Текст книги "Подари мне себя до боли (СИ)"
Автор книги: Аля Пачиновна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
Глава 44
Мужчина, курящий сигарету…
Я всегда искала такой ум, как у него.
Я разрываюсь между одержимостью и ненавистью
Из-за того бардака, который я наворотила из-за тебя.
Мужчина, курящий сигарету…
Я всегда задавалась вопросом, всегда ли он дергает за ниточки.
Я разрываюсь посреди бардака, который ты наворотил,
Из-за того бардака, который я наворотила из-за тебя.
Sevdaliza «Bluecid»
(Шикарная песня, послушать можно в группе автора в Вк, ссылка в профиле)
Если после казни ты ещё дышишь, значит твой палач – красивый, обольстительный психопат и изощрённый мучитель. Он убил, но, как истинный садист, не до конца. Причинять физическую боль способен каждый мудак, с комплексом недооцененности. Особое искусство – сделать больно так, чтобы на месте вырванной с мясом души навеки разлился котлован крови. И Моронский виртуозно владел им.
Боль. Одна сплошная боль. Казалось, куда ни ткни, везде кровоточило чёрными розами.
Сначала Соня просто плакала. А потом, когда глаза устали и потребовали уважения, она тупо лежала, свернувшись калачиком, иногда поскуливая, как побитая собачонка.
В понедельник на работу она не вышла. Позвонила, сказала что она – труп, а ее загробный голос не заставил никого в этом сомневаться.
Через девять дней у неё отключились все чувства. Душа отходит на следующий уровень отчуждения… Она перестала различать запахи и вкусы, цвета и смену времени суток. В перерывах между сном и тихой истерикой она вставала, как зомби шла на кухню, пила воду или наливала себе кофе или чай. Делала два глотка и уходила обратно в комнату.
– Если ты не начнёшь нормально питаться, мне придётся кормить тебя через зонд! – предупреждала бледная мама, доставая тонометр. И Соня шла на кухню за очередной порцией кофе.
Действительно, между «люблю» и «ненавижу» разница в наборе и количестве звуков. Когда любишь так же сильно, как и ненавидишь, не важно, как ты назовёшь разрывающее грудь чувство. Почти всегда ненависть – это помноженная на боль любовь! Пересыпали фенилэтиламина в адский коктейль и всё. Труба.
Эту боль не выключить, не заглушить, ничем не перебить, не выкричать. Ее можно только прожить, надеясь, что время все залижет. А может быть и нет. Сейчас болело так, что казалось целой жизни не хватит и она понесёт ее в следующую и, возможно, во все последующие. Вот так на свет и появляются дети с глазами уставших мудрецов, которые, будто не до конца пришли в этот мир. Они настолько не хотят этой боли снова, что предпочитают не замечать людей вовсе.
Соня оплатила девчонкам аренду зала за три месяца вперёд. Про сорванное выступление теперь, вроде бы, никто не вспоминал. Да ей уже все равно. Она в студию больше не придёт.
Когда все резервуары слез были вычерпаны чайной ложечкой, Соня первым делом отправилась в мастерскую по ремонту мобильных устройств.
– Здравствуйте, – Соне пришлось разоблачить страдания. Нехотя она сняла темные очки с воспалённых, потухших глаз, подходя к парню за стойкой.
В двух словах она попыталась объяснить ситуацию. Поняла, что парень, как ни старался, не понимал, чего от него хочет девушка с глазами героиновой наркоманки. Наверное думал, что Соня страдает параноидальным бредом на фоне употребления, рассказывая про слежку через телефон. Вот такими глазами, как у него, и смотрят на сбрендивших старушек с фольгой на голове.
Парень подключил устройство к компьютеру. Что-то там загрузил, вглядываясь в полученную абракадабру. Машина закашляла, на экране монитора замелькали вкладки со словом «error». Мастер все отключил, перезагрузил комп и Сонин телефон. Включил снова и история повторилась.
– Слушайте, это фигня какая-то. – развёл руками молодой человек. – Он меня не пускает. Видимо, он бракованный у вас или там защита какая-то стоит. Я скорее всего ничем помочь не смогу.
