355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Силин » Убийца среди нас (СИ) » Текст книги (страница 4)
Убийца среди нас (СИ)
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 14:08

Текст книги "Убийца среди нас (СИ)"


Автор книги: Анатолий Силин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)

Сомнения рассеялись, как только Красавин на другой день зашел в гараж. Машин в нем не было, Парамошкин выкатил их на площадку. Зато почти полгаража было застелено спортивными матами, две ямы заложены досками, а все лишнее сдвинуто к стенам и разложено по стеллажам.

Обычно Григорий Иванович приходил в гараж в модных джинсовых брюках, светлой рубашке, а если было прохладно, то в легкой куртке. Переодевался в рабочую одежду и почти сразу принимался за дело. Но в этот раз на нем были знакомые шерстяные спортивные брюки и майка с динамовской эмблемой. Поздоровавшись, учитель спросил:

– Форму не забыл?

Красавин достал из сумки старенькое трико.

– Тогда быстренько переодевайся. – Сам, между тем, стал передвигать маты ближе к открытым воротам. Изредка бросал взгляды на Красавина, подмечая, что за время тренировок в секции тот явно окреп. "Ладно, – подумал про себя. – Пора учить мальчишку серьезно, и не вольной борьбе... Хваткий, легкий, настойчивый, у него получится..." Когда-то, еще в институте, Парамошкин увлекался, причем довольно успешно, карате (его даже в мастера спорта прочили), и не только карате. Однако жизнь сложилась по-другому. Парамошкин, сам не зная почему, чувствовал себя причастным к судьбе Красавина. Петр ему нравился: он умен, уважителен, точен, с лишними вопросами не лезет. Один раз, правда, когда умолял зачислить его в спортивную секцию, а он ему несправедливо отказал. Теперь-то Парамошкин понял причину той просьбы. Мысль обучить Петра приемам восточных единоборств пришла после того, когда увидел, как трое более сильных пацанов издевались над ним и как неумело мальчишка от них отбивался. Тогда-то и решил научить его куда более действенным приемам самозащиты и... нападения. Это парню в жизни может ох как пригодиться.

Надо было на какое-то время привезти из зала несколько матов, что он и сделал, да по-умному использовать появившиеся окошки свободного времени.

– Петя, – сказал он негромко, когда мальчик переоделся. Он с ним всегда разговаривал как с равным. – Я вот подумал, что было б не лишним обучить тебя некоторым приемам. Борьба боевая, интересная, когда-то сам ей увлекался.

– Но ведь я ее почти освоил, сами говорили! – удивился Красавин.

– Борьба бывает разной, – улыбнулся Парамошкин. – Ту, с которой я буду тебя знакомить сейчас, особая, как уже сказал – боевая. Используется она и для самозащиты, и для... Вот недавно тебя три охломона мутузили, а владей ты некоторыми приемами восточных единоборств, им бы от тебя крепко досталось.

– Козлобаеву и без этого досталось.

– Да не обижайся, знаю, что молодцом держался. Но ведь нападать могут и трое, и четверо, причем не слабаков и не робкого десятка. А если на их стороне еще и внезапность нападения? Как тогда выйти из положения? Приемы, которые ты должен освоить, как раз это и предусматривают. Вот смотри. Меня хотят побить двое. Один стоит сзади, другой – спереди. Теперь наблюдай за моими движениями. – Учитель прогнулся и сделал сильный выброс правой ногой в сторону воображаемого нападавшего сзади, потом быстро распрямился и резким взмахом руки нанес удар по "второму".

– Ну как? – спросил, заправляя выбившуюся из спортивных брюк, майку.

– Класс!.. – восторженно охнул Красавин. Он всегда восторгался своим учителем. Парамошкин все-все может, он не такой как другие. Но ведь так-то ему никогда не научиться. Тут хотя бы немного силы поднабраться и освоить самые элементарные приемы.

Парамошкин между тем показал ему еще несколько приемов. Закончив, сказал:

– Ты в шахматы играешь?

– Нет, у нас их никогда не было.

