Текст книги "Убийца среди нас (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

– Какие у вас предложения?

Науменко понимал, что зацепил Соломкина за больные струны. Перед ним сидел уже не тот самоуверенный и нагловатый милицейский чиновник. Соломкин, видно, предполагал, что никаких осложнений с адвокатом не будет. К тому же явно трусоват: уже ищет выход, советуется. Что ж, можно и подсказать.

– Наказать Парамошкина, – ответил он, – конечно, надо. Недостатки на базе имели место, хотя и не такие уж большие. Но Парамошкин и работал как лошадь. За всех, за того же Гнидкина. Можно сказать, что торговую базу с колен на ноги поставил. А это непросто при нынешнем-то повсеместном раздрае. С учетом того, что работал непродолжительно, лучше освободить Парамошкина от должности директора базы. Такое решение, на мой взгляд, будет наиболее удобным. Но это только предложение, хотя на суде я его буду твердо отстаивать. А решать вам.

– Что ж, подумаю, посоветуюсь со следователем и руководством, – сказал уже без прежнего апломба Соломкин. Встал, вышел из-за стола и даже проводил Науменко до выхода.

XL

Соломкин не был бы Соломкиным, если бы в тот же день не собрал информацию по Скоркиным. Собрал – и не обрадовался. Да, директор завода Скоркин Иван Семенович в ближайшее время должен стать губернатором области. Гарантия, как подтвердили опытные и всезнающие источники – стопроцентная.

По младшему Скоркину оказалось сложнее. Никто толком не знал о его взаимоотношениях с Парамошкиным. Лишь Гнидкин, который сидел на больничном, подтвердил факт неоднократного отоваривания Вениамина Скоркина на их базе. Все вопросы с ним решал лично Парамошкин.

– Так дружат они или нет? – разозлился на Гнидкина Соломкин.

– Может, дружат, а может, и нет, – обиделся Гнидкин, у которого до сих пор болела упрятанная под гипс рука.

– Мо-ж-жет! – передразнил Соломкин. – Знать надо, а не трепать языком. – Больше разговаривать с Гнидкиным не стал.

Стоп-стоп! Его вдруг осенило: а если закинуть удочку главе администрации района Шлыкову. Он же звонил насчет Парамошкина и просил не действовать слишком круто. Мол, неопытен, поправится.

Тут же позвонил и витиевато сформулировал свой вопрос. Шлыков однозначно подтвердил, что Парамошкин и младший Скоркин дружат, хотя и не так долго, но друзья настоящие.

– Спасибо, – поблагодарил Соломкин, но трубку класть не спешил. Услышал:

– А в чем, собственно, проблема? Дружат-не дружат... Это так важно? Когда, кстати, дело закончится?

Вот этого Соломкин и ждал. Теперь надо поговорить по душам. В силовых структурах все чаще стали поговаривать, что Шлыков – один из основных претендентов на должность мэра Каменогорска. Портить отношения с таким человеком нельзя, наоборот, из всего случившегося с Парамошкиным можно извлечь для себя неплохую выгоду. Отвечал больше намеками, но довольно прозрачными.

Да, говорил, словно раскрывал большой секрет, дело, в основном, закончено. Осталось согласовать. Кстати, вашу просьбу учел. А что касается, дружат или не дружат Парамошкин со Скоркиным, то сами понимаете, при согласовании это не лишне учесть. Было бы совсем неплохо, если и он, Григорий Анатольевич, позвонит начальнику службы. Не помешает.

Шлыков уточнил:

– Что я должен сказать?

– То же, что и мне. Он же ваш протеже, не так ли? Молод, неопытен, но человек порядочный. Или уже у вас о нем другое мнение?

– Нет, почему же, мнение каким было, таким и осталось, а позвонить позвоню. В данном случае рубить под корень нельзя. Да, оступился, да, надо поправить, но не слишком круто.

– Мое мнение с вашим полностью совпадает. Думаю, что раскручивать на полную катушку не следует. Это было бы жестоко. Всего доброго. До свиданья...

