Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

В общем, за стол сели поздно, голодные и порядком замотанные. Мадлену её мать привела как раз к обеду, и Катриона решила, что племянница будет есть вместе со взрослыми. На один из стульев пришлось положить небольшую жёсткую подушку, чтобы сидеть было повыше: не кормить же девчонку одну в детской.

Аларика, стоило появиться в крепости Меллеру, тут же пересела поближе к нему – Катриона, как и отец с братом, не видела смысла в рассаживании по старшинству, разве что барона и его родню сажали на почётные места. Так что сире Клементине пришлось сесть рядом с сиром Эмметом. Она боязливо покосилась на него и с каким-то недоверчивым испугом уставилась на блюдо с зажаренными в печи курами. «Ну да, не суфле под сливочным соусом, – в раздражении подумала Катриона. – Сперва суп из них сварили, потом маслом обмазали – и в печь».

– Я не уверена, что столько съем, – пробормотала сира Клементина, когда Лидия поставила перед нею тарелку, налив, как и Катрионе с Аларикой, почти поровну с мужчинами.

– Собаки будут только рады, – буркнула Катриона.

Настроение у неё портилось неудержимо, и она изо всех сил старалась не сорваться совсем уж откровенно. Мадлена, одетая в новое платье (из чего-то вроде бы недорогого, но точно сшитое на заказ, а не старшими родственницами), вела себя за столом вполне прилично и, кажется, очень старалась кому-то подражать. Придраться при всём желании было не к чему. Но Катриона, посматривая на неё, снова и снова задавалась вопросом, как же так вышло, что кровь простой деревенской девки полностью перебила кровь владетелей Вязов? Ну, ничего в девчонке не было от отца! Вылитая матушка, какой та наверняка была в детстве. Разве что манерами Мадлены кто-то в Озёрном озаботился и научил уже вести себя за столом…

– Собаки? – поразилась сира Клементина. Она деликатно повозила ложкой, разогнав золотые кружочки жира, отчего над тарелкой закурился душистый пар. – Вы собак кормите… таким?

Катриона только молча кивнула, боясь, что начнёт с объедков для собак, а закончит такой глупостью и гадостью, что сама об этом тут же пожалеет, но слова-то уже будут сказаны!

Положение спасла Аларика, взявшаяся расспрашивать сиру Клементину о её родных и о том, как они не побоялись отпустить девушку одну в незнакомое место, да ещё в приграничье, где вообще-то жить опасно. Катриона сама не любила лезть с расспросами к другим и терпеть не могла, когда с такими же расспросами надоедали ей, но сира Клементина на вопросы Аларики отвечала легко, охотно вроде бы даже. Лет ей было почти шестнадцать; отец её давно овдовел, и хозяйство вела старшая – намного старшая – сестра, незамужняя и без всякой надежды на замужество; имелся ещё брат двенадцати лет, это рожая его, умерла их мать; а самой Клементине предстояло уйти в послушницы, поскольку содержать ещё одну бесприданницу отцу было не по средствам. Но тут он узнал, что для девочки пяти лет требуется гувернантка. Ничего особенно сложного: чтение, письмо, счёт, рисование, немножко музыки, основы этикета – но за это обещали неплохо заплатить. Через пять лет, сказал ей отец, она получит по контракту сумму достаточную для того, чтобы выйти замуж, а жениха он ей постарается найти, пока она будет учить племянницу сеньоры Вязов.

– Я внёс в контракт возможность его расторжения после испытательного срока, – сказал Меллер, разреза’вший курицу. – Если в течение двух месяцев сира Клементина решит, что быть наставницей – не её стезя, я выплачу ей деньги за эти два месяца, и мы расстанемся без всяких претензий друг к другу. Сира Клементина, ножку, грудку?

– Я… нет, благодарю вас, – пробормотала она, героически одолевая свой суп.

Кажется, оставить его собакам было, по её представлениям, немыслимо. Так и вспоминалось Маргаритино «временами мы просто голодали». И судя по прозрачному личику сиры Клементины, её семья жила не лучше. Даже жалко девчонку становилось. Ну, какое ей расторжение контракта? Разве что сразу проситься послушницей в первый попавшийся храм – отец же её просто из дома вышвырнет за такие взбрыки.

