Текст книги "Убийца среди нас (СИ)"
Автор книги: Анатолий Силин
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)
Вроде бы все с Дороховым обсудили, а я вновь и вновь задаю себе один и тот же вопрос: что еще может выкинуть Красавин? Задачка со многими неизвестными. Чешу голову, разговариваю то сам с собой, то с Дороховым. И тот без дела не посидит – колготной. Ему, как и мне, не до сна. Что-то долго нет информации от Сидорова, рация молчит. Промерз, наверно, Валентин до чертиков, но замены не хочет – упрямый. В последний раз передал, что Красавин, проводив Алену, вернулся домой. Метров сто нес невесту на руках и целовал, целовал... В гараж не пошел, а дома горит свет.
"Значит, не спит, – подумал я. – Почему не спит? Время заполночь..." А Сидоров мерзнет и молчит. Дорохов сел в кресло и прикрыл глаза. Он почему-то уверен, что Красавин до утра не уедет. Что ж, ждать осталось совсем недолго. Меня тоже клонит в сон... Как могу сопротивляюсь, пою про себя развеселые песенки, это бодрит. Хоть бы дежурный позвонил, но телефоны молчат. Вообще-то, мы с Дороховым все, что требовалось, сделали: бокс открыли, машину Красавина осмотрели, аккумулятор отсоединили. Оперативники, что прибыли со мной, пока здесь, под рукой. Парни крепкие, тренированные. Дорохов распорядился, чтобы вблизи гаражей не было ни одной машины.
Интересно, как же поведет себя Красавин при задержании?..
Я даже вздрогнул, когда услышал голос Сидорова:
– Пятый, пятый, я седьмой! Объект вышел из дома с чемоданом и пошел в сторону центра. Повторяю, объект вышел из дома с чемоданом...
Я посмотрел на Дорохова.
– Началось, – шепнул тот, открыв сейф, взял пистолет и сунул его в карман. Мой "Макаров" при мне, только достать из кобуры и снять с предохранителя. Если честно, то пользоваться личным оружием приходилось крайне редко. Да и брать его с собой не люблю, для меня это лишняя морока. Но сегодня не тот день, чтобы раздумывать: хочу – не хочу. Если честно, был страх, не на прогулку же идем. Вспомнил давнее утро и трупы туркмен, потом обезображенное лицо Рюмина... Такое мог сотворить крайне жестокий или больной человек. Наверняка подобные чувства испытывал и Дорохов.
Дальнейшая диспозиция была такова: я остаюсь со своей опергруппой в боксе и там дожидаюсь Красавина. Дорохов закроет дверь и со своей группой рассредоточится вблизи боксов, но так, чтобы у Красавина ничто не вызвало подозрений. Не дай Бог, Сидоров что-то напортачит. В боксе должна быть абсолютная тишина: ни звона, ни кашля или чоха. Если приспичит – терпеть.
За день и вечер я кое-что узнал о Красавине. Отзывы о нем неплохие: хорошо учился, трудолюбив, много занимался спортом, с желанием пошел служить в армию, где отлично проявил себя. Его фотография была на Доске почета в венкомате. Так что же случилось с ним дальше? Почему обычный, нормальный человек превратился в убийцу, в страшного монстра? И причем за короткое время.
Да, много думал над тем, как проведем задержание и что скажу после Красавину. Конечно, есть уже отработанные слова-штампы, тут и выдумывать, в принципе, ничего не надо. Но мысли в голову все-таки лезут, вроде того: мол, я твой земляк и должен тебя арестовать. Чепуха какая-то!... Земляк... Позвольте вас арестовать...
Ребята уже стояли наготове по краям двери, а я чуть в стороне, чтобы не сразу броситься в глаза Красавину. И вот послышались приближающиеся к боксу шаги. Мягкие, осторожные, шаги молодого, сильного человека. Мы замерли. Красавин подошел к двери, поставил на землю чемодан и загремел ключами. Замков два: навесной и внутренний. Господи! Лишь бы не чихнуть, не кашлянуть или не загреметь чем-то!...
