Текст книги "Суровая Проза, Трилогия(CИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

– Да-да? – заинтересовался Сергей. – Чтобы ты тогда делала?

– Откусывала бы, долго не думая, им головы. Откусывала бы и глотала. Откусывала бы и глотала. Вот.

– Кровожадная ты у меня.

– Только, к сожалению, на словах, – вздохнула Ольга. – Лишь, так сказать, в теоретическом плане.... Ладно, хватит о грустном. Расскажи-ка мне, друг Яша, о своих приключениях армейских. Где был? Что видел?

Они неторопливо шагали вдоль проспекта Славы, и Сергей увлечённо рассказывал: о Дагестане и Чечне, об Абхазии и Южной Осетии, о Никарагуа, Сирии и Афганистане. Только о Сомали не упомянул ни единого словечка. Во-первых, именно там он получил сильнейшую контузию, благодаря которой и был успешно "списан" в мирную гражданскую жизнь. Во-вторых, что можно интересного рассказать о сплошных зыбучих песках и пархатых двугорбых верблюдах? А, в-третьих, та их миссия в Сомали не отличалась трепетным человеколюбием. Не стоит о таком – лишний раз – вспоминать. Не стоит...

"Какая потрясающая девушка!", – без устали восхищался восторженный внутренний голос. – "Вот, информированный Интернет утверждает, что, мол, современные люди ко всему окружающему их Миру относятся сугубо потребительски. И интересы, мол, у них соответствующие: деньги, войны, автомобили, шикарные виллы, ювелирные украшения и секс. Ну, и всякие динамичные-динамичные истории, напоминающие простейшие компьютерные игры.... Ольга же про боевые действия, вообще, ничего не спрашивает. Наоборот, живо интересуется природой этих далёких стран, архитектурой, культурой и кулинарией. Нетипичный, честно говоря, случай.... Вот, я и говорю – восхитительная девушка. В том плане, что молодая и безумно-симпатичная женщина. Женщина, конечно.... Как же иначе – по нашим-то Временам?".

В двадцать два сорок пять они подошли к приметной кирпичной девятиэтажке: стены у дома были тёмно-красными, а лоджии – светло-зелёными.

– Вот, Яшенька, мы и пришли, – пряча лицо в букете хризантем, вздохнула Оля. – Мне уже пора.

– А завтра мы увидимся?

– Не знаю. Рабочий день, как-никак. Уроки, факультативы, а на семь вечера назначено родительское собрание. Очень важное. Поэтому может слегка затянуться...

– Ты же у меня – училка, – по-доброму усмехнулся Сергей. – Ещё, небось, и классный руководитель?

– Ага. У пятого "А".

– А какая тема у этого "очень важного" родительского собрания?

– Э-э-э, – замялась Ольга. – Тема – педофилия. В последнее время в Питере совершается достаточно много гадких преступлений этой направленности. Наше Купчино, тьфу-тьфу-тьфу, Бог пока миловал. Но.... Короче говоря, хочу серьёзно потолковать с родителями моих подопечных. Чтобы не расслаблялись и не оставляли ребятишек без присмотра.... Эх, почему я – не зубастый желтоглазый монстр?

– И педофилам откусывала бы головы?

– Это точно. А ещё и всем изготовителям детской порнографии.... А что, ты против?

– Ни капли, – пожал плечами Сергей. – Даже помог бы. Ну, в том плане, будь у меня острые зубы и ярко-жёлтые глаза...

А потом они поцеловались.

"Какие же у неё губы!", – не удержался от комментариев нескромный внутренний голос. – "Очень нежные, упругие и жадные. Но откровенно-неумелые. Обалденные и неповторимые, короче говоря...".

Впрочем, минуты через полторы поцелуй завершился.

Ольга, задействовав острые кулачки, неохотно отстранилась и, наспех восстановив дыхание, объявила:

– Цветы помялись.... Всё. Я пошла. Спокойной ночи.

– Подожди, – попросил Сергей. – Можно задать тебе один вопрос?

– Задавай.

– У тебя...м-м-м, есть кто-нибудь? Ну, в том плане, что был?

– Дурак ты, Серенький, – серые глаза девушки обиженно заблестели. – И вопросы у тебя аналогичные.

– Дык.... Что тут такого? Ну, спросил. Дело-то житейское...

