глава Храма ей откажет, она пойдёт кланяться Первой. С мукой, крупой, хоть со сказочно дорогим сахаром в ножки поклонится и попросит защиты для Вязов на одну зиму. Только на одну! Ну, не годится она в маршалы. Её учили всего только постоять за себя, потому что визжать и звать на помощь в здешних краях бесполезно – надо самой уметь убивать, а не надеяться на отважных и благородных спасителей. Выслеживать разбойников, устраивать засады, командовать бойцами и вести их в атаку Катриона не умела. И учиться не особенно хотела. Ей и без того было чем заняться.
========== Глава 3 ==========
Погода начала понемногу портиться – кисла, хмурилась, то и дело порывалась всплакнуть холодным серым дождём. Пока что быстро утешалась, к счастью, но затяжные дожди, которые потом перейдут в мокрый снег или снежную крупу, были не за горами.
С полей и огородов убрали всё, кроме поздней капусты, ждавшей начала заморозков. Катриона отложила десятину для барона, наскребла денег для уплаты подушного налога и собралась было засесть за шитьё. Но староста решил проверить, – пока есть ещё возможность заняться починкой, – не пора ли подновить частокол, а владетельница Вязов, разумеется, не могла полностью переложить такое важное дело на плечи опытного, хозяйственного, толкового, но всего только сельчанина. В надёжности ограды, которая зимой защитит село от зверья, а то и от кого-нибудь похуже, сеньора должна была убедиться лично. А при необходимости и поучаствовать в её починке, заказав кузнецу гвозди, скобы, петли для ворот и что там ещё могло прийти в негодность за… за шесть уже, оказывается, лет, что прошли с прошлого раза.
Частокол они и обходили, придирчиво осматривая его, пиная в подозрительных случаях, а то и вовсе ковыряя долотом, когда Курт, рассеянно глянув на дорогу, петлями спускавшуюся с крутого противоположного берега к мосту через речку, удивлённо спросил – то ли Катриону, то ли себя:
– А это кто к нам пожаловал вместе с сиром Кристианом?
По дороге, окружённая знакомыми и не очень всадниками, и правда катила чья-то фура. Новенькая, мокро блестевшая основательно просмолённым тентом, как-то невероятно легко двигавшаяся, даже если учесть, что лошади её тащили гладкие, ухоженные, какой-то крупной породы – местные им заметно уступали что в сложении, что в росте.
– Заканчивай сам, – вздохнула Катриона, отдала ему огрызок ядовито-алого карандаша, которым они помечали брёвна, требующие замены, и пошла к воротам, на ходу жухлым лопухом оттирая с перчатки смолу, в которую где-то умудрилась вляпаться. Разумеется, всадники оказались во дворе крепости раньше, чем она, но сира Кристиана не надо было водить за ручку, объясняя, где он может устроиться сам, а где – разместить своих людей. Катриону только любопытство чуть не сгрызло по дороге: кто это к ней приехал и зачем.
Сын барона ждал её во дворе, стоя рядом с незнакомой фурой. Видимо, ему уже сказали, где хозяйка, а может, он и сам заметил её, въезжая в ворота. Рядом с ним стоял незнакомый молодой мужчина, одетый как удачливый… как очень удачливый и потому состоятельный, невзирая на возраст, наёмник. Ещё двое так же дорого и основательно снаряженных неторопливо прохаживались туда-сюда чуть в отдалении, и Катриона в недоумении подумала, неужели барон нанял для неё бойцов из Гильдии? Ну… они бы не помешали, конечно, но как-то егеря поладят с ними? А троих наёмных бойцов, чтобы заменить почти десяток егерей, всё-таки недостаточно.
Тут она сообразила, что на незнакомце, стоящем рядом с сиром Кристианом, гильдейского жетона нет. И что он выражением лица вообще не похож на наёмника, зато очень похож на того, кто привык отдавать распоряжения и очень сильно удивился бы, если б какое-то из них оказалось невыполненным. Капюшон своей кожаной куртки он откинул, капли мелкой мороси поблёскивали в русых волосах, то ли в самом деле серые, то ли казавшиеся такими под хмурым небом глаза скользили по окружающей обстановке с цепким любопытством, а само лицо показалось Катрионе смутно знакомым.
