Текст книги "Убийца среди нас (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

Епифанцев согласно кивал головой, а Грузнов, нахмурившись, поправлял ладонью седые волосы. Какое-то время все молчали. Подумать было не о чем. Все, кто находился в кабинете Епифанцева, причастны к расследованию убийства туркмен. Времени прошло немало, а ясности никакой. Снова надо готовить ходатайство в Генеральную прокуратуру о продлении сроков расследования.

– Давайте еще разок воспроизведем по памяти, что сделано, на чем застопорились и что в первую очередь следует предпринять. Только покороче и как можно конкретней. Кто первый? Вы? – посмотрел он на меня. – Что ж, говорите. – Достав ручку, пододвинул к себе чистый лист бумаги.

До этого мне не раз приходилось отчитываться перед Епифанцевым, и я был готов к тому, что полностью высказаться он мне не даст, а по ходу информации задаст немало вопросов. Так было и сейчас. Я напомнил, что погибших четверо, все они из Чарджоу. В Москву поехали за покупками, там планировали купить машину.

– А почему оказались в наших краях? Может быть, тут есть какая-то увязка? – прервал Епифанцев.

Я пояснил, что у нас с Тереховым есть на этот счет одно предположение: старший из группы в Отечественную войну воевал под Каменогорском. Об этом говорили и родственники погибшего. Возможно, в этом кроется какая-то взаимосвязь.

– Значит, собирались купить машину? – сказал задумчиво Епифанцев.

Я ответил, что это подтвердили родственники убитых, билеты покупались в Москву.

– А что дала ваша поездка в Москву? Если память не изменяет, вы туда втроем ездили? Каков результат?

Ответил, что в Москве работали я, Терехов и Гребенкин. Изучили на рынках порядок купли-продажи машин, искали, где могли остановиться туркмены. Но, увы, безрезультатно. В разное время потом побывали в Туапсе, Харькове, Краснодаре, Сочи и Зугдиди, где перепроверялись копии доверенностей на куплю-продажу автомашин.

– Почему именно в этих городах? – спросил Епифанцев.

Пояснил, что на рынках в Москве, как нами было установлено, верх держали три организованных преступных группы: краснодарские цыгане, армянская и грузинская. Они полностью контролировали куплю и продажу машин. Краснодарская группировка, самая многочисленная, в основном состояла из жителей Сочи. Дело оказалось не таким уж простым. До сути так и не докопались, хотя кое-какую полезную информацию для себя собрали.

– В Каменогорске проверили?

– Да, отработали. И не только в Каменогорске, но и в районах области. К сожалению, тоже никаких зацепок.

– Садитесь. Вы что-то хотели добавить? – спросил Епифанцев Терехова.

– В свое время, – сказал тот, – нами была направлена обстоятельная справка по убийству туркмен в МВД. – Нас интересовало, совершались ли за последнее время убийства с отсечением головы и где?

Так вот, ответа долго не было, но недавно мы его получили. Оказывается, подобным манером совершено по одному групповому убийству в Алма-Ате, Сибирске и Озерске. В общей сложности, как явствует из ответа, погибло шесть человек. Причем все нерусские и все обезглавлены. Заслуживает внимания еще одна деталь – убийства по времени были совершены в пределах полугода. Кто-то явно спешил.

– Факт, конечно, сам по себе убийственный, – резюмировал Епифанцев. – Так что вы предлагаете?

– Из отдела МВД явствует, что убийства в Алма-Ате и Сибирской области совершены аналогичным образом. Думается, что туда надо срочно ехать и поработать. Желательно в прежнем составе, потому как нами уже многое изучено. Но все мы в группе по Рюмину. Как быть?

– Сколько прошло времени как получили ответ из МВД?

– Около месяца.

– Почему же за это время никого не послали? – с недовольством спросил Епифанцев у Грузнова. – Потерять столько времени!..

– Вы же знаете, Никита Олегович, – попытался объяснить начальник управления розыска. – Одно убийство хлеще другого. Вот и опять...

– Но можно было бы хоть дела запросить?

Грузнов опустил голову.

– Есть ли возможность других сотрудников подключить? Обговорите с генералом.

