Текст книги "Подари мне себя до боли (СИ)"
Автор книги: Аля Пачиновна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)
Глава 35
Вот, наверное, все женщины такие! Сначала устанавливают себе норму сладкого. Потом сами страдают. От нехватки эндорфинов.
Тетя Галя пришла в гости и с порога заявила, что худеет. Поэтому, ограничится только одним кусочком тортика – даже не уговаривайте ее! А никто и не собирался ее уговаривать. И весь вечер тётушка напоминала себе и всем, что она на диете. В результате, съела три кусочка тортика.
Так и Соня. Сказала себе: встречи с Максом не чаще одного– максимум двух раз в неделю. И, по возможности, постараться избегать ночёвок у него дома, чтобы окончательно не сгинуть в сладкой трясине его объятий.
А теперь сама мучается. Места себе не находит. Кусок в горло не лезет.
Что не укрылось от голодного взгляда тети Гали.
– Ты тоже, что ли, худеешь? – поинтересовалась она, откусывая от куриной ножки, – Куда тебе? Одни кожа да кости. Иль влюбилась, а? – родственница поддела Соню локотком с домкрат, подмигнула и сама закатилась, будто сказала что-то очень смешное.
Мама стрельнула глазами в тетю Галю, потом покачала головой и перевела сочувственный взгляд на Соню.
– Извините, – Софья поднялась из-за стола и вышла из комнаты. Пошла на кухню, где было душно из-за пыхтящей пароварки с мантами.
Сколько раз она говорила маме, что уже давно никто не устраивает такие дни рождения с посиделками родственников за столом. Блин. Лучше не праздновать его вовсе, чем так.
Это даже хуже работы в офисе.
А она могла бы сейчас быть с НИМ… а не вот это вот всё. Соне, однако, стало стыдно, что она готова была променять мамин день рождения на сладкого мерзавца, коварным змеем пробравшегося в душу. Но что тут поделаешь? Зависимость, какой бы она ни была, всегда бьет в первую очередь по семейным отношениям.
– Сонь, ну ты чего? – мама подошла сзади.
– Мам, давай твой следующий день рождения отпразднуем вдвоём в каком-нибудь тихом классном ресторанчике. Поболтаем по душам, посмеёмся. Нам же есть о чем поговорить. Не надо всего этого больше… – она кивнула в стенку, за которой галдели гости.
Мама обняла Соню сзади, чмокнула в плечо.
– Обещаю, это последний раз!
Соня вздохнула. Надо было возвращаться в комнату, делать вид, что застолье с родственниками – самое лучшее мероприятие.
Куда обалденнму сексу с Моронским до него?!
Соня ещё раз вздохнула.
Тоска…
Хоть звони, проси, чтоб приехал, забрал, украл. Но нет. Она первая не побежит.
В этой войне ей уже не победить. Она уже проиграла. Теперь нужно постараться выйти из неё с достоинством. Напрашиваться, навязываться она не будет. Орёл – птица гордая.
Господи, скорее бы завтра! В понедельник столько всего нужно сделать – она хоть отвлечется от всех этих дум.
Ожидания понедельник не оправдал. Вздохнуть было некогда, да. Однако, страдать по бородатым бруталам это совершенно не мешало. То есть, наоборот, как раз мешало! Потому что, хотелось забраться в пенную ванну с бутылкой мартини, в наушниках и трогать себя под музыку, представляя его руки, вместо своих.
Господи, о чем она думает?
А ведь ещё только четыре и впереди важная встреча с потенциальным заказчиком!
Соня остановилась на светофоре на самом противном перекрёстке. Красный здесь горел нереально долго, особенно в те дни, когда время было настроено против нее.
Плейлист давно проиграл последнюю песню и молчал. Поэтому она услышала, как на соседней полосе слева, сопровождаемый приглушённым «тынц-тынц-тынц» остановился чёрный внедорожник. Генендваген.
Признав в нем Брабус Моронского, Сонино сердце ухнуло в пол. И забилось в припадке, когда из-за опускающегося стекла, под «Мурка, ты мой мурёночек» появилась татуированная кисть с чёрной сигаретой, зажатой между пальцами. Да, за миллионы лет эволюции демон научился прятать сущность за человеческим обликом, но любовь к спецэффектам выдаёт все его рога и копыта.
