Текст книги "Суровая Проза, Трилогия(CИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Почему – выпустили? Конкина, честно говоря, этот вопрос мало волновал. И совсем не интересовал. В том плане, что ни капельки. То ли вышла очередная предпраздничная амнистия. То ли российский Премьер-министр (идейный поборник либеральных принципов-устоев и известный любитель сэкономить бюджетные деньги), распорядился – срочно сократить в два раза количество заключённых.... Какая, собственно, разница?

"Ох, уж, эти либеральные мероприятия", – недовольно покачав головой, подумал Эдуард. – "Не, с одной-то стороны, это просто замечательно, когда сроки "отсидки" сокращают. Но, пардон, с другой? Вот, выходит вчерашний "зэк" (из простого и бедного народа), на волю. Что его там ждёт? А ничего хорошего, честно говоря. Сейчас и обычному человеку совсем даже непросто устроиться на приличную работу. Что, уж, тут говорить про судимых и отсидевших? Кому они – со своими справками об освобождении – нужны? Никому. Вот, поэтому многие вышедшие из зоны (чтобы хоть как-то заработать на хлеб насущный), вновь "ударяются" в криминал. И, в конечном результате, возвращаются в тюрьмы и на зоны.... Угораю я от наших мужей государственных! Ну, решили, понимаешь, выпустить на свободу целую кучу "зэков". Молодцы, одобряю. А слабо озаботиться и дальнейшей судьбой этих людей? В частности, помочь им в трудоустройстве? Реально помочь, без дураков? Эй-эй, не слышу ответа. Отзовитесь.... Ничем помочь не можете? Да и не хотите? Мол, пусть сами устраиваются и "выплывают" – как умеют? Зачем же тогда досрочно выпускали – без всяких и всяческих перспектив на честную трудовую жизнь? Махровым лицемерием, однако, за версту отдаёт, так вас всех и растак.... Или же всё это изначально задумывается лишь для того, чтобы освободить – под сурдинку – представителей и представительниц отечественной бизнес-политической элиты, загремевших за решётку? В общем, так сказать, потоке амнистии? Чтобы внимания к этим хитрым действиям-мероприятиям не привлекать? Эх, жизнь наша жестянка – мутная и пошлая: до полной и нескончаемой невозможности.... А почему за такими – как я – на воле никто толком не присматривает? Участковый, к которому надо изредка наведываться и в журнале расписываться? Ха-ха-ха! Не смешите. Чистая и тупая формальность. Ибо господину старшему лейтенанту не до ерунды дешёвой, он, естественно, только дополнительными заработками озабочен: "крышеванием" ларьков-магазинчиков, да активной "дойкой" мелких наркодилеров, придорожных проституток и скупщиков краденого. Бред бредовый.... А про то, что людей с педофилическими наклонностями и лечить надо бы (желательно, на ранних стадиях этих самых наклонностей), никто всерьёз и не задумывается. Ни раньше, и ни сейчас. Почему? А чёрт их всех разберёт, во Власти сидящих. То ли денег им жалко. То ли мозгов не хватает...".

Он, свернув в безымянный проезд для грузового автотранспорта, дошагал до Бухарестской улицы, по «зелёному» сигналу светофора перешёл через неё и оказался в Шипкинском переулке.