– Других не хотелось бы, хотя посоветуюсь, конечно. Лучший вариант, это за счет других сотрудников усилить группу по Рюмину, а вот их, –Грузнов кивнул на меня и Терехова, – направить в Москву и по местам идентичных убийств. В Москве, похоже, не доработано, туркмены не могли по воздуху летать. Кто-то же их видел, с ними общались, где-то они, в конце концов, жили.

– Да-а, ну и вопрос задали, – покачал головой Епифанцев. Снял очки, протер их, потом опять надел.

– Понимаю, что не здорово получилось, – говорил между тем Грузнов. – Надо как можно активней по убийству Рюмина раскручивать, а тут приходится снимать ведущих спецов и направлять их по другому делу как минимум на полмесяца. За это, если узнают, по шеям надают и правильно сделают.

– Зачем же тогда их включили в группу по Рюмину? Что, больше никого не было?

– Вы же знаете, генералу специально звонил Скоркин.

– В общем, надо выкручиваться, – сказал Епифанцев. – Информация получена, и по ней ничего не сделано. Тут нас никто не поймет. Выход один? Группу Рюмина усилить, а "незаменимых" срочно в командировку. День-два здесь – и в дорогу. Не тянуть, нам дорог каждый день и час. Своего шефа попытаюсь в этом убедить.

– А я тем временем свяжусь с Сибирском и Алма-Атой, попрошу местных товарищей помочь, – продолжил Грузнов. – Сколько людей может еще погибнуть! Преступники-то на воле.

– В Полянске есть хоть какие зацепки? – спросил меня Епифанцев, зная, что я работал в этом районе.

– Увы, – развел я руками. О светлом "Жигуленке" говорить не стал. Кроме того, что он светлый, тоже нет никакой ясности. Где машина, куда ушла? Может, спрятана где-то под боком, а возможно, уже перегнали в другую область. А в какую?

Епифанцев поднялся и задумчиво прошелся по кабинету. Остановившись около Грузнова, сказал:

– Специфика и объекты убийств свидетельствуют о неординарности преступлений. Думаю, действует высокопрофессиональная группа, одному такие "подвиги" не под силу. Хотя чем черт не шутит... Давайте разбираться. – Поглядев на меня и Терехова, жестко добавил:

– Работать по двадцать часов в сутки и искать, искать зацепки. Они должны быть. В то же время не забывайте, что вам поручено расследование убийства Рюмина. Пока вас не будет, все вопросы по Рюмину станут координировать Грузнов и Гребенкин. Меня информировать ежедневно. Вам ясно, Владлен Эммануилович? – обратился Епифанцев к Гребенкину.

– Да-да, все понятно.

– Повторяться не хочется, но сами знаете, Сушков может пригласить в любое время, учтите это... Вы тоже (это мне и Терехову) почаще информируйте о своих делах. Можете звонить Грузнову, а мы тут свяжемся. В общем, как говорится, решение принято – и с Богом!..

VIII

Мать Пети Красавина, Галина Семеновна, образования не имела. Росла в многодетной крестьянской семье, с детства испытала голод и холод, побои отца и причитания вечно забитой нуждой матери. Сбежала из дома в Полянск, устроившись разнорабочей на свеклопункте. Работу не раз приходилось менять, хотя и выбора особого не было. Главные орудия труда: лом, ведро и лопата. Поработав в ремонтно-строительном участке, ушла на железнодорожную станцию, после этого устроилась на элеваторе. Больше всего продержалась на сахарном заводе. Работа тут хоть и была сезонной, но платили больше. Однако и с завода пришлось уйти. На то имелись свои причины.

В двадцать лет вышла замуж. Муж бросил, оставив с малолетней девочкой. Потом муж как в воду канул. Всякие ходили разговоры – будто подался за длинным рублем куда-то на Север или в Магадан золотишко добывать. Никаких вестей о себе не подавал, дочь воспитывала одна. Своего жилья в Полянске долго не имела, снимала у частников углы и комнаты, расплачиваясь из скудной зарплаты.

На сахарном заводе познакомилась с Демьяном Красавиным, мужиком видным, сильным и красивым, но бабником и любителем покутить. Демьян работал грузчиком, зарабатывал неплохо, а еще приворовывал где только можно на стороне. Деньги у него не держались, почти весь заработок пропивал.