– Забыл, что я тебе обещала на выпускном вечере?

– Нет, э-э-э.... Не забыл.

– Тогда процитируй.

– Сейчас, – задумался Сергей. – Сейчас-сейчас.... Это, кажется, звучало так: – "Клянусь, что ни о ком другом – кроме тебя – даже думать не буду. Никогда и ни за что...".

– Вот, я и не думала, – шмыгнула носом Оля. – Ни о ком и никогда.... И ни с кем не встречалась. И ни с кем даже не целовалась. Всё тебя ждала. Так в "старых девах" и осталась. Только говорить об этом никому не надо – засмеют.... Да и в школу именно поэтому пошла работать. Из-за того "выпускного" обещания. Какие ещё, думаю, многомесячные археологические экспедиции? Ты вернёшься, а меня нет. Разминёмся ещё, не дай Бог...

Он неторопливо шагал по ночному Купчино.

"Да, дела-делишки", – жалостливо вздыхал растроганный внутренний голос. – "Ждала, понимаешь. Даже ни с кем не целовалась. Невероятная история для наших сексуально-раскованных времён. Невероятная.... Ты-то, вот, братец, верность школьной любви не соблюдал и романы-интрижки крутил регулярно.... Хотя, иначе и нельзя было. Боевой офицер российского ГРУ – не интересующийся женским полом? Нонсенс, однако. Могли бы заподозрить – чёрт знает в чём. В том плане, что в нездоровых наклонностях, недостойных высокого звания российского офицера.... Ладно, забыли напрочь обо всех этих доступных шалавах и фефёлах. Причём, навсегда. Забыли и растёрли...".

Сергей вернулся домой (непроизвольно отметив, что тёмно-синяя машина с иностранными номерами опять была припаркована возле подъезда), заполнил кошачье блюдечко сметаной, вскрыл алюминиевую банку и от Души хлебнул пивка, а после этого сообщил:

– Знаешь, Кеша, а я влюбился. В том смысле, что в очередной раз и в ту же самую девушку. Вот, даже стишок, пока шёл к дому, по этому поводу сочинил.

– Мяу? – на время позабыв про вкусную сметану, откликнулся чёрно-белый кот. – Мур-р-р, – мол: – "Стишок? Это хорошо. Я, знаешь ли, люблю поэзию. Зачти-ка...".

– Хорошо, слушай:

Нежность – это просто молчание.

Закушенная губа, комок в горле.

Дождалась через столько лет? Сдержала то обещание?

Было такое дело, помню...

Все эти годы – верила?

До сих пор – ещё девушка?

Братцы, да я козёл – попросту,

Старый и замудоханный,

Всеми Богами – оптом.

Те Боги – дядьки серьёзные, найдут везде – промежность.

Богам – богово. Чёрту – чёртово.

А у нас с тобой – только нежность....

– Ну, как тебе, приятель усатый?

– Мур-р, – одобрил Иннокентий, – мол: – "Зачётно и знаково...".

Глава восьмая

Змея из трубы

Если вы следуете через Неву по Вантовому мосту со стороны Купчино, то, уже почти переехав на противоположный берег, обязательно посмотрите направо: мост-то достаточно высокий, следовательно, с него можно много чего интересного рассмотреть.

Как вам – увиденная картинка? Из серии: – "Сюрреализм подкрался незаметно?". Вот, то-то же...

Вроде бы – городская черта, но никаких современных высоток нет и в помине. Наоборот, сплошная частная малоэтажная застройка. Причём, разная.

Встречаются и совсем старенькие избушки: бревенчатые, почерневшие, ветхие, покосившиеся, много лет некрашеные, но с резными наличниками-ставнями. А также с журавлями-колодцами и чёрными треугольниками погребов во дворах. Это – остатки деревень, выстроенных ещё в незапамятные Времена, когда многие крупные заводы и фабрики располагались вдоль невских берегов. Логистика тогда была такая: и сырьё, в основном, баржами завозилось, и приличная часть готовой продукции отгружалась по воде. А где появлялся крупный завод (или фабрика), то там почти сразу же возникали и так называемые "рабочие слободки". Как же иначе? Ведь, метро, трамваев, троллейбусов и маршруток тогда не было. Да и лошадей, как известно, на всех не напасёшься. А пешком много ли находишь? Вот, рабочие с семьями и селились – как можно ближе к конкретному предприятию...

