Текст книги "Суровая Проза, Трилогия(CИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

Бухгалтерша, бормоча под нос нечто нелицеприятное и склочное, ушла в сторону улицы Бабушкина.

– Торопится забрать дочку из детского садика, – остановившись рядом с Иваном, пояснила секретарша. – Да и перенервничала слегка: Яковлев с Кукушкиным всех на совесть прессовали. Что называется, по полной и расширенной программе.

– По вам, Леночка, и не скажешь.

– А я девушка привычная и спокойная. А ещё и с ужасно-крепкой нервной системой, доставшейся от славных предков.

– Бывает, конечно, – согласился Федосеев. – Хорошая наследственность – дело наиважнейшее, спора нет.... Таболина, действительно, сознание потеряла?

– А то. В обморок грохнулась. Причём, по-настоящему, без дураков. Уж я-то в этом разбираюсь.

– Ну, и чем же завершились сегодняшние оперативно-следственные мероприятия?

– Завершились? – надменно усмехнулась Ветрова. – Нет-нет, они, как раз, в самом разгаре. А мозги у господ майора и капитана, увы, до сих пор ещё кипят. Всё кипят и кипят, роздыха и перерывов не зная.... Нет ни у кого из фигуранток крепкого алиби. Причём, как по убийству Михельсона, там и по недавним ночным трупам.

– Серьёзно?

– Серьёзней, просто-напросто, не бывает.... Во-первых, по обеденному перерыву в день смерти директора "Бабушкиного" парка. Мы все трое тогда вышли из "третьей" заводской проходной в двенадцать часов ноль четыре минуты. Я решила прогуляться к станции метро "Ломоносовская".... Зачем? По тамошним магазинчикам походить, так, без какой-либо конкретной цели. А ещё хотела ставку сделать в букмекерской конторе: на результат завтрашнего матча "Зенит" – "Динамо". Увлекаюсь, знаете ли, этим делом. Грешна и азартна. К чему, собственно, скрывать? Только очередь была у букмекеров, не стала стоять. Ушла.... Магазинчики? Заходила, конечно. Но знакомых там не встречала. Да и ничего не купила. Так что, и продавщицы меня не запомнили. Нет алиби, и всё тут.... У Марины Залеской – аналогичный случай. Утром у её обожаемой дочурки сопли текли. Вот, Маришка и отправилась к детскому саду – взглянуть, как и что. Подошла к детсадовской ограде, а на игровой площадке дочкина группа, как раз, гуляет. И Людочка бегает – весёлая, активная и здоровая. Маринка постояла (по её словам), возле ограды, повздыхала, понаблюдала за дочкой, да и обратно на работу пошла. Нет у неё свидетелей, короче говоря.... Теперь, значится, Мышка. Она на почту собралась, в сторону "метрошной" станции "Елизаровская": хотела купить конвертов и почтовых марок. Дошагала до почты и обнаружила, что забыла кошелёк с деньгами на работе. А после этого развернулась и медленно пошла обратно. Алиби, понятное дело, отсутствует.... Северина Яновна? Она в обеденный перерыв ездила в фирменный автосервис: хотела машинное масло в своём "Ауди" поменять. Приезжает, а там закрыто, мол, проходит внеплановая налоговая проверка. Так что, и по нашей директрисе ничего толком непонятно. Её, кстати, Яковлев – полтора часа назад – в районное УВД увёз, на разговор. Может, задержат. Может, и нет. И с обыском в её квартире на Народной улице, как я понимаю, вопрос ещё не решён.... Теперь о прошедшей ночи. И здесь нет ничего радужного и однозначного. Мои беспокойные предки отправились на модный итальянский курорт, а жених был на ночном дежурстве. В полном одиночестве провела всю ночь в квартире и никуда из неё не выходила. Только, к большому сожалению, этот факт никто подтвердить не может.... И у других сотрудниц филиала – аналогичная история. Таболина у нас женщина одинокая. С Мариной только маленькая дочка проживает. А Мышкины родители – на даче. Такие, вот, расклады.... Кстати, по моему скромному мнению, именно Инга числится в списке подозреваемых – у майора Яковлева – за номером "два". После Северины Яновны, понятное дело.... Почему? Потому, что странная и "не типичная". А ещё и комплексует временами, обижаясь на всякую ерунду и замыкаясь в себе.... Ладно, Сергей...э-э-э, Васильевич, я побежала. Дела. Да и в метро сейчас, наверняка, давка...