В Полянск Демьян приехал из соседней области, воспитывался, по его словам, без родителей. Жил где придется. Галине Семеновне не советовали выходить за него замуж, говорили, что хлебнет горя, но она не послушалась, потому, как влюбилась.

Семейная жизнь начиналась неплохо. Поначалу Демьян сдерживал себя в выпивках, был приветлив к неродной дочке. Зарплату хоть и не всю, но отдавал. Завод вскоре выделил им в барачном доме небольшую двухкомнатную квартиру. Столько было радости, что наконец-то заимели собственное жилье. А тут в семье прибавка – сын родился! Назвали его Петей. Расстраивало, что мальчик рос слабым и болезненным. Таким худеньким и в школу пошел. Столько у Галины Семеновны было переживаний из-за учебы, но оказалось, что волновалась зря: сын был хоть и болезненный, но головой пытливый, цепкий, учеба давалась ему легко. На родительских собраниях Петю хвалили и в пример другим ставили. Как это радовало мать! Как она любила бывать на родительских собраниях! Они были для нее ни с чем не сравнимым праздником.

– Я, сынок, образований не имею, – говорила ему, – а тебя вот, ей-Богу, вся иссохну, но выучу. – Рассказывала Демьяну об успехах сына, но того это нисколько не интересовало. Он начал пить по-прежнему, гулять, помощи в семье никакой. Зарплату теперь приходилось выбивать, проморгаешь – пропьет. Младший Красавин редко видел отца трезвым. Сколько себя помнил, ему за него всегда было стыдно. Отец им вообще не занимался: ему все равно – есть сын или нет, хорошо учится или плохо. Постоянно слышал от знакомых и соседей, на улице и в школе, что сын от непутевого родителя. Донимала ребятня, местные заводилы издевались, всерьез его не принимали. Больно было слышать: "Ах, это тот самый..." Особенно доставалось от Мишки Козлобаева и братьев Гунькиных. А что он им плохого сделал? Их из себя выводило, что Петя-Петушок учится лучше, что его нахваливают, а их критикуют, за что родители дают дома взбучку. Кому такое понравится? Вот и "воспитывали" Красавина. А после домашних выволочек вообще прохода не давали.

"Как быть? Что делать?" – не раз в слезах думал Красавин. Отцу не пожалуешься, у него на все один ответ: уйди с глаз долой, а то вломлю. Это когда пьяный, а трезвый плакался: "Что ж ты такой уродился доходяга, даже вмазать никому не можешь!" Рассказывал, как это у него получалось.

А мать всегда твердила одно и то же: "Стерпи, сынок, не связывайся с дураками. Им все равно хуже будет. Господь все видит и вознаградит за терпение".

Вот и терпел, и сносил обиды. Плакал по ночам, строил одну слаще другой картины мести.

Но как-то (это было в шестом классе) на большой перемене все-таки дал отпор Козлобаеву. Мишка в тот день совсем оборзел: хамил, обзывался, толкал. Красавин ко всему привык "не связывался". А Мишка еще наглел. От неожиданного толчка Красавин грохнулся на пол, больно ударившись головой об угол парты. На какое-то время совсем отключился, а потом кое-как поднялся, увидел стоявшую в углу метровую, всю в меловых пятнах линейку. Взял ее и что было силы треснул Мишке по лбу. Тот растерялся, закрутил головой, а его и без того выпуклые, будто приклеенные к глазницам глаза стали набухать влагой. И вдруг Мишка, этот драчун и обидчик, заревел во весь голос. Это видели и слышали все, кто был рядом и кто потом прибежал из соседних классов. Всех удивило – такой здоровяк, а орет от удара линейкой такого слабака Петьки. Мишка поорал-поорал и метнулся домой за отцом. Его папаша пришел в школу злой-презлой, и сразу в учительскую. Забегали, засуетились учителя, такой в учительской сыр-бор поднялся. Красавин был уже и не рад, что ударил Мишку. Классная руководительница, так всегда нахваливавшая его матери, сказала, чтобы он тоже сбегал за родителями. Будто не знала, что отец, если б и был дома, то в школу не пошел бы. А мать, как узнала, сразу в слезы – подобного с Петей никогда не бывало. Но пошла спасать своего ангелочка.

