Текст книги "Убийца среди нас (СИ)"
Автор книги: Анатолий Силин
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)
– Ну да... – Как же мог по-другому ответить Колян, хотя во власти он разбирался плохо.
– Запомни, с нами будут считаться, если каждый и все мы вместе проявим себя. Это значит, надо примечать все: где что делается, кто какие гребет денежки, и сразу – такса: пусть делятся. Не хотят – заставить! – Пахан блеснул глазами.
"Ястреб и есть, – подумал Колян. – Такой заклюет".
А Ястреб словно вошел в раж:
– Где надо, людей своих поставим, – говорил он, – во власть прорвемся. Вот тогда мы станем официальной властью и все нам станут подчиняться... – Говорил много и явно гордился тем, как у него все складно получалось.
Мячиком подкатила к пахану Лидушка, а сама глаз с дубленки не сводит. Взяв бутылку водки, налила высокому гостю, но тот громко, чтоб слышали, внес ясность:
– Не пью.
Колян показал сожительнице глазами на кухню, а заодно передал дубленку – хватит, покрасовался.
– А почему вы меня и себя не уважаете? – неожиданно строго, хотя тихо спросил пахан. Цепким взглядом оглядел подвыпивших братанов.
– Да нет... откуда... почему... – обиженно загудели все.
– Только что один клиент мне в нос ткнул, что вы тут орете на всю округу. Говорит, как с такой шарагой дело иметь? Объяснитесь.
Рохля что-то пытался пояснить, но пахана не убедил.
– Заткнись, – прервал тот его. Колян вытянулся в струнку: чуял, что и ему достанется.
– Недотепы! К нам, не в милицию люди идут! Просят прикрыть, защитить, а мы как идиоты – отпугиваем, горлопаним! Да кто вы после этого есть? Нажрались водки и орете! Чтобы люди знали, что бандиты собрались?! Почему я не пью и не ору, как вы? Почему? Да потому, что думаю за вас. Пропадете же без меня! – повернуся к Коляну: – И ты тоже хорош! Развел тут... Может, помочь? Или убрать со старших?
– Не надо, я сам. Не подведу.
– Нам с ним, Виктор, хорошо, – заступился за Коляна Федор. – Молодой, вникает, строгость проявляет. Это мы малость маху дали. Исправимся.
Пахан долго и насмешливо рассматривал Федора. Когда-то вместе начинали коготки показывать. Федор жаден, не любил с другими делиться, все под себя греб...
– Не сомневаюсь, что тебе хорошо. Только вот в "общак" меньше всех от Кошкиных денег поступает. Почему? Может, забыл, как надо собирать? Да нет, помните, но не хотите, своим промыслом занялись. А не мешало бы лишний раз вспомнить тех, кто на нарах валяется и нюхает там вонючий воздух. Что скажешь, Федор?
– Ну зачем такие выводы? Не лучше ли выпить, чтобы лучше понимать друг друга? Разреши, Виктор Игнатьич!
– Мне кофе, – обернулся пахан к Коляну. Тот бегом к Лидушке. А Кондратьев долбил: – Время для нас самое благодатное. Столько можно урвать! И что же? Не шевелимся, а бабки как вода в песок мимо утекают. Надо все через своих знать! Набросил кто-то лишку на мороженое или еще что – делись с нами, отстегивай. В другой раз подумают, как грабить трудящихся. Но только не мокруха. Нас тогда сразу придавят как тараканов. До меня дошли слухи, что двух торгашей кокнули. На стадионе торговали, и их замочили. Не думаю, что чужаки орудовали, – сказал, не спуская глаз с Федора. – Это свои, точно свои. Обострять пока не стану, но если узнаю, кто – берегись. Не наш стиль – мочить, не советую. Мы должны работать цивильно...
Колян принес кофе. Кондратьев, отодвинув тарелку, поставил чашку на стол и сел сам. И все сели.
– Пейте, – позволил он. Выпили и еще налили. Федор косил глаза на бывшего другана: "Ишь, какой ты, Витек, правильный! – злился он. – Так болеешь за "общак", прямо ночи не спишь. Брехня все это! "Общаком" прикрываешься, а свой карман завсегда ближе. Слышал, как недавно накрыл одного коммерсанта на крупную сумму. Вроде на "общак", а денежки между собой поделили..."