Соломкин встал из-за стола и подошел к окну. Было еще светло. Сквозь стекло хорошо видно, как, догоняя друг друга, словно играясь, падают легкие снежинки. У входа в УВД стоят несколько легковых машин. Это начальства. Кто-то приехал или должен уехать. Остальная "армада" паркуется подальше от Управления. Начальство... Гм, а кому не хочется пробиться в начальство? Вот и ему, Соломкину, хочется, хочется, чтобы о нем заговорили, писали о его успехах в газетах, чтобы ему посвящали передачи на телевидении. Но ведь это кому как повезет.

Так уж получилось, что в свой первый день на работу в Управлении шел вместе с одним крупным милицейским чином. Тот жил недалеко от УВД и всегда ходил на службу пешком. Видно, приглянулся ему чем-то новый молоденький, шустрый сотрудник, и он тогда сказал Соломкину слова, которые тот запомнил надолго: в органах внутренних дел у каждого начальника есть свои любимчики, к кому они благоволят и кого поддерживают. В принципе, Соломкин по службе не был обижен вниманием руководства, особенно когда перешел в БХСС. Но надо было и самому шевелиться, держать нос по ветру: кому-то из начальства предложить сапоги для жены получше и подешевле, кому-то плащ... Главное – завязать контакты, а там "заказы" сами посыпятся. Начальники тоже люди, но им некогда. И вот – его поддерживали, хвалили, ставили в пример. Но этого так мало; вот если бы чем-то блеснуть, чтобы заметили первые лица из администраций города и области. Это, конечно, трудно, но иногда неплохо сработать на перспективу. К примеру, с тем же Парамошкиным. У парня просматриваются мощные связи. Чего стоит один Шлыков! А Скоркин? Правда, успел порядком насолить Парамошкину, но это поправимо. Мысленно Соломкин уже решил, что по делу Парамошкина надо переиграть. Только так и никак по-другому.

Следователя переубедит. По начальнику службы поможет звонок Шлыкова. Не теряя времени, Соломкин пошел к следователю. Мужик он покладистый, все поймет. Потом с обвинительным заключением и постановлением нужно успеть попасть к руководству службы и УВД.

...Подходя к машине, Парамошкин глянул на часы. Надо было торопиться, он уже выбивался из рабочего графика. Рюмин дал кучу заданий по открывающимся в субботу магазинам: купить и завести холодильные шкафы, светильники, замки, дверные ручки и много чего еще. Нужны деньги – поехал в офис. Если Рюмин там, то начнет допытываться, где пропадал. К счастью, его в офисе не оказалось. Жены тоже не было. Надя сидела за компьютером; увидев его, заулыбалась. Обнялись, стали целоваться.

– Во сне приснилась, – откровенничал Григорий, обнимая Надю. – Будто приворожила чем. Места без тебя не нахожу.

– Но ведь ты женат. Помнишь, что говорил?

– Говорил, ну и что? Жена, она как была, так и есть. Ты не жена, а будто магнитом притягиваешь. Как с тобой – будто огнем полыхаю.

– Смотри не сгори, с кем тогда останусь?

– Смеешься, а мне не до смеха. Говорю честно: просто горю!

– Чего во сне видел-то, горячий мой?

– Точно уже не помню.

– Ну вот, даже вспомнить не можешь.

– Почему же, сон такой хороший, будто мы с тобой у нас в деревне. Я тебя крепко-крепко обнимаю. Вот так...

– Нельзя крепко, сколько же тебе говорить!

– А может, дверь на ключ закрою?

– Ни в коем случае. Рюмин вот-вот подъедет.

– Ох уж этот "командор". Никак не даст нам спокойно побыть вместе, – Григорий молча стал гладить голову Нади.

– Можно у меня встретиться, – сказала она. – Там никто не помешает.

– Когда?

– Лучше в субботу, после торжественного открытия магазинов. Придешь?

– А спинку потрешь?

– Еще как.

– Тогда о чем спрашиваешь! Да я, только дай сигнал... – снова стал обнимать и целовать.

– Все. Все, хватит! Кто-то идет.

– Это не к нам. Послушай, Надюша, а чего ты в поликлинику зачастила? Что-то не так?

– Тебя это волнует?

– Должен же я, в конце концов, знать!

– Не волнуйся, все в порядке.

– Я так и знал. Но ты, если что, говори мне.

– Все, милый, кончай допрос. Кажется, в самом деле Рюмин идет. Так сколько будешь брать денег?

