Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
Их помощь, к счастью, не понадобилась, потому что в Вязах и впрямь жили не овечки из центральных графств, привыкшие, что их охраняют пастухи и овчарки. Конечно, сельчане тоже обычно полагались на егерей, но когда к ним, в их собственные дома, попытались вломиться грязные вшивые бродяги, оголодавшие и озверевшие в своём лагере без баб, то никто, понятно, не полез прятаться в погреба и в чуланы, все схватились за топоры и вилы.
Живыми разбойников не брали, потому что в село они пробрались, зарезав караульных. Обманом ли вынудили открыть ворота, перелезли ли как-то через стену, но трое вязовчан погибли и множество народу было ранено, причём пятеро настолько тяжело, что травница потребовала послать за целителем. Катриона и сама ходила, перекосившись на правый бок, потому что сгоряча не заметила, как сильно ей досталось, а потом пришлось терпеть, выясняя, насколько сильно пострадало её село, так что в замок тем же утром был послан гонец. Треснувшие рёбра ей срастил магией ученик господина Каттена, и было это чуть ли не больнее, чем получить по рёбрам коленом в стальном щитке. И почему лечебная магия всегда причиняет такую боль? Плата за слишком быстрое выздоровление?
Ещё вместе с целителем примчался сир Генрих, наорал сперва на Катриону, что лезет в свалку, дура набитая, потом – на вернувшегося сира Эммета, которого провели, как щенка, выманив из села по ложному следу. Потом перед Катрионой он всё-таки извинился, но ей было так больно и тяжело, что она и к упрёкам, и к извинениям осталась одинаково равнодушна. У неё даже обычного приступа слёз и озноба не случилось, очень уж она была зла, вымотана и измучена болью в отбитом боку.
К тому же у неё теперь была новая забота – вдова с тремя детьми, зато без родителей и без братьев, что своих, что мужниных. Так что заботиться о бабе предстояло сеньоре Вязов, кому ж ещё? Хвала Девяти, у остальных двоих были кормильцы, а у одной так и вовсе дети уже выросли и сами могли позаботиться о матери. А вдову с детьми пришлось взять работать на кухню, на радость парочке рекрутов, избавленных от обязанности чистить овощи и мыть кастрюли и сковороды. Без работы они у десятника, конечно, не остались, но у Катрионы прибавилось ещё четыре голодных рта. Словно ей уже имеющихся было мало.
Чужую кровь с платья Лидия кое-как отстирала, но сукно под кольчугой в самом деле потеряло всякий вид, и Катриона отдала платье Берте. Юбка у него почти не пострадала, Беда скроила из неё тёплую рубашку для брата, а из остатков сукна, перелицевав его, они с невесткой сшили распашонки. Броню разбойничьего главаря, свой законный трофей, Берта брать не стала: «Куда мне её? На охоту, что ли? Железом вонять и на весь лес громыхать?» – взамен выторговав освобождение от податей на десять лет: «Как раз мелкие подрастут».
Катриона охотно согласилась на такой обмен: броня была не посеребрённая ли, очень уж светлая и блестящая. Кузнец починил её как мог аккуратно, стараясь не слишком испортить вид заплаткой на месте дырки от болта, а подгонять её под Катриону не было нужды – пластины подтягивались ремешками, и если разбойничий главарь вдевал шпеньки пряжек в отверстия на самых концах ремней, то для Катрионы просто пришлось пробить дополнительные дырочки, чтобы кираса не болталась на ней. Тяжёлая та была, конечно, но уж точно лучше старой, много раз латаной кольчуги, доставшейся от бабки по отцу, отчаянной женщины вроде той же Беды. Её Катриона тоже помнила плохо: лихорадка в тот год выкосила чуть ли не треть баронства. Лидия говорила, что Катриона и сама переболела вместе с Вальтером, но они-то выжили. А вот если не повезло заболеть старикам, маленьким детишкам или беременным женщинам, то среди них выживших почти не было. Так они и потеряли тогда и мать, и бабку, и младшего брата отца, не успевшего толком поправиться после ранения. Да и отец пережил их на пять с небольшим лет.