– Верю, что не было, но в школе-то есть? Просто скажи, что ты этим не увлекся. Я это к чему, в борьбе, которую будешь осваивать, надо как шахматисту уметь предугадывать поведение своего противника. И не просто предугадать, но и дать достойный отпор. Понимаешь?

Петр молчал. Он пока ничего толком не понимал, так много сразу свалилось. Учитель говорил больно мудрено. Как это – "предугадать"? На него, вообще-то, кроме Козлобаева да Гунькиных никто не нападал. А учитель все говорит и говорит, теперь уже о том, что надо научиться двигаться, причем бесшумно, как тень. Что это непросто, сложно, но исключительно важно.

– Что ж, начнем как раз с этого, – сказал он и встал. – Будь сосредоточен и уверен в себе. Без этого победы не добиться. – Петр, соглашаясь, кивал головой. Он поймет, обязательно поймет и все усвоит. Глаза Красавина выдавали его тревогу, и, заметив это, учитель похлопал его по плечу: – Не бойся, все будет нормально.

Взяв со стеллажа короткую, но толстую как скалка биту, дал ее Петру и не сказал – потребовал:

– Я иду на тебя, мы злейшие враги. Ты должен меня вот этой палкой ударить по голове, груди, плечам – как тебе удобно. – Та-ак, иду навстречу, подхожу... Бей! – крикнул он. Но Красавин никак не мог поднять биту на учителя, стоял и непонимающе моргал глазами.

– Я же сказал, что ты меня должен ударить, а я попробую отразить твой удар. Ты нападаешь. Ну? Действуй!

Петр наконец решился. Выбрав, как ему показалось, удобный момент, он размахнулся и только хотел, – нет, не сильно, слегка, – опустить биту на плечо учителя, как тот молниеносно отпрянул в сторону и ударом ноги выбил ее из рук мальчика. Не удержав равновесия, Красавин шлепнулся на мат, а бита со стуком покатилась в угол гаража.

– Нет, Петя, так не пойдет, – сказал учитель недовольно. – Ты меня жалеешь и думаешь: как же это – бить, и кого – меня! А надо действовать четко, быстро, опережая соперника. Только тогда что-то получится. Меня не жалей, считай, что я это не я. Запомни – нападавшие тебя щадить не станут. Давай повторим.

Учитель менял позицию: он стоял или быстро двигался, и, казалось, Красавина вообще не замечал, а был занят только своими мыслями. Петр волновался, вот он, в который уже раз, подкрадывается и готов нанести удар, но учитель, будто играючись, делает точное движение и снова выбивает биту.

– Бесполезно, – говорит Красавин упавшим голосом. – Вы такой сильный, куда уж мне...

– Да, сильный, ну и что? Главное – не допустить удара, вовремя его заметить и отразить. Сумеешь – спасен, нет – пеняй только на себя. Присмотрись к сторожевой собаке. Кажется, лежит себе и ничего не замечает. Но попробуй подкрадись к ней незаметно. Не выйдет. Она учует по шороху, по малейшему движению, по дыханию и даже взгляду.

Вообще-то Григорий Иванович не любил много говорить, но в этот раз слов не жалел.

Наконец вновь стал в стойку. Потребовал быть предельно внимательным и в точности запоминать все его действия...

Возвращаясь домой, Красавин думал про слова учителя о собачьей реакции. Решил проверить, так ли это на самом деле. Благо, недалеко от дома, рядом с мусоркой, уже второй год как прочно обосновался кривой и хромой на заднюю левую ногу, с обрубленным хвостом кобель по кличке Дымок. Людей он не трогал, но ни одной псины к своим владениям не подпускал. Дымок в любое время суток бодрствовал, оглядывая полуприкрытым глазом все, что происходило вокруг.

"Попробую", – решил Красавин и стал осторожно подбираться к разбитой кирпичной стене, за которой лежал Дымок. Оставалось сделать лишь несколько шагов, и Красавин уже думал над тем, как разочарует учителя, но Дымок неожиданно вскочил и с такой злостью залаял, что Петр чуть не дал деру. Благо, что Дымок вовремя опомнился и завилял куцым хвостом. Да-а, прав, выходит, учитель...