Федор Кошкин хотел с Кондратьевым один на один объясниться, но тот, попивая кофе маленькими глоточками, отвернулся, давая понять, что слушать его не намерен.
...Как только пахан уехал, братаны не в настроении стали расходиться. Старшие Кошкины недовольны больше всех – Кондратьев испортил всю "малину". Федор подошел к Коляну:
– А ведь я говорил тебе унять горлопанов? "Нет, пусть наорутся, выпустят пар!" Вот и выпустили.
– Да, хреново получилось, – согласился Колян. Он переживал и боялся, что пахан скинет его со старших.
– Послушался бы меня, а то все сам, сам! Подарки отдал?
– Не успел. Завтра отдам.
– Ты верни сережки, подберу что-нибудь другое. А вообще-то можно и цепочками обойтись. Слышал, как насчет "общака" мозги засирал? Прямо без Кошкиных завал. Ну и крутанул! Придется поправляться. С паханом нельзя в ссоре жить. Давай сережки-то.
Колян спорить не стал и вернул серьги. Откуда ему было знать, что серьги с последнего "улова" Федора и тот боится из-за них погореть.
XLVIII
«Вор в законе» Виктор Кондратьев спешил на «джипе» в автохозяйство. Там младший брат Генка работает. Вчера он сказал, что директор лично разыскал его и попросил без болтовни организовать с братом деловую встречу. Так и сказал – деловую. Автохозяйство «дальнобойщиков» «КамАЗов» специализируется на перевозке грузов на дальние расстояния. Когда-то и сам Виктор поработал в нем, правда, недолго и подручным. А потом вторично загремел в исправительно-трудовую колонию...
Хозяйство находилось в Заводском районе. Учитывая, что в нем работал брат Генка, "рекетирская" такса для транспортников была терпимой.
Кондратьев вел "джип" и удивлялся тому, как быстро меняются люди. Ведь вчера еще директор его в упор не заметил бы. Теперь же нате – срочно потребовался. Вообще-то Кондратьев догадывался, в чем загвоздка. Потому и назначил встречу специально попозже: пусть знает, что он тоже человек занятой.
В "джипе" включен обогрев, раздается негоромкая музыка, тепло и блаженно. Кондратьеву под сорок, он среднего роста, плотный, короткая стрижка под "бокс", на щеке шрам. Сзади в четыре ноздри молча сопят два телохранителя.
Вспомнилось детство. Десятиметровая комната в коммуналке с общими "удобствами". Жили вчетвером, отец с матерью и он с братом. Отец работал грузчиком. Он хоть и без образования, но приучил сыновей к послушанию старшим. Помнится, когда Виктор решил бросить школу, отец сказал: подвешу к потолку за ноги и будешь вместо лампочки болтаться. Поглядел Витька тогда на потолок и подумал: "Так ведь и подвесит". Отец говорил не много, но уж если скажет...
А его собственная любовь к голубям? Их он просто обожал. Как-то в голубятню на чердаке высотки забралась кошка и уничтожила почти всех птиц. Витька был взбешен и долго плакал. Кошку поймал и сбросил с чердака, а потом отнес на помойку. Отец же его поддерживал, сказал матери: пусть Витька голубями занимается, лучше учиться будет.
Отец умер рано. Школу Витька бросил, и началась вольная житуха. Пошел по отцовским стопам – в грузчики, а по вечерам стаей таких же, как он, дружков самоутверждались на улице: драться ему равных не было. Первая ходка в зону была в шестнадцать лет. Отбыл, как он считал, достойно, а после устроился в автохозяйство. Вольная жизнь, однако, оказалась недолгой: по пьянке угнали машину и поехали за водкой, но перевернулись. Вновь посадили. На лице остался шрам. Выйдя на волю, дал зарок – не пить и не курить. Братва его уважала как на "зоне", так и на гражданке за характер и честность. Несколько "авторитетов" дали рекомендации, и Кондратьев стал "вором в законе", уважаемым человеком в криминальной среде. Под его командой несколько групп, а это больше полсотни гавриков.