"Богат наш славный и великий Санкт-Петербург на всякие странности и контрасты", – мысленно усмехнулся Конкин. – "Вот, взять, к примеру, Купчино и Гражданку. Купчино – южная окраина города. Гражданка – северная. Если следовать топорной логике, то эти "неформальные" районы должны быть похожи друг на друга – мол, раз окраины одного и того же города. Но ничего подобного не наблюдается: и дома совершенно разные, и магазины, и кафешки, и вообще, так сказать, жизненный ритм.... В Купчино, как правило, всегда достаточно многолюдно. Вот и сейчас по Шипкинскому переулку шествуют – в противоположных направлениях – многочисленные прохожие разных полов и возрастов. Очень неудобное и беспокойное, на мой частный вкус, местечко. Даже пописать незаметно не получится, не говоря уже о более серьёзных вещах.... То ли дело – родимая Гражданка. Там в это время многие улицы пустынны. Да и в течение дня наблюдаются такие же безлюдные "промежутки". Почему так получается? Может, все обитатели и обитательницы Гражданки с самого раннего утра уезжают на работу. Или же, наоборот, сладко дрыхнут. Не знаю, честно говоря. В том плане, что я, не считая, конечно, ранней юности, постоянной работой себя никогда не утруждал.... Короче говоря, на Гражданке детишки частенько остаются без присмотра взрослых и слоняются – и компаниями, и поодиночке – по пустынным улочкам. Удобная такая ситуация, ничего не скажешь.... Ладно, "покувыркаюсь" пару-тройку суток с Пухлым и деньгами у него – на первое время – разживусь. А после этого отправлюсь домой. Отосплюсь по полной программе, а после этого и делом займусь. Не-не, рядом с домом – ничего такого: опасно. По ближайшим пригородным поселениям проедусь: Лесколово, Матокса, Васкелово, другие посёлки и деревушки. Там сейчас, как говорили недавно "севшие" пацаны, проживает достаточно много нелегальных переселенцев из республик бывшего СССР: из Узбекистана, Таджикистана, Киргизии, Украины и Молдавии. Плохо живут – нищенствуют, голодают и перебиваются случайными заработками. Да и полностью бесправные – потому как нелегалы с просроченными и поддельными разрешениями на работу. Такие и жаловаться лишний раз не будут. А многие из этих переселенцев – с семьями: с жёнами и детишками малыми.... Присмотрю себе маленькую девчушку лет семи-восьми. Обязательно кудрявую, с ясными и доверчивыми глазёнками. Можно и с карими. Но лучше – с небесно-голубыми. Куплю её, сторговавшись, по дешёвке. Или же – по-простому – украду.... О, что я буду с ней делать! Уже слюнки, заранее, текут...".

Эдуард Михайлович, задрав голову, остановился возле знаменитой "купчинской Пизанской башни". Ну, чтобы проверить – есть ли наклон? Или же всё врут люди?

– Кха-кха! – требовательно кашлянули рядом.

– А, что? – оглянулся Конкин и, сорвав с головы старенькую кепку, залебезил: – Да я так, ничего такого. Просто любопытствую.... Уже ухожу. Ухожу...

Эдуард, вернув кепку на прежнее место, торопливо свернул за ближайший угол «свечки».

Почему – залебезил и торопливо свернул?

Просто человек, стоявший возле шикарного тёмно-синего автомобиля, был очень-очень серьёзным: возрастом лет тридцати, но с очень внимательными, цепкими и жёсткими глазами. А ещё и с извилистым тёмно-багровым шрамом на правой щеке.

"Правильно, что ушёл. Молодец", – оказавшись за домом, похвалил сам себя Конкин. – "Связываться с такими харизматичными и суровыми типами – себе дороже. Голову откусят, проглотят и даже справки об освобождении не спросят.... Опаньки! А это ещё что такое? Вернее, кто?".

Справа, за высоким "сетчатым" забором (в котором, впрочем, имелась парочка прорех), располагалась недостроенная семиэтажка с почерневшими оконными рамами и сорванной – местами – крышей. А между двумя корпусами "долгостроя", рядом с высокой кучей светло-жёлтого песка, играла, опустившись на корточки, маленькая худенькая девочка – лет семи-восьми от роду, светленькая, кудрявая, с задорными косичками, милыми белыми бантиками в крупный тёмно-синий "горошек" и доверчивыми небесно-голубыми глазами...

– Не иначе, подарок Судьбы, – жадно сглатывая похотливую слюну и старательно оглядываясь-озираясь по сторонам, тихонько пробормотал Эдуард Михайлович. – Вокруг – ни души.... А тело потом можно будет спрятать. Например, в подвале этого "долгостроя". Или же по-простому закидать строительным мусором, которого здесь в избытке.... Привет, малышка! – громко поздоровался, подпустив в голос медовой патоки. – Играешь? А не скучно-то – одной?

– Скучновато, – приподняв кудрявую голову и лукаво улыбнувшись, согласилась девчушка.

– А можно – и мне с тобой?

– Можно. Вон – дырка в заборе. Пролезай, дяденька...

Через полторы минуты Конкин оказался на территории недостроенного жилого комплекса: подошёл к песчаному холмику, ещё раз огляделся по сторонам, а после этого вкрадчиво поинтересовался:

– Как тебя зовут, пигалица?

