Текст книги "Убийца среди нас (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

Говорят, что он ими давил на психику подследственных при допросах. Григорий в это и верил, и не верил – мало ли что могут наболтать.

А вот то, что клика Соломкину подходила – однозначно. Да, Парамошкин в свое время погорячился и наговорил ему глупостей, выгнал с базы. А все из-за Гнидкина. Теперь же Соломкин мстит и угрозу свою выполняет.

Черт, неужели же Гнидкин будет и дальше подличать, а его, Парамошкина, Крендель засадит в колонию?

Григорий поднялся, подошел к крану и стал умываться. Надо бы пробежаться к проруби, но нет настроения. Освежая голову и лицо холодной водой, ругал себя. Это уже вошло в привычку. В который раз называл себя безмозглым тупицей, который вечно спешит и допускает ляпы. Поставив на плитку чайник, подошел к окну. На улице морозно, молодые деревья в густом инее. Было еще сумрачно, рассвет просачивался медленно и неохотно, но день уже начался. По-хозяйски расставив передние лапы, посреди дороги сидела рыжая собака. Она приблудная и появилась совсем недавно. "Рыжуха", как ее прозвали, вертела вдоль дороги головой, дожидаясь, что кто-то из прохожих чем-нибудь подкормит. Рядом на дереве, осыпая иней, перепрыгивали с ветки на ветку и без умолку стрекотали две сороки. Им от Рыжухи перепадали крохи еды. Григорий подумал, что все хотят есть: люди, собаки, сороки... Да получше, пожирнее. А вот работать – не каждый. Вновь шевельнулась мысль, что если посадят, может потерять многое из того, что с таким трудом нажито. Нет-нет, этого не должно случиться, тут же успокаивал сам себя. Веня, Рюмин, Шлыков... особенно Веня, не оставят в беде.

С включенными габаритами промчалась по дороге машина. Зайдясь громким лаем, Рыжуха – хвост трубой, рванула вслед за ней, но тут же вернулась и села на прежнее место. Зевнув (спал мало и не выспался), Григорий пошел пить чай. Ирина спит. Она еще вчера предупредила Рюмина, что с утра задержится. Разве мог тот ей отказать? Вскоре Григорий поехал в офис.

А Соломкин перед Новым годом Парамошкина все-таки вызвал. Сидя в длинном, с множеством дверей коридоре УВД, Григорий в который раз прокручивал в уставших мозгах как лучше вести себя. С Ириной решили, что на рожон лезть нечего, к хорошему это не приведет. Да и Веня пока молчит, вдруг и тут сорвется. Открыв дверь и окинув Парамошкина беглым взглядом, Соломкин сказал:

– Заходите.

– Захожу, – почтительно ответил Григорий и встал со стула. И дальше разговор шел в том же духе.

– Садитесь.

– Сажусь.

– Слушайте внимательно, – Соломкин положил перед собой нетолстую папку с бумагами. На папке крупными буквами и цифрами было обозначено: "Дело" и его номер.

– Слушаю внимательно.

Отложив бумаги, Соломкин подозрительно посмотрел на посетителя.

– Вы со мной, Парамошкин, дурачка не валяйте, – помолчав, спросил: – А может, наконец-то, прозрели?

– Именно так, но без дурачков. Прозрел и понял, что хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Соломкин почесал лысоватый лоб, подумал и, вновь прищурившись, будто пытаясь угадать, шутит Григорий или нет, сказал:

– Вот-вот, мне кажется, сейчас вы абсолютно точно подметили свою незавидную роль: жаль, что поздно опомнились. Наверное, когда на меня орали, совсем не думали, что в скором времени будете сидеть здесь, в столь серьезном учреждении? Директор торговой базы, молодой и неглупый мужик, можно сказать "новый русский", а понятия никакого. Да разве так можно себя вести? Что ж, сам виноват, самому и расхлебывать.

Сказано было хоть без прежней злобы, но тоном победителя. Григорий молча слушал. В свои слова он вкладывал совсем другой смысл, полагая, что с помощью Вени он, а не Соломкин будет смеяться последним. Нет, он не дурак, сейчас ему об этом не скажет, но то, что именно он посмеется над Соломкиным последним, успокаивало.

Соломкин принял деловой вид. Началась игра нервов – что же конкретно его ожидает?