Не каждый "авторитет" спешит брать к себе тех, кто приходит с зоны, – самим денег всегда не хватает. Он же таким не отказывает, хотя и не каждого берет в помощники. Знает, что о нем распространяется много небылиц и брехни. Будто даже на пальце носит печатку с бриллиантами аж в четверть ладони. Кому-то хочется сковырнуть его из "авторитетов". Взять тех же Кошкиных; он им – враг, не дает развернуться. Ведь последние убийства – их рук дело. Федор понял, о чем он намекнул. Не уймется, пускай на себя пеняет. А Коляна поддержать надо, иначе Кошкины его сомнут. Молодняк забивает наркота и пьянка, даже его пример не помогает.
Есть у Кондратьева и мечта – выбраться из теневиков в официальную власть. А что, школу худо-бедно, в колонии закончил. Диплом можно купить – столько сейчас вузов на коммерческой основе! Прикупил магазин, несколько киосков, будет еще брать. Это пока лучший вариант прокручивания криминальных денег. Вспомнил недавнюю встречу с кандидатом в мэры Каменогорска Шлыковым. Долго искал к нему подходы, пока наконец нашелся человек, что свел. Посидели в одном тихом местечке. Шлыков все удивлялся – "вор в законе", а не пьет, не курит, что большая редкость по нынешним временам даже среди простых смертных. Виктор пообещал поддержку своих братанов и деньги на нужды предвыборной кампании. Теперь надо четко сработать и не затянуть. Потому и разнос делал группе Коляна. Да все группы озадачил. Шлыков обещал не забыть оказанных услуг.
Вот и знакомые ворота. Раньше, бывало, заходи кому не лень. Теперь ворота массивные, метра под три, и закрыты наглухо. Видно, боятся кого-то главные "дальнобойщики". Выйдя, взял с собой одного телохранителя не из боязни, а эффекта ради – пусть видят. Второй на "джипе" во двор заедет, а он малость пройдется, так лучше. Позвонил. Калитка открылась, и сам директор, улыбаясь, руки тянет здороваться.
– Пропусти машину, – командует своему охраннику в камуфляжной форме. А сам: – Виктор Игнатьич, пройдемся или подъедем?
Виктор Игнатьич себя ценит, цедит сквозь зубы:
– Пройдемся. Полезно...
– Что верно, то верно, – согласился директор. – Особенно нам, технарям.
Шли. Перебрасывались кое-какими незначащими фразами, и вдруг Виктор свернул в ремонтный цех. Директор за ним. Посреди цеха остановились. Виктор молчал. А директор ждал, что он скажет.
– Вот тут я работал на подхвате... "Витек, подай! Витек, отнеси! Витек, подержи!.." – Кондратьев театрально всплеснул руками.
Директор сочувственно крякал, пожимал плечами: мол, какой ужас!..
– Пойдемте в контору, – предложил он, чтобы как-то разрядить обстановку. В приемной вся в улыбке – молоденькая секретарша, а в директорских апартаментах для важного гостя уже приготовлен стол с выпивкой и закуской на две персоны. Хозяин кабинета любезно помог раздеться, показал, где можно помыть руки и привести себя в порядок, потом, как положено, предложил пропустить "по грамульке", сам при этом от удовольствия потирая ладони.
– На выбор, – улыбался он. – Что больше уважаете – водку или коньяк?
"Наверное, считает, что я сейчас несказанно обрадуюсь, – подумал Кондратьев. – Как же все это наигранно, как старо и пошло! Будто по-другому и вопроса не решить, а обязательно с выпивкой. Ишь как рад стараться угостить не за свои кровные. Ждет ответа, а руки уже по привычке тянутся к коньяку. Знает, что мало найдется таких, кто откажется на дурничку пропустить пару рюмок хорошего коньячку".
– Я не пью, – сказал Кондратьев, и у директора округлились глаза.
– Да-а?.. – протянул он удивленно, будто услышал что-то сногсшибательное, не вписывающееся ни в какие рамки.
– Говорите, что там за вопрос ко мне.
– Да-да, вопрос... Но... но как-то не тово, – показал он руками на стол. – Готовился, старался, и все зря?
– Ничего. Обойдемся. Вот кофейку выпить можно.
–Хорошо-хорошо, будет кофе. Шурочка! – крикнул директор. – Принеси нам кофе.
"А интересно все-таки получается, – думал Кондратьев, наблюдая за суетой директора. – Стал бы он угощать водкой или коньяком, да еще с таким отменным закусоном, всего лишь несколько лет назад, когда я работал подсобником в ремонтном цехе? А теперь лебезит и чуть в рот не заглядывает..."
