Текст книги "Хождение за три моря"

Автор книги: Анатолий Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Папин ещё больше побледнел, ахнул, кинулся к дорожному сундучку, стоявшему на столе, ключом открыл его, вынул кожаный мешочек, протянул Афанасию. Тот взял. Мешочек был увесист. Василий пробежал к двери, позвал Ваську, велел немедленно набить походную сумку съестным, сказал:

– Тебе здесь нельзя оставаться! К Фаррух-Ясару прибыли послы из Астрахани, требуют твоей головы. Они приплыли на корабле. Фарух Ясар пообещал задержать тебя, если ты окажешься в Шемахе. Он не хочет ссоры с Касимом. – От волнения Василий говорил на татарском языке, забыв, что перед ним земляк. – В Баку уходи! Там в гавани стоит купеческий корабль. Хозяин его мой кунак-хоросанец, звать Мехмедом. На днях он отплывает в Чапакур Мазандаранский. Попросись к нему! Успеешь – твоё счастье!

Прибежал отрок, неся походную сумку; увидев Хоробрита, радостно сказал:

– А я знаю тебя, дядь Афанас! Видел в кремле...

Но Василий вытолкал его, скорыми шагами повёл Хоробрита из комнаты в галерею, опоясывающую внутренний двор. Пока шли, поведал, что ограбленные купцы-русичи били челом ширваншаху в его летней ставке-коитуле, чтобы он помог им добраться домой. Но тот ничего не дал. И они разошлись «куда глаза глядят», кто пошёл на Русь, а кто остался там должен[119]119
  Законодательство Руси отличало должника, потерявшего товар «бесхитростно», например из-за захвата его враждебной «ратью», от должника злостного. Несостоятельный должник ставился «на правёж», включавший сыск и избиение.


[Закрыть], возвращаться не захотели и отправились в Баку работать. У Кузмича оказался в Шемахе знакомый купец, он взял его и ещё нескольких русичей к себе, ездить по окрестным городам с товарами.

Спустились во двор, где слуга уже водил Орлика, поджидая Хоробрита. Расставание было коротким. Вот-вот должны были появиться татары.

И вновь дорога. Крутые подъёмы сменяются спусками. Всюду безжизненные серые камни, знойные ущелья, белёсое от жары небо и огненный зрак солнца. Орлик проскочил мелкую речушку, с маху влетел на очередную кручу. Одинокий коршун описывал над всадником быстрые круги. Встретилось дерево на скале, на его ветках сидели чёрные громадные, похожие на старух птицы с длинными облезлыми шеями. Они тяжело взлетели, закружили над Хоробритом, всматриваясь в него злыми сумрачными глазами.

Ночь застала Афанасия в одной из долин, где говорливой ручей, неспешно струился между камней. Пришлось с версту проехать вниз по течению. Выбрались на берег около тамарисковой рощицы, где росла свежая трава. Пустив Орлика пастись, напился воды. В сумке оказалось варёное мясо, тонкие хлебцы, яблоки, груши, глиняная корчажка с виноградным вином, несколько головок чеснока. Хоробрит поел.

Ночь опустилась на горы, густо высыпали звёзды, они здесь были пушистые, яркие, казалось, протяни руку – и дотронешься. Спать опять не пришлось. Где-то на перевале, откуда он спустился, мелькал свет далёких факелов. Хоробрит сидел на берегу, вслушиваясь в ночь. Орлик беспокоился, прядал ушами. По склону соседней горы кто-то грузно ходил, осыпая камни в долину. В ущелье выли шакалы. Вдруг Орлик тревожно всхрапнул. Сверху послышался звериный рык, тяжёлые шаги. Какое-то существо приближалось к ручью с той стороны. В свете звёзд Хоробрит увидел, как из-за скалы на берег вышел странный зверь, похожий на огромную обезьяну. Ноги у него были массивные, но короткие, туловище длинное, обросшее шерстью. Зверь как будто бы крался, то и дело приседая и опираясь на мохнатые руки. Вдруг он поднялся во весь рост, заметив Хоробрита и Орлика, взревел и стал бить себя кулачищем в широкую грудь. Глаза его светились, как у волка. Но вдруг перед чудовищем возникла фигурка человека в длинной рубахе. Он распростёр перед зверем руки. Громоподобный рык смолк. Чудовище склонилось к старику (Хоробриту показалось, что это был седой старик), и они оба исчезли в темноте. Жутью повеяло в долине. Даже ночные птицы умолкли.

Уже Волосыны и Кола в зорю вошли, а Лось[120]120
  Старорусские название созвездий Плеяд, Ориона и Большой Медведицы.


[Закрыть] повернулся главой к востоку, когда Хоробрит услышал шум спускающегося с перевала отряда. В свете факелов впереди мелькали собаки. Вдруг они жалобно завыли, ощетинили загривки и бросились под защиту всадников. На той стороне ручья опять раздался громоподобный рык. Но что было дальше, Хоробрит уже не видел, Орлик унёс его за поворот.

Они опять мчались до восхода солнца. Утром Афанасий увидел большой город, раскинувшийся на холмах вдоль берега моря. Сначала Хоробрит подумал, что город охвачен пожарами, – во многих местах пылали громадные костры, языки пламени взвивались на высоту дома. Подъехав ближе, он увидел, что пламя вырывается прямо из земли. Встретив на поле одинокого жнеца, он спросил, что это горит. Тот равнодушно ответил:

– Нефть, господин. Её в нашей земле много. Добываем прямо из колодцев, как воду. Ею лечат от кожных болезней, и она хорошо горит в светильниках.

Он объяснил, как проехать в порт. А когда узнал, что всадник русич, выпрямился, вытер с лица пот концом платка, повязанного на голове, сказал, что несколько русичей сейчас работают на нефтяных колодцах за городом.

– Далеко отсюда? – спросил Хоробрит.

– К полудню доберёшься, – ответил жнец. – Езжай, господин, вдоль берега на север, там они.

Узнав, что расстояние слишком велико, Хоробрит отказался от мысли навестить земляков.

Улицы Баку, несмотря на ранний час, были оживлённы. Кто брёл за город на поле, кто на рынок, зеленщики спешили доставить свежую зелень, купцы открывали свои лавки и выставляли в окошках товар. Единственный страж, охранявший ворота, крепко спал стоя, опираясь на копьё, свесив плешивую голову. Возле его ног лежала шапка с монетами – плата за въезд. Проезжающие бросали в шапку медную монетку. И никто не пытался красть их. Бывалые купцы на Руси рассказывали, что в южных городах люди честны. Те, кто привык к московской жизни, где, чуть зазевался, стащат шапку или кошелёк, в подобную честность мало верили. Но оказывается, тезики не врали. Хоробрит бросил стражу серебряную монету.

Улица полого спускалась к морю. Справа на горе высилась крепость. Ниже простирался великолепный сад, наполненный певчими птицами. Там среди листвы проглядывали роскошные каменные дома с башенками, галереями, водоёмами и цветниками. На площади высился белоснежный мавзолей ширваншахов и внушительное здание судилища – диван-хана. Море лениво плескалось о крепостную стену, окружающую дворец повелителя Ширвана.

Спускаясь к порту, Хоробрит встретил вереницу повозок, запряжённых крупными ломовыми лошадями. В повозках находились бочки, в которых колыхалась чёрная маслянистая жидкость. Обогнав обоз, Хоробрит въехал на длинный пирс. Вдоль него стояли корабли с обнажёнными мачтами, похожие на дремлющих птиц. На молу лежали горы соли.

Оживление царило и здесь. На некоторые корабли по сходням темнолицые, обнажённые по пояс грузчики носили мешки, тюки, катили бочки. Здоровенный перс-надсмотрщик кнутом подгонял тех, кто казался ему нерадивым. Хоробрит спросил, где корабль купца-хоросанца Мехмеда.

– Вот, – надсмотрщик ткнул кнутовищем в сторону одного из судов, с которого уже убирали сходни. – Поторопись, он уплывает.

Хоробриту пришлось издали крикнуть, чтобы подождали и позвали хозяина. Из каюты на корме показался приземистый бородатый человек в халате, спросил, что Хоробриту нужно.

– Меня послал к тебе Василий Папин. Он просит, чтобы ты взял меня на свой корабль.

– Но я не плыву в Русию. Я отправляюсь в Мазандаран.

– Мне туда и нужно.

Купец повёл круглыми плечами, почесал пухлую грудь, видневшуюся под халатом, возвёл глаза к небу.