Катрионе Меллер, не спрашивая, положил обе ножки, Аларике – грудку. Катриона не понимала, как можно любить это сухое и безвкусное белое мясо, но Аларика его именно что любила. Мадлене консорт, так же не спрашивая, тоже положил куриную ножку, вторую взял себе. Сир Эммет коротко глянул на третью, ещё не разрезанную курицу, но на неё никто не покушался, так что он мог хоть целиком её себе на тарелку переложить. Ему, как и самой Катрионе, явно хотелось плюнуть на этикет и ухватить поджаристую тушку руками, но он только тяжко вздохнул и взялся за нож и вилку. Если уж сеньора наняла гувернантку для своей племянницы, то похоже, крепость в Вязах, отныне становилась таким же приличным местом, как и баронский замок.

После обеда сира Клементина увела Мадлену разбирать привезённые вещи, а Катриона с помощницей взялись, как обычно, потрошить тюки и коробки. Меллер, извинившись, что грубо нарушает этикет, принёс бутылку и бокалы, и они с сиром Эмметом уселись у огня (впору, сказал консорт, напомнив этим целителя, просить дозволения лечь у камина, потому что стоять уже сил не хватает). Меллер взялся расспрашивать маршала о нападении орков – у него по письмам и слухам сложилось впечатление, будто в Волчьей Пуще едва не началась полноценная война, и он желал знать мнение непосредственного участника событий. Сир Эммет охотно и подробно отвечал на вопросы и даже вроде бы почти не привирал. Разве что так, прихвастнул немножко разок-другой для пущей живости истории.

Ничего нового Катриона не услышала, так что можно было спокойно заняться осмотром нового добра. В этот раз было, в общем, немного. Наверное, бо’льшая часть груза отправилась в детскую, а в гостиной остались неизменные рулоны тканей, от бельевого полотна до бархата. Ещё был ящичек с флаконами жидкого мыла и душистого мела, чтобы чистить им зубы. Ещё были стёганые с богатой вышивкой тёплые штуковины вроде той, что носил сам консорт… Как же их?.. Одно время, насмотревшись на Елену Ферр, иные женщины в Волчьей Пуще сами пробовали сшить такие, но постепенно почти все перешли обратно на меховые безрукавки: очень уж муторное это было занятие – простёгивать шерстью длинные и просторные одеяния. «Чапан», – вспомнила Катриона, встряхивая слежавшийся складками ярко-синий атлас, выстеганный пухлыми ромбиками. Аларика уже накинула поверх платья нежно-зелёный в жёлтых и розовых цветочках и вертелась перед зеркалом, охорашиваясь. Винно-красный с каким-то золотистым орнаментом, очевидно, предназначался сиру Эммету.

Ещё были две одинаковые коробки, недовольно зазвеневшие, когда их сдвинули с места. Посуда, что ли, там лежала? Вот уж была нужда везти чашки-тарелки аж из Озёрного! Гончар в Старице делал очень даже приличную посуду, всё баронство пользовалось и не жаловалось. Катриона пропорола бородкой ключа полосу толстой грубой бумаги, которой коробки были заклеены: ну точно, тарелки, и много.

– Ваш подарок на рождение сына, сестрица, – пояснил Меллер и отсалютовал Аларике бокалом.

У неё заблестели глаза, и она, оттеснив Катриону, немедленно принялась выкладывать тарелки на стол, откидывая какую-то сероватую ворсистую тряпку, которой посуда была переложена, чтобы не побилась. Тарелки были разных форм и размеров, но одинаково расписанные – по тонкому, почти прозрачному белоснежному фарфору сплетались венками бледно-розовые вьюнки. Катриона почему-то вспомнила, как в конце лета увидела возле дороги молодое деревце, сплошь покрытое розовыми цветами, и не сразу сообразила, что это могло так буйно расцвести в такое неподходящее время. Только подъехав поближе, она поняла, что это удравшие откуда-то садовые вьюнки оплели ясень: высоко, надёжно, много солнца… знай себе цвети. Ещё ей подумалось, что Аларика сама похожа на такой вьюнок – дайте ей надёжную опору, и она расцветёт. Не то что её сеньора. «Мне больше подошли бы тарелки с чертополохом, – решила Катриона с невесёлым смешком. – Чертополоху никакой опоры не надо».