– Ревизия закончена, – сказал как о чем-то заурядном Соломкин. И сразу будто обухом по голове: – Для вас результаты плачевные. Об этом вы не хуже меня догадываетесь, хотя наверное на что-то рассчитывали. Мол, вдруг да пронесет. Нет, так не бывает, – с сожалением посмотрел на Парамошкина. Тот слушал, опустив голову, и не хотел встречаться глазами с Соломкиным. Эти глаза и весь он, прилизанный чистюля, у которого все так правильно и хорошо, но который может испоганить ему всю жизнь, противен.

– Так вот, – продолжал бэхээсэсник, – ревизия вскрыла на базе недостачу товара. По нашим меркам, немалую. А это уже кое-чем пахнет.

– Так получилось... стечение обстоятельств... Готов, если можно, внести деньги.

– Сейчас это уже бесполезно. В проверке крепко подсобила ваша тетрадочка. Надо же было такую свинью себе подложить! Вся ваша махинаторская деятельность в ней как на ладони. Да-а, с таким мне встречаться не приходилось: ну все напоказ. А это потому, – повысил голос Соломкин, – что как директор почувствовали себя абсолютно неуязвимым и безнаказанным, работали по принципу: что хочу, то и ворочу. Вот и наворочили.

Парамошкин кивал головой, а про себя думал: "Давай, давай, Крендель вонючий, радуйся, учи жить, сегодня твой верх. Но смотри, на пути не попадайся. Гнидкин тоже. Встретить бы вас в тихом местечке да припечатать..." Парамошкин знал, что мечты эти из области неосуществимых, но думал, грезил, а сам кисло улыбался и согласно кивал головой. Чтобы разжалобить Соломкина, упавшим голосом спросил:

– А может, как-то замнем? Заплачу, не обижу... – сказал и сам себе противен стал. Надо же так унизиться! Но с другой стороны, утопающий цепляется за соломинку. Ведь не кому-то, а ему придется срок мотать. А еще вдруг имущество конфискуют? Что станет с Ириной? Спутается с Рюминым, тот к ней обязательно подкатится, а Надя его, Григория, позабудет... И зачем тогда жить? Заметил, что после просьбы глаза Соломкина вспыхнули каким-то торжествующим самодовольным блеском. Наступило молчание. Как хотел бы Парамошкин знать, о чем в это время думал Соломкин! Он еще надеялся, что тот смилостивится. Робко добавил:

– Суд, насколько понимаю, будет принимать решение с вашей подачи, верно?

– Верно. Но не только с моей. Ревизию проводила комиссия, с материалами ее работы вы ознакомились. Так что никакой уж "особой" моей подачи не будет.

– Об одном прошу: еще разок посмотрите, и не слишком... накаляйте...

– Зря просите, – Соломкин так посмотрел на Парамошкина, что тот понял всю бессмысленность дальнейших уговоров. А мучитель недовольно покряхтел, достал сигарету и закурил.

– Но вижу, Григорий Иванович, вы осознали тяжесть своего положения. И в самом деле гадко. Чего хорошего, если светит тюрьма? Да-да, зачем нам с вами в прятки играть? Вещи надо называть своими именами – тюрьма есть тюрьма. Хотя, конечно, последнее слово за судом. Сочувствую, но на ваше предложение дать согласие не могу. Был сигнал, проверка шла коллективно, все подтвердилось. Теперь, выходит, мне надо дать задний ход, просить пойти вам навстречу следователя? Зачем же мне рисковать? Зачем ставить себя под удар? Рисковать работой, своим именем, положением, благополучием семьи? Не-ет! Хотя можете письменно изложить свои мысли на имя руководства УВД: мол, осознал, прочувствовал. Вдруг примут во внимание.

Как ни был Парамошкин удручен, но заметил, что Соломкину его боль доставляет удовольствие. Нет, он нисколько не сочувствовал, он злорадствовал, издевался, старался уколоть побольнее. А внешне вроде заботлив, что-то советует. Видя, что Парамошкин совсем сник, Соломкин добавил:

– Плохо. Что раньше в спекуляции засветились. Правда, легко отделались, но все равно это не в вашу пользу. Надо было бы выводы сделать.

