Текст книги "Тмутараканский лекарь (СИ)"
Автор книги: Алексей Роговой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– Я тому свидетельница, господин, – подтвердила доселе молчавшая служанка.
У Матвеева от неожиданности даже ложка выпала из рук.
– Да ладно! – только и смог вымолвить он, растерянно глядя на жену.
– Неужто ты мне не веришь? – обиженно сказала девушка. Уголки ее рта задрожали, а на глаза навернулись слезы.
– Конечно, верю, родная, люблю тебя и буду любить еще больше, – поспешил успокоить ее Сергей. – Просто сложно сразу осознать эту благую весть. «Было бы намного легче, если бы увидеть на УЗИ сердцебиение плода, жаль, что это нереально», – подумал про себя парень. Он крепко обнял и поцеловал жену. Они долго сидели в обнимку и тихо мечтали о будущем. Гульнара деликатно вышла во двор.
* * *
Может, Роман Святославич и не был настолько умен, как его старший брат Глеб, но он прекрасно понимал, что для грядущих походов ему будет необходимо много толковых лекарей. Посему он легко выполнил просьбу Сергея, и в монастыре начал обучаться лекарскому искусству юный иудей Соломон. Матвеев был доволен, что сын Марка пришел к нему на обучение – парнишка схватывал все на лету. Благодаря этому достаточно быстро он стал ассистировать Сергею на операциях.
Однако, не всем это понравилось – у Соломона стали появляться и завистники из числа соучеников. Одного из них звали Дормидонт. Он был грузен и одутловат, и, несмотря на свой молодой возраст, вечно жаловался: то на жару, то на холод, то на голод. Этот парень более всего тяготился первенством еврея в обучении и однажды даже пожаловался Сергею, что тот чаще на операции берет Соломона, а не его.
– Учись лучше, изучи досконально человеческое тело – и будет тебе проторенная дорога в операционную.
– Брат Сергий, ты же христианин! Так быть не должно, чтобы иудей посрамлял православных!
– Еще раз повторяю – покажи, что ты знаешь лучше его, и тогда не будет тебе никакого посрамления. А пока не подходи больше ко мне с подобной жалобой.
Но Дормидонт не угомонился, а пошел со своими претензиями к игумену, отцу Иоанникию, а когда и им был послан подальше, улучил момент и попал на прием к владыке. Для пущего эффекта он подкрепил свою просьбу мешочком с серебряными монетами.
Уже на следующий день епископ Лаврентий пришел в княжеский терем и вошел к самому князю, гневно потрясая посохом.
– Княже, ты же был посажен князем в Тмутаракань для того, чтобы оберегать православие и не давать его на поругание еретикам и неверным, так ведь?
– Да, владыко, так оно и есть. А разве есть сомнения? – поморщился Роман Святославич. Он не любил внезапных гостей. Даже если это был епископ. Особенно, если это был епископ Лаврентий.
– А ведомо ли тебе, что в нашу святую обитель повадился иудей Соломон ходить за грамотой? Евреи Христа на Голгофе распинали, а мы будем одному из них позволять наши лекарские премудрости изучать?! Негоже так!
– Об этом мне ведомо, владыко. Но, сдается мне, ни он, ни родители его не виновны в том, что было больше тысячи лет тому назад. В Тмутаракани все народы равны. Слыхал я, парень он талантливый – а хорошие лекари моему княжеству нужны зело. Или я не прав?
– Лекари-то нужны, – согласился владыка Лаврентий, – но все равно нет моего архипастырского благословения на то, чтобы обучать всяких нехристей в монастыре. Пущай крестится непременно! Ну или пущай его родители сделают достойное пожертвование на благоустройство наших церквей. Как там у вас говорят: «С паршивой овцы хоть шерсти клок»?
– Ааа, так вот оно что, владыко! – усмехнулся князь Роман, поняв наконец истинную причину беспокойства тьмутараканского епископа. – Не переживай, решу я эту проблему. Пускай будет по-твоему, что-нибудь придумаю.
И действительно придумал – неподалеку от монастыря на бывшем купеческом дворе открыли лекарскую школу, где отныне и проводилось обучение. В просторной светлице сделали операционную на два стола. Рядом в комнатах прислуги разместились две перевязочных. Руководителем школы был назначен грек Георгий, и это было достойное назначение. Князь Роман был молод, горяч и упрям – однажды решив что-либо, он шел в своем решении до конца. Теперь власть епископа Лаврентия на эту школу распространялась только номинально, а фактически ему поступала лишь часть от школьной казны,
Однако, конфликт между князем и епископом на этом не был исчерпан. Прошло совсем немного времени, и он разгорелся с большей силой. В лекарскую школу стали прибывать новые люди. Одним из них был пожилой дружинник Михайла Ратиборович, по возрасту уже не годившийся для ратной службы, но обладавший колоссальным опытом по оказанию медицинской помощи в полевых условиях. За его богатырскую стать и отеческое отношение как к ученикам, так и к больным, все его не только за глаза, но и напрямую называли «дядя Миша», а старый дружинник на это не обижался. Он делился своими бесценными знаниями не только с новыми учениками, но и с Сергеем и Артемием. К его мудрости прислушивался даже Георгий, узнавая для себя всякий раз что-то новое. Взамен дядя Миша с пылким интересом юноши знакомился с особенностями византийской медицины.
Однажды в Тмутаракань прибыл караван из далекой империи Сун, направлявшийся в Константинополь. Вернее, прибыли только остатки каравана. По дороге его сильно потрепали степные разбойники, и в живых остались лишь немногие. Погрузив немногочисленные спасенные тюки товаров на корабль, торговцы отбыли в византийскую столицу, оставив на долечивании в монастыре одного тяжелораненого человека из своего отряда, которого не могли взять с собой. Этого человека звали Шень Чен, и он был самым настоящим китайцем, одетым в потертое серое кимоно. Он не знал ни русского, ни греческого языка, но довольно сносно изъяснялся по-половецки, и поэтому лечить бедолагу взялся Матвеев. На помощь к себе он позвал Артемия, который больше специализировался на лечении различной травматологической патологии – у китайца помимо многочисленных неглубоких ран мягких тканей был открытый перелом правой большеберцовой кости. Гипсовых повязок в то время еще не изобрели, но Артемий наловчился выполнять репозицию кости (если, конечно, она была не раздроблена) и накладывать на поврежденную конечность так называемый «лубок», состоявший из одинаковых по длине ясеневых колышков и прикрепленной к ним коры дуба, связанных между собой ремешками.
Само по себе сопоставление костей – процедура болезненная. Сергей объяснил это китайцу и рассказал, что ему сейчас дадут выпить крепкого вина с маковым молочком для облегчения боли. Однако пациент запротестовал.
– Я не могу пить вино. Дал клятву, которую нарушить не могу.
– Но тебе может быть очень больно, – предупредил Матвеев.
– У меня есть способ борьбы с болью, – ответил китаец и попросил подать его ларец, из которого извлек небольшой сосуд с тонкими серебряными иглами. Он установил семь игл в некоторых точках тела и махнул рукой. Пока Сергей обрабатывал раны мягких тканей передней брюшной стенки и грудной клетки, Артемий начал сопоставлять отломки кости. Добившись хорошей репозиции, Артемий зафиксировал ногу с помощью «лубка». У китайца во время этой операции ни один мускул на лице не дрогнул. И Матвеев, и Артемий были удивлены мужественности их пациента и эффективности восточной медицины. Прооперированный Шень Чен остался в палатах при школе под бдительным присмотром и тщательным уходом лекарей и их учеников. Китаец не терял времени даром, а занимался изучением древнерусского языка.
Через месяц он уже смог вставать на ногу. Еще через два китаец, пусть и с трудом, но заговорил по-русски. Чен, как коротко его теперь называли русичи, проявил большой интерес к проходившим в школе занятиям, одновременно разрабатывая заживающую ногу. Его очень занимала непривычная для него византийско-русская медицина, и он тоже узнавал для себя много нового. Один раз, когда на занятии у Тихомира разбирали лекарственные травы, в изобилии разложенные на столе, один из учеников внезапно начал надсадно кашлять. Он все кашлял и кашлял, и никак не мог даже сделать вдох. Налицо были все признаки приступа бронхиальной астмы – заболевания в то время редкого и потому неизлечимого. Тихомир вывел своего ученика на свежий воздух, но больше ничем не мог помочь бедняге. Тогда Чен достал одну из своих игл, которые всегда были при нем, и установил ее в необходимую точку. Спустя несколько секунд кашель прекратился, и ученик, вытаращив глаза, жадно задышал.
– Как ты это сделал? – поинтересовался Тихомир.
– Осень просто, – ответил Чен. – Я успокоил меридиан легких.
В другой раз Чен оказался рядом с отцом Иоилем, у которого вдруг случился приступ стенокардии. На беду старца, все остальные лекари в этот момент были заняты, а ученики еще не знали, что делать, когда старый монах схватился за область сердца.
– Ох, как печет! Как адским пламенем охватило и сердце, и лопатку… Видать, пришел мой час встретиться с Господом, – простонал отец Иоиль и присел на лавку. Ученики растерянно смотрели на него.
– Доверься мне, батюська, и ничего не бойся, – сказал Чен и на глазах у изумленной публики впился зубами в левый мизинец старика.
– Ааай, что ты творишь, окаянный? – завопил монах. Китаец поднял указательный палец вверх, как бы прося немного подождать. Старик слегка успокоился и через какое-то время почувствовал, что боль отступает от него.
– Уф, а я уже думал, что отмучался на этой земле. Спасибо тебе, Чен. Не зря тебя Господь в нашу обитель привел.
Китаец учтиво поклонился отцу Иоилю.
– Ну что, на чем мы остановились? – продолжил занятие монах, как ни в чем не бывало.
Когда об этих случаях узнал Георгий, то призвал китайца к себе.
– Премного благодарен тебе за спасение жизней наших людей, – сказал он. – Откуда у тебя такие способности и что ты еще умеешь?
– Китайская медицина насчитывает несколько тысяч лет. Мы умеем лечить не только иголками, но еще и надавливанием на разные точки тела, прижиганием, использованием различных даров природы. Я знаю ее лишь немного. Кроме того, что я уже показал, я еще могу лечить отдаленные последствия ран – возвращать подвижность конечностям, бороться со страхами, уменьшать боль при прострелах в спине.
– Полезные качества! Оставайся у нас в Тмутаракани, много добра здешнему люду принесешь. А я похлопочу перед князем, чтобы тебя жалованьем обеспечили. Будешь постигать тайны нашей медицины, а мы у тебя восточной мудрости будем учиться.
Шень Чен недолго сопротивлялся, и вскоре пополнил ряды тмутараканской медицины. Когда из Константинополя вернулся его караван, направляясь в обратный путь в империю Сун, китаец уже прижился в лекарской школе и возвращаться домой отказался.
Однако, вскоре информация о китайце (и особенно о том, что тот за свою работу не берет плату, а значит, и не пополняет школьную казну) дошла до епископа. Ох и взбесился же владыка Лаврентий! Вызвал он к себе грека Георгия и долго ему свое негодование высказывал.
– Не вижу ничего плохого в том, что Чен помощь людям оказывает, – отвечал наставник.
– Так он же язычник! Идолопоклонник! Мало того, он еще и брезгует благодарностью исцеленных им людей! Гнушается христиан!
– То, что он язычник, не велика беда – он же не в храме преподает и лечит, а в отдельной школе – спокойно отвечал Георгий, – А что денег не берет – то его личное дело. Говорит, ему, как буддисту, не нужны земные блага.
– Мы же с тобой земляки, Георгий, ромеи, – заискивающе посмотрел ему в глаза епископ, – неужто ты уже стал прямолинейным, как эти русы-тмутараканцы? Не может быть, чтобы человек был абсолютно честным. Ведь честен только Господь Бог. Пусть этот китаец платит мне небольшую мзду, и я закрою глаза на его вероисповедание. У мусульман, кажется, тоже есть такой обычай – «харадж»: иноверцы платят дань и спокойно живут. Вот и мы предоставим китайцу такую возможность. Так понятно?
– Я подумаю над твоим предложением, владыко! Но мы ведь живем не среди мусульман, а в русском городе. Так что я не обещаю дать на него согласия.
– Это не предложение, а повеление, – взревел Лаврентий. – И если ты этого не понимаешь, то катись отсюда к своим вонючим русам. Не будет тебе больше моего архипастырского благословения!
Георгий стиснул зубы и молча ушел. Он, хоть по происхождению был ромеем, но за эти три года настолько привык к Тмутаракани, что считал ее своей второй родиной, а коллектив лекарской школы – второй семьей. Потому он готов был сражаться за каждого даже с самим епископом. Об этом инциденте он рассказал князю Роману. Роман Святославич со свойственной ему горячностью действовал быстро и опрометчиво.
После литургии князь подошел за благословением к владыке и протянул ему мешочек с монетами.
– Вот возьми, владыко, здесь пять гривен серебром. Надеюсь, достаточно, чтобы удовлетворить твою алчность, и ты своим высочайшим соизволением одобришь, чтобы китаец в лекарской школе мог бесплатно спасать моих подданных, – заявил он во всеуслышанье.
– Что ты такое говоришь, княже? – залепетал Лаврентий, – Мне не нужны твои деньги.
– А что же тогда до меня доходят слухи, что ты, монах-нестяжатель, без денежных подачек и шагу ступить не можешь? Учти, что пора меняться – я не потерплю такого в моем княжестве.
– Да что ты себе позволяешь, юнец! – побагровел от злости епископ. Его маленькие поросячьи глазки налились кровью. Он швырнул мешочек к ногам Романа Святославича. – Ты кого учить вздумал? Да еще в МОЕМ храме!
– Да?! А я-то по простоте душевной полагал, что это – Божий храм, – невинно улыбнувшись, продолжал князь. – И находится он в моем княжестве.
За их перепалкой с нескрываемым интересом следили прихожане. Епископ сделал знак своим прислужникам, и они начали разгонять любопытный народ.
– Успокойся, Рома, – перешел на шепот Лаврентий, – Я пережил уже двоих князей тьмутараканских и тебя, дурака молодого, переживу. А ты мне ничего не сделаешь – светская власть на меня не распространяется. А ежели будешь продолжать на меня бочку катить – вмиг грамотку твоему отцу напишу, что церковь и главу ее не уважаешь и с язычниками якшаешься. Думаю, не понравится это князю Святославу, как считаешь?
– Угрожаешь своему князю в Божьем храме?! Или ты думаешь, это тебе так просто с рук сойдет? Божьего гнева не боишься, владыко, так ожидай княжьей немилости. Далеко не всем тьмутараканцам нравится твое сребролюбие.
– Делай, что хочешь, княже, но знай – ежели я на тебя наложу анафему, то и твои разлюбезные тмутараканцы не будут отлученного князя поддерживать. Так что не лезь в дела церковные, сын мой, и будем жить в мире и любви, – миролюбиво закончил епископ и ушел в свои покои.
В тереме князь Роман места себе не находил от ярости. Его, князя тьмутараканского, отчитали как нашкодившего мальчишку. И, главное, ничего он сделать не мог с зарвавшимся епископом. Или мог?
«Вот бы посадить этого жирного борова на осла задом наперед да прогнать из города на потеху толпе, – улыбался князь своим мечтаниям, – он от стыда красный был бы, как свекла. И народ будет за меня горой стоять. Да нельзя… Вряд ли в Константинополе патриарх одобрит мои действия, да и отец гневаться будет. Что же мне предпринять? Силой его не возьмешь – за ним власть духовная. А победить Лаврентия я должен, это уже дело чести. Иначе он может мой княжий авторитет подорвать. И все-таки, как мне быть?».
Князь думал так напряженно, что у него заболела голова. Кликнул он холопа и велел позвать лекаря. На княжий зов явился Сергей. Он сделал князю успокаивающий чай с мятой, мелиссой и листьями смородины, и Роману скоро стало легче. По секрету он поведал лекарю причину своего недуга. Матвеев внезапно вспомнил один из рассказов о Шерлоке Холмсе, что читал в прошлой жизни.
– Ничего не обещаю, княже, но есть у меня одна мысль. Только бы у Тихомира оказались в запасе нужные травы…
Знаток зелий явился по первому зову. Роман Святославич знал Сергея и Тихомира еще со времен битвы при Альте, и потому доверил свою тайну им обоим. По мере того, как князь говорил, рот Тихомира все шире расплывался в улыбке.
– Я знаю, чем тебе помочь, княже, – довольно сказал он. – Тем охотнее мы поможем тебе, потому что и сами давно зуб на владыку имеем. Для успеха дела мне нужно…
* * *
Ту ночь епископ Лаврентий спал плохо. После обильного ужина долго не мог заснуть. Все ворочался и думал, не пора ли обложить налогом приходы на недавно присоединенных к Тмутараканскому княжеству территориях. Пришел к выводу, что, наверное, стоит дать тамошним священникам пару лет на то, чтобы обратить в христианство туземных кочевников. А потом уж можно будет и спросить с них по полной. Тогда можно будет себе и палаты побогаче княжеских отстроить. А во дворе разбить сад, чтобы непременно бил фонтан и вокруг ходили павлины. Пусть все видят, что духовная власть выше и богаче светской. С этой приятной мыслью он и уснул, будучи уверен, что его сон никто не потревожит, ведь за дверью стоят два верных вооруженных охранника. Не знал владыка, что в этот самый момент они уже пили парное молоко с сонным порошком.
Проснулся владыка Лаврентий от нехватки свежего воздуха. Проснулся и обмер – вся его келья была заполнена едким дымом, а на лавке возле кровати сидел… чёрт. Натуральный чёрт с рогами, мерзкой мордой, когтистыми лапами и копытами. Епископ от страха потерял дар речи и затрясся мелкой дрожью. Его всегда красное лицо стало белее мела. Невероятным усилием воли Лаврентий собрал остаток сил и начал мелко креститься, хотя со стороны казалось, что он гонял комаров.
– Можешь не стараться – тебе это не поможет, – обратился к нему нечистый густым басом.
– Изыди, лукавый! Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй! – от страха владыка забыл все псалмы и молитвы и бормотал только то, на что был способен его парализованный ужасом разум.
– Господь не будет спасать таких ярых грешников, как ты! – ехидно сказал бес. – Нам все ведомо, сколько богатства ты неправедно нажил, сколько честных попов с пути истинного сбил и сколько сирот и вдовиц по миру своими поборами пустил. Ты должен был быть пастырем овцам Христовым, а на самом деле был волком в овечьей шкуре. Но моему хозяину это нравится. Он готов тебя наградить за верную службу, и потому послал меня к тебе.
Бедный епископ не спрашивал, КТО хозяин этого существа – все было и так понятно.
– Я вижу, тебе холодно – весь дрожишь. Пойдем, для тебя уже хороший котел заготовлен и дрова лежат при нем – согреешься, – мерзко захихикал нечистый дух и протянул к Лаврентию свою косматую лапу.
Владыка бухнулся с кровати на колени.
– Христом Богом прошу – не забирай меня. Аки благочестивый разбойник, я раскаиваюсь в своих грехах и жажду получить прощение у Господа, – на глаза Лаврентия навернулись слезы. – Дай мне еще хотя бы год жизни, и я все исправлю. Больше никогда в пост скоромного вкушать не буду.
– Чревоугодие не главный твой грех, – заметил черт. – Ты ведь сам знаешь, что тебя есть, за что наказать.
– Клянусь, я больше не обижу ни священника, ни сирого, ни убогого. Попрошу прощения у всех, кого обидел, и раздам свое состояние. Все, до последней монеты. Только дай мне еще пожить на белом свете, прошу.
– Ладно, живи пока, – прищурился чёрт. – Но тебе не место в Тмутаракани. Убирайся отсюда подобру-поздорову, и я пощажу тебя.
– Ноги моей в этом болоте больше не будет, – пообещал Лаврентий.
– Но не думай, что ты полностью избавился от меня. Я буду присматривать за тобой, где бы ты ни был, пускай и незримо. Так что придется держать свою клятву или пойдем сразу со мной.
Лаврентий отрицательно замотал головой. Чёрт мерзко улыбнулся, бросил себе под ноги какой-то пузырек и исчез в облаке дыма. Владыка шумно выдохнул, начал неистово креститься и благодарить Бога за спасение. Утром он написал прошение к патриарху константинопольскому о своей отставке, и как только получил разрешение, навсегда убрался из опостылевшей ему Тмутаракани.
Роман Святославич провожал епископа в дорогу с плохо скрываемой радостью. Всё-таки смог он победить того, с кем не мог справиться ни его мудрый брат Глеб, ни его предшественник князь Ростислав. Молодой князь щедро наградил и Матвеева, как автора этой идеи, и Тихомира, как ее непосредственного исполнителя. У Тихомира в запасах было много интересных снадобий, в том числе и сонное зелье, и порошок из галюциногенных грибов. Парень и сам был рад поучаствовать в подобном спектакле. Реквизит в виде маски, перчаток и накладных копыт только пришлось уничтожить, но он свою роль неплохо сыграл.
С засильем владыки Лаврентия было покончено. Новый присланный из Константинополя епископ Петр смог найти общий язык и с подвластным ему духовенством, и лично с князем.
* * *
Матвеев вначале хотел роды у своей жены принимать самостоятельно. Все-таки в прошлой жизни он оставался несколько раз на дежурства на цикле по акушерству в донецком роддоме и даже помогал в родзале опытным акушерам-гинекологам. Кроме того, с приближением срока родов он почти наизусть выучил главу одной из своих книг, посвященную акушерству. Но одно дело – теория, а совсем другое – практический опыт. Поэтому, поразмыслив хорошенько, Сергей решил доверить это важное событие их совместной с Ольгой жизни опытной повитухе. Хоть его непосредственно на сами роды и не пустили, зато лекарь проследил, чтобы повитуха соблюла все правила асептики. Под его пристальным взглядом, хоть и с недовольным ворчанием, что она «лучше всяких юнцов знает свою работу» повитуха тщательно вымыла руки прокипяченной водой и использовала только чистое белье. Но зато потом она с превеликим удовольствием с молчаливого согласия Ольги выгнала Матвеева за дверь.
Несколько часов Сергей нервно мерил шагами свой двор, напряженно вслушиваясь в стоны жены. Пока наконец из-за дверей не раздался громкий плач младенца. Рывком парень распахнул дверь, оттолкнул замешкавшуюся Гульнару и подбежал к жене. Она лежала, устало улыбаясь, и прижимая к себе крохотного младенца. Когда Матвеев взял на руки сына, то ощутил небывалую гордость от осознания того, что теперь стал отцом. Он чувствовал, что держал на руках этого нового человечка, свое продолжение, и слезы радости текли из его глаз. Это была новая жизнь. В этом маленьком ребенке воплотились красота и величие Донецка, сила Тмутаракани и вольный дух Половецкой Степи; соединились прошлое, настоящее и будущее. Молодые родители решили назвать сына Александром.