– Просьба кунака для меня священна. Что было бы, если бы мы, поклявшись в дружбе, забыли о ней? – Купец, видимо, любил порассуждать. – Эй, опустите сходни! Въезжай, русич, прямо на коне. Найдём место и ему. Плыть долго, усладим свои души беседой! Аллах к тебе благосклонен. Ещё немного, и ты бы опоздал!

На палубе к коновязи были привязаны мохнатые ордынские лошади. Мехмед объяснил, что везёт их на продажу. Кроме того, в трюме везли соль, которая ценится в Мазандаране.

Хоробрит возле борта беседовал с купцом, когда рядом с ним в палубу воткнулась стрела. Ещё одна вонзилась в мачту. Кто-то из матросов крикнул тревожно:

– Хабардор! Берегись!

Тяжело груженный корабль успел развернуться, и паруса наполнились ветром. Он удалялся от берега. Конные татары мчались по молу, на ходу стреляя в него. Несколько стрел пробили нижний парус. Побледневший Мехмед взволнованно крикнул:

– Эй, что случилось? Почему вы в нас стреляете?

– Поверни корабль к берегу! – ревели с пирса. – Именем повелителя Ширвана Фаррух-Ясара! Поверни корабль!

– Зачем?

– Ты укрыл убийцу! Русича-а! Вернись!

Впереди толпы всадников гарцевали двое. Это были Муртаз-мирза и тать Митька. Но судно быстро удалялось. Купец растерялся, не зная, что предпринять.

– Не делай этого, Мехмед! – спокойно сказал Хоробрит.

– Но они приказывают от имени Фаррух-Ясара!

– Обманывают.

– Они гонятся за тобой? Ты что-нибудь натворил?

– Это воины астраханского султана Касима. Он ограбил русских купцов, и за это я убил сына Касима.

Услышав необыкновенную новость, купец воздел руки к небу, воскликнул:

– О, аллах, неисповедимы твои пути! Ты сел на мой корабль, спасаясь от мести? Ты воин?

– Именно так. Я воин.

Берег быстро удалялся, скрываясь в утренней туманной дымке. Опять пришлось рассказывать, что произошло. Купец внимательно выслушал, понял, что ничего уже нельзя изменить, быстро успокоился и философски заключил:

– Велик мир, чего только в нём не случается. Отныне мне нельзя появляться в Астрахани. Бисйор хуб – очень хорошо! Чему быть – того не миновать. Недаром на мачту моего судна вчера вечером села белая чайка. Это был знак судьбы. Но они найдут тебя и в Чапокуре. В здешнем порту многие знают, кто я такой и откуда прибыл. – Купец помолчал, раздумывая, вдруг повеселел. – Для тебя спасение, русич, есть! Мой корабль в гавани Баку был единственным из Мазандарана. А скоро начнётся сезон бурь. Почему я и торопился отплыть. Гм. Всё, что ни делается по воле аллаха, – к лучшему!

– Татары могут нанять судно?

Мехмед отрицательно покачал головой в роскошной зелёной чалме.

– Сейчас – вряд ли. Капитаны не станут рисковать, если даже им заплатят цену корабля вместе с товарами. Кто пожертвует собственной головой ради чужой прихоти? А путь берегом моря в Мазандаран через горы займёт несколько месяцев. Гм. У тебя есть время, русич, подумать над своей участью! Отправимся в каюту и насладимся пловом и беседой!

Мехмед оказался не только приятным собеседником, но и умным человеком. К тому же благородным. В первый день, узнав о приключениях Хоробрита, он изумлённо прищёлкнул языком.

– И всё это время ты один противостоишь сотне отчаянных воинов? Поистине тебя ведёт судьба! Чем я могу тебе помочь? Будь откровенен, русич, коль аллах благосклонен к тебе! И не думай, что если у вас другой бог, не следует доверять иноверцу. Бог един, имя ему Всевышний! Итак, я слушаю тебя со вниманием.

Видимо, судьба определила Мехмеду быть философом, но рождён он был купцом и стал купцом. Поэтому философствовал в свободное время, и следует признать, отдавался этому со всей страстью высокого ума и пылкой души. Подобные люди встречаются во все времена и у всех народов.

Узнав, что у Хоробрита письма к шаху Персии Узуну Хасану и великому визирю Бахманидского государства Махмуду Гавану, Мехмед воскликнул:

– Поистине чайка села на мою мачту недаром! Знай, русич, я могу тебе помочь в самом главном твоём деле – сведу тебя с великим визирем Махмудом Гаваном. У него казначеем, по-тамошнему хозяйочи, служит мой родной дядя, имя ему, как и мне, Мехмед, что означает «любимый Богом».

– А Махмуд? – поинтересовался Хоробрит, которому было неясно, зачем купцу понадобилось уточнение.

– Махмуд – «любящий Бога». Вот в чём разница между двумя нашими именами. Это тебе на будущее, чтобы ты не перепутал. Великий визирь находится в столице Бахманидского государства Бидаре. Посол ширваншаха не солгал вам: султан Бахманидов ещё юн и вместо него правит Махмуд Гаван. Он и на самом деле очень умный человек. Хотя, клянусь аллахом, прожив на свете много лет, я не знаю, что такое ум. Не удивляйся, русич, а подумай вот над чем. Если ум есть способность предвидеть, – а какое иное качество является самым ценным у человека, как не это, – тогда следует признать, что мы все сплошь глупы! И на самом деле. Разве правители, затевая войны, ведают, чем они, эти войны, обернутся для самих же правителей – победой или поражением? Но если даже победой, ведают ли они, что вечных победителей не бывает? Возьми империю, созданную величайшим полководцем Александром Двурогим, – сколько она просуществовала? А империи римлян, гуннов, монголов, Тимура? Все они развалились. Какой смысл был в походах этих великих властителей? Сколько погибло людей, Разорено стран, сожжено городов! Никто из потрясателей вселенной не задумывался, что все их подвиги не просто бесплодны, но и вредны, ибо отнимают энергию у народов, которую можно было бы использовать на созидательные цели!.. Гм. Но я, кажется, отвлёкся. Так о чём мы разговаривали? Ах, да, о помощи тебе...

– Прости, что перебью. Ты хочешь сказать, что Махмуд Гаван любит воевать?

– Да, очень любит. И я не сомневаюсь, что это скоро приведёт его к гибели!

Хоробрит задумался. Его жизненный опыт подсказывал, что купец прав. Если действительно дело обстоит так, как говорит Мехмед, то великий визирь Бахманидов обречён. Стоит ли ехать на юг? Поразмышляв, он решил, что всё равно придётся. Дело не только в письме. Надо увидеть Индию, оценить мощь тамошних государств, предстоит и многое другое.

– Как отыскать шаха Узуна Хасана? – спросил он.

– Повелителя Персии ты сейчас не найдёшь. Он далеко – в Тебризе и очень занят сбором войск. Возможно, он уйдёт оттуда, но куда – это тайна, известная только ему. Я бы посоветовал тебе сначала ехать в Индию, а уж потом, когда всё прояснится, отправиться к Узуну Хасану. Над Мазандараном он не господин. Мы платим ему откупные. В чём понадобится тебе моя помощь?

– Надо, чтобы меня везде принимали за купца.

Мехмед даже не спросил, для чего это нужно Хоробриту, сказал:

– Бисйор хуб! Очень хорошо. Я выделю тебе часть своего товара, и ты будешь торговать, как настоящий купец. Сначала в Чапакуре. Я везде буду говорить, что ты хоросанец. А там будет видно.

Плавание оказалось довольно утомительным и затяжным. Перед бурями на море часто случается кратковременное затишье, когда ветер дует лишь утром, а к полудню наступает полный штиль. Никто не мог предугадать, когда он закончится – сегодня, завтра или через неделю. Море блестело под солнцем, словно венецианское стекло, вокруг не за что зацепиться глазу – одна вода до края небесного шатра. И в белёсом небе ни тучки. Приходилось проводить время в беседах.

Однажды Мехмед рассказал Хоробриту, как Василий Папин выручил его из большой беды, спас от неминуемой смерти. Это случилось в Астрахани несколько лёг назад.

– Тогда султан Касим был союзником османского султана, а это значит, врагом Узуна Хасана, а заодно и ширваншаха Фаррух-Ясара. Как видишь, Хоробрит, ни в чём нет постоянства, сегодняшние друзья чаще вчерашние враги, и наоборот. Именно в это время я и появился в Астрахани. Базарный дарага, то есть староста, заподозрил во мне проведчика Узуна Хасана, приказал схватить и отвёл к правителю Астрахани. Им был зять Касима, некий Ямгурчей, человек весьма алчный. Он немедленно конфисковал мои товары и назначил мне смертную казнь. Моя душа уже расставалась с телом, и я молил аллаха лишь о том, чтобы он дал мне возможность попрощаться с детьми, коих у меня пятнадцать душ. – Заметив изумление на лице русича, Мехмед пояснил: – У меня четыре жены. Как видишь, я люблю не только философию. Впрочем, для достаточно богатого одно другому не мешает, а многожёнство для мусульманина – святое право. Меня вывели во двор, а в это время туда въезжал Василий Папин со своим посольством. Я вырвался из рук стражников, бросился к нему и попросил о помощи. Твой земляк пожалел меня, отправился прямо к султану и объяснил ему, что некоего купца из Чапакура собираются предать смертной казни без всякой вины со стороны чапакурца, а единственно из-за алчности Ямгурчея. Властители, дорогой Хоробрит, от простых смертных отличаются не большей справедливостью, а большей заботой о своей репутации. Ведь если до соседних государей дойдёт слух, что в Астрахани казнят только лишь потому, что тамошние правители алчны, кто захочет иметь дело с султаном Касимом? А именно в это время Касим собирался спихнуть своего дядю Ахмада с седалища трона Большой Орды и хотел склонить на свою сторону московского государя. Таким вот причудливым образом переплетаются судьбы простых смертных и властителей. Меня привели к султану, и для него не составило труда выяснить, что я ни в чём не виноват, ибо не являюсь даже подданным Узуна Хасана. Порок был наказан, а добродетель восторжествовала. Но на короткое время, ибо, повторяю, ни в чём нет постоянства. Я поклялся Василию Папину, что выполню любое его желание. И, как видишь, выполнил – спас тебя.

Хоробрита не удивил рассказ хоросанца, ибо русичи везде и всегда при случае стремились помочь несправедливо обиженным. Это повелось ещё с того далёкого времени, когда Иван Калита выкупал из татарского плена русских людей. Многолетнее золотоордынское иго развило в русских душах сочувствие к чужой беде. Хоробрита удивило другое – неожиданное умозаключение Мехмеда:

– Когда меня освободили, я вот о чём подумал, дорогой Афанасий. Я подумал: как странно, что я молил о помощи аллаха, а помог мне христианин. Поэтому я и решил, что хоть люди и разные, но Бог один! С того времени, когда я говорю: бисмаллахи рахмани рагим – во имя Бога милостивого и милосердного, – я вкладываю в эти священные слова более широкий смысл!

Много дней они плыли на юг, и всё это время над морем сгущалась предгрозовая тишина. Корабельщики с тревогой поглядывали на север, откуда должны были появиться чёрные тучи – предвестники бури. Но их не было. Лишь лёгкий ветер порой морщил водную равнину.

Корабль Мехмеда своими внешними обводами напоминал рыбу, был сужен к носу и корме, а посередине имел как бы брюхо; все его части были скреплены деревянными гвоздями, а дно тщательно просмолено. На судне имелись, кроме руля, ещё и длинные вёсла-лопатины, которыми управляли кораблём в непогоду. Для поворотов пользовались парусами, коих было три – один большой на мачте, два поменьше – боковые, натянутые не на рее, а по снастям. Чтобы повернуть корабль в нужную сторону, один из боковых парусов убирали и снастями поворачивали рею. Днём плыли, держась берега, а ночью по звёздам. Если их не было, бросали якорь.

Многознающий Мехмед за время пути много поведал Хоробриту о землях, именуемых Индией.

Все сведения, полученные Хоробритом от разных людей, почерпнутые в книгах, подтверждались, кроме «Сказания об Индийском царстве». Сам Мехмед некоторое время жил в Бидаре, служил вместе со своим дядей у Махмуда Гавана и даже удостаивался бесед с великим визирем. Он рассказывал Хоробриту о тамошних крупных государствах – Бахманидов, Гуджарате, Виджаянагаре, Ориссе, – о княжествах раджей, о несметных сокровищах, таящихся в подземельях раджей, о бесконечных войнах, которые они ведут между собой; о Декане и горах, простирающихся вокруг плоскогорья; о джунглях, полных хищных зверей и обезьян; о нравах тамошнего народа и богатстве земель, драгоценных камнях, добываемых в её недрах и в море.