"И до этого докопался, – подумал Григорий. – Все выведал, подлюка! Нет, такой не пощадит. "Сигнал" ему поступил! Видите ли, поручили проверить стряпню друга Гнидкина. "Крендель" с "Гнидой"! Два сапога пара!.." – Григорий мысленно грозил, проклинал, строил планы мести, а в душе – мерзопакостно. Соломкин же сказал:

– Вообще-то я планировал взять вас под стражу сегодня же. Есть все основания. Но за вас просили, ручались, да и вы вроде бы все осознали. Потому и продолжайте пока сидеть на подписке о невыезде. Все ясно? Или пояснить?

– Зачем же, – ответил Парамошкин. – Мне ясно, а вам спасибо за доверие и понимание...

Григорий говорил, а сам думал, что теперь без помощи Вени ему не выкрутиться. Только он может помочь. Но кто же звонил Соломкину или его начальству? Кто за него просил? Скорее всего, Шлыков – будущий мэр города.

XXXIV

Через день – Новый год. Раньше, когда и с деньжатами было туговато, Григорий с Ириной готовились к нему легко и радостно. Строились самые разные планы – и никакого упадничества. Теперь же для Парамошкиных Новый год стал раздражителем. Чего хорошего, если впереди одно расстройство? Какое веселье? Мрачной непроходимой стеной все наглухо перекрыло уголовное дело и предстоящий суд. Оттого-то нет радости и давит, давит со всех сторон дичайшая тоска.

На улице темень, в доме будто покойник. Григорий в постоянном волнении. Лишь малость забывался на работе, хотя и там ощущал неприязнь к себе, чего раньше не замечал в отношениях с Рюминым и, особенно, с Надей. Нет, Надя его не отталкивала, да и по работе не возникало никаких проблем, но он-то не слепой, видит, что появилась трещина. Может, кажется? Нет, что-то все-таки есть, он это чувствует, только причину никак понять не может... Эх, дурак он да и только! С Ириной ему хорошо сейчас как никогда, а он думает о Наде. Надо бы хоть на время выбросить ее из головы, а не получается.

Мысли копошатся, мечутся и не находят ответов на, казалось бы, простые вопросы. Что, к примеру, будет с его долей в фирме "Надежда", если посадят? Надо ли ее заранее переоформить на жену? Может, еще обойдется? А если нет? Перенесет ли мать?..

Все, все упиралось в Соломкина. Он – главная язва. Как же Григорий его ненавидит! И Гнидкина тоже. Это из-за них в семью пришла беда. Злоба не утихла, наоборот, все больше и больше разгоралась. Он ее пока сдерживает, не выплескивает...

Стукнула входная дверь. Бабка Фрося понесла Рыжухе остатки ужина. Собаку подкармливает не только она, но и соседи, даже место для ночлега ей сбоку сарая определили. Рыжуха лает с утра до вечера.

В декабре темнеет рано. Парамошкины уезжают на работу затемно и возвращаются при зажженных фонарях вдоль всей набережной. День короток, зато вечер и ночь стали невмоготу длинны. Григорий с Ириной обо всем успевают переговорить. Уж лучше так, чем молчать и думать, думать. Нежданно возникшие проблемы сблизили Парамошкиных, они стали лучше понимать друг друга. Раньше Григорий слышал, а теперь и сам убедился в том, что при общей беде появляется страсть и ненасытность в любви: будто люди боятся все это потерять. Любовь на какое-то время гнала прочь волнения и тревоги, успокаивала.

В этот вечер спать не ложились долго. Обсуждали разные новости, смотрели телевизор, хотя в голову ничего не лезло. На улице залаяла Рыжуха. Обычно она брехала на каждую проезжавшую машину, но в этот раз собаку потревожил явно человек. Лай Рыжухи становился все напористей и злее, и вскоре послышался сильный стук в калитку.

Сердце у Григория екнуло – неужели пришли?.. Он боялся, что могут взять под стражу до суда, какая вера Соломкину? Из кухни выглянула Ирина, в ее глазах – волнение и страх. Григорий встал с кресла и пошел открывать.

Он шел к калитке и думал: "Кого принесла нелегкая?" Ждал плохого. Издали, в слабом отсвете фонаря, увидел военного в камуфляжной форме. Мелькнула мысль, что пришел посыльный – предупредить. Военный между тем подал голос:

– Это вы, Григорий Иванович?

– Я, кто же еще, – буркнул Парамошкин сердито. Открыл калитку.

