Текст книги "Подари мне себя до боли (СИ)"

Автор книги: Аля Пачиновна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Макс гладил ее по волосам и спине и что-то шептал. Но она не слышала. Он закрыл ее ухо своей щекой. А она так хотела слышать, что он шепчет…

– Моронский, что у нас с тобой? – выпалила Соня, когда отдышалась. Выпалила и пожалела, что никакой кирпич не прилетел ей в голову секундой раньше.

Макс застегнул ширинку. Потом оторвал ее голую попу от сидения, поставил на ноги, заботливо натянул на неё трусы, потом джинсы, как будто она была маленькая девочка. Залез под толстовку, мастерски застегнул лифчик.

Да, паузы он держать умел и любил.

– В смысле, между нами, ты имела ввиду? – наконец, заговорил он.

– Да.

– Секс, – уверенно ответил Моронский. – Самый охуительный секс в мире, Соня!

И поцеловал в губы. Нежно.

Вот дура! Сделала подкоп во вражеский тыл? Получи! Идиотка. Сама всю жизнь презирала баб, которые лезут к мужикам с разговорами «о нас» сразу после секса. А чего она хотела? Это ж и так понятно было.

«Ну, хорошо, Моронский! Секс – так секс.»

***

Улетим вместе в бесконечность

С тобой летать так безупречно, мм

Границы очерчены, о

Дороги указаны

Но мы с тобою навеки венчаны

Но мы тобою крепко связаны

Улетим вместе в бесконечность

С тобой летать так безупречно

Безупречно

Passmurny «Улетим»

Они зашли в лифт. Встали друг напротив друга. Он молчал. Она молчала. Что-то происходило между ними незримое. Какие-то волны вибрировали. Или резкий выброс химии. Он смотрел на неё. Она смотрела на него. Старалась изо всех сил не отводить глаз. Гордо вздернула подбородок, а внутренне вся тряслась, как осиновый лист.

– Релакс, бейба, не ссы! – сказал он нагловато, – Я не планировал сегодня лифт.

Квартира при детальном рассмотрении казалась жилищем по меньшей мере пятерых разных людей. Разных по возрасту, по характеру, весу, вероисповеданию. Но в целом это смотрелось органично. Дерзко и стильно. И очень сексуально. Нью-Йоркская берлога интеллектуального медведя-шатуна – вот что это было. И повсюду картины. На стенах, на полу. Очень странные. Экспрессивные. Возбуждающие красками и сюжетом.

– Кто художник? – нерешительно поинтересовалась Соня.

– Порисовываю иногда.

– Художник бы сказал «пописываю»?

– Пописываешь ты, когда смотришь на меня, а я – творю!

Соня закатила глаза. Ну и самомнение!

– Надо было выставлять творения в галерее… вполне в тему!

– Это искусство для избранных.

Соня уткнулась взглядом в одну из работ, небрежно прислонённых к стене подрамниками. Сначала показалось, что на ней изображён цветок, но стоило поменять угол зрения и абсолютно четко угадывались распахнутые женские бёдра и раскрытая ее киска. «Наверное, с натуры писал!» – посетила вдруг неприятная мысль.

На другой в первый момент Соня увидела переплетение линий, а приглядевшись поняла, что это чуть ли не вся Камасутра вплетена в радужку чьего-то глаза.

– Не пробовал к специалисту обратиться?

– Зачем?

– Слишком много секса, не находишь?

– Не знаю. Меня все устраивает. Тебя, мне кажется, тоже.

Соня вспыхнула и поджала губы.

– Знаешь. Я тут подумала, раз между нами только секс… значит я возвращаю тебе твои подарки. И больше не смей мне ничего дарить или покупать. Это выглядит, как плата за секс. А я не проститутка.

– Ничего себе, какой длинный монолог, – ухмыльнулся Макс, – в последнее время от тебя не слышно было ничего существеннее мычания и стонов.

Соня огляделась в поисках чего-нибудь тяжёлого, чем можно было бы слегка огреть его. Не нашла.

– Хорошо, – продолжил Макс, игнорируя ее сердитое сопение. – Я предлагаю компромисс.

Он потянул ее к дивану, плюхнулся на спину сам и ее уложил на себя сверху.