А теперь, невесело подумала Катриона, она и вовсе осталась одна из всей немаленькой когда-то семьи. И с ребёнком-то у неё пока что не получилось, не вышло зачать его с наскока. Прямо хоть бери и запрещай консорту возвращаться в Озёрный, пока не случится задержки! Как глава семьи, право такое она имеет. Но что ей делать, если Меллер ей откажет? Запереть его в карцере? И бегать туда к нему на свидания? Он и так-то супружеский долг выполнял, словно повинность отбывал, без особого на то желания; а если ещё и вынуждать его терять время в здешней глуши, так и остатки желания этого пропадут.
Отбив нападение разбойничьей шайки, Катриона понадеялась, что неприятности на этом закончатся. Как же! Разве беда ходит одна? Месяца не прошло, как сгорела баня у кузнеца, и счастье, что день стоял безветренный, так что остальные постройки удалось отстоять. Потом староста поторопился закрыть трубу, чтобы лишнее тепло в неё не выпускать, и спасло целую семью только то, что младшая невестка маялась животом и никак не могла уснуть. Она-то, почуяв неладное, и распахнула двери настежь. Дом проморозила, семью простудила, но зато обошлись тошнотой и головной болью, а не угорели насмерть. Катриона, и без того злая и раздражённая тем, что трое погибли, а ещё пятеро то ли оклемаются к посевной, то ли не сумеют, отчитала мужика, который ей в отцы годился, как безусого сопляка. Курт только сопел, вздыхал и мялся, но возразить не решался, да и что он мог возразить? Что сберегая горстку углей, чуть не угробил всё своё немаленькое семейство? Только и оставалось благодарить богов, что дёшево отделались.
Дальше вроде бы стало полегче: разбойники присмирели; волки не шлялись у самых ворот среди бела дня; огры, если и спугнули ту злосчастную виверну, до Вязов не дошли; никто на рыбалке не проваливался под лёд; никто на охоте не напарывался на чужой, а то и свой же настороженный самострел, а сир Эммет с сирой Аларикой грызлись уже прямо-таки привычно. Вот разве что не было обычных для конца зимы снегопадов и метелей, и это было не очень хорошо: случись дружная весна, и вся талая вода – а будет её немного – просто стечёт в реки и озёрца, не успев впитаться в землю. Ну, то есть, наползало иной раз облако-другое, лениво насыпа’ло дюйма два-три свежего снежка, но северный ветер опять расчищал небо и плотно зализывал выпавший снег. И не теплело из-за этого северного ветра никак, даже солнце в полдень не пригревало, хоть и сияло в высоком чистом небе и должно было бы уже хоть первых сосулек по южным скатам крыш развесить.
И почему лето всегда вспыхивает сухими лучинками, р-раз – и только горстка пепла? А зима тлеет и дымит, словно куча прелой листвы, и нет ей конца?*
Комментарий к Глава 16
* Каюсь, очередной плагиат: “Как порох, сгорает короткое лето. Как долго, как долго дымится зима…” (“Фотографии любимых”, Яак Йоала пел, если кто помнит)
========== Глава 17 ==========
Однако медленно и неохотно, а всё-таки зима заканчивалась, и недели за три до Равноденствия прикатила меллеровская фура, как обычно, набитая всяким добром. В том числе стояли в ней и три бочонка вина, выторгованного Катрионой за хвост виверны, – один для женщин, послаще, и парочка креплёного. Возчиком на этот раз был совсем ещё мальчишка, похожий на нахохленного воробья, особенно в своей коричневой суконной куртке и со смешными рыжевато-каштановыми прядками на макушке, торчавшими, словно перья взъерошенной птицы. Глядел он на Катриону почтительно, говорил вежливо, но прямо-таки заставил её пересчитать все мешки, фляги и ящики, проверить все печати и подписать бумагу, где всё это богатство перечислялось до фунта и до пинты, проставив крыжики в каждой строчке.
– Прошу прощения, сира, – твёрдо сказал он, – но это моя работа, и с меня за неё спросят.