Зашел Рюмин. Посмотрев на Надю и Парамошкина, сказал:

– Что-то раскраснелись, будто в бане побывали.

– Только оттуда вернулись, – отшутилась Надя.

– Везет же людям! – рассмеялся Рюмин. – Надо было бы сходить, а лучше поплавать в проруби. Когда у нас Крещение?

– Через десять дней.

– Вот тогда и купнемся ночкой лунною. Ну, все, хватит шутки шутить, – посмотрел на Григория: – Все в магазины завез?

– Нет, деньги вот заехал получить.

– Так чего ж ты тут торчишь?! Погляди на часы! Работнички!..

Когда Григорий подходил к двери, услышал:

– Готовься в пятницу ехать за товаром в Москву.

– А подписка?! – опешил Григорий.

– Плюнь на эту подписку. Если болен, искать тебя никто не станет. Подбирай второго водителя. Поедете на двух машинах. И вообще, скоро основательно займемся штатом фирмы и техническим оснащением. Откроем в субботу магазины, а на подходе еще три; собственными силенками нам уже не справиться. Поедешь в пятницу. Нужен товар, много товара. Чего стоишь-то, поезжай, рабочие плитку ждут. – Рюмин сел за стол и начал звонить. Он уже отключился.

Григорий и Надя переглянулись: встреча в субботу срывалась.

Уже на улице Григорий подумал: а кто, интересно, сказал Рюмину, что он на больничном? Ирина? Но почему она все докладывает? Почему не прижмет язык? Дойдя до машины, остановился.

Надя беременна, скоро это будет заметно. Родится ребенок, не чей-то, а его. Как вести себя? Сколько можно будет обманывать Ирину, если она сама собирается докопаться, от кого Надя забеременела? Одна проблема хлеще другой...

XLI

Красавин не ожидал приезда Парамошкина. Они с напарником ремонтировали старую «шестерку». Тут же на подхвате кружился владелец машины, худощавый, черноволосый парень в морфлотской форме. Он что-то подносил, подавал, поддерживал, в общем, помогал. В боксе тепло и светло. Парамошкин не мог не заметить, что на площадке перед боксом стояли, ожидая очереди, еще несколько машин.

Красавин легко выпрыгнул из ямы и, вытирая тряпкой ладони, подошел к Парамошкину. Приходу своего учителя он рад. Обнялись.

– Как хорошо, что надумали заехать, – сказал, улыбаясь, Петр. Повернувшись к машине, представил напарника и клиента в тельняшке. Им оказался начинающий предприниматель, некто Ресин.

– Откуда так подробно знаешь о клиенте? – спросил Парамошкин.

– А он уже не впервой приезжает.

Отошли поговорить к верстаку.

– Вижу, неплохо освоился, – сказал Парамошкин, оглядывая бокс. Ему понравились порядок и чистота. – А очередь – это здорово! – похвалил Григорий Красавина.

– Обижаться не на что. Водители подмечают, где поменьше берут да получше делают. Работать можно. Бокс теплый, просторный, для зимы – лучше и не надо.

– Беретесь за все подряд или специализируетесь?

– Почти за все. Как когда-то с вами, помните?

– Еще бы, такое не забывается. Есть планы?

– О-о, планы есть, и немалые! – воскликнул Красавин и рассмеялся. – Тут недалеко присмотрел еще один бокс. Думаю, через пару месяцев осилю взять в аренду. Вот где займемся специализацией: сваркой, покраской, "костоправством".

– Молодец да и только, – одобрил Парамошкин.

– Скоро должок начну возвращать.

– Не спеши, управишься. Лучше собирай на машину. Как сядешь на свои колеса да купишь еще пару боксов, тогда и рассчитаешься. А может, еще деньжат подбросить?

– Нет-нет, спасибо. Вы мне и так крепко помогли. Без вас ничего б не вышло.

– Пустяки, тебе – и не помочь? Главное, чтоб польза была. А она есть. Честно скажу – мне у тебя понравилось.

– У вас какой-то вопрос? – спросил Красавин.

– Пока никаких вопросов. Просто заехал посмотреть, как идут дела, – бросив взгляд в сторону машины, спросил: – Так говоришь, хозяин – предприниматель?

– Да-а, мужик интересный. Его "хобби" – окна и двери. Специалист классный, сам видел. Хотите познакомлю?

– Можно и познакомиться, только не сейчас. Спешу. Возьми на всякий случай у него телефончик. Сам позвоню.

К Парамошкину подошел Ресин.

– Значит, решаем проблему окон и дверей? – спросил Григорий. – И получается?

– Да вроде получается. Было бы побольше деньжат да поменьше налогов, такое дело можно развернуть, – сказал Ресин мечтательно: – Но ведь давят, на корню давят, развернуться не дают!

– Болячка общая, – согласился Парамошкин. – Чиновничий беспредел, грабят белым днем, а главное – никакого просвета.

– Григорий Иванович – мой шеф-наставник, – пояснил Красавин. – Весной собирается коттедж строить. Так, Григорий Иванович?

– Да, если ничего не помешает. В общем, ждите звонка. Если стандарт столярки устроит – будет заказ, а для вас – поддержка.

Парамошкин спешил на встречу с Науменко и вскоре уехал, пообещав Красавину заглядывать.

XLII

Науменко в этот раз пожелал встретиться на набережной. Ему хотелось посмотреть, как живет Парамошкин. Григорий предлагал где-нибудь в другом месте: ну что смотреть у бабки Фроси? – бесполезно. У тебя, и все. Заезжать в офис у Григория времени не было; хотелось побыстрей узнать, чем же закончился разговор друга-адвоката с Соломкиным. К Красавину можно было и не заезжать, но что сделано, то сделано. С ним надо держать связь и во всем ему помогать. Петр предан и может пригодиться...

А Ресин чем-то напоминает Рюмина. Во всяком случае, тоже знает, чего хочет от жизни. Такие, как он, добиваются своего. Надо обязательно выбрать время и посмотреть его хозяйство, пригодится.

Но как же быть с Надей и Ириной? С кем строить свою жизнь? Рано или поздно придется определяться. Если Надя родит ребенка, то работать в фирме какое-то время не будет, и кто ее заменит? Его больше тянет к Наде. Никогда не думал, что ждать своего ребенка так радостно и так тревожно. С Ириной, скорее всего, неминуем разрыв, а это в любом случае скандал. Хотя возможен и мирный расход... Да он сам не знает, половинчатость какая-то во всех его поступках, нет твердости, какой, к примеру, обладает Рюмин. Мысли скачут одна за другой, повторяются, остаются без ответа...

Так и не заехал к матери. Хорош сынок! Столько наговорил, наобещал на похоронах отца, а теперь – молчок! Другие дела, видишь ли, все отбили. Потому, наверно, отец и не хотел видеть его предпринимателем: очерствеет, позабудет родителей... А мать с Надей, пожалуй, сдружились бы. Надя не белоручка, любит землю, хозяйство. Да и внук! Григорий уверен, что если будет ребенок, то мальчик. Его так хотел отец.

Машина спустилась вниз и свернула направо. Маршрут известен, и все давно примелькалось. Издали, напротив дома, заметил красную "девятку": значит, Науменко опередил. Выйдя из машины, увидел Рыжуху. Распластавшись недалеко от ограды, она старательно обгрызала кость. На него не зарычала – свой.

Науменко встретил громкой тирадой:

– "Приходи, кума, в гости, когда меня дома нет!"

В самом деле, Ирина не пришла, его нет, хорошо, что бабка Фрося дома.

– Чай, кофе, водку, коньяк? – предложил Григорий, обменявшись с Науменко рукопожатием.

– Какая водка, какой коньяк! – воскликнул адвокат. – Ты забыл, что я за рулем. Чаю, и покрепче.

Григорий попросил заняться этим бабушку Фросю, а сам сел на диван рядом с Науменко. Ему не терпелось узнать подробности встречи.

– Рассказывай, Виктор, как поговорили, чем закончилось? Этот Соломкин такая зануда.

– Подожди. Ну что ты заладил: рассказывай, рассказывай! Человек приехал в гости, дай хоть оглядеться. – Науменко развел руками, покрутил головой.

– Потом оглядишься. Да и ничего ты тут особого не увидишь. Стены старого частного дома разве что. Давай по-существу.

– Ну и занудный ты мужик, Григорий! Не даешь набраться впечатлений. Ладно, черт с тобой. В общем, встретились. Как мне кажется, я выбил, причем основательно, этого Соломкина из седла. Он теперь не на коне с шашкой наголо, а будет топать пешочком ножками.

– Ничего не понимаю! Какое седло? Какие ножки, при чем тут шашка?

– Это образно, чего ж не понять. А если по-существу, как ты говоришь, то я заставил его кое над чем глубоко задуматься.

Пришлось, правда, раскрыть ему наши секреты. Первый: что ты плюс Веня Скоркин и Шлыков – дружбаны до гроба. Только не морщись. Заодно обрисовал, кем скоро станет Шлыков и старший Скоркин, и что потом может ожидать опера БХСС УВД Соломкина, если он законопатит тебя в колонию.

– Ну зачем же так! Ведь просил. Как посмотрят на это Веня и Шлыков? Не здорово получается.

– Ишь, распсиховался – "не здорово"! Мне виднее, что здорово, а что не здорово. Повторяю, что я лично почувствовал перенастрой Соломкина. Да он теперь все факты перепроверит и еще раз взвесит. По-другому и быть не должно. Я ему сказал, что ничего сногсшибательного в деле нет, а значит, и нечего накручивать. Кругом вон все растащили-развалили. Понимаешь?

– Понимаю, но как-то не очень прикрываться чужим авторитетом. А вдруг эти планы вообще не свершатся?

– Если "вдруг не свершатся", то ты погоришь стопроцентно, а тут появился отличный шанс. Надо быть дураком, чтобы его не использовать.

– А про жалобы?

– Сказал и о них. Сработают опять же в твою пользу.

– Ладно, чего уж теперь, когда дело сделано.

– Вот это совсем другой разговор. А то тебе и хочется и колется. Тут уж что-то одно выбирай. Теперь будем ждать результата, а он, я думаю, не задержится. Соломкин сказал, что посоветуется со следователем и с начальством. Для него это не просто, но это его проблемы.

Давай-ка малость отвлечемся, – предложил Науменко. – Помнишь, как однажды на соревнованиях я тебя положил на лопатки? Помнишь, конечно, не забыл. Так вот, в твоих глазах, еще в стойке, я на какое-то мгновение увидел сомнение, растерянность... Не знаю, как лучше сказать. А дальше – рывок, и ты на лопатках, хотя был опытнее, сильнее меня. А сейчас я увидел глаза Соломкина, увидел, что Соломкин на мои "козырные карты" клюнул. В самом деле, если твоим друзьям скоро подфартит, ему есть над чем подумать. А чиновник он весьма конъюнктурный, держит нос по ветру. Это и без очков видно.

...В то время, когда Парамошкин с Науменко пили чай и мирно беседовали, Соломкину из бюро пропусков позвонил Гнидкин и попросил принять его. Соломкин поморщился, но пропуск все же заказал. Ему не хотелось не только встречаться, но и вообще видеть Гнидкина. Еще не закончены материалы дела, которые шеф ждет к концу рабочего дня, да и вообще, что он нового ему скажет? Начнет хныкать, мямлить, выпытывать про Парамошкина. Надоело!

Вскоре раздался осторожный стук в дверь, а потом, в свойственной только ему манере, в нее не вошел, а втиснулся, словно угорь в узкую расщелину, сам Гнидкин. Правая рука на перевязи, вид жалкий, обиженный. Только вошел, и сразу с претензиями:

– Вячеслав Семенович! Вы меня крепко обидели! Я не виноват!

– Стоило из-за этого с больной-то рукой ко мне тащиться, – огрызнулся Соломкин. – У меня работы невпроворот.

– Места себе после звонка не нахожу. Даже разговаривать не стали. В чем провинился?

– Соображать надо. Соображать, шурупить, понял?

– Не пойму, в чем соображать.

– В том, кто на базу приходит. Взвешивать и просчитывать. Парамошкин-то умнее нас с тобой оказался. Посмотри, какие у него связи. Какая перспектива! А мы на него – уголовное дело. Дурачье!

– Но ведь не я – вы просили подкинуть анонимку. Сам бы я на это не пошел.

– Да уж куда тебе! Кончай хитрить-мудрить, ангел с крылышками! А кто мне постоянно зудел? Все, хватит! Иди, у меня работы по горло.

– Гоните?! – У Гнидкина от обиды даже глаза заслезились.