Собственно, была ещё одна неточность, сообщённая послом ширваншаха Хасан-беком. Он упомянул о том, что индийцы поклоняются святому Буте. Оказалось, что это не так.

– Индийцев, поклоняющихся Будде и его учению, совсем немного, – объяснил Мехмед. – Раньше было гораздо больше, но дело в том, что постепенно раджи отказались от учения Будды и вернулись к своей прежней религии – индуистской, которая появилась V них гораздо раньше Будды, можно сказать, за тысячи лет до его рождения[121]121
  Будла родился в 623 году до Р. X.


[Закрыть]. По этому учению, истинное бытие заключается в мировой душе, бесконечной и неизменной. – Браме. Душа человека является частицей души Брамы и стремится возвратиться к своему первоначалу путём совершенствования. Индийцы верят, что со смертью человека его душа переходит в тела других существ, что страдания и горести настоящей жизни есть следствие несовершенства его предыдущей жизни и что только благодаря заслугам нынешним он возродится более счастливым в будущем. А если человек не самосовершенствуется, он никогда не освободится от переселения из одной телесной оболочки в другую. Итак, по учению индийцев, Брама есть первоначало, но он включает в себе три других начала – творческое, постоянства и разрушения – Браму, Вишну и Шиву. Эту троицу индийцы называют «Тримурти». Всё в этом мире должно совершаться по законам Тримурти. Но если порядок нарушается, то для исправления зла божество сходит на землю под именем Кришны. Таково, дорогой Афанасий, учение, по которому живут индийцы от рождения до смерти.

На следующий день Хоробрит спросил Мехмеда, что такое варны, на которые разделяется индийский народ.

– Варна означает «цвет», – объяснил купец. – Разделение на варны у них и на самом деле есть. И основных вари четыре: жрецы, именуемые «брахманы»; воины, по-ихнему кшатрии; вайшьи, куда входят купцы, земледельцы, ремесленники; и шудры, которые образовались из покорённых народов, их иначе называют «млечча» – «нечистые», а первые три касты именуются арийцами, что означает «багородный».

– Но у других народов ничего подобного нет! – воскликнул удивлённый Хоробрит.

– Почему же? – в свою очередь удивился Мехмед. – Ты знаешь страну, где не было бы господ и рабов, богатых и бедных, высших и низших? У индийцев то же самое. Только они назвали это «варнами». Должен заметить, дорогой Афанасий, люди так устроены, что без иерархии жить не могут. Господа и рабы были, есть и будут всегда, могут меняться названия, но не суть! Скоро ты это ощутишь и на себе. Государство Брахманидов мусульманское. Там правят хоросанцы-мусульмане. Махмуд Гаван – перс. Если даже ты с ним подружишься, он не пойдёт против шариатских законов. А по ним христианину запрещается торговать в мусульманских землях больше года. После этого срока он должен принять веру Магомеда или убираться прочь. Христианам в Бидаре запрещается ездить на коне верхом. Он должен ходить пешком. Как тебе подобное неравенство? – И видя досаду на лице гостя, утешил: – Впрочем, за этим следят не слишком строго. Я слыхал, в тамошних землях появилось новое учение. Некий ткач и поэт по имени Кабир проповедует полное равенство всех людей без исключения. Может быть, ты познакомишься с ним.

Так они плыли больше двух седмиц и едва успели. Утром корабельщики заметили, как с севера стремительно мчится, клубясь над морем, низкая чёрная туча, в глубине её сверкали молнии и грохотал гром. Там, где она проносилась, море словно вскипало, бурлило, пенилось. Буря настигала корабль неотвратимо, многие корабельщики, оборотись к востоку, простирали вверх руки, моля о спасении. И помогло. Сильный северный ветер опередил тучу, наполнил паруса и помчал судно к югу со страшной быстротой. Оставаясь внешне спокойным, Мехмед заметил Хоробриту:

– Твоё счастье, теперь ты долго можешь не опасаться погони.

И тут с мачты раздался крик вперёдсмотрящего:

– Чапакур! Аллах милостив! Чапакур!

Судно едва успело влететь в гавань, как началась буря.

Мехмед был настолько богат, что содержал четыре семьи, да ещё на свои деньги построил в Чапакуре странноприимный дом – завийю, где мог остановиться любой путник и его должны были бесплатно кормить три дня, а ночевать мог сколько пожелает.

Узнав об этом, Хоробрит решительно отказался жить в доме купца и сказал, что ему лучше поселиться в завийи.

– Я не хочу подвергать риску твою семью, – сказал он огорчённому купцу. – Мы не знаем, когда появятся татары, но они в первую очередь расспросят людей, и если им скажут, что какой-то русич живёт в доме купца Мехмеда, они убьют всю твою семью.

– Бисйор хуб! Пусть будет так. Но торговать ты будешь в моей лавке. Скоро мне придётся уехать опять. На сей раз в Тебриз. Вернусь, скажу тебе точно, где находится шах Узун Хасан и когда ты сможешь с ним встретиться.

Через несколько дней непоседливый Мехмед отправился в Тебриз, где у него была вторая семья и торговые лавки. На этот раз он пустился в путь с большим караваном. Обещал вернуться через четыре месяца.

– Думаю, за это время татары не успеют появиться в Чапакуре. Дождись меня. Я бы взял тебя с собой. Но мне сказали, что Узун Хасан с войском сейчас находится в Армении. Боюсь, ты зря потеряешь время, – сказал Мехмед.

С тем и уехал.

«В Гиляни душно велми да парище лихо».

Хоробрит испытал это на себе. Мазандаран отделён от Внутренней Персии горным хребтом Эльбрус. Климат в Чапакуре влажный, с обильными дождями, склоны гор покрыты густыми лесами, на полях выращивают хлопок, пшеницу, фруктовыми садами покрыты все окрестности, там же растут тутовые деревья, жители разводят тутовых червей для изготовления шёлка. Если бы город был осаждён, то мог бы обойтись без подвоза продовольствия.

Хоробрит часто бродил по городу, приглядываясь к чужой незнакомой жизни, и убеждался, что, за малым различием, люди, что в Москве, что в Дербенте или Чапакуре, любят жить спокойно, в заботах о хлебе насущном. Лишь природа менялась. Там, на севере, долгие зимы, великие равнины. Здесь же долгое лето и великие горы. Но мир прекрасен, разнообразен, пёстр и там и здесь. Везде люди горевали о смерти и радовались рождению. И всё-таки тянуло на север, Афанасий тосковал по родным вольным просторам, по догорающему над пшеничным полем закату, по темнеющим в вечернем свете лесам, его тянуло туда, как птицу тянет к родному гнездовью, и эта тоска была сильней рассудка.

Восточные города похожи друг на друга как, близнецы, тесно застроенными каменными домами, глиняными дувалами, узкими кривыми улицами, бесчисленными мечетями, караван-сараями, садами и водоёмами. Хоробриту скоро наскучил Чапакур, хотя люди были приветливы, охотно с ним заговаривали, теснились в его лавке, где была не только соль, но и нефть, полки с тканями, одеждой, обувью, посудой. Торговля шла бойко.

С отъезда Мехмеда прошло довольно много времени. Он вот-вот должен был вернуться. Хоробрит привык к тягучему голосу муэдзина, раздававшемуся с минарета:

– Нэ деир молла азанвахти! – Я зову вас!

Это означало, что наступает время молитвы. Правоверные бросали свои дела и там, где их застало обращение муэдзина, расстилали коврики, совершали омовение, становились босыми ногами на коврик лицом к востоку. Афанасий наблюдал за ними из лавки, и ему было одиноко. Молитва доходит до Бога в момент наивысшей сосредоточенности. Многие лавки во время намаза пустели – бери что хочешь. Но никто не крал.

Чтобы в чужой стране не быть посторонним, мало усвоить местную молвь и обычаи, надо любить ту же еду, смеяться над тем, что и остальные, отторгать чуждое всем. В зрелом возрасте подобное невозможно. Как бы ни относились к Афанасию, он чувствовал себя чужим. Это чувство сидело внутри него и усиливалось, когда он слышал за спиной шёпот: «Гяур! Необрезанный!»

Женщины отворачивались от него, скрывая лица за чадрой. Хотя он понимал, что многим молодым женщинам он нравится, – это было заметно по мимолётным улыбкам, угадываемым за кисеей покрывала, по той медлительности, с какой юные красавицы потупляли взор, и по неприязни старух, сопровождавших красавиц. По этой причине Афанасий не стремился сблизиться с прелестницами, понимая, что подобное правоверные мужчины воспримут с враждебностью.

С закатом солнца Афанасий закрывал лавку на засов-замёт (замков не было, потому что в Чапакуре не было воров), и шёл в завийю, где моулат – рабыня уже готовила на угольях ужин. Рабыня была армянкой, звали её Марьям, чернобровая, красивая, но испуганная до смерти, а потому робкая и суетливая.

По вечерам улицы были полны людей, особенно у водоёмов, куда сходились после наступления вечерней прохладе. С балконов и террас, увитых виноградом и розами, слышались мужские разговоры, заливистый женский смех. Дым кальянов тянулся сквозь густую листву. Но вот опять слышался голос с минарета:

– Нэ деир молла азанвахти!

И всё на время замирало, смолкало. Наверное, в образе жизни горожан, равно как и в кривых тенистых улочках, пропахших навозом, в вечерней прохлади и в прочем был уют, которым наслаждались ценители неспешной жизни. Но Хоробриту он был недоступен.

В воротах странноприимного дома на тёплом камне сидел старик-сторож в чалме и оборванном халате, шамкая беззубым ртом, приветствовал всех, кто заходил в ворота:

– Салям алейкюм – мир тебе, путник! Будь гостем!

На что надлежало ответить:

– Ваалейкюм салям – мир и тебе!

Сначала Хоробрит навещал Орлика в конюшне. Мехмед, уезжая, строго наказал управителю завийи кормить русича и его жеребца вволю. Орлик ласково ржал, встречая хозяина, тычась мягкими губами ему в плечо, словно спрашивал, когда же мы с тобой отправимся в путь, ах, как хорошо мчаться, распушив гриву, по зеленеющей степи под голубым небом, вдыхать душистый воздух! Поедем, хозяин! Хоробрит чистил его щёткой, сам приносил воды в деревянной бадейке, поил.

Потом он поднимался на крытую галерею, шёл в свою келью, куда с водой для мытья ног вскоре приходила Марьям. Подобная услужливость его смущала, он отстранял рабыню и мыл ноги себе сам. Сегодня он сказал ей, явившейся как обычно:

– Я такой же христианин, как и ты. Мы одной веры, Марьям!

Она вздрогнула, зная тюркский язык, выпустила из рук корытце, Хоробрит едва успел подхватить его. Марьям пугливо прошептала, впервые поглядев ему прямо в лицо:

– Разве ты не хоросанец, не магометанин?

– Нет, я русич, из Московии. Ты же видела, что я не молюсь, когда муэдзин зовёт совершить намаз.

– Я никогда не приглядываюсь. За это наказывают. – Марьям заплакала, и её слёзы были слезами радости.

Поздно вечером она сама пришла к нему, разделась, неслышной тенью скользнула к нему в постель.

– Магометане брали моё тело без моего позволения. Тебе я разрешаю с охотой!

Он обнял её, и ночь подарила им много веселья. После бурных ласк она рассказала Хоробриту, что её захватили воины Фаррух-Ясара, да будет он проклят на веки вечные, и продали в Баку местному работорговцу, у которого её купил Мехмед и привёз в Чапакур. Она говорила бесстрастно о том, что давно отболело.

– Моя семья погибла. Троих братьев убили, когда они вместе с другими сражались с Джеханшахом Чернобаранным[122]122
  Мирза Джеханшах (1456—1467) правил тюркским племенем Кара-Коюилу (Чернобаранные). Овладел частью Армении. Погиб в сражении с войсками Узуна Хасана за два года до приезда А. Никитина в Чапакур.


[Закрыть], защищая Армению. Наше селение было в Мушской долине, где Джеханшах бился с Фаррух-Ясаром. Нас грабили и тот и другой. От селения осталось лишь пепелище. Меня и мать взяли как добычу. Нас разлучили в Баку. Мехмед охотно купил меня, потому что я молода и желанна мужчинам. Всевышний отвернулся от бедных армян, не внял нашим мольбам. Моя душа превратилась в иссохший ручей. Сегодня я радуюсь впервые за много лет. Умоляю тебя всем святым, всем, что дорого тебе, не оставляй меня здесь, возьми с собой! Я буду тебе преданна! – Марьям заплакала.