Катриона кивнула и взамен выдала ему небольшой бочоночек топлёного барсучьего жира, чтобы консорт мазал им своего дядю с его слабыми лёгкими, и такой же бочонок липового мёда. Хотела ещё окорок медвежий отправить, но усомнилась, станет ли кто-нибудь в столице графства есть такое: для потомственных горожан мясо, наверное, слишком грубое, пахнет резко, и вообще… Когда-то давно слышанное в замке «деревенские гостинцы» не забылось до сих пор – очень уж тон говорившего об этих гостинцах был пренебрежительным. Это сира Маргарита, в детстве «временами просто голодавшая», обрадовалась бы, наверное, в то время любой посылке из деревни, а консорт, его дядя, сводный брат и прочая их родня сами могли послать кому хочешь чего хочешь. Мешок риса, мешок фасоли белой, мешок фасоли красной, мешок какой-то круглой жёлтой крупы… с требованием не ждать никаких праздников, а хотя бы раз в неделю есть не овёс и не ячмень. И нарядный обливной горшок маринованных маслин для сиры Аларики, раз она их любит – всё-то этот Меллер слышит и помнит, даже такую ерунду. Надо бы при нём следить за языком.
Ещё из той же фуры выгрузили обещанное зеркало в полный рост и несколько тюков и коробок. Которые тоже, разумеется, были сосчитаны, осмотрены и отмечены в коротком реестрике.
– Как там мой консорт? – спросила Катриона, пока четверо мужиков, едва дыша, брались понадёжнее за бесценное зеркало, чтобы втащить его в жилые комнаты наверху.
– Поправляется, благодарение Девяти, – довольно рассеянно ответил мальчишка, не сводя напряжённого взгляда со старательных, но явно не особенно умелых грузчиков.
– Поправляется?!
– Он очень сильно простудился на пожаре, сира – у нас горел склад с зерном, а кузен выскочил налегке да ещё помогал вёдра с водой передавать и, видимо, облился.
– Отродья Бездны! – Катриона схватилась за сердце. – А почему я узнаю’ об этом только сейчас?! Написать нельзя было?!
– Потому что ничем не помогли бы, только нервничали бы зря?
Ей захотелось то ли взвыть, то ли зарычать, но она только стукнула кулаком по тенту и, конечно, ушибла мизинец об притаившуюся под просмолённой парусиной железяку.
– Но теперь с ним правда всё хорошо? – смаргивая злые слёзы, спросила она. Вот не хватало ей для полного счастья тоже овдоветь на первом же году брака, как Марене!
– Здоровьем матушки клянусь, что когда я уезжал, кузен уже вставал и даже мог разбирать счета понемногу, – серьёзно сказал мальчишка.
– А вот это всё? – Катриона кивнула на тюки и коробки.
– Это госпожа Сильвер с госпожой Хорн. Дядя попросил их купить, – он чуть усмехнулся, – самое необходимое для двух молодых женщин, которые носят то, что в их селе можно вырастить, соткать и сшить самим, и при этом велел все покупки записывать на его счёт. А у фавориток Веберов и Меллеров свои представления о самом необходимом, сира. Не выговаривайте потом кузену, пожалуйста.
Катриона нахмурилась, но не приказывать же было складывать всё обратно. Покупки, надо думать, давно оплачены, и назад их никто не примет. А городские дамочки ещё и обидятся: они же хотели как лучше! Дня три небось ходили по лавкам, рылись в товарах, выбирали, спорили…
Разбирая присланное, она всё же никак не могла справиться с чувством неловкости, особенно распаковав коробку с нижним бельём. Зато у сиры Аларики, сунувшейся помогать, глаза горели, как у кошки. Особенно когда она увидела это бельё и, помявшись для приличия, взяла розовый атласный пояс с длинными плотными лентами, на которых болтались маленькие пряжки, чтобы цеплять чулки, не перетягивая ноги под коленями. И три пары чулок – две из такой тонкой шерсти, что непонятно было, как вообще её спряли и связали, и одну шёлковую, для праздников. И две сорочки. И…
– Ой, – сказала Аларика, расправив тонкие до прозрачности панталоны с кружевными оборками и обнаружив, что в шагу они вообще не прошиты, только вниз от пояса схвачены на семь-восемь дюймов спереди и сзади. – Ничего себе!