Секретарша принесла кофе и тут же удалилась. Директор кряхтел, собираясь с мыслями и помешивая ложечкой кофе.
– Понимаете, Виктор Игнатьич, – сказал наконец. – Мы, "дальнобойщики", пожалуй больше всех беззащитны и ущемлены. Работа специфическая, водители в семье почти не бывают. Да что я говорю, вы и сами не хуже меня знаете. А тут еще всевозможные препоны и каверзы. Где-то с полгода назад пришли люди от некоего мафиози. "Глотники" с тех пор нас просто затерроризировали оброком. Вот мы думали, думали и решили обратиться к вам. Помогите!
– А чего ж в милицию не обращаетесь?
– В милицию... Если честно, то и наш брат, и коммерсанты милиции в таких делах доверяют меньше. Знаете почему? Да с нас же сдерут потом больше налогов. Уж лучше с вами, по договоренности и без волокиты. Но вы, ради Бога, не думайте, оплатим, как положено. Вот, собственно, и все. Что скажете?
– Что скажу, что скажу... – глубокомысленно хмыкнул Кондратьев. – А то, что противник сильный. Его просто так, на хапок, не возьмешь. Надо все продумать. Но попробуем, раз просите.
– А вы этого Глоткина знаете?
– Еще бы!
– Как все поменялось. Это ж надо! Даже представить раньше было смешно, а теперь какой-то Глоткин командует, и ведь ничего с ним не поделаешь.
– Что верно, то верно. Но ведь и раньше, согласитесь, кто жил, а кто существовал. Так как будем рассчитываться? Только без договоров, надеюсь, понимаете, что мы их не подписываем. Тут вера на слово, и мы не подводим. Да и всякой канители меньше. Сами только что говорили про милицию.
– С оплатой будет так. Ваш брат Геннадий Игнатьич просил продать ему "КамАЗ". Обещаю продать, ну, скажем, за половинную стоимость.
– Старье небось?
– Нет, никакое не старье. "КамАЗ" почти новенький. Дадим денег. Кроме того, ваш брат просил кое-что из запчастей. В обиде не останется.
– Ладно, согласен, – сказал, подумав, Кондратьев. – Считайте, что договорились. – И, не допив кофе, стал одеваться. Вскоре он с охранниками выехал за ворота автохозяйства, а довольный директор потирал руки.
...А на другой день, ближе к вечеру, Кондратьеву позвонил Парамошкин и сказал, что Рюмин обговоренные предложения по оплате принял. "Крышей" фирме "Надежда" будет группировка Виктора Кондратьева.
XLIX
Наконец-то давняя мечта Рюмина и его друзей осуществилась! Иван Семенович Скоркин, директор одного из крупнейших заводов Каменогорска, Указом Президента назначен губернатором области. С утра об этом сообщили средства массовой информации. Новость каменогорцами встречена, как и следовало ожидать, по-разному. Сторонниками «перестройки» – на ура, противниками – с возмущением, что, мол, вот еще один коммунист, переметнувшийся в демократы, дорвался до большой власти. Оценки категоричные и не в его пользу: завод развалил, теперь угробит и всю область.
А больше всех были рады этому назначению друзья сына Скоркина Вениамина: Шлыков, Рюмин и Парамошкин. Судьба свела их с младшим Скоркиным в "челночных" поездках за "кордон". Когда-то они об этом только мечтали, теперь дождались своего часа и хотели как можно быстрей осуществить при новом губернаторе свои задумки и планы.
Григорий Шлыков полагал, что старший Скоркин поддержит его кандидатуру на должность мэра Каменогорска. Его поддержка могла сыграть для него решающее значение.
У Рюмина с Парамошкиным были свои планы. Они хотели создать фирме "Надежда" льготные условия, и без Скоркиных тут не обойтись. С Веней нужно срочно встретиться. Человек он эмоциональный, податливый и пока сам, при папашиной-то поддержке, не увяз в личных торгово-хозяйственных проблемах, надо озадачить. Рюмину поручалось договориться о дне встречи. Парамошкин с Ириной должны были закупить все необходимое для застолья, а Шлыков взялся подобрать место встречи. Оно должно быть удобным, неброским, а главное, чтобы там никто не мешал. Зачем светиться – пойдут потом всякие разговоры и домыслы!