– Добрый день, сира Катриона, – сказал меж тем сир Кристиан. – Как ваши дела?
– Добрый день, – отозвалась она, а взгляд поневоле соскальзывал с привычного гостя на незнакомца. – Спасибо, справляемся понемногу.
– Надеюсь, что так, – кивнул сир Кристиан. – А со мной приехал Гилберт Меллер, сира Катриона, – и он указал на своего спутника. – У него к вам какое-то загадочное дело.
– Вот уж загадки, – чуть усмехнулся тот. – Всего только просьба свести меня с дриадами, сира. А ещё письмо от Елены Ферр. Она приедет ближе к Белой Дороге помочь господину барону с уплатой налогов, заодно хочет о чём-то поговорить с вами. Не знаю, о чём, сира, – сразу же предупредил он. – Меня просто попросили передать вам письмо, видимо, не надеясь на почту. Чтобы получилось медленнее, но надёжнее.
Он расстегнул верхнюю пряжку своей подшитой тут и там кольчужным полотном кожанки и вытащил из-за пазухи не конверт, а небольшой… футляр, что ли. Отрезок слегка сплющенной металлической трубки, один конец которой был запаян наглухо, а второй – залит сургучом с оттиснутой в нём печатью.
– Ого, – не удержался сир Кристиан, – всё так серьёзно? Опечатанный пенал, как для важных ключей или для секретных донесений и распоряжений?
– Ничего не могу сказать, сир Кристиан, – сказал Меллер, пожимая плечами. – Меня просили передать, я передаю. Сира Катриона, вы вряд ли знаете ферровскую печать, вот образец под старым договором о поставках.
Он из всё того же внутреннего кармана вытащил сложенный в несколько раз лист договора, по которому какой-то Густав Шепхерд обязался поставить Теодору Ферру овечью шерсть в каких-то немыслимых количествах и за какие-то совсем уж сказочные деньги. За несовершеннолетнего Теодора Ферра договор подписывала его мать в качестве регента, а её подпись была заверена печатью. Точно такой же, как на горловине пенала.
– Да, – растерянно признала Катриона, – такая же. Как её снять? Ножом поддеть?
– Минутку, – попросил Меллер и позвал: – Рената!
Наёмница подошла и, даже не взяв пенал из рук Катрионы, небрежно махнула рукой над горловиной.
– Вскрывайте, – дозволила она, и по этому её высокомерно-самоуверенному виду Катриона ещё вернее поняла, что Рената маг, чем по всяким колдовским штучкам с пассами и чтением заклинаний. – Теперь можно.
– А если бы вы не сняли заклинание, бумаги внутри сгорели бы? – с любопытством спросила Катриона.
– И бумаги, – неприятно усмехнулась та, – и личико не в меру любопытного тоже бы обгорело.
– А сира Фрида так умеет? – заинтересовался сир Кристиан.
– О-о, – протянула чародейка, – Фрида Ледышка ещё не так умеет. Вашему отцу очень повезло, сир Кристиан, что она именно его замок выбрала на старости лет. Вы практически даром получили в своё распоряжение целого магистра боевой магии. Я вот даже не надеюсь когда-нибудь ковенскую цепь получить, а ей хватило и сил, и умений, и упрямства.
Катриона подивилась тому, с каким почтением один маг, оказывается, может отзываться о другом. Она почему-то думала, что колдуны не очень ладят друг с другом. Ну… как кошки. Не бывает же кошачьих стай. Они, если живут в одном доме, кое-как терпят друг друга, не более того.
– Зачем вам дриады? – спросила она Меллера, пряча послание в карман, чтобы после прочесть его у себя в комнате подальше от лишних глаз.
– Чтобы выйти через них на Дом Морр, – пояснил он.
– Вы думаете, они ведут какие-то дела с гномами? – удивилась Катриона.
– А вы думаете, они сами плавят сталь, куют ножи и наконечники для своих стрел, проклёпывают куртки и подковывают сапоги? Впрочем, – признал он, – проклепать кожу готовыми кольцами или поставить готовые набойки на каблуки, возможно, они и способны. Но лесная дева с кузнечным молотом в руках… Нет, извините, у меня фантазии недостаёт представить себе такую картину.
