Текст книги "Подари мне себя до боли (СИ)"
Автор книги: Аля Пачиновна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
Глава 47
Сыграю на нервах, ты скажешь, что стерва
Но крепко сожмешь, зная, чья вина
Срывая одежды, так грубо и нежно
Но утро разделит нас медленно
Всё против нас, все против нас
Но каждый день без твоих глаз
Просто бессмыслен, просто бессмыслен
Всё решено, но мне все равно
И каждую ночь я молюсь за него
И подставлю под выстрел
Свою жизнь бескорыстно…
Клава Кока «Ненавижу-обожаю»
Безумству храбрых – венки со скидкой!
Как только она шагнула в открытую пасть чёрного микро-автобуса, ее схватили за шкирку, скрутили руки за спиной, заклеили рот и накинули холщовый мешок на голову – хорошо, хоть чистый. И все это так быстро и отлаженно, что Соня даже… восхитилась! Им с этим номером можно смело в «Минуте славы» выступать. К чему эти меры? Она же вышла добровольно. Сопротивляться, даже если бы это было логично, все равно бы не смогла.
Ее грубо толкнули и она упала на сидение боком. Так и поехала.
Страх скрутил все внутренности, тошнота подкатила к горлу и застряла болезненным узлом в глотке. Если ее сейчас начнёт выворачивать, она просто захлебнётся! Соня уже предпочла бы умереть прямо здесь и сейчас, потому что не хотела знать, что будет дальше!
Долго ли ехали – сказать было сложно. Со связанными руками, заклеенным ртом и мешком на голове было сложно ориентироваться в пространстве и времени. Кроме того, адреналин отчаянно долбил в виски, инстинкт самосохранения вопил «Беги!», «Борись!».
А она даже плакать не могла. И без того воздух был в дефиците, на рыдания, рвавшиеся из груди его никак не хватит.
Шок почти не давал анализировать ситуацию. Хотя сейчас было самое время подумать. Пусть и поздно, как обычно. Но там, с телефонной трубкой в руках у неё на это было всего три секунды. «ДА или НЕТ, Соня?!». Сейчас, лёжа на сидении автомобиля, обездвиженная, обезмолвленная, Соня пыталась найти альтернативные варианты развития событий, но все упиралось в то, что она приняла единственно верное решение. Она могла бы, конечно, разбудить его и все рассказать. Но тогда бы он пошёл один. Не стал бы даже охране звонить. Один! Потому что он такой! Отчаянный! И она ни секунды не сомневалась в том, что он что-нибудь придумает и спасёт ее. (Ой, дураааа, – прим. авт.)
Все что оставалось – надеяться, что раз на голову надели мешок, значит, есть маленький шанс остаться в живых. Хотя, не факт. Убивать прямо сейчас ее и так никто не станет. Она «им» нужна, как приманка. А вот сделать с ней что-нибудь, после чего она сама жить не захочет… Господи, помоги! Соня проговорила про себя «Отче наш» почти без запинки, хотя раньше никогда не могла вспомнить молитву целиком до конца.
Вскоре автомобильные шины зашуршали, как по брусчатке, остановились. Послышался звук разъезжающихся ворот, лязг металла и цепей. Машина вкатилась куда-то и ворота сзади закрылись.
Частный дом? Гараж?
Дверь микроавтобуса отъехала. Ее выволокли из машины за шкирку и потащили куда-то быстро – она едва успевала перебирать ногами. Потом она упала, все-таки, когда ровный пол под ногами без предупреждения превратился лестницу, ведущую вниз. Соня больно сосчитала ступеньки коленями, а этот, кто тащил ее, даже, кажется, не заметил – поволок дальше, как мешок с тряпьем.