Все получилось именно так, как и планировали. Рюмина Веня уважал больше всех и во встрече ему не отказал, а остальное было делом техники. Местечко, куда друзья приехали на двух машинах, всем понравилось, оно было уютным и удобным. Главное, что не было никого из посторонних, кроме дежурившего на входе старика и двух водителей, подобранных лично Шлыковым. Они сидели в машинах.
Обслуживанием занимались Надя и Ирина, выглядевшие великолепно. Но вот все приготовлено, расставлено, налито. Стали рассаживаться.
– Помните, как в песне поется: "Милый друг, наконец-то мы вместе..." Я бы эти слова перефразировала по другому: "Что ж, друзья, наконец-то мы вместе!" – сказала Надя.
– Умница, Надюша, – похвалил ее Рюмин. – Но не будем сейчас углубляться в лирику, а срочно предоставим слово для тоста нашему дорогому Вениамину Скоркину. Веня, говори!
Веня встал, взял рюмку, оглядел своих друзей. Лицо простецкое, радостное, но если чуть-чуть повнимательнее всмотреться в глубину карих глаз, то можно заметить, что они в данный момент хитровато-самодовольные. Но это, если приглядываться. Каждый хотел высказать Вене личную преданность. Ждали, что скажет именинник, от него теперь зависит многое. И Веня это, несмотря на внешнюю простоту, понимал, потому и прищур глаз хитроватый: "Вот, мол, как жизнь обернулась. Теперь не я, а вы ко мне дорогу искать будете". Думал так, но вслух сказал другое.
– Нет, братцы, что ни говорите, а есть Бог на свете, – начал на торжественной ноте. – Назначение отца не только моя радость, нет, это радость, прежде всего, наша общая. Мы ее вынашивали в своих помыслах и надеждах, можно даже сказать, что эту радость мы с вами выстрадали. Теперь-то многие хотели бы заиметь со мной дружбу. Столько желающих появилось ко мне присосаться и, знаете: тю-тю-тю... Даже противно! К вам, моим друзьям, это, заявляю категорически, не относится. – Он хмыкнул и глубокомысленно изрек на латыни: – О темпоре, о море.1
– Ну и голова! – не преминул подхвалить Рюмин. – Оно и верно: каковы корешки, таковы и отростки.
Веня сделал вид, что не заметил реплики "командора". Удивительно, но он словно позабыл о выпивке, ему вдруг захотелось выговориться.
– Значит так, – сказал, отставив рюмку. – Ваши проблемы мне известны. Чай, не первый день друг друга знаем. Могу, если надо, вспомнить и по пунктам назвать. Это: помочь Анатолию Григорьевичу по выборам. Так? – спросил Шлыкова.
Тот согласно кивнул головой.
– Вам, – Веня посмотрел на Рюмина с Парамошкиным, потом на женщин, – дать побольше простора и льгот для "Надежды". По льготам в налогах я пока не разобрался, но твердо обещаю это сделать. Тем более, это ведь и мне потребуется. Что еще? Да, приватизация, пакеты акций. Надо не проспать, отхватить. Отцу подскажу, а он кому надо даст задание, так что обделенными не останетесь. Только сами не тяните, заранее готовьте денежки. Ну как?
– Да ты словно бабка-угадка, – ответил за всех Рюмин. – Все по полочкам разложил. Ей-Богу, не ожидал!
Веня довольно улыбнулся:
– Ладно, и так замучил словесами, но сами виноваты. Понимаю, что для этого и собрались. Я же теперь вроде как пуп земли стал. Но уж кого-кого, а вас поддержу. Заявляю в полной трезвости, – засмеялся, и все засмеялись.
– А теперь, черти полосатые, хватит балаболить, давайте выпьем за нашу с вами дружбу, чтоб она крепла и чтоб мы всегда помнили друг о друге!
Веня выпил, и все выпили, восхищаясь, как здорово он сказал про дружбу.
Рюмин обобщил:
– Толково, а главное, с большим смыслом. Лучше не скажешь. Добавлю, что нас только смерть может разлучить.
– Кончай, Игорь, чепуху городить, – оборвал его Веня. – Этого еще не хватало в такое-то для нас всех время!
