Текст книги "Ещё один брак по расчёту (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
– Я могу, – живо откликнулась Аларика. – Вениамин мне всё равно толком спать не даёт, я могу встать пораньше и сходить на кухню с Клементиной. Помогу там чем-нибудь.
«И оближу все миски из-под сладкого теста и крема», – со смешком подумала Катриона. Но вслух сказала:
– Если сир Эммет не против, то я тоже. Что понадобится для этого торта? Яйца, масло, творог?
– Всё нужное уже есть, – заверил её Меллер. Понятно, сам в селе купил, а супруга опять не знает, обижаться ей или облегчённо вздыхать.
– А ещё один торт в честь чего? – кисло спросил сир Эммет. Катриона ни слова ему не сказала про орду гостей, хорошенько проредивших её припасы, но он сам был недоволен тем, сколько одного только вина ушло на родственников, с половиной которых он годами не виделся и вообще едва помнил, что есть такие.
– Да тётушки с кузинами на всё баронство похвастались тем, какой чудный пирог они ели на имянаречении нашего сына, – не менее кисло отозвалась Аларика. – Вот матушке Саманте и обидно стало, что её помощница сама вкусно кушала, а ей даже блюдечко облизать не привезла. Сира Катриона, а может, поворчат жрицы, да и уймутся? Всех угощать – самим не останется. На то пошло, я бы лучше опять дриадам печенья послала. Вон как они гоблинов нынче осенью шуганули! Столько овощей нам сберегли.
– Оплот вольномыслия и безбожия, – хмыкнул Меллер. – Даже сеньора с помощницей, вместо того чтобы своим людям пример благочестия подавать, водятся с остроухими язычницами… Именно поэтому, дорогие дамы, я и везу жрицам торт.
– Рты замазать, – буркнула Катриона. От выпитой вишнёвой наливки её немного отпустило, но настроение всё равно было так себе. Да, зерно для посева у неё будет, но и сир Матиас оказался нечестным человеком… ладно, не таким честным, как она наивно думала, и жрицы всё так же косятся на неё. Ещё и будущей весной, наверное, останутся недовольны тем, что Меллер с работниками расплатился рожью или овсом и Храму не удалось обернуть ранние бесснежные морозы себе на пользу. А договорённость с сиром Матиасом про уроки боя на мечах накрылась одним из гномских тазов, раз дочка сиры Фриды увезла мальчишек-мажат… Опять-таки сплошное расстройство.
Она даже вышивать после ужина не села, чтобы в таком настроении не испортить покрывало, которое до того хорошо, аккуратно и гладко получалось, словно ворожил кто. Взяла так и лежавшее до сих пор в кладовой серенькое петельчатое полотно, до которого всё руки не доходили, нарезала из него полотенец и стала подрубать края. Работа была тупая, скучная, оставляющая голову совершенно свободной, зато её и испортить надо было суметь. Мрачные мысли опять закружили осиным роем, но в гостиную прискакала Мадлена с книжкой в руках, залезла к дядюшке на колени и потребовала прочитать сказку.
– Ну, давай, – охотно согласился он, поудобнее устраиваясь с книгой в руках и с племянницей на коленях. – Слушай. – На него дружно посмотрели все, даже сир Эммет, точивший меч и вроде бы сказками не интересовавшийся. – Жил-был в незапамятные времена в одной стране король, и повстречалась ему однажды на охоте в глухом лесу бедно одетая красавица, дочь тамошнего сеньора…
Меллер, как обычно, то ли читал, то ли рассказывал на память – красиво так, выразительно, в лицах. У него даже голос менялся, когда он говорил то за девушку, то за короля, то за его советников. С таким консортом никаких бардов не надо, подумалось Катрионе. Вон, даже маршал усмехается этак недоверчиво, но оселком вжикать по лезвию перестал – то ли сам слушает внимательно, то ли не хочет заглушать рассказчика.