– И что мне делать? – упавшим голосом спросила Соня.
Парень искренне пожал плечами.
– Ничего. Вы где этот айфон приобретали?
«Намекает, наверное, что она его в ларьке на рынке купила у цыганок».
– Мне… – начала Соня и пошла красными пятнами, как божья коровка-альбинос, – его подарили.
«Насосала!».
Ну, а что, не так что ли?
Парень смерил Соню быстрым насмешливым взглядом «ну-ну, все понятно», и протянул ей ее аппарат.
– Думаю, тогда вам проще купить новый. У нас сейчас скидка на прошлые модели.
– Хорошо, давайте. – согласилась Соня. Придётся все-таки потратить немного Мороновских адских денежных знаков. В конце концов, он ей должен за разбитый айфон.
Аппарат, подсунутый коварным обольстителем-психопатом она зашвырнула в реку. Красиво летел! Номер менять не стала. Просто заблокировала «половой контакт». Да он и так звонить не станет. По сценарию, это она должна снять голову и ползти на коленях извиняться. Точно! Это ее портрет он тогда рисовал! Женщину с обнаженной душой и с цинковым ведром вместо головы!
Муза! Заслужила!
Дома, с холодным тупым остервенением, скидала все купленные им вещи, вплоть до белья, в коробку, и отвезла к Нельке. Пусть делает с ними, что хочет! Она, конечно, могла бы все снести на помойку бомжам на фэшн-пати, но подруга не простила бы ей этой выходки никогда! У неё сейчас роман с владельцем клиники пластической хирургии Виталиком. Да, тем самым другом Сониного кошмара. Вот, пусть наряжается. Подгонит наряды по размеру или размер под наряды (благо, есть кому помочь), туфли газеткой набьёт… стаскает.
Медведя куда депортировать? Ведь она задыхалась каждый раз, когда встречалась с внимательным взглядом плюшевого сокамерника. На помойку вынести – рука не поднимется. Миша Моронский, уже как член семьи. Просто когда ты кому-то даёшь имя/фамилию, ты несёшь за него ответственность!
– Давай отвезем его тете Наде. У неё ж внучка недавно родилась, – мягко, осторожно предложила мама.
Медведь съехал, одарив ее на прощание печальным взглядом черных пуговиц. Комната сразу стала пустой.
Покупателя на машину нашла мгновенно. Ещё бы! Она запросила за новенький Кайен столько, сколько выручила бы за свою Кию. Мужик, забравший Кайена, смотрел на неё, как на юродивую и, сжалившись, добавил к цене тысячу! Она не стала возражать. Пригодится.
Соня всерьёз задумалась о переезде в Культурную столицу. Ей этот город как раз под настроение. Выставки, музеи, галереи, каналы, улицы и закоулки, которыми гуляли Бродский, Блок, Гумилев – будет, чем заняться. Ее небольших личных сбережений должно хватить на маленькую комнатку у какой-нибудь интеллигентной питерской бабули и ещё останется на первое время скромной жизни. А там она устроится на работу. И начнёт все сначала. Будет уходить рано утром и приходить поздно вечером, падая без сил на кровать, забываясь в снах без видений. Потом, когда немного окрепнут ноги и руки, она накачает себе огромные мышцы, сбреет волосы на голове и брови, забьет всё тело вместе с лицом тату, чтобы больше ни один красивый брутал с манией величия даже смотреть не вздумал в ее сторону!
Так и догниет потихоньку свои серые дни.
А здесь ей делать больше нечего. Здесь все пропитано ИМ. Здесь на каждом шагу его образ. И слишком много воспоминаний, готовых в любой момент выскочить из-за угла с ножиком и полоснуть по горлу… Кроме того, она не переживёт, если однажды встретится с ним лицом к лицу, когда он будет не один, а с какой нибудь другой девушкой. Упадёт тут же бездыханным трупом…
Если бы…
Соня как раз боялась, что снова позволит кормить себя с ножа сырым мясом…
Горло в очередной раз до рези в глазах сдавило удавкой. Ничего, скоро этот поводок перерубят двери Сапсана. Надо только дожить до него.