Катриона, не сдержавшись, фыркнула, тоже попытавшись представить себе дриаду-кузнеца. «Даже странно, – подумала она, – пока он это не сказал, я и не задумывалась о таких вещах».
– Я отведу вас к кромке Чёрного Леса, – сказала она. – Но станут ли они вообще с вами разговаривать? Они даже с братом моим не желали ни о чём договариваться, с владетелем этих земель. Только со мной.
– Я попытаюсь их уговорить, – улыбнулся Меллер, и Катриона наконец вспомнила, почему и лицо, и имя кажется ей знакомым. Меллеры скупали у барона зерно по осени; так было выгоднее, оказывается – платить налоги в казну золотом, а не рожью и овсом. А ещё, кажется, он, как свидетель, подписывал документы. Или не он? Может один и тот же человек быть то заводной куклой с пустыми рыбьими глазами, то славным улыбчивым парнем?
– У вас есть брат? – неожиданно для себя спросила Катриона.
– Двое родных, двое сводных единокровных, – легко, охотно даже отозвался он. – Шесть кузенов по отцовской линии, четыре – по материнской, а троюродных и дальше никто никогда не пытался считать. Нас, Меллеров, как крыс в храмовых закромах. Нам завистники давно советуют сменить наши мельничные крылья на откормленную крысу, – посмеиваясь, прибавил он. – Дескать, мы такие же наглые, так же всюду пролезем и так же гоняем чужаков из всех подвалов, которые считаем своими.
– А это не правда?
– Истинная правда, крысы и есть, – всё так же охотно подтвердил Меллер. – А скажите, сира, кто у вас в селе лучше всех печёт пироги? В гости с пустыми руками не ходят.
У него было довольно странное представление о том, насколько не пустыми должны быть руки гостей: три мешка невозможно белой и мелкой муки, мешок незнакомой крупы, длинной и полупрозрачной, коробка с сахарными головами, ведёрная фляга южного масла. «Оливковое», – сказал Меллер. Катриона вспомнила разок попробованные на каком-то празднике в за’мке тускло-зелёные ягоды довольно мерзкого, как она решила, вкуса. Однако льняные или конопляные семена тоже не станешь есть просто так. Может быть, само масло не такое противное? А ещё лично сеньоре Вязов была вручена расписанная диковинными птицами и цветами большая жестяная банка, доверху заполненная засахаренными орехами и сушёными фруктами. Нет, Катриона знала, конечно, что торговцы, желающие расположить к себе владетелей земель, где они собираются проворачивать свои дела, делают тем довольно дорогие подарки, но не настолько же дорогие! Одного сахара с избытком хватило бы на целую зиму переговоров с дриадами. А Меллер обозвал всё это добро «мелкой взяткой»! Шутя, конечно, но шутил он, похоже, только над «взяткой», а мелкой считал её в самом деле.
Ну… не отказываться же от такого подспорья. Про муку Катриона сразу подумала, что надо будет смешать её пополам с ржаной, чтобы хлеб не был мокрым и липким, а то слишком жирно будет – тратить такую, ни с чем не мешая. Масло приберечь на Солнцеворот, сахар тоже. Хотя нет, сахар скормить дриадам, если придётся уговаривать их помочь избавиться от обнаглевших волков или рысей. А про этот… как его?.. райс?.. рис?.. расспросить поподробнее, чтобы знать, сколько он варится и куда вообще его лучше использовать.
Спрашивать, впрочем, не пришлось, потому что на ужин подали еду из этого самого риса, заправив его кусочками жареного сала, овощами и горохом. Кухарка объяснила, что господин Меллер спросил у десятника разрешения столоваться с егерями, а за это притащил своей крупы и рассказал, как её готовить. Вот, ваша милость, не попробуете ли? А ещё сказал, что в пироги этот самый рис хорош – сварить и на тесто рассыпать, а на него уже раскладывать рыбу там или мясо, чтобы тесто внутри не мокло от сока. Или яблоки с вишней. Дескать, рис этот сам по себе никакой, чем заправишь, таким и будет. А ещё господин Меллер назавтра просил напечь пирогов с яблоками, да послаще, сахару не жалеть. И капустных, как мавки любят. Да всё из той белой муки. Вы б ему сказали, ваша милость, что больно он баловать мавок собрался, не слипнется ли у них? Понятно, это его мука и сахар его, да ведь жалко на нелюдей столько добра переводить зря.