– Не гоню. Работы много. Лучше б вспомнил, кто тебе руку покалечил? Парамошкин?

– Нет, не он, кто-то был другой. И еще предупредил, что если стану опять писать, то ноги переломает.

– Да-а, незавидная перспектива... – Наступило молчание. Гнидкин думал, что бы еще узнать у Соломкина и как расположить его к себе, связь с ним не потерять. А Соломкин ждал, чтобы Гнидкин побыстрей покинул кабинет. Он его раздражал.

– Так Парамошкин-то будет работать на базе или нет? – спросил вкрадчиво, осторожно Гнидкин.

– Нет, работать не будет. Можешь не переживать. Это твердо, – сказал Соломкин и повел глазами на дверь, показывая Гнидкину, что пора уходить.

– Слава Богу! – обрадовался он. – Я уж чего только не передумал! Какие мысли в голову не лезли! – Он протянул за пропуском здоровую руку и, так же как вошел, выскользнул в полуоткрытый проем двери.

В пятницу, в день отъезда Парамошкина в Москву за товаром, его вызвали в УВД. Григорий, как всегда, волновался и трусил. Позвонил, чтобы подстраховаться, Науменко. Тот спокойно напутствовал:

– Поезжай и не дрожи. По моим прогнозам, буря миновала.

– Какая буря?

– А вот поедешь, там и узнаешь. Позвоню потом.

Обычно мрачного, неприступного Соломкина в этот раз будто подменили: весь – радушие и внимание. Рядом с ним сидел молодой человек в очках, которого Соломкин представил как следователя. До этого Парамошкин его не видел.

"С чего бы такие перемены?" – соображал Парамошкин. А Соломкин все больше удивлял – вышел из-за стола и поздоровался за руку, потом поинтересовался здоровьем. Сев за стол, на мгновение задумался, но тут же приветливо улыбнулся:

– По вашему делу, Григорий Иванович, мы вот с коллегой, – кивнул на очкарика, – многое переосмыслили, на всех уровнях посоветовались и в результате приняли решение – дело прекратить. Постановление на сей счет сейчас прочитаете. В связи с этим, естественно, отменяется и подписка о невыезде. Радуйтесь, Григорий Иванович, живите, работайте. Довольны? – спросил, улыбаясь.

– Еще бы! Признаться, не ожидал.

– Да, такая вот метаморфоза. Взяли, как говорится, грех на свою душу. Но для вас это хороший урок наперед, делайте выводы. Извините, если в чем был неправ.

Парамошкин смотрел на Соломкина и видел, с каким трудом давались тому извинения. Подумал: а гадкий ты человек, но вида не подал.

– Однако, – Соломкин снова посуровел. – Должен вас огорчить, что от директорства базой вы будете освобождены. Хотя это отстранение, уж будем откровенны, самое минимальное из того, что вас ожидало. Вопросы есть?

– Да никаких, – обрадованно ответил Григорий.

– Тогда ознакомьтесь с постановлением и завизируйте его.

Григорий стал читать постановление о прекращении дела. Следователь как молча сидел, так молча и вышел из кабинета. Получив пропуск, вскоре ушел и Парамошкин. Соломкин его провожал. Странно это выглядело. Ведь так недавно унижал и оскорблял, а теперь перелицевался и стал совсем другим. С чего бы? Значит, клюнул на наживку Науменко.

Надо ему позвонить. Молодец, так быстро сумел все раскрутить. С плеч свалился огромный груз, который все эти дни давил, давил со всех сторон. Хотелось петь, выкинуть от радости что-нибудь неординарное, поделиться с кем-то так нежданно свалившимся счастьем. С Ириной? Надей? Рюминым? С матерью? В офис заедет сейчас же. Там обрадуются. А как вернется из Москвы, так сразу к матери в деревню. Вот кто обрадуется! Уж Рюмин по такому случаю отпустит. О Боже, как мало надо человеку для счастья и радости!..

XLIII

Только теперь, когда уголовное дело было прекращено, Парамошкин вздохнул с облегчением. Даже дышать стало легче. Позвонил друзьям, а со Шлыковым встретился лично и подарил ему золотые часы. Тот не отказался. Потом посидели по душам. Пили коньяк. У Шлыкова впереди борьба за кресло мэра Каменогорска, дерзкие планы. Нужны деньги, деньги, деньги... Вспомнил, как в вагоне Рюмин предлагал разные варианты проталкивания Шлыкова в мэры. Теперь за них пора браться.