– Чтобы только подол подобрать, если понадобится срочно в кустики, – проворчала Катриона, тоже слегка смущённая пикантными деталями городской моды.
– Или спрятаться ненадолго под лестницей вдвоём с кем-нибудь, – хихикнула Аларика. – Можно, я возьму? Хотя бы Эммета позлить?
Катриона кивнула, а сама подумала, что вот уж злиться сир Эммет точно не станет. Лишь бы не порвал, опробуя обновку. Разбирали присланное они, понятно, одни, без мужчин, бессердечно свалив заботы о приезжих на Лидию. Надо будет, кстати, ей тоже отдать один такой пояс для чулок, решила Катриона, а то у неё прошлым летом, в самую жару, ноги уже начинали отекать, не стоит их сдавливать подвязками.
Ещё им прислали то самое полотно, заказанное Аларикой на скатерти и салфетки – гладкое, жёсткое, с почти металлическим блеском. В замке из похожего праздничное столовое бельё было сшито, даже попроще, пожалуй, но в замке по праздникам и гостей принимали куда побольше, чем в Вязах, так что не напасёшься на всех салфеток с ткаными цветными узорами. И по штуке муслина и байки, только глянув на которые «госпожа интендант» залилась румянцем. Ни на какую тошноту она не жаловалась, аппетит у неё был завидный по-прежнему, разве что немного дряблые, но всё ещё душистые и сладкие яблоки теперь лежали всегда на расстоянии в локоть-другой от неё, однако понятно было, с чего она так смутилась. Вряд ли, конечно, кто-то из осведомителей Меллера (а они точно у него имелись, Катриона поклясться была готова) успел бы сообщить ему о задержке. Скорее всего, фаворитки предположили, что хотя бы одной из двух недавно вступивших в брак женщин в скором времени понадобятся пелёнки и детские рубашки. У Катрионы и её консорта пока что не получилось зачать наследника, но сир Эммет виделся с женой гораздо чаще и дольше.
– Вот закончим вышивать покров для алтаря, и я помогу вам подготовить приданое для малыша, – сказала Катриона, безотчётно погладив белую, но не холодной снежной белизны, как муслин, а словно бы молочную байку. – Шёлка ещё порядком останется, по две-три тонкие и две-три тёплые пелёнки можно будет тоже вышивкой украсить, там сира Маргарита много рисунков оставила. А одеяльце простегать сумеете? Зельда держит пуховых коз, я ей велю начесать пуха для простёжки.
«Отдам Зельде лавандовое мыло, – подумала она, – пусть промоет им пух, чтобы пахло приятно, а остатки мыла себе возьмёт». Всё равно Катрионе запах лаванды не слишком нравился, а городские дамы прислали ей целую коробку самых разных флаконов. Эту меллеровскую как бы полынь, кстати, тоже, но её тут же выпросил сир Эммет: якобы запах совсем не женский, и сире Катрионе куда больше подойдёт сирень или что-то ещё цветочное. Может, даже и не врал.
– Конечно, сумею, – обиделась на такое недоверие Аларика. – Только надо что-то плотное и гладкое для одеяла, в байке пух быстро сваляется.
– Посмотрим, что там ещё нам привезли, – вздохнула Катриона.
Ей не очень понравилось, что дядя консорта, не спрашивая ни разрешения, ни согласия, взял и отправил ей целую гору тряпок: хорош торговец, который собственные договоры не соблюдает! И она вполне могла бы одеться сама, без его подачек. Теперь, когда не нужно ни платить за венчание, ни возвращать долг барону… «У тебя на шее оказались сразу двое, – напомнила она себе, – а скоро будет и третий». Она досадливо стукнула себя кулаком по колену: как-то же они обходились с Вальтером и Мареной?! И продолжали бы обходиться, если бы у брата родился наследник. Но эти хитрые толстые крысы поманили дорогой мукой, душистым мылом, яркими лампами, и как-то уже не хотелось обходиться привычным с детства набором самого-самого необходимого. Хотелось жить… поудобнее.