– Я исполняю все твои желания и фантазии. Бабские ваши прихоти: свидания, кино за заднем ряду, прогулки по парку, примитивизм этот, сладкую вату, короче. А ты исполняешь все мои фантазии и желания. Все, без цензуры.

– Это, типа, мы встречаемся? – Соня подняла голову, чтобы посмотреть на Макса.

Он тоже опустил подбородок и взглянул на Соню. Глаза его сухо блеснули.

– Какое слово идиотское! Встречаемся, – передразнил Моронский, – даже десяти процентов того, что я собираюсь с тобой делать оно не определяет. Но если тебе так больше нравится, пожалуйста, пусть будет «встречаемся». Можешь называть это, как хочешь. А я, Орлова, буду делать с тобой все, что нафантазировал, пока бегал и ждал.

– А потом?

– Что потом?

– Потом что? Когда все, что нафантазировал, сделаешь?

– Я – творческий человек, у меня богатое воображение. Нафантазирую ещё.

– Хорошо, – согласилась Соня, – но у меня тоже будет условие. – Она поднялась над его грудью, вглядываясь в темные радужки глаз, – никаких других телок пока мы… «встречаемся».

– Поторчи-ка секундочку, – он зачем-то прикрыл глаза, замер на несколько секунд, открыл, – я сверился с планом, там никаких телок и не предусматривалось.

Ответ, конечно, не тот, на какой она рассчитывала. Он вроде и ответил, но совсем, как будто, не на то и не так. Уклончиво ушёл, как в боксе.

Ладно. Сейчас Соня сделает вид, что такой ответ ее удовлетворил. Пока. А потом она посмотрит.

Она снова опустила щеку на его грудь и втянула запах его кожи, жалея, что нельзя надышаться им впрок.

– Ну. Теперь твоя очередь, – сказал Макс, запустив пальцы в ее волосы.

– В смысле?

– Я сегодня воплотил одну свою фантазию. Теперь твоя очередь. Говори, чего хочешь.

Соня, как-то, не была готова вот так сразу говорить о том, как собиралась эксплуатировать готовность Моронского к компромиссам. Она ещё ничего не придумала. У неё с фантазией дела обстояли куда хуже.

– А можно вопрос вместо желания?

Макс снова поднял голову, посмотрел на неё, красиво изогнул бровь.

– Странная ты… ну, валяй.

– И ты ответишь честно?

– Я когда-нибудь тебе врал?

Еврейская натура. Никогда не ответит сразу прямо, надо обязательно вопросом на вопрос!

– Кто ты такой, Моронский?

– Обоснуй?

– Ты, как хамелеон. Я не могу понять, где ты – настоящий. Вчера в этом… шафране, – Соню передернуло, – ты вёл себя как… уголовник. Чем ты занимаешься, помимо ресторанного бизнеса?

Повисла пауза. Она уже не решалась смотреть на него. Ждала ответа, слушая размеренный стук его сердца.

– Я – авиатор! – вдруг выдал Макс.

– Кто? – она снова подняла голову и уставилась на него.

– Так у уголовников, как ты выразилась, называют тех, кто таскает контрабас. Я занимаюсь незаконным трафиком оружия, золота, блестящих камушков. Всего того, что нельзя получить по почте.

– Н… наркотики?

– Соня… всего. Сам я к товару даже не прикасаюсь. И не имею к нему отношения. Я предоставляю только свои каналы.

У неё как-то похолодело в солнечном сплетении. Нет, не от страха за себя. Этот холодный спрут, сжимавший желудок своими щупальцами был гостем. В его природе ей придётся ещё разобраться. А пока черепную коробку распирало изнутри от новых вопросов.

– А что на пальцах у тебя? Это поэтому они тебя за своего принимают? И боятся?

– Это еще три вопроса!

– Макс, ну пожалуйста, мне это важно!

– Боятся они не меня, а волыну. Я попал под следствие лет семь назад. По глупости и неопытности наследил. Дело очень серьезно завинтилось. Да и связей тогда у меня было недостаточно. Почти год в изоляторе баланду жрал, там и наблатыкался. Пока адвокаты жопу рвали за мое лавэ. Сошёлся с одним подследственным…

Он замолчал. Чуть отстранил Соню, протянул руку к столику рядом с диваном, взял из пачки сигарету и закурил.