И Рюмин доволен, что уголовное дело прекращено. Отныне в работе Парамошкину никакого послабления, задание за заданием, и спорить бесполезно. Парамошкин уже не раз смотал в Москву, товара завез столько, что хватит на киоски и на новые магазины. Купили еще четыре квартиры под магазины. "Деньги должны делать деньги," – только и слышно от Рюмина. Купили несколько новеньких автобусов для перевозки товара, оформили на работу водителей. Теперь есть кому развозить товар, и Парамошкину облегчение. Рюмин отстранился от отделки квартир под магазины, у него другие заботы. На перспективу прорабатывает вопрос покупки акций предприятий города. Его интересуют предприятия переработки, транспорта, связи. А вся хозяйственная работа легла на плечи Григория. Он теперь главный организатор и ответчик за подготовку и ввод новых магазинов. Сроки, как всегда, сжатые, и Рюмин их держит на особом контроле.

Надя целиком погрузилась в бухгалтерию. Одной уже не справиться: приняли в помощь ей двух девушек, владеющих компьютером. Прибыль и затраты скрупулезно заносятся в компьютер. Хитрят с Рюминым с зарплатой: истинной и той, что напоказ налоговикам. Напоказ – ведомость с минимальной зарплатой, чтобы меньше налог платить. Другая же ведомость – тайная, где каждый работник получает согласно договоренности. Веня через отца постарался, чтобы фирму "Надежда" налоговые службы меньше беспокоили, и сам тоже занялся торговлей. Отец помог ему взять льготный кредит и купить в центре города несколько магазинов, которые уже давно приглядел.

Ирина за последнее время стала для Рюмина незаменимым человеком. Домой приходит позже мужа. Товар и кадры, эти вопросы Рюмин обговаривает чаще с ней, нередко вдвоем. К беременности Нади Ирина по-прежнему относится подозрительно, но с Григорием об этом разговор не ведет. И Парамошкин терялся в догадках. Почему? Неужели узнала?! Рюмин с Ириной стали чаще обедать в ресторанах, особенно когда Григорий уезжал в командировку. С каждым днем он ощущал отдаление жены от него. К тому же Рюмин балует Ирину подарками, а она на них падка. Недавно у жены появился дорогой перстень, и когда Григорий спросил, откуда, Ирина ответила, что сама немало зарабатывает. Соврала, конечно, и дураку понятно, что Рюмин подарил, а она не устояла. Вранье жены не просто обижает, а выводит из себя. Как же ей можно верить? Если раньше в подобных случаях Ирина действовала лаской, и он отходил, то теперь подолгу отмалчивается. Обозлиться бы да плюнуть и уйти к Наде!.. Хотя зачем спешить? Всему свое время.

А Надя его всегда ждет, и живот у нее припухает. Встречает с радостью. Прижмется и ласкает, ласкает, потом помечтает, каким будет их ребеночек. Сказала, что рожать будет в Каменогорске, но вызовет мать с Украины. Можно было бы уехать к матери, но возникнут проблемы по оформлению ребенка. К Григорию никаких претензий; он не раз пытался узнать – говорила ли Рюмину, от кого ждет ребенка? Отвечала, что нет, а сама смеется. Вот и пойми! Заметил, что с Рюминым у нее не всегда хорошие отношения. Бывает, что и дуются, не разговаривают. В чем дело? Ему говорила, что это касается только ее.

Григорий на три дня съездил к матери: Рюмин свое слово сдержал, отпустил. Поехал один, без Ирины. Деньги мать брать не захотела. Сколько было разговоров и воспоминаний. Вместе сходили к отцу на могилу. Там так тихо и покойно, что уходить не хотелось. Про Ирину мать не расспрашивала, сам все рассказал. Не умолчал и про Надю, и что скоро у них будет ребенок. Ждал, как среагирует. Ответила как всегда – решай сам. Это не отец, тот бы вник во все подробности. Пригласил мать в гости. Обещалась, но попозже, когда сын свое жилье заимеет и в семейных делах разберется. Она как всегда права. С Ириной ей лучше пока не встречаться.