Сир Кристиан, слушая её стрекотанье, только усмехался да знай уписывал новое блюдо. Катриона тоже сначала слушала Тильду терпеливо, но под конец, морщась, сказала, что это дело Меллера – кого и чем кормить. Хочет подлизаться к дриадам, так пусть подлизывается. А если кухарка хочет за лишнюю работу не денег, а сахару, пусть так ему и скажет, вряд ли от него убудет.
– От Меллеров уж точно не убудет от фунта сахара, – хмыкнул сир Кристиан. – У них и от мешка не убудет.
– Они правда так богаты? – не то чтобы Катриону особенно волновали чужие деньги, но было любопытно.
– Старик Ферр дал за своей дочерью десять тысяч приданого. Не знаю, что там было с Мелиссой, ей вроде бы отец консорта небольшое имение покупал, но на имя Лаванды тётушка Елена совершенно точно в казначействе гномов положила пять тысяч. – Катриона потрясённо покрутила головой: пять тысяч! Она даже представить себе не могла такую гору денег. – А Меллеры, – продолжил сир Кристиан, – как я слышал, не богаче ли Ферров. Не беднее уж точно. Кстати, сира Катриона, вы не против, если я приглашу Меллера с его охраной после ужина? Из сира Бирюка, как я понял, лишнего слова клещами не вытянешь, но Рената любит поболтать, а она много где бывала, не то что я. И ещё Меллер на лютне играет лучше половины бардов, которые у нас зимовали.
– На лютне? – удивилась Катриона. – Зачем ему?
– Хорошее воспитание, – вздохнул сир Кристиан. – Когда-нибудь, храни Девятеро, наверное, и до нас дойдёт. Чтобы учить детей не просто читать, писать и считать, а ещё и рисовать, петь, играть на чём-нибудь.
– Канн помилуй! – содрогнулась Катриона. – А жить когда? Дети играть должны, на речку бегать, в лес…
– Не знаю. Но Меллера учили и неплохо выучили. Хотите послушать? Хоть развлечётесь немного. Понятно, что никаких песенок про бойких девиц и весёлых вдовушек он исполнять не станет.
Катриона посомневалась немного: она всё же в трауре. Но соблазн был слишком велик – кого было слушать в её селе, кроме пастухов с рожка’ми да девушек с их тоскливыми песнями о неверных милых да о постылых женихах?
– А давайте, – сказала она. – Когда ещё и правда случай представится?
Письмо она, так и не распечатав футляр, оставила на утро. Любопытно было, конечно, но почему-то Катрионе казалось, что если она узнает, о чём оно, то уснуть и вовсе не получится. Она взяла платье, требовавшее наименьшей переделки, и понесла его в гостиную, где уже сидели, потягивая вишнёвую наливку, сир Кристиан и тот молчаливый наёмник, которого сын барона обозвал «сиром Бирюком». Катриона, придвигая к себе поближе шандал с единственной свечой, подумала мельком, что тот, наверное, действительно сир. Из чьих-нибудь младших сыновей, которым в местах не таких диких и глухих просто нечем дома толком заняться. Всё-таки и осанка, и взгляд, и манера держаться выдавали в нём благородного сеньора.
Она взяла остро заточенный перочинный ножичек и принялась подпарывать рукав, пышно присобранный сверху – если распустить все эти сборки, а пройму углубить, платье не будет жать в плечах. Рукава, правда, будут коротки, но их можно надставить. Или, наоборот, обрезать чуть ниже локтя, дома так даже удобнее. Вошла, позёвывая, чародейка, посмотрела на Катриону и небрежно щёлкнула пальцами, подвесив над её головой шар ведьминого огня. Катриона даже зажмурилась, когда холодный и яркий, как от молнии, свет залил её уголок, но услугу оценила: да уж, это не при дрожащем свечном огоньке тёмные нитки швов в тёмной ткани выглядывать, чтобы не распороть где не надо. Последним явился Меллер. В одной руке он нёс пузатую бутыль, оплетённую соломой, в другой лютню.
– Вино с побережья, – сказал он. – Сир Кристиан, не разольёте?