Но есть в современной малоэтажной застройке, расположенной на правом берегу Невы, совсем другие дома: и огромные безвкусные коттеджи из красно-бурого кирпича, и "замкоподобные" виллы с многочисленными башенками-шпилями, и элегантные сооружения в стиле а-ля "швейцарское шале".... Кто же в них живёт? А всякий разный богатый и уважаемый российский люд: депутаты и чиновники всех мастей, бизнесмены и банкиры, знаменитые спортсмены и популярные артисты-музыканты-композиторы. А также "воры в законе", идейные рэкетиры, отвязанные жулики и цыганские бароны-наркоторговцы. Ибо, если ты официально не признан российским судом криминальным деятелем, то являешься – в безусловном порядке – честным и уважаемым человеком. Даже если никаких налогов не платишь, но являешься – при этом – владельцем дорогущей собственности-недвижимости. Законы у нас нынче такие – либеральные и лицемерные до полного и окончательного маразма...

В девятнадцать ноль-ноль на территорию солидного поместья, расположенного на правом берегу Невы и огороженного по периметру высоченным забором, въехал мощный японский внедорожник. Машина, коротко просигналив мрачным охранникам и обогнув помпезный трёхэтажный коттедж красно-бурого кирпича, остановилась возле аккуратной рубленой баньки.

Из приземистого угольно-чёрного джипа с "красивыми номерами" выбрался подтянутый седовласый мужчина в модном длиннополом пальто кофейно-кремового цвета – а-ля "я недавно был в Милане". В таких пальтишках нынче обожают – до острых желудочных колик – разгуливать сытые и самодовольные представители российской бизнес-политической элиты. Типа – визитная карточка такая, мол: – "Я не из простых чалдонов буду. Ох, не из простых, мать вашу простецкую...". И тёмно-бордовый кейс-дипломат, ручка которого была крепко зажата в правой ладони мужчины, был очень даже солидным и представительным: в таком и пару-тройку миллионов американских долларов перевозить незазорно.

А таких приметных мужичков нынешние дамы бальзаковского возраста почему-то взяли моду величать "седыми бобрами". Впрочем, им (дамам), безусловно, видней...

Навстречу представительному господину поднялся – с широкой резной скамьи, расположенной рядом с баней, – непрезентабельный бородатый и лохматый пожилой тип, облачённый в бесформенный зипун со стареньким овчинным воротником.

– Здравствуй, уважаемый шеро-бароно, – вежливо кивнул головой седовласый мужчина.

– И тебе, господин полковник, не хворать, – криво ухмыльнулся золотозубым ртом смуглолицый бородач. – Такой гость – как желанный и дорогой подарок.

– А как оно, твоё здоровье драгоценное, почтенный Бахтало? Почки больше не шалят?

– Гораздо лучше стало. Гораздо. Благодаря твоим таблеткам тибетским, хитрым. Выручил, однако. Спасибо, друг.

– Не за что. Свои люди: обязательно сочтёмся, как и полагается.... Поговорим?

– Конечно. Дело-то святое.... Ванька!

Тихонько скрипнули дверные петли, и от баньки торопливо засеменил низенький старичок, одетый под среднестатистического русского крестьянина конца восемнадцатого века.

– Здесь я, хозяин! – раболепно срывая с головы островерхий войлочный колпак и почтительно кланяясь, залебезил старик. – Здесь. Явился, так сказать, по зову.... О, какие важные и серьёзные люди к нам пожаловали. Сам господин полковник. Уж, как я рад услужить...

– Как дела? – сурово сдвинув к переносице густые пегие брови, прервал старичка цыган.

– Всё в полном порядке, хозяин. Банька истоплена, камни малиновые, веники замочены, водицы вдоволь, стол накрыт.... Может, ещё чего изволите? Девок блудливых, к примеру?

– Спасибо, Иван Феофанович, за проявленную заботу, – вальяжно усмехнулся приезжий полковник. – Ничего больше не надо. Иди, старина, трудись.

– Во-во, трудись, – назидательно вскинув вверх толстый указательный палец, украшенный массивным золотым перстнем, поддержал Бахтало. – В подвал ступай, к Зарине. Поможешь ей "травку" фасовать.