Как-то, подвыпив настойки, Григорий хвастанул матери, какими деньгами теперь ворочает. Думал удивить, но это ее нисколько не обрадовало.

– Зачем тебе это накопительство, сынок? Зачем?

– Так деньги же, мама, за них можно купить все, что хочешь.

– Ну что – все?!

– Вещи, жилье, машины, поехать отдохнуть...

– А счастье?

– Что – счастье?

– А то, что счастье за деньги никогда и нигде не купишь. Мы с твоим отцом не имели больших денег, но, поверь, были счастливы. Друг друга любили и понимали. Зачем тебе столько денег? Это же вечные проблемы, бессонница, если хочешь, болезнь. Она перейдет к детям, внукам, и еще неизвестно, чем все закончится.

– Ну ты прямо жуткую картину нарисовала. Зачем усложнять? Неужели люди, которые обогащаются, – дураки? Посмотри, что кругом творится?

– Вижу, не слепая. Но отец твое богатство не одобрил бы, а он хотел тебе счастья, уж я-то знаю. Счастье должно быть в хорошей семье, в умных детях, а не в накопительстве.

Так ни к чему и не пришли, каждый остался при своем мнении. Настроение и у матери, и у Григория было испорчено.

А на другой день Парамошкин отыскал в сарае отцовские лыжи. Ботинки в самый раз. Решил вспомнить молодость. Катался по лыжне вдоль леса, где обычно проводились школьные соревнования. После ужина вышли с матерью во двор, с визгом подскочил Рекс. Он подрос, но дворняга есть дворняга: прыгает, назойливо пристает. Пошли по тропинке в сторону школьного сада. Деревья по нижние ветки завалены снегом. Рекс бегал от дерева к дереву, совал морду в сугробы и смешно фыркал. Первозданная, до звона в ушах, тишина. В окнах школы ни огонька. Вспомнили, как сажали сад, как потом за ним ухаживали. Отец осенью всегда проводил обрезку деревьев. Кто теперь будет их обрезать и спиливать?

А по небу плыли редкие облака. В разрывах между ними, в нежно-голубой холодной бездне, ярко перемигивались звезды. Месяц – словно выкупанный младенец, чист и свеж. Хотелось смотреть на него и трогать руками...

Когда вернулись домой, совсем стемнело. Григорий признался матери, что давно не чувствовал себя так спокойно. Поглядев на сына повлажневшими глазами, Клавдия Александровна вздохнула:

– Ты чего? – спросил он и осторожно обнял ее. Мать для Григория всегда была строгой и немного замкнутой. Свое горе или волнение она внешне не проявляла. Сына упрекала редко, хотя и было за что. Отцом же, сколько помнит, была всегда довольна. Если спрашивали, как живут, отвечала: "Отлично. Так хорошо сейчас никто не живет".

– Мам, ты что? Я тебя чем-то обидел? – вздохнул Григорий.

– Нет-нет, все в порядке. Давай-ка, сынок, лучше посоветуемся... – стали думать, когда теперь встретятся. – Лучше б в июле или в августе, – предложила Клавдия Александровна: тогда и она смогла бы поехать в Каменогорск. О многом хотелось поведать сыну. О своей прошлой и теперешней жизни. Но поймет ли?

Стоит ли говорить, что жизнь их с отцом не баловала. Что они были недокормлены и недоласканы, особенно в войну и после войны. Выжили. С ранних лет стали не по-детски серьезными. Он же сам не раз говорил, что она – сухарь в очках. Сухарь!.. Сухарь-то в воде тоже мягчает...

Всегда довольствовались тем, что имели. А вот сыновней ласки не хватало. Нет внуков, на что с отцом так надеялись, а одной стало совсем худо. Рано или поздно, но с сыном жить придется. У него же свои проблемы: денег много, а в семье все зыбко, непрочно. Говорить об этом сейчас? Нет, не станет. Отложит до лета. А в душе колокольчиком позванивает беспокойство, тревога за сына. Как же он, как обойти беду стороной?..

В Каменогорске Григорий с головой окунулся в ремонтно-строительные и отделочные работы. Решил доказать Рюмину, что досрочно подготовить к сдаче магазины может не только "командор". А вообще-то, после поездки домой, захотелось повкалывать. Дело же это, при желании, не такое уж сложное, были бы деньги.