Тот охотно встал из старого вытертого кресла и взял у Меллера бутыль, отставив кувшин, так что Катрионе даже немного обидно стало за такое пренебрежение. Будто эта слабенькая кислятина чем-то лучше домашней наливки! Сам же Меллер сел бочком на подоконник, пристраивая лютню на колене.
– Рената, радость моя, – сказал он, – споёшь со мной? У меня сентиментальное настроение, а «Приди ко мне» лучше поётся вдвоём.
– Ну вот, а я выпить собралась, – проворчала та. – Ладно, споём.
Меллер пробежался по струнам, и Катриона замерла, вслушиваясь в нежный голосок лютни. Она очень любила музыку, но где взять настоящих музыкантов в её глухомани? (Она впервые подумала о своём селе как о действительно глухомани, куда ни одного музыканта никакими пирогами не заманишь.) А Меллер играл, как настоящий музыкант, как те лютнисты и флейтисты, которых приглашали в баронский замок на праздники. У него не только лицо было круглое – руки тоже были пухлые, а пальцы коротковаты. Но это ничуть не мешало ему этими короткими гладкими пальцами брать какие-то совершенно немыслимые аккорды. И голос у него был ясный и глубокий: если закрыть глаза, то просто невозможно было поверить, будто это поёт обычный, в сущности, совсем не красавец, да ещё и начавший понемногу толстеть бакалейщик.
Когда весна придёт в леса, зашелестит листвой
И недра сумрачных озёр наполнит синевой,
И станет горный воздух чист и сладок, как елей, —
Приди ко мне и пой со мной:
Мой край всего милей!
У Катрионы даже в носу защипало и перехватило горло, а после мягкого, исполненного светлой печали проигрыша песню подхватила Рената:
Когда весна придёт в сады, и зашумят поля,
И пряным запахом весны наполнится земля,
Когда раскроются цветы среди густых ветвей, —
Я не приду к тебе, мой друг:
Мой край всего милей!
Снова тот же серебристый перебор струн, и Меллер ответил на отказ чародейки:
Когда настанет летний день, и грянет птичий звон,
И оживут лесные сны под сенью старых крон,
Когда зальёт чертог лесной златой полдневный свет, —
Приди ко мне и пой со мной:
Прекрасней края нет!
И снова она возразила ему:
Когда горячий летний день согреет юный плод
И в жарком улье у пчелы созреет светлый мёд,
Когда зальёт цветущий луг златой полдневный свет, —
Я не приду к тебе, мой друг:
Прекрасней края нет!
Катриона замерла, не дыша, не веря, не понимая, как можно отказать, когда к тебе обращаются с такими словами.
Когда обрушится зима, и землю скроет тень,
И ночь беззвёздная убьёт короткий серый день,
И лес умрёт в туманной мгле – под снегом и дождём,
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоём.
И непререкаемый голос колдуньи смягчился, словно и её пугала наступающая зима:
Когда обрушится зима, и смолкнет птичья трель,
И сад в пустыню превратит свирепая метель,
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоём,
И мы пойдём рука в руке – под снегом и дождём.*
Оба замолчали, но лютня продолжала тихонько плакать, и Катриона быстро смахнула предательские слезинки, сердясь на себя за слабость. Какое там «рука в руке»! Ей бы найти кого-то, кто избавит её хоть от части явно непосильных забот. А любовь только в песнях хороша. В жизни от неё сплошные неприятности.
Комментарий к Глава 3
* опять Профессор, кого же ещё обворовывать?
========== Глава 4 ==========
Вид у сира Кристиана за завтраком был задумчивый, озадаченный даже, словно он что-то такое узнал ночью… не особенно приятное. А служанки с утра пораньше наябедничали хозяйке, что в отведённой ему спальне ночевал Меллер. Чего этот тип умудрился такого наговорить сыну барона, если тот рассеянно возил ложкой по тарелке, едва ли сознавая, что’ он ест, а сам то хмурился, то глаза у него мечтательно туманились? Или… там не разговоры были? Бесплодный брак сира Максимилиана с сыном тогдашнего главного судьи заключён был, понятно, исходя из соображений выгоды, однако сир Ламберт уже полтора десятка лет в фаворитах имел мужчину – и тоже, между прочим, совсем не красавца. Но раньше Катриона за его средним племянником не замечала интереса к парням. Зачем бы они ему сдались? Сиру Кристиану ни одна женщина или девица низкого звания в Волчьей Пуще отказать не могла, да и вряд ли бы захотела, а ему зачем-то понадобился заезжий торговец? Странно как-то. Хотя, конечно, совершенно не её дело.