Для Петра наступили дни не просто тренировок и учебы, а настоящего самоистязания. Но привыкал. Сколько раз за время тренировок Парамошкин говорил ему: "Приготовься к нападению", – но как только Петр принимал стойку, учитель подходил своей кошачьей походкой, трогал его за плечо и внушал: "Не так, не пойдет, ну чего ты опять в комок сжался? Расслабься, постарайся не напрягаться". "Как же так? – думал Петр, – приготовиться к нападению или отражению атаки и не напрягаться?" А учитель вновь и вновь твердил: "Успокойся, доверься своему телу, расслабь мышцы". Иногда сам забывал, что только учит, тогда ударчики перепадали что надо. После, оправдываясь, Парамошкин говорил: "Ну совсем забыл, что ты зеленый! Прости, брат, больше так не буду". – И вновь повторял, что держать себя постоянно в напряжении нельзя, но и расслабляться надо знать, когда и как. Требовал зарубить на носу, что рассчитывать следует только на себя, только на свои силы и ловкость. И вновь – работа до седьмого пота.

Шли день за днем. Красавин отрабатывал приемы, он уже умел делать сальто, всевозможные выпады, подножки, броски через себя, передвигаться осторожно, тихо, будто тень. И все равно ясно было, что учитель поддается, и это злило. Но чем больше злился, тем уверенней и настойчивей работал на другой день. Хотел, чтобы его похвалили.

– Ну, вот это уже кое-что, – сказал наконец Григорий Иванович, улыбнувшись, когда Красавин закончил тренировку без обычных погрешностей.

Но почему у него улыбка иногда такая мрачная? Или это только кажется? Да нет, нет, учитель относится к нему хорошо, почти как к брату или даже сыну!..


XII



Гриша Парамошкин родился в семье сельских учителей. Родители поженились будучи еще студентами. По распределению их направили в сельскую школу.

Отец Гриши, Иван Фомич, спортивного телосложения мужчина, вел уроки физкультуры и труда. Мать, Клавдия Александровна, небольшого роста, всегда спокойная и малоразговорчивая, преподавала химию и биологию.

Дом Парамошкиных из трех небольших комнат и кухни стоял метрах в ста от школы. Рядом с домом – сарай, разделенный перегородкой на две части: в одной – вместительный погреб и деревянный ящик для угля, в другой – коза и куры. За школой начинался сад – гордость Парамошкиных. Это они вместе с учениками посадили и вырастили его. За садом – колхозное поле. Прямо перед домом – спортплощадка. Пришкольный участок и все строения огорожены невысоким штакетником.

Гриша был поздним, долгожданным ребенком, оттого родители в нем души не чаяли. Учеба давалась ему легко, физически был крепок, участвовал во всех спортивных соревнованиях, но больше был известен как капитан футбольной команды, занимавшей призовые места в соревнованиях школьных команд района. Спортивные успехи Гриши – несомненная заслуга отца, и Иван Фомич этим гордился.

Со временем родители стали все чаще задумываться о будущем сына. Куда поступать? Было два варианта: в сельскохозяйственный или педагогический институты. С тревогой замечали, что с годами тяга Гриши к учебе охладевала. Математику он вообще терпеть не мог, зато все больше увлекался спортом. Но именно это увлечение уже не устраивало родителей. Они не хотели в семье еще одного физкультурника.

Когда разговор заходил о том, где он намерен учиться, Гриша больше отмалчивался. А если с расспросами подпирали, то обещал подумать, ссылаясь на то, что время еще есть, что предстоит служба в армии. Как ни странно, но учительский сынок решил поступать в институт лишь после воинской службы. Вот так патриотично он был настроен. Вообще-то планов и задумок о жизни после армии у него было много, но о них он распространяться не любил, зная, что родителям тут не все понравится, а друзья так вообще на смех поднимут. Потому и помалкивал. В принципе, он уже давно определился. Жизнь в деревне его явно не устраивала. "Ну что хорошего видели предки?" – вопрошал сам себя. Вечные уроки и уроки, а после них торчат на огороде или на школьном участке. Зимой возня с углем, печкой и козой. И так из года в год. Зато как малые дети радовались всему, что вырастили своими руками и припасли на зиму. "Это – наше!" – любила повторять мать, угощая кого-нибудь из коллег наливочкой, грибками, вареньями разных рецептов, выставленными на стол в баночках-скляночках. У родителей свой, лубочный мирок. Они всем довольны, только бы Гриша с ними остался, – "тогда и умирать будет не страшно".