– В метро? – почти искренне удивился Иван. – А как же симпатичный ухажёр на чёрном внедорожнике? Неужели – поссорились?

– Нет, всё гораздо проще и прозаичней. Моего жениха зовут – "Василий Петрович Кравченко".... Улавливаете?

– Сын покойного Петра Петровича?

– Всё правильно. Он.... Сейчас Петя занимается предстоящими похоронами. Как и полагается в таких случаях.

– Всё понял. Извините за бестактность.

– Ничего страшного, – натянуто улыбнувшись, заверила Леночка. – Вы же не знали.... Ага, вот и ваша рыженькая "мостовичка" появилась.... Чуть опаздывает, как и всегда? Не берите в голову, господин отставной помощник капитана дальнего плавания. У Мышки же в компьютере какой-то супер-эксклюзивный "Автокад" установлен. Он и включается очень-очень долго. А выключается, вообще, чуть ли не полчаса.... Всё, я пошла. Ну, доброго вечера, Иван...э-э-э...

– Васильевич.

– Вот, именно...

Леночка, элегантно покачивая стройными бёдрами, ушла в сторону метро.

Подошла Инга: какая-то растрёпанно-задумчивая и – одновременно с этим – просветлённая.

Подошла, пристав на цыпочки, чмокнула в щёку, а после этого попросила:

– Отвези, Ваня, меня домой.

– Может, по городу немного покатаемся? – предложил Федосеев. – Или в какую-нибудь кафешку заглянем?

– Нет. Домой. Так надо.... Тебе же Леночка всё рассказала? Про допросы и массовое отсутствие алиби? Вот, видишь.... Отвези, пожалуйста. Если, конечно, не трудно.

– Хорошо, Мышка. Как скажешь...

Машина уверенно тронулась с места, пересекла – по Железнодорожному проезду – улицу Бабушкина и, проследовав к Цимбалинскому путепроводу, оказалась в "мёртвой пробке".

– Незадача, – расстроилась Инга. – Застряли. Похоже, что надолго.... Ваня, а, вот, Оля Яковлева.... Она же очень умная женщина? А ещё проницательная и в людях разбирающаяся? И всё такое прочее?

– Это точно. Умная, проницательная и разбирающаяся.... А что?

– Не знаю.... Она же тебе что-то рассказывала – про свои первые впечатления? Ну, относительно меня?

– М-м-м.... Рассказывала, врать не буду.

– Поделишься? Ну, пожалуйста. Мне это очень-очень важно...

Тёмно-серый "Опель" медленно-медленно, регулярно замирая на минуту-другую, вползал на Цимбалинский мост.

– Ты Ольге очень понравилась, – несуетливо управляясь с педалями тормоза и газа, сообщил Иван. – Мол, классная и искренняя девчонка. Практически наша "в доску"...

– Почему ты замолчал? Было сказано что-то ещё? Из серии: – "Вот, только..."? Что – только?

– Ну, м-м-м...

– Не мычи, пожалуйста. Тебе это совершенно не идёт. Говори всё, как есть. Я, честное слово, не обижусь.

– Оля считает, что ты страдаешь.... Нет, не так. Не страдаешь.... Хотя, может быть, и страдаешь...

– Намекаешь на присутствие чувства неполноценности? Мол, комплексы заели бедную девушку?

– Э-э-э...

– Понятно, – поморщилась Инга. – Впрочем, это – чистая правда. Имеется у меня один комплекс. Присутствует. Серьёзный такой, заставляющий краснеть. Комплекс, с которым пришла пора расстаться. Непременно – расстаться. Без малейших колебаний. Решительно и бесповоротно. Прямо сегодня...

Через некоторое время они, всё же, переехали через Цимбалинский путепровод. Но на перекрёстке с Будапештской улицей снова встали (по причине сломавшегося светофора), в серьёзной «пробке».

– Ты же, Инги, отличная рассказчица, – начал издалека Федосеев. – Прирождённая, я бы сказал.

– Ну, не знаю, право...

– Отличная, отличная, не сомневайся.... У тебя же, наверняка, на любой жизненный случай припасена интересная и захватывающая история?

– Так, уж, и на любой? – засомневалась девушка. – Впрочем, я, действительно, знаю очень много преданий, легенд, притч и сказок. Разных. И светлых. И поучительных. И оптимистичных. И бесконечно-печальных.... О чём ты, странствующий идальго, хотел бы послушать?

– Например, о комплексах, – хмыкнул Иван. – Интересная такая тема. По крайней мере, не заезженная.

– Есть одна такая история. Правда, она чуть-чуть занудная, скучноватая и длинноватая.

– Ничего, я буду терпеливым. Тем более что мы, всё равно, в "пробке" стоим.

– А ты – в ответ – свою историю расскажешь?

– В обязательном порядке. Как у нас с тобой и повелось.

– Ладно, – улыбнулась Инга. – Тогда слушай, мой любопытный и мечтательный друг.... Однажды, в самом начале девятнадцатого века, благородный маркиз Алекс Пушениг приехал в одно скромное еврейское гетто, расположенное недалеко от чешской Праги.... Зачем, интересуешься, приехал? Во-первых, чтобы занять у менялы Калмана Ротшильда немного золотых монеток...

– У того самого Ротшильда? – не удержался от вопроса Федосеев.

– У одного из них. Только "Калман", о котором идёт речь, это совсем не тот "Калман", которого ты, наверное, имеешь в виду.... Не понимаешь? Хорошо, сейчас растолкую.... Самого главного Ротшильда звали – "Майер Амшель". Он в то время был уже совсем стареньким и крайне редко покидал Франкфурт-на-Майне, так милый его дряхлому и скупому сердцу. Но у старика имелось пятеро взрослых сыновей (среди них и Калман), которых он приставил к филиалам своего основного банка, расположенным в Париже, Лондоне, Вене и Неаполе. А в Праге семейные интересы клана Ротшильдов тогда представлял и защищал, не покладая рук, сын младшего брата старика Амшеля Майера. То бишь, родной племянник главного Ротшильда. И звали этого племянника – "Калман".... Понятно объясняю?

– Более или менее.... Значит, родной племянник могущественного и авторитетного Амшеля Майера, имеющий – ко всему прочему – непосредственное отношение к семейному банковскому бизнесу, проживал в зачуханном еврейском гетто?

– Конечно и всенепременно, – подтвердила рассказчица. – Он же являлся евреем. Где ему было ещё жить? Не знаю, как там обстояло в Париже, Лондоне, Неаполе и разных немецких городах, а в чешских краях за этим тогда следили строго. И – ежели что – карали, жалости не ведая и не обращая ни малейшего внимания на авторитетных заступников...

– А что – "во-вторых" – привело маркиза Пушенига в это еврейское гетто?

– Он захотел посмотреть на големы, сотворённые почтенным ребе Янкэлэ Йехуде Бен Борхиню.

– Ничего себе – имечко, – прокомментировал Иван. – Звучное и занятное.... А големы – это такие глиняные...м-м-м, "получеловеки"?

– Сейчас расскажу, любознательный помощник капитана дальнего плавания.... Бог, как все знают, создал Адама из обычной глины. Старательно вылепил, а после этого вдул бессмертную Душу. Поэтому у сообразительных евреев – со временем – закономерно возник вопрос: – "А почему бы не повторить этот легендарный и знаковый подвиг?". Понятное дело, что речь не шла о ком попало, а только о заслуженных и авторитетных раввинах, являвшихся надёжным оплотом истинной веры иудейской.... Раввины, между тем, отнеслись к этой нестандартной затее с нескрываемым энтузиазмом: ведь каждому из них хотелось доказать всему Миру, что именно он является самым непорочным и безгрешным. То есть, находится к Создателю гораздо ближе, чем все прочие.... Технология создания големов внешне проста и непритязательна. Первым делом, из плотной глины старательно лепится "человек". А затем над его глиняным телом следует торжественно зачесть определённый текст из Каббалы, который, правда, считается утерянным. То бишь, этот заветный текст – для начала – необходимо найти. Только неизвестно где. Или же придумать-составить заново. Ничего хитрого, короче говоря.... О ранних успехах еврейских големистов известно мало. Так, только отдельные неразборчивые и смутные слухи, мол: – "Четыреста пятьдесят лет тому назад одному бедному раввину из Марибора удалось наделить жизнью глиняную фигурку ростом с восьмилетнего ребёнка, которая умела ходить, шевелить руками и даже, широко открывая глиняный рот, неразборчиво гукать. Но однажды голем случайно поскользнулся, упал с крылечка и разбился-рассыпался на части...". И аналогичных цветастых легенд существует в немалом достатке.... Официально же считается, что первого успешного голема создал Махараль Йехуде Бен Бецалель – знаменитый каббалист и главный раввин Праги.