После завтрака она наконец отковыряла сургуч с пенала, поддела ножом тугую крышку и вытащила два свёрнутых трубкой листа, вложенных один в другой. Один был самого официального вида, с подписями и печатью, документом – тем самым разрешением вступить в брак, не дожидаясь окончания траура. К нему прилагалась пояснительная записка, в которой Катрионе сообщали, что вообще-то не следовало бы достойной девушке так непочтительно относиться к памяти усопшего, но принимая во внимание её обстоятельства, глава Храма Озёрного графства дозволяет ей провести краткую и скромную церемонию вскоре после Солнцеворота. А за нарушение храмового уложения она должна будет внести пятьдесят марок в качестве пожертвования для своей часовни.
Катриона злобно выдохнула и зажмурилась, скомкав письмо в кулаке. Пятьдесят марок! Очень хотелось самым безбожным образом послать верховного жреца к оркам в горы. Сначала невестушка дорогая вместе с матушкой своей ободрали её, как липку, так что ей теперь долги выплачивать за долю в собственном же селе, ради которого Марена палец о палец не ударила. А теперь ещё и Храм норовит на её беде нажиться? Точно она мужа ищет, потому что у неё в промежности зудит, а не для охраны своих людей!
Хотелось то ли разреветься от обиды, то ли разодрать в клочки паршивую бумажку, но Катриона справилась с собой. Оба документа следовало непременно показать старшей жрице в Волчьей Пуще и объяснить, что такое позволение вступить в брак хуже всякого запрета: кто же из младших сыновей или признанных бастардов пойдёт к ней в консорты, если за это придётся ещё и платить немалые деньги? Это какой-нибудь Меллер выложит полсотни и не поморщится, а здесь, в Приграничье, таких богатых не водится. Она даже нервно рассмеялась от таких мыслей – ну да, разве что найти себе торговца или ремесленника, или как их теперь называют? Мануфактурщика? Из тех, что вроде Ферров, одевают половину Срединных и Нижних Земель, а на вырученные деньги покупают женихов и невест из первого сословия. Пусть зовётся сир-консорт, а за это выплачивает ей содержание. Или лучше пусть наймёт ей бойцов в Гильдии, только сразу с маршалом, а сам может вообще в Вязах не показываться, лишь бы наследником обеспечил.
– Плохие новости? – спросил её сир Кристиан, когда она с мрачным видом вышла во двор, где он разговаривал с десятником егерей.
Она вздохнула, хотела отделаться какой-нибудь ничего не значащей ерундой, но потом подумала, что барону, наверное, следует знать, что’ ей ответили из Озёрного.
– Я могу после Солнцеворота вступить в брак, устроив очень скромную церемонию венчания, – сказала она. – Но за это я должна пожертвовать нашему храму пятьдесят марок.
– Пятьдесят? – недоверчиво переспросил он. – Что-то отец Симон загнул.
Она досадливо дёрнула плечом и ничего не ответила. Тем временем с кухни вышел с большой корзиной в руках Меллер. Сир Кристиан искоса глянул на него, слегка покраснел и отвернулся. Тот словно бы и не заметил этого, на ходу поправляя полотенце, которым была укутана корзина. Запахов полотенце, понятно, сдержать не могло, и весь народ во дворе откровенно сглотнул слюну: пирогами пахло так, что даже у Катрионы придушенно взвыл полный вроде бы ещё желудок. Чего там такого Тильда положила в тесто, что запах от пирогов идёт просто невыносимый? Тем самым южным маслом сдобрила?
– Жаль, остынет по дороге, – сказал как ни в чём не бывало Меллер. – Сира Катриона, я не уверен, что вам вообще есть смысл ехать с нами. У вас ведь наверняка собственных дел полно. Я просто скажу девочкам, что вы мне позволили поговорить с ними – думаю, этого достаточно.