Все, в общем-то, было готово. Вещи собраны, мосты сожжены. Она ждала, когда мама вернётся от сестры через пару дней, чтобы попрощаться.
Было только одно дело, мысль о котором не давала ей покоя и с каждым днём становилась навязчивее рекламы на радио. Она должна была кое с кем поговорить, прежде чем порвёт с тёплым летом и уедет в зелёную зиму. Обрекая себя на муки акклиматизации, Соня решила «мотивировать» себя реальной, печальной историей отношений с Моронским. Она так избавилась от монстра, незаконно проживающего у неё под кроватью. Просто, однажды посмотрела ему в глаза. И он съехал.
С полными пакетами всякой деликатесной снеди она вошла в подъезд обшарпанного, ещё довоенной постройки, дома. Пахло кислым и кошками. Остановилась у двери, обитой драным дермантином. Кто-то выдрал кусок обивки, видимо, чтобы можно было стучать, поскольку звонок не работал в виду отсутствия кнопки. Дверь отворилась и Соня поняла, что своим флером подъезд обязан именно этому жилищу.
– Это ты что ли звонила? – в темном проеме появилась женщина неопределенного возраста.
Соня кивнула.
– Проходи, – буркнула она, отступая назад, – можешь не разуваться, у меня немного не убрано. Женщина хохотнула, тут же закашлялась и пошла куда-то закоулками коридора вглубь квартиры.
Квартирой это было назвать сложно. «Сарай» – больше подходило. Соня оказалась в крохотной комнатке, предназначенной, видимо, когда-то для приготовления и приема пищи. Сейчас это больше походило на кладовку для всего, что не поместилось в остальных помещениях. При свете, проникающем сквозь годами немытые окна, Соня увидела, что перед ней не женщина, а ещё вполне молодая девушка. Только очень запущенная, худая, даже какая-то изможденная. Грязные пакли собраны в неопрятный пучок; футболка в жирных пятнах; заскорузлые джинсовые шорты болтаются на костлявых, в синих татуировках бёдрах. Катя – так ее звали, взяла у Сони пухлые пакеты с провизией и нетерпеливо начала вытаскивать покупки на заваленный хламом стол.
– Вам помочь, может? – Спросила осторожно Соня.
– Справлюсь, – Катя смахнула ладонью крошки с липкого табурета и наиграно поклонилась, – присаживайся. И давай на «ты», не чужие ж люди…
Девушка хихикнула, обнажив далеко не полный комплект зубного ряда. А Соня аккуратно опустилась на краешек табурета, – отказаться как-то невежливо, наверное, было бы.
– Мартини… не стоило тратиться. Водка бы вполне подошла. Выпьешь? – она взяла мутный стеклянный стакан с ободранными вишенками на нем, дунула туда и плеснула из бутылки.
– Спасибо, я за рулём, – соврала Соня.
– Ну, как хочешь, – хмыкнула Катерина. – Ну, за нашего дорогого друга, будь он проклят! – она выдохнула и опрокинула стакан в себя залпом, будто там и вправду была водка.
– Что глазами хлопаешь, потерпевшая? Рассказывай, чего пришла?
– А откуда вы… ты знаешь?
– Да не сложно догадаться. Я ещё пока не все мозги проторчала.
Катерина плеснула ещё в стакан и также быстро осушила его.
– Тут два варианта, – она закинула в рот толстый кусок колбасы и начала активно жевать уцелевшими зубами, – ты либо журналистка, либо пострадавшая. Но ОН тщательно оберегает свою личную жизнь от всяких папарацци, выходит, что ты… как я, – прожевала и громко захохотала, потом плеснула ещё порцию в стакан, – за тебя, сеструха!
Выпила и протянула руку к смятой пачке сигарет… черных Трежер! Наверное, у Сони лицо так сильно вытянулось, что Катерина снова захихикала.
– М-да, прикинь, не могу отказать себе в этой маленькой слабости… – сказала она и сладко затянулась. – А ты пришла посмотреть на меня или спросить чё-то хочешь?
– Да… То есть нет… то есть, – забормотала Соня, сомневаясь, действительно ли хочет это знать, но, всё-таки спросила: – а как вы познакомились?
– «Познакомились…» – Катя скривила рот, – он просто подошёл, посмотрел на меня и сказал, что хочет. Прям вот так! – Она шлепнула себя ребром ладони по лбу. – Я же девочка правильная была. Когда-то. Мама мне все детство внушала, что девочка должна быть порядочной, скромной, учиться на отлично. Потом поступить в институт, до свадьбы ни-ни, выйти замуж и сразу же запузячиться…
Она ещё затянулась и аккуратно затушила докуренную до середины сигарету.
– Это на потом. – пояснила Катя. – В общем, я та самая «дочь маминой подруги». Все городские олимпиады по математике выигрывала, в музыкальной школе на фортепиано училась. Мамина радость. – выплюнула она и горько усмехнулась. – А когда в мои девятнадцать мамы не стало, я пустилась во все тяжкие. Не, ну не так чтобы по беспределу, но позволяла себе иногда отношения с мужчинами… не забесплатно. Ты не гляди так, я раньше ого-го была. Настолько, что ни дня не работала. Постоянно кто-то меня содержал. Один, так вообще жениться хотел. Я его не любила, так – позволяла, но замуж за него выйти согласилась. А чё, зато зад прикрыт и пузо сыто. И вот однажды я, уже почти жена, встречаю ЕГО… Я, что характерно, от такого предложения взволновалась. Даже сама не поняла, что на меня нашло. Я, так-то, тогда уже опытная была, смелая, одним голым хером не возьмёшь. А тут смутилась и фыркнула, ножкою топнула. Как так, дескать, мужчина, что вы себе позволяете?! Он не отстал. Начал буквально преследовать. А мне это льстило, пиздец. Богатый, красивый, проходу не даёт. Ну, и, в общем, я сдалась. Быстрее, чем собиралась. Естественно, сразу же влюбилась, как кошка. На радостях женишка своего на хэ послала. А Моронский, мать его, через три недели подарил мне браслет с брюликами, пожелал удачи и долгих лет жизни.
Катя налила себе ещё.
– Точно не будешь? – чуть захмелев уточнила она у Сони, и продолжила: – Да. Я переживала, конечно, сильно. Потом, было, вернуться попробовала к своему жениху. А он на хрен меня послал. А потом началось все это… – она показала запястья с двумя продольными шрамами, – я поняла, что жить без Макса не могу. Все мужики вокруг бесили. От всех воротило. Я за ним бегала, как собачонка… унижалась, в ногах валялась.
Она уже плескала в стакан и пила мартини, как воду, без остановки. Голубые глаза помутнели, язык заплетался.
– Все очень плохо тогда было, – уронив голову, пробормотала Катя и шмыгнула носом, – многого я не помню, на таблетках постоянно была.
– А почему ты… – Соня замолчала, думая, как бы так помягче спросить, – а что мешало начать все сначала, уехать, попытаться забыть?
Катя снова посмотрела на Соню. Взгляд воспалённых, в розовых прожилках глаз изменился, стал жестким.
– Вот полежишь с мое в дурке, на «галочке» – узнаешь! – зло бросила она и беззубо улыбнулась. Жутко как-то. Эффект от визита превзошёл ожидания. – Ты вообще, чё приперлась?
Наверное, беседу больше нельзя было назвать непринужденной. Интервьюируемая начала раздражаться. Соня нервно поерзала на краешке табурета, соображая, стоит ли продолжать или уже лучше попрощаться и убраться поскорее.
– Он катал тебя на байке? – вдруг выпалила Соня, сама не поняла зачем.
– На чём? – Катя подняла на собеседницу осоловевшие глаза, пошатываясь на стуле. – Сказала б я тебе на чем он меня катал, да ты и так в курсе, не маленькая.
Соня опустила глаза, стиснула зубы. Зачем она пришла? Что хотела узнать? Дно прощупать? Далеко ли до него Соне?
– А где он живет, ты знаешь? Ты была у него дома? – не сдавалась Соня. Это был весьма важный для неё вопрос, хоть и глупый.
Катерина прищурилась. Взяла из консервной банки, служившей пепельницей, половинку чёрной сигареты, щелкнула зажигалкой и уставилась совсем уже пьяными глазами на Соню.
– Можно подумать, ты там была! – усмехнулась она, выпуская дым Соне в лицо.
Соня ничего не ответила. Просто посмотрела на Катю, искренне сочувствуя и опустила ресницы – не смогла долго выдержать взгляд, полный отчаянной ненависти.
– Всё, – она стукнула кулаком по грязной столешнице, – пресс-конференция закончена! Хавку принесла, бабки давай и проваливай.
Соня засуетилась, торопливо полезла в кошелёк за деньгами. Достала сто евро, положила перед Катей на стол. Как договаривались. Та уже хотела сцапать, но Соня быстро прихлопнула купюру своей ладонью.
– Последний вопрос!
Девушка недовольно скривилась, подняла на Соню мутный взгляд.
– Если бы была возможность, ты бы что-нибудь изменила?
Катерина отвернулась к замызганному окну, долго наблюдала, как большая чёрная муха устало, со смиренным безразличием тыкается в мутное стекло.
– Ни-че-го! – мучительно икнув, наконец, проговорила она. Потом вытянула вперёд руки, показывая тонкие синие запястья со шрамами: – Только вот это бы до конца довела!
Соня поднялась. Разговор можно было считать законченным. Миссия выполнена. У каждого свой путь. Соню через пару дней ждёт новая жизнь – она сделала свой выбор! Но Катин взгляд внезапно прояснился, она прищурилась и спросила, пряча деньги в тощем декольте.
– А от тебя ОН чем откупился?
– Ничем… – призналась Соня. Это было приятно осознавать. Ведь, по сути, она, действительно, ничего не взяла. А от всего, что было насильно всучено ей Максом, она избавилась. – Мы расстались по моей инициативе, – добавила она тихо.
– Врешь! – Катя вдруг резко поднялась с табурета, не удержав равновесия, покачнулась и схватилась за край клеенки, служившей скатертью. Все, что было на столе, с диким грохотом полетело на пол.
– ВРЕШЬ! – Отчаянно крикнула она.
Соня попятилась назад, опасаясь, как бы не наткнуться на какую-нибудь рухлядь в коридоре и не упасть.
– Врееееешь, – завыла девушка, складываясь пополам, как от сильной боли в животе. – От него нельзя уйти…
… живой!
Соня пулей вылетела из подъезда. Добежав до конца дома, остановилась, переводя дыхание. Воздух улиц промзоны после нехорошей квартиры показался кристально-свежим, словно в горах.
Сходила в «гости», называется. Еле ноги унесла! Зачем ходила? Что хотела? Только хуже стало. Соня хотела убедиться, что приняла единственно правильное решение, порвав с чудовищем. А оказалось, что чудовище вовсе не виновато. Каждый сам делает свой выбор!
Софья дошла до ближайшего супермаркета, купила воды, потому что жажда скребла изнутри нестерпимо, и села в первую попавшуюся машину такси. Назвала адрес, еле ворочая языком, и устало захлопнула глаза.
– Девушка, с вами все в порядке? – спросил водитель, глядя на неё в зеркало заднего вида. – Вы бледная, как стенка.
– Да… все в порядке, – отмахнулась Соня.
Таксист больше не приставал с вопросами. Ехали молча. Только телефон, вдруг, издал звук.
Она достала и посмотрела на экран.
«Если ты сейчас стоишь, сядь!» – сообщение от Нельки. И следом ещё одно – ссылка.
Ну, конечно она сидит. В такси же.
Соня тыкнула в голубую строчку.
И опешила….
На весь экран сияла ее – Сонина, голая задница на плече у господина Моронского; его дикий, случайно брошенный взгляд в чью-то камеру и пунцовое, растерянное лицо самой Сони…
Глава 45
Летит пустота минут
Снова ко мне на встречу,
Тебя не хватает тут
И в сердце моём печаль.
Я пробовал просто ждать,
Но время меня не лечит,
и мысли уносят в даль
касаясь любимых губ.
День за днём я ловлю рассветы
И в каждом лучике солнца есть ты,
Не могу без тебя прости,
Меня волнуешь только ты.
Это чудо представить сложно
И даже выдохнуть невозможно
И от набранной высоты…
Я это чувствую. а ты?
Мачете «Я тебя люблю»
Макс, вообще-то, до полудня не пил спиртного. Но на часах было уже 12:08… и это был всего третий бокал чистого виски за сегодня. На работе!
Час назад из его кабинета на ватных ногах выкатились измученные, обескровленные снабженцы с ранеными логистами: пришла огромная партия дорогого алкоголя, больше, чем наполовину палёная.
Это ладно. Макс уже нашёл концы и аккуратно потянул. Клубочек понемногу распутывается. Но вместе с алкашкой шёл чужой «товар». Который кто-то «слил». Это уже гораздо серьёзнее. Не хотелось бы, конечно, но к этой весьма деликатной ситуации придётся подключать связи в гос. структурах. А с ними лучше лишний раз дел не иметь, аппетиты там – не рассчитаешься. Больше всего, конечно, Макса интересовал вопрос, кто слил и зачем. Но и над этим работают ребята.
Макс скрипнул зубами и опрокинул последний глоток виски. Плеснул ещё. Посмотрел на экран айпада. Выругался и отбросил его на стол.
Только что от него вышли выпотрошенные айтишники и Батя.
Всегда собранный, предельно эмоционально устойчивый Николай Батянин сегодня услышал треск своей брони и заметно побледнел к концу аудиенции с шефом. Нет, Моронский никогда не орал, не матерился на подчинённых, не метал в них заточенными карандашами. Он просто спокойно задавал вопросы, от которых у подчинённых мокрели спины. Хозяин смотрел на них, как дракон на девственниц, и наслаждался сладкими капельками нектара под названием «страх». Он их употреблял. Жадно и не скрывая аппетита.
Но сегодня он не мог напиться. Энергии высосал уже на запуск баллистической ракеты, а чувство такое, будто бак у него бездонный.
Все из-за этой… фотки. Вернее, целых трёх. Палёное пойло на несколько лямов решило, что в списке проблем Макса ему будет скучно без голой жопы Орловой.
– Слышал, бро, у тебя сейчас в жизни жопа! – ржал в трубку Виталик. – Ну, ни чё такая! Аппетитная.
«Да, это ты по телефону такой смелый!» – у Макса зудел кулак, но не бить же морду другу за его дебильный юмор.
Камикадзе с камерой оказался банальным охотником за светской клубничкой, но понаблюдать за ним стоило, конечно, мало ли что. Не думал, не гадал господин Моронский, что однажды станет персонажем желтых хроник.
Скверно, что пока его спецы все почистят, эти фотки успеют расползтись по сети своими метастазами копий! Скверно. Ладно, чёрт с ними, с фотками можно смириться. Чёрный пиар – тоже пиар и неизвестно, где и как выстрелит. И хоть Макс и ставил всегда между собой и СМИ различного рода барьеры, а Батянин правильно сказал: Моронскому Максиму Андреевичу нужно жить у подножья Гималаев, если он желает оставаться в тени. Рано или поздно за его частной жизнью все равно начали бы охотиться жадные до рейтинга СМИ сомнительной репутации. Вероятно, когда-нибудь, он бы все равно угодил в объектив камеры с какой-нибудь голубушкой (а то и не одной). И не исключено, что в более подходящей для разных смелых интерпретаций сцене, нежели акт похищения Зевсом Европы.
Но всё усложнялось тем, что это именно Соня на фотках! Его Соня. Не надо, чтобы ее видели. Не надо.
И дело не в выжигающем желании всечь каждому, кто смотрит на неё больше пяти секунд. Тут было что-то другое. Он не мог объяснить сам себе, что происходит. И это очень нервировало… даже пугало.
Просто он для неё сейчас – не лучшая компания для совместных публичных снимков.
Пока ты в мире один, тебе все по барабану! Твои враги – это только твои враги. Ну, ёбнут тебе завтра пулей в лоб, ну и ладно. Адьёс, Амиго! Зато сегодня ты живешь на полную катушку! Вертишь мир, как хочешь и покуриваешь. Никому ничем не обязан. В какой-то момент становится даже скучно. И ты осознанно ищешь острых ощущений, играешь в рулетку со смертью. Потому, что ты один! Ты ни к чему и ни к кому не привязан. Сожрет тебя акула или поглотит лавина в горах – никто о тебе не вспомнит, кроме родителей. Да и они не вечные. Поэтому ты гонишь под двести двадцать по встречке! Или да, или нет. И только когда ровненько так входишь на полной скорости между двумя фурами, начинаешь снова ценить жизнь. Чувствовать себя человеком из плоти и крови, а не печатным станком.
Жаль, что опять ненадолго.
И только эта девчонка одна возвращала ему вкус к жизни снова и снова. Ее энергия была чистая, свежая, как неиссякаемый горный источник. Только с ней он мог чувствовать себя живым и… нужным.
Теперь ее нет и все изменилось. Все стало пресным. Пустым. Бессмысленным. Безвкусным.
Макс вдруг перестал ощущать себя целым. Он осознал смысл оксюморона «живой мертвец»! Это когда все что ты делаешь – есть посмертные конвульсии, которые сильно затянулись и ты не знаешь, что ещё нужно сделать, чтобы вернуть в тело душу. Гвозди в розетку сунуть?
Моронский был зол сам на себя за эти откровения. В конце концов, он не сопляк какой-то там, чтобы пускать слюни по какой-то там девчонке. Которая ещё и обманула его! Дважды. Трижды!
Обещала быть послушной девочкой, сама, как дрянь, на сцену танцевать выперлась. Ну, допустим, это она границы дозволенного прощупывала, да промахнулась. Это все прекрасно корректируется ремнём, просто до Орловой с первого раза туго доходит.
Наврала, зачем-то, что притворялась. Как будто он школьник, блять, не может отличить экстаз от симуляции. Задеть его хотела этим, глупая? Зачем?
Обещала, что не уйдёт! Ушла. Ни одна телка до неё не срывала стоп-кран на полном ходу!
Макс плеснул в бокал ещё виски. Четвёртый или уже пятый пошёл?
«Не улетай, Орлова. Давай поговорим…» – это он хотел сказать. А получилась какая-то хрень. От злости. От её слов. Думал, на понт его берет девчонка, хотел остудить, ждал, что назад сдаст. А она махнула гривой и вышла.
Не думал он, что позволит себе когда-нибудь увязнуть в этом дерьме. По самую «бабочку».
Две недели тотального целибата по Орловой. Не отпускала, держала. Макс бы и рад, но чередовать наркотики с фрикциями – не самая лучшая стратегия выхода из кризисной ситуации.
Гордая. Чистая. Чистая помыслами своими, но порочная под ним. Стерва, язва, но без двойного дна. Бескорыстная, что сейчас такая же редкость, как естественная красота. Искренняя. Мысли ясные, глубокие, как ее глаза пугливой горной лани. Он хотел испортить ее для себя. Сделать из скромницы этой свою шлюху. Сделал. Так сделал, что сам охуел!
И теперь он должен ее отпустить?
Когда он уже готов поделиться частью себя. Тогда, когда он уже может показать себя настоящего. Когда не хочет больше прятать свою боль и слабость или полноценной силы своего внутреннего зверя перед той, что не боится своих внутренних желаний.
Не дам!
Даже сама мысль о каком-нибудь смерде рядом с ней, как апперкот в корпус – воздух вышибала, заставляя складываться пополам от боли.
Королева. Вспышка. Идёт вперёд, смотрит всегда немного сверху вниз, будто люди все на голову ниже ее. Он видел, как она несёт себя. Он в курсе, как на неё смотрят все половозрелые яйценосцы. А она их не замечала никогда. Свободная. Ветер в волосах. А ночью под ним распластанная, со связанными руками так кончала, так сжималась…
Она мелкая ещё, не понимает. Ей ведь нравится подчиняться ему. Она ведь кайфовала, когда он трахал ее, как хотел. Плавилась, таяла. Она, может, и косячит специально, чтобы он ее наказывал!?
«Детка, ты б сказала, я б тебя каждую ночь наказывал, как ты хочешь!»
Красивая, покорная, невыносимо-сексуальная, полностью в его власти, на его территории и готовая играть по его правилам она и переиграла его, когда полностью и бескорыстно отдалась.
Яйца заныли. Макс тяжело выдохнул алкогольными парами и мучительно икнул.
Кобра. Укусила и в кусты. А у Моронского уже вся нервная система ядом поражена. Душу вскрыла! Да ладно бы аккуратно, ножичком, а то ведь бабахнула динамитом и теперь она зияла рваными краями наружу. Ушатала!
«Знал бы – мимо прошёл на той грёбаной выставке…»
Он ещё глотнул из стакана – надо завязывать, лучше уже не станет.
Да, кого он наебать хочет?! Не прошёл бы! Закинул бы на плечо и вынес без слов. Все! Увидел, секунда и пиздец. Он такую искал!
Да. А как ещё назвать весь этот марафон шлюх, как не бесконечным бегом с препятствиями на пути к ней?
А теперь что? Тёлка больше не его? Не его девочка?
Нет, он ещё не готов был отпустить ее! Не готов был остаться без источника живительной энергии. Нет! Он ещё не выпил ее до дна, до боли!
Макс осушил стакан и сильно размахнувшись запустил его в стену напротив. Тот разлетелся стеклянными искрами в стороны.
В дверь осторожно постучались и в проёме появилась седая укладка Антонины.
– Максим Андреевич, извините за вопрос… у вас все хорошо?
– Да! – пьяно заверил Макс. – А почему я должен извинять вас за ваш вопрос, Антонина Семёновна?
Она зашла в кабинет, сделала шаг и остановилась, глядя на Макса, согнувшегося на диване.
– У вас вид… в общем, не очень здоровый, – с тревогой призналась она. – Это из-за партии поддельного алкоголя, надеюсь, а не что-то серьёзное?
Он поднял на своего секретаря, ставшие тяжелыми, веки.
– Конечно из-за неё! – кивнул Макс. – Вот, видите, уничтожаю.
Он указал на почти пустую бутылку.
– Может, вам помощь какая нужна? Вы скажите, Максим Андреевич…
– Да. – дёрнул головой. – Вызовите клининг сюда, мне машину. И отмените все на сегодня.
Дверь за Антониной закрылась.
Макс потёр лицо ладонями, взъерошил себе шевелюру. Неужели он так хреново выглядел, что даже персонал разжалобил?
– Моронский-с, вы пьяны! – усмехнулся он и тяжело поднялся с дивана, подхватывая пиджак. – Выговор вам со взысканием.
Дома упал на диван. Наверх не пошёл, решил сэкономить конечности и время и умереть прямо здесь, не приходя в сознание часов на пять-шесть.
Ему снился тот день в Аргентине. Он летел в небе, ловя потоки воздуха, кайфуя от ощущения свободы, невесомости и власти! Небо покорялось ему. И он самонадеянно упивался этим чувством. Чересчур уверенный в том, что ему все подвластно, он решил что может устанавливать в небе свои правила. Слишком круто взял. И начал падать, как будто попал в воздушную воронку, с каждой секундой набирая скорость.
Его уже не просто несло, а засасывало вниз, как в чёрную дыру. А птицы все не было. В тот раз она появилась за мгновение до точки невозврата. А сейчас все точки уже пройдены, а ее все нет. Его повернуло в воздухе несколько раз. Далекая птица, почти точка на фоне солнечного диска – последнее, что увидели его глаза в этой жизни.
И Макс проснулся. На полу.
Открыл глаза. Ощупал себя, будто желая убедиться, что живой и не в лепешку. Во рту сухо. Голова трещит. Он сел на полу, спиной прислонился к нижней части дивана, взял со столика сигареты и зажигалку и закурил. Минуту втыкал в одну точку перед собой. Потом усмехнулся и покачал головой.
– Болван, бля. Все же просто! – пробубнил он дымом себе под нос.
Если она не понимает грубую мужскую силу, он попробует иначе…