Сердце в груди отчаянно трепыхалось, словно рыба в пустом ведре, душа танцевала румбу, тело – в ауте. А разум всех пытался собрать в один целый организм и призывал начать взаимодействовать сообща.
Моронский повернул голову и сплющил Соню тяжелым, сто тонным гидравлическим взглядом.
О чем он думает? Что она опять делает не так? Почему он смотрит на неё, как чёрт на сбежавшую из котла грешницу?
«А какого взгляда достойны женщины, раздвигающие ноги во внедорожниках посреди бела дня?» – справедливо заметил внутренний голос и Соня вспыхнула, как спичка.
Макс затянулся сигаретой, не отводя мрачного взгляда, выдохнул дым в окно, поддавил и покружил языком с внутренней стороны правой щеки.
Тонкий намёк, ничего не скажешь.
И взгляд этот – не взгляд вовсе, а голод! Похоть в чистом виде! Соне даже не по себе стало. Она отвернулась от окна, глянула на светофор. Как же долго здесь горит красный! Начала потихоньку плавно отпускать тормоз, не сводя глаз с красного сигнала. И газанула, утопив педаль, за мгновение до зелёного.
Да, попробуй, догони теперь! «Твой-то мерин тяжелее кайена, пока тронется, она уже на другом конце города будет!»
Телефон отреагировал почти мгновенно, возмущённо разрезал тишину трелью.
– Куда собралась?
– Моронский, тебя здороваться не учили?
– Я здоровался, ты просто рванула с места, как в жопу ужаленная. Так куда?
– У меня встреча деловая. И я опаздываю.
– Во сколько освободишься? – Соня услышала, как он выдохнул дым.
– Часа через два. Может, раньше.
– Позвонишь, – приказал. И отключился.
Соня выдохнула. Проглотила комок и вытерла тыльной стороной ладони влажный лоб. Интересно, это только она такая извращенка, кайфующая от смеси радостного возбуждения и холодящего душу страха? Или есть ещё такие люди?
Телефон зазвонил снова и так неожиданно, что Соня чуть не пропустила нужный поворот.
– И не вздумай сбежать, – услышала она из динамика.
***
Ну, конечно, он пас ее! Весь день нет-нет, да и поглядывал на зелёную точку. А потом, по дороге с обеда и вовсе велел водителю ехать по конкретному маршруту, не самому удобному, к тому же.
Макс докурил свою пятую за понедельник сигарету. Опять открыл на телефоне «шпиона». Зелёная точка двигалась в центре, в районе старого города. Что за встреча такая деловая в неделовой его части?
Моронский смахнул приложение. Набрал секретаря.
– Антонина Семёновна, отмените две последние встречи. Там ничего важного для меня. Спросите, когда им удобно подъехать и дайте ответ мне сообщением.
Отключился.
– Давай-ка в старый город метнёмся, – сказал он Игорю.
Бля, скоро пацаны ржать будут над боссом. Бегает за телкой, как мальчишка, тискает ее, да ладно в машине… в подъезде! Вчера в покер продулся Моте, как лошара последний. К великой радости Виталика. Который уже давно весь аж чешется сморозить какую-нибудь колкость. Но боится. Кто ему потом нос вправлять будет?
Да. Попал, как хуй в рукомойник. И не соскочишь. Плотно она по венам яд свой сладкий пустила. Раздраконила аппетит и кормит с рук по крошечке.
Ещё утром ему казалось, что помутнение прошло, туман в башке рассосался, что он снова предельно собран и держит все под контролем. Так было ровно до того момента, пока он не открыл ящик рабочего стола и не наткнулся на чёрное кружево.
Восстановить в памяти миграционный путь Сонькиных трусов из кармана Моронского до офисной мебели не удалось. Когда летишь в бездну искушения, искать здравый смысл в действиях, толкнувших вниз – бесполезно. Он уже переступил эту грань и его с бешеной скоростью несло туда, откуда, как с войны, без потерь не возвращаются.
Точка остановилась в месте, именуемом кофейней сети «КофеТолк». Макс увидел Кайен почти у входа в заведение. Встать больше было некуда, какой-то тип на Астон Мартин занял единственное свободное – личное парковочное место Моронского, под знаком, запрещающим парковку. Пришлось тормозить аж у следующего знака.