– Не узнаете? – спросил военный.

Парамошкин прищурился: знакомый голос и лицо знакомое...

– Я – Петр Красавин. Неужели не узнали, Григорий Иванович!

– Красавин? Петька, ты?! А ну-ка, ну-ка повернись к свету! Точно, ты и есть! Здорово! Заходи, заходи, родной!.. – обнялись, расцеловались. Григорий поворачивал Красавина туда-сюда, разглядывал, восторгался. – Ирина! – крикнул громко и радостно. – Ты смотри, кто к нам пришел! – прикрыв калитку, потащил Красавина в дом. Ирина уже вышла на веранду. По голосу мужу она поняла, что беда пока миновала.

– Смотри, кого Бог нам послал! Узнаешь? Это же Петя, Красавин!

Теперь и Ирина при свете разглядела гостя и по-женски стала расхваливать.

– Господи! А возмужал-то как! Встретила бы на улице – не узнала.

Вышла и бабушка Фрося. Она уже легла спать, но шумели так громко, что разбудили старушку.

– Какой солдатик красивый, – улыбнулась она. – Ваш, что ли, знакомый?

– Как брат родной, – радостно пояснил Григорий и тут же скомандовал: – Женщины, быстренько готовьте по такому случаю ужин. Сами знаете какой!

Парамошкин и сам не ожидал, что его так обрадует встреча с Красавиным. Когда-то он помогал этому парню в трудное время, иногда вспоминал о нем, даже собирался навестить мать Петра, но все как-то не получалось. Теперь же он сам рассчитывал на помощь Красавина. В чем будет заключаться эта помощь, толком и не знал, но был уверен, что Петр ему предан и выполнит любую просьбу. А в последнее время Григорий чувствовал себя одиноким и нуждался в дружеской поддержке.

Пока женщины хлопотали на кухне, мужчины разговаривали. А поговорить было о чем.

– Как же ты меня разыскал? – удивился Григорий.

– О-о. Это было непросто. Но я служил в разведке, и не где-нибудь, а в Чечне, так что чутье разведчика помогло. А если серьезно, то очень хотел вас увидеть, Григорий Иванович. Мне так вас всегда не хватало.

– Спасибо, брат... Скажи, а... на базе был?

– Был и на базе, там мне адрес ваш дали.

– Выходит, все знаешь?

– Не все, но вполне достаточно, чтобы иметь представление. Видел издали вашего зама, паренек один показал. Важный, как пузырь. Подходить я к нему не стал.

– Он-то и подложил свинью, – зло процедил Парамошкин. – Но об этом потом. Помолчав, спросил: – Значит, в Чечне повоевать пришлось?

– Было дело. Даже медалью "За отвагу" награжден, – похвастался Красавин.

– Вон как! И за какой подвиг, если не секрет?

– Какой тут секрет, раненого командира из-под обстрела на себе вынес. А он – сынок крупного военачальника, вот и наградили. Могли даже и орденом, но я медаль такую захотел.

– Тяжело было?

– Кому как, а мне, к примеру, ваши тренировки помогли. Помните, как учили? А вообще-то все это не для слабонервных. Можно сказать, в рубашке родился.

– Слава Богу, что жив остался. Столько ребят полегло, кошмар! А где остановился?

– У сестры. Она в пригороде с родителями мужа живет.

– Отлично! Но давай договоримся, что сегодня от нас никуда. Идет?

За столом сидели втроем. Бабушка Фрося помогла Ирине, порасспрашивала Петра о матери и ушла спать.

Красавин устал, проголодался, и его радовало все: гостеприимство хозяев, домашняя обстановка, роскошный ужин. Любимый учитель и его жена встретили удивительно тепло. Такой встречи Красавин не ожидал. Хозяйка так к нему внимательна, так мило улыбается и все расспрашивает, расспрашивает: то о службе в Чечне, то о доме и матери, даже поинтересовалась, есть ли у него девушка.

Красавин разговорился. Он впервые в гостях у учителя, столько раз об этом думал, представлял, а получилось даже лучше, чем в мечтах. Жаль, что не может ему помочь, однако и мысли не допускает, что Парамошкина посадят. Уж кто-кто, а Григорий Иванович сумеет вывернуться. Петр пил сдержанно, хотя хозяева упрашивали и даже обижались, что выпивает не по полной. Все равно соблюдал меру, заметив, что это и Парамошкиным понравилось. Ирина включила музыку, спокойную, убаюкивающую, и пригласила Красавина на танец.