Аларика тем временем вытащила из опустевшей коробки длинную полосу той самой ворсистой тряпки. Выглядела она не слишком опрятно, с торчащими нитками и пролысинами в ворсе, но даже на вид казалась мягкой и приятной на ощупь.

– А это что? – с любопытством спросила Аларика.

– А, – отмахнулся Меллер, – Веберы пробуют ткать полотенечное полотно вроде того, какое производят в Джанаане. Те самые знаменитые джанаанские махровые полотенца, хлопковые, но дороже шёлка, потому что покрыты мелкими петельками с обеих сторон. Мягкие, пушистые, прочные… за попытку выведать секрет их изготовления полагается медленная и мучительная казнь, но попытки украсть чертежи станков всё равно предпринимались во все времена. Веберы решили не красть, а попытаться создать что-то подобное самостоятельно. Пока получается неважно, но дядя Рутгер не сдаётся. А это неудачные образцы, не выбрасывать же их. Посмотрите, может быть, для чего-нибудь пригодятся.

– Да уж, неудачные, – пробормотала Катриона, потрогав в самом дел мягкое и пушистое полотно. Подумаешь, нитки торчат. Просто обрезать их аккуратно поближе к основе, а вытираться таким полотенцем будет гораздо приятнее, чем льняным. – Нарезать полотенец, подрубить края…

– А где лысины слишком большие, вышить что-нибудь, – подхватила Аларика, нежно погладив небольшое овальное блюдо – подаренная посуда явно занимала её больше, чем ворсистые тряпочки. – Ох, братец, спасибо! Сира Катриона, а давайте будем этот сервиз подавать не по праздникам, а всякий раз, как в гости кто-нибудь приедет? Чтобы такая красота не пылилась зря на полках.

– Ну… если вам не жалко.

Та дёрнула плечиком.

– Была бы у меня дочь, можно было бы сберечь ей в приданое. А сыну эти тарелки – зачем? Мужчины вообще замечают, во что им еду положили?

Мужчины переглянулись, коротко посмеялись и признали, что нет, не очень. Главное, чтобы она была, эта еда, а поесть можно хоть из чего.

Оставался последний тюк, довольно большой, но лёгкий, словно это перину сложили в несколько раз и зашили в дерюгу, оберегая от влаги, пыли и острых углов.

– Ох, ничего себе! – вырвалось у Катрионы, когда она подпорола угол тюка и оттуда вывалился моток толстой, мягкой, невероятно ровной пряжи солнечно-жёлтого цвета. – Откуда такая красота?

– Вам нравится? – подозрительно, но при этом чуть ли не с облегчением спросил Меллер. – Мне тётушка Елена практически навязала вот это. Посмотрите, это и правда хорошая идея – красить в разные цвета не сукно, а пряжу? Я, конечно, видел, как здешние женщины вывязывают узоры из чёрных и белых ниток, но я не уверен, что они оценят синие и жёлтые.

– Шутите? – поразилась Аларика, перехватив пряжу у Катрионы, продолжившей распарывать шов. – Да я сегодня же посажу Минну вязать… Ладно, пусть сперва закончит ту пару.

– Мне кажется, надо придержать до Солнцеворота, – заметила Катриона, разглядывая разноцветные мотки. Особенно ярких цветов не было, всё же это не шёлк для вышивания, но смотрелось всё равно очень нарядно. – Подарим родственницам и соседкам по два-три мотка. Я так понимаю, госпожа Елена этого и хочет? Чтобы попробовали и захотели ещё таких же?

– Скорее всего, – признал Меллер.

– Ну вот, а я как-никак ей кое-чем обязана.

Он быстро и остро глянул на неё:

– Не любите оставаться должной?

– Не люблю. А без её помощи разрешение на брак я наверняка получила бы этой осенью, когда срок траура давно бы сам закончился. Сира Аларика, – она зачем-то встряхнула мешок, в который превратился распоротый тюк, – уберите это в кладовку перед теплицей, ладно? Я пойду проверю, как там сира Клементина.