А ещё была книга со стихами меллеровской фаворитки, лично Этельбертой Сильвер подписанная для «мужественной и несгибаемой сиры Катрионы из Вязов». Стихи, правда, были…
И кто-то тёмный, смутный и недобрый,
Таящийся в холодной глубине,
Глядит оттуда прямо в душу мне,
Из зеркала ночного…
– Ой, – жалобно сказала Аларика, зябко передёрнув плечами, – зачем вы только это прочли? Я теперь вечерами буду бояться в зеркало смотреть.
– Я тоже, – признала Катриона и против воли посмотрелась в зеркало, которое распорядилась повесить в гостиной. Она ещё до этих стихов не хотела держать его в своей комнате: спала она плохо, ночами то и дело просыпалась, а вскочить и сесть на кровати с чумной сонной головой – и увидеть перед собой встрёпанное страшилище с дикими глазами… пока ещё сообразишь, что это ты и есть, отражение твоё, а не нечисть какая-нибудь! И горшок из-под кровати вытащить не успеешь. – Может, нам его, как стемнеет, завешивать?
– Ага, – закивала Аларика. – Велите только шнур натянуть, чтобы задёргивать, как настоящую занавеску, а то будем вот так сидеть, шить и болтать, а старая скатерть или простыня свалится – умрём ведь от страха. А если кто спросит, соврём, будто бережём, чтобы не помутнело. Оно ведь и правда страшно дорого сто’ит.
Катриона кивнула и аккуратно подпорола рогожку, в которую были зашиты несколько плотно уложенных рулонов. Увидев их, сира Аларика тут же и думать забыла бояться кого-то тёмного из ночного зеркала: тот самый атлас с бумажной основой, тафта, какая-то незнакомая, кажется, льняная ткань со сложным переплетением, тонкое и лёгкое полотно явно на бельё или рубашки… ничего особенно дорогого, всё простое с виду, разве что добротное и даже на вид надёжно прокрашенное, как раз на обновки к лету. Розовая тафта – это, понятно, сире Аларике (Катриона ещё раз велела себе впредь постоянно следить за языком, потому что Меллер действительно всё слышал и ничего не забывал, никакой ерунды), а неяркий голубовато-серый и цвета топлёного молока атлас – это уже ей самой. Ещё чёрными лентами отделать, чтобы соблюсти подобие траура. В подаренном ларце, помнится, были и бархатные, и атласные…
– Я скрою себе платья, – пообещала Катриона, – а остатки атласа отдам вам. Там точно хватит на одеяльце.
Аларика зачарованно погладила штуку тафты. Там, в общем, тоже было не на одно платье, как и атласа.
– Одеяло можно из лоскутков сшить, – сказала она задумчиво. – Даже интереснее будет. Давайте покров для часовни уже закончим вышивать, а скатерти и салфетки пусть девушки шьют, нам с вами и без того работы хватит. А то как земля оттает, мне не до шитья будет. Как думаете, красная фасоль у нас приживётся? Я про белую слышала, что она тепло очень любит и вообще капризная, но красная вроде попроще. Попробую для начала просто у крыльца посадить вместо цветов – дадите горсточку?
– Да хоть полмешка, – отмахнулась Катриона.
Она, к стыду своему, никогда ни цветами, ни новыми овощами не увлекалась. Нет, она, конечно, не спутала бы рожь с овсом и знала, когда и как сажают морковь и капусту, но всё это было просто её обязанностями, ничего не трогавшими в её душе. Аларика же с собой привезла целый ларчик с мешочками семян и уже сейчас, глядя на сверкающие в весенних лучах сосульки, явно что-то такое прикидывала – наверное, где летом будет солнце с утра и где к вечеру, как потечёт с крыш дождевая вода, и что из своих сокровищ и куда она посадит, исходя из всего этого.
На Равноденствие Меллер не приехал – просто не смог бы, наверное, даже если б не болел долго и тяжело. Снег то раскисал, напитываясь талой водой, то его прихватывало вернувшимися морозами так, что дороги покрывались ледяными кочками; на солнце они подтаивали, их заливало тонким слоем всё той же талой воды, а ночами она замерзала снова, и так без конца.