– Хорошо, хозяин. Уже иду. Я мигом...

Старичок, слегка припадая на правую ногу, бодро зашагал в сторону коттеджа, а цыган с гостем отправились в баню.

Прошли, разулись, разделись, развесили одежду на специальных крючках, прибитых к стене, и прошли в парильное отделение.

Полковник, предварительно напялив на ладони брезентовые рукавицы и плеснув кипятка – с помощью медного ковшика на длинной деревянной ручке – в специальное отделение печи, в котором таинственно мерцали раскалённые камни, сразу же взял из жестяного тазика заранее замоченный берёзовый веник и, кряхтя от удовольствия, залез на верхнюю скамью банного полка. Цыганский же барон, недовольно морщась, расположился на самой нижней ступеньке.

Минуты три-четыре активно и со знанием дела поработав веником, гость поинтересовался:

– А ты, шеро-бароно, почему не паришься?

– Не цыганское это дело, – лениво зевнул бородач. – Я и баню-то эту завёл сугубо для серьёзных гостей, чтобы, так сказать, уважение выразить. В основном, для русских гостей, конечно.... Хотя, знаешь, и некоторым иностранцам русская баня нравится. Финнам и немцам, например.... Я с тобой, Пётр Сергеевич, чисто за компанию посижу. Чтобы гость не заскучал. Заскучавший гость – не к добру. Старинная цыганская примета такая, однако.... Работай веничком-то, господин полковник. Шибче машись. Хлещись на здоровье, коль так тебе хочется. Не обращай на меня внимания. Работай. Потом поговорим...

Через некоторое время, завернувшись в белоснежные простыни, собеседники прошли в отдельную просторную комнату, посередине которой располагался богато-накрытый стол.

– По пивку, уважаемый Бахтало? – заговорщицки подмигнув, предложил Пётр Сергеевич.

– Спасибо, но я водочки импортной, пожалуй, накачу. Шведской. Приохотился я к ней – ещё с прошлого беспокойного века. Истинный цыганский напиток, радующий вольное сердце, заросшее дикой щетиной.... Ну, за удачу?

– За неё, родимую. А ещё и за стабильность отношений. Финансовых, в первую очередь, отношений. Как и полагается.

– Согласен. За – стабильность...

Они выпили и закусили – всякими вкусными разностями.

Минут через пять родился и второй тост.

– М-м-м, – замялся цыган. – Надо бы покойного Беса помянуть. Вроде, так полагается. Типа – заведено.... Как считаешь?

– Полагается. И заведено, – нейтрально усмехнулся гость. – Дрянной был человечишка, между нами говоря. Чего, собственно, скрывать? Жадный и жёсткий – без всякой меры разумной. А ещё и "подставщик" махровый. Тварь тюремная и мутная.... Но, как говорится, коллега "по цеху". Место, опять же, козырное да денежное освободилось. Удобный случай, что ни говори.... Помянем, так и быть. И мне, шеро-бароно, шведской водочки плесни. Ага, наполовиночку.... Ну, за Беса. Пусть Ваське Харитонову земля будет пухом.

– Пусть – будет, – брезгливо морщась, согласился Бахтало. – Все там будем. Когда-нибудь. Рано или поздно...

Выпили. Зажевали.

– Пойду-ка – ещё попарюсь, – решил Пётр Сергеевич. – Пока окончательно и бесповоротно не захмелел. Мне же ещё машину вести.... Да и банный пар сегодня исключительно хорош. Исключительно. Камни – просто изумительные: малиново-рыжие такие, с характерными жёлто-оранжевыми искорками. Поддашь ковшичек, а из печного зева в ответ: – "Ш-ш-ш-ш. Шуа-а-а-а...". Никогда такого не слышал. Словно бы какая-то женщина – очень и очень красивая – со мной разговаривает.... Лепота полная, одним словом. И пар очень лёгкий. Словно бы кто-то невидимый чистое бельё на тебя надевает. Чистое-чистое-чистое.... Не пойдёшь со мной, шеро-бароно? Здесь посидишь? Ну, и ладно...