… – Тогда Шульц совсем испугался, бросил копье и побежал. Побежал и нечаянно наступил на зубья граблей, которые лежали на траве. Грабли подскочили и стукнули его по лбу. «Ай, ай! – закричал храбрый Шульц. – Сдаюсь, берите меня в плен!» А Якли, Марли, Ергли, Михель, Ганс и Вейтли бросили копье и закричали: «Если ты сдаешься, так и мы сдаемся! Берите всех в плен!» Кричали, кричали, а потом видят – некому их в плен брать: одни они на лугу. «Вот что, – говорит Шульц. – Не надо об этом случае рассказывать. А то над нами смеяться будут». Так они и порешили молчать до тех пор, пока кто-нибудь из них случайно не проболтается.

Аларика хихикнула, сир Эммет тоже фыркнул, а Мадлена сказала:

– Вот так храбрецы! Шмеля испугались. А дальше, дядя?

Книга с толстыми, будто бы картонными страницами лежала у неё на коленях, на рисунке семеро смешных человечков шли гуськом, держась за одно длиннющее копьё, рисунок этот был цветным, и Катрионе даже слегка неуютно стало от мысли, сколько же такая книга может стоить.

Меллер продолжил то ли читать, то ли рассказывать наизусть смешную сказку про семерых трусишек, решивших поискать себе приключений. Левой рукой он при этом перелистывал страницы, а правой обнимал Мадлену, сидящую у него на коленях и привалившуюся к нему головой. Её-то Катриона могла понять: бить дочку сира Вальтера, хотя бы и погибшего, муж Беаты не смел, конечно, но и любить её мужику было не за что; а тут тётушкин консорт с нею возится, как с родной – в город взял, всякого добра накупил, сказки читает… Зачем бы только самому-то Меллеру всё это делать? Крысёнок же не из его стаи.

В гостиной, в присутствии маршала, его супруги и особенно гувернантки, она смолчала, а вот когда Меллер пришёл к ней в спальню, не удержалась:

– Не позволяйте Мадлене так виснуть на вас.

Меллер чуть сощурился.

– Это прямой приказ главы семьи? – уточнил он каким-то странным тоном и придержал концы развязанного пояса, не торопясь снимать своё одеяние, на поясе этом и державшееся. – Вы сами её не любите и относиться к ней по-доброму не желаете, поэтому требуете, чтобы и остальные вас поддержали? Чтобы дали понять девочке, что она ублюдок вашего брата, подобранный даже не из милости, а просто потому что иначе неприлично? Не ожидал, сира. И прямо скажу, разочарован. Это же кровь вашего брата, единственное, что от него осталось.

– Да нет же! – вспыхнула Катриона. – Ничего такого! Но она уже не маленькая, чтобы лезть на колени к мужчине, который ей даже не родня по крови.

– Законный супруг её родной тётки – это не родня? – удивился Меллер. – И что значит «не маленькая»? Ей пять только-только исполнится через две недели. Хотя, – усмехнулся он, – мои сёстры до самого замужества, когда им было больно или грустно, всё норовили забраться к отцу на колени. Я им ужасно завидовал, но сам бы, конечно, так делать не стал: я же мужчина!

Катриона недоверчиво покачала головой, вспомнив важного грузного господина с тростью и представив у него на коленях двух совсем уже взрослых девиц. К своему отцу ей и бы и в голову не пришло на коленки проситься даже в семь лет, не то что в семнадцать.

– Вам-то она зачем? – спросила Катриона. – Если вдруг так и останется единственной наследницей Вязов?

Меллер фыркнул.

– Ну да, – ядовито сказал он, – пусть любит, доверяет и не лезет в мои дела по управлению её имением. Очевидно, в то, что я хочу, чтобы у ребёнка было немного детства, вы не поверите? Я же торгаш, ворюга и обманщик, и просто привязаться к кому-то не способен по определению.

– Я этого не говорила! – возмутилась Катриона.