– Официально считается? То бишь, является очередной красивой легендой? Только, на сей раз, официальной?

– Ничуть не бывало, – загадочно улыбнувшись, заверила Инга. – Всё – чистейшая правда. Существуют письменные воспоминания уважаемого ребе Янкэлэ о его визите к раввину Махпралю Йехуде, который проживал в большом еврейском гетто рядом с пражским Вышеградом. В этих записках достаточно подробно описывается голем по имени – "Говард". Ну, не принято было именовать глиняных "человеков" на иудейский манер. Мол, смертный грех.... Так вот. Говард умел даже тесто месить. Ловко это у него получалось.... Увиденное очень впечатлило ребе Янкэлэ. А он приходился ребе Махпралю Йехуде двоюродным братом. Поговорили, конечно же, по-родственному. И добродушный ребе Махараль, не жадничая, поделился с братишкой заветным секретом.... Итак, ребе Янкэлэ тоже решил обзавестись домашним големом, мол: – "Очень удобная и выгодная вещь в хозяйстве. Да и в быту повседневном. Особенно по субботам и праздникам иудейским, когда евреям строго-настрого запрещено работать...". Ребе Янкэлэ, надо заметить, был человеком целеустремлённым и упрямым. Ну, очень-очень и бесконечно упрямым. Несколько лет подряд он, позабыв про многие важные дела, возился "с созданием". Всю качественную глину в округе перевёл. Но всё что-то не получалось. То голем "оживал", вставал на ноги, делал пару шагов, но тут же разваливался на составные части, так как, очевидно, был слеплен не качественно. Или же, наоборот. Глиняная фигурка получалась солидной и надёжной, но "оживать" – ни в какую – не хотела. Но, в конце концов, упорство ребе было вознаграждено, и с первым големом всё, наконец-таки, сладилось. А примерно через полгода – и со вторым.

– Зачем же этому уважаемому еврею понадобилось целых два голема? – удивился Федосеев. – Для разрешения каких таких целей и задач?

– Как уже было сказано выше, реб Янкэлэ Йехуде Бен Борхиню был человеком рачительным, основательным, домовитым и без всякой меры хозяйственным. Делать – так делать. Причём, серьёзно, вдумчиво и по-взрослому.... Итак, потомственный маркиз Пушениг прибыл в еврейское гетто. Оставил коня в конюшне при харчевне, что располагалась рядом с ветхой кирпично-глиняной стеной, ограждавшей гетто по периметру, и – через главные ворота – прошёл внутрь.... Дам, пожалуй (сугубо для полноты картины), маленькую историческую справку. Про гетто, естественно, придумали в Ватикане. Где же ещё? Различных придумщиков и креативных фантазёров там всегда хватало. На протяжении многих и многих веков.... Ничего, что я так говорю о безгрешных Святых отцах? Ну, и ладно. Двигаемся дальше....Значит, в недобром 1555-ом году Папа Павел (кажется, Четвёртый), мир его праху, издал знаковую буллу, мол: – "Все евреи, проживающие на папских землях, должны селиться в специальных местах, причём, отведённых раз и навсегда, а также ограждённых высокой стеной с надёжными воротами, которые должны старательно охранять бдительные христианские стражники. Кроме того, жители таких еврейских поселений не имеют права покидать гетто в ночное время, а также и в дни христианских праздников...". За что Папа Павел так взъелся на бедных евреев? На всех сразу и без разбора? Я не знаю. Бог ему судья. Но в семнадцатом веке еврейские гетто утвердились уже во многих европейских странах: в Италии, Германии, Чехии, Польше и даже в Литве. А пражское гетто – на протяжении многих-многих лет – являлось самым крупным. То есть, самым большим по численности населения. Оно официально так и именовалось – "Еврейский Город".... Маркиз, никуда особо не торопясь, шёл по узкой и кривой улице. Завершалось позднее осеннее утро, постепенно преобразуясь в скучный осенний день. Светло-жёлтое солнышко уже прилично оторвалось-отошло от изломанной линии горизонта. Лёгкий утренний ветерок азартно игрался с опавшими жёлтыми и багряными листьями. По обеим сторонам улочки, тесно-тесно прижимаясь друг к дружке, выстроились разномастные строения различной этажности – от одного этажа до трёх.... Какие, интересуешься, строения? А всякие и разные. В том плане, что хижины, домишки, бараки и прочие неказистые халупы, выстроенные из.... А Бог его знает, честно говоря, из чего конкретно они были построены. Наверное, изо всего подряд, что подвернулось строителям под руку. Бедненькие такие строения – покосившиеся, хилые и убогие. Причём, только отдельные окошки (редкие и узенькие, надо заметить), были оснащены стёклами. Остальные же были либо затянуты какой-то молочно-белой плёнкой (рыбьим паюсом или же бычьими пузырями), либо "застеклены" пластинами золотисто-желтоватой слюды. Такая слюда, как мне помнится, называется – "вермикулит".... Благородного маркиза донимали ароматы-запахи. Вернее, если быть максимально честной и точной, то откровенная и однозначная вонь, безраздельно царившая вокруг. Как же иначе? Ведь канализация в гетто отсутствовала. Да и солидные мусорные кучи – вперемешку с пищевыми отходами – наблюдались повсеместно. А над мусорными кучами, как и полагается, заинтересованно кружили разноцветные мухи – ядовито-зелёные, янтарно-жёлтые и тёмно-синие с лёгким ультрамариновым отливом.... Ещё чётко ощущалась (на уровне чуткого подсознания), мрачная серо-жёлтая аура. То бишь, выражаясь напрямик, целое море сурового негатива. Боль, унижение, стыд. Страх, живущий в обитателях и обитательницах гетто практически с самого рождения. Из знаменитой серии, красочно и доходчиво описанной одним из столпов современной философии, мол: – "Иногда казалось, что страх – живое существо. Сидит себе внутри тебя, ест, пьёт и, нагло ухмыляясь, испражняется. А главное, постоянно растёт, пухнет и расширяется – словно стремится занять-захватить весь твой хилый и болезненный организм...".... Вскоре Пушениг вышел на некое подобие поселковой площади, то есть, на относительно ровный песчано-каменистый прямоугольник, в который вливались – с разных сторон – сразу несколько улочек. А ещё на площади располагалась парочка почерневших колодцев-журавлей, длинный одноэтажный барак под тёмно-коричневой камышовой крышей и будка для охранников.... Что ещё за будка? Обыкновенная: грязно-зелёная в светло-серую полосочку.... На площади, надо заметить, было достаточно людно: обитатели гетто мужского пола, образовав небольшую толпу, о чём-то увлечённо беседовали между собой – пожилые мужички самого степенного и положительного вида, одетые чистенько, но бедненько. Визуально – все они были похожи на типичных клерков среднего звена. На служащих меняльной лавки, к примеру. Или же на мастеровых. Имеются в виду портные, сапожники, ювелиры, стоматологи и тому подобное. Только на головах у мужчин наличествовали чёрные блинообразные шляпы, тульи которых были украшены широкими ярко-жёлтыми лентами.... Маркиз наспех переговорил с двумя пожилыми ландскнехтами, скучавшими возле своих длинных чёрных копий, небрежно прислонённых к покосившемуся кирпичному забору. Выяснилось, что евреи обсуждали "сценарий" какого-то ближайшего еврейского праздника. А ещё один из стражников небрежно указал рукой на молоденькую девушку, сидевшую на низенькой скамье с кривой некрашеной спинкой, и пояснил, мол: – "Это она и есть – та, что с самого утра дожидается благородного господина маркиза...". Девица на скамейке была очень миленькая: невысокая, худенькая, очень стройная, черноволосая, зеленоглазая, с чуть заметными ямочками на смуглых щеках. "А ещё и улыбчивая", – непроизвольно отметил Пушениг, а после этого забеспокоился: – "Интересно, а чем она зарабатывает себе на жизнь?". Чем было вызвано это беспокойство? Ну, как же. Общеизвестно, что девушки и женщины, проживавшие в средневековых еврейских гетто, трудились – в большинстве случаев – либо швеями, либо проститутками. По крайней мере, так утверждают некоторые маститые специалисты-историки, изучающие европейское Средневековье.... Не хотелось маркизу, короче говоря, чтобы эта симпатичная барышня оказалась "гулящей". Не хотелось, и всё тут.... Он подошёл к скамье и громко кашлянул. Девушка вздрогнула, обернулась и, радостно улыбнувшись, вскочила на ноги. Молодые люди познакомились и немного поболтали – о всяком и разном. Потом Аннушка (так звали девушку), объяснила, что является самой искусной швеёй в гетто и предложила Алексу пройти к дому своего отца-раввина. Мол: – "А с финансовыми делами, уважаемый маркиз, ничего у вас не получится. Извините.... Почему не получится? Сегодня же суббота – день абсолютного и умиротворённого покоя. По субботам евреям строго-настрого запрещено обсуждать все бытовые и финансовые вопросы. Цель этого дня состоит в том, чтобы добиться состояния полного отдыха и блаженного покоя, освобождая – тем самым – силы для духовной работы. Закон такой – очень древний, мудрый и неукоснительно-соблюдаемый. Поэтому и прижимистый Калман Ротшильд сегодня не у дел.... Ладно, хоть на големов посмотрите. Чтобы поездка даром не пропала...".... Через некоторое время они подошли к давно некрашеному и хлипкому забору-штакетнику, за которым находились-располагались: аккуратная синагога, крохотное еврейское кладбище и обшарпанный двухэтажный домик, к которому примыкали неказистые хозяйственные постройки. Со стороны серого, высокого и длинного сарая раздавался глухой стук-перестук, сопровождаемый размеренным кряхтеньем. "Кто-то колет дрова?", – ехидно хмыкнув, предположил Алекс. – "В субботний день, когда работать грешно?". "Сейчас всё поймёте, господин Пушениг", – заверила спутница. – "Только калитку отопру.... Пойдёмте...". Они, пройдя мимо синагоги и обогнув коровник, направились – по узенькой и короткой гравийной дорожке – к дому раввина. Рядом с входной дверью сеновала высокий плечистый мужик колол берёзовые дрова. Несуетливо так колол – умело, уверенно и монотонно. Ставил очередное сучковатое полено торцом на толстенный кряж, заносил топор-колун высоко над головой, примеривался и, слегка приседая, резко опускал руки вниз. "Хряп-п-п!", – встречаясь с поленом, вдохновенно пел топор. "Ох-х!", – равнодушно выдыхал мужик. Топор пел, мужик выдыхал, а берёзовые поленья – одно за другим – послушно разлетались на части. "Во всём этом...м-м-м, ощущается что-то однозначно-механическое", – машинально отметил про себя маркиз. – "И в движениях, и в звуках. Словно в данном рабочем процессе задействован некий станок.... Что ещё можно сказать про этого типа? Ну, здоровенный такой мужичина, облачённый в мешковатые тёмно-коричневые штаны и широченную тёмно-серую робу. Кряжистый и матёрый. Толстенные руки свисают почти до колен. Непропорционально-маленькая лысая голова. Уши, наоборот, откровенно великоваты. Кожа – терракотовая. То бишь, кирпично-красная.... Стоп-стоп. Это же.... Голем?". "Он самый", – словно бы прочитав его мысли, подтвердила шёпотом Аннушка. – "Готфридом зовут. Традиционное имя для големов. Так повелось.... Пусть работает. Не будем ему мешать. Тем более что он и говорить-то почти не умеет. Только, в основном, неразборчиво "булькает". Зато всё-всё понимает...". Потом – уже в доме раввина – состоялся скромный обед, за которым хозяевам и их гостю прислуживала рослая служанка. "Служанка?", – засомневался Пушениг. – "Да это же самый натуральный гренадёр в юбке. Плечи и бёдра широченные. Руки длиннющие. А походка – как у потомственного боцмана с английского торгового брига – характерным "циркулем".... Служанка? Ну-ну. Так я и поверил.... И движения у данной массивной барышни какие-то угловатые и слегка дёрганые. А непропорционально-маленькая голова покрыта светлым платком, из-под которого выглядывает солидный кирпично-красный носяра. Позвольте, но это же.... Голем женского пола? Однако...". После завершения обеда, когда Аннушка и рослая служанка покинули столовую, ребе Янкэлэ пояснил: – "Создавая голема-женщину, я преследовал две конкретные и важные цели. Во-первых, хотел повысить и укрепить свой авторитет. Причём, как среди жителей этого конкретного гетто, так и среди чванливых пражских раввинов. А, во-вторых, нам с дочерью понадобилась трудолюбивая и верная служанка. Но, как известно, служанкам надо платить деньги. Гертруда же трудится бесплатно. Да и кормить её не надо. И воровать она не умеет. Обыкновенный еврейский – в меру здоровый – прагматизм. Не более того.... Усмехаетесь, мой благородный собеседник? Небось, думаете, что предприимчивый и ушлый раввин задумал – для получения коммерческой прибыли – создать ферму по выращиванию големов? Совершенно напрасно. Я заведомо невыгодными делами не занимаюсь. Никогда. Принцип такой – семейный и краеугольный.... Видите ли, милый маркиз. Создать полноценного голема – дело невероятно трудное. Придуманная каббалистическая формула (она же якобы утерянная), работает только один раз. То есть, одна формула – один голем. Голем создан – формула повторно не срабатывает. Следовательно, для создания ещё одного голема необходимо придумать совершенно новую формулу. А на это уходит, как показывает практика, от одного года до трёх.... Говорите, что очень медленно? Полностью согласен. С такими низкими темпами серьёзной прибыли, увы, не заработать.... Но и вариант с естественным размножением големов перспективным не является. К тому моменту, когда рождённый маленький голем вырастет и станет работоспособным, я – с большой долей вероятности – помру. Не стоит, право, игра свеч.... Так что, господин Пушениг, забудьте о своих весёлых фантазиях. Голем мужского пола старательно выполняет обязанности слуги-мужчины. Голем женского пола трудится, не покладая рук глиняных, покорной и безотказной служанкой. Вот, собственно, и всё. Никакого двойного еврейского дна. Клянусь древней и могущественной Каббалой.... Размножение големов? Теоретически – это возможно. Мои глиняные "человечки", виденные вами, маркиз, оснащены...э-э-э, ярко-выраженными половыми признаками. Один – мужскими. Другая – женскими. Только это, кха-кха, ничего не значит. Мои големы не могут воспроизводить себе подобных. По крайней мере, без моего отдельного приказа. Такая каббалистическая формула заложена в их глиняных головах.... Кем, спрашиваете, заложена? Формально – вашим покорным слугой. Но, если подойти к данному вопросу с философской точки зрения, то Великим автором Каббалы. То есть, нашим всеобщим (не смотря на все разноплановые религиозные разногласия), Создателем.... Недоверчиво покашливаете? Мол, старого перца понесло в дебри философские? Ладно вам, любознательный маркиз. Будьте, всё же, снисходительны к почтенной еврейской старости.... Итак. Готфрид и Гертруда существуют в условиях следующих непреложных правил. Они обязаны. Проснуться и встать на ноги в тот момент, когда солнечный диск (даже находясь под завесой плотных облаков), полностью оторвётся от линии горизонта. После этого приступить к выполнению своих прямых должностных обязанностей – заранее строго оговорённых. Кроме того, выполнять отдельные просьбы-приказы, отданные мной или Аннушкой. В завершении трудового дня, как только солнечный диск коснётся нижней частью своего обруча западной линии горизонта, лечь спать. Готфрид – на сеновале. Гертруда – в кухонном чулане. На этом, собственно, и всё. Никаких приказов о..., о размножении они от меня не получали. Да и не получат. Никогда.... Откуда же тогда, спрашивается, взяться деткам-големам? А мне зачем сдалась беременная баба-голем? Ну, сами подумайте.... После обеда Алекс пообщался с големами – и совместно, и поодиночке. Поговорил, поулыбался, порасспросил, похохмил. А после этого, вернувшись в горницу дома раввина, поделился своими впечатлениями-ощущениями, мол: – "Вы, ребе, абсолютно правы. По степени умственного развития ваши големы находятся на уровне шестилетних ребятишек. Со всеми вытекающими, понятное дело...". Ночью Пушениг (спать его определили в просторном чулане на первом этаже, под деревянной скрипучей лестницей), проснулся от тихого, но настойчивого стука в дверную филёнку. За дверью стояла Аннушка, которая жестами пригласила следовать за ней. На улице властвовала светлая ночь – это круглая жёлто-янтарная Луна и несколько миллионов ярких осенних звёздочек старались вовсю. Алекс и его юная провожатая подошли к высокому длинному сараю и остановились возле тёмной входной двери. "План у нас такой", – торопливо зашептала девушка. – "Отворяем дверь, входим и крадёмся – тихо-тихо – направо. Возьмите, маркиз, мою ладонь в свою. Буду вас вести, чтобы случайно не споткнулись в темноте обо что-нибудь.... Куда и зачем мы идём? Хочу вам кое-что показать. Вернее, кое-кого.... Ох, как ошибается мудрый и непогрешимый ребе Янкэлэ. Как же фатально ошибается. Настоящая Любовь, она сильнее даже древней и всесильной Каббалы...". В сарае пахло ароматным цветочным сеном и свежими берёзовыми опилками. Они осторожно двинулись в правую сторону, откуда доносились отголоски какого-то оживлённого разговора. Маленькая и узкая девичья ладошка, помещённая в ладонь Алекса, была суха, нежна и горяча. "Отголоски разговора?", – мысленно хмыкнул Пушениг. – "Скорее, уж, среднестатистического любовного воркования.... Неужели, Аннушка – извращенка и любительница развратных оргий? Нет-нет, тут, пожалуй, что-то совсем другое.... Ага, впереди замаячила светло-жёлтая короткая полоска. Это же узкая щель в стене. Сейчас посмотрим – что за ней...". За бревенчатой стеной, в призрачном свете масляного фонаря, пристроенного на берёзовом чурбаке, обнаружилась тесная комната с грубым широким топчаном, на котором разместились полуобнажённые големы. Глиняные "человечки" нежно-нежно перешептывались между собой – так, ничего особенного и эксклюзивного, обычно-обыкновенная любовная чепуха, ненесущая чёткой смысловой нагрузки: – "Зайка, птичка, рыбка...". Причём, на нормальном человеческом языке перешептывались, безо всяких и всяческих нечленораздельных "бульканий". А ещё големы – в перерывах между бесконечно-нежным воркованием – умело целовались, отчаянно лапали друг друга глиняными ладошками по пикантным частям бронзово-коричневых тел и страстно мычали.... Через некоторое время Готфрид захотел большего. Но женщина-голем была категорически против, мол: – "Не могу я здесь, в жилище человеческом. Не могу, и всё тут. Запахи противные. Аура чужая.... Вот, когда сбежим из этого вонючего и негостеприимного гетто, тогда. Причём, сколько угодно. Хоть двадцать раз на дню. Хоть тридцать пять...". "Ну, что ты, Герда, как маленькая?", – огорчённо бубнил Готфрид. – "Что ещё за дурацкие комплексы? Наплюй, милая, на них. Наплюй и разотри. Чай, не убудет с тебя, красотка писаная и недотрога стеснительная. Ну, позволь...". Но его глиняная подружка была непреклонна, мол: – "Только тогда, когда обоснуемся в каком-нибудь диком уголке Восточных Карпат. Главное, чтобы в абсолютно безлюдном уголке...". Вот, и вся история...