Текст книги "Тайные знаки"
Автор книги: Александра Сашнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)
– А я не физик, – торжествующе улыбнулась Мар. – Я просто придумываю мир. Так он мне понятнее. Мне не понятна пустота в которой ничего нет, и я придумала, что все – свет. Невидимый! Когда масса равна нулю – это не значит, что ее вообще нет, а это просто граница нашего мира, и скорость света тоже граница нашего мира, а стоит чуть изменить массу или скорость, и ты попадешь в другой мир, где все – другое. И мы не можем видеть друг друга или общаться с тем миром, потому что мы друг для друга абсолютно прозрачны. А все дело в скорости миров. Но возможно, в снах или состоянии транса, какие-то тени того мира проявляются в невообразимых картинах. И пытаются с нами как-то связаться, но мы не можем их ни с чем сравнить, поэтому придумываем чудовищ!
– Ладно, – насупился Поль и отступил назад. – Хватит надо мной издеваться. Пока. Мне еще в банк надо зайти.
И он решительно отправился прочь.
– Пока! – Марго опять подула на поврежденную руку и пожала плечами.
До дома уже оставалось совсем немного. Несколько кварталов.
* * *
Открывая дверь в квартиру Пуллет, Мар надеялась, что Аурелии и Лео нет дома. Но все было с точностью до наоборот. Собаки жалобно посмотрели на Марго с подстилки в коридоре. В гостиной угрожающе тикали часы. Прямая, как швабра, злая Аурелия сидела на диване. Рядом с ней зачем-то лежали штаны, которые она подарила Марго. Лео, с жуткого бодуна, бледный, как смерть, в своем кресле изображал, что читает газету. И газета хрустела оглушительно, как в американском кино. Телефон, в отличие от обычного, стоял не на тумбочке в коридоре, а на журнальном столике перед мсье Пулетт, в коридор от него тянулся провод.
– Привет! – сказала тихо Коша, останавливаясь в проеме.
Аурелия медленно повернула голову, пылающую мутным синим огнем и предложила:
– Присядь-ка сюда пожалуйста!
– Да… – сказала Коша осипшим голосом, осторожно прошла ко второму креслу и присела на краешек.
– Скажи мне, пожалуйста, где деньги? – спросила Аурелия напряженно.
– Деньги?! Какие деньги? – Марго вытаращила глаза и покрылась изморозью.
– Какие деньги? – поджала губы Ау и всплеснула руками. – Ну разумеется! Ты так и должна была сказать! Кто бы ждал от тебя чего другого? Но ты ведь не думаешь, что я тебе поверила? Ты взяла деньги! Верни их, Марго по-хорошему. Я понимаю, что Лео, возможно, чем-то обидел тебя, но там были все мои сбережения. Я собиралась… Какая разница, что я собиралась? Это мои деньги! Ты должна мне их отдать!
– Но честное слово! – у Коши на глазах закипели слезы обиды. – Неужели я такая дура, что украла бы деньги и вернулась бы? Ау! Подумай!
– Я не хочу думать! Я хочу, чтобы ты вернула деньги!
Аурелия поднялась с дивана и побежала в кабинет Лео. Она нервно распахнула сейф, вытащила жестянку и потрясла в воздухе.
– Вот! – показала она пустую коробку, которую Мар видела, когда Лео посылал ее за оружием.
– Ну и что? – сказала Коша. – Мне это ни о чем не говорит.
– А если полиция найдет твои отпечатки на этой коробке? – продолжала настаивать Аурелия. – Что ты скажешь тогда?
Крупный черный таракан пролетел прямо перед лицом француженки и упал ей на юбку. Аурелия взвизгнула и принялась стряхивать таракана коробкой. Когда таракан упал на пол, она его с брезгливым сладострастием раздавила.
– Когда ты вызовешь службу? – наконец-то открыл рот Лео, и ему тут же прилетело.
– А ты вообще молчи! Потаскуха! Предатель! Сластолюбец! Алкоголик! Дешевый бабник! – рявкнула на мужа растрепанная Аурелия. – Дешевый писака! И мужская шлюха!
– Но ты же мне отказываешь! – парировал Лео и сверкнул очками поверх газеты. – Это ты виновата в том, что я поссорился с Марго! Это ты должна была быть на ее месте!
И Марго поняла, что Лео не с бодуна – он опять беспробудно пьян. Пьян в индиго.
– Лео! – сказала она мрачно. – Вчера уже было поздно исправлять! Наполи уже умер! Я сегодня была на его выставке! Вчера он уже был мертв! Ты зря меня мучал! Т е б я это не спасло бы!
– Ты врешь! – зло сверкнул очками месье Пулетт. – Это не я! Это вы! Вы, проклятые ведьмы, во всем виноваты!
– Лео! Успокойся! – заорала Аурелия, и на кухне что-то опасно звякнуло. Но Ау не обратила на это внимания, она опять повернулась к Марго и сказала более спокойно. – Марго. Где деньги? Отдай мои деньги!
– Откуда ж я знаю, где твои деньги? – пожала плечами Марго и повернулась к Лео. – Лео, я вчера принесла тебе пистолет и все! Я, кстати, не знала, что в этой жестянке деньги. А может, это ты их взял? А?
– Ты еще будешь Лео сюда приплетать? Мерзкая потаскуха! – взвизгнула Аурелия. – Не морочь мне голову!
Она покрылась пунцовыми пятнами, искры так и летели от нее. А узел огня в голове наливался все сильнее, поднимая волосы дыбом, и заставляя их искрить, будто от электричества.
Лео неторопливо закурил.
– Аурелия! Честно сказать, я не верю, что Марго украла деньги, – сказал он, выпуская дым. – Но я не верю и в то, что их украла ты, и знаю, что я их тоже не брал. Может быть, ты переложила их куда-то и забыла? Может быть, ты отдала их нечаянно Полю? Случайно! Позвони ему и спроси!
Аурелия всхлипнула.
– Замолчи, гадина! Я позвоню! Позвоню! Только не брату! Я знаю куда позвонить! Я вызываю полицию! Лео! Подай мне телефон!
– Может мы обойдемся без этого? – поморщился супруг. – Ты все-таки поищи в другом месте! Глупо, действительно, думать, что Марго украла бы деньги и явилась бы сюда опять.
– Разумные слова! – закивала Мар. – Точно все так и есть!
– Да у вас заговор! – возмутилась Ау, рыдая, и вскочила с дивана. – Вы не только трахаетесь, но и украли мои деньги вместе! Вот почему ты, Лео не хочешь вызвать полицию! Потому что вы заодно! Хорошо, я сама!
Аурелия метнулась к телефону, но Лео выдернул шнур, вскочил и достигнул балкона, швырнул его в открытую дверь.
– Ну и выбрасывай, мне плевать! – крикнула Аурелия и вытащила из сумочки мобилу.
Лео вернулся назад и, завернув супруге руку, отобрал трубку. Открыл клапан на задней стороне, он вытащил симкарту и сломал ее, с силой сдавив пальцами.
– Ах ты! – кричала Аурелия и колотила Лео по чем придется. – И ты! И ты, сволочь!
Марго сидела и думала: уйти прямо сейчас или попробовать все-таки разобраться?
Она-то точно не брала этих денег. Черт возьми! Цирк какой-то! Марго никак не могла отделаться от ощущения дешевого цирка. И еще она подумала, что как ни крути, история с деньгами по видимому была продумана и срежессирована Аурелией после того, как она нашла Лео валяющимся у Марго на кровати, а потом застала Лео в сцене насилия. По крайней мере такое впечатление. И понять ее, как женщину вполне можно. Лео – по-настоящему ее единственный близкий человек, и как бы она не была уверенна в собственной ценности, быть уверенной в верности мужчины – невозможно. Верность – не в природе мужчин… Да но!
– А может быть, это ты их взяла, Аурелия? – спросила Марго таким голосом, будто комментировала за кадром милый романтический фильм. – Взяла и потратила на что-то, о чем не можешь сказать Лео? Подумай, стоит ли тебе рисковать таким образом? Ты думаешь, что ты одна знаешь, как действуют резиновые мячи?
Фраза подействовала на Аурелию ошеломляющим образом.
Ау вздрогнула, побледнела, задрожала и начала задыхаться. Ее прямо подбросило в воздухе. Марго без труда увидела, как по позвоночнику хозяйки пробежал сгусток тока и, взорвавшись в голове, рассыпался подобно фейерверку. Еще чуть-чуть и запахнет паленым!
– Я?! Я? – Аурелия вращала выкаченными глазами. – Я?
Задыхаясь от возмущения и скрежеща зубами, она побежала в кабинет Лео. Она чем-то хлопала и грохотала там, и в конце концов выскочила с револьвером.
– Сейчас я тебе устрою! – пообещала Ау, взводя курок. – Ты отдашь деньги, проклятая плутовка? – заорала она плотным фальцетом. – Или я стреляю!
Воздух пукнул и обвалился на голову тяжелым комом, будто шутник ударил по ушам двумя мешками с мукой и включил в ушах ультрозвуковой генератор. С потолка посыпалась пыль! Раздался первый удар маятника, и часы принялись за свою обязательную работу. Хотя и гораздо тише, чем обычно.
Все повернули головы и увидели, как и из башенки поползли тараканы. Несколько штук. Пять или шесть.
Второй удар часов.
Марго перевела взгляд на пол – по белой известковой пыли тоже наступали неровными рядами огромные черные тараканы. Они падали с потолка и со стен, стекаясь к Аурелии со всех уголков квартиры.
Третий удар.
Марго метнулась в коридор, по дороге сбивая стулья и спотыкаясь о путающихся под ногами собак.
Четвертый удар.
Старое зеркало (огромное старинное зеркало, с оплывшим от времени стеклом и потрескавшейся амальгамой) замедленно, как в рапиде поползло по стене вниз и, упав, рассыпалось множеством мелких осколков, поверх которых тут же хлынули черным потоком тараканы – за зеркалом оказалось целое гнездо – и весь этот поток устремился в разные стороны превращаясь в кишащий черный ковер.
Пятый удар.
Аурелия завизжала на ультразвуковой ноте, и опять нажала на курок. На этот раз пуля пролетела на кухню и пробила водопроводную трубу. Послышался звук бьющей ключом воды.
Шестой удар пропал, заглушенный выстрелом, поэтому сразу раздался седьмой.
Марго открыла дверь на лестничную клетку – и там ползло полчище тараканов.
Что-то тихо звякнуло за спиной, Марго оглянулась – кольцо-змейка, которое Марго подарила Аурелии на день рождения, ударилось об стену, отскочило и покатилось обратно через всю гостиную на балкон, сверкая среди черного полчища золотым скарабеем.
Восьмой удар.
Тараканы все ползли, их становилось все больше и больше. Лео хладнокровно курил в своем кресле. Аурелия опять подняла руку с «бульдогом» и злорадно оскалилась.
– Застрелю, мерзавку! – завизжала она и зажмурилась.
Марго вылетела вот из квартиры и побежала вниз, хрустя подошвами по панцирям насекомых, которые текли так же и по лестнице. А вслед ей часы играли жестянную песенку.
Дверь подъезда флегматично закрывалась за спиной.
Марго бежала по дорожке мимо старого велосипеда, мимо синей скамейки и кучи песка, в которой стояла задумчиво ковыряя в носу девочка новых нижних жильцов. Она смотрела на происходящее не без интереса, но без особого воодушевления. По ее лицу было видно, что ее все давно достали – еще до рождения – и больше всего она хотела бы, чтобы всех взрослых заменили на собак и кошек. Можно, конечно, не делать из них колбасу, но погрузить на корабль и отправить на Марс или Титан было бы самое то!
– Марго! – хрипныл голос Лео громогласно ударился в стены и зазвенел в стеклах домов.
Марго оглянулась.
– Я не верю в то, что это ты взяла деньги! – кричал Лео, наклонившись над перилами. – Можешь не волноваться, полиция тебе не угрожает!
Он стоял, лонясь над двориком, вцепившись руками в перила балкончика, и низкое заходящее солнце четко вычерчивало красно-черным цветом его тень на розовой стене дома, напоминающую силуэтом профиль Робеспьера. А по стене дома сыпались черные капли тараканов.
– Передавай привет комиссару Леграну, когда увидишь! – сказала Марго с циничной торжествующей ухмылкой.
Лео поправил волосы, и Марго заметила, что мсье Пулетт совсем седой. Лео вытер кровь с расцарапанной щеки и, помахав рукой, грустно улыбнулся. Как в кино.
Внутри опять раздался выстрел.
– Отбери у нее пушку! – посоветовала Марго старому журналисту.
Мсье Пулетт, решительно кивнув головой, побежал назад в квартиру.
На балкон сел огромный ворон, деловито потоптался, клюнул и, хлопая огромными крыльями, взлетел. В клюве его что-то сверкнуло. Колечко? Ну и черт с ним! Со всеми этими масонами, узлами и роботами!
«Д о с т а л и – и – и – и – и – и!»
Прощай, Аурелия! Прощай, Лео!
Вы, как смогли, приютили бедную русскую бездомную. Да! Марго – бездомна. Это надо честно признать. Она – бродяга, перекати-поле, странствующая монашка.
Но какой же русский не бездомен?
Но ведь дом ему – целый мир!
И плевать, что скулы Марго хранили следы почти всех восточных национальностей – татар, китайцев, якутов, казахов, а так же и западных – хохлов, поляков, французов, евреев, цыган. Родители Марго, их родители родителей Марго, и их родители, и родители тех родителей долго бродили по свету, чтобы выносить в себе две крученые спиральки – два гена (сорок шесть хромосом) – и соединив их, создать простую русскую девушку Елизавету Кошкину, которая, достигнув в свою очередь сознательного возраста, несознательно начала влипать в разные истории и ситуации и, таким образов, очутилась на родине одного из своих предшественников. И отчего ж бы ей не считать эту родину в некоторой степени своей?
Выйдя за калитку, Марго оглянулась последний раз.
Черные потоки сыпались по стенам розового дома, как семечки.
И девочка, дотоле ковырявшая в носу, осуждающе поджала губы, и взяв со скамейки ярко-розовую Барби, демонстративным шагом направилась к подъезду.
Марго поправила рюкзачок на плече и медленно поплелась, разглядывая побитые носки «бульдогов». Минут пять она брела по улице, а на перекрестке ее кто-то окликнул. И она оглянулась.
– Марго! – улыбаясь, махал рукой в открытом окне «Ланчи» Поль. – Привет! Ты куда?
Марго помялась, не зная, что сказать, а потом решительным шагом направилась к машине.
– К тебе в гости! – объявила она, плюхаясь на сидение. – Поехали!
– Поехали! Только мне нужно зайти к сестре! – сказал Поль. – Она позвонила мне час назад и очень настоятельно просила, чтобы я срочно приехал. Я бросил все и приехал!
– Час назад?! – изумилась Марго. – Значит она уже час назад… Хорошо! Давай заедем! Только… только знаешь что?
– Что? – Поль выжидательно вытянул шею.
– Что бы она про меня не говорила тебе, обещай мне, что сначала все узнаешь у меня, а потом решишь, кому верить. Идет?
– Обещаю, – сказал Поль грустно и развернул «Лянчу».
Он остановил машину около того кафе, в котором они пили кофе после вечеринки в «Эдеме».