Минут через двенадцать-пятнадцать полковник – распаренный и умиротворённый – вернулся в комнату отдыха, тщательно обтёрся одной простынкой (от пота и прилипших тёмно-зелёных берёзовых листиков), завернулся в другую, уселся в удобное кожаное кресло, хлебнул чешского пивка, зажевал пригоршней «укропных» чипсов, а после этого, присмотревшись, забеспокоился:

– Что с тобой, шеро-бароно? Бледный какой-то. И потерянный. И потрёпанный. И расстроенный. Словно в воду опущенный.... А? Случилось что?

– Пока не знаю, служивый – вяло пожал жирными смуглыми плечами, украшенными старческими пигментными пятнами, Бахтало. – Не знаю.... Наверное, ещё не случилось. Но скоро, возможно, случится. И тогда – кровью умоемся. Не по своей воле. А по предначертанному в Чертогах высоких...

– Э-э, уважаемый. Прекращай – такие смешные разговоры. Фаталист, тоже мне, выискался.

– Не знаю я этого твоего слова – на букву "фэ". Только это, к сожалению, ничего не меняет. Ничего. Ровным счётом.... Нас, цыган, частенько называют "детьми природы". Не на ровном месте, ей-ей, называют. Мы многое умеем предчувствовать. И предугадывать. Очень даже многое.... Ты ушёл париться. На часах было – восемь ноль-ноль. Вдруг, по сердцу полоснуло – словно ледяным острым лезвием. И в висках застучало. И колючие шустрые мурашки побежали вдоль позвоночника.... А потом мобильник тревожно затренькал. Это один мой человечек из Купчино звонил, которому я велел с Яковлевым перетолковать. Ну, с тем самым, я тебе, полковник, говорил про него...

– Говорил, – задумчиво покачав головой, подтвердил Пётр Сергеевич. – Как же, твоя престарелая мудрая тётушка напророчила – чёрт те чего. Мол, вернётся с Севера купчинский мальчишка, и все мы...э-э-э, того, в ящик сыграем.

– И кровью умоемся, – болезненно сглотнув слюну, дополнил цыганский барон. – Обязательно и всерьёз.... Ну, так вот. Начал мой человек разговаривать с Яковлевым, объяснять – что, как и когда. И вдруг, за кустами завыл-зарычал монстр. Ну, один из тех, о которых уже всё Купчино друг другу, прожужжав уши, страшилки рассказывает. А потом и из-за кустов показался – желтоглазый и зубастый. Вот, такая история.

– На этом разговор и завершился?

– Это точно, завершился. Все, испугавшись, разбежались в разные стороны.

– И Яковлев убежал?

– Не знаю. Врать не буду.

– И я о том же, – хищно усмехнулся полковник. – Не по зубам тебе, шеро-бароно, этот молодой человек: заслуженный и опытный "грушник", как-никак, – водрузил на стол тёмно-бордовый дипломат и, звонко щёлкнув защёлками, раскрыл его. Раскрыл и пояснил: – Моё предложение остаётся в силе. Загружай, уважаемый, денежку. Сразу за двоих. Ибо если, как учил нас незабвенный Иосиф Виссарионович, "убрать" опасных людей, то и многие проблемы – почти сразу же – рассосутся.

– Твои бы слова – да Богу в уши, – вылезая из-за стола, проворчал пожилой цыган. – Эх, грехи наши тяжкие.... Отвернись-ка, верный слуга закона. Например, к окошку...

Он – вразвалочку – подошёл к антикварному резному буфету, стоявшему в дальнем правом углу комнаты отдыха, и сильно надавил указательным пальцем на одну из деревянных "завитушек". Центральная секция буфета плавно и совершенно бесшумно приподнялась на пятнадцать-двадцать сантиметров, открывая доступ к тайнику. Бахтало, скорбно вздохнув, достал из узкой ниши несколько толстых денежных пачек, закрыл, прикоснувшись пальцем всё к той же "завитушке", схрон, вернулся к столу и, отправив деньги в тёмно-бордовый кейс, пояснил:

– Две пачки – за Яковлева. Три – за Пашу Сомова. Двадцать пять тысяч "баксов" – мой паевой взнос за документальное сопровождение посылки из Колумбии. Двенадцать пятьсот – плата за условно-досрочное освобождение Изумрудика. Всё, как и договаривались.