–… И тогда королева напомнила своему супругу об их уговоре. «Хорошо, – сказал король, – я от своего слова не отказываюсь. Можешь забрать с собой к отцу всё, что сумеешь вынести на себе за ворота в три приёма». И наутро во дворе замка собралась целая толпа, чтобы поглазеть, как бывшая королева будет выносить узлы с отрезами шёлка и бархата, перины и гобелены, и прочее добро. Она же вышла во двор в своём старом платье, в котором её привезли в королевский замок, подошла к старшему сыну, взяла его на руки и понесла прочь. Король возмутился, что она забирает наследника трона. Королева же напомнила ему разрешение взять всё, что она посчитает нужным, а что нужнее для матери, чем её дети? Так же точно она вынесла за ворота и второго сына, а вернувшись в замок на третий раз, смело приблизилась к королю и сказала: «Вы позволили мне взять всё необходимое, мой повелитель, а мне необходим мой законный супруг. Полезайте ко мне на спину, мой король».
– Зря вы эту сказку при Клементине читали.
– Боитесь, что она утащит на себе в Озёрный сира Генриха?
У Катрионы вырвался смешок, но она – хоть и с некоторым усилием – заставила себя сказать совершенно серьёзно:
– Мне показалось, она отнеслась к вашей истории не как к сказке, а словно это совет, как надо действовать. Ещё решит на самом деле, будто какой-то знатный и богатый мужчина так восхитится её умом, честностью и преданностью, что захочет взять её в жёны без всякого приданого.
Меллер тоже усмехнулся.
– Её отец едва сводит концы с концами. Вы думаете, у девочки, которая поехала на границу королевства за приданым, много иллюзий? – спросил он.
– Вряд ли, – подумав, признала Катриона. – Но у неё такой вид мечтательный был… Как будто король, восхитившийся мудростью и верностью своей супруги, в самом деле будет впредь любить и ценить её.
– А вы уверены, что не будет?
– Конечно, нет. Он же не за ум и не за преданность в неё влюбился. Встретил на охоте в тёмном лесу хорошенькую дикарку, привёз в замок вместо ручной мантикоры, а потом наигрался с нею и захотел ручную виверну… или кого там ещё в замках держат в зверинцах?
Она села на край консортовской кровати, опять подивившись про себя, какая та мягкая и упругая разом. Из чего такие делают, чтобы и не вязнуть в пуховой мякоти, и не пересчитывать боками комки слежавшихся шерстяных очёсов? Катриона бы и сама такую хотела. Интересно, очень дорого? Спальню-то Меллера она посещала разок-другой в неделю, чаще было как-то неловко, да вроде и незачем. Сир Кристиан, кстати, давно в Вязах не показывался, вспомнила она. Отец со старшим братом запретили? А то ведь такая связь на всю семью тень бросает: консорт баронского вассала – это вам не целитель-фаворит. Этак и мужчины задумаются, в безопасности ли их жёны от посягательств сюзерена. А сиру Генриху, принимающему дела у отца, и без того нелегко придётся со стариками, которые помнят его ещё сопляком с деревянным мечом. Ему только их замечаний о поведении младшего брата не хватает.
Спрашивать об этом Меллера ей, понятно, не хотелось. Вообще не хотелось говорить о тех, с кем её консорт вольно ли, невольно ли делил постель, кроме своей законной супруги.
– Вы в Озёрный со мной на праздники едете? – неожиданно спросил он. – Если едете, начинайте готовиться. Выехать надо пораньше. В любой день метели начнутся.
========== Глава 37 ==========
Стоило Меллеру уехать в Волчью Пущу, как началась метель. То есть, хмурилось-то небо с самого утра, но ближе к полудню сначала хлестанула крупа, словно тучи с Серого кряжа лопнули под ударами резкого порывистого ветра, потом крупа превратилась в мелкие колючие снежинки, а потом густо повалили крупные, мохнатые хлопья. Хоть парой недель бы пораньше!
Катриона мрачно смотрела в окно, как снег этот валит и валит, на глазах укрывая промёрзшую землю.
