Текст книги "Тмутараканский лекарь (СИ)"
Автор книги: Алексей Роговой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
Глава VII
Встречи и расставания
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Народная мудрость
Хотя следующее утро выдалось пасмурным, однако прояснилась ситуация по поводу ночного побега. Из троих беглецов спастись удалось только одному Любомиру. За ним была послана погоня, однако вскоре она вернулась ни с чем – бывший раб скрылся в ночном лесу, и начавшийся легкий летний дождик надежно смыл его следы. Теперь судьба целого княжества зависела от одного немого на коне без седла и припасов…
Не успел Матвеев как следует отдохнуть после всех превратностей предыдущего дня, как пришла пора просыпаться и встречать новый. И этот, новый день тоже оказался для него по-своему запоминающимся.
Во-первых, пока они с Николой занимались повседневной работой под более пристальным надзором, чем ранее, им довелось увидеть тренировку кочевников, готовящихся к походу. Никола, естественно, не удерживался от комментариев, а Сергею было полезно узнать что-то новое об особенностях половецких войск. Он понял, что у них практически отсутствует пехота, что и было понятно, так как любой уважающий себя кочевник привык сражаться верхом.
– Вот, смотри, едут конные лучники! Смотри, как они метко попадают в цель!
Серега повернул голову в сторону поля, где на полном скаку лучники пускали тучу стрел и превращали соломенные чучела в подушечки для иголок. Эти воины были без доспехов и предназначались, очевидно, для разведки, быстрых маневров и перестрелок.
Кроме лучников свои боевые навыки оттачивали несколько легковооруженных всадников. Они перепрыгивали на лошадях через препятствия и рубили саблями специально установленные для этого колья, не останавливая быстрой езды. И наконец, в конце поля еще десять всадников, одетых в добротные пластинчатые доспехи и с железными масками на лицах сходились попарно в рукопашном бою, стремясь выбить соперника из седла и орудуя тупыми копьями. Кони у этих воинов были сытыми, ухоженными и, должно быть, стоили немало.
– Это ханские ближние воины, лучшие наездники орды, – пояснил Никола. – В открытом поле с ними лучше не встречаться.
– Ой, как несладко придется нашим братьям от напора всей этой орды, – ответил Матвеев. – Дай Бог, чтобы у Любомира, если он выжил, получилось их предупредить. Всё-таки он не погиб в ночной схватке, и его не схватила погоня, а, значит, надежда все-таки остается…
* * *
А в это самое время окрыленный свободой Любомир скакал во весь опор. Скакал прочь от восходящего солнца, от ежедневного тяжелого труда на угнетателей и шести лет плена. Отупевший от всей тяжести рабской жизни и уже утративший надежду хоть когда-нибудь увидеть родной край, он теперь чувствовал себя заново родившимся. Дома у него не осталось, жену и младенца угнали в плен, который, как позже русич узнал, они не пережили, но старшая семилетняя Светланка и маленький четырехлетний Богдан успели спрятаться в овраге во время набега половцев на их родное село. Поэтому Любомиру было куда возвращаться и ради кого жить. Конечно, вначале, когда их только пригнали к хану Асупу, Любомир и его земляки еще были полны решимости как можно скорее покинуть кочевников и вернуться домой. Они не один раз пытались оказывать неповиновение врагам и дважды на первом году рабства делали попытки бежать, но все было тщетно. А когда после второго неудачного побега он высказал все, что думает, в лицо злобному Асупу, им и вовсе отрезали языки. С тех пор с каждым днем их решимость все больше таяла, и медленно гас свет надежды…
И вот теперь, благодаря находчивости их молодых друзей и собственной удаче, он снова свободен. Очень жаль, что старик Благомудр и Могута, которые все эти шесть долгих лет разделяли с ним все тяготы плена, не смогли уйти вместе. Вдвойне жаль, что тех, кто придумал план побега – монаха и колесника – вообще не было возле загона вовремя. «А не могли ли они нас предать половцам? – закралось сомнение в душу Любомира. – Нет, зачем это им? Они ведь мои братья во Христе и тоже хотели бы быть свободными. Ладно, Бог даст, и я снова увижу родные лица и предупрежу своих земляков о половецкой угрозе. Хоть дома нашего уже нетути, но может, мои детки еще живы…».
Погруженный в свои мысли, русич не заметил, как на тропу, по которой он ехал, вышел старик, одетый в медвежью шкуру.
– Остановись, Любомир! У меня есть для тебя пара слов, – громко сказал незнакомец.
Беглец натянул поводья и изумленно посмотрел на старика, а потом попытался жестами показать одновременно свое удивление и неспособность разговаривать. Незнакомец поднял посох вверх, призвав Любомира успокоиться, и продолжил речь:
– Я ведаю кто ты, и что ты здесь делаешь. Ведаю и то, что ты мне не сможешь об этом рассказать. Я волхв и поэтому я много о чем еще ведаю. Но сейчас я пришел тебе помочь, а взамен когда-нибудь со временем ты выполнишь одну мою просьбу. Ты готов принять мою помощь?
Любомир коротко кивнул.
– Тогда съезжай с этой тропы и едь две версты на север. Там ты увидишь узенькую тропку, по которой нужно будет поехать ошую до векового дуба с большим дуплом. В том дупле ты найдешь старое седло (все же тебе ехать еще долго), ягоды и мед. Подкрепись и возьми с собой в дорогу. На первое время хватит, а потом лес тебя прокормит. Через неделю будешь у себя на родине.
Любомир с благодарностью посмотрел на волхва, а потом развел руками, дескать, «чего же ты, мил человек, хочешь взамен за свою доброту?». Старик прочел немой вопрос в его взгляде и произнес:
– Не бойся, я не попрошу от тебя ничего, что было бы выше твоих сил, да и будет это еще нескоро. Ну а пока пускай Перун помогает тебе, и Велес безопасно проведет по своему лесу. А теперь езжай – впереди еще долгая дорога…
На этом их своеобразный диалог закончился, и они разошлись, каждый довольный этой внезапной и полезной встречей.
* * *
Итларь чистил рыбу, выловленную в Донце. В то время рыбы в реке было много, и повару пришлось потрудиться, чтобы справиться с обильным уловом. Итларь уже предположил, что мелкие плотва и красноперки пойдут на уху, а особо крупных лещей он зажарит. Хоть большинство кочевников предпочитало мясо, но повар был особый ценитель рыбы и мог неплохо ее приготовить в разных вариантах.
Но в этот день судьбой не было предначертано Итларю в полной мере заняться рыбной кулинарией. Внезапно острый нож скользнул по рыбьей чешуе и продолжил свой путь по левому запястью повара. Кровь хлынула из глубокого пореза на рыбу и на разделочную доску. Итларь зажал рану правой рукой и отчаянно закричал. К немуприбежали несколько стоявших неподалеку половцев, среди которых был и Костук. Он сразу предложил позвать на помощь Сергея, но двое кочевников по привычке побежали за шаманом.
Матвеев как раз нес хворост, но, увидев взволнованного Костука, поспешил к месту происшествия. Когда он прибежал, Итларь прижимал к раненой руке какую-то тряпку, а вокруг него суетилась его жена, на которую кочевник постоянно ворчал:
– Я умираю! Кумысу мне, кумысу! Ну что ты не понимаешь, несчастная, что твой муж последние мгновения живет? А все из-за треклятого леща… Поторопись уже последнее желание умирающего исполнить, женщина! А лучше принеси мне поскорее вина – я хочу отправиться к Тенгри-хану веселым.
– Так чего тебе все-таки принести – кумыса или вина? – недоуменно спрашивала будущая вдова.
– Ты еще здесь? Неси скорее хоть чего-нибудь, а то так и погибну, не выпивши, в расцвете лет.
– Монах не даст тебе погибнуть, Итларь, – сказал Костук, когда они с Сергеем подошли к повару. – Он вылечил мою руку, спасет и твою.
Итларь недоверчиво протянул руку Матвееву. Тот убрал тряпку и произвел беглый осмотр раны. Разрез действительно был глубокий, и в нем даже были отчетливо видны сухожилия мышц-сгибателей кисти.
«Слава Богу, он не задел лучевую и локтевую артерии, а не то действительно пора была бы думать о последнем желании. – Серега попросил горе-повара пошевелить пальцами, что тот и сделал, морщась от боли. – И сухожилия вроде целы. Значит, повезло и ему, и мне. Ну а шить здесь надо по-любому, только вот чем…»
Пока он рассуждал, прибежал кочевник, посланный за шаманом, и доложил, что тот после вчерашнего пира не может поднять голову от подушки и предлагает заговорить кровь у себя в юрте. Итларь засомневался.
– Я готов помочь тебе здесь, но для этого мне нужно: кувшин вина, кувшин чистой ключевой воды из ручья, стальная игла, прокаленная на огне, отрез чистого полотна для перевязки раны и несколько конских волос. Причем вино больше пригодится тебе, чем мне, – добавил Сергей, обращаясь к Итларю. – Ты должен будешь выпить не меньше половины кувшина.
– Мне по душе это лечение, не хочу я к шаману, – капризно заявил повар.
Подошла его жена с бурдюком вина и кувшином кумыса.
– Я так и не поняла, что ты хочешь и решила взять и то, и другое, – сказала печальная женщина. – Только бы тебе было умирать полегче…
– Молчи, несчастная! Может я еще немного поживу, – ответил Итларь, нетерпеливо вырвал у нее из рук вино и принялся его проворно поглощать.
Тем временем Матвеев озвучил жене Итларя, что ему нужно для ушивания раны, и она довольно быстро принесла все необходимое. К тому моменту, как все было готово, повар был также полностью готов. Ноги его уже не держали, и он нес какой-то бред про жирную рыбу, которая все гоняется за ним с ножом в плавниках.
Не обращая внимания на болтовню Итларя, Матвеев хорошенько вымыл руки проточной водой и тщательно обработал рану. Сергей на последнем курсе ассистировал на нескольких операциях, и ему пару-тройку разов доверяли ушивать подкожно-жировую клетчатку и кожу, так что эти навыки ему пригодились в полной мере. Правда теперь ему довелось еще и ушить мышцы, но и с этим он справился. Он вспомнил, как однажды спросил хирурга, как они понимают, что с чем нужно в ране зашивать. Старый хирург тогда ответил: «Все очень просто: красненькое пришиваешь к красненькому, желтенькое – к желтенькому, а беленькое – к беленькому. Ну и постоянное повторение анатомии помогает немного».
Матвеев вспомнил эти советы и довольно быстро узловыми швами справился с раной и перевязал ее чистой тканью. Винная анестезия, как оказалось, пошла Итларю на пользу, и повар почти не чувствовал боли, а был чрезмерно весел и жизнерадостен.
– Спасибо тебе, монах, что спас меня от раны. И тебе спасибо, самая лучшая в мире жена, что ты мне не дала…ик…от жажды помереть. Прости мне, если был суров с тобой. И тебя благодарю, о грозный Тенгри-хан, что не забрал меня, такого молодого и красивого, к себе раньше срока.
А репутация Матвеева, как лекаря, таким образом еще более утвердилась в глазах очевидцев.
На закате всех рабов Сакзевой и соседних веж собрали для показательной казни. Так ничего не добившись от оставшегося в живых Могуты, Сурьбарь убедил Сакзя его казнить. Рядом с пленником лежало тело Благомудра с торчащей из спины стрелой, попавшей через спину прямо в сердце. На лице старика застыло выражение одновременного удивления и огорчения, как будто бы он говорил: «Как вы могли меня убить, я ведь только снова обрел свободу?»
Могута стоял со связанными спереди руками, а другой конец веревки был привязан к лошади со всадником. Рубахи на русиче не было, так что были заметны следы многочисленных побоев на его теле. Лицо его тоже сильно пострадало: некогда густая борода почти полностью обгорела, один глаз заплыл, и только другим синим глазом он кого-то искал в толпе. Когда он увидел проходящего Сергея, то сложил руки, правую на левую, и протянул к монаху для последнего благословения.
Матвеев, конечно, священником не был, и думал отказаться от того, что совершать ему было не положено, но увидев, сколько отчаяния и последней надежды на вечную жизнь было в этом взгляде единственного глаза, он как мог, благословил несчастного. Могута впервые за долгое время улыбнулся искренней грустной улыбкой.
– Ты, жалкий раб, хотел прокатиться на коне великого бека и даже ради этого убил двух наших караульных, – выдвинул обвинение Сурьбарь. – Ну что же, бек милостив, и пускай конь покатает тебя.
Всадник пришпорил коня и поскакал рысью, а затем и галопом. Могута еще пытался первую минуту бежать за конем, но потом упал, и его тело понесло по окрестным кочкам и оврагам.
К счастью, Сакзь разрешил Сергею и Николе по-христиански похоронить тела погибших беглецов, чем они и занялись на следующий день после казни. До этого их останки просто валялись на краю лагеря. Друзья вырыли могилы своим землякам, Сергей прочел заупокойные молитвы, какие вспомнил, и тела Благомудра и Могуты навсегда остались лежать в чужой половецкой земле.
* * *
Матвеев с огромным любопытством наблюдал за процессией, выезжающей из ворот города. Предыдущие пару дней прошли в суматохе подготовки к походу, а потому не особо отложились в памяти у Сергея. Но теперь ему точно было на что посмотреть, и что надолго запомнить.
Возглавлял поход сам хан Шарукан – высокий полноватый рыжеволосый половец верхом на коне буланой масти. Хан сидел подбоченясь и важно смотрел по сторонам. На вид ему было лет не больше тридцати. Хан Шарукан был щегольски одет для своего времени: на нем красовался парчовый желтый кафтан, плотно облегающий тело и расшитый изображениями черных драконов. По вороту, рукавам и подолу кафтан был украшен причудливым орнаментом, вышитым серебряной нитью. К опоясавшему верхнюю одежду кожаному ремню отличной выделки был прикреплен дорогой кинжал, украшенный большим самоцветом. Обут хан был в красные кожаные сапоги с загнутыми вверх носками, а голову его венчала кожаная шапка, подбитая волчьим мехом. Шарукана окружал отряд из десяти вооруженных до зубов телохранителей, один из которых нес полотнище с ханским знаком – желтой змеей на черном фоне.
Хан Тарх был одет менее пышно, но тоже добротно. Под его синим кафтаном можно было заметить нижнюю коричневую шелковую рубаху. Его длинные седые волосы выбивались из-под остроконечного серебряного шлема и падали на плечи. Тарх сидел степенно и благородно на своем гнедом коне, и это только добавляло статуса этому пожилому правителю. За ханом ехали его три сына: впереди был старший сын Асень на белом коне, за ним – Сакзь на своем вороном и позади всех ехал Бегубарс на рыжем коне. Все ханские сыновья были в сверкающих на солнце доспехах.
За свитами этих двух главных ханов ехали другие двое – Изай и Осалук – со своими ближними воинами. Видимо, их орды были победнее, потому что и одеты они были попроще, но по хищному блеску глаз было видно, что в этом походе они сильно хотят улучшить свое материальное положение.
В поле за частоколом своих ханов ждали уже готовые двинуться в путь половцы. Сергей никогда не видел столько лошадей одновременно. Только теперь он в полной мере осознал всю ту мощь, которая должна была в скором времени обрушиться на русскую землю. «Господи, только бы Любомир остался жив, и успел предупредить своих земляков вовремя!» – мысленно помолился он. Естественно, кроме Николы и Любомира, никого из живущих тогда русичей Серега не знал, но они, хоть абсолютно незнакомые и далекие по расстоянию, были ему гораздо ближе и роднее, чем кочевники, среди которых он прожил уже несколько недель и многих из них знал поименно.
Шарукан выехал верхом между двух больших костров и от имени всех ханов произнес вдохновенную речь перед кочевниками, а ответом ему был рев тысяч глоток и взметнувшиеся в небо полотнища с изображением тотемов четырех орд, а также поднятые вверх копья, сабли и луки. Затем к кострам вышел уже пришедший в себя шаман и начал призывать помощь Тенгри-хана на воинство Степи. Сопровождалось все это ударами в бубен, плясками самого шамана, вздымавшего к небу руки, периодически выкрикивающего слова степной молитвы и бросающего в костры щепотки какого-то порошка, от которого те разгорались все сильнее.
Пока шаман устраивал все это действо, к сыновьям Тарха пришли их жены проводить своих мужей в дальнюю дорогу. Девушка, которая привлекла внимание Сергея на пиру, подошла не к Асеню, как он думал, а к самому Тарху. «Может, она все-таки дочь старого хана?» – подумал Сергей. Следующие ее слова только подтвердили догадку Матвеева.
– Пускай удача сопутствует тебе, отец, и да хранит великий Тенгри-хан тебя и всех вас, братья мои! – сказала она.
– Возвращайтесь с победой и с богатой добычей! – поддержали ее Алпнур и другие жены беков.
Хан Тарх отдал последние распоряжения своей орде, назначил главным вместо себя на время своего отсутствия Ченегрепу, и все четыре половецких орды отправились в поход. У Сергея и Николы долго еще в ушах стоял топот тысяч копыт, и клубы пыли еще долго поднимались в небо, пока все половецкое войско не скрылось за горизонтом.
* * *
Через несколько дней после отъезда войска друзья шли по опустевшему становищу вежи и разговаривали. Поскольку со всей вежи осталось всего пятеро воинов во главе с Костуком, работы у пленников стало меньше, и даже было немного свободного времени, которое и старались посвятить общению друг с другом и размышлениям о дальнейшей судьбе. Периодически к их беседам подключался и скучающий без дела Костук, который уже полностью выздоровел, и тоже рвался в поход, но был оставлен Сакзем охранять вежу.
– А ты и не говорил, что у хана Тарха есть младшая дочь, – укорял друга Матвеев.
– Да я об этом и сам не ведал. А что, по душе пришлась половецкая красавица? – отвечал ему Никола. – Стыдись своих помыслов, ты же монах! Да и к тому же, брат, где мы с тобой, а где ханская дочь?
– Ну, во-первых, не монах, а пока еще послушник, а во-вторых, что плохого в том, что я посмотрел на красивую девушку. Ведь я ей никакого зла взглядом не причинил.
– Ох, брат Сергий, зная половцев, я бы тебе не советовал на нее засматриваться, если тебе твои глаза дороги…
– Хорошо, я поберегу свои глаза, брат, но пока они мне говорят, что к нам приближается один наш старый знакомый.
И действительно, навстречу друзьям шел Ченегрепа вместе с кочевником, с которым он сидел на пиру.
– Ну, вот тот умелец, про которого я тебе говорил, Берендей, – своим вкрадчивым голосом говорил и.о. хана Ченегрепа. – Такой, как он десятка обычных работников стоит.
– Хорошо, если ты прав, то и мой булгарский покупатель в Тьмутаракани будет доволен, а мы с тобой станем богаче. А пока я предлагаю его немного испытать, – ответил его собеседник, пальцем поманил к себе Николу и добавил по-русски: «Эй, раб, почини моя телега!».
Причину поломки опытный взгляд Николы установил уже на подходе к телеге – от задней оси отломался небольшой кусок дерева, и правое заднее колесо теперь стояло под углом к земле. Следовательно, нужно было найти хорошую палку, которая бы выполняла роль оси, и прикрепить к ней колесо. Для профессионала это большого труда не составило. Никола, как всегда, быстро справился с телегой торговца, но если бы он знал, к чему это приведет, то так бы не спешил…
– Хорошо, хорошо, – удовлетворенно покачал головой наблюдавший за работой Берендей. – Мне нужны такие молодцы!
– Я же тебе говорил, мой друг, что этот парень точный и быстрый, как стрела опытного лучника, которая метко попадает в цель, – хитро улыбаясь, промолвил Ченегрепа. – Пойдем, нам с тобой осталось обсудить лишь некоторые мелочи.
Друзья не придали значения этому событию и продолжили свою обычную работу. Однако уже через пару часов к ним подошли воины от Ченегрепы.
– Собирайся, через час ты уходишь вместе с достопочтенным Берендеем, – сказали они Николе его приговор.
– Как? Куда? Я же в этой веже живу уже шесть лет и работаю, не покладая рук!
– Не задавай лишних вопросов, раб! Куда надо, туда и пойдешь. Теперь ты будешь служить Берендею.
Никола растерянно уставился на Сергея. Матвеев совсем забыл в связи со всеми происходящими событиями, что всех рабов, даже самых лучших, могут легко покупать и продавать их хозяева, относясь к ним, как к своей собственности. Внезапно его осенило, и он, на время оставив Николу, что есть мочи побежал к Костуку.
Сергей нашел половца на краю лагеря, задумчиво смотревшего на запад – в ту сторону, куда кочевники ушли в поход.
– Случилась беда, благородный Костук! Ченегрепа продает лучшего колесника всей вежи! Да что там вежи?! Одного из лучших во всей орде!
– Я думаю, бек Сакзь такого бы не одобрил. Старик совсем себя ханом уже возомнил. Пойдем-ка мы с тобой разбираться с Ченегрепой. Подожди меня возле его юрты.
Старый торговец сидел в своей юрте и пересчитывал монеты, когда внутрь зашел Костук.
– Пусть Тенгри-хан хранит тебя, мудрейший Ченегрепа! Скажи, не боишься ли ты нашего повелителя, великого Сакзя, пусть он живет вечно, что без его ведома продаешь его лучшего колесника?
– Костук, тебя же назначили вежу охранять, а не ханские деньги считать. Тем более что, не в обиду тебе будет сказано, но в торговле ты понимаешь не больше, чем я в ратном деле. Я знаю, что у русских много хороших мастеров, и из похода наши братья вскоре наверняка привезут не один десяток новых пленников. А теперь представь, сколько их будет во всех четырех ордах! А потом большинство их них повезут продавать в Кафу на невольничий рынок, и цена им будет так ничтожна, что за одного раба я смогу купить лишь пару овец. За ту же цену, что мне заплатил Берендей за этого колесника, бек сможет приобрести тройку хороших резвых коней. Чувствуешь разницу? Ченегрепа хоть и немолод, и глаза его уже поблекли, как степные цветы на обжигающем ветру, но он всегда чует запах прибыли. Сакзь еще молод, но опытен, и поймет, что я лишь приумножаю богатство орды.
– Вот только не говори, что ты бескорыстно обо всех обитателях вежи заботишься, старик, – раздраженно сказал Костук.
– Ведь вы мои родичи, как я могу не заботиться о вас? И, как ты правильно заметил, я беспокоюсь о ВСЕХ обитателях вежи, к которой и сам отношусь. Так что с чего бы я должен был забывать себя? – с ехидной улыбкой произнес Ченегрепа, а потом добавил: – А теперь оставь меня, мне еще нужно другие расчеты произвести.
Когда хмурый Костук вышел от Ченегрепы, Матвеев понял все в его взгляде. Он поблагодарил половца за помощь и пошел прощаться со своим другом. Николе долго собираться не надо было – он взял с собой пару истоптанных сапог, которые нашел где-то в походе, да маленький мешочек с родной землицей. Сергей застал его, когда тот, уходя, прощался с торками, а те угрюмо махали руками ему в ответ.
– Ну, прощай, брат Сергий! Пускай Ангел-Хранитель оберегает тебя на всех путях. Надеюсь, Господь приведет еще нам с тобой свидеться…
– Удачи и тебе, брат Никола! Благодарю, что ты помог мне выжить в половецкой веже и при этом не сойти с ума от печали и уныния. Пусть и тебя охраняют ангелы на твоем пути.
И они обнялись крепко, как родные братья перед уходом на войну. Серега за это время настолько успел привыкнуть к Николе, что ему было невозможно представить, как он будет дальше жить в этом пока еще незнакомом мире без своего единственного друга, собеседника и проводника. Николе тоже, конечно, жаль было навсегда расставаться с последним оставшимся в веже русичем, да и с самой вежей, в которой он прожил не один год. Ведь здесь ему было уже все знакомо, а впереди находилась лишь пугающая его неизвестность.
Наконец на дорогу выехала повозка с Берендеем, он отдал приказ сопровождавшим его воинам, и они погнали Николу и еще с дюжину бедолаг по дороге прочь от Шарукани.
Матвеев какое-то время с грустью посмотрел им вслед, а затем вернулся к прежней работе, помогавшей отогнать невеселые думы.
* * *
Следующие несколько дней Сергей провел в подавленном настроении. Он пытался работать, пытался разговаривать с печенегами и торками, а также с Костуком, но все равно не мог избавиться от чувства безысходности. К тому же Костук был постоянно занят поручениями Ченегрепы, а общаться с пленными кочевниками Сереге быстро надоело. Конечно, знание половецкого языка было большим подспорьем, но в полупустом лагере и слушать-то было особо некого. По вечерам он пел песни половцам, но и их внимание и одобрение не могли его успокоить. Если раньше у Матвеева была надежда на побег, то теперь в его голове поселилась твердая уверенность, что остаток своих дней он проведет рабом у половцев.
В один из особо жарких дней Ченегрепа решил устроить праздник в честь своего дня рождения – оставшиеся половцы Тарховой орды пошли на берег Донца и устроили там пляски, состязания в ловкости и некое подобие пикника на природе. Молодые половчанки – жены и дочери ушедших в поход воинов – затеяли катание на лодках по реке. Простые кочевники, подражая им, сооружали плоты из свежепринесенных досок прямо на берегу. От Костука Сергей узнал, что Ченегрепе в этот день пошла пятьдесят вторая весна. Матвеев подумал о том, что это был солидный по тем временам возраст, и купец уже считался стариком, а в нашем времени он был как раз бы в полном расцвете сил и еще далек от пенсионного возраста.
Незнакомый Матвееву повар из другой вежи жарил мясо на огне, а Сергей с Куркутэ и Булой – пленными печенегом и торком, как обычно, носили дрова для костра, воду для казана и доски для плотов. Куркутэ был одутловатый увалень средних лет, ленивый, как дембель в армии, а низкорослый Була был молод и задирист, но труслив. Наблюдать за их жаркими перепалками было единственным удовольствием для Сереги на тот момент.
– Куркутэ, что ты сидишь, как ворон на ветке. У меня не десять рук, чтобы носить эти проклятые дрова. Работать не работаешь, зато ешь в пять раз больше, чем мы с монахом. Вот скажу Костуку, что ты дрова таскать не хочешь, оставят тебя без еды на недельку, может, похудеешь и будешь попроворнее.
– Замолчи, куриная твоя голова! У меня хоть и две руки, зато их хватит, чтобы вколотить тебя в землю по шею, чтобы ты не нарушал мои мысли своими криками.
– И о чем же ты думаешь, о мудрейший из степных баранов?
– О том, как бы тебя случайно не зашибить поленом, а то ведь и поломаешься ненароком, даже наш монах не починит.
– Между прочим, я был третьим сыном хана орды торков, – ворчливо сказал Була, – и если бы не судьба-злодейка, то это ты должен бы мне прислуживать.
– Был или не был – не важно. Те времена давно прошли. Тащи дрова, иначе тебе не сдобровать.
– Замолчите вы оба, смотрите, что там происходит? – встревоженно сказал Сергей своим собеседникам.
Пока они подходили к кострам, от которых уже во все стороны разносился аромат жареного мяса, Матвеев, краем уха слушая своих спутников, смотрел на маленькие лодочки и плоты, плывущие по реке. В нескольких лодочках сидели половецкие девушки и женщины, которых в качестве развлечения и для того, чтобы освежиться в такую жару, катали бравые кочевники. Внезапно одна из лодок, плывшая посередине реки, накренилась и зачерпнула бортом воду. Половец, сидевший на веслах, пытаясь балансировать, резко качнул лодку в другую сторону, но не рассчитал своих усилий – лодка перевернулась с сидящей в ней девушкой и горе-гребцом.
Через несколько мгновений возле перевернутой лодки на поверхности воды показалась голова кочевника, но девушки рядом с ним видно не было. Он озирался по сторонам, нырял под лодку и вокруг нее, но все без толку. Наконец половец увидел неподвижную свою спутницу, уносимую течением, и что есть силы, поплыл к ней. С ближних плотов в тот же момент в воду прыгнуло еще двое очевидцев этого происшествия.
Все это произошло настолько быстро, что Серега на какое-то время остолбенел. Как только он пришел в себя, то бросил дрова и крикнул своим товарищам по работе:
– Поспешим, может, и наша помощь будет нужна.
– Куда ты бежишь, там и так все понятно – утонула одна из половецких хатун. Невелика беда, а вот если мы дрова не принесем, то можем и без обеда остаться, – важно проговорил Куркутэ.
– Не слушай пузатого, подожди меня, монах, а то пропущу все интересное, – крикнул Була вдогонку Сергею. – Ставлю свой старый колпак, что этого неудачника, который был на веслах, казнят уже сегодня вечером…
Когда они подбежали к берегу, двое половцев выносили из воды бездыханное тело девушки. Чуть поодаль, шумно фыркая и отдуваясь, подплывал третий кочевник.
– О нет, только не Бике! Она не должна была умереть такой молодой!
– Хан Тарх не простит нам гибели его любимой дочери!
– Что тут у вас произошло? – грозно спросил подошедший Ченегрепа, а когда все увидел своими глазами, то схватился за голову и повторял, как заведенный: – Этого не может быть! Этого не должно было быть!
Сергей аккуратно, но решительно, протолкнулся через толпу зевак и подошел к телу девушки. Вглядевшись в ее лицо, он узнал дочь хана Тарха, которая обратила на него внимание на празднике в честь прибытия в Шарукань.
– Я попытаюсь ее с Божьей помощью спасти, – уверенно сказал Матвеев. Он прикинул, что с того момента, как девушка утонула, прошло не больше пяти минут, а значит у нее были все шансы выжить при правильной реанимации.
Двое кочевников попробовали его остановить, но Костук, бросив взгляд на находящегося в прострации Ченегрепу, сделал разрешающий жест рукой, и Сергей приступил к делу. Все его действия были настолько отточенными, как будто он уже был опытным реаниматологом, хотя это спасение утопающей было для парня дебютом. Вероятно, зашкаливавший уровень адреналина позволил всем его познаниям по этой ситуации выстроиться в четкую цепочку, которой он и следовал.
Для начала Матвеев с легкостью поднял тело половчанки (слава Богу, она была стройной!) и согнул ее, перебросив через свое колено. Почти сразу же изо рта полилась вода. Однако девушка все также осталась недвижима и бездыханна. Сергей аккуратно положил ее спиной на песок и нащупал слабый пульс на сонной артерии. Это еще больше вселило в него уверенности в правильности его действий. Он бросил беглый взгляд на ее лицо и поймал себя на мысли, что эта мертвенная бледность придает черноволосой девушке какую-то особую неземную красоту. Но размышлять над этим времени не было. Необходимо было вдохнуть жизнь в это прекрасное личико, чем Матвеев сразу же и занялся.
Сергей подложил руку под шею половчанке, сделал глубокий вдох, закрыл ей нос и плотно прижался к ее влажным губам, вдувая спасительный воздух.
– Что этот грязный раб делает с ханской дочерью?
– Монах хочет забрать ее душу!
– Остановись немедленно, не оскверняй тело хатун! – с разных сторон раздались крики кочевников.
– Не мешайте ему, он знает, что делает, – спокойно сказал Костук и тихо прибавил: – Я надеюсь.
А Сергей был настолько сосредоточен на реанимации, что не обращал на них внимания. Дважды повторив вентиляцию легких, он приступил к непрямому массажу сердца. Матвеев отвел в сторону упругую левую грудь молодой половчанки, положил одну свою ладонь на другую и стал с умеренной силой надавливать ей на грудную клетку.