Оглядываясь по сторонам, будто в чем провинилась, мать вошла в учительскую, а Петр остался ждать своей участи в коридоре. У учительской стоял Козлобаев, рядом с ним крутились братья Гунькины. Они специально опоздали. "Хорошо, что уроки идут, – подумал Красавин. – Сейчас бы ребята словно мухи со всех сторон облепили. Это ж надо самого Мишку по башке трахнул!"

Со второго этажа спустился и прошел к учительской директор школы: строгий, подтянутый, еще недавно носивший офицерские погоны. Гунькиных от Козлобаева как ветром сдуло. Пробегая мимо Красавина, старший Гунькин, чуть приостановившись, негромко сказал: "Ну ты и натворил, Петух", – потом намекнул, что его наверняка исключать из школы будут. А младший Гунькин с восторгом добавил: "Везет же некоторым!"

Время шло, скоро должен раздаться звонок, а в учительскую так и не вызывали. Красавин подошел поближе. Козлобаев состроил рожу и погрозил кулаком. Засунув руки в карманы, Петр подошел еще ближе, тем самым показывая, что нисколько не боится.

Из учительской вышла старшая пионервожатая Елизавета Петровна. Ей девятнадцать лет, рослая, подвижная, с короткой стрижкой. Ребята звали ее тетей Лизой.

– Так-так, ждете, значит, голубчики, – сказала, остановившись рядом с Мишкой. Придирчиво оглядела сверху его голову.

– Болит?

– Ой, так болит, так болит! – заканючил Мишка.

– А у тебя, Красавин?

– Сейчас меньше.

Подошла, рукой голову потрогала:

– Э-э, да у тебя и в самом деле ушиб! Ладно, пошли в учительскую.

– А я? – удивился Мишка.

– Подожди здесь, и чтобы – никуда.

Петр, как только вошел, так сразу определил по глазам матери, что дело не такое уж безнадежное. Мишкин отец, наоборот, сидел, недовольно опустив голову.

– Красавин, – спросил директор, подойдя к нему, – ты зачем ударил линейкой Козлобаева?

– Он меня сам бил, постоянно...

– Но можно же как-то по другому. Сказал бы классному руководителю или Елизавете Петровне.

– Было бы хуже.

– Что верно, то верно, – вздохнула классная руководительница. – Паренек слабый и Козлобаев над ним просто издевался.

– Подтверждаю, – сказала Елизавета Петровна. – У него и сейчас голова травмирована. Козлобаев и Гунькин над ним не первый год потешаются, об этом вся школа знает. Сколько просили, уговаривали, предупреждали – им как о стенку горох.

– Согласны, – единодушно закивали и находившиеся в учительской преподаватели . – Козлобаев ведет себя безобразно, никому прохода не дает. Отцу надо им заняться. Это что ж такое!..

– Слышали? – спросил директор отца Мишки.

Тот еще ниже опустил голову.

Мишку из школы не отчислили только из-за того, что отец слезно упросил оставить его. А вечером дома устроил головомойку. На какое-то время Козлобаев и Гунькины от Красавина отстали.

В тот вечер отец Петра пришел домой как всегда "под газом". И надо же было матери ему обо всем рассказать. Не дослушав, отец больно щелкнул сына по голове.

– Ну и дурак же ты, Петруха, – сказал хриплым голосом. – Зачем бить в классе, да еще при людях? Надо подкараулить где потемней и как следует врезать, понял?

Петр смолчал, но про себя подумал, что Мишка оказался не такой уж герой и к тому же нытик и трус. Силен с Гунькиными, которых подкупает, а без них не рыпается. А Гунькиным лишь бы над кем похохмить. Это они заставляли Красавина гавкать по-собачьи на пожилую Марию Григорьевну, которая ставила братьям двойки за безграмотные диктанты, или громко материться, когда мимо проходил тугой на ухо учитель химии Иван Петрович. Все, кончено, теперь не дождутся. А Мишку еще проучит. Верно отец сказал: надо подкараулить и врезать. Только так, чтобы никто не видел. И у Красавина план мести созрел сам собой.