Жрицы на Равноденствие не приехали тоже: ни старшая, ни кто-нибудь из её помощниц. По такой дороге – ничего удивительного, конечно, так что пришлось Катрионе самой брать молитвенник и читать… ну, не проповедь, конечно. Сказать несколько слов о том, как они пережили зиму, поблагодарить Девять богов за отсутствие каких-то совсем уж тяжких испытаний, а потом прочесть молитву Канн-Покровительнице всего живого. Кстати, покров для алтаря они с Аларикой закончили как раз накануне праздника, и на весеннем солнце шёлковые цветы и птицы переливались яркими красками так, что даже мужчины засматривались, не то что женщины. Дриады, кстати, тоже любовались, переговариваясь на своём птичьем наречии, гладили вышивку, теребили фестоны… Как они добрались до села, одна их Предвечная знает, но вот как-то прошли и по раскисшему снегу, и по опасному, ломкому льду. Видно, это была всё та же лесная магия, что помогала им прятаться то в траве едва по колено, то в жиденьком кустарнике. Дриады, между прочим, не всегда являлись на весеннее Равноденствие. Понадеялись на пироги из белой муки с изюмом и яблоками?
Им чем-то сразу приглянулась Аларика. Цветочную душу, что ли, почуяли? Дриады твёрдо пообещали ей сына, хотя никакого живота ещё даже под платьем не было видно, не то что под тёплым плащом. Сир Эммет надулся от гордости, словно это было его заслугой, лесные девы посмотрели на него со снисходительным презрением, а Катриона, не утерпев, спросила всё-таки, не знают ли они верного способа зачать девочку. Мало ли, что там Рената говорила. Она же не настоящая дриада и росла уж точно не в лесу.
Но нет, не знали лучницы такого способа. Или не хотели делиться им с кем попало. Зато они передали Катрионе письмо от гномов, и на этот раз оно выглядело куда приличнее. Свиток пергамента опять был перевязан кожаным шнуром, но и пергамент, и шнур уже не смотрелись подобранными на помойке. Запечатано письмо не было, однако Катриона решила не совать туда нос раньше консорта. Ну их, этих гномов, мало ли чего они придумали против слишком любопытных? Вдруг ещё что-нибудь похлеще, чем маги? Свиток она положила в стол к Меллеру, а ему отправила обычное письмо, извещая об ответе Дома Морр. Правда, когда ещё по такой дороге письмо это будет доставлено в Озёрный…
Погода стояла – как раз Равноденствие праздновать. Солнце не просто сияло с бесстыдно-синего, совсем уже высокого неба, оно пригревало так, что без ветра становилось по-настоящему жарко даже в безрукавке. Обманывало, конечно. Дразнило перед тем, как надолго, чуть ли не до самых Ворот Лета спрятаться в комьях грязно-серых туч, неизменно наползающих в это время года то с Хмурого хребта, то с Серого кряжа. Но пока было солнечно и почти безветренно, особенно в закрытом со всех сторон дворе, и можно было веселиться без помех, радуясь окончанию зимы.
Вот только Катриона в веселье по-прежнему не участвовала, только вынесла с кухни ведёрко углей и подожгла чучело зимы, рассыпав их по соломе (полыхнуло сразу же, дружно и жарко, и народ одобрительно загудел, радуясь доброй примете), а за общим столом лишь посидела часок для приличия, благо теперь было кому её подменить, не на ней одной висели Вязы с их обитателями. Тоска, отпустившая было понемногу после похорон Вальтера, вдруг опять накатила с новой силой, и Катриона почти сбежала, чтобы никто на празднике не видел её слёз. Надо же ей было даже в Роланде разочароваться! Теперь и безнадёжно помечтать не о ком.
А чуть дороги подсохли, приехал её консорт.
========== Глава 18 ==========
– Кузен он мне только формально. У нас обычно, чтобы лишний раз голову не ломать, всех более-менее близких по возрасту зовут кузенами-кузинами, а постарше – дядюшками и тётушками. На самом деле Ланс сводный брат жены одного из моих кузенов. Парень умный, энергичный и честолюбивый, сразу понял, что войти в нашу семью на любых условиях – это верный шанс чего-то в жизни добиться, вот и старается изо всех сил. Барон уже спрашивал о нём. Он давно уже, оказывается, подумывает о толковом помощнике для своего управляющего. Если Ланс согласится переехать сюда, сможет неплохо устроиться. Всё-таки стать управляющим барона Волчьей Пущи – это немало для кое-как признанного бастарда.