– Они уже точно в замке, – сказала ободряюще Аларика, решив, что сеньора беспокоится за консорта и его спутников – Меллер ведь опять Мадлену потащил с собой: «Когда подарок вручает не мужчина, а красивая нарядная девочка, подарок этот принимается с совсем другими чувствами, дорогая». Сир Эммет, кстати, тоже поехал в Волчью Пущу, чтобы поговорить с целителем. Надоело, видно, по крестьянским девкам бегать, захотелось уже к законной жене под бочок. Тем более, что для сеновалов и амбаров холодно стало. – С утра дорога ещё чистая была, – прибавила Аларика, – лошади свежие – к полудню точно добрались.
– Да, конечно, – рассеянно отозвалась Катриона. Потом спохватилась, что разговаривать, стоя спиной к помощнице, невежливо, и отвернулась от окна. В общем-то, смотреть там, кроме запоздалого снега, было и не на что. – Чем там Тильда утром была недовольна?
– А, – Аларика хихикнула. – Людо сделал-таки то самое суфле из печёнки, про которое говорил, что мне не помешало бы. Оно правда вкусное. И такое… воздушное. Я потом помогала ему на кухне прибрать, а Тильда увидела на полотенце разобранную мясокрутку и вся изворчалась, что вот-де люди дурью маются, как будто не могут мясо там или капусту сечкой в корыте нарубить. Я её отругала, что она лезет не в своё дело, а она обиделась, – тут «госпожа интендант» смеяться перестала, и тон у неё стал такой… сожалеющий даже. – Дескать, четверть века вам верой и правдой служит, а тут приехал какой-то хлыщ городской, свои порядки завёл и сразу стал хорош, не то что она, дура неграмотная. Он ещё, оказывается, Магдиного сына читать учит, – прибавила Аларика, видно, поясняя «дуру неграмотную». – Сказал Яну, что старостин младший всего только записывает, кто на просеку в какой день работать вышел и полный ли день отработал, не уходил ли пораньше – и получает за это половину от того, что мужики, которые лес валят и вывозят. Плохо ли быть грамотным?
Катриона поневоле кивнула, соглашаясь. Да уж, уметь читать и писать – это нужно не только учётчику на лесоповале. Поварёнку, наверное, тоже: всякие там рецепты, советы… Вообще, за ночь остыв и успокоившись, она уже не видела такой большой беды в том, что Ян уйдёт (когда ещё!) поварёнком в трактир. Всё равно пахать ему действительно рано, не по силам пока что, а с Тильдой на кухне он теперь точно не уживётся, не простит она ему «предательства». И устроит мальчишке такую жизнь, что он чистить свинарник побежит с превеликой охотой, не то что помощником в недостроенный трактир, где какая-то приезжая – довольно потасканного вида – девка варила для плотников и печников похлёбки и каши.
Кстати, плотники эти уже поставили здоровенный домище в два этажа и с таким чердаком, что там можно было бы, случись нужда, устроить возчиков и охрану целого обоза. Видимо, сир Матиас строиться начал именно с трактира. Понятно, впрочем: трактир – это какой-никакой доход. Хоть проезжих будет и немного, но от обоза до обоза, глядишь, вязовские и старицкие мужики захаживать начнут, чтобы выпить кружечку-другую и посплетничать. Всё монетка к монетке, а со своего дома никаких доходов точно не будет. Перекрыться плотники успели до снега (хоть кому-то сухая и ясная морозная погода оказалась на руку), так что теперь стеклили окна, – из Озёрного, не иначе, листовое стекло привезли! – и сколачивали внутренние перегородки. А тем временем печники складывали кухонную плиту, два прямо-таки роскошных камина (видимо, для будущих номеров подороже) и какую-то хитроумную печь с идущими через неё водяными трубами. Это Катрионе дорогой консорт объяснил про трубы – что пойдут через весь трактир, равномерно обогревая оба этажа. Наверняка гномы что-то такое придумали, под землёй же холодно.