– Да и правда, – морщился Рюмин, понимая, что о смерти ляпнул зря.
– Сам-то определил, чем заняться? – спросил Веню Шлыков.
– Торговлей, чем же еще. Помните, говорил, что подберу магазины, наберу туда клевых девочек? Ну, таких как Надя с Ириной, и начнем с вами соревноваться. Сразу галопом рвать не стану, а там видно будет.
– Позволь с тобой тут не согласиться, – осторожно заметил Шлыков. – Рвать, конечно, не надо, но и откладывать в долгий ящик не следует. Я насчет беспроцентной ссуды. Бери, а там жизнь сама подскажет. А за поддержку спасибо. Ты, Веня, настоящий друг.
– Так мы, значит, самые красивые? – улыбнулась Ирина.
– А ты и не знала? – удивился Веня. – Неужели Григорий не разу не сказал?
– Постоянно говорю, что у меня жена лучше всех на свете, – опередил Ирину Парамошкин. – Если надо, то и сейчас громогласно заявлю.
Ирина покосилась на мужа, но смолчала.
– Что-то мы, братцы, ударились в разговоры. Не пора ли срочно выпить? – предложил Рюмин.
А Веня и рад стараться, да и остальные не против, тем более, если сам Рюмин предложил. Пили, ели, веселились. Наклонившись к Григорию, Веня шепнул:
– Разрешишь с супругой сбацать? Как тогда у вас, помнишь? Мне ух как понравилось!
– О чем речь, Веня!
– Ирина, как насчет "сбацать"? – крикнул Веня. Он явно начал заводиться.
– Какой разговор, Венечка! – откликнулась Ирина и, кокетничая, вышла из-за стола.
– Тогда начнем с чечетки, а там куда вынесет. Музыки вот жаль не прихватили, но обойдемся. – И пошел, пошел выстукивать да притоптывать вокруг игравшей плечами, руками, всем своим телом, Ирины.
– Хорошо, что завтра выходной, – сказала Надя Парамошкину. Они громко, в такт танцующим, хлопали в ладоши. Рюмин и Шлыков о чем-то спорили. – Слушай, – шепнула Надя, – скажи Ирине, чтобы предложила окунуться в проруби.
– И сама будешь?
– С удовольствием бы, да боюсь. Сам знаешь почему.
Нагнувшись, Григорий чуть слышно сказал:
– Все понимаю, моя умничка. Береги нашу крошечку.
– Весьма тронута, папаша, – ответила Надя.
Тем временем Веня с Ириной с чечетки перешли на обычную расходную. Веня даже частушку пропел:
Сербияночку свою работать не заставлю,
Сам печку истоплю, самовар поставлю.
Подошли Рюмин со Шлыковым. Теперь хлопали в четыре пары рук.
– Откуда Веня частушки знает? – спросил Григорий.
– У него бабка-певунья в деревне живет, – пояснил вездесущий Рюмин. – Надо как-нибудь пригласить баяниста да устроить "концерт".
А Григорий подумал, что его Ирина и есть та "сербияночка", за которую он все делал, особенно как только поженились.
Пляска закончилась. Победителей в этот раз не было. Ирина подошла раскрасневшаяся и довольная.
– Чего это тут шепчетесь и на меня киваете? – спросила Надю.
– Спор один зашел, – пояснил Григорий. – Надя предлагает поехать и искупаться в проруби. Я говорю, что ты купаться не станешь, а Надя твердит, что жену плохо знаю. Так как?
Все с интересом ждали ответа Ирины. Поедут или не поедут к проруби? Ирина, помолчав, согласилась, и все захлопали в ладоши, а Надя рассмеялась. Загорелся желанием взбодриться и Веня. Он, оказывается, об этом давно мечтал, да не было подходящего случая. От купания отказались Надя и Шлыков. У Нади – причина известная, а Шлыков схитрил.
– Мне, братцы, простывать перед выборами никак нельзя, – сказал дипломатично. – Да и спасатели, если что, под рукой будут.
Быстро собрались и уехали. Ирина входила в воду с таким визгом, что слышно было по всему водохранилищу. Зато потом ее как королеву носили на руках то Рюмин, то Скоркин. И столько было у всех восторга!