– Посиди тут, – предложил Поль. – Выпей стаканчик пива, если хочешь. Я сейчас приду.
– Да.
Марго вышла из машины и, паройдя несколько шагов, устроилась на пластиковом стульчике. Бармен помахал ей как хорошей знакомой.
– Коньяк? – спросил он, напоминая ту историю с дождем.
– Пиво! – ответила Марго с вежливой улыбкой.
Бармен принес стакан и пепельницу и сделал звук ящика погромче. На музыкальном канале крутили клип про роботов.
F# A#
Была ночь.
Катька вернулась с работы, но не ложилась, а приняв душ, ждала Эда. Он обещал зайти через полчасика. Басист, конечно, пытался отвертеться и предлагал перенести встречу на утро, но Катька умела вынудить. Она умела добиться своего даже от покойника. Эд уступил.
И сейчас Катька, чистая и легкая после душа, волнуясь, ждала басиста. А чтобы не переводить нерву попусту, перебирала пальцами клавиши, одев наушники на одно ухо.
Лампа ночника превращала комнату в картину Хранца Хальса. Катька стояла над клавой и никак не могла отвязаться от двух аккордов: F# и A#.
Все песни, которые Катька слышала до этого от своих коллег, с которыми ей довелось сталкиваться за кулисами различных тусовок, в остновном перепевали одни и те же слова. Ну с небольшими вариациями! Потому что Катька вертелась в попсе. А попса – это жвачка, которую до вас уже жевали.
Эта песня была живая.
Катька чувствовала, что и эти стихи про ветер выросли сами по себе, как вырастает бурьян на руинах, или цепкая сосенка на ветренном обрыве. И в том была их ценность и смысл. Катьке казалось, что человек, написавший слова, непременно несся в машине по полупустому ночному городу, и ветер вышибал слезы из глаз этого человека. И куда ехал этот человек? И кто он был? Почему-то это все очень не-все-равно было Катьке.
Она напевала под эти аккорды одну единственную фразу: F# A#
Ветер в открытые окна.
И никак не могла найти следующий аккорд. По правилам, которые Катька Быстро усвоила в музыкальной школе и вращаясь в музикальной тусовке, это вообще был не ход. Два мажорных аккрда подряд! Да еще тональность «фа диез мажор»! Где это видано?
Но песня никотела звучать ни в какой другой тональности. А самое главное, Катька заметила удивительную вещь. Она пропевала эту фразу, а ветер отзывался на нее. Он прокрадывался в приоткрытое окно и нежно скользил по голому плечу Катьки. Она пробовала это проделать несколько раз и каждый раз получалось то же самое. Один раз она нарочно собралась нажатьаккорд и пропеть слова, думая, что это просто естественный ритм сквозняка, но – нет! Ветер не дал себя обмануть.
От этого занятия у Катька закружилась голова, а под кожей снова проснулись мятные серебристые струйки. Они текли под кожей, по спине вверх поднимались к плечам и к шее и, растекаясь на три луча, казалось, стекали с кончиков пальцев на клавиши, а с губ срывались в воздух.
– Можно? – раздался осторожный стук и голос Эда за дверями.
– Да, конечно! – воскликнула Стрельцова и, сдернув наушники, выключила синтезатор.
– О! У тебя тут клавиши? – удивился басист, входя в Катькину комнату. Он остановился, держа в руках бутыль с питьевой водой, кипятильник, банку чая и бутылку красного вина.
– Я взял на выбор, – пояснил он набор продуктов и предметов.
– Проходи! Чего ты остановился? – пожала плечами Катька. – Давай сюда свое хозяйство! Иди в кресло!
Эд неслышно проследовал к гостиничному раздолбаному креслу и, поставив все причиндалы на столик, расположеный в углу номера, сел на указаное место.
Катька вытащила из шкафчика стаканы.
– Давай начнем с вина! – сказала она, блестя глазами. – Если честно скзать, я стесняюсь. Я вообще не понимаю, как с тобой обращаться и что делать.
– Давай-давай! – согласился Эдик и с готовностью полез в карман. Достав штопор, он ловко открыл вино и наполнил два стакана. Осмотрев проделанную работу он сконфузился. – Немного я, конечно, неправ. Надо было хотя бы сыр прихватить.
– Сыр у меня есть! – сообщила Катька и достала из холодильника кусок сыра, ветчины и остаток багета.
Приготовление трапезы сближает людей. Почти так же, как совместное преступление. Покончив сервировкой, коллеги по группе «Роботы» наконец устроились в креслах, и Катька первая взяла стакан с вином.
– За знакомство! – сказала она, подумав. – Это правда! Я тебя раньше совсем не знала. А теперь хочу познакомиться. И вот за это.
– Давай! Согласен! – Эд с готовностью взял свой стакан.
– Подожди! – сказала Катька и замерла, ожидая нового порыва из окна. – Ветер будет с нами третьим!
– Стихи! – усмехнулся Эд и посмотрел сквозь вино на свет. – Ты на глазах становшься талантливой. Давай еще и за это!
– Спасибо, конечно, но я – нечаянно, – ухмыльнулась Катька.
Они немного выпили. Много не хотелось. Хотелось по капельке чувствовать вкус, запах, свет и цвет. Хотелось каждое мгновение запомнить во всей полноте.
Прохладный ветер взмахивал медленным крылом шторы, оранжевый свет бра теплой мягкой кистью рисовал улыбки, взмахи ресниц, то пряча лица Эдика и Катьки в тени, то вспыхивая огромных от полумрака зрачках влажными бликами.
– Не хочется, чтобы эта ночь прошла. Остаться бы навеки в ней…
– Опять стихи, – голос Эдика немного осип. – А кстати! Спой мне что-нибудь из твоего. Я ведь тоже тебя совсем не знаю. Ты ведь строила из себя какую-то ужасную куклу, а на самом деле… Давай, спой!
Он поставил стакан на столик и обнял себя за коленку.
– Поздно…
– Потихоньку. Хорошая песня и потихоньку хороша.
– Ну ладно! Уговорил, – Катька осушила свою дозу, воткнула в розетку штекер, взяла на пробу пару аккордов и обернулась к Эдику. – Ничего, что я к вам спиной?
– Переживу.
– Выступает Катерина Стрельцова! – объявила Катька сама себя. – Супер-пупер-мега-звезда! Вашему вниманию предлагается песня, сдернутая Катериной Стрельцовой у какой-то неизвестной пелки с магнитного сборника «Танцуют все!». Песня называется «Да-да-дождусь».
Эдик начал изображать публику, для чего хлопнул несколько раз в ладоши.
Катька воодушевилась и, стараясь не налегать на звук, исполнила свой клубный хит. Эдик внимательно выслушал и в конце опять похлопал с воодушевлением и искренней благодарностью.
– Ты лучше, чем я думал. На площадке как-то не до того, а сейчас я вижу, что ты – великая, как ты говоришь, пелка. Пелка?
– Да, – усмехнулась Катька. – Я чувствую, что я – великая пелка, только никак не могу найти нужную песню.
– А вот по дороге ты что-то напевала, – перебил ее басист и попробовал повторить мелодию (фа диез мажор, ля диез мажор). – Как это. «Ля. Ля-ля-ля. Ля-ля. Ля-ля!» Ты можешь это спеть?
Катька заволновалась.
– Не знаю, я только сегодня придумала эту песню. И не до конца. Ну хорошо. Попробую. Черт! Она какая-то особенная. – она рассмеялась. – Будто не я ее пою, а она меня!
Катька замерла, ожидая чего-то – чего-то большего, чем желания начать. Может быть, ей нужен был порыв ветра? И как только в окно вошла новая широкая волна, она запела:
Ветер – в открыте окна,
Город – холодные звезды,
Выстрел – короткое слово,
Верить – бывает непросто…
Он был когда-то солдатом,
Смерть целовала в окопах.
Трудно от памяти прятать…
На этом месте что-то упало, Катька оглянулась и увидела, что Эдик опрокинул свой стакан и наклонился, чтобы поднять его с полу. Басист очень медленно поднимал стакан. Слишком медленно. Он мог бы поднять быстрее, если бы не хотел спрятать от Катьки лицо.
– Извини! – сказал он, справившись с посудой и своим волнением. – Задумался, махнул рукой… Извини, пожалуйста.
Все штаны басиста были залиты вином.
– Черт! Хреново я пою, – сказала мрачно Катька, выдернула шнур из розетки и затараторила, хмурясь и махая руками. – Никогда мне не стать настоящей артисткой! Так всю жизнь в подпевалках и буду! Настоящая певица должна околдовывать, завораживать, захватывать! Так, чтобы все, кто слышит, все бросали и бежали слушать ее сладкий волнующий голос!
– Все так и было, – совсем охрипшим голосом сказал басист. – Я от волнения уронил!
– Ладно! Не трынди! – распорядилась Стрельцова, не поверив ни одному слову Эда. – Иди в ванну сними штаны! И постирай стразу, а то так и останется пятно! Помочь тебе?
– Нет! – Эдик поднялся с кресла. – Я умею стирать, ты не волнуйся. Я был в армии. И даже пуговицы умею пришивать! Я – не беспомощный. Так ты думаешь о мужчинах?
– Надо же! – усмехнулась Катька и упала в кресло. – И это ты знаешь!
Она закрыла глаза и вздохнула. Очарование ночи не прошло, но в него добавилась заметная нота горечи. Катька опять подумала, что ни на что она не годится, даже чужую хорошую песню (в том, что это песня хорошая, Катька не сомневалась), даже такую песню она не может спеть так. Так, чтобы…
На глазах Стрельцовой закипели слезы, и она тихонько заскулила.
Эдик все плескался в бэдруме.
По улице кто-то прошел. И шаги по асфальту звучали нечаянной музыкой. И Катька слышала эту музыку, но никак не могла решиться ее замисать. И она понимала это и ненавидела себя за эту трусость.
Эдик появился в комнате обмотанный ниже пояса полотенцем, со своими мокрыми джинсами в руках, напоминая фигурой африканского аборигена.
– Извини! Я как-то не подумал! – сказал он. – Взял без спросу, но я сейчас схожу к себе одену другие штаны!
– Ой! Какой прям! – усмехнулась Стрельцова и, вскочив, выхватила у Эда штаны. – Сиди так! Или боишься, что я к тебе приставать начну? Не начну! Ты мне настроение испортил, и у меня теперь точно пропало желание. Садись! И не смей спорить!
Она подтолкнула басиста к креслу, а сама вошла в ванную и повесила штаны Эда в сушилку. Включила воду. Умылась, высморкалась. Вытерлась и тяжко вздохнула.
Вернулась в комнату.
– Жаль, что я уронил стакан, и ты так расстроилась, – сказал он. – Мне очень важно послушать эту песню до конца. Может, передумаешь?
Катька помолчала, потом потянулась за бутылкой, налила себе полный стакан и выхлестала его в одну харю.
– Извини! – шмыгнула Катька носом и, продолжая вертеть пустой стакан, начала говорить. – Ты – очень странный человек, я таких никогда не видела. И конечно мне показалось, что я влюбилась. Но, наверное, это не так. Наверное, я влюбилась в то, как ты живешь и какой видишь жизнь. Наверное, мне хочется через тебя войти в эту жизнь. Знаешь, как бывает? Что-то случается, и тебе приходится делать что-то такое, чего ты никода прежде не делал. У тебя нет даже подходящих для этого мышц, слов, понятий! А тебе надо это сделать! И ты мучаешься, проклинаешь все, а когда наконец у тебя это получится, ты такой счастливый! И вот я поняла, что мне ужасно повезло. Я поняла, благодаря тебе! Только не смейся. Так вот! Я поняла, что я опять должна учиться ходить. Что все мои песни – не стоят дерьма. А чтобы написать такую песню, ради которой случится событие не только в моей жизни, но и в чьей-то другой, я должна родиться заново. Умереть и родиться. Второй раз. Я еще не человек, хотя у меня уже есть сын. Но дети есть и у кошек. А как человек, я должна еще произойти. Я все это поняла вчера. Ты ходил по каким-то своим шпионским делам, а я… Молчи! – Катька остановила Эдика, который хотел что-то возразить на слово «шпионским», – Так вот! Как только я это поняла, случилась волшебная вещь! Я нашла слова этой песни на стене какого-то дурацкого дома! Я не помню, где это было, помню только, что там была рядом железная дорога. Кто-то написал эти слова на стене! Понимаешь? Для меня! Потому что я ходила весь день и всю ночь и думала, выпрашивала у… не знаю у кого… у кого-то, кто сильнее нас… выпрашивала эту песню! Но она – не вся! У того, кто писал, ее кончилась краска. Черт! Ветер какой поднялся!
Катька вскочила и потянулась за одеялом, собираясь в него закутаться.
– Не надо, – сказал Эдик. – Закрой окно. Теперь ветер будет до утра.
Он сам протянул руку и, толкнув раму, повернул латунную задвижку.
– Откуда ты знаешь? Откуда? – спросила Катька, внимательно всматриваясь в лицо Эда.
– Я – синоптик, – улыбулся Эд.
– Иногда я верю, что ты управляешь ветром, – взволнованно сказала Катька. – Но это ведь не могут люди! Но ты… Ты – не человек? Ты – кто-то другой? Кто ты? Ты дух? Скажи мне, ты точно управляешь ветром?
– Да ладно. Человек я, самый обычный. Человек, как человек. А что какается ветра… Может быть, я просто с ним в ладу? – пожал плечами Эд. – Кому, как не тебе понимать, что значит быть в ладу. Кто управляет музыкой? Ты? Бамбук? Оборотень? Плесень или Митяй?
– Магнитофон, – скривилась Катька, но мысль Эдика поняла. И эта мысль поразила ее простотой и могуществом.
– Музыкой управляет сама музыка! Не так ли?
– Да я поняла! – сказала Стрельцова. – Но как? Как ты это делаешь?
– Ты тоже это можешь! – с воодушевлением сказал Эд, наклоняясь к Катьке. – Знаешь, мы ведь настолько связаны с этим миром, что в любой момент можем быть и ветром, и светом, и огнем! И можем быть в любой точке мира. Наше сознание только временно сосредоточено в этом теле, в котором мы живем. Но не привязано к нему. На самом деле мы одновременно – везде.
– Я, знаешь, чувствую, что-то похожее иногда! – воскликнула Катька. – Но знаешь? Как-то… трудно решиться признать это!
Катька хлопнула еще стакан, и почувствовала, что трещит по швам. Ей хотелось прыгать, бегать, орать. Ей казалось она может поелтеть, если как следует захочет.
– «Ветер – в открытые окна…» – пробормотал Эдик, потер лицо рукой, отошел к окну и стал спиной к Катьке, лицом к окну.
– Не хочешь прогуляться? – спросил Эдик. – Покажи мне, где эти стихи. Я хочу посмотреть на них.
Басист повернулся к Катьке лицом, и она увидела в его потемневших глазах нечеловеческую решимость и печаль. И знание о будущем. Некое скрытое от других, таких же простых людей, знание.
– Пойдем! – сказала Катька и вскочила. – Я помню это место. Думаю, что да.
– Только я зайду переоденусь! – улыбнулся Эд, уже вполне обычный, спокойный и воодушевленный. – Если ты не против, конечно!