За гаражами вдруг залаяла собака, потом раздался кошачий визг. Красавин насторожился, прислушался, но, кажется, пронесло – вновь заработал ключами. Слышно было, как поворачивался ключ, потом вытаскивался навесной замок. Вот, наконец, щелкнул и внутренний замок, и дверь приоткрылась. Я держу палец на выключателе, быстрее бы он перешагнул порог...
И – дверь настежь, Красавин уверенно зашел в бокс. Я нажал на выключатель, оперативники схватили его за руки. Чемодан, который он держал, упал на пол. Как можно спокойнее, без нажима, я сказал:
– Красавин Петр, вы арестованы за совершение тяжких преступлений... – Ну а дальше, черт, ни к селу ни к городу: это, говорю я, твой земляк, майор милиции Максимов. Сказал и жду – крутанет ребят или не станет сопротивляться. А сам сжимаю в кармане пистолет. К открытой двери подскочил Дорохов со своей группой. Красавин не пошевелился. На его руках звонко щелкнули наручники.
Столько думал, столько готовился к задержанию, а все произошло столь быстро и неожиданно легко, что даже не верилось. Я так до конца и не осознал, не прочувствовал значимости свершившегося. Красавин, похоже, растерялся, опешил, он не ожидал, что вот так с ходу, быстро и четко, его арестуют... Сняв очки, он щурился, разглядывая нас. Подойдя ближе, я услышал:
– Ждал, знал что возьмете, но никогда не думал, что все будет так просто. – Сказал равнодушно и как-то обреченно. Потом попросил меня, чтобы об аресте не говорили матери и невесте: хотя бы пока не говорили. Я заметил, что это уже не имеет значения, так как слух об аресте до них все равно дойдет. Тогда он попросил не делать у матери обыск: сам расскажет все, что нас интересует. Я пообещал.
Простился с Дороховым. Сидорова решил на несколько дней оставить в Полянске: нужно было собрать на Красавина информацию. Вскоре на машинах мы уже мчались в сторону Каменогорска. В дежурную часть УВД послали сообщение, что работниками милиции в Полянске задержан особо опасный преступник Петр Красавин. При задержании преступник сопротивления не оказал.
XLI
А теперь домой, да побыстрее, чтобы своих увидеть и хоть немного поспать. День обещал быть нелегким: встречи, допросы, обыски. Красавин перед уходом попросил, чтобы я присутствовал на его допросах, иначе никому ничего не расскажет. Мрачно добавил, что ему терять нечего. Спеша домой, я вспомнил слова Валентина о том, что Красавин нес свою невесту на руках и целовал, будто предчувствуя разлуку. М-да-а, судьба у него дикая... Но сам виноват. Почему на людей так озлобился? А с виду обаятельный, ничего такого, что бы настораживало и отталкивало...
Возвращаясь из командировки, я словно заново осмысливаю, что значит для меня семья: мать, жена, дети. И опять находил для себя в этом что-то новое, небыкновенно важное и дорогое. Ведь так ждать и переживать за меня могут только самые родные люди. Как же я соскучился, скорее бы их увидеть! Позвонил. Интересно, кто откроет? Наташа, конечно. Слышу шаги и ее голос: "Кто там?"
– Свои, свои, – отвечаю радостно, а у самого голос дрожит и в груди разгорается костерок от предстоящей встречи. Открывается дверь и – о, Боже, какое же это блаженство смотреть в любящие глаза, обнимать ее, такую хрупкую, нежную и в то же время сильную, целовать в губы, слышать родной голос!...
– Приехал! Наконец-то! Я так тебя ждала! – В глазах слезы счастья и радости. Вышла мама, и тоже – "ах" и "ох". Но понемногу все успокоились. Дети спят. Их пока взрослые переживания не слишком волнуют.
Наташа сказала, что ванна готова и можно искупаться, пока есть горячая вода. Довольная мать ушла в детскую комнату. Слышу, как шепотом благодарит там Господа Бога.
– Потом поешь? – спросила Наташа.
– Можно и поесть, – отвечаю, раздеваясь.
– Спину потереть?
– Не знаю...
Я почему-то стесняюсь, чтобы жена в ванне за мной ухаживала! Что мама и дети подумают? Но все же соглашаюсь:
– Можно и спину потереть, смыть все дорожное.
– Купайся, я скоро зайду...
После ванны я и в самом деле, как вновь родился. Пью чай, жую бутерброды, рассказываю. Смотрим друг на друга, не насмотримся. Наташа довольна, что все самое страшное позади. Говорит, что вечером заходил Терехов и рассказал об аресте полковника Негоды и еще нескольких работников СИЗО. Да, думаю, это по престижу органов внутренних дел крепко ударит.
– Что еще сказал Алексей?
– Больше ничего. Да, он утром обещал зайти.
До утра совсем чуть-чуть, надо хоть капельку соснуть. Ложимся, но сон ни ко мне, ни Наташе не идет. Какое же блаженство быть дома, лежать с женой в чистой постели и ощущать, вдыхать аромат и покой домашнего уюта! Только вчера завидовал Дорохову. Лаская Наташу, я никак не мог насладиться своим счастьем. В то утро я, наверное, чем-то напоминал странника пустыни, добредшего до спасительного источника и ненасытно глотавшего живительную влагу, чтобы утолить наконец жажду. Надо же, сравнил себя со странником пустыни... Разве я странник? Глаза закрылись, и я уснул. Только уснул, как слышу Наташин голос:
– Де-ни-ис, вста-вай, Алексей пришел.
А вставать страшно не хочется. Сквозь полусон слышу, как Алексей говорит Наташе:
– Твой Денис – герой! Теперь и губернатор отстанет, а Сушков извиняться к нему прибежит. Скажет: прости, Денис Максимыч, несправедлив был я к тебе. О генерале уж не говорю, тот небось уже новую должность для него подбирает, да и вторую звездочку на погоны подбросит. Как думаешь, Наташ, зазнается Денис или нет? Я сомневаюсь. А дружить семьями будем?
– Будем-будем, – смеется жена. – Раздевайся и попей с нами чайку.
– Да нет, а то Денис подумает, подхалимничаю...
Я наконец встал и пошел умываться. Проходя мимо Алексея, шепнул:
– Кончай языком трепать – накажу!
– Слышь, Наташ, он меня уже наказывать собрался. Ты смотри, как быстро нос задрал, а что дальше-то будет?
Вот так и обменивались "любезностями", пока не позавтракали и не вышли на улицу. Это у нас с Алексеем своего рода словесная разминка перед рабочим днем. Не знаю кого как, а меня это успокаивает. Но только вышли из дома, Терехов сказал:
– А теперь доложи оперативную обстановку – трепология закончилась, началась обыденка.
– Да ничего, – говорю, – обошлось вполне нормально. Даже сопротивления не оказал. – И рассказал, как готовились и как брали Красавина.
– Значит, так и бухнул: твой земляк, майор милиции Максимов?... Не совсем обычно.
– Да, но представь себе, Красавин эти слова крепко запомнил и в СИЗО заявил, чтобы я обязательно был на допросах.
– Что еще просил?
– Обыск у матери не делать и ничего ей не говорить.
– Любопытно. Но он же должен понимать, что не все от тебя зависит.
– Я ему так и сказал. Однако просьбу его выполнил: обыск не сделали и сразу уехали в Каменогорск. Красавин обещал отплатить чистосердечным признанием.
– Это разумно, ему ведь терять уже нечего. Помнишь, как в детской игре "трын-пок-на замок"? Но с генералом обговори, а он пусть с прокурорскими чинами согласует. Лично я за то, что лучше получить от Красавина полную картину, чем самим собирать по крохам. Но спеши, иначе Гребенкин или кто еще приступит к допросам и как бы тут конфуза не случилось. Валентин-то где?
В Полянске остался подсобрать на Красавина кое-какую информацию.
– Ясно. А теперь ты послушай, что тут у нас творится. Значит, по Негоде. Этот гад, представь себе, клюнул, причем все прошло прямо как в цирке. Приняв пачку баксов, он ее небрежно бросил в ящик стола, сказав при этом: "А я думал, мне "джип" подогнали..."
"Джип" ему, видите ли, подай, а? Совсем обнаглел и даже уже не остерегался. Мол, моя вотчина, что хочу, то и ворочу. При обыске у Негоды изъяли немало золотых вещей и украшений, большую сумму в долларах. Изъяли и записную книжку, где он старательно учитывал все свои преступные доходы.