– Ну что тогда за глупости «не позволяйте виснуть»? Ребёнку надо кого-то любить и кому-то доверять, иначе вырастет либо калека, либо урод – в моральном смысле, конечно. С матерью она видеться будет нечасто и недолго, зато рядом будет тётушка, которая, кажется, не верит в это родство. – Он глянул на Катриону так, словно вывернуть её наизнанку хотел. – Так ведь, сира? Мадлена – вылитая матушка, будто в ней вообще нет крови владетелей Вязов. Так что в голову сами собой лезут мыслишки, а ваш ли брат был её отцом?

– Нет, – мрачно ответила Катриона, – в этом я не сомневаюсь. Никто бы просто не посмел гулять с девушкой, которая приглянулась моему брату. – И дриады высмеяли её, когда она спросила, могут ли они как-то проверить родство по крови… впрочем, лесным сучкам Катриона больше ни на грош не верила. – Я… не знаю. Она дочь Вальтера, но она вообще на него не похожа. Не только лицом. Вообще ничем. Зря я её признала! – вырвалось у неё.

Она села, ссутулившись и зябко завернувшись в плед, мимолётно подумав, что пора доставать настоящие одеяла – холодно уже становится. Меллер уселся рядом и обнял её за плечи, словно утешить хотел.

– Вовсе не зря, – сказал он. – Сами убедитесь, когда боль от потери уляжется немного. Напоминайте себе почаще, что вы с нею только вдвоём и остались от всей семьи. Полюбить девочку вы себя не заставите, но хоть не отравляйте ей детство придирками и запретами. Другим хотя бы не мешайте растить её нормальным ребёнком, который чувствует себя нужным, защищённым и умеет доверять близким.

========== Глава 31 ==========

Утро выдалось по-настоящему холодным, а не просто промозглым – вчера под вечер поднялся северный ветер, и к утру в лужах заблестели первые, пока совсем ещё тонкие и хрупкие ледяные стрелки. Однако под навесом возле кухонной двери, не торопясь вернуться в тепло, собралась небольшая толпа. Оказалось, что это Росс вынес противни с пригоревшим печеньем. Он-то в сердцах, что испортил выпечку, хотел выкинуть её собакам, но сперва служанки, а потом и егеря набежали попробовать, так ли уж сильно она подгорела. Судя по тому, как бойко народ хрустел пересушенным тестом, печенье было вполне съедобным. Хотя Тильда наверняка торжествовала.

– Я верну деньги за испорченные продукты, сира, – мрачно сказал Росс, с противным скрежетом железа по железу отдирая лопаточкой те печеньины, что прилипли к противню слишком сильно. Вид у кондитера был именно таким, какой и бывает у человека, не спавшего всю ночь, так что печенье своё он наверняка сжёг, решив вздремнуть полчасика, а проснувшись уже от запаха гари.

– Да Девятеро с ними, – отмахнулась Катриона. – Не до углей же сгорело. Съели ведь. – Бывало, особенно весной, что ели и не такое, лишь бы там было хоть сколько-то муки.

Она сама взяла слишком тёмный, но всё-таки не чёрный треугольник и с любопытством разломила его. Внутри он был слоистым, будто тесто тонко-тонко раскатали и сложили в несколько рядов. Если бы не пригорело, было бы, наверное, нежным и воздушным. И даже сейчас пахло приятно, хоть и отдавало гарью чуток.

Но кондитер расстроенно махнул рукой, отковырял остатки своих, как он назвал их, слоек, раздал желающим (вернее, тем, кто успел похватать их с листов) и вручил противни Дине, чтобы отмыла к вечеру. Та стрельнула в него глазками, однако Росс, сонный и злой, только монетку ей сунул за труды, а влажным взглядом не проникся.

Словом, на завтрак были обыкновенные лепёшки с вареньем, а после завтрака пришёл всё ещё мрачный Росс и спросил Меллера, когда ему нужно будет отчитаться в том, чего и сколько он потратил.

– Только как-нибудь под вечер, если можно, – попросил он. – Я сейчас вообще с трудом соображаю.

Меллер потёр лоб, что-то прикидывая.