– Подследственный оказался матёрым медвежатником. Который от скуки бил наколки подручными средствами. Я обещал, что когда выйду, вытащу его. – Макс затянулся, выдул дым, – не знаю, наверное, или я был убедителен, или ему не хотелось снова по этапу. Он наколол то, что даёт мне право говорить с ними на одном языке. – Моронский снова затянулся. – Правда, языку пришлось поучиться немного у медвежатника с тремя ходками за спиной. Теперь вот, могу поддержать разговор. С волками жить – по-волчьи выть, Соня.

Она молчала, переваривая информацию.

– Ты его вытащил в итоге?

– Конечно. Он в завязке с тех пор. Служит у меня завхозом, наслаждается волей, – он снова поднёс сигарету к губам, – трахает Клаву.

Соня молчала. На языке крутился следующий вопрос, но она не знала, стоит ли его задавать. В итоге, решила что он все равно, рано или поздно, сорвётся с языка.

– Зачем тебе это? Я имею ввиду, хождение по краю, опасные заигрывания с криминальным миром? Ты же… успешный ресторатор…

Он докурил, затушил сигарету, снова откинулся на подушки дивана.

– Рестораны – это хобби. Не был бы я… авиатором, не было бы их. Все взаимосвязано. Чтобы обеспечивать трафик, нужны связи. Чтобы были связи, нужен «Порок». Богатые влиятельные дяди очень любят нестандартные элитные развлечения. «Порок» даёт им это. Для многих это уже вопрос престижа. Поэтому, за право быть членом общества избранных они душу мне продадут, не говоря уже о некоторых своих секретных контактах.

Макс зевнул. Посмотрел на часы.

– Начальник, три часа ночи! Ещё вопросы будут?

– Последний. Тебе не бывает страшно жить вне закона? Так ведь нельзя?

– Соня, страшно тем, кто не живет, нельзя тем, кто спрашивает. – он поднялся, сел, обхватил пальцами ее подбородок, заглянул в глаза, – А я тебе наговорил столько, что мне теперь придётся взять тебя в заложницы и держать у себя, не вынимая член из твоего рта.

Соня опять с трудом смогла проглотить, ставший уже привычной реакцией на его слова, комок в горле.

Моронский почти касался ее губ своими, но целовать не спешил. Просто дышал табаком и мятой в приоткрытый рот.

– Целоваться не будем. Я знаю, чем это все кончится, а тебе явно нужна передышка, – и, прежде, чем она успела возразить, взял за руку, и сказал: – Иди сюда, что покажу.

Он потянул ее за собой на середину гостиной, по пути подобрав со столика пульт. Свет погас. В окнах мерцал спящий город. Но его бликов хватало, чтобы они могли видеть друг друга.

– Послушай! Какой звук, – он нажал на пульте кнопку и со всех сторон на них хлынула мелодия. Та, под которую начался этот самый длинный, самый невероятный, незабываемый, сумасшедший летний день. Кавер на песню Unchained Melody.

Чистейшая мелодия. Две гитары. Два голоса, мужской и женский.

Мужской пел про то, как он изголодался по поцелуям, женский – просил любви.

My love, my darling, I've hungered for your kiss

Are you still mine?

I need your love, I need your love

God, speed your love, to me…

Звук обволакивал. Уносил. Завораживал.

Мурашки волнами пробегали по телу. А он держал и не отпускал. И смотрел в полумраке, не моргая.

Соня обхватила его за талию. Крепче прижалась.

– Потанцуешь со мной.

– Я не танцую.

– А я не спрашивала.

Она шагнула в сторону, увлекая Макса за собой. А он мгновенно наступил ей на ногу. Соня качнулась в другую сторону и они неловко столкнулись бёдрами. Остановились и стояли так просто качаясь из стороны в сторону, обнявшись. Это, наверняка, был самый странный парный танец во вселенной. По крайней мере, в ее вселенной.

Из души, из сердца, из живота наружу рвались чувства, спрессованные в слова, но Соня сильнее сжала зубы. Нет. Никогда. Никогда. Никогда. Она не даст им волю. Задушит. Утопит.

Нельзя.

«Как же я его люблю. Как. Же. Я. Его. Люблю.»

– Как же я не люблю танцевать! – прошептал Макс ей на ухо.

***

Отдельная тайна, мы вроде случайно

Встретились вдвоем

Мой мир вертикально

И горизонтально, знает твой дом

Но, а мы, ты посмотри

Стали ближе и так близки

Но, а мы, ты посмотри

Стали ближе

Как твои дела?

Я узнаю сам

Мы проснемся там

Утро нам в глаза

Ты магия, и я

В твоих историях

Хочу я снять своё кино

И ты моя – аа

Актриса ла-ла лэнд

Наверно я в тебя…

You know

Akha feat. SYNTHBAT

Глава 30 (часть 1)

Youre like an Empress

Ты, словно императрица.

(Youve got fire running down your cheeks

У тебя по щекам бежит огонь

You burn everything you see

Ты сжигаешь все, что видишь.

Gold are your fingers

Золото – это твои пальцы

Leaving traces everywhere you go

Оставляющие следы, куда бы ты ни пошла

Diamonds in your skin, my blood flows

Бриллианты в твоей коже, моя кровь течет.

Bring the lion out

Выведи Льва!

Bring the, bring the lion out

Приведи, выведи Льва!

Saint Mesa «Lion»

В это утро (если можно было считать утром полдень) Соне удалось выползти из постели беспрепятственно. Моронский спал, как викинг или гладиатор после боя, или как гусар после хорошей пьянки – хоть из пушки пали. Но палить из пушки – дело не женское, поэтому, Соня отправилась на поиски одежды и еды.

Ночью он раздел ее, разделся сам прямо там, в гостиной, и принёс в спальню. Оба уснули мгновенно, едва головы коснулись подушек. Во всяком случае, Соня не помнила ничего ровно с того момента, как он опустил ее на постель и сам лёг рядом.

Шмотки их так и валялись на полу, в том месте, где они «танцевали». Соня надела трусы, футболку, остальную одежду аккуратно сложила на диване и прошлепала на кухню.

За глянцевой дверью огромного чёрного холодильника чьей-то педантичной рукой были разложены и расставлены всякие съедобные продукты. Как на витрине. Соне даже стыдно стало. Ничего из того, что она ожидала увидеть в холодильнике холостяка тут не было. Ни пива тебе, ни воблы, ни колбасных шкурок.

Свежайшая зелень, сыры, авокадо, масло в масленке, яйца в специальном футляре. Молоко не в тетрапаке, а в стеклянной бутылке, сок в графине. Все будто стерильное.

Ух-ты, манго! Бутылка белого вина. Несколько бутылок из синего стекла… «Са-ра-то-га» – прочитала соня на этикетке. Минералка такая что ли?

«Неплохо вы питаетесь, господин Моронский. Удивить вас будет сложно!». Она достала несколько яиц, хлеб в вакуумной упаковке, масло, авокадо, мягкий сыр «рикотта». Нашла подходящую сковороду в шкафу, на растопленном масле поджарила хлеб до хрустящей, румяной корочки. Сначала хотела яйца тоже просто поджарить, но обнаружила в выдвижном ящике пищевую пленку и решила сделать пашот, как учила мама. Из авокадо сделала гуакамоле, поперчила, посолила и сбрызнула лимоном. На хлеб намазала сначала сыр, потом гуакамоле, затем сверху аккуратно накрыла яйцом-пашот. Выложила на блюдо с листиками латука. Порезала пополам несколько помидорок-черри. Получилось красиво. Ещё бы вкусно было… готовит-то она крайне редко, почти никогда.

Соня так увлеклась, что не сразу услышала жужжание телефона. Незнакомый номер. Мало ли, может, по работе.

– Алё?

– Привет.

– Нелли, ты?

– Ну, а кто?

– Просто ты с незнакомого номера звонишь…

– А… я ж с бабулиной допотопной нокии звоню, пришлось даже на чердак залезть, связь ни к черту. Твой же у меня телефон изъял, прикинь.

Соня хихикнула.

– Смешно тебе да? А я поле картофельное прополола вчера! Поздравь меня, я теперь разбираюсь не только в искусстве, но и в тяпках!

– Труд – он облагораживает.

– Сучка ты! Сама-то там, поди, трахаешься, а я тут колорадских жуков собираю.

– Корнеева!

– Ладно-ладно. Представляешь, – тихо, интимно заговорила подруга сквозь треск в трубке, – вчера приехал за мной лысый носатый мужик с пузцом, чем-то на Куценко похожий, представился Виталиком. Садитесь, говорит, барышня, доставлю с ветерком в Калачи непосредственно. Я, значит, думаю, что это водила Моронского, всю дорогу трещу, как тетя Сара на Привозе, все анекдоты, какие знаю, рассказала, всякие истории из жизни искусствоведа… матерюсь, как сапожник… Он молчал, молчал, потом такой: хочешь сиськи? Я опешила! Я, говорит, сделаю тебе сиськи бесплатно, если ты хоть полчаса помолчишь! Прикинь. Я говорю, а вы кто, молодой человек? А он знаешь, чё выдаёт? Хирург я, говорит! Прикинь? Я-то, дура, думала он у твоего на побегушках.

– Сочувствую ему серьезно, Корнеева. У меня уже тоже ухо раскалилось.

– А у тебя как? Влетело тебе? Сильно?

– За двоих.

– Ну… голос-то у тебя, не скажешь, что печальный… Чё было? Рассказывай!

– Нет, Корнеева, даже не настаивай, – твёрдо заявила Соня и почувствовала, как вспыхнули уши и щеки.

– С ума сошла? У меня тут никаких развлечений! Ни интернета, ни ютуба, ни инсты, соответственно. Телек с тремя каналами и радива! Ты – моя связь с внешним миром. Колись!

– Я не могу, – полушепотом призналась Соня, – и вообще, это не телефонный разговор…

– Аааа, ты у него что ли?

– Чего не можешь? – раздалось над самым ее ухом.

Соня чуть телефон из рук не выронила в тарелку с тостами.

Макс стоял за спиной. В шортах, взъерошенный и угрюмый. Она буквально осязала исходившие от него низкочастотные волны. Огромный, горячий, будто разогретый на солнце викинг-гладиатор почти прижимался к ней, но руками не трогал, весь натянутый, как струна. Он перехватил пальцами телефон из Сониной руки, поднёс к губам и, сказав: – Она не может, – нажал отбой.

– Доброе утро тебе тоже! – съязвила Соня.

Моронский проигнорировал. Подошёл к кофемашине, включил. Достал из шкафчика две чашки.

– Ты не с той ноги встал?

– Встал я с той. Только перед тем, как встать, рассчитывал, как минимум, на минет, – не глядя буркнул Макс, совершая какие-то манипуляции с кофейными зёрнами, – глаза открыл, а никого подходящего нет рядом. Опять, прикинь! – он, наконец, удостоил ее взгляда, но лучше бы не смотрел. – Ты не знаешь, к кому обратиться, а то стояк с утра, аж обивка трещит?

Соня застыла, не зная, что сказать. Стояла с открытым ртом и тупила.

– Ясно, ладно, – вздохнул и протянул ей чашку с ароматным напитком, – показывай, что тут у тебя? Должно быть, что-то очень важное?

– Тосты с гуакамоле и яйцом-пашот, – промямлила Соня. – Я не знаю, что ты любишь на завтрак.

Моронский сделал кофе себе тоже и, наконец, посмотрел на результаты ее кулинарных стараний. Цапнул один с тарелки и крупно куснул.

– Это не тосты. Это гренки, – с набитым ртом проговорил Моронский, – и гуакамоле с рикоттой не катит, – он откусил ещё кусок, прожевал, – либо сыр, либо гуакамоле. Или поострее сыр надо, Горгондзолу, например, чтобы вкус не смешивался, контрастировал.

Раскритиковал в пух и прах, однако, схватил ещё один тост… то есть, гренку и тоже слопал ее в два укуса.

У Сони что-то пропал аппетит. Она вяло прожевала свой кусок и проворчала:

– Ну, извините, господин ресторатор, я не шеф-повар «Ришелье», чтобы разбираться в таких тонкостях, а всего лишь «охуительная телка»!

Сказала и бедром в сторону качнула, как в румбе.

– Да, и только поэтому я это ем! – он проглотил и хищно облизнулся, заметив движение, которое Соня сделала бёдрами.

Соня насупилась. Как можно быть таким невозмутимым и возмутительным типом одновременно?!

Макс открыл холодильник, достал из него синюю бутылку, налил из неё в два пузатых фужера на тонких высоких ножках. Один протянул Соне со словами:

– Не дуйся. У тебя тоже съедобно получилось.