– Приятно иметь с тобой, шеро-бароно, общие дела. А ещё и выгодно.... Ладно, будем завершаться с посиделками. Ещё, конечно, посидел бы с тобой: попарился бы, выпил, поболтал. Но, извини, дела. Вот, только минут на пять-шесть в "мыльню" заскочу: ополоснусь слегка...

Вернувшись, Пётр Сергеевич тщательно обтёрся толстым махровым полотенцем, вновь уселся за хлебосольный цыганский «дастархан» и, хлебнув пивка, поинтересовался:

– А вода у тебя в "помывочной", шеро-бароно, куда стекает? Какая-то чугунная решётка.... А под ней что? Неужели, подключился к городской канализации?

– Куда там, – осторожно массируя ладонью левую часть груди, поморщился Бахтало. – Замучишься согласования получать и за всякие проектные работы платить. Эти ребята из "Водоканала" – ужас до чего жадные. Даже, наверное, жаднее цыган.

– Ха-ха-ха! Отменная шутка.

– Стараюсь. Развеселить дорогого гостя – радость для хозяина.... Так вот. Мои работники закопали – под наклоном – широкую трубу, которая выходит прямо в Неву. Практически незаметно для посторонних глаз выходит, понятное дело. Уже под речной водой. А в широкую трубу "врезаны" ещё три – более узкие: одна отходит от дома, вторая – от хозяйственных пристроек и мастерской, третья – "банная". Здесь многие так поступают. Впрочем, отдельные чудаки (честные, наверное, очень), и локальные канализации устанавливают – с ежегодной откачкой.

– Что это? – насторожился полковник. – Хлопок какой-то. Словно бы где-то рядом кто-то вскрыл "Шампанское".... А? Почему, дружище, молчишь? Побледнел весь...

Тихонько скрипнуло, плавно приоткрылась одна из дверей, по деревянному полу монотонно зашелестело.

– В "мыльне" же никого не было, – поднимаясь на ноги, пробормотал Пётр Сергеевич. – Ничего не понимаю..., – а через секунду, отчаянно чертыхаясь, полез на обеденный стол.

Зазвенело: это со стола начали беспорядочно падать тарелки, бокалы, бутылки, вилки и ножи.

– Змея, – заторможенно прокомментировал цыганский барон. – Большая, однако...

– Да уж, немаленькая, – ворчливо подтвердил полковник. – Иссиня-чёрная, толщиной с руку матёрого штангиста. А на хвосте, вдобавок, имеется уродливый тёмно-коричневый нарост – словно огромная сосновая шишка.... Это, шеро-бароно, твоя ручная анаконда?

– Я с ней не знаком.

– Неудачная, на этот раз, шутка. Не смешная.... Она, что же, приплыла из Невы по канализационной трубе? А недавний хлопок – это чугунная решётка вылетела из стока? После удара змеиным хвостом?

– Получается, что так, – равнодушно подтвердил Бахтало.

– Чего же ты сиднем сидишь? Бери мобильник и звони своей охране. Пусть срочно бегут сюда. И пистолеты не забудут прихватить.

– Бесполезно...

Иссиня-чёрная змея, тем временем, начала планомерно расти. Вернее, уменьшаться в длину и – одновременно с этим – увеличиваться в ширину и высоту. То бишь, трансформироваться...

Через минуту змея исчезла. Совсем. А на её месте появился высоченный и широкоплечий тёмно-багряный зубастый монстр – с круглыми глазами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.

– Так его и растак! – грязно выругался Пётр Сергеевич и, соскочив со стола на пол, кинулся к выходу.

Но не тут-то было: небрежное движение когтистой лапой, и полковник, получив увесистый тычок в грудь, отлетел в сторону. Отлетел, сильно ударился затылком о бревенчатую стену, опустился на пол и обессилено застыл, воспринимая всё дальнейшее словно сквозь лёгкую туманную дымку. А ещё и вязкое безразличие навалилось – совместно с предательской вялостью...

Бахтало? Он даже и не пытался убежать: всё также сидел на стуле, крепко зажмурив глаза.