Ударить Мишку из-за угла Красавин не решался. Может быть, потом, но не в этот раз. У него появился другой план.

Напротив Красавина сидел Артем Струков, сын райвоенкома. Сильнее Струкова из ребят в классе никого не было. Артем добродушный, спокойный, никогда и ни с кем не связывался. На переменах большинство ребят обычно курили у туалета, а он или разминался на спортплощадке, или что-нибудь выстругивал ножом из дерева. У кого в классе не было его деревянных свистулек? Выстругивал он зверушек, ложки, трости с незамысловатым орнаментом. Нож ему подарил брат, он у него военный. Да и сам Артем собирался после школы поступать в военное училище. С ножом Артем почти никогда не расставался, только иногда, по забывчивости, мог оставить в парте. Мишка Козлобаев пытался выменять у него нож, но бесполезно. Хотел украсть, уж так он ему приглянулся, но и от этой затеи отказался. Хотя у ребят нет-нет да что-то из мелочи приворовывал и об этом все знали.

Красавин решил украсть этот нож и подложить его в Мишкину сумку. Надо только выследить, когда Артем оставит его в парте. Наконец ему это удалось, и нож тут же перекочевал в Мишкину сумку, а в дневник Струкова сунул нацарапанную кое-как записку из нескольких слов: "Нож в сумке Козла".

Прибежав с перемены, Артем ножа ни в сумке, ни в парте не нашел. Весь урок перекладывал тетрадки, учебники, возился, оглядывался, думал, что кто-то подшутил и сейчас отдаст. Несколько раз учительница делала ему замечания. Ножа не было.

Но, записывая в дневник домашнее задание, Артем наткнулся на "анонимку". Прочитав, стал тут же в упор глядеть на Мишку. Тот вначале улыбался, потом почувствовал неладное и стал отворачиваться. Закрыв глаза, Красавин радовался – получилось! Главное теперь – не проморгать, что дальше будет.

Прозвенел звонок. Учительница в этот раз в классе не задержалась, и Струков тут же подошел к Мишке. Тот хотел улизнуть, но был остановлен.

– Отдай нож, – сказал не то чтобы с угрозой, но с намеком: мол, хуже будет.

– Как-к-ой нож, ты что?.. – забормотал, ничего не понимая, перетрусивший Мишка.

– На фиг нужен мне твой ножик? Подумай сам – зачем он мне?!

– Смотри, – пригрозил Артем. – Если найду, ты у меня потом "пофигаешь".

– Да ищи сколько хошь, нет у меня твоего ножа! Подумаешь, ценность, задарма не взял бы. Хочешь, поспорим? Хочешь?

Артем немного замешкался, но потом твердо сказал:

– Давай на десять щелбанов. Идет?

– Идет-идет, готовь лоб.

Ребята сгрудились, шумят. Среди них Петька: и не подумаешь, что это он заварил всю кашу. Смотрит умильными глазенками, а в душе злорадствует, с нетерпением ждет развязки. Ох, побыстрей бы, ох...

Артем выложил из сумки на парту книги, потом тетрадки, карандаши и ручки. Мишка уже был готов крикнуть: "Ну что, нашел!" – Но в это самое время в руке Струкова появился такой знакомый всем нож. Ребята разом охнули. Кто-то жалобно пропел:

– Скоро у козлика вырастут рожки!..

Мишка понял, что опозорен, и главное – у всех на виду получит щелбаны. А у Струкова щелбаны ой-ей-ей какие! Он обреченно подставил лоб.

Артем долго целился, потом щелкнул, и все, кто смотрел, дружно выкрикнули:

– Р-ра-з!..

Красавин тоже с каждым ударом вздрагивал и кричал, думая про себя, как же он раньше об этом не догадался. Ведь все оказалось так просто... Ну, Мишка, ну, Гунькины, берегитесь!..

IX

У Петра была старшая сестра Нина, по отцу не родная. Разница в годах с ней почти десять лет. Окончив школу, Нина уехала в Каменогорск и после ПТУ стала работать маляром в строительном тресте. У сестры свои проблемы. Встречаясь с парнем, тоже строителем, забеременела, а того вскоре призвали в армию. Получилось хуже некуда: Нина рожала, а в это время отца мальчонки привезли в цинковом гробу. Но родители от Нины не отказались, взяли к себе и вместе с ней стали растить внука.

Сколько помнит Петр, семья, как при отце, так и после его смерти, не жила, а существовала. Мать работала уборщицей – какие там заработки, еле концы с концами сводили. Ах, как Петр завидовал тем дружкам, что жили в достатке и не думали о еде или что одеть-обуть. Мать же вечно ломала голову, в чем сына проводить в школу, особенно по весенне-осенней хляби. Придет Петр домой с мокрыми ногами, а мать так же как вчера и позавчера спросит: "Ты, сынок, будешь борщ или картошку?" – Петру все равно. – "А может, картошку? Подрумянилась и до того вкусна!" – "Давай картошку", – соглашался он. – "Нет, пожалуй, борща налью – он подогретый, да и ты заодно согреешься, а картошку назавтра оставим", – передумывала мать. И так изо дня в день одно и то же.

Петр рано понял, что помощи ждать не от кого, надеяться надо только на себя. Часто, особенно перед сном, когда оставался один на один со своими мыслями, мечтал быть сильным. Книгу "Граф Монте-Кристо" читал бы и читал. В ночной тиши детское воображение рисовало картины одну краше другой. Вообще-то Петр хотя и был телом худоват, но лицом красив, мать и сестра не раз говорили, что внешностью в батю пошел. Когда ему влетало от ребят, мать, сокрушаясь, сквозь слезы причитала, что уж лучше бы девчонкой родился – меньше хлопот.

Все изменилось совсем неожиданно. В школу прислали нового учителя Парамошкина. Григорий Иванович вел уроки физкультуры. Жил он с женой на частной квартире, неподалеку от школы, детей у них не было. У учителя была своя, далеко не новая, но чистенькая и всегда на ходу машина. За лето Парамошкин построил гараж с подвалом и двумя ямами. Причем все работы выполнил сам, без чьей-либо помощи.

Казалось бы, что тут особенного, ну приехал в школу учитель, сколько их приезжает и уезжает, а сколько работает? Но не таким оказался Парамошкин. Он, кроме уроков, стал вести кружок автолюбителей и спортивную секцию по вольной борьбе. Районные власти (учитель нашел и к ним подход) выделили для занятий по автоделу списанную машину и помещение. Никто и не предполагал, сколько ребят изъявит желание поучиться в кружках, что вел Парамошкин. Петр Красавин сразу записался в автокружок. Он хотел заниматься и в спортивной секции, да Григорий Иванович, посмотрев на него, отказал. Уж очень Красавин показался ему хилым. Как ни просил и не умолял Петр, учитель не сжалился.

В кружке же автолюбителей Красавин занимался так, что ему не было равных.

X

Петр всем своим нутром чувствовал, что «линейку» Мишка ему не простит. Рано или поздно, но позор свой припомнит. Только вот когда? Видно, дожидается удобного случая. Иногда Петр замечал, что Мишка ходил за ним. Как-то сказал: «Чего как хвост прицепился? Не надоело?»

– А мой папа тоже машины ремонтирует, – ответил "ни к селу ни к городу" Мишка.

– Ну и что? – не понял Красавин.

– А ты хорошенько подумай, ты ведь у нас грамотный, – туманно протянул Мишка.

Сколько Красавин ни думал, но так ничего и не понял. В Полянске многие знали, что Мишкин отец ремонтирует машины. Но ему-то какое дело? У них с учителем тоже дел хватает. Мишка опять сдружился с Гунькиными. У них так – то сойдутся, то разойдутся. Отец отдал Мишке старый мотоцикл, вот и гоняют на нем втроем. Мишка хвастает, что скоро отец купит ему новый. Однако все знают, что Мишка отцу не помощник. Недавно Мишкина соседка говорила матери Петра, что родители Козлобаеву постоянно в нос тычут, что, мол, какой-то Красавин помогает чужому дяде, а он ради отца палец о палец не постучит. Матери лестно такое о сыне слушать. Не кого-нибудь, а Петра учитель выбрал себе в помощники. Он и в школе не хуже других, и на занятиях по автоделу первый. Теперь вот деньги, хотя и небольшие, домой стал приносить. Мать их прячет.

