Текст книги "Хождение за три моря"

Автор книги: Анатолий Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

– Что мне предстоит?

– Умереть и воскреснуть, – прошамкал безумный пророк.

Афанасий тронул жеребца. Древний еврей остался сидеть между двумя мирами.

Как раньше Афанасий стремился на юг, так теперь он стремился на север.

Отряд углублялся всё дальше в зелёную пустыню, и порой травы были столь высоки, что скрывали всадников. Здесь царствовала упоительная первозданность, словно все жизненные силы земли сосредоточились на малом пространстве, словно сверхгениальный художник широко и смело расцветил это место всеми известными красками, придав ему особенную величавость. Нельзя было и помыслить, чтобы сравнить эту роскошную степь с астраханской или персидской, где песчаная растительность выгорала под жарким солнцем, превращаясь в сухое ломкое пыльное покрывало, где бодрился лишь тамариск, а вся прочая зелень становилась летом желта и безжизненна. Здесь же зной лишь усиливал буйство растительности, наливались зрелостью травы; местами степь напоминала седое море, волнующееся от ветра, но чаще походила на цветущий луг, где свежий воздух был напоен разнообразными ароматами.

Стали встречаться редкие пока дубравы. Могучие вековые дубы необъятной толщины торжественно и гордо вздымали свои царственные кроны на неизмеримую высоту, словно подпирая ими небо. Возле первого дерева-великана Афанасий остановил коня, слез с него, припал к огромным корням и долго лежал неподвижно.

Чем ближе они подъезжали к границе леса, тем больше друзья тревожились за Афанасия. Он менялся на глазах. Отказался охотиться, не ел мяса. У него отросла длинная, сплошь седая борода, лицо потемнело, взгляд странно углубился, стал отсутствующим, как у покойника, словно Афанасий пребывал уже не в этом, а в другом, неведомом мире. Разговаривал он неохотно, мало, голос его стал глухим, старческим. Однажды Варвара, перекрестившись, тревожно сказала мужу и Степану:

– Жутью несёт от Афоньки-то. Чувствую, не жилец он.

Если бы сейчас Хоробрита увидел Кирилл, то непременно бы заметил, что его друг стал походить на волхва.

Зелёные ветры проносились по равнине, рощи шумели юной листвой, запахи разнотравья плыли в воздухе, вливая в тела живых существ новые силы, заставляя напрягаться в борьбе за жизнь. А бывший проведчик слабел, жизнь уходила из него.

Но зрение и слух его обострились неимоверно; так прощально вспыхивает костёр перед тем, как угаснуть. Стоило ему опустить голову, как уши наполнялись множеством шорохов, идущих из-под земли, шипением, потрескиванием, перед его глазами возникала чёрная пахучая плоть земли, которая корчилась, напрягаясь, рождая мириады ростков новой жизни, пробивающихся к свету, чтобы стать травами, цветами, деревьями. Он брал в руки влажную, жирную землю, с наслаждением вдыхал горьковатый пряный дух её. Тело его стало необычайно лёгким, руки усохли, почернели, походили на сухие опавшие листья.

И наступило время, когда ему захотелось сойти с коня и неспешно брести по лесу, опираясь на клюку. Тогда друзья заметили, что он разговаривает сам с собой.

– Лес зовёт, чую, одиноко ему без Хранителя... Родники с живой и мёртвой водой ждут, выпустить их надо на свет божий... – бормотал Афанасий.

Однажды на привале путники услышали мерный, настигающий топот копыт нескольких лошадей. Степан, Гридя и Варвара встревожились, затушили костёр. Но топот оборвался. Решили покинуть стоянку и в темноте ехать дальше. Топот возобновился, но уже не приближался. Ехали всю ночь по звериным тропам, держа направление на Полярную звезду, и так же упорно следовали за отрядом неизвестные. Погоня оставила Афанасия равнодушным. Его дух и мысли уже были в ином измерении, не подвластном обычным прихотям и страхам, – все они остались где-то внизу, в бурлении человеческих страстей, где одни называют Всевышнего господом, а другие – аллахом.

Лес беспокойно шумел, принимая странников под свой зелёный полог. Он был полон жизни. Густой ельник темнел по берегам рек, соловьи распевали в зарослях черёмух, малиновки вили гнёзда, могучие вепри проламывались в лещиннике. Манили покоем озарённые светом лесные полянки, пёстрые от цветов. Там покачивала белые соцветия сныть, пушистая таволга издавала медвяный запах, тянулась к свету красная герань, голубели в траве анютины глазки, трудолюбиво жужжал грузный шмель, облетая розовый клевер, и паслись на опушке пугливые олени, сами похожие на цветы.

Сладкая истома охватывала Афанасия, ему хотелось слиться со всем, что его окружало, раствориться в зелёных ветрах, в пении птиц, в солнечном свете.

Однажды путники наткнулись на огромного бурого медведя. Тот, ворча и мотая башкой, разрывал трухлявое дерево в поисках жирных личинок. Зверь был так увлечён, что не услышал приближения людей. Степан, Гридя и Варвара схватились за луки. И несдобровать бы лакомке, но вскрикнул Афанасий. Услышав человеческий голос, медведь всплыл на дыбы, остолбенело уставился на пришельцев, грозно взревел, готовясь напасть или дать стрекача. Он был стар, матёр и до сих пор помнил, как больны раны от стрел: в непогоду ломило правое плечо.

– Оставьте луки! – предупредил своих спутников Афанасий.

И тут случилось необыкновенное. Услышав глухой голос, медведь вдруг радостно рявкнул, опустился на землю и, по-щенячьи взвизгивая, смиренно подполз к Афанасию, который пристально смотрел на него, сойдя с коня и передав поводья Варваре. Лошади под седоками фыркали, пятились.