А печниками были именно что гномские полукровки (а кем ещё могли быть отменно бородатые коренастые мужички?). Катриона, поглядев на их работу, подумала о том, что если Росс так и будет всю зиму печь свои трубочки и «поцелуйчики», летом ей придётся перекладывать плиту. Потому что та точно не выдержит такого издевательства – бесконечной топки и в день, и в ночь. Такую же бы сложить, размечталась она, как у сира Матиаса в будущем трактире: из невозможно одинаковых гладких каменных брусков; со съёмными кольцами в конфорках, чтобы делать нагрев посильнее или помедленнее; с духовкой, в которой можно печь прямо во время топки… И уж на этот раз Тильда может хоть лопнуть от злости и обиды, но плита будет не такая, как она привыкла, а как владетельница пожелает! А начнёт скандалить и грозиться уйти, так и ответить: «Иди, кто тебя держит? Найду, кем заменить, не беспокойся».
Катриона тряхнула головой, отгоняя последнюю мысль. Она что, всерьёз готова выгнать шумную и вредную тётку, которая в самом деле её семье четверть века верой и правдой служит? Выгнать просто за то, что шумная и вредная? Канн милосердная! В кого она, Катриона из Вязов, превращается в компании консорта-бакалейщика и его охранников?
Служанки, пока она пялилась в окно, сноровисто убрали посуду со стола. Минна, собираясь обедать с девушками, принесла Вениамина его матери, и Катриона спохватилась, что слишком уж задержалась в столовой. Они и так засиделись за столом своей чисто женской компанией, слишком свободно разговорившись без мужских и детских ушей. Даже Клементина не отмалчивалась, хотя вела себя, понятно, поскромнее, чем Аларика. Она вообще освоилась понемногу, оттаяла, перестала озираться с таким видом, будто её на каторгу сослали за неведомые грехи… и отъелась тоже, прямо сказать. Не растолстела, конечно, но личико перестало смотреться прозрачным и на щеках румянец появился, а то ведь приехала похожей на былинку, выросшую в вечной тени под северной стеной.
– Сира Клементина, – спросила Катриона, когда они втроём (ну, или вчетвером, если считать грудного младенца) перебрались в гостиную, – вы на праздники в Озёрный едете?
По дороге из столовой она прихватила из кладовки мешок с обрезками разноцветных тряпок, слишком мелкими даже для лоскутных одеял – хотела наставить на серенькие петельчатые полотенца ярких нарядных заплаток, пряча пролысины. Гувернантка с интересом следила за тем, как Катриона перебирает лоскутки, сортируя по размеру. Даже ответила не сразу.
– Честно сказать, сира, – слегка поморщилась она, – мне не очень хочется.
– Не хочется увидеть родных? – удивилась Аларика.
Клементина покраснела и опустила глаза. Кажется, дома ей не очень-то обрадуются, подумалось Катрионе. Лишний рот как-никак. А ещё могут заставить поделиться со старшей сестрой обновками. Или плащ брату отдать: он совсем не женский с виду – грубошёрстный, без всякой отделки, но при этом удобный и тёплый. И по длине больше подойдёт мальчишке двенадцати лет, чем его шестнадцатилетней сестре…
– Сира Катриона, – сказала вдруг гувернантка, словно очнувшись, – меня здешний староста просил написать ему натюрморт. То есть, сло’ва такого он не знает, конечно. Он просил «намалевать ему еды всякой, и побольше, а не баловство какое, листики да ягодки, как Минне». Ваш консорт разрешил мне брать краски, а Курт принёс вместо холста хорошую, широкую и гладкую доску. За картину я потребовала яйца, масло и что-нибудь из копчёностей. Вас не затруднит передать всё это моему отцу? Только не говорите, пожалуйста, что я это рисованием заработала. Он очень рассердится, если узнает, – она тяжко вздохнула. – Он гувернанткой меня отпустил к вам только потому, что за вас поручился младший сын барона. А художница – это для него как ругательство. Или что-то очень неприличное.
– Почему? – удивилась Катриона.
Клементина покраснела ещё сильнее.