– Спасибо, – на автомате поблагодарила Соня и сама не поняла, то ли за воду, то ли за «комплимент».

Снизошёл, называется.

Макс цедил минералку из бокала и буравил ее взглядом. Осмотрел ее сверху вниз, заглянул куда-то назад. Соня рефлекторно оттянула спереди край футболки вниз и скрестила голые ноги. Сердце ускорилось, дыхание участилось, стало жарко, а по спине пробежал озноб. Это когда-нибудь закончится? Или хотя бы будет менее горячо?

Он допил воду, поставил пустой бокал на столешницу бара, забрал у Сони ее бокал. Потом схватил за футболку и потянул на себя. И, прежде чем врезаться в его мощную грудь, Соня успела заметить, как сильно вздыбилась спереди ткань его шортов.

– Меня заводит твой острый язычок, – Моронский задрал футболку и втянул в рот правый ее сосок. Обхватил грудь ладонью и всосал левый. Затем зарылся лицом в ложбинку и простонал что-то среднее между «сссука» и «сссоня» – она не разобрала.

Сердце неслось куда-то, запинаясь и падая. Между ног пульсировало. Голова… покинула чат.

Макс подцепил края Сониных трусов и дёрнул вниз. Потом так же резко, быстро подхватил ее под бёдра и усадил на бар, стянув со щиколоток белье. Развёл широко её бедра, встал между ними и припал ртом к промежности. Соня, опираясь на локти, смотрела, что он там творит, прикрыв глаза. Он лизал ее жадно, проникал внутрь и втягивал плоть в рот, прикусывал даже и играл языком с чувствительным бугорком. Жмурился и облизывал губы.

«Как кот сметану…» – подумалось ей.

– Этот завтрак тебе нравится больше? – выдохнула Соня сквозь дрожь.

Макс оторвался от неё, поднял взгляд, глаза вспыхнули. Рукой он нашарил на баре ее бокал с недопитой водой, поднял его на Соней и плеснул прямо на распахнутую промежность. От неожиданности и контраста температур Соня громко охнула. А Макс снова припал к киске, втягивая ее сок в себя вместе со струйками воды.

Соня откинулась назад, сдавшись на волю ощущениям, готовая вот-вот взорваться, но Моронский резко отстранился. Стащил с бёдер шорты, освобождая торчащий колом член. Мгновенно приблизил своё лицо к Сониному и проник двумя пальцами в киску.

– Смотри на меня, – сказал он, кусая губу, – нравится? С этого я хочу начинать день.

Он вытащил пальцы, стянул ее с бара ниже навстречу своим бёдрам и резко вошёл. Край столешницы больно врезался в лопатки, но Соня, как будто, не замечала этого. Она была заполнена и растянута, и это было важнее всего остального.

Держаться, правда, было не за что и она обхватила запястья Макса, который сжимал ее бедра в руках, натягивая на себя сильнее.

Закинув ее ноги себе на плечи, он начал трахать ее ритмично, не быстро, не медленно, а в такт с секундной стрелкой на часах. Сильно, жестко, размеренно. Ни на мгновение не сбиваясь с темпа. Соня билась и ерзала спиной о столешницу и молила, чтобы он ничего не менял. Вот так! Ещё! Да! Не останавливайся! Прошу! Да!

И только по его рыку поняла, что выкрикивала все это вслух.

Они кончили вместе, сотрясаясь в конвульсиях и дыша друг другу в губы.

– Ты точно предохраняешься? – спросил Макс, задыхаясь, когда спазмы ее стали слабее. – Накачал тебя до краев…

– Не переживай, ты не тот, от кого я бы хотела рожать детей!

Он резко вскинул голову и Соне показалось, что зрачки его полностью заполнили и без того тёмную радужку глаз. Ещё раз толкнувшись в неё, он резко вышел и сказал сквозь зубы:

– Ты сама ещё от соски не далеко ушла, какая из тебя мать, – и впился в ее губу зубами, – пошли в душ и поехали! Много дел!

Что это было сейчас? От сОски? В каком смысле?

Он опустил ее на пол и потащил за собой в сторону ванной комнаты на первом этаже. А Соня уставилась ему в спину. В татуировку с двумя скрещёнными мечами.

Да, Моронский, один-один! Ничья!

Или нет?