Стало душно и влажно. Запахло подвалом и мышами. К нестройному дуэту шагов похитителя и ее неуклюжему шарканью подошвами кроссовок по бетонному полу теперь присоединился тихий бэк-вокал люминесцентных ламп. Наконец, они остановились. Скрипнуло чем-то ржавым. А потом ее толкнули в спину куда-то вперёд в пустоту. Соня влетела в неё головой, как тореадор, запуталась в ногах и в чем-то мягком, и падая, больно ударилась обо что-то макушкой. Хорошо, сознание не потеряла. Хотя, лучше бы потеряла. Потому что лежать с мешком на голове, со связанными руками за спиной и глотать слёзы, ожидая конца – было невыносимо.
Дверь позади с шумом захлопнулась, лязг затвора коротким эхом отразился от стен и стало тихо, как в вакууме. Соня слабо заскулила. Так не хотелось умирать. Так, вдруг, захотелось жить. Любить! Кричать о любви! Вернуться на несколько часов назад и там… на груди у Макса сказать ему эти три слова, не дожидаясь, когда он сделает это первым! Задушив гордость, просто сказать: «я тебя люблю» и пусть весь мир подождёт. А дальше будь, что будет. Вот о чем она жалела – что сгинет, так и не сказав ему о своих сильных чувствах! А он так и не узнает о них… никогда.
Видимо, потрясение, страх, отчаяние, ожидание развязки исчерпали все ее физические силы и она не заметила, как провалилась в тяжёлый полуобморочный сон, словно в бездонный, ледяной колодец.
– Вставай! – Соня очнулась от того, что кто-то тряс ее за плечи и орал басом над самым ухом.
Она замычала. Голова болела. Пить хотелось нестерпимо. Сколько минут прошло? Часов? Дней?
Соню опять подняли за капюшон толстовки и поволокли куда-то, но уже по лестнице вверх, затем какими-то коридорами. Звуки шагов теперь тонули в ворсе мягких ковров. Запахло сигаретным дымом, но воздух при этом показался гораздо свежее, чем там, откуда ее только что вытащили. Хлопнула дверь. Она ещё несколько метров проехала коленями по полу, прежде чем ее кинули на что-то мягкое, пахнущее старой прокуренной кожей. Диван Сталина? Соня попыталась зацепиться за эту ассоциацию, проанализировать ее, лишь бы не потерять сознание от страха.
Руки страшно затекли, буквально до боли, которую становилось все труднее терпеть. В голове все звуки отдавались, как в цинковом ведре. Или сразу в двух.
– Оооо, а вот и рыыыба! – противно нараспев протянул голос из телефонной трубки. Именинник, значит?
С Сониной головы сорвали мешок и дёрнули за капюшон вверх, поднимая в вертикальное положение. Да, спасибо, присяду, пожалуй, посижу, а то устала! Сквозь спутанные и налипшие на лицо волосы, Соня смутно различала незнакомую комнату а-ля «Кабинет хозяина сочинского ресторана «У Аштона»». За окнами особняка сгущались сумерки. Это же сколько она была в отключке? Часов десять, не меньше?
В кресле, напротив дивана, в который ее бросили, развалившись, сидел плотный бородатый мужчина и курил. Соня не сразу узнала. А потом как мороз прошёл по коже. Это же этот… как его? Каха! Из Шафрана. Да! Потому что в следующую секунду на диван рядом с ней упал лысый. Тот самый, которого потоптал Макс в тот вечер. Ком подкатил к горлу, глаза зажгло от подступающих слез. Нет! Боже. Нет! Это она во всем виновата? Это она подставила и его и себя ещё в тот день, когда так неосмотрительно повелась на Нелькину просьбу?
Дверь позади открылась и в неё вошло несколько пар ног. Соня не видела вошедших, она сидела спиной к входу. Но лысый Камиль вдруг оскалился и перестал крутить в руках чётки. Поднялся навстречу входившим.
– Ты сегодня без вертухаев? – почти не открывая рта произнёс Каха, и даже не шелохнулся. По всему видно, мужчина очень уверенно себя чувствует в этой ситуации. Он – хозяин положения. – Проходи, дорогой, присядь.
– Спасибо, я постою! – Соня медленно повернула голову и прищурилась воспалёнными глазами. Макс был в той одежде, в которой он к ней пришёл накануне. В бейсболке. Со связанными за спиной руками. Соня зажмурилась. Он не смотрел на неё. Он изучал сидящего напротив Каху, а вокруг него акулой кружил Камиль.
– Слушайте, за антураж, конечно, респект! Похищение, связанные руки, мешки… Каха, ты турецких сериалов пересмотрел что ли? На домработницу бы мою большое впечатление произвели!
Обойдя Макса сзади, лысый задрал ногу и сильно пнул башмаком в сгиб коленного сустава. Макс рухнул коленями в пол. Но даже не моргнул, только челюсти сжал.
– Присаживайся, слушай, что тебе говорят вежливые люди! – прогавкал шакал.
Едкая пелена застилала Соне глаза, собиралась за веками и в носу и очень неэстетично выливалась наружу. Немые рыдания перешли в мучительную икоту, от которой уже болел живот. Однако, Камиль решил добить сразу обоих – подлетел спереди и тем же башмаком пнул Макса в солнечное сплетение!
Соня взвыла, затряслась, глядя, как он сложился пополам и заваливается набок. Боль в животе усилилась и она согнулась точно так же.
– Кепочку уронил, дрогой? – прокукарекал нависший над ним Камиль. Обошёл лежащего на полу Макса, сел на корточки и снял с его запястья часы.
Макс зашевелился. Подтянул колени к груди, перекатился на них и начал подниматься.
– Ничего, – сдавлено выговорил он вставая на ноги, – она дешёвая, примерно, как твой унитаз во рту. Теперь вот Ролексы толкнёшь – нормальные вставишь!
Лысый опять оскалился и уже занёс руку, чтобы ударить Макса, но Каха пролаял что-то отрывисто по-турецки.
Камиль послушался. Опустил руку. И… плюнул Максу в лицо. Мразь!
Моронский даже не дрогнул. Но взгляд! Соня уже видела однажды у него такие глаза. Он его убьёт! Точно. Убьёт! С того света достанет. И убьёт!
Веки отекли, глаза почти не справлялись со своей функцией. Соня отчаянно вглядывалась в лицо Макса, ловя каждое его движение, каждый взмах ресниц. Но он так ни разу и не посмотрел на неё. Он, наверное, ненавидит ее…
– Вот, в гости тебя решил позвать, Мор, – невозмутимо проговорил Каха, выпуская дым. – День рождения у меня.
Он протянул руку к пепельнице, небрежно стряхнул пепел.
– Девочку твою взяли напрокат. Говорят, хорошая девочка. Слишком часто тебя с ней видеть стали. А ты с плохими так долго не кувыркаешься. Камиль имеет огромное желание прокатиться. Да, брат?
Тот не ответил. Только втянул воздух зубами и скосил глаза на Соню.
Макс его убьёт… Точно убьёт.
Лысый заржал, подошёл к Соне и схватил граблей больно волосы на макушке. Поднял, развернул и перебросил животом через подлокотник дивана.
Соня не пикнула, только плотнее сжала зубы и ноги и уже не сопротивлялась. А что толку?
Камиль смачно харкнул себе на ладони, растер, так, будто он дрова рубить собирается, и ухватил этими грязными руками Соню за пояс джинсов.
– Смотри, сейчас драть буду твою суку! – дёрнул ткань на себя. Что-то треснуло, но штаны не поддались. Плотно сидели, оказавшись неожиданно сильнее «дрателя». Тогда грязные противные лапы заползли наверх под толстовку. Холодные, влажные пальцы коснулись кожи и Соню передернуло, она едва не подавилась отвращением…
– Каха, давай заканчивай глодать кости моего уважения! – раздался позади ледяной голос и она была даже рада, что не видит сейчас Макса. – К тому же, мы оба знаем, что телки переговорам только мешают. Скажи своему утырку-брату, чтобы руки свои поганые от девочки убрал…
– А то что? – усмехнулся мужчина.
– Ну, ты же меня позвал не брату твоему помочь? Я так понимаю, у тебя серьёзный разговор ко мне? Так и я подготовился. Пока ты сериальчиками балуешься, технический прогресс ОПК дошёл и до нашей державы. И снаружи до зубов вооруженные ребятушки заняли позиции.
Камиль перестал лапать Соню.
– Гвардия не моя. – Продолжал Макс. – Поверь мне, ребята не заинтересованы ни в ком из нас, у них определенные инструкции – живыми отсюда никого не выпускать. Так что поляжем всей честнОй компанией. Если до полуночи я не дам отмашку. Кучерявый, время не подскажешь?
Каха шевельнулся, напрягся. Что-то быстро сказал Камилю и мотнул головой. Лысый отпустил Соню и отошёл. Видимо, к окну.
– Вот не советую! – Улучив момент, проговорил спокойным и убедительным голосом Макс. – Да ты так и не увидишь ничего. Там профессионалы, а не шпана из массовки. Но если не веришь, можешь выйти наружу, убедиться. Пацаны твои все, кто на улице, уже давно в автозаках, те, что посообразительнее.
Хозяин дома сделал знак своему человеку у двери. Зашипела рация, бугай, видимо тот, который таскал Соню, как собачонку, сказал что-то неразборчиво в устройство, но ответа не дождался. Тишина.
– Гит гёш! – приказал он бугаю и тот исчез за дверью.
– Так что освободи мне руки и дай мне телефон. – Продолжил Макс. – Пока твой день рождения не стал последним днём жизни. Для всех нас.
Соня не могла видеть, что происходит, она все так же лежала животом на подлокотнике дивана, раздавленная и униженная, не решаясь пошевелиться. Но услышала шорох позади. Затем гудки телефонного вызова и всего одно слово, сказанное Максом: «Зелёный».
– Теперь говори, Каха, зачем позвал? У тебя есть пять минут.
– Ты, шакал, условия здесь не ты ставишь, – рявкнул Камиль, отходя от окна.
– Правда, Мор, – поддержал брата Каха, – не усложняй.
На минуту повисла пауза. Затем мужчина поднялся с дивана и в вразвалочку подошёл к письменному столу. Достал из выдвижного ящика тонкую стопку бумаг и шлёпнул ее на стол.
– Мне нужен обратно мой клуб, – проговорил спокойно Каха, – и твой бордель в качестве моральной компенсации.
– Ну и аппетиты у тебя, дорогой! Зачем тебе столько? Не боишься осложнений? Холестерин, тромб оторвётся и крышка? – Соня четко представила себе ухмылку Моронского.
– Это договоры о безвозмездной передачи имущества, – проигнорировал угрозу мужчина, – юристы мои всё оформили, тебе нужно только подписать. Подпишешь и можешь забирать свою соску.
Снова воцарилась тишина.
– Я подпишу, – сказал Макс после паузы, – но сначала давай девочку отпустим.
– Прекращай, Мор! Девчонка здесь останется. Подписывай или Кама с пацанами ее по кругу пустят. Не волнуйся, отдадим потом тебе твою шкуру, сможешь пользоваться и дальше.
Мразь! Ублюдок! Урод! Страх сменился злостью, почти яростью. Соня хотела попытаться встать, но без помощи рук это было бы комично – подлокотник высокий. Да и сил почти не осталось. Лучше с чувством собственного достоинства продолжать изображать труп. Господи, пусть все это окажется страшным сном!
– Хорошо, – сказал Макс и Соня услышала шаги, а затем шелест бумаги и как ручка царапнула несколько раз по ней.
– Что, даже не прочитаешь? – Каха усмехнулся и расслаблено откинулся в кресле. Победитель.
Макс ничего не ответил. Быстро подошёл к Соне, бережно помог ей снова стать человеком прямоходящим и очень осторожно разлепил рот. Губы так склеились, что Соня не сразу смогла их разомкнуть. Кожа вокруг них горела. Горло сухо саднило от жажды. Язык распух и еле шевелился во рту.
«Я тебя люблю» – беззвучно, одними воспалёнными губами прошептала она.
Макс нахмурился и сильно сжал челюсти, как при зубной боли. Алчно, взглядом хозяина, очертил её лицо, затем взял со столика бутылку воды, открутил крышку и поднёс горлышко к ее губам. Соня жадно присосалась, не успевая глотать и захлёбываясь. А когда она напилась, плеснул воды себе в ладонь и умылся.
– Каха, там тебе сообщение на телефон должно было прийти. Посмотри, – сказал Макс, освобождая Сонины руки. – Это тебе подарок от меня ко дню рождения.
Бородатый уставился экран, какое-то время изучая что-то, потом отбросил телефон на стол и скривился.
– Этой шляпой меня хочешь напугать, Хабиби? – произнёс он с усмешкой, – Отец умер месяц назад. Я теперь, как старший в семье Ознауров, все решаю. Мне плевать!
Макс вдруг рассмеялся.
– Ты, наверное, видео до конца не досмотрел! Там вторая часть есть. Проверь, пришла?
Мужчина нахмурился. Скосил взгляд в сторону, как будто что-то вспоминая. Резко придвинулся к столу и схватил телефон. Ухмылка потерялась в густой бороде. Теперь лицо его выражало крайнюю озабоченность.
– Видишь ли, Каха. – Макс достал из заднего кармана пачку сигарет, изрядно помятую. Извлёк одну, подкурил. – Я не моралист и довольно свободных взглядов. – произнёс он выдыхая дым. – Мне плевать, кто, с кем и в какой позе! Именно поэтому в моем… борделе нет ни одной камеры. Даже самой маленькой. И недаром посетители обязаны сдавать все устройства. Но твой, хм, партнёр, как-то пронёс телефон через контроль. Гордился ещё, наверное, какой он молодец, охрану «Порока» наебал. Так вот этот олух поснимал репортаж, как вы в привате и без масок отмечаете день влюблённых, а камеру выключить забыл. Или не захотел. А дальше ты ему в порыве неги поведал, как братья Ознауры кидают своих Сирийских подельников. Телефон у друга твоего потом изъяли на выходе, естественно, слив мне снятое. Как чувствовал, что пригодится!
Камиль быстро зло залаял по-турецки. Каха огрызнулся так, что младший брат поджал хвост и утопил лысую башку в плечи.
– А подельники – ребята суровые, шуток не понимают, – добавил Макс.
– Говори! – гавкнул побледневший Каха.
– Вот, этот другой разговор, – Макс подошёл к столу, затушил в пепельнице сигарету, взял бумаги и порвал. – Через десять минут, если мы не выйдем из здания, это видео должно отправиться во все заинтересованные инстанции. Оцени мою щедрость, я дал тебе целых десять минут. Остепени своего брата. Убери своих людей, всех, кто может помешать нам. Дай нам спокойно уйти. Если планируешь дожить до получения отцовского наследства. Время пошло.
Каха скользнул рукой под стол, нашарил что-то в его ящике и извлёк пистолет.
– Не направляй, если не собираешься стрелять! – Макс даже не моргнул. – А ты же не собираешься? – и показал на настенные часы.
– Зарежу, – прорычал Камиль, – и суку твою во все пихательные…
– Не успеешь, отвечаю, она долго любит! – невозмутимо бросил Макс. – А твоя пипетка только пару минут стоит. Иначе бы ты девочек не насиловал!
Это была чистая провокация!
Камиль весь подобрался, как паук, скукожился, быстро нырнул рукой к заднему карману и мгновенно выбросил вперёд, сверкнув лезвием ножа.
Макс оттолкнул Соню назад, заслоняя собой. Она не удержалась на слабых ногах и снова свалилась на ненавистный вонючий диван. Хотела закричать, но звук не вырвался – связки подвели.
Лысый махнул перед Максом ножом, рассекая воздух совсем близко от его живота. Моронский ловко увернулся. Камиль махнул в другую сторону, лезвие пронеслось мимо уха, но Макс молниеносно подсел под рукой лысого и вынырнул сбоку. Принял стойку и врезал в лысую тыкву двойным ударом, из-под которого россыпью полетели керамические осколки челюсти, смешанные с кровью.
У Камиля странно дернулась голова, как будто сознание он потерял уже после первого удара. Он начал крениться набок, пытаясь удержаться. Нелепо перебирал ногами, в конце концов, запутался в них и рухнул на пол. Падая, видимо, сломал руку, потому что она неестественно торчала из плеча.
Макс стоял над ним. Сжимал и разжимал кисти с ссадинами на костяшках. Потом присел, снял с руки лысого свои часы и надел себе на запястье, приложил пальцы к шее. Примерно через полминуты поднялся, отряхнул руки, как от грязи, и сказал:
– Очухается. Но скорую я б ему вызвал.
Из здания они вышли, держась за руки. Едва за ними закрылась входная дверь, как сгустившаяся темнота двора зашевелилась, чёрные тени беззвучной цепочкой двинулись вдоль стен особняка. Соня хотела обернуться, посмотреть, но Макс подхватил ее на руки и понёс вперёд за ворота.
– Не надо, – шепнул он, – не смотри!
Позади раздались глухие хлопки, крики, но очень быстро все стихло.
Макс уложил Соню на заднее сидение автомобиля. Сам забрался на водительское место, завёл двигатель и поехал. Через минут пятнадцать, или может чуть больше, машина остановилась. Макс выскочил, обошёл автомобиль и нырнул к ней.
– Прости… – она, наконец, снова обрела способность говорить и обвила его шею руками.
– Да… – хмыкнул Макс, прижимая ее к себе, – я никак не предполагал, что ты втюришься в меня настолько, что решишься на такой конченый поступок!
Соня отпрянула. Щеки вспыхнули. От стыда. И от того, что это было чистой правдой. Сама ж призналась…
Он сильнее прижал ее, притянул всей пятерней ее голову к своему плечу, принялся перебирать волосы пальцами и нежно проглаживать ушибленное место.
– Даже не представляешь, что мне пришлось испытать, когда я утром не нашёл тебя. А потом получил твою фотку! – сказал Макс. – Не представляешь, дура! – повторил он сквозь сжатые зубы и тряхнул ее за плечи. – Мои пацаны держали руку на пульсе, пасли Ознауровскую шайку весь этот месяц и ты одна в последний момент умудрилась все испортить! Я должен был пойти один. Все было готово, распланировано. Но никто не подумал, что они зайдут через тупую влюблённую телку!
Соня попыталась оттолкнуться от него. Стало обидно. Она рисковала ради него, а он обзывается! Что за человек? Определился бы: она тупая телка или, все-таки, охуительная? Она уперлась ладонями ему железные бицепсы и попыталась оторвать от его груди свою щеку.
– Стоять, – рявкнул Макс и сильнее вжал ее голову в своё плечо, – не трепыхайся! – Дождался когда она перестанет упираться и, снизив тон, заговорил мягче, но с нескрываемой тревогой в голосе: – Полюбуйтесь, героиня! Подвиг совершила! Жанна Д’Арк, блять, сама подставилась и всех заинтересованных. Мне пришлось подключить структуры с которыми я предпочитаю дел не иметь. Ты теперь до конца жизни должна мне будешь! И уж не сомневайся, я с тебя весь долг взыщу до последнего вдоха. Никуда теперь не денешься. Сука!
Он так сильно сжал ее, что у Сони затрещали рёбра. Тут из неё и хлынуло! Вся боль, все страхи, сомнения, надуманные и реальные – все вылилось на футболку Моронского. Она рыдала, сотрясаясь и судорожно всхлипывая и чувствовала, как сковывающий ужас последних нескольких часов постепенно отпускает. И вместе с ним уходят глупые переживания о будущем. Словно, какой-то внутренний болезненный нарыв, созрел и, наконец, вскрылся.
Все позади и никто не знает, что там будет завтра или через пять минут – так зачем изводить себя понапрасну? Главное, что сейчас она живая и он – рядом. Все остальное – не важно. Соне показалось, что она даже легче стала килограмм на сорок.
– Всё, девочка моя, всё, – ласково заговорил он ей на ухо, – катарсис. Будем считать, что это была шоковая терапия. Зато теперь, я надеюсь, ты перестанешь бегать от меня. Станешь послушной…
Макс задышал чаще и глубже. Горячие, сильные руки забродили по ней, он слегка толкнул ее и уложил на сидение.
– Моей девочкой… – жарко шептал Макс. – Слышишь? Перестань сопротивляться. Все, хватит. Слышишь?
Пальцы его скользнули под одежду, беспорядочно начали щупать и гладить ее. Движения настойчивых рук отозвались между ног неожиданно острым желанием.
– Что ты делаешь? – она оторвала тяжёлую голову от сидения, чтобы убедиться, что это именно то, что сейчас происходит. Он расстёгивает джинсы? Он сумасшедший!
– Собираюсь войти в тебя, – ответил он.
– Сейчас? Здесь?
– Эффект выброса большой дозы адреналина в кровь. Почти всегда этот процесс сопровождается неконтролируемым сексуальным возбуждением! Кроме того, мне кажется так до тебя лучше дойдёт, то что я буду тебе говорить.
Он сдернул с неё джинсы вместе с трусами и кроссовками. Широко развёл в стороны Сонины ноги, придвинулся на коленях ближе.
– Сейчас я хочу тебя грубо, быстро, – проговорил он, отделяя каждое слово, – без ласк и без поцелуев! А потом, когда выспимся, я буду брать тебя долго, медленно, жестко и сладко, как мы оба любим, Соня!
Она ахнула. Вспыхнула. Желание фонтаном взмыло вверх от распахнутых ног до самого сознания. А потом он ворвался в неё. Резко. Беспощадно.
– Маааакс… – выкрикнула Соня.
– Терпи… – рыкнул он, вколачиваясь в неё.
Да какой терпи? Это было невыносимо!
Невыносимо прекрасно. Тело принимало его его грубую силу, а душа улетала в нирвану от нежности, которая послевкусием разливалась по всем чувственным рецепторам.
Она потеряла крылья, отдав ему себя. Променяла свободу на Счастье принадлежать. Гордость, амбиции на ощущение… защищенности! Да, именно подчинение мужчине, которому доверяешь полностью и безоговорочно казалось сейчас самым правильным и естественным, чему просто невозможно и незачем сопротивляться. Беспомощная маленькая девочка, полностью в его власти, возбуждена только от мысли, что он с ней сделает… и нежно и грубо… со сладкой болью и удовольствием… одновременно…
Накажи… и вознеси…
– Алё, Орлова? Как слышно, приём? – пыхтел Моронский, продолжая размеренно и резко двигать бёдрами, пока она распадалась на лепестки в грубой нежности. – Запомни! Раз и навсегда! Я все решаю! Никаких геройств больше. Если ты… – Макс сглотнул, – не хочешь всю свою жизнь… быть пристёгнутой к батарее… – он воткнулся сильно в Соню и замер, – научись доверять своему мужчине!