– Я походила одно лето на курсы к мастеру Блюму, – сказала она. – Летом многие уезжают из города, студентов мало, и он берёт за уроки половину обычной цены. Мне очень нравилось, – прибавила она тоскливо. – Мы побывали в мастерской у Блюмов… у вас сервиз есть с вьюнками, он как раз блюмовский, – как-то невпопад прибавила она. – Я даже думала, что вот бы чем я очень охотно занималась – расписывала посуду цветами и жанровыми сценками. Но отец, конечно, никогда бы мне такого не позволил. А ещё ему кто-то сказал, что студенты в художественной школе пишут обнажённую натуру, поэтому отец решил, что все художники – распутники и что порядочной девушке нечего делать в подобном заведении.
– Но это же как целители людей изучают? – неуверенно предположила Катриона. – Чтобы знать, как они устроены. А если кто-то рисует людей, ему тоже нужно представлять, что и как, иначе будут потом на рисунках смешные уродцы.
– Именно так, – вздохнув ещё горше, согласилась Клементина. – Но отец сказал «неприлично», и значит, я это изучать не буду, даже если сама деньги на такие занятия заработаю. В общем, не говорите ему, пожалуйста, про рисунки. Задаток, подарок к празднику – что угодно. Простите, что прошу вас сказать неправду, но иначе он может и договор расторгнуть, а мне у вас нравится гораздо больше, чем в храме послушницей.
– Гостинец ваш я непременно передам, – заверила её Катриона. – Только я сама ещё не решила, поеду ли.
– Не поедете? – поразилась Аларика. Она расхаживала туда-сюда, баюкая сына, ёрзавшего с противным нудным хныканьем у неё на руках, но тут резко остановилась. – Не доверите мне Вязы даже на месяц-другой? – натужно пошутила она.
– Не хочу я туда, – хмуро ответила Катриона. – То есть, город посмотреть хочу, а жить у Меллеров, с их роднёй и друзьями встречаться… Наверное, всё-таки не поеду.
– Вы как будто стыдитесь своего происхождения, – сказала Клементина и опять залилась краской, но упрямо продолжила. – Что говорите неправильно, что лицо обветренное и руки огрубевшие… А правда, что в начале осени у вас тут чуть война с орками не началась?
– Она не чуть, она и правда началась, – угрюмо отозвалась Катриона. – Кое-как отбились, много людей потеряли, сир Эммет вон до сих в плохую погоду сам не замечает, как руку трёт и морщится: рана болит и болит, хоть и затянулась.
– А в Озёрном об этом даже не знают. Вы их защищаете, стои’те на границе, как солдаты, но вам никто за это не платит, вы ещё и сами о себе заботиться должны, – с неожиданной горячностью проговорила Клементина, и Катриона подумала, что смотрит-то городская девочка на неё, деревенскую сеньору, а представляет наверняка сира Генриха – с тем самым загорелым и обветренным лицом, с мозолистыми руками, в не раз починенной броне… Настоящего рыцаря из легенд, словом. Какими они все были когда-то, а теперь остались только по окраинам. – В общем, – Клементина смешалась и скомкала остаток своей речи, – если над вами будут смеяться, вы просто представьте, как посылаете этого шутника с запиской к барону. Даже летом в хорошую погоду. Думаете, доберётся? Сам, без сопровождающих?
Аларика фыркнула.
– Ну да, – ядовито сказала она, – как же! Уже в Захолмье ходят по ярмарке такие фифы – прямо в графском дворце бы им жить. А привезти их сюда, сбегут ведь через год, как сира Марена сбежала, вдова вашего брата, сира Катриона. Она небось и за ворота-то выйти боялась, не то что до Чашки съездить. А уж строила-то из себя, Канн прости и помилуй! Что вы, что вы, она из приличного селения родом, не из нашей глуши!