Макс зашёл в ароматную прохладу кафе. Нашёл взглядом Соню за дальним столиком, сидящей спиной к входу. В белой строгой блузке, с собранными низкий хвост волосами. Вид у неё, да, предельно деловой. Но только для неё самой и страдающих половым бессилием. Для всех остальных она – секретарша, училка из эротических фантазий и это только первое, что приходило на ум.
Сел тихо за бар. Заказал бронебойный эспрессо и коньяк.
Чувака за столиком с ней он узнал почти сразу. И в очередной раз сам поразился своему чутью! Не зря он поехал за ней. Ох, не зря…
Костян. Кость. Константин Костин. Тот ещё тип. Отбитый наглухо ещё в детстве. Мажор. Отпрыск алюминиевого барона. Папаша его – типичный продукт девяностых. Тридцать лет почти ничего не изменили и такие, как он, все ещё жили, согласно законам последнего десятилетия прошлого века. Только малиновые пиджаки сменили на костюмы от Бриони, а цепи толщиной в запястье – на бриллиантовые запонки. Брать, что плохо лежит, лимонить, отжимать в наглую, не видеть берегов, воруя танкерами, кидать чужих и своих; любые спорные вопросы решать, закатывая в бетон конкурентов и менее удачливых бизнес-партнеров. Короче, жить по законам волчьего времени господин Костин-старший умел, любил, практиковал и бросать не собирался. Живучий, гад.
И выблядка своего воспитал по образу и подобию. Собственно, он Моронского со своим сынком и познакомил. Был у них один общий интерес. Вот, сейчас, по ходу, ещё один возник.
Ну, какая может быть деловая встреча с этим отмороженным? Девочка совсем в людях не разбирается? Или эти мудозавры научились мимикрировать под адекватных?
Соня попросила кофе у официанта и поднялась из-за стола, взяла сумочку и двинулась вглубь зала, видимо, в реструм.
Кость проводил взглядом Сонин зад, обтянутый тканью черных брюк и уткнулся им в экран телефона.
Отлично.
Макс подцепил фужер с кониной, соскочил с барного стула. И направился к столику.
– Охо, мементо морэ! – протянул Кость весело, поднимая с места крупное короткое тело навстречу Максу. – Какие люди и без охраны! – Он, было, полез обниматься, но Моронский предусмотрительно выбросил руку для рукопожатия, подавляя брезгливость.
– Как жизнь, как сам?
– Стабильно, – сказал Макс усаживаясь на Сонино место.
– Разговор к тебе есть как раз, Мор, – сказал Костин, возвращаясь обратно за стоик, – но щас вообще время неподходящее, – глазки у Костяна масляно блеснули и он ёрзнул на стуле.
– А чё так? Занят?
Кость повернул короткую широкую шею, глянул себе через левое плечо, туда, откуда должна была появиться Соня и снова нетерпеливо ёрзнул.
– Чё за чика с тобой? – не дожидаясь ответа, задал главный свой вопрос Макс.
Костин похабно ухмыльнулся, придвинул свою круглую репу ближе и забулькал:
– Хату в новом комплексе недавно взял. Хочу замутить там ремонт на стиле. Позвал дизайнера, а пришла эта… в офис, прикинь. Сиськи, жопа, ноги, все при ней… – Кость пошевелил под шеей граблями, обозначая ими женскую грудь. – Я, конечно, изобразил чисто деловой базар, интерес к направлениям. Убедительно получилось.
Он хлебнул воды. Макс – коньяк.
– Туда-сюда… – продолжил Костин, – Она мне, значит, там про модные течения в дизайне затирает. Вопросы мне задаёт. Я, типа, весь в теме, киваю, сечёшь, с умным видом: да-да, мол, очень интересный этот твой поп-Арт. А сам на сиськи ей палю, слышь, она и носом не ведёт. – Он откинулся на спинку стула, судя по всему, заведённый воспоминаниями, и Макс почувствовал, как под капотом закипает термометр.
– Ну, думаю, – разошёлся Кость, – хоть «борокО с рококО» их это сраное, все равно, чё она там из моей хаты сделает. Лишь бы за щеку брала так же, как языком молотит про свой этот… как его… а модернизм. В офис говорю, не успеваю, давай пересечемся на нейтрале, типа, детали обсудим, поп-Арт там ее, эко, фьюжн…
– А она? – Макс хлебнул ещё коньяка, чтобы занять руку.