– Шуа, – странным образом прошелестело в его ушах.

– Как-как?

– Шу-а-а-а...

– Словно зимняя вьюга пропела...

– Ага, похоже, – согласилась девчонка. – Словно вьюга, метель или пороша. Или же все они – общим хором.... Так мы будем играть?

– Обязательно будем.... Только как – без совочков и...э-э-э, формочек для куличиков?

– У меня всё есть. Там, – мотнула в сторону своими симпатичными бантиками-косичками Шуа. – Пойдём, дяденька в кепочке, поможешь мне принести.

– Конечно, пойдём...

Эдуард – на ватных ногах – шагал вслед за худенькой девчушкой, а в его непутёвой голове бились жаркие и возбуждённо-бестолковые мысли: – "Ох, уж, эти бантики "в горошек"! Ничего более завлекательного не видел в своей жизни. Готов идти за ними куда угодно: хоть на край Земли, хоть к сковородкам Адским...".

Шуа повернула за угол "долгостроя" и, не оборачиваясь, проследовала за приоткрытую ржавую металлическую дверь, ведущую, судя по короткой бетонной лестнице, в подвальное помещение.

"Это – Судьба!", – монотонно застучало в голове. – "Судьба, Судьба, Судьба, Судьба...".

В подвале царил вязкий сизо-лиловый полусумрак.

"Плохой и страшный цвет", – внутренне передёрнулся Эдуард Михайлович. – "Нездешний и потусторонний какой-то. Словно бы сама Госпожа Смерть ненавязчиво бродит где-то совсем рядом.... Сзади что-то стукнуло-щёлкнуло. Это дверь захлопнулась. То бишь, закрылась на замок.... О-па! Вокруг стало светло-светло. Только откуда идёт этот мягкий светло-жёлтый свет – непонятно...".

Шуа, скрестив тоненькие ручонки на груди, стояла у противоположной бетонной стены: стояла, смотрела на него и улыбалась. Только глаза теперь у девчонки были не светло-голубыми и доверчивыми, а угольно-чёрными, неподвижными и равнодушными. Да и её злую насмешливую улыбку никак не тянуло называть – "детской".

– Гав-в! – раздалось где-то рядом.

Конкин заинтересованно повернул голову на звук и недовольно поморщился: возле кучи битого кирпича сидел и добродушно таращился на него низкорослый чёрный скотч-терьер.

– Этой мой верный Страж, – охотно пояснил мелодичный голосок. – Так зовут этого славного пёсика...

"Страж, понимаешь. От горшка – два вершка...", – мысленно усмехнулся Эдуард. – "Значится так. Сейчас, мягко-мягко улыбаясь, подойду к собаке. Одного удара каблуком по голове должно хватить.... После этого кинусь к девчонке и слегка придушу. Пока – только слегка. Потом раздену её и разложу. А в рот носовой платок затолкаю – чтобы не кричала, когда придёт в себя...".

В ушах резко щёлкнуло, а перед глазами поплыли, неуклонно расширяясь, жёлто-фиолетовые круги. А ещё ярко-алые и изумрудно-зелёные спирали, неуклонно переплетаясь между собой, замелькали. Круги – расширялись. Спирали – переплетались. Всё расширялись и переплетались. Переплетались и расширялись...

Когда же все они (круги-спирали), наконец-таки, пропали, то никакой девчушки с бантиками "в горошек" у бетонной стены уже не было. Более того, на её месте стояла, небрежно опираясь на кривой чёрный посох, древняя старуха в драных лохмотьях, по которым шустро ползали-шевелились жирные молочно-кремовые вши. А ещё у старой карги наличествовал приметный нос: длинный, крючковатый, очень мясистый и весь усыпанный крупными разноцветными бородавками.

– Разыграли, значит? – неуверенно выдохнул-предположил Конкин. – Ну, да, конечно. Меня на зоне предупреждали, что, мол, в Купчино хватает – всяких шутников и доморощенных мистификаторов.... Ладно, уели. Спасибо за науку.... Пойду я. Чай, и другие дела отыщутся...

Эдуард Михайлович попытался развернуться на сто восемьдесят градусов и с ужасом осознал, что ноги (да и другие части тела), его больше не слушаются. Совсем. Вот и правая ладошка безвольно разжалась, а старенький чемодан – с громким стуком – упал на бетонный пол.