Нет, такая нудная жизнь ему не по нутру, он хотел быть у всех на виду. А почему и нет? Что в этом плохого? Пусть другие видят, восторгаются и завидуют. Эгоизм и высокое самомнение пришли с тех пор, как Гриша стал капитаном футбольной команды. И не Бог весть какими были спортивные достижения, но вот "прелесть славы" на себе сразу почувствовал. Это, оказывается, крепко греет душу и возвышает.

Своими сокровенными планами даже с родителями никогда не делился. Ну как он мог им сказать, что мечтает жить только в городе? И при этом иметь приличную квартиру, машину, гараж, дачу. Чтобы жена (да-да, думал и об этом) была не какая-нибудь серая мышь, а всем на загляденье. У Гриши не возникало сомнений в том, что все это, а возможно и больше, у него обязательно будет, что планы сбудутся. Он мечтал стать спортсменом и не каким-нибудь третьестепенным, а таким, с которым многие бы желали дружить, встречаться, а от девушек вообще отбоя не было бы. О нем, как о важной спортивной персоне будут говорить и писать, с ним будут советоваться крупные чиновники. Условия жизни только идеальные, да по-другому и быть не должно.

Время шло. Приятные грезы таяли, исчезали, на смену им приходила жизнь – такая, какой она была без прикрас: однообразная, скучная, в которой было не так уж много приятных для души моментов.

Через полгода экзамены на аттестат зрелости, а родители от него ничего путного о планах на будущее не услышали. Отец замыкался в себе, все чаще хмурился, а мать плакала.

Как-то в конце марта, под вечер, к Парамошкиным заехал председатель колхоза Семен Кузьмич Огнев. Когда-то он был примерным учеником Парамошкиных. Грише председатель нравился, и не только как болельщик их футбольной команды, но и тем, что во всем помогал. Скажем, отвезти, привезти или что другое, Семена Кузьмича упрашивать не надо, понимал с полуслова.

Огневу лет тридцать пять, он крепок и ладно скроен. Его внешность такова, что раз посмотришь и потом на всю жизнь запомнишь. Это был не просто рыжий, а огненно-рыжий человек, сплошь усеянный по лицу, шее, рукам конопушками, да такими яркими, будто он годами загорал под специальным ситом где-то на африканском солнцепеке. Фамилия председателя как нельзя точно подходила к его "огненной внешности".

Родители ушли в сад обрезать деревья, а Гриша готовился к урокам. Поздоровались. Огнев посмотрел на Гришу как всегда добродушно, будто спрашивая, чем бы его этаким одарить. Положив широкую в конопушках ладонь на плечо, сообщил:

– Надо кое о чем потолковать. – Расстегнув куртку, сел на стул. Какое-то время молчал. Гриша стоял рядом, не понимая, о чем хочет толковать с ним председатель.

– У меня к тебе, Григорий, мужской разговор, – сказал наконец Огнев и оценивающе посмотрел на него. – Начну сразу и без утаек, чтоб не было никаких домыслов. Твои родители волнуются, переживают, что без тебя доживать придется. Мне это понятно, сам когда-то в таком же положении находился. В общем, просили поговорить с тобой, а потому прошу ответить как на духу.

Что скажешь, если направим тебя от колхоза учиться на агронома? Безусловно, не сейчас, а после армии. Отслужишь, отучишься, а там как раз и наш колхозный агроном на пенсию собирается уходить. Обеспечим стипендией, отдельным жильем, если захочешь. Решай. Но учти, без обмана. Мне надо заранее смену агроному готовить. Сам должен понять: для председателя это вопрос далеко не простой.

"Ну и ну!" – подумал, надув губы, Гриша. Он-то полагал, что Огнев заехал просто поговорить с родителями – он и в гости с женой к ним не раз приходил: мол, может, помощь какая нужна? А тут то же самое, с чем родители покоя не дают. Как и что ответить? Было лестно, что Огнев сделал такое предложение не кому-нибудь, а ему, хотя бы и по просьбе родителей. Но кто их просил об этом? Чего вмешиваются? И как ответить, если жить в деревне не собирается? Не будет же посвящать председателя в свои планы. Услышит – засмеет, за дурачка примет. А зачем, собственно, говорить? Какая в том нужда? Впереди армия, а за это время многое может измениться. Ну что ж, придется малость покривить душой.

– Чего молчишь? Не ожидал? – подал голос председатель.

– По правде – да, как-то все это неожиданно... – Гриша невесело улыбнулся.

– Мне надо знать твой настрой в принципе и заранее. Понимаю, что застал врасплох, однако рано или поздно такой вопрос тебе решать придется. Так согласен на мое предложение или нет?

"Прижал, да еще как, – подумал Гриша. – Нет, а родители хороши! Знали о его приезде, все тут договорено, недаром шушукались, а потом срочно засобирались яблони обрезать. Хитрецы-мудрецы! Но этот ведь ждет ответа..."

– Если уж так надо, то можно, – выдавил тихо.

Огнев нахмурился:

– Давай безо всяких "если". При чем тут "если"? Говори прямо и конкретно, по-мужски. Не люблю, когда чего-то не договаривают. Зачем нам с тобой в прятки играть? Так что?

– Согласен, – ответил младший Парамошкин, в первый раз покривив душой, от чего лицо стало таким же красным, как и у председателя.

– Вот и хорошо. Другого, признаться, и не ожидал. Пойду родителей обрадую, а то совсем старики покой из-за тебя потеряли.

Об этом разговоре председатель попросил не трезвонить, но и не забывать.

XII


Ближе к вечеру к гаражу подъехал милицейский «уазик». Он вынырнул неожиданно из-за гаражей. Красавин работал в яме. Григорий Иванович, увидев остановившуюся машину и почувствовав неладное, вышел из ворот. К нему подошел молодой, рослый, в гражданской одежде человек, а с ним еще двое в милицейской форме. Тот, что был одет по-цивильному, спросил:

– Вы гражданин Парамошкин?

– Да, я учитель Парамошкин, а в чем, собственно, дело, молодой человек? – Учитель и сам не стар, но в разговоре с теми, кто моложе его, всегда добавлял "молодой человек". Это звучало снисходительно, вежливо, как бы подчеркивая разницу в возрасте и само положение Григория Ивановича, – учитель.

– Так вы или не вы? – недовольно переспросил приехавший.

– Я, а что дальше?

– А то, что у меня имеется санкция прокурора на проведение в вашем гараже обыска. – Он вытащил из внутреннего кармана пиджака удостоверение с листом бумаги и протянул Парамошкину. Учитель бумагу читать не стал и махнул рукой, что означало – обыскивайте, раз приехали. Красавин видел из ямы, как он побледнел и поджал губы. Так было, когда Григорий Иванович волновался. Из соседних гаражей, естественно, высыпали любопытные, ожидая дальнейшего развития событий. Один из милиционеров привел понятых, и обыск начался. Старший, показав на Петра, спросил у Парамошкина:

– Родственник, что ли? – Но тот был так расстроен происходящим, что промолчал, а милицейский чин вопросов больше не задавал.

Красавин вылез из ямы. Впервые вот так близко он столкнулся с милицией, и где – в гараже учителя! Петр болезненно воспринял приезд милиции, считая, что милиционеры Григория Ивановича незаслуженно унижают. Хотя знал, что Парамошкин приторговывает дефицитным товаром. Где покупает и что это за товар, тоже знал. В гараже он ничего никогда не держал. Место хранения, скорее всего, было на окраине Полянска. Если кто-то приходил или приезжал из покупателей, то Григорий Иванович заводил машину и уезжал. За несколько дней до этого он дважды отлучался и возвращался довольный – значит, сделки удачные. В тот раз, когда на Красавина напал Мишка с дружками, они с Парамошкиным ездили на торговую базу, но покупка не состоялась. Как-то Парамошкин сказал Красавину, что очень хотел бы построить в Полянске дом и что годика через два должен на это дело подсобрать деньжат. Пожаловался, что жить на частных квартирах осточертело.

А обыск шел полным ходом. В гараже все было сдвинуто и перевернуто вверх дном. Но как стражи порядка ни старались, того, что их интересовало, не нашли. К Парамошкину подошел старший. Красавин слышал, как он сказал:

– Закрывайте гараж, проедете с нами.

– Это на каком основании?

– Не задавайте лишних вопросов, основания имеются. – И тут же достал из бокового кармана заранее приготовленный протокол задержания.

Запирая гараж, Парамошкин попросил Петра передать жене, чтобы не беспокоилась. В гараж велел до его возвращения не приходить.

Слух о том, что Парамошкина забрала милиция, распространился по райцентру необычайно быстро. Что только при этом не додумывалось! Одни говорили, что он занимался воровством и втягивал в это детей. – "А еще учитель!.." Другие, что Парамошкин уже привлекался к уголовной ответственности и теперь ему влепят. В общем, домыслов было немало. И в школе тоже разговоров хоть отбавляй. Учителя знали, что Красавин ремонтировал с Парамошкиным машины, но с расспросами не приставали. Братья Гунькины и Мишка Козлобаев ухмылялись, однако при всех на рожон не лезли: Петр теперь и сдачи мог дать.

Да, вражда с Красавиным у Мишки давняя. Один случай на зимних соревнованиях по лыжам чего стоил. Это когда Петр обошел его и занял первое место. Раньше всегда он, Козлобаев, побеждал, а в этот раз даже хитрость не помогла, уж лучше бы не хитрил. На последнем заходе Козлобаев, отставший от Красавина, срезал круг и оказался впереди. Но послушный ягненочек, этот недавний хлюпик, молчать не стал. С таким позором сняли с соревнований! Да разве только это? А случай с линейкой. Орал-то в этот раз не хлюпик, а он сам. Да, Красавин стал каким-то не в меру борзым. Так и не удалось его как положено отдубасить у гаражей, помешал Парамошкин. К тому же и выгнал их из автокружка. Козлобаев до этого хвастал, что Парамошкин с его отцом – "вась-вась", подумаешь, Красавин! Но отец, говорят, Мишке такую трепку задал, что тот долго на заднее место не мог присесть. Нет, за все это Красавина пора ставить на колени, пусть будет как прежде – шавкой. Гунькины помогут. Они гоняют на его мотоцикле больше, чем он сам. Можно и еще кое-чем приманить. К примеру, отдать бинокль, он ему все равно надоел.

И Красавин знал, что Мишка непременно ему отомстит. Никакого авторитета во всех стычках с Петром тот себе не заработал. Наоборот, над ним стали посмеиваться, особенно после драки у гаражей. Красавин не знал, что отец хоть и побил Мишку, но заодно и дал понять, чтобы при случае отвадил Красавина от учителя. Словом, чтобы тот ему больше в ремонте машин не помогал.. не знал Красавин и того, что никто другой как Мишкин отец написал на учителя анонимку, чтобы опозорить его на весь Полянск.

И в один из дней после того как Парамошкина увезли в милицию, в конце последней перемены, Козлобаев не утерпел. Когда Красавин выходил из туалета, стоявшего на краю спуска к речке, он и Гунькины окружили его. Долго-долго они такого случая поджидали. Троица вела себя задиристо. Перемена кончилась, и рядом никого, самый раз влепить Красавину. Втроем-то небось свалят и намнут бока.

– Так где твой Рожкин-Мошкин? Куда подевался? – загримасничал Козлобаев, вытягивая перед Красавиным и без того длинную шею. – Ах, в милицию забрали? Может, поплачем? Давайте, ребята, вместе поплачем по Рожкину-Мошкину!

Гунькины тоже выпендривались и толкались. Мишка схватил Красавина за воротник рубашки и с силой, так что отлетела верхняя пуговица, притянул к себе:

– Какой противный Петрушка! Эй, да он уже в штаны наложил!

– Га-га-га! – ржали довольные Гунькины.

Красавин оторвал Мишкину руку и, стараясь сдержаться, как можно спокойней проговорил:

– Трое на одного? Вот бы кто увидел – ей-Богу, со смеху помер бы!

– А тут кусты, понимаешь, кустики, и не видать.

– Отстаньте, хуже будет, – нахмурился Петр. Он помнил, как учил действовать в таких случаях Григорий Иванович. Учитель как будто предвидел, что это вскоре пригодится.

– Да еще грозит! – вдруг завопил Козлобаев. – У него память начисто отшибло! Забыл, как недавно гавкал! Щас, щас вспомнишь! Заставим!

Он бросился Красавину под ноги, а Гунькины с силой толкнули Петра на него. Но тот, недаром же столько занимался, сделав сальто, вмиг разметал нападавших. Гунькины опомниться не успели, как кубарем покатились вниз по склону, а Козлобаев, отлетевший от удара ногой в кусты сирени, хватал раскрытым ртом воздух и даже не пытался оттуда выбраться.

О случившемся Красавин никому не сказал, а драчуны, чтобы еще раз не опозориться, на время попритихли. Петр же переживал за Парамошкина и с надеждой ждал его возвращения.

XIV


Когда силы стали сдавать, а сердце пошаливать, Галина Семеновна устроилась уборщицей в райисполком. В этом у нее была своя выгода: хотелось решить квартирный вопрос, а где это проще сделать как не в райисполкоме? Рассчитывать на мужа не приходилось, он спивался и все чаще не приходил ночевать. Жить с двумя детьми на зарплату уборщицы было невыносимо тяжко. Красавина экономила рубли и копейки, но денег все равно не хватало. Приходилось перехватывать, потом при получке рассчитываться с долгами, а после вновь занимать.

Перед Новым годом от воспаления легких умер муж. Подкалымив, он напился с дружками до потери сознания и всю осеннюю ночь провалялся у заводского забора. А ночью ударили заморозки, он перемерз, заболел, а вскоре и скончался. Галина Семеновна поплакала, но не так по мужу, от которого никакой радости сроду она не видела, а больше о своей горькой женской доле. Как смогла помянула его на девять и сорок дней. Помогли с работы и соседи. А весной райисполком выделил ей однокомнатную отдельную квартиру. Хоть она была и в старом доме, но с барачной, где раньше жили, никакого сравнения.

Дочь уехала в город, и Галина Семеновна переключила все свое материнское внимание на сына. Плакала вместе с Петей, когда ему влетало от ребят, что постарше. Успокаивала, говорила, что как вырастет и станет сильным, уж отомстит своим обидчикам. Пете это нравилось. Что и как будет после этой мести с обидчиками, по ночам додумывал, фантазии у него хватало.

Обрадовалась, когда в школе появился учитель по физкультуре и труду – Парамошкин. Сын сразу привязался к нему, записался в автокружок. Повеселел. Галина Семеновна каждую неделю ходила в церковь и ставила свечку за здравие Григория, а потом молилась и благодарила Господа Бога. Когда Парамошкина забрали в милицию, сын места себе не находил, молчал, вздыхал, от еды отказывался, с матерью почти не разговаривал. Она тоже переживала, но старалась поддержать и успокоить сына.

– Ты, Петь, не давай волю нервам, придет он, никуда не денется, – говорила ему.

По утрам, для поднятия духа, сны рассказывала. Начинала обычно так:

– Уж такой сон, сынок, приснился – теперь ясней ясного: нонча к обеду как есть и заявится.

Но учитель не заявлялся.

День, о котором пойдет речь, тоже начался с рассказа матери о сне. И все у нее получалось так складно, что Парамошкин никак не мог после этого не придти. Мысли Петра сразу заработали. Где лучше с учителем встретиться: у гаража или там, где он снимает квартиру? А что если после уроков завернуть к гаражу? Придет, а он уже там. Вот здорово!

Как только уроки закончились, Красавин сразу пошел к гаражам. Мишки он теперь не опасался. Знал, что с Гунькиными у того не лады, а один напасть побоится. В который раз вспоминал по пути как учитель по-доброму ему помогал. Если что и не получалось, то никогда не кричал и не обижал. А без него все опостылело, даже учиться не хотелось. Петр шел, не оглядываясь. Пройдя длинную улицу, он свернул направо, пересек железнодорожное полотно, убегавшее в сторону сахарного завода, и вскоре вышел к гаражному кооперативу. Часть гаражей была построена раньше, а вот дальняя площадка, где находился и гараж Григория Ивановича, сплошь была завалена кирпичом, плитами, блоками и другими стройматериалами. Готовых гаражей на площадке было немного.

Красавин не мог даже подумать, что за ним, стараясь оставаться незамеченным, шел, постоянно озираясь по сторонам, Козлобаев.

В открытую с Петром он связываться не хотел, не раз обжигался. Решил бить из-за угла. Запомнив дорогу, по которой петлял Красавин, вскоре отстал и стал поджидать его возвращения. Петр дошел до гаража, расстроился, не увидев учителя, какое-то время покрутился у закрытых ворот и медленно побрел обратно.

Кругом было тихо и спокойно. Зато в выходные дни тут шума хоть отбавляй. Подумал, что завтра надо зайти к жене Парамошкина. Он у учителя дома был всего один раз, стеснялся.

Из-за угла недостроенной гаражной стены мелькнуло что-то недлинное, но упругое, и тут же из глаз посыпались искры, и он, вскрикнув от боли, упал рядом с плитами. Козлобаев ударил гибким металлическим прутом с гайкой на конце. Прут был обернут куском темной тряпки. Удар пришелся по касательной и не гайкой, да и больше по затылку и спине, но кожа на голове была рассечена. Упавшего Красавина Мишка бил пинками, пока тот не потерял сознание.

Проезжавший мимо водитель "Жигулей" выскочил из машины и бросился за убегавшим Козлобаевым. Но не догнал, тот юркнул за кучи кирпича. Вернувшись, достал бинт и стал перевязывать Петру голову. Мальчишка застонал.

– Слава Богу, жив, – сказал пожилой водитель. – Это кто ж тебя, малый, так отколошматил?

Петр не ответил. Открыв глаза, шепотом попросил отвезти домой.

Мать встретила плачем и причитаниями, но приставать с расспросами не стала. Знала, что сын когда надо сам расскажет. Бегать по соседям тоже не было резона – начнут пытать, что да почему. Пусть Петр сам разбирается.

Тело ныло, голова раскалывалась на части. Мать хотела отвести сына в больницу, но он отказался. Лежал на диване, уставившись в потолок, и воспроизводил в памяти случившееся. Внутри все кипело: догадывался, что это козлобаевские проделки. Это он для папаши, гад, постарался!.. Чем же ударил? И сколько же можно подкарауливать и бить из-за угла?! А вообще-то и сам хорош: успокоился, думал, что теперь Мишка побоится, а он как раз на это и рассчитывал. Ну, дождется, гад! На подлость – подлостью! Он знает, где это лучше сделать. Местечко тихое, безлюдное, кричи не кричи – никто не поможет.

Мать, как всегда, пыталась поддержать. Смысл поддержки один и тот же: "Господь бандюгу накажет, ему все наперед зачтется".

XV


Короткий осенний день незаметно сменили сумерки. Свет в комнате Красавины не включали. Петр лежал на диване с забинтованной головой. Два дня после случая у гаража в школу не ходил. В коридоре раздался звонок. Мать встала и включила свет. Петр подумал, что пришел кто-то из соседей, а может быть, из школы. Там уже знали о случившемся и сочувствовали. Но как только услышал знакомый и такой родной голос, сразу понял – это он! Несмотря на боль, поднялся с дивана и вышел в коридор... Да, это был Григорий Иванович, его учитель! Наконец-то! Глаза Петра наполнились слезами, скорее от радости, чем от боли. Передав матери коробку конфет, Парамошкин снимал с себя плащ. Он все такой же: сильный, красивый, только, может, чуть-чуть бледнее обычного. Увидев Петра с забинтованной головой, нахмурился:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю