Текст книги "Киндрэт (Тетралогия)"

Автор книги: Алексей Пехов

Соавторы: Наталья Турчанинова,Елена (1) Бычкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 107 страниц)

Глава 25
Мысль художника

Единственное, чего не видит художник – это очевидное.

Оскар Уайльд. Несколько мыслей в назидание чересчур образованным.

17 марта

Теперь Гемран все время был окружен чужими бесплотными голосами. Они преследовали его постоянно и, если не прислушиваться к ним, напоминали непрерывный шелестящий фон. Но когда Вэнс терял над собой контроль, ему начинали слышаться громкие вопли, полные боли и отчаяния, стоны, низкое угрожающее бормотание, страстные мольбы о помощи. Его звали, настойчиво требовали, просили…

Иногда музыканту казалось, будто он слышит за спиной чье-то дыхание, едва ощутимое прикосновение к плечу. Он оборачивался, но никого не видел.

«Интересно, свихнусь я или пойму, в конце концов, как с этим жить?» – Гемран сидел на земле, прислонившись спиной к чаше фонтана, и смотрел на голубей, бродящих по каменным дорожкам. Ветерок слегка касался листов нотной бумаги, которую он держал на коленях. Над головой, по зеленой крыше из виноградных листьев, шелестел дождь, но ни одной капли не падало во двор.

Вэнсу не удалось уйти из мира Леонардо. Паула с прекрасными глазами, полными слез, умолила остаться здесь, пуская в ход все возможные запрещенные приемы – поцелуи, обещания и откровенный шантаж. «Это не надолго, обещаю… я боюсь за тебя… не могу тебя потерять… ты должен научиться справляться со своим даром… теперь ты важен для всех нас… я буду приходить каждый день…»

Гемран не смог отказать. И теперь жил, окруженный роем чужих голосов, заглушающих музыку, которую он пытался услышать в своем воображении.

Фэриартос перевел взгляд на оборванную музыкальную фразу, записанную в нотном листе, и вдруг почувствовал, как на него опускается темнота. Погасли золотистые пятна света, скользящие по двору, потускнели зеленые листья, тень дома накрыла его густым облаком, затих привычный шепчущий фон…

Знакомое ощущение.

Теперь Вэнс уже понимал, что это значит.

– Фрэнсис? – произнес он тихо.

Ответ пришел тут же – не слова, не мысль – ощущение. Требование, на этот раз гораздо более настойчивое, чем прежде.

Гемран поднялся, чувствуя, как его упорно подталкивают вперед, ведут к какой-то невидимой цели. Он сделал шаг, другой, а потом вдруг вокруг зашумел ветер, лицо и руки обожгло холодом, и темнота рассеялась.

Вэнс увидел, что стоит в большом помещении с высоким куполом потолка. Здесь не было окон, но фэриартос чувствовал, что находится под землей. Пол, стены, колонны покрывал толстый слой инея. Он хрустел под ногами и мерцал в воздухе крошечными обломанными кристалликами. Переливался в белом свете, струящемся из-под потолка.

Не чувствуя холода, Вэнс медленно обошел зал. На полу тут и там виднелись бесформенные очертания предметов, укрытых все тем же мохнатым льдистым одеялом. Понять, что это такое, было невозможно.

У стены лежало нечто, напоминающее расколотый шар. Гемран присел рядом с ним на корточки, пытаясь стряхнуть иней, и вдруг ощутил движение за спиной.

Он резко выпрямился, но не успел обернуться – свет под потолком тут же погас. Облако снежинок, которое фэриартос стряхнул с шара, метнулось ему в лицо. Он отшатнулся, и тут свечение наверху разгорелось с прежней силой, а снежная пыль неожиданно застыла в воздухе, образуя нечеткий контур человеческого силуэта.

«Если желаешь видеть того, с кем говоришь, – прозвучал у Вэнса в голове четкий голос, – всегда держи при себе песок, воду или выйди под дождь».

Вэнс машинально сгреб еще одну горсть инея и просыпал ее. Новые крупинки снега полетели по комнате, прилипая к фигуре неизвестного, словно частицы металлической пыли, притянутые магнитом.

Теперь Гемран видел, что перед ним стоит немолодой мужчина в костюме эпохи Возрождения. Его лицо, тело, одежда и даже волосы сотканы из поблескивающих кристалликов льда.

– Фрэнсис, – теперь уже утвердительно произнес певец.

«Ты такой же, как я. – Губы фэриартоса не двигались, но голос по-прежнему продолжал звучать в голове музыканта. – Если хочешь сохранить рассудок, не слушай голоса мертвых, не жалей их, не переживай вместе с ними их смерти».

– Я не могу не слышать их.

«Слушай свои песни, свой ритм. – Фрэнсис поднял руку, словно вылепленную из осколков льда, и указал на голову Гемрана, где, по его мнению, должны были звучать музыкальные композиции, сочиненные певцом. – От мертвых бери только знания».

– Как? Научите, – жадно попросил Вэнс.

«Я покажу, после… А пока выслушай… – Серебряная фигура приблизилась к Гемрану, и он увидел глаза, похожие на лужицы ртути. – Основатель захочет уйти, когда в полной мере насладится игрой со всеми вами. Вход в его реальность скрыт в мире кадаверциан. Но войти туда он не сможет до тех пор, пока кто-нибудь из некромантов не проведет его. Если это случится, тонкая грань между двумя пространствами будет разорвана. И все существа, обитающие в мире некромантов – злобные, голодные, ненасытные твари, – ринутся оттуда в вашу реальность».

Вэнс вдруг перестал видеть Фрэнсиса, вместо него перед глазами вспыхнула ярчайшая картина. Все те самые безликие, опасные, ненасытные твари, которых он знал и о которых только слышал, бесконечным потоком выплескиваются на улицы его города. Ожившие кошмары, бесплотные и слепые духи, ведомые голодом и яростью, прекрасные видения, в один миг умеющие обратиться свирепыми монстрами. Вечные охотники, безжалостные пожиратели плоти… Кровь, текущая по тротуарам, безжизненные улицы, мертвые тела людей, вампиров, животных, разрушенные дома, очертаниями напоминающие кадаверцианские кресты…

Гемран очнулся, задыхаясь и жадно глотая холодный воздух.

«Предупреди некромантов. Пусть знают, что им грозит».

– Хорошо. Я скажу…

Фрэнсис повернулся, словно собираясь уходить.

– Как вы погибли? – не удержался Гемран от вопроса.

«Меня убил Основатель», – почти равнодушно ответил тот.

– Мне очень жаль…

Ледяная фигура отрицательно покачала головой:

«Не жалей, даже меня».

И рассыпалась тысячами ледяных искр.

Гемран зажмурился на мгновение, а когда открыл глаза, снова увидел зеленый двор, голубей, нотные листы, разлетевшиеся по камням…

Значит, он должен предупредить кадаверциан?

Фэриартос огляделся. Этот дом был отдан в полное распоряжение гостя, и где теперь находился хозяин, можно только догадываться.

Гемран сунул руку в карман, нащупал телефон, превратившийся в бесполезный кусок пластмассы и металла в этом мире, и позвал мысленно:

«Паула…»

Отклик не пришел.

«Паула!»

Снова тишина. То ли девушка не хотела ответить ему, то ли пространство Леонардо не пропускало наружу его голос.

Вэнс рассеянно огляделся и вдруг заметил, как один из белых голубей, бродивших по двору, целенаправленно засеменил к нему. Остановившись рядом, клюнул ботинок, поблескивая черными бусинами глаз.

– Эй, приятель! Что тебе надо?

– Это не птица…

Гемран обернулся и увидел улыбающегося Леонардо.

– Кто же это? – скептически осведомился певец, рассматривая голубя, перебирающего перья в крыле.

– Мысль. Устремление. Олицетворение вести… Некоторые из нас со временем теряют возможность покинуть свое убежище. – Художник обвел взглядом зеленый двор. – Чтобы не погибнуть в вашем мире, как Александр. Поэтому мы создаем посланников.

Художник наклонился, бережно взял птицу и погладил ее по голове.

– А вы, Леонардо, – негромко произнес Вэнс, наблюдая за ним, – можете уходить отсюда?

– Практически нет. – Он подал голубя Гемрану.

Тот неловко сжал теплое тельце, покрытое мягкими перьями, и понял вдруг, как давно не прикасался к животным.

Собаки не бросались на него в ярости, как на некромантов, но старались уклониться от общения, отбежав подальше. Кошки предостерегающе шипели. Большинство птиц по ночам спит, так что у него не было возможности пронаблюдать их реакцию. А эта не собиралась вырываться, только шевелила лапками, терпеливо дожидаясь, пока ее отпустят.

– Представь того, с кем бы ты хотел поговорить, и произнеси мысленно то, что хочешь сказать. Он передаст твое послание.

Голубь крутил головой, дружелюбно поглядывая на Гемрана.

– А как я узнаю об этом?

– Можешь не сомневаться. – Леонардо улыбнулся и слегка коснулся плеча Вэнса. – Для мысли художника нет ограничения ни временем суток, ни временем года, ни расстоянием.

Леонардо развернулся и направился в дом, оставив гостя в одиночестве.

«Я хотел всего лишь петь свои песни. Хотел независимости и Паулу. Меня никогда не тянуло на роль спасителя мира», – подумал Гемран. Он снова перевел взгляд на птицу и, спустя несколько минут напряженной работы разжал руки. Радостно трепеща крыльями, почтовый голубь взмыл вверх и растаял в воздухе…

– Извини, Крис, но сегодня у меня нет настроения веселиться.

Вивиан смотрел в окно, за которым шелестел листьями искусственный дуб, установленный рядом с пабом. Видимо, для того, чтобы придать наибольший ирландский колорит этому заведению. Странно, что владельцы не догадались понавешать на пластиковое дерево пучков омелы.

Бар внизу был полон народа и клубов сигаретного дыма. Местный оркестр уже начинал настраивать инструменты. Высокие, веселые голоса скрипок заглушали вопли и хохот игроков в дартс. Но здесь, на втором этаже, оказалось на удивление тихо и безлюдно.

– Да у меня тоже нет особых поводов для веселья, – ответил Кристоф, высматривая кого-то среди людей внизу.

Вивиан выразительно взглянул на него и сухо заметил:

– Поэтому на тебе сапоги с набойками, чтобы удобнее было танцевать рил?

– Не думаю, что сегодня дело дойдет до танцев, – рассеянно отозвался колдун.

– А до чего дойдет?

Некромант улыбнулся и, наконец, переключил свое внимание на ученика.

– Мне кажется, или ты стал увереннее чувствовать себя в этом теле?

Пожалуй, впервые Вивиан не почувствовал раздражения при разговоре о своем новом образе. Он задумчиво посмотрел в кружку темного пива и честно признался:

– Я перестал дергаться, что ты смотришь на меня, как на Флору. А в остальном – все по-прежнему.

– Кажется, я ни разу не забывал, что передо мной ты, а не она. Уж тебе-то должно быть известно, что некроманты – те, кто занимается оживлением мертвой плоти, – отлично видят внутреннюю суть под любой оболочкой.

– Ну, может те, кто занимается этим достаточно долго, и умеют, – пробормотал Вивиан. – О себе я ничего подобного сказать не могу.

Мастер Смерти пожал плечами:

– Все совершенствуются постепенно. Очередной экзамен ты сдал на отлично. – Кристоф снова бросил взгляд в нижний зал и заметил: – А вот и тому подтверждение.

Ученик оглянулся, но тут же сам почувствовал яркую, вибрирующую волну. Даханавар. По деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, торопливо поднималась Констанс. Блеск ее рыжих волос был приглушен темной кружевной косынкой. Прямое черное платье казалось слишком простым после всех ее прежних экстравагантных кожаных нарядов.

«Это траурная одежда, – внезапно понял Вивиан. – Они все сейчас, наверное, ходят в черном в память о своих погибших друзьях».

Мастер Смерти поднялся ей навстречу, его воспитанник спустя мгновение сделал то же самое.

– Кристоф, Вивиан, доброй ночи. Я очень рада, что вы смогли прийти. – Констанс казалась одновременно взволнованной и смущенной. – Я хотела поблагодарить вас обоих и весь клан Кадаверциан. За себя, за своего ученика… – Девушка посмотрела на Вивиана и чуть улыбнулась. – За всех даханавар. Если бы не ваша помощь, сейчас нас было бы гораздо меньше.

– Скажи, как вы… теперь? – спросил ученик колдуна, чувствуя неловкость и за эту благодарность, и за свой вопрос.

– Мы почти уничтожили асиман, а те – нас. Резиденция клана в руинах…

– А по подземельям огнепоклонников слоняются единицы выживших, – закончил Кристоф иронически.

– Не слонялся бы никто, – с внезапной злостью возразила Констанс, – если бы не их огненная тварь. Саламандра. Дух Огня.

Она помолчала, а потом с видимым усилием взяла себя в руки и заговорила наигранно бодрым тоном:

– Но все наши старейшины живы. Мы успели увести учеников. И, насколько я знаю, здоровье Ады восстанавливается?

– Да. Ей уже лучше, – вежливо ответил некромант.

– Я видела, как она сражается, – внезапно севшим голосом произнесла девушка. – Это было…

– Страшно? – так же тихо подсказал Вивиан.

Констанс кивнула. Они снова помолчали. И в наступившей тишине звук, долетевший от ближайшего к ним окна, прозвучал особенно громко. Настойчивый дробный стук в стекло.

Все трое одновременно посмотрели в сторону, откуда он раздался. На подоконнике сидел уличный голубь и с интересом заглядывал внутрь.

Перегнувшись через стол, Кристоф распахнул раму. Птица взмахнула крыльями и влетела в зал. Покружила вокруг изумленной Констанс. Села на ручку кресла Вивиана, встряхнулась, и ошеломленный кадаверциан увидел, что голубь начал стремительно меняться. Через несколько секунд на него внимательно смотрела синяя сойка – она повернула головку, взглянув на ученика некроманта другим глазом, раскрыла острый клюв, издала долгий скрипучий звук и снова взлетела.

К ногам Кристофа мягко спланировал мятый лист нотной бумаги, а на спинку его кресла плюхнулся взъерошенный черный ворон. Он оглушительно каркнул, попытался клюнуть колдуна в висок, снова взмыл в воздух и исчез, оставив после себя сильный запах мокрых перьев.

Несколько мгновений все трое сидели в оцепенении, затем Вивиан спросил:

– И что это было?

– Мысль художника, – с усмешкой отозвался Кристоф, поднимая бумагу, – так называемая.

– Послание от Гемрана? – тихо уточнил Вивиан, стараниями учителя посвященный в подробности некоторых последних событий.

Мастер Смерти молча кивнул, изучая написанное, затем мрачно уставился в окно, явно ничего там не видя. Потом машинально сложил листок и сунул в карман.

– Мне придется покинуть вас, – сказал он, наконец, поднимаясь. – Прошу прощения, Констанс. Очень важное дело. Если у тебя будет желание, научи Вивиана танцевать рил. Это его давняя мечта.

И, прежде чем ученик успел возразить, направился прочь из зала.

Глава 26
Грань

Не тот нуждается в любви, кто силен, а тот, кто слаб.

Оскар Уайльд. Идеальный муж.

18 марта

– Соломея!

Дом ответил глубокой, чуть подрагивающей тишиной. Шевелящиеся тени в углах застыли. Дурманящий запах цветущего хмеля рассеялся.

– Соломея!

Никакого ответа. Девчонка не слышала, сама утонув в этой гулкой тишине, или делала вид, что не слышит.

– Соломея!!

– Что? – долетел, наконец, издали тихий серебряный голосок.

– Где мой хьюмидор?!

– Твой кто?

Иноканоан тихо выругался и нехотя слез с подоконника. За окном стояли огромные башни из стекла. Легкие, стройные и сверкающие. Такие хрупкие и прочные одновременно. В их гладких стенах отражались синие огни, похожие на взмахи крыльев огромных бабочек, облака и розовые зарницы. Он сам придумал все это. Увидел, почувствовал и создал в реальности. В своей собственной реальности, которая часто затмевала настоящую… Хотя его фантазии часто были гораздо лучше материальных предметов и людей.

Иноканоан медленно шел по своему дому. Огромной башне – снаружи, и нагромождению залов, полян, подвалов, комнат – внутри. Его можно было растягивать до бесконечности. Заполнять вымыслом одну ячейку и забывать о ней для того, чтобы подойти к другой.

Широкие ступени из белого дыма вели в цветущий вишневый сад, освещенный луной. В прохладном воздухе меж деревьев кружили легкие призраки. Те, кого никогда не было и не будет в реальности. Те, кого он начал придумывать, но так и не воссоздал до конца. Тени, всплески света, похожие на его собственные мысли. Иногда четкие и ясные, иногда – расплывчатые и мутные.

В центре сада, среди мягкой травы, темнел глубокий колодец спиральной лестницы.

Иноканоан отмахнулся от тени, скользящей за ним следом, и начал спускаться.

В подземном зале горели свечи. Узкая тропинка вилась меж тонких стеариновых стрел, увенчанных узкими наконечниками пламени. Глава клана Иллюзий медленно шел по ней, вглядываясь в портреты, висящие на далеких стенах. Из-за дрожащих огоньков казалось, что лица на картинах улыбаются и кивают ему дружески. Но кто они такие, Иноканоан не мог вспомнить.

Порыв холодного ветра попытался пробраться в рукава его пиджака, взъерошил волосы и погасил несколько свечей, стоящих неподалеку. Теперь они торчали, словно черные обугленные обломки из белых сугробов. Повеяло морозом. Под ногами захрустел снег.

Тропинка расширилась и вывела в огромное помещение, наполненное холодным светом и снежинками. Они сыпались с высокого потолка… вернее, уже неба, затянутого плотными тучами, и ложились на высокие белые холмы, сверкающие разноцветными огоньками. Между тучами пробился тонкий золотистый луч и опустился на пол круглым теплым пятном. Иноканоан на всякий случай обошел его.

Шкатулка для сигар валялась на склоне одного из сугробов.

Открытая и пустая.

– Соломея, сколько раз тебе говорить, не бери мои вещи! Настоящие вещи! Иллюзии можешь растаскивать сколько угодно!

– Я думала, она не настоящая, – послышался откуда-то тихий голосок сестры.

– Ты же знаешь, я не пользуюсь ненастоящим.

Иноканоан шагнул в сугроб, чувствуя, как снег забивается в ботинки, потянулся к обретенному хьюмидору и провалился с головой. Белая ледяная пороша укрыла его, ослепила и оглушила, потянула вниз и выбросила в крохотную комнату с горящим камином.

Подле его решетки, на вытертом ковре сидела Соломея и листала книгу. Перед ней стояло огромное блюдо, полное черешни. Девочка подняла голову, увидела рассерженного брата, облепленного мокрым снегом, и улыбнулась:

– Прости. Я забыла, что там дыра.

Она отодвинулась, освобождая место, и заботливо посоветовала:

– Садись ближе к огню. Здесь очень тепло. Хочешь чего-нибудь?

– Да, – ворчливо отозвался Иноканоан, выгребая снег из волос. – Всыпать тебе как следует.

Сестра удивленно посмотрела на него, словно недоумевая, как подобное желание могло возникнуть в его разуме, и укоризненно покачала головой.

Глава клана Лигаментиа плюхнулся на ковер и принялся снимать мокрые ботинки. Соломея придвинула к себе блюдо, загребла горсть ягод и отправила в рот.

– Ненастоящие, – пояснила она в ответ на вопросительный взгляд брата.

Тот молча пожал плечами.

– Долго мы еще пробудем здесь? – Девочка выплюнула косточки в ладонь и подбросила их в воздух.

Маленькие твердые скорлупки взлетели под самый потолок, и каждая из них превратилась в красную бабочку.

– Какое-то время, – уклончиво ответил Иноканоан, вытягиваясь на ковре во весь рост и глядя, как над ним кружат яркие мотыльки.

– Какое время? – Соломея уставилась на него своими огромными требовательными глазами, напоминающими цветом черешни.

– Пока Основатель не будет уничтожен.

– Я не хочу никого уничтожать. А ты иногда рассуждаешь, как один из мороков. Им тоже всегда хочется воевать.

– Кто бы говорил, – пробормотал Иноканоан едва слышно и сказал громче: – Они созданы специально для войны.

Соломея презрительно фыркнула и задумалась о чем-то, перебирая черешни в блюде.

«Мое подсознание, – подумал ее брат, глядя на девочку. – Ее слова – мои тайные мысли, ее поступки – осуществление моих желаний».

Он протянул руку и коснулся ладони сестры – теплой, живой, материальной. Соломея улыбнулась в ответ и сжала его запястье влажными от сока черешен пальцами.

Она не знала, чтоона такое. Веселая, красивая, самостоятельная, немного сумасшедшая, иногда капризная и своевольная, наделенная мощной магией. И – несуществующая. Нереальная. Сложная, любовно созданная иллюзия… пусть уникальная, но иллюзия…

Иноканоан сел и привлек к себе девочку, словно пытаясь защитить ее от собственных мыслей. Она, смеясь, обняла его в ответ.

Никто не знал, что он один. Всегда один в окружении сложных, прекрасных, волшебных, живых иллюзий. Нет клана Лигаментиа. Он придумал его, так же, как и собственную сестру. Разделил свою силу на две неравные части, отдав одну выдуманной, но такой реальной девочке. Чтобы не сойти с ума от одиночества в мире сновидений…

Она думала, что их только двое. Называла тех, кого он творил, чтобы создать иллюзию многочисленности клана, мороками. Но сама была тем же самым мороком. Хотя иногда Лигамент забывал об этом, искренне считая себя Иноканоаном, старшим братом смешной, умной, своевольной девочки.

Когда-то давным-давно, в человеческой жизни, у него была такая же сестра. И он создал Соломею по ее образу.

Девочка вдруг встрепенулась, освободилась из его объятий и прислушалась к чему-то далекому.

– К нам идут. Некромант. Один. – Она скривилась, словно вместо сладкой черешни откусила от лимона. – Кристоф. Не люблю его. Не хочу, чтобы он входил сюда. Прогони.

– Почему же он не нравится тебе? – рассмеялся Иноканоан, надевая ботинки, высохшие у камина.

– Не люблю, и все! – отрезала Соломея, поднимаясь и одергивая свое короткое платье. – Пойду, скажу, чтобы он уходил.

– Нет. Пусть войдет. Я поговорю с ним.

Повелительный голос брата заставил девочку остановиться.

Но ее лицо стало хмурым и недовольным.

– Ладно. Как скажешь.

Она снова села на ковер. А бабочки, порхающие под потолком, вдруг застыли в воздухе и осыпались на пол сверкающей красной пылью.

Иноканоан вышел из комнаты, оставив сестру одну. Создал для некроманта прямую дорогу и пошел ему навстречу.

Как он и думал, кадаверциан остановился в «комнате с призраками» и не смог пройти дальше. Глава клана Иллюзий замер в тени одного из деревьев и принялся наблюдать.

Едва колдун ступил на траву сада, тут же от одной из вишен, усыпанных белыми цветами, отделился женский силуэт в светлом струящемся платье. Каштановые волосы густой волной лежали на обнаженных плечах, в голубых глазах застыли капли лунного света.

Призрак Флоры Даханавар неуверенно поднял тонкую руку, безмолвно прося помощи или желая прикоснуться к живому теплу чужого тела. Кристоф шагнул к ней навстречу.

Иноканоан, невидимый для колдуна, молча следил за ним. Думал, что, пожалуй, его напрасно считают мастером по плетению иллюзий. Остальные – люди и не люди – создают их гораздо легче и, главное, верят в них сильнее, чем он сам. Вот и сейчас некромант стоял, околдованный собственной неисполнимой мечтой, которая смотрела на него прекрасными печальными глазами и грустно улыбалась. И колдун мог отдать очень многое за то, чтобы она стала реальной.

Его рука коснулась щеки прекрасной леди, и женщина, запрокинув голову, подалась к нему, приоткрывая губы.

– Ну и как ты собираешься бороться с Основателем, если не можешь отказаться даже от собственной иллюзии? – спросил Иноканоан, выходя из-за дерева.

Белый силуэт Флоры разлетелся тысячами крошечных цветков вишни. Они осыпали одежду Кристофа, осели на волосах. Несколько секунд кадаверциан стоял неподвижно, глядя, как просыпаются между его пальцами тонкие лепестки. Потом медленно повернулся к лигаментиа, и лицо его показалось тому постаревшим сразу лет на двадцать.

– Еще одна иллюзия? – спросил он почти равнодушно, стряхивая с камзола лепестки. Однако в его глазах Иноканоан видел разочарование и злость.

– Моя сестра называет их мороками. А я – мечтой, неисполненным желанием, фантазией. Их здесь много. – Юноша оглянулся на сад и махнул рукой в сторону незримых теней. – Заблудившихся мечтаний. Некоторые могут дать утешение, другие – помочь в борьбе с врагами. Хочешь, подарю одну?

– Нет. Благодарю, – ответил Кристоф ничего не выражающим голосом.

– Не смею настаивать, – улыбнулся лигаментиа, зная, что позже колдун будет жалеть о своем отказе. Если уже не жалеет. – Идем. Поговорим в более удобном месте.

Он привел некроманта в небольшую комнату, на ходу придумывая обстановку. Бревенчатые стены, шкура медведя на полу, кабаньи и оленьи головы на стенах, плотно закрытые ставни на единственном окне. Гость, входящий сюда, мог предположить, что попал в охотничий домик, стоящий где-нибудь на окраине Шварцвальда.

Кристоф явно оценил усилия лигаментиа, огляделся, улыбнулся чему-то и спросил:

– Как долго ты учился создавать иллюзии?

– Не учился. Я ничего не создаю. Просто живу, думаю, чувствую, и все вокруг меняется.

Иноканоан распахнул ставни. В комнату тут же полился свежий лесной воздух. На подоконник легли мокрые ветви черемухи с кистями белых, сладко пахнущих цветов. В черноте летней ночи зашумел дождь.

– Но ведь ты пришел не для того, чтобы говорить о нашей магии?

– Именно для этого, – ответил Кристоф, опускаясь в чуть скрипнувшее кресло.

– И что тебя интересует?

Некромант сделал вид, будто не слышит иронии, прозвучавшей в его голосе.

– Что представляет собой мир лигаментиа?

– Какой, прости, «мир»? – скептически осведомился Иноканоан, отворачиваясь от окна.

– Почти у каждого клана есть собственное пространство, из которого он черпает силу. В моем обитают Темные Охотники, духи-убийцы и подобные им существа. Нософорос и старшие фэриартос живут в своем мире сами. Мне нужно знать, что происходит у лигаментиа.

– Ты можешь рассказать, что происходит в сновидении? Бессмыслица с точки зрения реальности.

– И все же?

Иноканоан мог бы не отвечать на эти вопросы, но его забавлял настойчивый интерес некроманта.

– Там нет времени. Бесконечная, черная пустота вместо секунды. И час, пролетающий за мгновение. Тысячи событий за минуту или одно и то же, повторяющееся непрерывно.

– Он опасен?

– Он непредсказуем.

– Из него трудно выбраться?

– Невозможно.

– Ты можешь научить меня выходить туда?

Иноканоан рассмеялся, усаживаясь на просторный кожаный диван, появившийся из пустоты.

– Хочешь попасть на Грань? – Он посмотрел в лицо колдуна и вынужден был оборвать смех. – Ты хоть представляешь, что можешь встретить там? Это не место для прогулок любопытствующих кадаверциан.

– Я собираюсь не на прогулку. И не из любопытства.

– Ну да, конечно, – буркнул лигаментиа. – Ради спасения мира. Ищешь надежную тюрьму?

– Можно сказать и так, – не стал спорить Кристоф.

Помедлил и начал рассказывать. Его план был опасным, рискованным, но осуществимым.

Иноканоан усмехнулся. Нечто подобное он и предполагал.

– Фелиция считает – клану Иллюзий больше нет дела до нас, – продолжил Кристоф, проводив взглядом белого ночного мотылька, влетевшего в окно. – Так же, как и до реального мира.

– А что думаешь ты?

– Если бы это было так, вы не стали бы вмешиваться в дела Нахтцеррет.

Цветы черемухи за окном начали медленно осыпаться, превращаясь в снежинки. Потянуло ледяным воздухом. Лигаментиа поднялся и закрыл ставни, успев заметить, как мокрый ночной лес медленно превращается в ледяную пустыню.

– Наши хозяева, гин-чи-най, разочарованы во всех вас, – сказал он, глядя поверх головы Кристофа на деревянную стену, которая начала потрескивать, словно не выдерживая магии, скрытой в ней. – Они надеялись, что у кровных братьев достаточно силы, ума и воли, чтобы противостоять Основателю, но ошиблись. Помнишь наш разговор в Праге? Единственный выход спастись для всех вас – объединиться. Тогда ты ответил, что это невозможно. Но в одиночку ты ничего не сможешь сделать.

– Быть может. Однако я все же попытаюсь, – невозмутимо отозвался мастер Смерти. – Если ты научишь меня выходить в ваш мир.

Дверь открылась, и в комнату вошла Соломея. Не глядя на колдуна, гордо прошествовала к дивану и села рядом с братом.

– Он хочет попасть на Грань, – сказал ей Иноканоан.

– Я могу провести его туда хоть сейчас, – мрачно предложила девочка, сузив вишневые глаза.

– Еще он хочет научиться выходить туда самостоятельно.

– А владельцем снов он стать не желает?

Брат улыбнулся, оценив ее юмор, и сказал:

– Ты прав. Нам не совсем нет дела до реального мира. Когда знаешь, что он существует где-то неподалеку, жить не так скучно. Я научу тебя, как проникать на Грань. Но с одним условием.

– Что ты хочешь? – спросил колдун после секундной паузы.

Иноканоан рассмеялся своим мыслям и ответил:

– Сначала я хотел попросить у тебя Крест Основателя.

Глаза Кристофа вспыхнули яркой зеленью, а пальцы крепко впились в подлокотники, но ему хватило выдержки не перебивать, и лигаментиа продолжил:

– Но, к сожалению, он не сможет храниться здесь. Наша реальность слишком нестабильна. Это опасно для чужих артефактов. Поэтому я попрошу другое.

Соломея, сидящая рядом на диване, вдруг заерзала, словно желая и не решаясь высказать свое мнение. Но едва брат взглянул на нее, затихла.

– Ты отдашь мне свои сны.

Магическая зелень скатилась с пальцев кадаверциана, зеленые искорки посыпались на ковер, и каждая из них, превратившись в тонкую змейку, уползла сквозь пол. Но удивленный Кристоф даже не заметил этого.

– Мои сны? Зачем они тебе?

Иноканоан пожал плечами:

– Твой рабочий материал – мертвые тела, мой – иллюзии, сновидения, кошмары.

Соломея снова пошевелилась, нервно теребя подол платья, но опять промолчала.

– Какие сны тебе нужны? – спросил кадаверциан, усмехаясь. – О прошлом, будущем, настоящем, военные или эротические?

Девочка насмешливо фыркнула, но тут же стала серьезной.

– Все, какие я посчитаю достойными использования, – также улыбаясь, ответил Иноканоан.

– Хорошо. Забирай, – с легкостью согласился Кристоф.

«А Вольфгер на его месте предпочел бы отказаться от Креста», – подумал глава клана Иллюзий, но, естественно, не стал говорить об этом вслух.

Он наклонился вперед, пристально глядя в глаза собеседника, увидел за зеленой глубиной радужки бесконечную черную пропасть, в которой клубились призрачные, пока еще не оформленные тени. Кусок мира, не понятный никому, кроме лигаментиа. И за те несколько минут, что Иноканоан смотрел на легкие, струящиеся силуэты, его сила отсекла колдуна от собственного мира сновидений.

«Если бы ты знал, что отдаешь, – подумал юноша, снова опираясь спиной о теплую спинку дивана. – Но никто из вас никогда не понимал силы снов».

Кристоф прикоснулся ладонью ко лбу, тряхнул головой, зажмурился и снова открыл глаза. Он чувствовал произошедшее изменение, но не мог понять, в чем оно.

Соломея сидела, не шевелясь, и изумленными, широко распахнутыми глазами смотрела на колдуна. По ее мнению, любой человек или кровный брат, лишенный сновидений, был калекой.

Иноканоан вытащил из кармана сигару и посмотрел на сестру:

– Покажи ему, как выходить на Грань.

Девочка молча кивнула, слезла с дивана, подошла к Кристофу, взяла его за руку и потянула за собой. Они ушли через ход, открывшийся в стене, а следом за ними полетел вихрь белых вишневых лепестков. Иноканоан растянулся на диване, глядя в потолок и ни о чем не думая.

Сестра вернулась в одиночестве, когда брат успел докурить сигару до половины. Молча села на пол, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками.

– Показала.

– Молодец.

– Что с ним будет теперь?

Иноканоан погладил ее по блестящим темным волосам и ответил задумчиво:

– Поживем – увидим.