Встречи с Мишкой Красавин и боялся, и не боялся. Но если и боялся, то не так, как было раньше. Тогда все было по-другому. Приказывали на кого-нибудь по-собачьи гавкать – и он гавкал, заставляли громко, чтоб все вокруг слышали, ругаться – и матерился, да так, что хоть уши затыкай. Теперь дудки – не будет этого. Но в школу и из школы один не ходит. К кому-нибудь пристраивается, чаще к Струкову: тот сильный и мог заступиться. Да и мать волнуется, даже в гараж его провожает, хотя Петру это не по душе. Но куда денешься? Знал, что мать просто так не отстанет. Из гаража Красавин обычно возвращался с учителем. Иногда Парамошкин подвозил его домой на своей машине. Мать поджидала у дома, и сколько же было у нее радости!

Но все равно на душе неспокойно. Подлости от Мишки Красавин ожидал каждый день и знал, что это случится наверняка неожиданно. Продумывал разные варианты защиты. В мыслях получалось так, что Мишка каждый раз оставался с носом. Но это в мыслях, а как будет на самом деле? Козлобаев по-прежнему гоняет с Гунькиными на мотоцикле. Он и им дает покататься.

В пятницу работать в гараже закончили раньше обычного. Учитель сказал, что ему надо проехать по делам. Петр знает, по каким делам и куда ездит каждую пятницу Парамошкин, от него ничего не скроешь. А поедет учитель на торговую базу, опять что-нибудь купит из дефицита, а потом с выгодой продаст. Красавина это если и волновало, то лишь потому, что не хотелось раньше обычного возвращаться домой.

Парамошкин попросил подождать, пока он переоденется, и Петр решил дождаться учителя на взгорке, откуда хорошо виден военный аэродром. Он мог сколько угодно смотреть на тренировочные полеты истребителей. В это время они один за другим начали взмывать в безоблачное небо. В запасе было минут пятнадцать-двадцать, и если что, учитель посигналит. Он побежал, но случилось то, чего так долго ожидал. Сразу же за поворотом дороги его настиг мотоцикл. Протарахтев, остановился.

Красавин был спокоен. Может быть, потому, что вот-вот должен подъехать учитель, а уж он-то в обиду не даст. Мишка и Гунькины об этом не знали. Козлобаев, не заглушив мотоцикл, подошел, как всегда, наглый и уверенный.

– Ты, Петух, помнишь, о чем я тебе недавно говорил? – процедил с угрозой.

– Чего-то не припоминаю, – ответил Красавин, и Мишка тут же поцарапал пятерней по лицу Петра. На глаза навернулись слезы, выступила кровь.

– Щас не припомнил?

– Не-ет... – стоял на своем Петр.

В ответ удар по голове, потом еще и еще. В глазах потемнело.

– Ах ты, гад! – закричал Красавин и с кулаками бросился на Козлобаева.

Но перехватили Гунькины.

– Тихо, тихо, Петух, не буянь. – А Мишке того и надо.

– Я те говорил, что батя машины ремонтирует? Говорил. А для чего? Чтоб ты не помогал Парамошкину. Усек? Усек или нет, спрашиваю?

– Нет, не усек! – закричал Красавин, моля Бога, чтобы побыстрей подъехал учитель. Уж он-то им покажет, он им даст!..

А Гунькины не отпускают.

– Ну че ты, Петух, упираешься? Подумаешь, важность какая – отстать от учителя. Зато лупить не будем.

– А вы лупите, лупите! Вам за это Мишка покататься на мотоцикле даст. Предатели! Отпустите руки! Он же трус, трус, он меня боится. Вы сами видели, какой он трус!

– Значит, не бросишь? – заорал Мишка.

– Нет! Нет, не брошу!

– Тогда получай! – Мишка схватил Красавина за волосы, дернул вниз и стукнул лицо о приподнятую коленку. Из носа на рубашку и штаны закапала кровь. Гунькины бросили его руки. И Мишке:

– Мы так не договаривались. Просил попугать, а сам нос квасишь!

Этого и надо было Красавину. Он тут же вцепился в Мишкино лицо, хватал его за нос, уши, губы, приговаривая:

– Это тебе за побои... Получай, гад!..