Медведь подполз к Афанасию, оставив в траве широкую борозду, поднял голову и робко лизнул протянутую ладонь человека. Тот отечески погладил его, ласково произнёс:

– Ну, топтун, дождался. Вот я и вернулся домой.

Бурый что-то проворчал дружелюбно и вновь лизнул старческую тёмную руку.

– Где же твой друг – леший? – спросил Афанасий.

Медведь встал, встряхнулся и направился к темнеющему ельнику, непрестанно оглядываясь, давая знать человеку, чтобы он следовал за ним.

Лесное чудовище поджидало их на прогалине. Поза его была мирной, хотя на широченных покатых плечах гиганта вздыбилась бурая шерсть. Огромные руки свисали ниже колен, пристальный горящий взгляд не выражал ни ярости, ни недовольства. Какое-то время Афанасий и леший молча и внимательно смотрели друг на друга – два отшельника, отныне связанные одной судьбой. В глазах гиганта вдруг промелькнуло нечто, похожее на сочувствие, он шумно вздохнул, шагнул в сторону, как бы освобождая дорогу, шагнул ещё раз, поверх кустов бросил прощальный взгляд через плечо и скрылся в ельнике.

– Иди, топтун, погуляй, – велел Афанасий.

Когда Бурый ушёл в лес, отшельник вернулся к спутникам, изумлённо взиравшим на происходящее. Он снял с плеча походную сумку, протянул её Степану со словами:

– Отдай князю Семёну Ряполовскому или дьяку Василию Мамырёву. Они знают и ждут. Скажите им, что Хоробрит умер.

– Окстись, Афонюшка, что ты удумал! – вскрикнула Варвара.

– Лес зовёт меня.

– Дак сынок у тебя малой!

– Боярин Квашнин его взрастит. Он поклялся мне в этом. Я здесь останусь. Для людей я умер, – повторил он бесстрастно. – Вам лучше уехать сейчас, солнышко опускается, скоро здесь духи соберутся. Прощайте! Коня заберите с собой.

Гридя увещевающе сказал:

– Вижу, ты изнемог, Афонюшка, но потерпи ещё трошки, до Москвы несколько переходов осталось, скоро жену обнимешь, сыночка, радостью вылечишься. Не можно тебя здесь одного оставить, погоня идёт следом.

– Умрёшь, кто тебя похоронит? – добавил Степан, соболезнующе покачивая головой.

– Уезжайте. Возвращаться не смейте.

Он сел под старым дубом-великаном. Друзья с ужасом смотрели, как Афанасий на глазах превращался в дряхлого старика. Полосатый бурундук, посвистывая, взобрался к нему на колени, словно на пенёк, поднялся на задние лапки и стал умывать свою мордочку. Юркая белка спустилась вниз, прыгнула на плечи старика. Отшельник что-то бормотал, с отсутствующим видом, но вскоре его запавшие глаза открылись, увидя, что его спутники не решаются тронуться с места, он прощально махнул рукой, закрыл глаза и больше их не открывал.

Гридя переглянулся со Степаном, вздохнул, сказал плачущей Варваре:

– Раз так надо, поедем!

– Не по-христиански же! – взмолилась Варвара.

Гридя только сморщился и, не оглядываясь, поехал прочь. Степан и Варвара последовали за ним.

Стоит посередине поляны чудесный дуб-великан. Чужому глазу он видится обыкновенным. Только очень старым. Но говорят сведущие люди, что посередь него труба тянется от царства небесного к царству подземному, а в той трубе молонья сверкает – это и есть ось мира. Умрёт дуб, сгинет и мир.

Потому лесу и нужен Хранитель.

Затих на северной стороне поляны топот копыт. Тени от деревьев вытянулись, достигли берёзок-красавиц, кроны их нежно зарозовели в закатных лучах солнца. Вышли на поляну олени, стали мирно пастись возле замшелого валуна, на боку которого виднелся древний круг с расходящимися от него лучами. Знак Перуна. Под валуном, невидимые в земляной темноте, бьют два родника – с живой и мёртвой водой. Ещё говорят знающие люди, что родники раз в сто лет выступают на поверхность земли, а затем вновь скрываются. Успеешь набрать в это время живой и мёртвой воды – твоё счастье.

Опять послышался топот лошадей, но уже с южной стороны. На поляну выехали всадники в татарских одеждах. Увидели Афанасия. Пропели стрелы в темнеющем воздухе. Олени унеслись прочь. И вдруг вечернюю тишину нарушил громовой рёв. Два огромных существа выскочили к дубу и бросились на всадников. Те стегнули лошадей, поскакали назад, скоро рёв и крики замерли в отдалении. И тогда между берёз мелькнул человек, и на поляну вышел древний старик-волхв. Из-под замшелого валуна пробивались две струйки, исчезая в траве. Волхв приблизился к Афанасию и обрызгал его мёртвой и живой водой.

Дуб поскрипывал, словно что-то шептал. В складках мощной коры копошилась лесная мелочь. Мгновения текли. На поляне потемнело, но вскоре её залил лунный свет, словно накинули на неё серебристое покрывало. В неестественной тиши замершей на полушаге природы у подножия дуба сидел юноша.

Жернова времени остановились. И родился Зов, неслышный и гремящий, идущий ниоткуда и со всех сторон; он усиливался, заполнял всё пространство, вплетаясь в хрупкую ткань тишины.

И повинуясь нарастающему Зову, на поляну тонкими белёсыми струйками полезла навь.

Юный волхв поднялся с земли. Человек вернулся к своим истокам.

17 июля 1997 года,

г. Гатчина.