– В сапогах-то могу и ноги отдавить, – предупредил, сам не зная почему, ведь танцевал неплохо. Удивительно легко вела его в танце хозяйка, а в конце даже похвалила за умение.

После танца Парамошкин пригласил Красавина посмотреть машину. Вышли во двор, включили свет. Машина стояла припорошенная снегом.

– Кла-асс! – воскликнул Петр при виде иномарки. Он обошел вокруг нее, постучал пальцами по капоту. – У Козлобаевых такая же, только цвет другой, – сказал в порядке информации.

– Это у бывших "конкурентов"? – уточнил Парамошкин, хотя помнил, что других Козлобаевых в Полянске не было. – Мне кто-то говорил, что младший Козлобаев с мотоциклом в речку свалился и крепко разбился. Это верно?

– Было такое, – неохотно буркнул Петр. – Громыхнулся, но уже давно поправился. На днях я его на танцах встретил. Пришел в форме, с наградами, так он, гад, трепанул: зачем я эти побрякушки нацепил? Медаль "За отвагу" – побрякушка! Посмотрел бы я, как он в этом месиве себя вел. Зато на "Ауди" в клуб приезжает!..

Злость на Мишку Козлобаева у Красавина была в крови. Парамошкин это почувствовал и больше о Козлобаевых не расспрашивал. Красавин же, в свою очередь, не стал говорить учителю, что это он "замочил" своего обидчика. Зачем? Мишка схлопотал за все прошлые обиды, а если станет подличать, схлопочет еще.

– Слушай, Петр, – сменил тему Парамошкин. – А ружьишко, что я приносил в ящике, никуда не делось?

– А куда ему деться, лежит в кладовке.

– Ты при случае привези его, пусть теперь у сестры полежит. Чтобы, так сказать, под рукой находилось. Возможно, поохотимся.

– Привезу. Могу к вам, могу и к сестре.

– Нет, к ней. Да, вот что еще: как планируешь жить-работать?

– Если честно, то пока не думал. Жить-то у сестры, там места хватит. Может, поступлю учиться, но это к осени. А пока где-нибудь поработаю.

– Логично, – одобрил Парамошкин. – Насколько помню, с учебой у тебя было без проблем, – помолчав, достал пачку сигарет, закурил.

– Вы курите?! – удивился Красавин.

– Тут не только закуришь... Кури, если хочешь, – Парамошкин протянул сигареты.

– Нет-нет. В Чечне не курил, хотя там такое бывало!.. – Петр нахмурился, что совершенно не шло к его красивому лицу. Тут же, расслабившись, спросил: – Значит, одобряете? Спасибо, Григорий Иванович. Ваше слово для меня – закон. Уж извините, но от души, поверьте.

Парамошкин помолчал.

– Что бы я хотел, Петр, тебе предложить... Не навязывать, а в порядке дружеского расположения. Ты для меня и правда как брат. Так вот, а что если тебе открыть автомастерскую? Дело знакомое и прибыльное. Помещение на примете имеется, бокс вместительный, теплый, с хорошей ямой. Надо только все это оформить да объявления дать и помощников подобрать. Деньгами поначалу помогу – глядишь, через год и своей машиной обзаведешься. "Своей" – звучит?

Петр слушал и чуть не задыхался от волнения. Да мог ли он о таком помыслить? Это же его давняя мечта! Машина, своя машина!..

– О чем говорите, Григорий Иванович, – сказал дрожащим голосом. – Да я руками и ногами за! Не подведу. А вам буду благодарен по гроб жизни!..

– Ладно-ладно, – Парамошкин похлопал Петра по плечу. – Мы с тобой об этом на днях подробно поговорим. Все было бы без проблем, если б не мой каверзный вопрос. Завис над головой как дамоклов меч. – Парамошкин вздохнул и опять закурил.

– Если б я мог чем-то помочь, – расстроился Красавин, – все бы сделал. – Парню так хотелось помочь учителю, но как и чем?

Парамошкин загасил сигарету о снег.

– А между прочим, у меня есть одна неплохая идейка. Только сам не знаю, нужно ли это делать или нет? Хотя, в принципе, можно и попробовать.

– Что за идейка? Григорий Иванович, говорите. Если в моих силах – сделаю.

Парамошкин давно хотел отомстить Гнидкину, но все тянул и боялся: вдруг да органы раскрутят. А что если попросить провернуть это Красавина? Силен, владеет приемами, в Чечне всего нагляделся. Убивать Гнидкина не стоит, а вот проучить следует. Заодно и предупредить, чтобы заявление из БХСС забрал. Как он это сделает – его проблема. Вновь засомневался – стоит ли связываться, но Красавин был настойчив.

И Парамошкин дал Петру адрес Гнидкина, приблизительное время, когда тот возвращался с работы. Его просьба была лишь в одном – не переборщить и не попасться.

– Да не волнуйтесь, – успокоил Петр. – Все будет как в разведке: переоденусь, возьму маску, изменю голос. Если сорвется, заеду и объяснюсь. Но не думаю, что сорвется. А потом на какое-то время уеду к мамаше в Полянск. Вернусь после Нового года.

– Ко мне заходить лучше поздно вечером, – попросил Парамошкин. Он по-прежнему трусил и уже ругал себя за то, что втянул Красавина в это дурацкое дело. Но пора и в дом, к столу, Ирина уже в окно выглядывает.

XXXV

Последний предновогодний день. Суета несусветная. Фирма «Надежда» открывает десять новых киосков. Планировали пятнадцать – не получилось: впереди новогодние праздники и нужно много товара. Еще вчера Рюмин на двух машинах укатил в Москву, вот-вот должен вернуться. Григорий занят местными проблемами. Если б не уголовное дело, в Москву поехал бы он, а не Рюмин. За день так намотался, что о старшем опере БХСС Соломкине и не вспомнил. О Красавине – да, мысль не раз мелькала. Сделает ли Петр то, о чем он просил? И что будет дальше?

О фирме "Надежда" в Каменогорске заговорили, часто с завистью. Надя как-то сказала Григорию, какие деньги поступают с торгового оборота, так он ахнул. Вовремя развернулись; скоро, как это бывает с удачливыми рыбаками, их плотно обступят со всех сторон. У налоговой службы сейчас не сорвешься, а что будет дальше? Сколько появится конкурентов? Нечнет донимать рэкет, и не только рэкет. Сейчас Рюмин почти всю выручку направляет на закупку товара и на открытие новых торговых точек.

Жизнь соучредителей фирмы идет по принципу – не упустить момент и побольше урвать денег. Григорий воспринимал это с какой-то внутренней опаской. Он боялся, что все может плохо закончиться. Недавно вот тоже хотел на базе побольше урвать, да не получилось и теперь локти кусает. Ну и жизнь пошла! Вроде бы и с Ириной стало ему лучше, а на душе неспокойно и во всем неуверенность.

Вечером в офисе намечен праздничный сбор, Новый год будут встречать в узком кругу. Должен зайти Шлыков, возможно, заглянет Веня. Григорий представил, как Надя с Ириной наводят в офисе марафет. Им надо елку нарядить, гирлянды и всякую мишуру развесить, закупить еды, спиртного. Рюмин распорядился на угощение не скупиться.

...Рюмин, Рюмин, всюду и везде Рюмин! Жена с Надей не дружат, просто общаются. Ирина вряд ли догадывается о его интимной связи с Надей. Идти на вечер не хотелось: посидели бы с Ириной дома – и в постель, тем более, что завтра все равно работать, даже больше, чем в обычные дни. Но Рюмин отговорок не принял. Он теперь строг.

А не отделиться ли? Сейчас это делается сплошь и рядом: соучредители фирм расходятся, хотят быть самостоятельными и не от кого не зависимыми. Но в одиночку выживают далеко не все. Нет, без Рюмина ему пока нельзя. С ним трудно, но и... легко. Сколотить за столь короткое время такое богатство мог только Рюмин. Он знает, как это сделать. И в себе уверен, не мечется, как другие.

Возвращаясь в офис, Григорий вновь вспомнил о Красавине. Проучил ли он Гнидкина? Можно позвонить на базу, той же бухгалтерше, поздравить с Новым годом, уж она-то бы сказала. Но вдруг насторожится, что-то заподозрит...

Рюмин еще не приехал и пока не звонил. Стол заставлен тарелками с едой и бутылками. Женщины переоделись и сидели без дела. Неужели что в дороге случилось? Если б задержался в Москве – позвонил бы. Значит, в дороге.

После открытия городской елки в офис заглянул Шлыков. Он продрог и рад был "согреться". Узнав, что Рюмин не приехал, успокоил:

– Да бросьте переживать, с таким как Рюмин ничего не случится. – Стал протирать запотевшие линзы. И от угощения не отказался: вместе выпили и закусили. Шлыкову наливали побольше, и вскоре, поблескивая окулярами, тот уже весело смеялся и подшучивал над женщинами.

– Какие вы тут тепленькие и очаровательные, прямо уходить не хочется!

– Так оставайтесь, Григорий Анатольевич. И нам, и вам будет хорошо.

– Рад бы, красавицы, да гостей жду.

Уходя, обещал позвонить попозже, а Григория пожурил, что мрачен и не веселит дам. И опять сели ждать Рюмина. Что же с ним случилось? Все чаще посматривали на часы: пора бы. Когда уже потеряли всякую надежду, дверь открылась и вошел долгожданный "командор". Еще из коридора громко заявил:

– Если б вы знали, как я проголодался! – быстро разделся, помыл руки. Держался бодро, с дамами как всегда галантен – поцеловал им ручки и сразу попросил всех к столу.

– Потом, потом расскажу, – отмахнулся от расспросов. – Поверьте, с утра во рту ни крошки. Да и пора старый год проводить, он был для нас не такой уж плохой.

Быстро наполнили бокалы и выпили за уходящий год. Ждали, что Рюмин, как всегда, речь толкнет, а он впервые обошелся без своего коронного выступления. Видно, и в самом деле живот к спине присох. Об одном лишь спросил: заходили ли Шлыков и Скоркин.

После первого бокала выпили еще, теперь за соучредителей фирмы "Надежда". Ну как за себя не выпить? После чего Рюмин основательно принялся за еду, и ему не мешали. Сам потом обо всем расспросит и сообщит.

Наконец, отложив вилку, Рюмин сказал:

– Загрузился я в Москве под завязку. Но такие были очереди! Вавилонское столпотворение, да и только!

– Под Новый год всегда ажиотаж, – кивнула Надя и стала подкладывать ему в тарелку еды: Рюмин любил, когда за ним женщины ухаживают.

– Денег с собой надо больше брать, – заметил он. – А у меня было в обрез: гаишники словно оборзели. Почти на каждом посту останавливали. Пришлось выкручиваться, – и Парамошкину: – Решай, да побыстрей, вопрос по "прикрытию" фирмы. Нужна "крыша", и понадежней. В дорогу тоже без охраны не рискуй. Хватит. Столько жутких случаев порассказали.

– Ну, начал, господин "командор"! – воскликнула Ирина. – Сразу – дела, дела... Можно хотя бы перед Новым годом обойтись без этого? Ведь голова трещит. Ждали, ждали – и дождались!

– Ирина, подожди. Еще один момент, и больше никаких агиток. Так что? – спросил Парамошкина. – Есть кто на примете для охраны?

– Найдется, с оплатой только решить.

– Милиция милицией, а самим тоже соображать надо, – заметил Рюмин. – А с оплатой решим, это не вопрос. Скупой, как говорят, платит дважды. И быстрее бы твоя уголовная канитель закончилась. Связал по рукам и ногам.

Григорий смолчал. Зачем портить предновогоднее настроение, тем более шеф настроен миролюбиво.

Женщины занялись сервировкой стола. Рюмин предложил покурить в коридоре.

Закурили. Прислонившись к стене, Рюмин ослабил на шее галстук и сделал несколько глубоких затяжек.

– Наверно, считаешь, что я грубый и бездушный, что ничего понять не хочу, а на тебя мне наплевать? Можешь не возражать, вижу. Глубоко ошибаешься. Никакой я не зверь и не пугало огородное. Пойми, дело, за которое мы взялись, особое. У нас не должно быть проколов, тем более таких идиотских, как у тебя. Обижайся-не обижайся, но твой "ляп" буду помнить долго. – Он снова глубоко затянулся. – Ладно, не будем об этом, день сегодня не тот. А дуться переставай. Я тебе не враг, – он выбросил окурок. – Давно Вене звонил? Что он говорит?

– Ничего не говорит, – проворчал Григорий.

– Ты правильно сделал, что в гости его пригласил. Хотел подсказать, но сам догадался. А Веня обязательно поможет. Не помнишь номер его домашнего телефона?

– Где-то записано, найти?

– Не надо. Кажется, сам вспомнил. Давай-ка его поздравим. Скажу, что все в сборе, но без него скукотища дремучая. Заодно насчет тебя прозондирую, идет? – Рюмин стал набирать номер.

"Зачем тогда у меня спрашивал? – подумал Парамошкин. – Показать, что обо всем помнит? Пускай зондирует. Может, Веня чем и обрадует".

Трубку взял сам Веня; Рюмин распрямился, на лице появилась добродушная улыбка. Он подморгнул Григорию, мол, слушай и на ус мотай. Парамошкин показал на часы и на стол, что времени в обрез. Рюмин согласно кивнул головой.

– Веня, привет, – сказал бодро. – Узнал? Слава Богу, что друзей по голосу узнаешь. Говорю откровенно – без тебя скучаем. Особенно женщины, – помолчал, с улыбкой слушая откровения Вени. – Понимаем, понимаем, что не можешь, – шумно вздохнул. – Но имей в виду – за тебя у нас будет персональный тост. За нас тоже? Ну, дружище, спасибо! Вообще-то жаль, что ты не с нами. Тут женщины так постарались, говорят: вот Веня оценил бы! Передам твой привет с поцелуями... Они тоже шлют поцелуй всмятку. Не понял, повтори. А-а, чтоб Григорий не страдал? Нос не вешал? Передам и потребую. Да, надо помочь, кто же еще поможет. Хорошо, встретимся и обговорим. Привет семье. Обнимаем.

Рюмин, довольный, положил трубку.

– Ну что? – спросил Парамошкин.

– Думаю, не помешает. Слышал, что он сказал? Не ломай голову. Отца Веня уже озадачил.

– Серьезно? – недоверчиво переспросил Григорий. Он и верил, и не верил.

– Обижаешь, – сказал Рюмин с обидой. – На, перезвони. – Снял трубку телефона.

– Да верю! – Парамошкин стал благодарить Рюмина. Тот был настроен лирически. Достав из кармана пиджака несколько светло-голубых коробочек, негромко, чтобы не слышали женщины, сказал:

– Здесь кольца и серьги с бриллиантами. Два комплекта: для Нади и Ирины. В Москве брал, думаю, понравятся. – Открыв одну коробочку, поднес к свету и залюбовался. – Правда, чудо? Хотел купить бриллианты с жемчугом, но не стал. Эти лучше. Тебе нравятся?

– В этом деле я профан, – признался Григорий и вновь позавидовал Рюмину: он и тут его обскакал.

– Сейчас обрадуются. Золото, бриллианты для них – мечта. Значит так, когда станем дарить, возьмешь тут, за дверью, розы. Ты им – розы, а я – кольца с серьгами.

Услышали голос Нади:

– Ах, вот вы где уединились? Ну и накурили – не продохнуть. К столу, к столу!... – Когда Григорий проходил мимо, Надя будто невзначай поймала рукой его ладонь и крепко сжала.

Рассаживались как всегда: Ирина напротив Рюмина, а Надя перед Григорием. Потерев ладони. Рюмин сообщил:

– Люблю небольшие компании. Все как-то по-семейному... – Он хотел встать, но Надя опередила:

– Нет, Игорь, позволь нам с Ириной.

– Какой вопрос, говорите.

– В общем так, дорогие наши мужчины! Мы вас, естественно, любим и ценим. Без вас, как это ни банально прозвучит, своей жизни не представляем. А посему примите от нас самые добрые пожелания и скромные подарки.

– Умницы! – воскликнул Рюмин и хитро посмотрел на Григория. Надя достала из шкафа вместительный черный кейс и подошла к Парамошкину.

– Это тебе, Гриша... для разных тетрадочек и записных книжек, чтобы впредь они никогда не терялись. – Передав кейс, поцеловала.

А Ирина надела на голову Рюмина шапку.

– Это тебе, Игорь, чтобы твоя умная голова была всегда надежно защищена от всякой непогоды, – и тоже поцеловала.

"Может, и впрямь неравнодушна к Рюмину? – подумал Григорий. – Мне говорит одно, а на самом деле у них давняя любовь".