– Кое-как?
– Да, это было одним из условий брака: признать детей от любовниц и просто случайных партнёрш, чтобы никаких пятен не было на репутации очередной госпожи Меллер. Саккар помялся, повздыхал, но уж очень хотел с нами породниться, так что признал аж четверых.
Вообще-то, для начала они друг на друга наорали так, что сира Аларика, неуверенно сунувшаяся было как-то их примирить, попятилась и бочком-бочком убралась с глаз долой, видимо, чтобы не попасть под горячую руку. Они-то с супругом грызлись всегда вежливо и негромко, Аларика ещё и говорила при этом таким сладким голосом, что за один только этот медовый голосок Катрионе на месте сира Эммета нестерпимо захотелось бы дорогую жёнушку поколотить. А они с Меллером закатили безобразный скандал, он даже подвернувшийся под руку колпак с гномьей лампы хватил об стену так, что только зелёные с позолотой осколки полетели. Прямо как Лидия и говорила: «Не злите спокойных людей – плохо будет». Катрионе, воительнице недоделанной, наслушавшейся идиотских баллад про королеву Маэву, тоже было что припомнить дорогому консорту, который не иначе как в одиночку решил пожар на дядином складе потушить, и оба прямо-таки с наслаждением орали друг на друга, потому что в планы обоих ну никак не входило овдоветь, а дорогой консорт и бесценная супруга просто рвались оставить спутника жизни в трауре.
Досыта наругавшись, Катриона позвала служанку подобрать осколки, а сама уселась у рабочего стола, чтобы не растаскивать битое стекло по комнате и дальше. Меллер встал у окна, видимо, по той же причине, и Марта сперва руками собрала те куски, что покрупнее, складывая их в старую тряпку, а потом уже взялась за веник.
– Закопай где-нибудь у забора, что ли, – уже нормальным своим, спокойным голосом сказал Меллер. – И осторожнее, эти кривые длинные осколки – та ещё дрянь. Так и норовят в пальцы воткнуться, особенно под ногти.
– Ой, ваша милость, а можно я вот эти большие возьму? – спросила Марта, косясь на тряпицу, в которую завязала куски зелёного стекла. – По матери дядька у меня гончар в Старице, я ему отдам, он их в глину вмажет – и красиво будет, и края острые спрячет.
Меллер то ли хмыкнул, то ли фыркнул, махнул рукой, дескать, забирай, и спросил Катриону, нужен ли вообще ей колпак на лампу: заказывать новый, или она всё равно его будет снимать? Поглядывали они один на другого всё ещё неласково, но ругаться больше не было желания ни у кого. Вернее, обоим было неловко, что так сорвались. Пришлось придумывать такие разговоры, чтобы как-нибудь нечаянно опять не коснуться поведения друг друга, и Катриона спросила про парнишку, приезжавшего перед Равноденствием. Кажется, по речи судя, матушка у него тоже не из простых была. Много, видно, таких, кто учится петь, рисовать и играть на лютне, а сидит при этом впроголодь.
– Вы ответ гномов прочитали? – спохватилась она, что вот болтает о всякой ерунде, а про важное дело чуть не забыла. – Я вам в стол его положила.
– Прочитал, – усмехнулся Меллер. – Старейшины Дома Морр категорически против того, чтобы рядом с ними работали забывшие заветы предков мерзкие и подлые отродья Ильфердина. Появление рядом с Чёрным Лесом гномов из Дома Ильфердина будет расценено Домом Морр как откровенно враждебное действие.
– Они что, войну нам объявят? – изумилась Катриона.