– Пока не вкуривает, – гоготнула мразь, – мнется. Кружила, кружила, не хотела в неформальной обстановке встречаться. Но щас кирпич ей покажу. Вино-домино, сладкое съест и в нумера.
– А если не поедет? – Моронский потёр костяшки на правой кисти, сжал и разжал пару раз ладонь в кулак, повращал им.
– Ага, – хрюкнула свинья, – поедет, как смазанная! Знаю я таких. Ломаются, ломаются, потом только отслюнавливай по сотке в час, успевай.
– А у тебя лавэ-то есть? Здесь соткой-то не отделаешься…
– А ты чё Мор, – прищурился Кость, – вложиться хочешь? В принципе, я не против. Давай ее на двоих растянем в сауне. Ща пацанам позвоню, они там всё…
Макса снесло со стула, как катапультой. Он подскочил к утырку, задев угол стола, на котором недовольно звякнули приборы. Схватил левой рукой за ворот рубашки и всёк ему кулаком в витрину, так что Face ID не узнаёт! Долго папе набрать не сможет!
***
Позвонили из банка, сообщили, что одобрили Соне кредит. Какой кредит? Зачем одобрили? Соня ничего не поняла, как ни старалась, и времени выяснять не было. Позже разберётся. Сходила в туалет, вымыла руки.
Услышала какой-то грохот.
Соня вышла из уборной и замерла истуканом на пути к столику.
Потенциальный заказчик валялся под столом, зажимая нос рукой, а сквозь пальцы его фонтаном хлестала кровь. Макс, скалясь, как волк, навис над ним скалой, занося кулак для следующего удара. Но, увидев, Соню, разжал его, отбросил ворот клиента, как мешок с мусором. Маякнул охранникам. Те подошли, подхватили мужика под плечи, подняли и утащили куда-то.
Все в кофейне смотрели на них. Кто-то поспешил рассчитаться и покинуть заведение. Кто-то жаждал хлеба и зрелищ.
А Макс прожигал Соню дикими глазами и тяжело дышал, швы на его рубашке угрожающе трещали, ноздри раздувались. На правой кисти кровь. Его или поверженного клиента – непонятно.
Зверь.
За что?
Соня не знала, что говорить. Она вообще говорить не могла. Все слова тупой болью застряли в окаменевшем желудке.
Она только вскинула на Макса взгляд, полный отчаянной ярости, и молча выбежала из кофейни.
Шла быстро, не разбирая дороги, готовая расплакаться.
«Господи, что за человек! Что он за чудовище!? Почему с ним так тяжело? Почему она влюбилась так сильно именно в него? И что теперь делать? Как теперь, вообще, жить?»
– Любишь сочетание радостного возбуждения с леденящим душу страхом? А как насчёт просто леденящего душу страха? – проговорил в голове приятный рекламный голос.
Соня услышала за спиной уверенные быстрые шаги и постаралась ускориться, но через секунду почувствовала лапу на своем плече.
Макс остановил ее. Развернул к себе.
– Мы не договорили!
– Я не хочу с тобой говорить, Моронский!
– Придётся!
Соня вздохнула.
– Что ты за человек, Макс? Ты зачем его избил? Ты что творишь? – последний вопрос почти выкрикнула, вызвав на себя встречный огонь любопытных взглядов случайных прохожих.
Макс помолчал. Потом свистнул Игоря. Тот вышел из остановившегося на проезжей части мерина, подошёл и подал Максу его телефон.
– Иди сюда, – он поманил ее пальцем, глядя в экран и что-то включая.
Соня не шелохнулась. Тогда Моронский сам подошёл и приблизил телефон к ее уху. Она услышала мужской голос в динамике. Говорил избитый Сонин клиент. О ней? Соня сначала не поняла, о чем он. А потом стало противно. До тошноты. Ее вот так, как товар? А она-то, наивная, думала, что кому-то интересны ее идеи! Профессионализм. Навыки. Ответственность. Творческий подход…
– Как ты умудряешься, Орлова, притягивать к себе всяких мудаков? – бросил Макс, убирая телефон в задний карман.
– Сама в шоке! – выпалила горячо. – Хожу и спрашиваю себя об этом каждый день. С тех пор как тебя встретила!