– Другие дела? – насмешливо прошамкала беззубым ртом противная старуха. – Это ты, милок, малость размечтался. Нет у тебя больше дел. Да и быть не может. Никаких. Ни больших, и ни малых. Ни важных, и ни пустяковых. И не будет никогда. Дошалился ты. А ещё и допрыгался, – резко вытянула вперёд правую руку...

Из кончика смуглого морщинистого пальца выскочила-вылетела крохотная изумрудно-зелёная искорка. Вылетела и, описав крутую дугу, тихонько прикоснулась ко лбу Конкина.

Эдуард Михайлович, потеряв остатки воли, плавно и медленно опустился на колени, даже и не пытаясь дать происходящему мало-мальски разумное объяснение.

Чёрный лохматый пёс, тем временем, принялся планомерно и неуклонно "раздуваться" во все стороны. Всё "раздувался" и "раздувался", пока не превратился в высоченного желтоглазого монстра с тёмно-багряной кожей и длиннющими руками-лапами, оснащёнными кривыми жёлто-чёрными когтями.

Монстр, брезгливо и небрежно передёрнув мускулистыми плечами, широко раскрыл почти безгубую пасть, демонстрируя множество острых зубов-клыков. А потом, сделав несколько широких шагов, уверенно склонился над Конкиным.

Кожу лица тут же опалило болезненно-жарким дыханием, а где-то в голове – видимо, на уровне подсознания – зазвучал чей-то язвительный голос: – "Напрасно ты, мил-человек, встретившись с Войпелем, подумал про откушенную и проглоченную голову. Совсем, даже, напрасно. А после этого ни через левое плечо трижды не сплюнул, ни по дереву не постучал. Беду, получается, накликал. И поделом – гнидёнышу...".

Глава десятая

Беспокойное утро

Он проснулся с острым ощущением новизны.

"Правильное такое ощущение, братец", – сладко позёвывая, согласился мудрый и рассудительный внутренний голос. – "Ёмкостное, цельное и совершенно-логичное. Во-первых, понедельник, как известно, является первым днём недели. Во-вторых, твои отношения с Ольгой, судя по всему, выходят на другой уровень.... На другой? На правильный и единственно-верный, выражаясь напрямик. На тот, который должен был состояться ещё двенадцать лет тому назад.... Ладно, дружище, не вини себя и не терзайся без толку: как говорится, лучше поздно, чем никогда. Ошибки, они для того и существуют-совершаются, чтобы потом их исправлять. Причём, с немалым усердием, прилежанием и даже – в отдельных случаях – с удовольствием. Философия, однако.... А, в-третьих, у тебя сегодня, как-никак, дебют: на славном "ментовском" поприще, я имею в виду. Недовольно морщимся? Ладно, скажу по-другому: дебют – в качестве полноценного и почти официального сыщика.... Почти официального? Ну, да. Ведь приказ о твоём назначении "на должность" будет подписан только в среду-четверг, не раньше. Тем не менее, подполковник Сомов чётко сказал, мол: – "Сразу же, майор Яковлев, приступай к работе. То бишь, к Службе. Заявление о приёме в непогрешимые Ряды написал, заявку на рабочую и парадную форму в ОХЧ отнёс, и вперёд – за громкой славой и разлапистыми орденами.... Ну, это в том смысле, что незамедлительно и плотно приступай к "альтернативке". Только на совесть, шалопай мечтательный, копай. Без дураков, лени и легкомысленного подхода...".

– Без дураков, так без дураков. Сделаем, ясен пень, в лучшем виде, – вылезая из кровати, пообещал Сергей. – Правда, Кеша?

– Мяу? – лениво уточнил чёрно-белый кот, облюбовавший старенькое продавленное кресло, мол: – "Что, уже есть конкретный план?".

– Не то – чтобы чёткий план. Но вполне даже реальное, на мой взгляд, мероприятие.... Кстати, доброе утро.

– Мур-р, – подтверждающе дёрнув правым пятнистым ухом, согласился Иннокентий, а после этого добавил: – Мяу-у-у...

– Считаешь, что кровать у меня – насквозь неправильная? – хмыкнул Сергей. – Мол, узкая, старенькая и неудобная? И надо бы её – в срочном порядке – поменять на новую и двуспальную? Ну-ну, твои бы слова, приятель, да Богу в уши. Вернее, мурканье...

Он посетил туалет, накормил кота, сделал пятнадцатиминутную лёгкую зарядку, принял контрастный душ, а после этого позавтракал: так, совершенно ничего особенного – классическая яичница из четырёх яиц и бутерброд с тушёной лосятиной.

Допивая кофе (чёрный, без молока и сахара, как и полагается), Сергей подошёл к окну и, взглянув вниз, констатировал:

– Подозрительная тёмно-синяя машина с иностранными номерами припаркована на прежнем месте. Вот, с этого шикарного автомобиля, пожалуй, её и начнём. Активную следственно-оперативную деятельность, я имею в виду.

– Мяу? – ловко запрыгнув на подоконник, поинтересовался Кешка.

– А у меня ещё со славных "грушных" Времён осталось в загашнике несколько хитрых профильных штуковин. В частности, "маячки", "жучки" и мобильник со специальным встроенным "чипом". Установлю "маячок" под днище данной "Джи Эм Си", а потом буду отслеживать все её передвижения на экранчике, естественно, с привязкой к городским картам.

– Мур-р-р?

– Чем мне данная машина так не понравилась? И чем же она, собственно, так подозрительна? Ну, во-первых, чисто по ощущениям. В том глубинном смысле, что внутренний голос мне любезно подсказывает, мол, имеется у этого авто некая тёмная аура. Или же у его водителя. Или над ними обоими совместно. Что, если зрить в корень, сути дела не меняет...

– Мяу?

– Потому и не меняет, что ощущения – для опытного "грушника" – они дорогого стоят, – пояснил Сергей. – Не говоря уже о советах бывалого внутреннего голоса.

– Мур? – никак не мог угомониться любопытный кот.

– Что у нас "во-вторых"? Сейчас изложу, не секрет.... Понимаешь, тут недавно подполковник Сомов тумана подпустил, мол: – "Ох, уж, эти шустрые купчинские бабульки. Никогда не знаешь – чего от них ожидать...". То бишь, прозрачно намекнул, что к Матрёне Ивановне и Ульяне Макаровне стоило бы присмотреться. А ещё он сообщил, что у Макаровны есть внучка, проживающая в США и имеющая прямое отношение к некой мутно-непонятной религиозной секте.

– Мыр-р-р?

– Ага, угадал. Я на девяносто девять процентов уверен, что данная тёмно-синяя "тачка" означенной американской внучке и принадлежит.... Откуда она взялась, такая железобетонная уверенность? Я же тебе толкую, ощущения – великая сила. Ну, и внутренний голос, опять же.... Всё, дружище хвостатый, срочно одеваюсь и стартую. Как говорится, труба зовёт. А успешного сыщика – ноги кормят.

– Мяу-у.

– Сметана? Сейчас в блюдце определю порцию, не вопрос. Щедрую порцию, ясен пень...

Сергей вышел из подъезда, небрежно вертя на указательном пальце правой руки кольцо брелка с ключами. В ладони же его левой руки был зажат круглый металлический «маячок», крохотный тумблер которого был заранее переведён в положение – «вкл.».

Вышел и с удовольствием вдохнул – полной грудью – свежего осеннего воздуха: утро выдалось тихим, задумчивым и безветренным, по небу лениво плыли на запад – широкими рваными полосами – низкие тёмно-серые облака, сквозь прорехи в которых беззаботно проглядывали светло-жёлтые солнечные лучи.

"А это, братец, что ещё за странный тип?", – насторожился внутренний голос, несклонный отвлекаться на мечтательное созерцание осенних питерских пейзажей. – "Стоит недалеко от нужной машины и с интересом пялится на нашу "свечечку". Мешается, понимаешь, под ногами...".

Мужичок, действительно, был подозрительным: очень бледным, худым и небритым, а его мятая-перемятая одежда, такое впечатление, несколько лет пролежала – без носки – в чемодане. Например, в том, ручка которого была зажата в правой ладони типа.

"Раньше, ещё в стародавние советские Времена, с такими хлипкими фанерными чемоданчиками ходили в баню", – незамедлительно подсказал эрудированный внутренний голос. – "А ещё иногда в них держали "тюремный комплект первой необходимости". То бишь, чёрные "семейные" трусы, носки, папиросы, спички, хозяйственное мыло, вафельное полотенце и холщовый мешочек с ржаными сухарями – на случай возможного внезапного ареста...".

– Кха-кха! – чувствуя, как нетерпеливо дёрнулся шрам на его правой щеке, требовательно кашлянул Сергей.

– А, что? – болезненно вздрогнув, оглянулся мужичок и, незамедлительно сорвав с головы старенькую кепку, залебезил: – Да я так, ничего такого. Просто любопытствую.... Уже ухожу. Ухожу...

Индивидуум в мятой-перемятой одежде торопливо свернул за ближайший угол дома.

"Жаль, что у меня пока нет официального "ментовского" удостоверения", – подумалось. – "Обязательно проверил бы документы у этого бледнолицего деятеля. А также и содержимое старенького чемоданчика...".

Тут же позабыв про подозрительного прохожего, он вновь переключился на брелок: через пару-тройку секунд ключи, соскочив с указательного пальца, со звоном упали на асфальт и, несколько раз перекатившись по инерции, оказались под багажником тёмно-синей иномарки.

– Вот же, раззява неловкий, – громко пожурил сам себя Сергей. – Жонглёр хренов...

Пожурил, опустился на корточки и, засунув руки под днище автомобиля, ладонью правой нащупал брелок с ключами, а левой ладонью установил – рядом с выхлопной трубой – "маячок".

– Что это с тобой, милок? – послышался рядом заботливый старческий голос. – Поплохело, никак?

– Всё нормально, Ульяна Макаровна, – несуетливо поднимаясь на ноги, заверил Сергей. – Просто ключи обронил случайно, а они под машину, отскочив от асфальта, улетели.... Доброго утра. И вам. И спутнице вашей.

"А спутница-то – та ещё штучка", – восхищённо зацокал внутренний голос, мнивший себя тонким ценителем женского пола. – "Лет двадцати пяти-шести от роду. Одета дорого, элегантно и изысканно. Волосы чуть волнистые и огненно-рыжие. И мордашка смазливая.... Ноги – длинные-длинные: растут, что называется, от самых ушей. Ну, и вся фигурка – на высшем международном уровне. То бишь, девяносто-шестьдесят-девяносто.... Может, братец, стоит всерьёз приударить за этой "глянцевой" фифой? Для пользы общего дела, я имею в виду, а? Тем более что и глазёнки у барышни соответствующие: тёмно-тёмно-зелёные (контактные косметические линзы?), шаловливые и развратно-легкомысленные. Выгорит, ей-ей.... Да, шучу я, шучу. Не напрягайся ты так, пожалуйста. Дурилка картонная. У нас же теперь – только одна Олечка Гущина на уме. Одна единственная, прекрасная и неповторимая. А про всех остальных женщин-девушек этого бренного и многогрешного Мира мы с тобой напрочь забыли. Навсегда. Забыли и растёрли. Ну, как в том знаковом стихотворении.... Мир жесток. И непонятен. А глаза – так часто – лгут. Этот вечер мне приятен. И приятен – мой маршрут. А глаза, что часто лгали. В невозвратности – теперь. В сонме – ветряной – печали. В списке – ветряных – потерь. А весна, уж, на подлёте. И овсянки – вдалеке. Ткут мне песню – об исходе. Ткут мне песню – на заре. У меня была – овсянка. Улетела – без следа. Мчатся вдаль лихие санки. В небе синяя – Звезда. Мы домчались, морды в мыле. Не грусти, лошадка, в такт. А овсянку мы забыли. Как потерянный – пятак. Мы забыли и – растёрли. Словно мошку – на стекле. Дождик льёт – легко и мокро. Так бывает – на заре. Так олени – сытный ягель. Жадно лижут – в сентябре. Очень мокрыми – губами. На отъявленной заре. Путь весенний – всё на санках. Грусть всё тише и нежней. И свистит опять – овсянка. Без особенных затей.... Хорошо сказано. Честью клянусь, хорошо.... Да, а забыть сероглазую Олечку у тебя так и не получилось. Хотя, конечно, и старался, морда одноглазая. Но – не получилось. Даже в первом приближении. И во втором. И в третьем. Знать – Судьба...".

– Эй-эй! Кавалер симпатичный! – произнёс – с лёгким иностранным акцентом – грудной женский голос. – Вы, никак, уснули?

– А, что? Извините. Просто слегка задумался.

– Бывает, конечно...

– Это – моя внучка Сонечка, – добродушно улыбнувшись, сообщила Ульяна Макаровна. – Вот, лапушка драгоценная, приехала навестить древнюю бабулю. И гостинцев щедрых привезла. Как и полагается. Заграничных.

– Софи Гарднер, – изобразила лёгкий книксен девица.

– Яковлев, – вежливо кивнул головой Сергей. – Рад нашему знакомству.... Вы, кажется, являетесь гражданкой США?

– У меня несколько паспортов – разных стран.

– А занимаетесь, если, конечно, не ошибаюсь...м-м-м, чем-то религиозным?

– Откуда, милейший кабальеро, такая недетская осведомлённость? – озабоченно нахмурилась рыжеволосая барышня. – Вы работаете в российской ФСБ?

– Бог, однако, миловал. Просто в нашем легендарном Купчино все – и про всех – всё знают. Ну, или же очень-очень многое. Фирменная особенность такая...

– Обязательно учту на будущее. Спасибо, странствующий идальго, за своевременное предупреждение.... А "религиозная полоса" у меня уже давно закончилась. Почти полтора года тому назад. Нынче же занимаюсь кинематографом.

– В качестве актрисы?

– Как вы говорите – Бог миловал. Только лишь в качестве режиссёра и продюсера.... Жанр? Любовь, естественно. Откровенная, серьёзная и всеобъемлющая. А также немного ужасов и мистики.

– А, вот, наш Сергей Сергеевич решил в полицейские податься, – вмешалась в разговор Ульяна Макаровна. – Будет теперь трудиться в качестве полновесного заместителя начальника "пятнадцатого" отделения. Завидная карьера, ничего не скажешь.

– Откуда вы узнали? – опешил Сергей.

– От старого и облезлого верблюда, – слащаво улыбнулась старушка. – Шучу я, шучу.... Просто мы, Серенький, в Купчино живём. А здесь, как ты сам недавно сообщил, все – и про всех – всё знают. Хи-хи-хи...

– Ну, да, конечно. В Купчино.... А где же, Макаровна, ваша подружка закадычная? Почему её не вижу? Поссорились?

– Очень надо. Просто к Матрёне гость приехал – старинный сослуживец по прошлым Временам. На сутки, Серенький, раньше тебя. Кличут Дмитрием Силычем. Только болезненный он какой-то, на улицу почти не выходит. То ли туберкулёз. То ли, наоборот, застарелая ишемическая болезнь. Вот, Ивановна с ним и нянькается. Обихаживает, то бишь, дружка сердечного.... Сонечка, милочка, тебе уже пора. Люди ждут. Нехорошо, девонька, опаздывать.

– Ах, да.... До встречи, будущий шериф.

– Всех продюсерских благ. И грандиозных успехов на "киношном" поприще...

Сергей уже подходил к перекрёстку, когда сзади раздался сытый самодовольный рык, и мимо него уверенно проследовал знакомый тёмно-синий "Джи Эм Си". Проследовал, оказался на Будапештской, ловко развернулся и поехал на юг. А за ним, бодро похрюкивая, тут же покатил микроавтобус, ранее припаркованный возле тротуара.

"Микроавтобус? Ну-ну.... Уточняю: дорогущий "Мерседес" молочно-белого цвета", – не удержался от развёрнутых комментариев дотошный внутренний голос. – "А данное автотранспортное средство, между прочим, плотненько так забито. Причём, молодыми и симпатичными юношами-девушками. Понятное дело, кино про серьёзную любовь.... Интересно, а куда они все поехали? Не, понятное дело, что на кинопробы. Но куда конкретно? На природу? Или же, например, к знаменитым музеям Павловска и Пушкина? Скоро, братец, узнаем. С помощью установленного "маячка", ясен пень...".

В восемь пятьдесят он дошагал до «пятнадцатого» отделения: прошёл, предъявив временный пропуск, через стандартную металлическую «вертушку», поднялся по бетонной лестнице на второй этаж, повернул направо и, отомкнув ключом нужную дверь, оказался в своём служебном кабинете.

"Ну, не совсем-то и в своём", – тут же уточнил педантичный внутренний голос. – "На входных дверях до сих пор красуется прежняя прямоугольная табличка, мол: "Капитан полиции Соколова Н.И.". Нехорошо это – существовать под чужой "личиной". Сменить бы надо вывесочку.... И вообще, в этом помещении однозначно царствует женский дух: порядок образцовый на письменном столе, декоративные засушенные травы-цветы в пёстрых вазочках, а ещё и устойчивый запах чуть сладковатых духов присутствует, навевая – всякое и разное.... Как в такой легкомысленной обстановке можно вдумчиво и плодотворно работать? Никак, ясный болгарский перец.... Ты, братец, окошко бы распахнул на минуту-другую. Типа – для оздоровительного гигиенического проветривания...".

Но открыть окно он не успел, раздалась звонкая настойчивая трель, и мужественный голос Сомова в телефонной трубке – после обмена краткими приветствиями – велел:

– Подтягивайся, Серый, в мой кабинет. Посовещаемся...

В кабинете начальника «пятнашки» собрались всё те же: подполковник Сомов, майор Яковлев, капитан Кукушкин, старший лейтенант Старшинов и лейтенант Кравченко.

"Впрочем, сегодня все господа офицеры, включая Сомова, облачились в неброскую и неприметную гражданскую одежду", – отметился дежурной репликой ехидный внутренний голос. – "И, не зная заранее, очень трудно навскидку определить – кто из присутствующих является старшим по званию. Кукушкин, например, своей солидностью и на полноценного генерала тянет.... Кстати, Павел Андреевич нынче какой-то задумчивый. Стоит, понимаешь, у окна, позабыв – такое впечатление – о назначенном совещании...".

– Кха-кха! – неодобрительно покачав головой, громко откашлялся нетерпеливый Кукушкин. – Кха-кха-кха...

– Ах, да, – очнулся от раздумий подполковник. – Извините, подчинённые. Уже возвращаюсь в реальность. Просто сегодняшней ночью случилось одно крайне неприятное происшествие. Правда, не у нас, а в соседнем Невском районе. Поэтому не буду пока заострять на нём ваше внимание. Рассаживаемся, господа полицейские, не тратя времени, по прежним местам.... Яковлев.

– Я.

– Документы принёс?

– Так точно. Паспорт и военный билет.

– Молодец. А заявление написал?

– Никак нет.

– Почему?

– Не знал – в какой форме, – передёрнул плечами Сергей. – В каждой избушке, как известно, свои погремушки. В том смысле, что в каждой Конторе – свои формы документов.

– Это да, – согласился Сомов. – Бюрократия, она везде разная – по форме. Хотя и одинаковая – по сути.... Правый от меня стеллаж. Верхняя полка. Вторая папка с края – относительно входной двери. Подойди и возьми. Там находятся все необходимые бланки. Заявление накатай. Заполни анкету и заявку в хозяйственный отдел – на получение полицейской формы и табельного оружия. Ну, и автобиографию – в меру подробную – напиши. Выполнять.

– Есть.

Сергей подошёл к светло-серому пластиковому стеллажу, снял с него нужную папку, вернулся на прежнее место и занялся бумагами: сидел, усердно заполнял и – при этом – старательно прислушивался к разговорам коллег.

– Установлены личности остальных четверых "расчленённых", – вяло позёвывая, докладывал Кукушкин. – Ничего интересного: являются (то есть, являлись при жизни), жителями нашего Купчино, идейными гопниками, а также постоянными членами компании покойного Дмитрия Замятина. По орудиям убийства эксперты по-прежнему ничего путного сказать не могут, мол: – "То ли острые клыки с кривыми когтями, то ли садовый секатор с кузнечными клещами...". Что-то они там темнят, короче говоря...

– Мотивы и версии?

– Основная версия – конкурентная борьба в "гопнической" среде. У Замятина и его подельников – по сведениям моего осведомителя – регулярно случались конфликты с компаниями хулиганствующей молодёжи. Мол, за так называемые "сферы влияния". Из серии: – "А кто тут – главный купчинский гопник?". Тщательно отрабатываем, понятное дело: опрашиваем, анализируем, а за наиболее одиозными личностями уже установили плотное наблюдение. Но, к сожалению...