"А ещё и губами медленно-медленно шевелит", – машинально отметил Пётр Сергеевич. – "Наверное, какую-то древнюю цыганскую молитву читает. Возможно, что и предсмертную. То бишь, просит Всевышнего – простить все прегрешения земные.... Мне бы тоже – помолиться. Да не знаю я ни одной молитвы. Жаль.... Монстр склонился над Бахтало. И.... Откусил, сволочь зубастая, лохматую цыганскую голову. Из обезглавленного туловища ударила струя ярко-алой крови.... Итак, откусил, проглотил и небрежно стряхнул когтистой лапой кровь с груди и морды. А теперь громко и сыто икнул.... Ко мне, плотоядно посвёркивая жёлтыми глазищами, идёт. Нагибается. Вот и всё, конец "седому бобру". Здравствуй, мой пушистый, белый и ласковый песец.... И поделом. По мерзким грехам и грязным делишкам моим. Жил – как гад жадный, меры не знающий. И умираю – как сволочь последняя...

Глава девятая

Бантики "в горошек"

– Конкин! С вещами – на выход! – прозвучала – неповторимой небесной музыкой – долгожданная команда.

Эдуард Михайлович, крепко сжимая в ладони правой руки ручку старенького обшарпанного чемоданчика, вышел за ворота колонии, отошёл по тротуару метров на пятьдесят-шестьдесят, остановился и, поставив чемодан на выщербленный поребрик, несколько раз вздохнул-выдохнул полной грудью.

– Свобода, мать её, – негромко пробормотал Конкин. – Прощай, гнилая и заплесневелая зона. Прощай.... Увидимся ли ещё? Честно говоря, не хочется. Но и зарекаться, увы, глупо.... И куда теперь направиться дальше? Вот, в чём вопрос...

Вокруг безраздельно властвовало тихое октябрьское утро. Лениво светило-грело, изредка проглядывая сквозь прорехи в низких тёмно-серых облаках, слабосильное осеннее солнышко. В поредевшей разноцветной листве придорожных деревьев робко и неуверенно чирикали крохотные пичуги.

– Конечно, неуверенно, – понимающе покивал головой Эдуард Михайлович. – Откуда ей, собственно, взяться, уверенности-то? Наоборот, сплошная и голимая неуверенность присутствует. Мол: – "Что дальше делать? Куда податься? Чем заняться? И, главное, где денег достать – типа на полноценный праздник-отдых?". И вообще, не люблю я осенью освобождаться. Вот, летом – совсем другое дело: тепло и благостно, а ещё и стройные девчонки ходят в коротеньких юбочках.... А сейчас – холодно, тоскливо и зябко. Бр-р-р, колотун самый натуральный. Вон, даже мохнатый светло-голубой иней образовался по краям вывески...

Вывеска была большой и прямоугольной. А ещё скучно-казённой, что и подтверждал нанесённый на её вертикальную поверхность текст: – "Исправительная колония N6/1, УФСИН по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области".

Значится – зона?

Это точно. Причём, зона не простая, а расположенная в городской черте Санкт-Петербурга, в Грузовом проезде. Очень удобно, надо заметить, расположенная: в непосредственной близости сразу от трёх станций метрополитена. До "Обухово" было порядка полутора километров. До "Пролетарской" – чуть больше трёх. А до "Купчино" – почти четыре.

Конкин задумчиво почесал в затылке левой пятернёй: без метро, казалось бы, ему сегодня никак не обойтись. Добираться до Гражданки наземным транспортом, с многочисленными пересадками? Глупость откровенная и несусветная: и дольше – по времени – получится, и, главное, гораздо дороже. А деньги, как известно, беречь надо. Особенно, если их у тебя мало. Поэтому напрашивался наипростейший и вполне даже логичный вариант – незамедлительно проследовать к "Обухово".

Эдуард Михайлович, покончив с раздумьями, подхватил чемодан, резко развернулся и уверенно зашагал в сторону станции "Купчино".

Почему было принято такое решение?