Макс прищурился. Желваки ходили ходуном.
– И чего это ты разбушевался? Можно подумать, я бы не отшила его сама?
– Никто не смеет даже в мыслях тебя трогать!
– Да что ты!? – Соня горько усмехнулась, – А как ты им запретишь? Будешь морды бить всем, кто посмотрит на меня? Тебе-то никто её не набил за те же самые взгляды и мысли!
Макс хлопнул несколько раз своими чёрными ресницами. Нахмурился. О, мыслительный процесс возобновился! Шестерёнки со скрипом, но зашевелились.
– Что? Забыл, как ты сам грязно подкатывал ко мне? – дожимала Соня, – Да по сравнению с тобой он просветленный даос! По крайней мере, членом перед моим носом он не болтал, домой ко мне не вламывался, уже спасибо!
Моронский опустил взгляд под ноги, качнулся в своих дорогих ботинках с пятки на носок и обратно. Поднял голову, затем медленно ресницы вверх и уставился своими карими кинжалами на Соню.
– Послушай, девочка моя, – заговорил он тихо, но жестко, вырезая каждое слово острым осколком своего терпения. – Я – это я. Есть вещи, созданные для меня, и никто не имеет право трогать их руками. Даже мысли такой допускать!
– ВЕЩИ??? Ты сказал вещи? – Соня задохнулась. Слёзы подступили к горлу, в носу защипало. Вот оно – настоящее ее определение! Она – вещь для него!
Когда? В какой момент Соня допустила мысль, что она может быть для него чем-то одушевлённым?
– Не цепляйся к словам! – Макс дёрнул плечами.
Соня кое-как претерпела жгучую боль в солнечном сплетении, сглотнула острые лезвия, вставшие в горле.
– Все, Моронский, у меня сегодня передоз от тебя, – с трудом проговорила она и сделала шаг, чтобы обойти его.
– Мы не закончили! – он преградил путь.
– Нет! – отрезала зло, чувствуя как боль возвращается, готовая выплеснуться через край, – мы закончили! ЗАКОНЧИЛИ!
Они стояли и буравили друг друга взглядами.
– Пусти, – буркнула Соня, опустив глаза. Не выдержала его взгляда.
– Нет!
– Если ты сейчас не дашь мне пройти, я… – глаза жгло невыносимо, в носу уже хлюпало, но она не могла придумать ни один убедительный аргумент. Какие слова нужно сказать, чтобы они были равносильны огню, сжигающему за ней мосты? – Я… ты… ты… больше никогда меня не увидишь!
Вот, сказала, не думая, первое, что подвернулось под язык, и шагнула в сторону.
И никто не стал держать…
И она пошла обратно, к машине…
Шла и шла…
И никто не бежал. Не пытался остановить. Притянуть. Сказать что-то важное…
И слёзы крупными гроздьями покатились по щекам…
Глава 36
Old love, you're breaking me up
Burn, burning like sun
I don't forget, like an elephant
You're imprinted on my heart
I don't forget
The sun don't set
For me
Don't leave me here, don't leave me here
Freya Ridings – Elephant
Соня не выходила из дома уже несколько дней. Работала или смотрела в одну точку. Чаще второе. Поначалу думала занять себя ежедневными тренировками в танцзале. Но в первый же день ей показалось, что она увидела в зеркале Его и, ни слова не сказав девчонкам, схватила сумку и выбежала из студии, даже не переодевшись.
Добровольно заточила себя в квартире, в своей одиночке. Даже к окнам старалась не подходить лишний раз и сдвинула у себя в спальне занавески. Была мысль и зеркало завесить, будто в доме покойник, но вовремя одумалась, сочтя это нехорошим симптомом.
Он звонил несколько раз и писал: «возьми трубку».
Придурок. Разве этих слов ждёт девушка, которая обиделась?
Да. Она не отвечала, потому, что была обижена. И если бы только на Макса, то давно бы взяла трубку. Но она была зла на себя даже больше. Главным образом за то, что в какой-то момент утратила связь с реальностью, позволив себе поверить в какое-то особое его к ней отношение. С чего она взяла, вообще, что она она для него – что-то большее, чем очередная игрушка на время? У профессионального соблазнителя фантомные боли по основной своей деятельности. Это, как вор – он всегда останется вором, даже если выбьется в люди и избавится от нужды воровать. Она для него… боксерская груша, на которой он отрабатывал приемы, чтобы не терять форму.