– Да нет, конечно, что вы, сира, – сказал Меллер устало. Он вообще выглядел неважно: похудел, осунулся… Не поправился ещё, видимо, толком. И на кой попёрся в такую даль? Мог бы вместо себя брата прислать или хотя бы этого Ланса-воробья. Сам вон себя не бережёт, а на неё наорал, как на служанку криворукую, грохнувшую стопку тарелок разом. А он, между прочим, её консорт, а не глава семьи. Напомнить, что ли, кто он и кто она? Так ведь такому напомни – он тут же захочет освежить память бесценной супруге, как предлагал ей денег и на венчание, и на погашение долга барону. Сама выбрала, не жалуйся теперь. – Это такое завуалированное приглашение к началу более близкого знакомства, – продолжил Меллер, не догадываясь, понятно, о чём думает его супруга, – не смейте нанимать чужаков, мы и сами готовы с вами торговать.
– Если бы меня так приглашали торговать, – буркнула Катриона, охотно пользуясь законным поводом проявить недовольство, – я бы послала их… к оркам в горы.
– Ну… вы худо-бедно привыкли ладить с дриадами, а меня с детства учили договариваться с гномами. Мы же с Домом Ильфердина такие партнёры, что друг без друга разоримся, пожалуй. Словом, настолько-то я гномов знаю: раз прислали хотя бы такой хамский ответ, значит, заинтересованы, иначе вообще не соизволили бы ответить.
– А Ильфердину тоже не понравится, что вы путаетесь с Домом Морр?
– Конечно. Но кое-кого пора уже легонько щёлкнуть по носу, чтобы не зарывались. Дом Халната они, видите ли, нам простили! – он фыркнул не хуже своей чародейки. – Вот гномов мы ещё не спрашивали, с кем нам дела вести. Мало нам королевских и прочих чиновников.
– А разве чиновники могут указывать купцам, с кем торговать? – удивилась Катриона.
– Они могут установить такие таможенные сборы, что просто невыгодно будет что-то ввозить, – объяснил консорт. – Закупят камышинские на побережье оливок, лимонов, масла и прочего, перевезут через Маратов перевал, в Белые Увалы заедут – а дальше на север ехать смысла нет, слишком дорого обойдётся. И будут вынуждены в Трёхгорье всё сбыть, потому что тамошние графы денежки считать умеют и знают, что каждый день получать понемножку – это больше, чем хапнуть разок от души и распугать всех плательщиков. А у нас… очень разный народ вокруг его величества толчётся. Вот и приходится вертеться, уговаривать, взятки давать, придерживать самых глупых и жадных, продвигать умных и дальновидных. Для чего, думаете, торгашам и мануфактурщикам супруги и фавориты из первого сословия? Самолюбие потешить, в бархате и в золоте походить? То есть, конечно, имеются и такие… честолюбцы. Но большинству нужны хоть какие-то способы влиять на принятие нужных законов. Гильдии многое могут, но в обход почти всегда получается добиться большего, чем в лоб, на заседаниях Королевского Совета. – Он, словно очнувшись, тряхнул головой. – Простите, затеял тут лекции читать, будто у вас своих забот мало.
– Мне очень интересно, – искренне возразила Катриона. – Кто бы мне ещё такое рассказал? Староста? И вы теперь будете договариваться с гномами из Дома Морр, чтобы они взялись строить крепость?
– Для начала мы с ними будем целое лето танцевать котильон друг вокруг друга, изображая при этом полную незаинтересованность. – Он вздохнул. – Эх, дяде-то не стоит ездить так далеко, он бы гораздо ловчее и выгоднее всё провернул, а у меня, что ни говори, настоящего опыта маловато. Ладно, сделаю что смогу. Крепость будет обязательно, сира. Не получится с местными гномами – наймём, как обычно, старых знакомых. Просто это лето точно уйдёт впустую, не ждите никаких чудес. И не торопите меня, пожалуйста, ладно? Долго всё это будет. Медленно и печально.
Катриона кивнула. Крепость – это, конечно, долго. Она другого и не ждала. Эту-то, деревянную, строили лет пять или шесть, как рассказывал ей отец, а уж каменная… строительство лет на десять-пятнадцать растянется, наверное. Дочери в приданое, хмыкнула она про себя. Хотя нет. Не в приданое. Дочери точно так же надо будет искать консорта, и уж ей-то придётся выбирать нищего, но породистого, чтобы кровь не разбавлять сверх необходимого. Такого же толкового маршала, как сир Эммет, сколько бы ни разносил его сир Генрих за глупость и легковерность, оставившую село без защиты.