Ну, никто особо и не ждал Конкина в "гражданских Пенатах", в типовом девятиэтажном "кораблике", расположенном на улице Черкасова. В родимой "двушке", конечно, проживали его старенькие батяня и матушка, но.... Как бы это лучше и доходчивей объяснить? М-м-м.... Не любили родители, выражаясь напрямик, своего сына Эдуарда. Как бы так оно.... А за что, собственно, можно любить закоренелого преступника-рецидивиста? Тем более, с целым букетом "позорных" (в определённых кругах), статей Уголовного Кодекса? Не за что, если смотреть правде в глаза.... И не только "не любили", но и на порог квартиры не пустили бы – если, понятное дело, не опасались бы сыночка.... А ещё его отец и мать являлись небогатыми российскими пенсионерами. Что, мол, из того? Ведь общеизвестно, что почти все российские старики буквально-таки помешаны на накоплении так называемых "гробовых". Это, конечно, так. Но родители, как назло, знали о дате освобождения Эдуарда и, следовательно, все деньги (да и прочие мало-мальски ценные вещи), заранее и надёжно спрятали. Вне квартиры, естественно.... Пытать, пока всё бабло не отдадут? Да, неудобно как-то. В том смысле, что сразу же после выхода на свободу. Можно и "на потом" отложить, чтобы совесть – лишний раз – не донимала. Скажем, на месяц-другой. Что называется, заначка на чёрный день. На совсем-совсем чёрный.... "Гражданские" друзья-приятели? Было несколько. Только раньше, почти три с половиной года тому назад. Где они сейчас? Может, сидят, бедолаги. Может, спились-искурились в хлам полный. Кто знает.... Зато в посёлке Вырица гарантированно проживал его недавний сокамерник (в том плане, что в "зоновском" бараке, рассчитанном на пятьдесят заключённых, их койки рядом стояли), Ванька Кузьмин по кличке – "Пухлый", вышедший из зоны на четыре месяца раньше. "Корешил" Эдуард Михайлович с Кузьминым: менталитеты и интересы схожие, да и "чалились" они по одним и тем же статьям УК. Ну, не мог Пухлый – по всем тюремным понятиям – отказать закадычному корешу в гостеприимстве. Не мог, и всё тут. Если, конечно, не имел жгучего желания "скосячить" – со всеми негативными последствиями.... Что за странная кличка – "Пухлый"? Никакая она и не странная, а, наоборот, насквозь заслуженная. Регулярно "западал" Ванька на толстеньких мальчиков и девочек. "Западал", развращал, а потом (не каждый раз, конечно), попадал на зону...

Итак, Эдуард отправился к станции "Купчино" (и "метрошной", и железнодорожной), чтобы там сесть на пригородную электричку и проследовать до Вырицы. Причём, без билета.... Пожилые контролёрши? Не смешите, пожалуйста. Они – в своём большинстве – тётеньки усталые, добрые и доверчивые. Таких "клуш" завсегда (причём, без особых проблем), уболтать и заговорить можно, мол: – "Откуда же у меня, сиротинки горькой и неприкаянной, возьмутся денежки на билет? Только что из тюряги освободился, буквально-таки несколько часов тому назад. Вот, и справочка соответствующая. Взгляните.... Безвинно отсидел три с половиной года – по гадкому навету злых людей. От звонка до звонка. А вертухаи-сволочи, прежде чем выпустить на волю, избили и все деньги отобрали, жалости не ведая. Все-все-все, до последней копеечки.... К матери-старушке спешу. Болеет она шибко: последняя стадия рака. Еду, чтобы слово материнское последнее выслушать и глаза – после вздоха предсмертного – прикрыть.... Позвольте, родимые землячки, бесплатно проехать. В первый и в последний раз. Очень прошу. Слёзно умоляю...". И самую настоящую слезу можно будет пустить. Благо, на зоне и этому искусству научили. Так, чисто на всякий пожарный случай. Из серии: – "Лишним не будет – по жизни нашей горькой и бесприютной...". Поверят контролёрши, никуда не денутся. Может, и рублей сто – по своей наивности бабской – подбросят...

Конкин неторопливо шагал по Софийской улице и размышлял о всяком и разном. И поводы для тех тягостных раздумий были. Как, впрочем, и для мечтаний – пусть и не радужных, но, всё же...

Это была его уже третья «ходка». Букет обвинительных статей наличествовал такой же, как и в двух предыдущих случаях: изнасилование, развращение малолетних, педофилия. На этот раз, правда, российская Фемида, так её, даму капризную, и растак, вынесла неожиданно-суровый вердикт – восемь лет общего режима.

Эдуард Михайлович, осознав произошедшее, даже затосковал и начал всерьёз задумываться о самоубийстве, мол: – "Восемь лет без секса с малолетками – невыносимая и зверская пытка...". Но, вот, и трёх с половиной лет не прошло, а его выпустили.