В конце концов, он ведь с самого начала вёл себя с ней, как с вещью. И Соня это видела и осознавала. Видела, и все равно отдала себя. Подарила. Чего ж сейчас-то обижаться и дуться? Хочешь – выбирай: или вещь в его умелых, сильных руках или одинокая гордая птица!
Только вот руки эти привлекали куда сильнее уровня самооценки, что чуть выше, чем у девочки по вызову.
Соня вздохнула в миллион первый раз.
Типичный Стокгольмский синдром, что тут скажешь! У истории про жертву, очарованную мучителем, не может быть счастливого конца. Прогноз печальный в глобальных масштабах. Ибо синдром этот не про ужас быть истерзанной до смерти. А про любовь. Такой, какая она зародилась в природе. Первобытную. Животную. Когда невозможно не любить, даже если люто ненавидишь! Невозможно не любить того, кто плюет на запреты. Живет так, как будто ему закон не писан. Того, кто если не вертит эту планету на причинном месте, то уж точно к этому стремится! Вожак или вождь, какая, в сущности, разница?
С этим синдромом вся страна. Вообще, менталитет русского человека выстрадан жертвами обаятельных психопатов. Когда условный царь – он и батюшка и палач. И все перед ним на коленях, ждут, помилует иль накажет…
Так что, пусть первый кинет в неё камень тот, кто никогда не испытывал симпатии к сильным мира сего, какими бы подонками они ни были!
Вздохнула в миллион второй раз.
Нужно прекращать эти токсичные отношения, пока не стало слишком поздно. Пока она окончательно не сошла с ума. Потому что всё к тому и идёт!
От любви к палачу…
Выводы разума грустные и бесперспективные, как ни крути. А сердце рвалось на части от тоски по его губам.
То и дело всплывал в мозгу взгляд, которым он наградил Соню в тот день на прощание. И он был каким угодно, только не прощальным… Моронский не даст Соне уйти. Самое печальное, что даже если получится уйти физически, мысленно – уже никогда!
«Давай, Соня, откровенно, – говорила она сама себе, глядя в потолок, – ты и сама не готова уйти. Ни физически, ни мысленно. Особенно – физически. Ты просто ждёшь каких-то действий, которые будут достаточно убедительны для «прощения»! А не боишься, что он просто вскроет квартиру, как консервную банку, и вытащит тебя?»
Он же, судя по всему, ещё не наигрался.
И здесь, если обида теряла силу сопротивления, то гордость только набирала обороты.
Ну, возьмёт она, ответит на звонок, дальше что? Что он скажет? «Не цепляйся к словам, малыш, давай лучше потрахаемся, я же знаю, ты горишь!». Нет! Она горит, конечно, но не готова бросаться к нему по первому зову. Даже по второму не готова.
А потом Сонина жизнь, как в песне, превратилась в цветы! В прямом смысле.
Обычно, цветы после ссоры – это такой способ сказать «прости», нет? Но судя по всему, вины за собой Моронский не осознавал. Вообще.
Мама увидела самый первый букет и сказала, что это издевательство, а не букет! Когда пришёл третий точно такой же – сказала: нет, это не издевательство, а изощрённая пытка! И Соня не могла с ней не согласиться. Потому что это были РОЗОВЫЕ ГВОЗДИКИ!!! ОХАПКАМИ! Ежедневно! И это было почти так же чудовищно ужасно, как и его картины!
И, как будто, всего этого ей было мало, так ещё и подозрительно активизировался Лев.
– Мама, скажи честно, это твоя работа? – Соня возникла на кухне, после того, как в очередной раз попыталась объяснить Льву по телефону всю неразрешимость их драмы. Человек не понимал.
– Сонь… – мама замялась, – я просто подумала… ну парень же ждёт, не смотря ни на что. Звонил пару дней назад, спрашивал как дела, ну я…
– Мама, я… – Соня сжала в кулаках желание нагрубить маме. – Ну, я прошу, пожалуйста! Больше так не делай! Я ему в последний наш разговор такого наговорила! Специально, чтобы отстал! Чтобы дорогу сюда забыл. А ты опять ему калитку приоткрыла. Не нужен мне мужчина, который, не то что за меня, за себя постоять не может! Гордости, как у кочерыжки! – фыркнула и плеснула в чашку с чайным пакетиком кипятка.
– А какой нужен? – мама дёрнула плечами и отбросила полотенце на стол. – Этот твой? Из-за которого ты не ешь ни черта, один чай швыркаешь? Ходишь тенью. Или лежишь в темноте, в потолок смотришь? – мама закинула голову к потолку, скрестив на груди руки, как покойник, и закатила глаза. – Все было нормально, пока ты с Лёвой встречалась!
– Вот именно «нормально»! – Соня стукнула чашкой об столешницу, расплескав чай, – Как в болоте! Тёпленько, мягонько, но скучно, аж зубы сводит. Поспали – можно поесть, поели – можно поспать, – проквакала она.
– О! Зато с этим твоим прям не соскучишься! Да?
Соня молчала, сопела угрюмо, рассматривая содержимое чашки, нервно болтая в ней пакетиком.
– Соня, – мама заговорила мягче, ласково, – он любит тебя.
– Кто? – Она подняла взгляд на маму.
Вера Александровна шумно выдохнула и опять закатила глаза к потолку.
– Лёва! Лёва, конечно же, дурочка. Не этот же твой…
– Ма, у него имя есть! – тихо осведомила ее Соня. – Макс.
– Да какая разница, Макс-Шмакс! Таким, как он только одно нужно! – горячо выпалила мама.
– Ага! Совершенно верно. И с такими, как он, это незабываемо, да мам? А Лёве знаешь что нужно?
– Что?
– Вторая Клара Абрамовна! Чтобы сопли ему подбирала и пироги с рыбой пекла!
– Что плохого в пирогах?
– Маамаа! – протянула Соня в отчаянии, резко встала из-за стола и вышла.
Рухнула ничком на кровать. Рыдания рвались из груди, но она душила их многострадальной подушкой.
Какая дурацкая ситуация! Хуже не придумаешь. Уже и готова простить, да никто не спешит извиняться… Действительно, пусть лучше он вынесет дверь ее квартиры, прежде чем Соня позвонит сама, заплатив за это остатками самоуважения!
Мама тихонько вошла в комнату, села на край кровати.
– Понимаешь, Соня, – она придвинулась ближе и погладила ее по макушке. – То что ты… уступила этому, – мама осеклась, – Максу своему, нет ничего противоестественного. Думаю, мало бы кто устоял. Плохо то, что эти ваши отношения ты принимаешь слишком близко к сердцу. Молоденькая ты ещё, глупая. Было бы тебе лет тридцать пять – сорок, ты бы просто получала удовольствие, не мучая себя напрасными ожиданиями. Как тетя Галя говорит: «после сорока мужик больше нужен для здоровья».
– А я и не жду ничего! – буркнула Соня, резко подняв голову, и снова уткнулась в покрывало.
– Сонь, ну мне-то не ври! Это ты себя можешь обманывать, меня не надо.
– Ну, и что мне делать? – Соня шмыгнула носом, сглатывая слёзы.
– Я же не знаю, что у вас случилось. Ты мне так и не рассказала. Он тебя обидел чем-то?
Соня ещё раз шмыгнула. Села. Вздохнула и забормотала в нос:
– Ну, он врезал одному типу, который поделился с ним своими не очень пристойными планами на меня. А потом сказал, что я вещь, которая принадлежит ему и никто не может трогать меня руками. Что-то типа того… Вещь, понимаешь?
И слёзы с новой силой хлынули из глаз.
Мама приоткрыла рот, подняла брови и ухватилась за голову.
– И все? – громко спросила она.
– Да, а что? – глаза сразу высохли.
– Господи, Соня! – воскликнула мама. – девочка моя, а чего ты ждала? Это же не Лёва – воспитанный, интеллигентный мальчик, у которого мама в департаменте культуры работает! – Она махнула рукой, – он самец, а не профессор изящной словесности! Ему некогда слова правильные подбирать и взвешивать, он территории завоевывает и причиндалами своими лязгает перед другими такими же самцами. Но ты сама такого захотела, теперь не плачь.
Вера Александровна отвернулась. Тихонько вздохнула и почти шёпотом добавила:
– А потом, он ведь правильно сказал, Шмакс этот твой… Вещи мы для них и есть…
Мама поднялась с Сониной кровати и уже у порога обернулась, бросив с грустной улыбкой:
– Зато не скучно, правда?
***
Игнор. Полный игнор. Тотальный.
Макс даже думал уточнить у толкового словаря, правильно ли он дал определение этому беспределу. Не случалось прежде в его жизни прецедентов, которые можно было назвать этим словом. Никто никогда не вёл себя с Моронским так, как будто он – пустое место! А она игнорирует, сука. Игнорирует его! Он звонил, он писал. Мимоходом вспоминая, когда последний раз и кому набирал больше двух раз подряд.
Не было такого! Ему даже гудки раньше слушать не доводилось! А теперь он точно знал какое количество сигналов можно услышать, прежде чем вызов сбросится. Он сосчитал все гудки за шесть звонков в пустоту и грохнул телефоном об стол так, что экран рассекла трещина. Поразительно, но он ощутил чувство, которого не испытывал уже очень давно – бешенство…
Стерва! Окопалась в своей панельной коробке и делает вид, что так и должно быть. Жила б она одна, он бы уже давно дверь с петель снял и вынес ее на своём плече. Но она, по ходу, ждёт, когда у Макса Моронского лопнет терпение. Не знает, дурочка, что доводить его до срыва – это самая большая ее тактическая ошибка. Сколько там стоит одна секунда его драгоценного времени, вагон которых он тратил на мысли о девчонке с красивым податливым телом? Она за все заплатит! За время, за ожидание, за его ярость, за пульсацию в трусах и это неконтролируемое желание, которое уже порядком раздражало, не давая сосредоточиться на действительно важных вещах…
«Дай только добраться до тебя, девочка! Он покажет, как легко можно приземлить любые твои выебоны. Ты ещё ползать на коленях будешь, вымаливая оргазмы!».
В брюках опять некстати потяжелело.
– Угомонись, корень всех проблем, – пробурчал Макс себе под нос.
«Ладно. Думаешь, незаменимая такая?»
Макс открыл в новеньком телефоне контакты, начал листать. Алина+Анжелика, АннаЛ, Карина Сиськи, Катя Стекло… и так далее. Как все незамысловато в этих зашифрованных блядских позывных! И всё не то.
Он вдруг понял, что всё, чем он раньше занимался с этим серым сексуальным планктоном, со всеми этими Машами, Дашами, Каринами – это даже не секс. Это движения слепых, абсолютно чужих тех. Ощупью. По мышечной памяти.
За это она тоже, кстати, заплатит! За то, что подсадила на себя, как на дурь – не слезть!
Сонин номер в телефон забит даже не на «С», а на «З» – бухим в хлам не сразу найдёшь. Контакт «Засоня». Набрал опять – не берет. Сука.
В паху откровенно заныло. Как бы засонил сейчас! Нет. Сначала бы вылизал, потом вытрахал киску пальцами, нагнул бы сиськами в пол, намотал бы волосы на кулак, вошёл и драл бы. Чтобы хлюпало и жопа ее шикарная сердечком колыхалась от ударов бёдрами. Потом бы перевернул на спину, задрал бы ноги до головы и трахал так, чтобы скулила и визжала. Спустил бы на ее идеальные сочные сиськи и велел, чтобы она пальцами все собрала и слизала.
Самый прущий кайф!
Макс прикрыл глаза и глухо выдохнул. Дождётся ведь, стерва строптивая. Он, все-таки, снимет ее дверь с петель.
– Максим Андреевич! – откашлялся кто-то рядом и Макс не сразу вспомнил, что в кабинете его находится «Батяня» – Николай Батянин, начальник его службы безопасности. И все это время он был здесь и докладывал по рабочим вопросам.
– А да! – Макс собрался, придвинулся ближе к столу. Схватил ручку и слишком заинтересовано стал разглядывать документы, ни хрена в них не понимая. – Оставь, я позже посмотрю.
– Могу идти?
– Да… То есть, нет… – Макс сделал паузу, закуривая, чтобы правильно сформулировать вопрос, – Есть ли способ вытащить из квартиры… беглого рецидивиста. Желательно не силовой? Не привлекая внимание ментов и соседей. Тихо и аккуратно, без травм?