Катриона озадаченно посмотрела на помощницу. Надо же, а она и не задумывалась над тем, что Марену в Волчьей Пуще не любили. Хотя сейчас вот, после слов Аларики, сообразила, что невестку и правда даже в гости не звали особо, только если вместе с Вальтером. При том, что это она, Катриона, без конца отделывается от приглашений ответами в духе «рада бы всей душой, да времени нет». Марене-то, вечно скучавшей у окошка, наверняка хотелось бы хоть в те же Три Сосны съездить, поболтать с хозяйскими дочками, развеяться…
Она ведь ныла, что в крепости даже почтенных пожилых родственниц, и тех нет, поговорить не с кем, припомнила Катриона. На стенку, наверное, лезла от тоски и одиночества, пока супруг гонял разбойников, а золовка объезжала поля или отвозила зерно-овощи в часовню, оставаясь с ночёвкой в замке. Лидию-то, верную бессменную управительницу, Марена подходящей собеседницей не считала, как та наябедничала уже после отъезда молодой вдовицы. О чём-де супруге владетеля говорить с прислугой? «Ну да, ну да, – едко откликнулась Катриона, – и правда, о чём? Дела-то в крепости сами собой делаются, служанки так и норовят лишнюю работу себе найти, а мужики пьют только по праздникам и не больше двух кружек! Зачем управительницу о чём-то спрашивать? Само всё устроится».
И это девица, которая родилась и выросла вовсе не в столице графства, а просто в сельце, поближе к Озёрному расположенном! Какими тогда должны быть горожанки? Не такие бедные, как Клементина, которая от безнадёжного безденежья аж в гувернантки подалась, а хотя бы ровня Катрионе по деньгам, но хорошо воспитанные, грамотно разговаривающие и прилично одетые? И нет, Ферры – что брат, что сёстры – не в счёт! Они благородные сиры только по отцу, для Теодора и Мелиссы приёмному, а воспитывала их суконщица Елена Ферр. Так, как это принято у богатых торговцев и мануфактурщиков, воспитывала. Например, учила улыбаться и кивать, никак не показывая людям своего истинного к ним отношения.
Она так задумалась, что и не заметила, как Клементина взяла ножницы и уже вовсю выреза’ла из мелких ярких тряпочек какие-то кружочки и овалы. Лепестки, сообразила Катриона, присмотревшись. Лепестки и сердцевинки цветов, а зелёных лоскутков для листьев нет, так что их придётся вышить гладью. Но так даже интереснее будет – цветы из лоскутков, стебли и листья вышиты…
– Надо будет готовое полотенце Веберу на Солнцеворот в подарок отправить, – заметила Аларика, одной рукой (на второй лежал уснувший наконец младенец) разложив тряпичные лепестки на ворсистом полотне. Получилось нарядно, и вообще, смотрелось как будто так и было задумано – оживить серенькое полотно яркими цветами. – Вдруг ему понравится, и он сам такие делать начнёт. Посадит дюжину девчонок лысины в ворсе под цветочками прятать и будет потом продавать готовые полотенца недорого. Всё лучше, чем хорошую мягкую ткань на тряпки пускать.
Катриона покивала, соглашаясь, что показать Веберу, как были использованы его петельчатые отрезы, в самом деле сто’ит. Но на подарок это, конечно, не тянуло – его же полотно, только чуть облагороженное. В подарок надо будет всё те же шкурки послать, что ли. И заодно спросить консорта, помог ли его дяде барсучий жир. Если помог, то отправить ещё бочоночек. Такой же, как прошлой зимой – маленький совсем, на два-три фунта. И у Эммета попросить липовый мёд. У его родителей в Старице настоящая небольшая пасека имеется, не полдюжины ульев, как у самой Катрионы. А Россу заказать для них торт, не такой здоровенный и роскошный, как на имянаречение, но чтобы тоже вкусный и красивый.
В общем, день тёк спокойно, неторопливо, лениво даже. Так что в конце концов Катрионе стало немного не по себе – слишком уж всё хорошо. Так и жди каких-нибудь неприятностей.
========== Глава 38 ==========
Снегопад продолжался всю ночь, весь следующий день и ещё одну ночь, и кажется, заканчиваться не собирался. Разве что снег не смотрелся больше непроглядной стеной, а красиво танцевал в помягчевшем воздухе. Мир посвежел, посветлел, несмотря на пасмурную погоду. Катриону тревожило только то, что уехал консорт в двуколке, а протащит ли её по свежему, рыхлому, по колено уже навалившему снегу одна – хоть и крепкая, крупная (отец сира Эммета уже подъезжал с задушевными разговорами о том, что вот если бы их племенного Рыжего свести с этакой красоткой) кобылка? В замок в это время мало кто ездил, и дорогу накатать не успевали. Может быть, барон позволит, если что, розвальни взять на денёк-другой? А двуколку можно и попозже забрать, когда дорога станет хоть сколько-то наезженной.
Хвала Девяти, добрались и в двуколке. То есть, маршал и охрана спокойно ехали себе верхом, но и несерьёзная с виду коляска как-то одолела снежные заносы. Гномская работа, что тут ещё скажешь.
А вместе с маршалом, консортом и Мадленой в Вязы приехал сир Генрих, и Катриона утвердилась в мысли, что сиру Кристиану либо отец, либо старший брат (а то и оба) запретили появляться в её селе. Это было бы хорошо, конечно, только не решил бы сир Кристиан, будто это она наябедничала, что у неё отбивают законного консорта. Всё-таки ссориться с баронским сыном Катрионе не хотелось, сколько бы нервов он ей ни вымотал, заявляясь в спальню к Меллеру с таким видом, словно имел на это право. Объяснить бы ему как-то, что нет у неё привычки жаловаться…
А ещё вместе с ними приехала то ли девица, то ли молодая женщина, одетая как состоятельная простолюдинка, но какая-то очень уж… не простая. Катриона даже подумала про фаворитку Меллера: с таким личиком запросто можно сочинять стихи про ущербную луну, которая кутается в облака, замерзая одна-одинёшенька в ночном небе. Вот только с чего бы Этельберте Сильвер ехать в здешнюю глушь? Пока Меллер жил в Вязах, фаворитка ему постоянно писала (всю почту получала Катриона как владетельница, но в переписку своего консорта нос не совала – послание, запечатанное в металлической трубке под огненными чарами, помнилось ей очень хорошо), так что изложить свои жалобы и просьбы Сильвер могла и в письмах.
– Дорогая, – Меллер был до того официален, что Катрионе стало неудобно за наспех наброшенный старый плащ и за фартук поверх платья (с пушистых полотенец и нарезанных на заплатки лоскутков так и сыпались мелкие нитки, намертво прилипая к сукну), – позвольте представить вам госпожу Илону Серпент, магистра второй ступени Гильдии алхимиков и целителей. – Почему-то ни её отца, ни жениха он не назвал, словно она была главой семьи, а не девицей незамужней.
– Рада знакомству, – озадаченно отозвалась Катриона, гадая, должна она подавать руку магистру или невелика птица, обойдётся?
– Госпожа Серпент, – продолжил консорт всё с тем же невыносимо официальным видом, – счастлив познакомить вас со своей супругой сирой Катрионой из Вязов.
Девица-магистр присела в книксене, который живо напомнил Катрионе о Ренате Винтерхорст, оттягивающей штанины за неимением подола, хотя госпожа Серпент одета была вполне прилично, никаких штанов. Смотрела она при этом доброжелательно, разве что раздражала этакой рассеянной снисходительностью; не было в ней Ренатиного ехидства, но Катрионе почему-то казалось, что это просто повода для него ещё не подавали.
– Я много слышала о вас, сира, – сказала Серпент с таким выражением, что Катрионе нестерпимо захотелось заявить: «Враньё! Всё враньё, что вам наговорили!» – Простите, что отвлекаю от дел. Это ненадолго, честное слово. Если вы дадите мне провожатого к моему жениху, я ни минуты лишней не стану обременять вас своим присутствием. Могу я попросить послать со мной какого-нибудь мальчика, чтобы показал мне дорогу? О, прошу прощения, чуть не забыла! Надеюсь небольшой подарок к грядущему Солнцевороту вас не оскорбит?
Плащ Илона Серпент носила какой-то чудной, словно бы поверх нижнего, длинного, был на ней накинут ещё один, прикрывающий руки почти до самых запястий. Удобно вообще-то, подумав, признала про себя Катриона: чтобы что-то взять или тот же капюшон накинуть-откинуть, не надо распахивать полы, открывая морозному ветру грудь и живот. Попробовать самой что-то такое сшить? Вон как удобно Серпент держит в руках нарядную, почти игрушечную корзиночку, в которой что-то сверкает и переливается даже в ненастный день.
– Это набор ликёров работы моего отца, – пояснила незваная гостья, передавая Катрионе корзинку с полудюжиной красивых гранёных бутылочек, в которых лениво колыхались разноцветные тягучие жидкости. – Я слышала, в ваших краях часто готовят грог, чтобы согреться. Попробуйте добавлять в него по ложечке.
Катриона кивнула и передала подарок Аларике. Той явно хотелось достать какую-нибудь бутылочку из корзинки, полюбоваться мелкими радугами на гранях, вытащить пробку и хотя бы понюхать, если не попробовать содержимое, но она, разумеется, такого себе не позволила. Работу помощница тоже оставила, как и Катриона, выйдя вслед за сеньорой во двор. И Клементина не спешила увести свою подопечную в дом – стояла чуть в сторонке, изредка бросая из-под ресниц влюблённые взгляды на сира Генриха. Тот их то ли правда не замечал, то ли делал вид, чтобы не подавать девчонке напрасных надежд… Нет, решила Катриона, притворяться в его семье никто не умеет, даже баронесса. Он и в самом деле не догадывается ни о чём. А если ему пытаются об этом сказать, наверняка отмахивается с досадой: да вот ещё глупости!
Но добралась-то слегка продрогшая компания благополучно, а вот к обеду безнадёжно опоздала. Да ещё никто и не ждал к обеду ни маршала с консортом, ни кого-то из семьи барона – пришлось накрывать стол заново, собирая по кладовкам и ледникам того и сего понемногу и спешно разогревая это на плите. Меллер на своей горелке опять сварил глинтвейн с той самой «Кровью виверны», что так понравилась Аларике и разочаровала сира Эммета, и Мадлену заставил выпить немножко. Девчонка вовсе не выглядела замёрзшей; наверное, просидела всю дорогу на коленях у дядюшки, укрытая его плащом поверх своей шубки, но Катриона не стала возражать: вреда от глотка вина, пусть и крепкого, не случится. Зато Мадлена точно не разболеется.
Катриона обедать второй раз подряд не собиралась, конечно, но ради баронского сына решила посидеть за столом, просто посидеть. Аларика тоже села рядом с мужем, налила себе чашку чая и взяла под него брусочек россовской пастилы (та уже кончалась, кстати, как с неудовольствием убедилась Катриона, проверяя в очередной раз припасы – а ведь казалось, что яблокам конца не будет). Место же гувернантки, понятно, было возле воспитанницы, так что и сира Клементина вернулась за стол, чтобы шепотком делать замечания Мадлене и мелкими глоточками цедить горячий чай, просто чай, без всего. Катриона посмотрела на помощницу, деликатно отламывающую от пастилы мелкие кусочки, и попросила консорта – ему было ближе – положить каких-нибудь сладостей и сире Клементине. Потому что её просто озноб пробирал, когда она представляла себе эту горькую пахучую гадость без единой крошки сахара – как только люди её пьют?
– А вы хорошо знаете эту госпожу Серпент? – спросил меж тем сир Генрих у Меллера.
– Знаком я с нею не слишком близко, – чуть помедлив, отозвался тот, – но семья у них весьма известная. Иероним Серпент, её дед – личный алхимик графа Озёрного, грандмастер Гильдии алхимиков и целителей, его супруга Мария – урождённая Рисанаторе*… не слышали вы о них? Вот же вступили в брак два знатока, – он кривовато усмехнулся, – противоядий. Илона, сколько я знаю, ни ядами, ни противоядиями не увлекается, но ссориться с нею я бы не рискнул. Влияния деда с бабкой хватило бы, чтобы вытрясти из Совета первую ступень для любимой внучки, будь она хоть полной бездарью. Однако женщина, которой даже двадцати пяти ещё нет – и при этом магистр второй ступени. Что-то же это да значит?
– Я смотрю, ваш кондитер – отважный человек, если не боится брать в жёны такую особу, – хмыкнул сир Генрих, но вид у него был какой-то мечтательный и азартный разом.