– Попозже, Людо, ладно? – отозвался он после короткого раздумья. – Я сегодня хочу заняться отчётностью по Вязам: подати, налоги, храмовая десятина… Или если не хотите лишней мороки, вообще перед Солнцеворотом сразу за весь срок контракта посчитаем, кто из нас кому должен, чего и сколько. А! Забыл же совсем вчера! Меня госпожа Серпент просила передать вам посылку. Она говорила о каких-то красителях. А ещё – что ей нужно будет ваше мнение о них.

Он увёл Росса к себе, на ходу расспрашивая об этих красителях – Девятеро знают, зачем ему-то, бакалейщику, они были нужны. А Катриона пошла проверить, чем занята её племянница.

Лампу носить туда-сюда никакой нужды не было: Меллер привёз для детской аж две штуки. Одну для занятий, почти такую же, как для себя и для Катрионы с Аларикой. Вторая, наверное, была ночником, и это была такая штуковина, что Катриона только головой покачала: на что только люди деньги тратят! Слепленная из раскрашенной глины лампа изображала невысокое кряжистое дерево неизвестной породы, под которым сидели возле костра два охотника, напомнившие те рисунки из книжки со сказками – смешные, немного нелепые, но очень милые. Судя по выражениям лиц и по жестам, врали и хвастались охотнички напропалую. У корней дерева в кучке металлических «дров» прятался фитиль, а на ветках вместо листьев зеленели стеклянные подвески. Ночью, наверное, было красиво: огонёк горит, дробится в зелёных стекляшках, отсветы пляшут по лицам… Заглянуть как-нибудь посмотреть.

Катриона даже головой помотала, отгоняя дурацкие мысли. Это же просто игрушка. Слишком дорогая, кстати. О чём надо непременно сказать Меллеру: ладно, все эти книги, краски, карандаши, перья, тетради и просто листы бумаги… Тоже очень дорого, но это всё хотя бы нужно для дела. А такая вот ерунда – зачем? У обычной лампы можно прикрутить фитиль, если сира Клементина боится оставаться в темноте.

Гувернантка, старательно не замечая присутствия сеньоры на уроке, пристально наблюдала за тем, как Мадлена, высунув язык от усердия, выводит в тетради ряд кривоватых палочек. Никакие розги тут явно не требовалось. Катриона постояла немного у низкого, по росту ребёнка сделанного столика, потом решила, что сира Клементина сама вроде бы справляется, и занялась своими делами. У неё вон консорт просил принести все хозяйственные записи за прошедший год, какие только найдутся. Неужели этой осенью не надо будет ломать голову, пытаясь подсчитать, кому и сколько она должна и с чем останется после того, как все долги раздаст?

Ближе к полудню приехал сир Генрих. Как нарочно именно в это время Аларика вывела сиру Клементину во двор, чтобы показать ей крепость и село рядом с нею, и сопливая бестолочь во все глаза уставилась на баронского сына: высокий, плечистый, загорелый, в запылившейся, но всё равно блестевшей на солнце броне, да не новенькой, как с картинки, а со следами починки… Если уж богатенький торгаш жаловался, что как романтичная девица, увлёкся пограничным сеньором, готовым просто и буднично умереть за своих людей, то чего, спрашивается, от настоящих городских девиц ожидать?

Катриона нахмурилась, соображая, что ей теперь делать, но её очень настойчиво попросил о разговоре сир Матиас. И для разговора этого потащил к мосту через Серебрянку. Ну, то есть, до моста они не дошли, остановились на спускавшейся к нему дороге так, чтобы видеть противоположный берег. Северный ветер разогнал остатки туч, полуденное солнце разлилось по жухлой траве, по облетевшим кустам краснотала, по тёмно-серому граниту склона, на который петлями карабкалась дорога к замку, но тепла от этого особо не чувствовалось.