– Неужели открыто записывал, что получил и за какие услуги?!
– Вот именно, у него за все "виды услуг" была своя такса. Подобрал преданных ему начальника СИЗО и его заместителя, а у тех были свои "преданные": следователь спецпрокуратуры и судмедэксперт. Надо было, скажем, какое-то дело провернуть, начальник СИЗО обговаривал с Негодой, делал ему подношение, а дальше уже крутилось-вертелось, как им хотелось. Убили того же Сагунова – собрали отказной материал и подготовили постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Вот так и комар носа не подсунет. Кому захочется ради повторной судмедэкспертизы проводить эксгумацию? Но в этот раз провели. У Сагунова обнаружена черепно-мозговая травма и след от удавки, но не той, на которой он повесился.
– Выходит, что к убийству Сагунова причастен подсаженный в камеру Федор Кошкин.
– Вот именно, и сегодня его должны взять.
– Значит, теперь будет ясность и насчет смерти водителя Кузнецова.
– Несомненно, им тоже занимаются. Тут как быть могло: вначале напоили и грохнули, а потом утопили труп. Следователь же райотдела составил протокол опознания и собрал отказной материал. Но не будем опережать события. Хотя так делалось и кое-где делается.
– И где теперь Негода?
– Отправлен со своими подельниками в СИЗО, только в другую область.
– Мда-а, незавидная концовка карьеры полковника Негоды, прямо никуда негодная.
– Не жалей, он сам к этой концовке шел. Думал, все с рук сойдет, а оно вон как для него обернулось.
– Нисколько не сожалею. Я даже доволен, что наконец-то пошла такая раскрутка, – воскликнул я. – Но, но, но... С чего же мне сегодня начинать? Прямо разброд в мыслях. Подскажи, о мудрейший из мудрых!
– Как с чего? – хмыкнул Алексей. – Ясное дело, с генерала. Иди к нему и доложи об условиях Красавина. Постарайся убедить. Но побыстрее, понял?
– Убеждать-то в чем?
– Как в чем? Красавин хочет, чтобы ты его выслушал. Ему, видно, хочется кому-то все, что на душе скопилось, излить, а изливать есть что. Тебя же он выбрал в качестве священника, чего тут неясного. В общем, дуй к генералу...
Пока доехали до УВД, обо всем переговорили. Терехов пошел к себе, а я заскочил к Грузнову, а от него отправился к Махинову.
XLII
Каждая встреча с генералом – дело непростое, я бы даже сказал, щепетильное: служба, продвижение по ней любого сотрудника во многом зависит от него. Идя к Махинову, я волновался. Что скажет, о чем спросит, что обо мне подумает? В этот раз оснований для волнения вроде и не было. Но все же...
– Заходи-заходи, Максимов! Проходи к столу, – добродушно пригласил Махинов. Он степенно встал, вышел из-за стола, приветливо поздоровался и похлопал меня по плечу. Потом мы сели. Мне показалось, что в глазах генерала блеснули слезы, или, по крайней мере, глаза его чуточку повлажнели. Кто бы мог такое подумать?!
– Значит вернулся с честью и с победой? – улыбнулся Махинов. – Признаюсь, переживал за вас и волновался. Доволен, очень доволен отличным результатом. Ваш успех хоть как-то сгладил наши тут неприятности. Небось слышал про Негоду и других, теперь уже бывших "соратников"? Поз-зорр!! Такое пятно бросили на нас, что долго смывать придется!
Слушать хвалебные слова генерала в свой адрес было приятно и в то же время неудобно, будто я совершил что-то уж совсем героическое. Но ведь ничего такого не было, все прошло довольно буднично. Если откровенно, то больше готовились к задержанию Красавина и тогда действительно немало поволновались.
– Расскажи, расскажи, как все было, – продолжал в том же духе Махинов.
– Да собственно, и рассказывать-то нечего, – пожал плечами я. – С Дороховым и Сидоровым долго готовились, думали, просчитывали, а совершилось быстро и просто, совсем не как в кино.
– Так уж и просто? Вот это мне в тебе, Максимов, и нравится. Скромный ты человек, себя не выпячиваешь. Другой бы на твоем месте растрезвонил, что было и чего не было. Да ладно об этом. Хорошая подготовка, как я понял, не прошла даром. Где же вы его взяли?