Все-все припомнил. Какое ему дело, больно Мишке или нет. Мишка такой напористости не ожидал. Гунькины бросились их разнимать, но Красавина от Козлобаева не оторвать, будто прилип.

– Атас! – заорал вдруг старший Гунькин, увидев подъезжавшую машину учителя. Трое бросились к мотоциклу (хорошо, что не заглушили) и мигом нырнули по тропе в посадку.

Подбежал Парамошкин.

– Кто бил? За что? – Дал платок вытереть кровь. Он явно был взволнован.

– Значит так, сейчас поедешь со мной, а потом решим, как быть. В таком виде к матери заявляться негоже. – Красавин и сам понимал, что видик у него неважнецкий. Но собой был доволен. Да, ему досталось, но и Мишке физиономию разукрасил. Теперь запомнит.

О стычке с Мишкой матери не рассказал. Про синяки и царапины соврал, что упал, хотя мать и не поверила. Зато после драки Парамошкин отчислил Козлобаева и Гунькиных из автокружка. Сам ходил к их родителям и о чем-то с ними разговаривал. Но главное даже не в этом: Красавин несказанно обрадовался, когда учитель разрешил ему приходить на тренировки в спортивную секцию. Сбылось то, о чем он так долго мечтал.

И начались тренировки. Петр себя не щадил. Ему было тяжелее других, но учитель послаблений не делал, говорил, что кому не нравится, можете уходить. А этого Красавин как раз и не хотел. Вспоминался Козлобаев, Гунькины, их наглые рожи. Как они любят над ним поиздеваться! "Ну-ка давай, Петушок, погавкай, а теперь поматерись!.." Нет, такие пасуют только перед силой и он станет сильным...

Вновь и вновь назойливо возникали злорадные мыслишки: "Еще дождетесь..." Все с большим упорством осваивал приемы борьбы. Парамошкин это подмечал, но не хвалил, в пример другим не ставил, хотя и видел, что занятия в спортивной секции идут Красавину на пользу. Парень окреп, возмужал, его приемы стали уверенными, точными. Да и в классе его стали воспринимать по-другому, даже девчонки. Если раньше они его просто не замечали, в лучшем случае жалели, мол, такой уж вот слабак уродился, то теперь – дело иное. Петр в их глазах возвысился, к нему пристало неизвестно кем брошенное лестное прозвище – "Красавчик". Но его девчонки почти не интересовали. Хотя – на одну, из параллельного класса, глаз положил. Но это, убеждал себя, несерьезно, его влечет совсем другое, к примеру, машины. Он уже кое-чему у учителя научился, иногда в голову лезли мысли, что неплохо б было самому машину заиметь, хоть старенькую, такую, как у учителя или даже похуже. Уж он бы ее привел в порядок!..

Но это мечта. О какой машине речь, когда дома вечные проблемы с деньгами! Красавин вздыхал и... вновь думал о том, как бы он лелеял машину, а Козлобаев и Гунькины пусть завидовали бы... С такими мыслями, под стук настенных ходиков, и засыпал.

XI

Как-то, закончив ремонт, как говорил учитель – «больной» машины – он несколько раз опробовал двигатель и остался доволен. Мотор работал ровно, его тихое урчание убаюкивало. Протерев руки смоченной бензином тряпкой и потом, вымыв их с мылом, Григорий Иванович присел на стул и стал загадочно смотреть на Красавина. И наконец сказал:

– Завтра работы у нас с тобой немного, а посему займемся одним хорошеньким дельцем.

Каким "дельцем", не сказал, но попросил прихватить с собой спортивные трико.

Красавин приставать с расспросами не решился, учитель этого не любил. "Вот будет день, – говорил он в таких случаях, – будет и пища". Но все равно весь вечер Петр ломал голову над словами Парамошкина, стараясь угадать, что же это за дельце такое появилось? Может, решил с ним борьбой в гараже заняться? Петр своими успехами в спортивной секции вообще-то недоволен. Но при чем тут гараж? На Парамошкина это никак не похоже, уж кто-кто, а он рабочее время ценит. У него просто так не посидишь. Но тогда зачем трико?