Пряча руки в рукавах платья, легко продувавшихся ветром, Катриона подумала, что надо было накинуть плащ, а не лисью безрукавку (да, новую, из чернобурки, с хвостиками, путающимися в ногах – парадную, в общем). Ещё подумала, что надо велеть Лидии, чтобы нашла тот плащ, который стал короток ещё лет пять-шесть назад, когда Катриона за одно лето вдруг резко вытянулась и обнаружила, что у неё появилась какая-никакая грудь. Плащ она не успела толком поносить, даже сукно не выцвело, и стёганая подкладка ничуть не протёрлась – лишь бы моль не поела. Сире Клементине он тоже должен быть короток, но лучше уж такой, из-под которого на целый фут виднеется подол юбки, зато тёплый, чем это её недоразумение. Там и капюшон есть хороший, глубокий, тоже со стёжкой внутри, хотя на зиму надо будет подобрать гувернантке какую-нибудь шапочку… Ох, задумалась не о том! Что там сир Бирюк говорит?

– Вот, – сказал наёмник, указывая рукой на тот берег, – я собираюсь стать вашим соседом, сира Катриона. Барон согласен продать мне полосу земли вдоль речки.

Она вспомнила разговор о «деревеньке в три двора» и в сомнении покрутила головой:

– Не боитесь разбойников, сир Матиас? Я-то, конечно, рада хоть каким соседям, а уж опытному бойцу тем более, но каково тут у нас зимой, вы и сами помните, наверное.

– Я же не один буду в доме, – возразил он. – Я, собственно, про что сказать хотел… Бут предлагает мне поставить плотину, чтобы выше неё получился проточный пруд, а падающая вода крутила колёса для всяких гномских механизмов. К примеру, Бут мне обещал подавать воду из пруда прямо в дом, чтобы не возить её бочками или вёдрами не таскать. А воды надо будет много, я подумываю постоялый двор завести. Не сам, конечно, – он кривенько усмехнулся. – Невместно Матиасу из Усолья деньги зарабатывать иначе, нежели размахивая мечом… Простите, разболтался. Вода, если речку запрудить, поднимется во-он до тех ив пониже вашей ограды. Мостки, чтобы стирать и наполнять бочку водовозную, я велю новые сколотить взамен затопленных. А дорога пойдёт не по мосту, а через плотину – мост разбирать придётся, иначе тоже под воду уйдёт. Я так посмотрел, прикинул – вроде бы большого ущерба я вам причинить не должен. Но согласия вашего решил спросить всё равно.

Катриона попыталась представить себе реку, разлившуюся до купы старых, дуплистых уже, плакучих ив. Получалось выше, чем в самое сильное половодье, даже то, десятилетней давности, которое смыло старый мост. Но пруд – это было бы неплохо. Особенно в жаркое засушливое лето, когда женщинам иной раз на мостки чуть ли ложиться не приходится, чтобы выстирать бельё: дотянись-ка до воды, когда воды этой в реке курице по колено. Не к Чашке же ездить стирать, пугая сомов и карпов шлепками вальков. Кстати, о рыбе…

– Из Захолмья живых зеркальных карпов в бочке привезти и в пруд выпустить, – фыркнула Катриона. – Раз уж пруд будет проточный.

– Я тоже об этом думал, – серьёзно согласился сир Матиас. – Рыба, утки, гуси… правда, гномы рыбу вроде бы не едят, но и без них найдутся едоки. Стало быть, вы не против? А то я думал, вдруг вода поднимется, зальёт вам покосы, и начнём мы с вами с первых же дней друг на друга исподлобья посматривать.

– Да, там неплохой луг зальёт, – признала Катриона. – Но так ведь всегда – выбирать надо что-то одно.

– Жаль, что вы уже нашли консорта, сира, – хмыкнул сир Матиас. – А то у меня сын чуть постарше вас. Вот не знал я про вас раньше…

– Сын? – удивилась Катриона. Рената ведь вроде бы предлагала своему напарнику жениться? Или у него бастард признанный (не признанного он вряд ли стал бы даже в мыслях примерять в консорты благородной сеньоре в девятом колене)?

– Такой же наёмник, бродяга безземельный. Для него и стараюсь, – он мотнул головой, опять указывая на тот берег.

Катриона, чуть помедлив, покивала. Постояла ещё немного, оглядывая реку и оба берега, уже по-осеннему неприютных. Ветер всё так же норовил забраться в рукава из слишком тонкого, «домашнего» сукна, и за ушами начинало слегка ломить от холода – надо было хоть платок повязать, а не выскакивать с непокрытой головой. Кое-где, как Катриона слышала, это ещё и неприличным считалось, всё равно что с голыми ногами на люди выйти.