Странно ведет себя женушка, расстроенно думал Григорий. Будто все назло ему делает. И это уже не в первый раз. Когда пришли к бабке Фросе и по-новому продолжили гулянку, Парамошкин демонстративно танцевал только с Надей.
Под конец Веня все-таки перебрал. Перед отъездом заплетающимся языком расхваливал отца, говорил, какая у него умная голова.
– Вот увидите, батя и село вытянет, – пьяно твердил он. – Па-на-ча-лу зерно, гов-ворит, вытяну, потом пад-дер-жу мясо и яйца... И сделает, он такой! – После расхваливал друзей. Какие они верные и как здорово было, особенно в проруби.
Домой его повез сам Рюмин. Дело сделано, и все довольны.
Часть четвертая
КРАХ НАДЕЖДЫ
I
Мать Петра Галина Семеновна на проводах сына в армию была до конца, пока поезд с новобранцами не тронулся. Она плакала. Сестра Нина проводить брата не приехала. Девушка, которой Петр симпатизировал, уехала сдавать экзамены в институт, да и слава Богу.
Впервые Красавин напился до чертиков, так, что в вагон еле втолкнули. Теперь это вспоминается, как в сплошном дурмане. Он с Гунькиными и другими такими же стрижеными парнями орали песни. Не раз потом сравнивал себя с отцом-пьяницей, и самому себе становился противен.
Но вот и пролетели два года службы Отечеству... Нет, время не всегда летело. Поначалу – да. Потом была зима и Чечня. В Чечне время словно замерло и почти не двигалось. То, что пришлось там пережить, надо было увидеть своими глазами и пропустить через свое сердце, свою душу. И посейчас, словно сумасшедший, весь в холодном поту вскакивает по ночам с постели.
А началась служба совсем даже неплохо. Во всяком случае, Красавина все устраивало. Хотя и были порой небольшие казусы и даже проблемы, но они не слишком его огорчали. Однообразие службы в памяти постепенно стирается, забывается, растворяется. Зато остаются отдельные наиболее яркие куски, моменты солдатчины, которые сквозь решето памяти не просеить и не забыть до конца жизни. Так было и с Красавиным.
С Гунькиными он расстался в Каменогорске. Их направили на Балтику в морфлот, а его – под Кострому в воздушно-десантные войска. Майор-"купец", что приехал отбирать, был придирчив, проверял призывников дотошно, особенно вникая в их физическое состояние. Петр показал, на что способен, и майор остался им доволен. Даже уважительно открыл секрет, что будет служить в разведвзводе. А туда не каждого берут.
...Служба в армии – ежедневный, в одно и то же время подъем и отбой, построения в шеренгу и в колонну, прохождение строем и с песней. Это солдатские завтраки, обеды и ужины в столовой, изнурительная строевая и физическая подготовка, изучение и применение вверенного оружия и много чего еще... И ко всему надо привыкнуть. Для кого-то служба так и остается в тягость. Ну что это: вставать – и сразу на физзарядку, а вечером, опять же, по команде, отбой. Не всем нравится отдавать честь, а точнее, приветствовать начальство, и не только офицеров, а и сержантов. Если же не будешь выполнять уставных обязанностей, начнешь получать наказания: предупреждения, наряды вне очереди, арест с пребыванием на гауптвахте. Нормальная служба немыслима без хорошей физической подготовки. Если такой закалки нет, то надо тренироваться, чтобы легче служилось. А кому хочется тренироваться до седьмого пота?
"Дедовщина" – понятие широко известное не только в армии. Некоторые старослужащие издеваются над молодыми солдатами-"сапогами", как когда-то над ними издевались. "Дедовщина" проявляется по-разному и в определенной мере касается почти каждого новобранца.
За физические нагрузки, освоение оружия и техники Красавин был спокоен. А вот как сложатся отношения с сослуживцами и, особенно, с командирами? Слышал, что и отдельные из них любят поиздеваться над новичками. Настраивал себя на то, что все притрется, притерпится, обойдется.
...Один из первых подъемов. Топот, сопение, спешка и толчея при построении. Из казармы вышел старшина Пятков: высокий, темно-русый, молодой, глаза добрые. Старшина о чем-то пошептался с помощником командира взвода Хромых, и тот согласно кивнул головой. Подойдя к строю, старшина указал пальцем на Красавина:
– Останься.