– В гараже.
– У него был свой гараж?
– Нет, своего не было. В чужом.
– Значит, потребовалось узнать, где преступник поставил машину и там его ждать?
– Да, Дорохов выяснил насчет гаража. Потом, как положено, установили за квартирой наружное наблюдение, и это помогло. Красавин время отъезда внезапно изменил, но мы его уже ждали.
– Молодцы! Надо хорошо поощрить всех отличившихся в операции сотрудников. Внесите свои предложения. Так-так, может, ко мне какие вопросы?
– Есть, товарищ генерал, один вопрос. – Я с самого начала беседы ломал голову, как поудобней сказать Махинову про поставленные Красавиным условия, а тут он сам подтолкнул. В общем, изложил я просьбу арестованного и свое мнение при этом высказал. Генерал, как мне показалось, к услышанному отнесся весьма заинтересованно. Даже пример из своей давней служебной практики привел: он сам когда-то оказался в аналогичной ситуации. Короче, Махинов меня поддержал, заявив, что лишь бы от этого была польза.
– Чем сегодня заняться думаешь? – спросил, поглядев на стоявшие в углу часы.
– О-о, дел много! Но в первую очередь надо позвонить в Сибирск, а потом ехать в СИЗО к Красавину.
– В Сибирск не звони, сам генерала Бобкова обрадую,– заявил Махинов. – А вот насчет Красавина верно, надо не терять время и раскручивать, раскручивать, тут работы всем хватит. Нужно настроить его на откровенность, разговорить, пусть выскажется. Но ни в коем случае нельзя давить. С ним, как мне кажется, надо вести себя доверительно, иначе все испортим. Подожди у себя, я выясню, кто от прокуратуры поведет это дело. Да, а Терехов на месте? – спросил генерал, когда я уже уходил.
– Так точно. Мы вдвоем приехали.
– Передай, чтобы был на месте.
Спустившись, я зашел к Грузнову и вкратце передал содержание разговора с генералом. У начальника розыска люди, люди, прямо запарка. Я ушел, а к нему вошла оперативная группа – вечером будут брать Федора Кошкина. Еще за дверью услышал, как надрывался телефон. Это прямой для связи с генералом. Открыв дверь, схватил трубку.
– Так вот, Максимов, – услышал голос Махинова, – выходите с Тереховым на улицу, дождитесь там Епифанцева – и в СИЗО. Там твой "земляк" наотрез отказался давать показания Гребенкину. Потребовал организовать встречу с тобой. При встрече сошлись на наш разговор и мое согласие на его условия. Епифанцеву я уже сообщил. Задача ясна?
Схватив "дипломат", я поспешил к Терехову, а из головы не выходили слова генерала – "твой земляк". "Ничего себе землячка нажил", – подумал я.
XLIII
Даже толстые линзы очков не могли скрыть раздражения Гребенкина. Обычно уравновешенный и спокойный, он явно был рассержен, а увидев меня, с какой-то злой подковыркой воскликнул:
– Ну и землячок у тебя, прямо палец в рот не клади – откусит, ей-Богу, откусит! – Владилен Эммануилович недовольно подергал сухими плечами.
– А кому, извини, понравится чужой палец во рту? – попробовал отшутиться я, но Гребенкин будто не слышал.
– Как положено представился, привез с собой адвоката, разъяснил его право не свидетельствовать против себя и подбросил пару вопросов. Так он знаешь что сказанул? Адвоката мне, ему значит, кикакого не надо, он сам себе адвокат. Но хочет, чтобы выслушали целиком и полностью. Он, видите ли, хочет.... Я и сказал: "Тут я буду, Красавин, вопросы задавать". Тогда он вообще отказался со мной разговаривать. Этот, понимаете ли, убийца не захотел со мной... Мда-а, черт знает что получается...
– Спешить-то зачем было? Уж на худой конец мне можно бы позвонить, – напомнил я ему об элементарном служебном этикете, хотя сам знаю отдельных прокурорских работников, которых частенько зашкаливает: как преступление раскрывать, так давай-давай, все нервы повымотают, а когда дело закончено или на мази, то вроде и сами с усами. Нет, их роли не умоляю, но считаю, что и самим палку перегибать не следует. Меня, если честно, взвинтило, что со мной Гребенкин даже не посоветовался, а Красавина так даже мне в "землячки" приписал. И я с обидой сказал:
– А при чем тут "землячок"? С утра только и слышу: "землячок, землячок". Я что, в родстве с ним?
– Да не хотел обидеть, к слову пришлось, – убавил пыл Гребенкин.
– Давайте не будем ссориться, – вмешался Епифанцев. – Думаю, что Гребенкин не прав, Красавина следует внимательно выслушать. Где он? – спросил вновь назначенного исполняющего обязанности начальника следственного изолятора. Прежние начальник и его заместитель уже арестованы и отправлены в СИЗО соседней области.
– В камере.
– Все вместе пойдем или вначале Максимов с Красавиным потолкует, а? Чтобы его настроить?
– Вместе, вместе, – кивнул я. – Только позвольте мне первому высказаться, – и сообщил о вчерашнем разговоре с Красавиным, его условиях. На том и порешили.
Гребенкина с собой брать не стали, пошли в следственный кабинет. Вскоре туда привели Красавина. Он еле заметно кивнул мне, а на Епифанцева с Тереховым – ноль внимания. Ну и характер!
Я представил ему Епифанцева и Терехова, сказал, что мы пришли его выслушать. Еще раз подтвердил, что его условия приняты, одновременно напомнив, что и он должен помочь следствию, хотя у нас имеется немало убедительных доказательств совершения им тяжких преступлений. Дал понять, что также нас интересуют мотивы преступлений.
Поглядел на Красавина, потом на Епифанцева и Терехова. Мои коллеги кивком головы подтвердили, что сказано все так и они готовы слушать.
Красавин молчал. Мне показалось, что он-то хотел "исповедоваться" лично мне и никому кроме. Сидел и думал, как поступить. Тут уж мне пришлось вновь напомнить ему о том, что можно допускать при проведении следственных действий и оперативных мероприятий, чего нельзя, и кажется, убедил.
– ...Если б вы знали, – вздохнул наконец Красавин, – с каким настроением я вернулся в Полянск из армии. Мне казалось, что нет на земле человека счастливей меня... Выжил, понимаете, – выжил в чеченском аду, возвратился к матери живым и здоровым. И не сломался, как другие...
Знаете, я видел в Грозном плакаты со зловещим текстом: "Добро пожаловать в ад". И это не пустые слова, там настоящий ад, пекло, называйте как угодно. Если заинтересует, могу рассказать подробней. Нас, девятнадцатилетних пацанов, бросили туда как слепых котят. Лично видел (лучше бы не видеть), как боевики нашим ребятам перерезали горло, четвертовали, как некоторых кастрировали... Скажите, какая после этого у последних могла быть любовь к жизни?! Да, они ее там, в Чечне, оставили. Потому кастрированные пацаны и просили, умоляли их прикончить. Зачем им жить?...
Обхватив голову руками, Красавин застонал. Какое-то время он молчал, потом продолжил.
– Планы у меня были грандиозные. Я любил технику, мог добиться успехов в спорте. Но все пошло кувырком...
Рассказ пошел о его жизни после службы в армии. Мы Красавина не перебивали, вопросов пока никаких не задавали. Все, что он говорил, записывалось на пленку. Несколько раз ему, из-за головных болей, становилось плохо, и откровения прерывались, но потом вновь продолжались.
Чем больше мы слушали Красавина, тем яснее видели, как нелепо сложилась его жизнь после армии. В Чечне уцелел. А тут раз за разом его "опускали" все ниже и ниже. После травмы головы боли не проходили, лечение не помогало, а полоса жизненных неудач продолжалась. Нет, мы его не оправдывали, да и как можно оправдывать убийцу, действовавшего столь жестоким образом, но у каждого из нас не раз появлялось чувство понимания и сострадания. Ну почему именно так все закрутилось?! Почему не сложилась жизнь по-другому? Ведь ничем хорошим не радовали его детство и юношеские годы. Добивался всего своим трудом, настойчивостью. А теперь как рок какой-то свалился...
Наконец-то прояснилась цель его поездки в Сибирск. Да, Красавин отправился за подарком – машиной. Но он хотел еще и избавиться от всего того кошмара, что давил тяжким грузом на психику: уехать, забыться, прийти в себя. Но лишь только начинал вспоминать о постигших бедах, как в больную голову стекались черные мысли о мести... И мысли эти не давали покоя, он не мог от них избавиться ни днем, ни ночью. Рисовались всевозможные картины, он немного успокаивался, и – вновь и вновь видения мести...
На второй день, посоветовавшись, мы решили, что хоть откровенность Красавина дело хорошее, но пускать допрос на самотек нельзя. Разговор следует направлять в нужное русло. Я и задал ему свой первый вопрос: как это вдруг из Красавина он превратился в Гвоздева и при том удосужился в паспорте букву "Р" на "В" исправить?
– Вам и это известно?! – удивился он и начал рассказывать.
Когда ехал в Сибирск, то в вагоне познакомился с молодым, но основательно опустившимся мужчиной. Тот много пил и все время плакался на свою судьбу. История жизни бывшего предпринимателя оказалась банальной и одновременно печальной. Решив сделать бизнес, он все свои средства вложил в покупку пшеницы. Затем на выгодных условиях, но без предоплаты, продал пшеницу кавказцам. Торговал раньше с ними на рынке и вроде бы неплохо их знал. Но вскоре кавказцы заявили, что их с пшеницей "кинули". От долга не отказались, но и не отдавали, обещая вот-вот вернуть. Не раз ездил к ним, просил, умолял – бесполезно. Этот мужчина ехал к матери и утром сошел с поезда, забыв паспорт с билетом и листком бумаги, на котором был записан адрес тех кавказцев. Паспорт владельцу Красавин возвращать не стал, а в голове появились некоторые мысли...
– И какие, если не секрет? – спросил я.
– Ну-у, разные. Хотел помочь мужику, хотя сам толком не знал, как это сделать...
По словам Красавина, переоформление машины прошло без проблем – помог авторитет семьи генерала Дворкина, и майор милиции ради героя Чечни постарался. Вот тогда-то у Красавина и появилась до конца еще не осознанная мысль: а почему бы не оформить машину еще и на паспорт Гвоздева (буквы он исправил). Машина будет и его, и не его. Приехал вновь к майору, пожаловался на неожиданно возникшие семейные проблемы – мать заболела; посетовал, что покупатель куда-то отошел, и сработало: машину продал сам себе на паспорт Гвоздева. Майор на подтирку в паспорте внимания не обратил. Теперь надо было соображать, что дальше делать.
Мы не стали уточнять, что же начал Красавин делать? Зачем? Пусть сам расскажет. Магнитофон же записывал его откровения.
Жизнь на даче друга Красавину понравилась. Изредка его навещали родители жены Василия, привозили продукты, приглашали в гости. Стал понемногу отходить, забываться. Меньше болела голова, даже подумывал насчет какого-то своего бизнеса. Но нужны были деньги. Возвращаться в Каменогорск не хотелось, и он занялся извозом. В выходные дни не раз заезжал на авторынок. Вспоминал, как самого "кинули" при продаже машины. Ведь с этого и начались все беды. Нет, сейчас бы его вокруг пальца не обвели.
Приглядывался, расспрашивал о порядках, соображал. Узнал, что купля-продажа машин и тут без кавказцев не обходится. Назывались имена, которые могли в этом посодействовать, естественно, за услуги надо было платить. Были случаи, когда и продавцов машин и покупателей "кидали". Но об этом старались громко не говорить. Тут уж каждый сам гляди в оба и не ротозейничай.
И вдруг в голову пришла дерзкая мысль: а что если попробовать торгануть машиной? Подумал и загорелся. Нет, продавать ее он не хотел, это была с его стороны игра – он искал "кидал", чтобы потом с ними разобраться. С собой возил в сумке нож и топор. Первый день был безрезультатным, второй и третий – тоже. Покупатели находились, но это были "не те" покупатели. Красавин стал подумывать, что "тех" вообще в Сибирске нет. Однако наступил день, когда он дождался. Как же все это было знакомо, по сути, повторилась старая история...
Обхватив пятерней лоб, Красавин надолго замолчал. Голова, голова, что же ты так болишь!...
Да-да, подошли два кавказца в своих "аэродромных" фуражках. Роль покупателей они играли великолепно: машину облазили со всех сторон, подхваливали, деньги попросили пересчитать и даже предложили подвезти Красавина до дома: чего не сделаешь ради хорошего человека! Посадили впереди машины, один из кавказцев сел сзади. "Этот будет бить или душить", – подумал Красавин.
– И не побоялся, что грохнут? – удивился я.
– А как, если я сел к ним вполоборота, они у меня перед глазами. Сумка расстегнута, лежит на коленях, а в ней сами знаете что.
– Но ведь могли машину остановить, – хмыкнул Епифанцев.
– Они так и сделали, когда поняли, что по-другому не получится...
Иному вспоминать прошлое, что соль сыпать на рану. Смотря какое и у кого было это прошлое. Да, бывает, что лучше и не вспоминать, не бередить душу. У Красавина, в его долгом, не всегда последовательном рассказе, наступил именно тот момент, когда "лучше не вспоминать". Зачем пропускать через себя то, что, наоборот, хочется замуровать глубоко в тайниках души и никому никогда ни единого слова. Пусть останется там навсегда и вместе с ним умрет...
Да, но он же обещал майору-земляку открыть тайну? Эх, почему бы и не выплеснуть наружу всю душевную жуть, от которой просто наизнанку выворачивает! Ведь не был же таким – жизнь подвела к этой черте, заставив заняться подлым, гадким, нечеловеческим ремеслом. Но давал этим тварям шанс остаться в живых, а они этим шансом не воспользовались. Сколько еще они натворили бы бед, сколько человеческих судеб искалечили, испоганили?! В душе Красавина боролись два противоположных чувства: зла и добра, жестокости и человечности... Так рассказать или раз и навсегда отрезать, забыть? Зачем в душе ковыряться, и без этого голова трещит и сердце разрывается! Другой же голос подсказывал: расскажи, легче будет.
– ...Поверьте, – вздохнул Красавин – я не хотел их смерти. Это не оправдание, но честно – не хотел. Не хотел и свою силу показывать, наоборот, притворился ягненком. Пусть посоображают, думал. Дал шанс выжить. Не воспользовались.
Я вышел из машины с сумкой. В ней были деньги, топорик и большой кухонный нож. Отошли в сторону посадки, они потребовали. Один, что в машине сидел сзади меня, достал нож и велел вернуть их деньги. Не знаю, почему он начал с денег, ведь могли сразу прикончить. Я отдал пакет с деньгами, а руку опустил в сумку. Если что – в руке топор. Тот, что был с ножом, сказал: "Все, малый, ты не обижайся на нас", – и взмахнул ножом. Я отскочил в сторону, стал просить пощады...
"Нет, малый, тебя оставлять нельзя". – Оба бросились на меня, и вот тут-то я выхватил топорик. Они этого не ожидали. А дальше... Дальше было приблизительно так, как чеченский боевик убивал нашего пленного. У меня та картина всегда в глазах стоит... В общем я уже ничего не мог с собой поделать, и никакой жалости к ним не было. Жалость пришла после, когда, отъехав, закопал головы. Не оправдываюсь, да и к чему? Меня вдруг начал бить озноб, я плакал, метался, рвал на себе волосы, одежду. Мне было страшно! Истерика прошла не сразу. Я не смог вести машину, и пришлось загнать ее в посадку и там переночевать. Да, забыл: деньги, документы и всякую мелочевку из карманов убитых я забрал. Не хотел, чтобы их опознали.
Исполняющий обязанности начальника СИЗО шепнул Епифанцеву, что подследственному пора обедать, да и самим надо подкрепиться. Красавина увели, а мы пообедали в кафе, неподалеку от СИЗО. Обменивались мнениями и первое, о чем еще раз договорились, – не мешать Красавину высказаться. Пусть говорит, пока не выговорится, ведь не известно, как завтра себя поведет. После обеда Красавин держался увереннее и спокойнее. Рассказ продолжил сразу, как только привели. Начал с переживаний: страдал из-за содеянного или нет.