Она совсем уже собралась вернуться в крепость, но от ворот всё к тому же мосту направились сир Генрих с Ренатой. Ветер то заглушал их слова, то доносил обрывки разговора:

– И зачем это нужно мне?

– А ничего, что жить вы собираетесь на моей земле?

– Хотите всё-таки поссориться с гильдией?

– Хочу предложить вам не выходить в резерв, или как это у вас называется, а подписать контракт хоть на пять, хоть на десять лет, как сира Фрида.

Чародейка по-кошачьи фыркнула и плотнее запахнула на груди ту самую лисью безрукавку, потёртую, кажется, уже гораздо сильнее, чем даже в конце прошлой зимы. Где Рената летом умудрилась так её истаскать? На голову она тоже ничего не накинула, и солнце блестело в её волосах, безжалостно высвечивая серебристые паутинки. Катриона как-то и не замечала, сколько у наглой остроухой стервы седины в рыжеватой гриве. У сира Бирюка – да, там полголовы уже запорошило… или в тёмных гладких волосах седина просто виднее?

– Фрида Ледышка, – сказала меж тем Рената, остановившись и тоже оглядывая противоположный берег, – оплатила обучение в Академии старшей дочери и двум внукам от младшей, не считая тех денег, что всем своим детям и внукам подкидывала просто так, на карманные расходы. Фрида Ледышка несколько раз посылала немаленькие суммы братьям, хотя владетели Плотовиков и без того не бедствуют. Фрида Ледышка сумела стать членом Ковена боевых магов, а это не только магические силы и умения, но и немалые деньги: официальные взносы, подарочки мастерам, мелкие взятки всякой секретарской шушере, чтобы не гадила потихоньку… Я за свои услуги таких гонораров не требовала, как магистр с серебряной цепью, но у меня и таких расходов никогда не было, сир Генрих. Так что выгодными контрактами меня соблазнять… – она опять пренебрежительно фыркнула. – Вам просто нечего мне предложить, господин будущий барон. Моих денег мне хватит на всю оставшуюся жизнь, даже если я палец о палец больше не ударю.

– Ну, хорошо, – не сдавался сир Генрих, – деньги, книги и что там ещё у вас имеется вы кому-нибудь да завещаете, не пропадут. А знания свои вы с собой в Бездну заберёте? Неужели не хочется оставить после себя хоть кого-то, кто будет вас помнить не из-за свалившегося на голову наследства? Бедняга Отто вон после гибели наставницы неделю пил не просыхая, по родному дядьке так не убивался.

– Мимо, сир Генрих, мимо, – отмахнулась остроухая нахалка. – Я не благородная сеньора, на славу, долг и честь меня не поймать.

– Да поделите вы этих учеников, – влез в их спор сир Матиас, и Катрионе показалось, что он либо сговорился с напарницей заранее, либо сам хорошенько обдумал такую возможность. – Учи обоих, Рената, старший лет через пять переберётся в замок, младший останется со мной – мне мажонок тоже не помешает. Ты ведь тоже не молодеешь, как и Фрида, пошли ей Девятеро удачного перерождения.

– Мы с отцом пытались её уговорить, чтобы оставалась в замке, – помрачнев, сказал сир Генрих.

– А она ответила, что ковенскому боевику просто неприлично умирать в своей постели, – натянуто, откровенно принуждённо усмехнулась Рената. – И правильно, нечего портить грядущее перерождение бездарно просранной старостью. Лучше погибнуть в бою с ледяным копьём в руке, чтобы заново родиться боевым магом – верила бы я в ваших Девятерых, тоже бы так рассудила. Так! Нет, теологических споров мы вести не будем! Сир Генрих, Матиас предложил неплохую идею. Для своего напарника я, пожалуй, в самом деле готова натаскать мальчишку, насколько хватит его мозгов и моего терпения. Ну, и его приятеля заодно, так и быть. Согласны?

Сир Генрих вздохнул, наверняка жалея про себя, что отцу в один прекрасный день вообще вздумалось связаться с магами.