Взвод побежал на спортплощадку, а Красавину с напарником дали по ведру со шваброй и – шагом марш в казарму делать уборку. Красавин набрал воды и без волынки начал драить полы. Напарник – "старик" из другой роты, видя, что "салага" и без него справится, ушел на перекур. Старшина мимоходом несколько раз заглядывал и спрашивал у Красавина, куда подевался напарник, но Петр молча пожимал плечами. Не будет же он выдавать! А сам не просто старался – даже плинтусы тряпкой протер. Напарник появился под самый конец.
Потом было построение. Командир взвода лейтенант Дворкин доложил майору, что личный состав на завтрак построен. Красавин не ожидал, что майор прикажет ему выйти из строя. Вышел и услышал:
– За добросовестное исполнение служебного наряда рядовому Красавину объявляю благодарность.
Надо б было по-солдатски ответить: "Служу Отечеству", да стушевался. Пролепетал "спасибо" и дубовато встал в строй.
А напарнику за то, что сачканул, объявили три наряда вне очереди.
Вообще-то Красавин не ожидал, что за такую мелочь, как уборка казармы, можно получить благодарность. Зато предчувствовал, что "старик" теперь его в покое не оставит. Так и вышло. Перед отбоем к нему подошел незнакомый солдат и предложил пройтись на воздух. В кустиках, сзади казармы, к Красавину подошли еще трое "старичков". Обступили со всех сторон, разглядывают. "Бить будут", – подумал Красавин, увидев среди них и напарника по утренней уборке. Шевельнулась злость – сам сачканул, а теперь дружков собрал выяснять отношения. Что ж, попробуйте! Он попятился к стене и занял удобную позицию.
– Сейчас мы тебя, салажонок, малость уму-разуму поучим, – сказал напарник. Как показалось Красавину, он будто радовался. Начал с морали: – Плохо, что заложил, а мне из-за тебя три наряда влепили. Еще хуже, что не уважаешь. Или ошибаюсь? А вот проверим. Ну-ка, снимай ботинки и отдай их вот ему, – показал на стоявшего рядом с ним солдата. – Мой друг скоро уходит на "дембель". А как уходить в старых ботинках? Нет, только в новых, в твоих. И отвечай, почему старшине на меня накапал? Мыл бы себе полы и мыл. Отвечай!
– Отвечаю честно: никого я не закладывал. Не веришь – спроси у старшины. А ботинки не отдам. Попросили бы по-человечески, в казарме, а не в кустах, может, и отдал бы, а так не выйдет.
Красавин был спокоен. Хотя "стариков" и четверо, но они пока не знают, с кем имеют дело, и будут лезть напролом.
– Да он нас, мужики, за дураков принимает. Гляди, какой грамотный нашелся! Складно брешет.
– Брешут собаки и еще кое-кто с ними. Если смелый – зачем же на подмогу дружков собрал? Четверо против одного "салаги" – не стыдно?
– Заткнись, не тебе указывать! Нет, похоже, придется проучить, только не хнычь потом. Но если признаешься и ботинки снимешь, – пощадим. Как, братва?
– Только так. – "Старички" хихикали в ожидании предстоящей забавы. Интересно, как молодой "кролик" станет отбиваться? Сам виноват: борзый какой-то, да еще болтает. Таких бьют и плакать не велят.
"Кажется, беседа кончилась, – подумал Красавин. – Теперь в ход пойдут кулаки. Что ж, пора и мне переходить к делу..."
– И кто первый учить станет? Ну, давайте, учите "салагу", – все так же спокойно сказал Петр.
– Ну получай, "зеленый"! – крикнул "напарник" и бросился на Красавина, но тот легко увернулся в сторону и нападавший грохнулся о стену. Двумя точными ударами Петр уложил его себе под ноги.
– Кому еще ботинки нужны? – спросил сдержанно. – Снимайте, а заодно поучите. Вас вон сколько собралось.
– Ах так!.. – Петр не расслышал, что дальше проорал второй "старик". Он, видно, тоже посчитал, что "салажонка" можно запросто сбить, но не тут-то было. Несколькими ударами рук и ног Петр и его уложил рядом с первым. Все свершилось в считанные секунды. Первый нападавший зашевелился, но Петр, придавив его ногой, предупредил: