Текст книги "Подари мне себя до боли (СИ)"
Автор книги: Аля Пачиновна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
– Ты очень красивая, Соня. – Тихо и даже как-то нежно проговорил Макс, наклонился и мягко поцеловал в губы. – Я оставлю тебя… в общем, тебе, кажется, нужно побыть немного одной.
Ага, очень чуткий, оказывается, парень! Особенно, после того, как между ними рухнули все интимные преграды. Какие уж тут могут быть секреты, после того, как его палец побывал в таком месте, которое Соня скрывала даже от самой себя.
Моронский помог ей подняться на ноги, ещё раз поцеловал и выскользнул из душевой на ходу оборачивая бёдра полотенцем.
Соня пыталась справиться с дрожью в ногах. Между ними все снова пульсировало, просило очередной разрядки, живот сводило и тянуло.
«Жеееесть!» – пронеслось у неё в голове почему-то голосом Корнеевой.
Соня вытащила промокший тампон. Выйдя из душевой, тщательно завернула его в туалетную бумагу и едва успела выбросить в ведро, обнаруженное в шкафчике под раковиной, как дверь опять открылась.
Она вздрогнула.
Из-за двери показалась рука Моронского с Сониной сумкой.
– Я подумал, тебе надо зарядить магазин…
Он оставил сумку на каменной столешнице раковин и прикрыл дверь.
«Ну, надо же, какой внимательный!» Это был какой-то ещё неизвестный Соне Моронский. Совсем не похожий на тех, с которыми она успела познакомиться.
«Может, попросить его не так резко менять обличия? А то голова кругом идёт!»
Пяти минут не прошло с тех пор, как он заявил права на все ее «дырки» и тут такая забота. Хотя… Может, это и логично.
Соня завершила все гигиенические процедуры, умылась, промокнула мокрые волосы полотенцем. Завернулась в него и вышла из ванной.
И что теперь делать совращенной, дезориентированной, ошарашенной жертве искусителя? Билет на грешную, выжженную землю уже бронировать?
I'm not your brand new toy
Don't call me baby
You had a chance
It was all in your hands
I'd like to know
Who you think you are
You're not the first man
To try to juggle my heart
But like that river
What you don't understand
I don't wanna float backwards
I'm not gonna go backwards
Not for a gambling man
GRAE “Your hands”
Глава 24 (часть 1)
We're going down,
Мы гибнем,
And you can see it too.
Ты тоже это видишь.
We're going down,
Мы гибнем,
And you know that we're doomed.
И ты знаешь, что мы обречены.
My dear,
Дорогая,
We're slow dancing in a burning room.
Мы танцуем в комнате, объятой огнем.
“Slow dancing in a burning room” John Mayer
Макс растянулся на кровати, словно лев, отдыхающий в знойный день в тени дерева. Не сказать, что лев был особо сытый.
Просто, когда в его сети попадала какая-нибудь приятная птичка, он выжимал из неё по-максимуму в первую же ночь. Потому что во второй, как правило, он не нуждался.
На его памяти это второй жесткий облом в его жизни. Первый случился еще в юности. В восемнадцать он окучивал соседку с большими буферами. Был молод, горяч, порывист. Гормоны бушевали вихрем, затягивая в его воронку все, что выглядело, как женщина. Девочка была очень набожна и главной своей ценностью считала свою невинность. Глупая. И вот, когда уже всё было на мази, внезапно вернулись ее родители.
С тех пор не любил он, когда все шло не по плану. Не так, как он задумал. Он всё привык контролировать. Ловил от этого кайф. И впадал в бешенство, если обстоятельства не поддавались влиянию.
И вот теперь он их хлебал ложками. Эти неподдающиеся обстоятельства.
Орлова.
Ему, избалованному, не привыкшему в чём-то себе отказывать, или кому-то в чём-то уступать, было противоестественно МАЛО!
Но вкусно, аж скулы сводит.
Как блюдо Haute cuisine эта девчонка. Порции мизерные, а ощущения непередаваемые. Ни с чем не сравнимые.
Жаль, конечно, что обожраться этой ночью не получится, как он рассчитывал.
В рот она взяла шикарно, но ещё раз этой ночью таранить ее горло Макс не рискнёт. Жалко девчонку, все-таки. Что остаётся? Попка сладкая, тугая. Но её к этому готовить и морально и физически ещё неделю, минимум.
Получается, обнимашки, как в пятнадцать лет?
Отправить домой? Самому в клуб, или сюда вызвать кого?
Нет. Точно нет! У Макса по спине прокатился липкий неприятный холодок, как от горькой микстуры в детстве.
Это как есть из чужой грязной посуды.
В желании трахнуть как следует кого-нибудь ничего сверхъестественного не было. Но вот, почему-то, кого-нибудь не хотелось. Хотелось Соню. А ее нельзя. И отпускать тоже не хотелось.
И из всех чувств это нежелание было каким-то новым для него. Он смотрел на неё, и это было, как с клубникой… Есть специальный термин, определяющий ощущение вкуса и запаха от одного только вида этой ягоды, но Макс никак не мог вспомнить. Вот, так было и с Соней. Он ее чувствовал всеми рецепторами просто глядя на неё. Как клубнику.
Кстати. О клубнике.
Он готовился. Он забил холодильник виталикиной блат-хаты всякой этой их девчачьей хренью. Ну, как он… специально обученные люди забили, конечно. Там была и клубника, и розовое «Кристалл», мороженое, роллы из самого лучшего японского ресторана – стандартный джентельменски набор. Макс ещё добавил авторский десерт, как отдельное произведение искусства. От шеф-повара «Ришелье». Маленькие же любят сладкое, вот, пусть лопает.
Моронский перекатился на живот, дотянулся до напольной вешалки. Достал из внутреннего кармана пиджака запакованную пачку сигарет, сорвал мембрану, открыл, вынул сигарету, щёлкнул зажигалкой и закурил. Тут же протянул руку к тумбочке, нажал на пульте пару кнопок и комната наполнилась чистым, качественным звучанием “Slow dancing in a burning room”. Как хорошо, что их с Виталиком музыкальные предпочтения совпадают!
На пороге появилась Соня. В полотенце. С мокрыми волосами. Тёплая. Волнуется. Он чувствовал. Поглощал ее вкусные вибрации. Макс даже замер на мгновение с открытым ртом.
Сделав пару шагов, Соня остановилась, придерживая полотенце у груди руками и потёрла правой ступней левую голень. Балдёжная.
Макс сделал ещё затяжку, потыкал сигаретой в пепельницу и поднялся. Своё полотенце он оставил на кровати. Двинулся к ней, а она глаза в пол опустила. Стоит, трясётся.
Подошёл, правой рукой притянул за талию к себе. В левую взял ладонь, которой она полотенце придерживала.
– Потанцуем?
– Ты же никогда не спрашиваешь?
– Вообще-то, я и не танцую никогда.
– Ну, это заметно.
– Да? А так? – он сильно крутанул Соню и полотенце безнадежно слетело с неё на пол.
Прижал голую к себе. Наклонил назад, придерживая за поясницу – гибкая. И впился ртом в шею, там где трепетала венка. Ладонью накрыл Сонину грудь, погладил, слегка сжал, покрутил между пальцами затвердевший сосок. Кожа ее мгновенно покрылась пупырышками.
Развернул и подтолкнул спиной к кровати. За пару шагов довёл и мягко опрокинул на постель. Сам забрался сверху и раздвинул ее колени своим бедром.
– Голодная? – спросил Макс, понимая, что в таком положении вопрос звучит двусмысленно.
Соня посмотрела из-под опущенных ресниц и качнула головой.
– Лучше поговорим, расскажи о себе.
– Что рассказать? – Макс навис над Сониным лицом. Убрал с ее лба влажные волосы.
– Всё. Кто твои родители, например. Каким ты был в детстве, чем увлекался? Когда у тебя день рождения?
Обычно раньше у Моронского про детство никто не спрашивал. Да и он не спешил раздавать интервью. Последние лет десять-двенадцать дам интересовал размер его члена, а последние пять – ещё и размер банковского счёта. Когда, где, у кого он родился рассказывать Максу прежде приходилось только, пожалуй, финансовым консультантам и ещё реже – врачам.
– Еще один подарок мне хочешь сделать? – Макс провёл пальцем по нижней Сониной губе.
– Хочу знать больше о человеке, который… – она сглотнула, – которому я… ну, в общем, с которым проведу эту ночь. Это же нормально?
– Третьего октября, – выдохнул он ей в губы. – В детстве коллекционировал модели самолетов, кораблей. Потом оружие. Сначала игрушки, потом настоящее. Немного рисовал. Играл на гитаре. Профессионально – секция бокса много лет. Закончил университет искусств в Сарасоте. Потом была ещё школа ресторанного бизнеса в Нью-Йорке.
Макс не мог заставить себя перестать трогать, щупать, гладить девчонку. Какое-то наваждение! Он вытянулся слева от Сони вдоль ее тела, поставив руку на локоть, подпер ладонью висок, правое бедро закинул и расположил между сониных ног. Пальцами чертил большие и малые круги на ее груди с торчащими вверх горошинами сосков, наблюдая, как ее кожа непрерывно покрывается мурашками.
– Почему не остался в Америке? – спросила тихо, чуть прикрыв глаза. Хорошо девочке?
Макс наклонился к груди, втянул в рот сосок, чуть прикусил зубами, лизнул. Правую кисть быстро опустил Соне между ног. Она попыталась сжать бедра, но мешала его нога. Пальцами нащупал влажный бугорок, погладил, подразнил, скользнул ниже к входу. Соня повторила попытку сдвинуть бедра.
Ладно. Правда, чего издеваться. Над собой. Макс ещё раз тронул розовый бутончик и поднял руку к Сониным сосочкам.
– Долгая история.
– Мы ж вроде не торопимся?
– Ну, если я тебе скажу, мне придётся тебя убить. А ты мне живая нужна.
Соня часто заморгала.
– Ладно, расскажу. Ты ж умеешь держать язык за зубами?
– Ты серьезно сейчас?
– Абсолютно! Но сначала выпьем.
Он перекатился через Соню, подцепил с пола полотенце, на ходу оборачивая им голый зад.
– Сейчас приду!
На кухне, из холодильника достал шампанское, два охлажденных бокала и корзинку с помытой клубникой. Сунул бутылку в ведерко со льдом, туда же бокалы и вернулся в спальню. Застыл на пороге.
Соня… сидела на постели, скрестив ноги. В его рубашке. Она в ней была такая… в общем, ни один эпитет здесь был неуместен. Она была охуительная. Вот. Член опять колом. Сучка маленькая, не даёт расслабиться.
– Не заляпай, это Бриони.
Она подняла голову от экрана телефона, который держала в руках и округлила свои янтарные глазищи. Захлопала ресницами.
– Ладно, шучу. У меня ещё есть.
Макс поставил бокалы-флейты на тумбу, ловко, почти беззвучно открутил пробку, налил в обе посудины, вернул бутылку в ведро и протянул напиток Соне. Корзину с ягодой поставил прямо на постель перед Соней.
– Ну-с, за новое мое приобретение! – он забрал из Сониных рук ее телефон, небрежно отбросил его в сторону и дзынькнул ножкой своего бокала о край ее.
Соня зыркнула на него поверх фужера и пригубила напиток.
– Боже, что это за чудо?! – девчонка посмотрела сквозь стекло на ниточки пузырьков внутри и сделала ещё глоток. Потом ещё.
– Осторожно, – Макс усмехнулся, – именно им напаивают девушек до бессознательного состояния. На, закуси.
Он взял из корзинки крупную ягоду и всунул ей в рот целиком. Соня хомячила клубнику, но она оказалось слишком большая. Сок брызнул из ее рта и потек по подбородку.
Заляпает рубашку, все-таки! Макс метнулся к ней и слизал ягодный сок, пока тот не стек на воротник. Ну ладно, рубашка была совсем ни при чём. Макс отпил немного шампанского и лёг, опустив затылок Соне на колени. Волосы ее щекотали его висок, когда она наклоняла голову.
– Свои первые большие деньги я заработал, соблазняя жён состоятельных американцев.
Соня открыла рот и брови ее взметнулись на лоб.
– Так ты – жиголо!
– Съешь ещё клубнички. Я предпочитаю называться «профессиональным соблазнителем». – Моронский захватил указательным и средним пальцем прядь сонных волос. – Миллионеры хотели развода, но делиться имуществом не собирались. Они нанимали меня. Адюльтер быстро «раскрывался», неверная жёнушка выставлялась за дверь. Я получал проценты от сэкономленного состояния. Так что, да, соблазнять, в некотором роде – моя профессия.
– Моронский… ужас! Ты подставлял этих бедных женщин?!
Макс рассмеялся. Дурёха!
– Эти «бедные» женщины получали не семьдесят процентов имущества рогоносца, а тридцать. Эти тридцать процентов примерно, как годовой бюджет, скажем, Новосибирска. Плюс ежемесячное содержание. Ни у кого не возникало возражений. А так, женушка затаскала бы толстосума по судам ещё и вытрясла бы из него все до цента. Я получал за это очень большие бабки, Соня.
– Это сколько тебе было лет? – Макс заметил, как у Сони дрожат ресницы, когда она делала ещё глоток шампанского.
– Года двадцать два. – пожал Макс плечами.
– Родители знали чем ты занимаешься?
Макс покрутил прядь Сониных волос между пальцами.
– Они думали, я играю на бирже. Собственно, это было правдой. Там я заработал вторые свои большие бабки, вложив первые.
Он помолчал, глядя на задумчивую Соню.
– Все наебнулось, когда я связался не с той семейкой. Обманутый муж кинул. Но я-то тоже не пальцем деланый. Рассказал все его женушке, а она слила мне очень серьезный компромат на муженька. Деньги я свои получил и даже удвоил. Но и пулю в лоб чуть не схлопотал. В общем, сделал ноги вовремя. Дай мне тоже – Моронский кивнул на клубнику в руке у Сони.
Она взяла ягоду и поднесла к губам Макса.
– А кто твои родители? Чем занимаются? – спросила Соня.
– Отец – американский пенсионер, коллекционирующий суперкары, – уклончиво сказал Макс прожевав ягоду. – Забава национальная такая у них. А поначалу на траке по всей Америке колесил. Его Американская мечта началась, потому что он кинул на серьезные бабки не менее серьёзных киевских бандитов. Их, правда, поперестреляли всех в течение последующих десяти лет.
– Ясно. Криминал – у вас семейное, – сказала соня, будто размышляла вслух, смотрела куда-то перед собой, не моргая.
Макс потянул за прядь ее волос, заставив наклонить голову к его лицу.
– Наебать кучку зажравшихся паразитов – это не криминал, это так – баловство.
Он притянул ее к своим губам и приник, слизывая клубничный вкус, просунул глубоко язык, ухватил губами Сонину губу, пососал и отпустил резко. Девчонка вдохнула шумно. Сисечки под рубашкой встали. Макс скрипнул зубами. Ничего, ничего, дней четыре-пять ещё потерпеть. И уж он оторвётся.
– А мама? – не отставала Соня, допив из бокала.
Макс забрал у неё пустой фужер, поднялся и, налив в него ещё из бутылки, протянул Соне.
– Матушка моя – человек своеобразный. Долгое время была просто красивая. А потом написала два бестселлера по психологии отношений и разбогатела. Вложила все в собственную ювелирную мастерскую.
– Это от неё у тебя любовь к чтению и кольцам?
– Это от неё у меня невроз, потому что она заставляла меня читать, когда мне хотелось играть в приставку.
Соня рассмеялась, запрокинув голову назад. Звонко. Чисто и искренне. И Макс поймал себя на мысли, что это она впервые рассмеялась так в его присутствии. Напилась что ли?
– А твоя последняя книга, которую ты прочитала, как называется? – он аккуратно забрал у Сони недопитый бокал и поставил его на тумбочку.
– Я тебе скажу о чем она, а ты угадай название. Ты же книголюб. Угадаешь – я тебя поцелую. Сама.
Макс прыснул. Вот дурочка. Она его поцелует!? А вслух сказал:
– Ну, раз больше у тебя для меня ничего нет, окей, валяй.
– Книга о том, как три олигарха перебрали с медитативными практиками и испытали имманентный ужас бытия. И о женщине, которая осознала вселенскую значимость вагины и стала игуаной.
Тьфу, легкотня! Макс мгновение подумал, щёлкнул пальцем и сказал:
– Пелевин, Виды на гору Фудзи!
– Надо же! И это читал?
– Ну! – Макс подёргал ее за прядь. – Давай, целуй.
Соня медленно склонилась над ним. Взяла в ладошки его лицо. Пальцы прохладные. А сама горит. Нервничает.
И вдруг эта припевочка резко оседлала Макса. Села ему киской на пах, прикрытый полотенцем. Наклонилась вперёд и прикоснулась губами к его губам. Мягко обхватила ими сначала верхнюю губу Макса, потом нижнюю. Потом просунула свой горячий язычок между губами, провела по зубам. Макс инициативу не перехватывал. Ждал, что будет дальше. Ему показалось, что она как-то ёрзнула бёдрами по нему. Моронскому уже хотелось взять Соню за волосы, стянуть их на затылке, опрокинуть на спину и показать, что такое поцелуй. Как вдруг Соня осмелела. Она ещё раз, теперь уже абсолютно точно – ему не показалось, потерлась промежностью о его бугор. И одновременно глубоко проникла языком ему в рот. Нашла им его язык. Вцепилась пальцами ему в волосы. Засосала его верхнюю губу и прикусила зубами… сильно. До дрожи. Двинула попкой вверх по торпеде, укрытой полотенцем. Сжала бёдрами.
Макс издал рык, порывисто схватил Соню за волосы на затылке, сильно потянул и отстранил ее от себя.
– Сейчас выебу в жопу, если не перестанешь! – прорычал он сквозь сжатые челюсти ей в губы.
Испугалась! Глазами хлопает. Дрожит.
А вот не хуй дразнить!
Отпустил волосы. Пригладил. Поправил на ней рубашку. Зачем-то…
– Не надо играть со мной, Соня! – постарался сказать как можно мягче. – Не начинай того, что не собираешься продолжать. Я уже говорил тебе.
Глава 24 (часть 2)
Crush, who's got a crush?
I like the way you blush
I like the way you bite
Touch, each time we touch
I wanna take too much
Keep me up all night
I wanna scratch your surface
I wanna feel your groove
I wanna be your needle
I wanna lick your wound
You wanna play with fire?
Stick and poke tattoo?
You wanna play, my new girl?
I wanna play with you
FINNEAS «New Girl»
(Слушать обязательно!!!)
Формулировка, в которой Моронский выразил подсознательное желание продолжить свои анальные перверсии, слилась в Сонином восприятии со звериным рыком. И в нём похоти было гораздо больше, чем угрозы. Это и пугало. Подстрекаемая глубинным страхом получить физические увечья в самых нежных местах, Соня попыталась слезть с Моронского. Но не успела. Он не дал. Задержал, придавив руками ее бёдра к своим. Скользнул ладонями под края сорочки, сжал Сонины ягодицы. Уставился на неё своими чёрными кинжалами.
При желании можно было, конечно, предпринять вторую попытку, но желания не возникло.
Всё желание было сконцентрировано в одном конкретном месте, которое как-то не так реагировало на страх. Два чувства одинаково сильных, соединились в химической реакции, заставляя тело трепетать, сердце нестись галопом, ощущать иглы на кончиках пальцев.
Нужно было срочно что-то сказать. Не молчать. Тишина будто сгущала и утрировала все то темное, что исходило от Моронского.
Соня остановила взгляд на слове «Cloud» слева на его груди.
– Облако? Что это значит? – Она несмело, кончиками пальцев коснулась татуировки.
– Кличка. Это пёс. Он старый уже. Живет с родителями. – отрывисто проговорил он. Взгляд Макса изменился. Очеловечился. Мысли о единственном живом существе, к которому этот странный человек испытывал настоящую привязанность, преобразили его лицо. Маска зверя растворилась, будто не клацал он зубами перед Сониным носом всего пару минут назад.
Печальная догадка тонкий холодной змейкой закралась за рёбра. Неужели, на его любовь может рассчитывать только собака?
«Орлова, ты совсем с ума сошла?! Какая любовь? Какая собака?!».
– А эта? – она поспешно тыкнула в надпись на правом плече, игнорируя упреки внутренних комментаторов.
– Lucri bonus est odor ex re qualibet. Запах прибыли приятен, от чего бы он ни исходил. Это на латыни. – пояснил Макс.
Да, очень аутентично, по-моронски.
Она потрогала несколько строчек на его левом плече.
– Я живу так, чтобы в аду сказали: "Извините, у нас приличные люди", – перевёл Макс, не дожидаясь вопроса. – Бил в девятнадцать, в универе. Поспорил с приятелем, что девчонка тату-мастер… – он замолчал, секунду подумал, причмокнув, и в глазах его появился знакомый сальный блеск, – не возьмёт с меня ни цента.
– И как?
– Я никогда не проигрываю.
Понятно, татуировки, не являющиеся эпиграфами к его порокам, закончились на собачьей кличке.
– У меня ещё есть! – куражился Моронский.
Пальцами левой кисти Макс оттянул нижнюю губу и вывернул ее так, чтобы Соне стали видны три буквы, вытатуированные на слизистой. «ММА». Соня вытаращила глаза до рези.
– Это ж, наверное, больно было?
– Да, Соня, больно. В камере следственного изолятора, самое большое, на что можно рассчитывать в качестве анестезии – это очень крепкий чай.
Вечер переставал быть томным. Да, чем больше она о нем узнавала, тем охотнее соглашалась с фразой «меньше знаешь крепче спишь».
– Прости за вопрос… – Соня решила пожертвовать сном ради информации. Все равно уснуть сегодня не получится. – Ты был под следствием?
– Да. И судимость есть. Условная. Тебя что-то смущает?
Соня поморгала. Провела ставшими непривычно влажными ладошками по себе. Нет, ну она понимала, конечно, что Моронский знаком с криминалом, но надеялась, все-таки, что не так близко. А вслух сказала:
– Мне кажется, я уже ничему не удивлюсь.
– Эти там же бились. – Он показал на несколько мелких замысловатых знаков на фалангах пальцев и крест между большим и указательным пальцами. – Но значение их тебе знать не обязательно.
У Сони возникло ощущение, что Макс получает удовольствие, наблюдая, как она теряется, открывая новые грани его личности. Она закусила губу и часто задышала. Вот попала, так попала! А ведь всего каких-то полчаса назад ей даже показалось, что он обычный парень, только с прибабахом. Нет. Вот именно, что показалось. Быть обычным, правильным, как все, для Моронского – оскорбительно. Казалось, он гордился свой причастностью к лицам, не обременённым сутью уголовного кодекса.
Ни фига он не обычный. И бравирует этим. Усиливает впечатление, заставляя жертв биться в экстазе от одного только взгляда в их сторону. Хищник. Нарцисс. Психопат.
– Эта – он тыкнул пальцем в тыльную сторону правой кисти, продолжая знакомить Соню со своими апосематами, – He, who makes a beast of himself, gets rid of the pain of being a man. Тот, кто становится зверем, избавляется от человеческой боли.
Ну, допустим, эту фразу Соня уже давно знала. А вот, что означала птица, раскинувшая крылья, с черепом на брюшке, которая была изображена на тыльной стороны левой кисти?
– Это феникс. – Макс наверняка понял, о чем Соня думала. – Я набил ее в Аргентине, на следующий день после того, как чуть не разбился на параплане. Меня закрутило в воздушном потоке. Впереди меня появилась птица и я вырулил. Она как-будто указала мне путь.
– Красиво… – Соня задохнулась, зачем-то попыталась представить мир без Моронского. Отогнала от себя эту мысль. – То есть, сама история… – она засуетилась. – В смысле она, конечно, ужасная, но кончилось все хорошо, поэтому красивая.
Соня замолчала. И почувствовала, что густо краснеет. «Вот, идиотка. Что я несу?!»
Ей показалось, что Макс усмехнулся.
– Два скрещённых меча на спине – личный символ моих предков, двух достойных друг друга партнера и бойца.
Вот это Соня постарается запомнить. Об этом она обязательно подумает, проанализирует. Позже, не сейчас. Потому что мозги в его присутствии совершенно набекрень.
– Ну, – он переплел свои пальцы с Сониными, – я удовлетворил ваше любопытство, Софья Павловна?
– Любопытство – да. – Задумчиво ответила Соня. – Я боюсь, что всё это – только маленькая часть скелета в твоём шкафу. Там у тебя целая братская могила.
– Может быть, тогда и не стоит ее вскрывать?
– Да… пожалуй, – медленно проговорила она. – Ты мне и так уже наговорил на целую государственную тайну. Боюсь, меня теперь из страны не выпустят.
– А куда ты собралась?
– Моронский! – Соня хлопнула себя ладошкой по лбу. – Расслабься. Иногда, чтобы хорошо отдохнуть, нужно просто перестать все контролировать.
Макс нахмурился, уставился на неё как гуманитарий на задачу по тригонометрии.
– Орлова, я жрать хочу! – неожиданно выпалил он.
Соня встрепенулась, в голове замелькали страницы поваренной книги.
– А есть здесь какие-нибудь продукты? Я могла бы приготовить что-нибудь…
– Здешний холодильник никогда не имел в себе ничего, что было бы не готово к мгновенному употреблению! Там роллов на роту… то есть на две роты. На твою и мою РОТу.
И заржал. По-человечески. Нет, по-детски. И Соня узнала главную его тайну: под бородой хозяин Порока прячет ямочки на щеках.
– Так, почему ты удрала? – вытирая губы салфеткой, спросил Моронский и налил себе и Соне шампанского.
Они сидели на кухне за барной стойкой и ели роллы. Он в полотенце, она в его рубашке.
Соня хлебнула вина.
– Я же даже песню жалостливо спел. Хотя я ее уже ненавижу.
– Почему?
– Надоела. – отмахнулся Макс, делая глоток из фужера. – В кампусе на девчонок действовала безотказно. А ты бракованная какая-то, что ли?
Соня опустила вниз глаза. А потом вдруг резко взмахнула ресницами. И изобразила на Макса убийственно-горделивый взгляд.
– Да, потому что это этикет гостя – уходить до того, как начнут намекать, что пора и честь знать.
Шампанское, которое Моронский успел набрать в рот, фонтаном брызнуло Соне в лицо. А в ушах зазвенело от его хохота.
– Чтоооо… – протянул глухо Моронский после того, как проржался. – Где ты это взяла? – он откашлялся в кулак. – Это статус какой-то, что ли? Прочитала где-то? Или это из личного опыта?
– Нет. Нелли рассказывала, – тихо промямлила Соня, вытирая лицо салфеткой.
– И ты никакой связи здесь не видишь? – Моронский сдвинул брови к переносице.
– Нет.
Он тяжело посмотрел на Соню, вздохнул и сказал:
– Ладно, проехали.
Он больше не проронил ни слова. Пока Соня угощалась десертом, который Макс буквально заставил ее пробовать. Сидел напротив и молча смотрел, как она ест. Несмотря на то, что десерт этот был не похож ни на один из тех, что Соня когда-либо пробовала, она с трудом проглатывала кусок. Тяжело было наслаждаться шоколадно-карамельным вкусом воздушного мусса и тонким ромовым бисквитом с легчайшим привкусом сливочного сыра под пристальным наблюдением этого невозможного мужика. Которого швыряло от одного Моронского к другому раз в пятнадцать секунд. И Соню штормило на его волнах. А когда ее штормило, она не могла есть вообще.
– Вкусно? – мрачно поинтересовался он, когда она отодвинула чистую тарелку от себя.
– Да. Очень.
Он поднялся со своего стула, взял Соню за запястье и потянул за собой.
– А посуду помыть? – пискнула она, но Макс только ускорил шаг. Привёл в спальню. Плюхнулся на спину и Соню потянул за собой, усаживая ее на себя.
– Ну, давай теперь ты.
– Что я?
– Рассказывай про себя.
– Боюсь, мне тебя удивить будет нечем. Да ты и так это знаешь.
За окнами давно стемнело. В комнате был полумрак. Теперь Соня больше слышала, чем видела его. И даже чуть расслабилась. Пока он снова не заговорил.
– Я знаю официальную версию. А ты мне не для СМИ инфу дай. – Он погладил горячими ладонями ее бедра, большими пальцами задевая внутреннюю их поверхность, провёл вверх-вниз, почти до Сониной промежности и обратно. Темнота не спасала. Наоборот, обостряла эффект прикосновений.
– Какую-нибудь жесть, за которую тебе стыдно. Потому что человек через пиздец познаётся!
Соня честно задумалась, но на ум приходил только один.
– Мой пиздец, Моронский, начался с того момента, как ты привязался ко мне на выставке! – хотела буркнуть Соня, а получилось только промурлыкать.
Моронский усилил нажим и амплитуду.
– У каждого человека есть хоть один скелет в шкафу. У большинства их даже несколько. И у тебя хоть один должен быть. – в темноте было особенно заметно, что голос его слегка охрип и дыхание, как-будто сбилось. Моронский скользнул руками вверх под рубашку, нашарил там Сонину грудь.
– Ну, однажды, – Соня старалась игнорировать белый флаг, выброшенный ее организмом, – В детском саду в туалете я прыгала на водопроводной трубе и сломала ее. Вышла и никому не сказав, продолжила играть в игрушки, как ни в чем не бывало. А туалет затопило. Молчала, как партизан, когда всю группу расставили по углам. Я никому с тех пор об этом не рассказывала. Честно. – На последнем слове голос ее сел.
– Ну, это лишь доказывает, что ты не колешься на допросах! – Моронский расстегнул две пуговицы на Сониной рубашке. То есть, его рубашке. – Но я про другое. Про то, что маме стыдно рассказать. А мне – можно.
Последняя пуговица была взята и она лишилась прикрытия. Пальцы Моронского уже свободно, хаотично забродили по Соне, провоцируя на коже очаги мурашек.
– Ок. Недавно тут один хам без приглашения вломился в мой дом, сунул свой палец мне между ног и дал облизать. А ещё случай был: он в машине у себя задрал мне юбку, порвал трусы и… изнасиловал меня своим языком. А ещё он дважды поимел мой рот, и сделал то, в чем я никогда не признаюсь даже самой себе. И я ещё мастурбировала на фотку этого типа, прикинь?! – выпалила Соня, пока он настойчиво наглаживал всякие её чувствительные места. – Так что вот, Моронский, главный мой пиздец – это ты, получается.
Руки Макса замерли у неё на талии.
– Орлова, да ты грязная хулиганка! Дрочила на меня? Серьезно? А покажи, как!
В огромное окно ярко светил то ли уличный фонарь, то ли взошедшая Луна. Соня прекрасно видела Макса привыкшими к темноте глазами.
– Я вот. Живой, не фотка. – Он в предвкушении поёрзал под Соней, откинулся на подушку, поднял руки за голову. – Приступай.
Соня в каком-то иступлении, повинуясь его властному голосу, опустила руку себе между ног, коснулась влажных складок и стыдливо замерла. С трудом переборов смущение, скользнула ниже, дальше. Глаза напротив жадно блеснули в голубом свете, льющимся из окна и казались фиолетовыми.
– А ты теребонькала до субботы или уже после? – заторможенно спросил Макс, наблюдая за Соней.
– До… – Соня была уже изрядно заведена. Вернее, это была перманентная реакция ее тела на Макса. Жать на тормоз в его присутствии бесполезно. Расстояние до точки безумия стремительно сокращалось.
– Я оправдал ожидания? – он глухо усмехнулся.
Соня продолжала трогать себя там, уже не особо обращая внимание на запыхтевшего паровозом Моронского. Вернее, она смотрела на него из-под опущенных ресниц, но возбуждение было сильнее стыда.
– Превзошёл… – Соня закинула голову назад, пальцами дразнила ставший очень чувствительным набухший бугорок, неосознанно двигая бёдрами. Открыла рот в немом стоне.
– А в твоих фантазиях я был нежен или груб? – прохрипел Моронский.
Нет, она ни за что не признается ему, что ее воображение оказалось куда скромнее. Она чувствовала, что уже близко. Пальцами свободной руки коснулась своих губ, проникла ими в рот, облизала, спустила по шее, затем к животу, вернула руку на потяжелевшую грудь, ущипнула себя за сосок.
– Да, детка, покажи мне это… ласкай себя, представь, что я внутри. Глубоко. Грубо, как тебе нравится. – Соня видела, как рвано резко и сильно поднималась и расширялась грудная клетка Моронского, как сократились на руках мышцы, как сдерживал он их, впиваясь пальцами в простыни. Но он лежал, не двигаясь, и наблюдал, сквозь застилавший глаза полог похоти.
Как её накрывает. Как она без стеснения ласкает себя одной рукой между ног, другой терзает свои груди. Мягкий, спокойный прилив наслаждения начал накатывать снизу вверх из-под ее пальцев до корней волос, усиливаясь с каждой волной. Соня всхлипнула, затряслась и выгнулась назад.