Он сделал ещё пару толчков, вошел до упора, дёрнулся и зарычал, впиваясь ей в шею зубами. Соня рефлекторно двинула бёдрами, насаживаясь на него, потому что чуть-чуть не хватило… Потому что пыталась его не только слушать но и понимать, а когда в тебя вбивается девяносто килограммовый мужик делать и то и то – проблематично.
– Соня… моя… – Макс мощно врезался ещё несколько раз, сильно выгнулся назад и замер, закрыл глаза, прикусив свою губу. Потом ещё раз мощно дёрнулся, наслаждение опалило ее изнутри и тёплыми мягкими волнами разошлось по всему телу, до самый кончиков пальцев, оглушило до звона в ушах, достало до самых бабочек.
Она проснулась в его загородном доме. В его постели. Голая. Но, как она туда попала и каким образом оказалась раздетой, она не помнила. Сколько она проспала, тоже не ясно. Который сейчас час и, самое главное – где он?
Соня поднялась. Прошла в ванную, завернулась в полотенце отправилась искать.
Он плавал. Нырял и под водой проплывал от бортика к бортику. Она смотрела на его голое, длинное, мощное тело и сердце заходилось от… счастья?
– Скидывай полотенце и дуй сюда! – услышала она и вздрогнула. Соня осторожно потрогала пальцами ног воду. Прохладная. Ладно. Сбросила полотенце на пол террасы. Зажала нос пальцами. И шагнула солдатиком в бассейн. Бассейн оказался глубже, чем она думала. Макс был уже рядом, когда она всплыла.
– Выспалась? – спросил он и поцеловал мокрыми мягкими губами.
Соня закивала и опустила глаза. Почему-то эта ситуация ее смущала. Как-то все было по-другому. Она не могла подобрать слова… Интимно, что ли? Как будто, между ними ещё ничего не было и они впервые видят друг друга голыми.
– Задержи дыхание… – приказал Моронский. Соня хотела сначала спросить зачем. А потом вспомнила, с кем имеет дело и послушалась. В ту же секунду Макс потянул ее под воду. От неожиданности она чуть не выдохнула весь набранный воздух. Соня запротестовала и хотела всплыть, начала барахтаться, но Макс крепко держал ее, увлекая на глубину, до дна. Обхватил ее голову ладонями и… она открыла глаза. Их головы тонули в облаке Сониных волос. Солнечные лучи, проникающие сквозь воду играли золотыми бликами в прядях и пузырьках, поднимающихся от их голых тел вверх. Он смотрел, не отрываясь, на неё… и она тонула… в его глазах. А потом воздух начал заканчиваться. Она в панике вытаращилась на Макса, жестом показывая, что хочет всплыть. Но он просто продолжал смотреть на неё спокойно с уверенностью человека, который знает, что делает, и только сильнее прижал к себе.
А потом он накрыл ртом ее губы и потихоньку начал вдыхать в Соню свой кислород. Пока не отдал весь. Только тогда он оттолкнулся от дна и они всплыли.
– Жажда жизни! – произнёс он горячо, страстно, вдыхая полной грудью.
– О чем ты? – жадно хватая воздух ртом, спросила Соня.
– Скажи, после того, как почти умерла, жить хочется, как никогда? Правда? – он снова притянул ее мокрые губы к своим и мягко поцеловал, скользнув языком между ними. Вода с его волос струилась по Сониному лицу, попадала в рот вместе с поцелуем. – Ценить начинаешь каждую минуту здесь и сейчас! Не думая о будущем!
– Ты сумасшедший, Моронский! – Соня покачала головой и улыбнулась. Абсолютно счастливой, возможно даже глупой улыбкой.
Он, вдруг, нахмурился. Впился в неё своим пронизывающим взглядом и сказал:
– Твой. До последнего вдоха, до боли… твой!
