Текст книги "Тайные знаки"

Автор книги: Александра Сашнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

– Завещание? – Лео задумался и покрутил стволом.

– Да! Завещание.

– Нет. Я как-то не подумал, – расстроено сказал Лео и опустил револьвер. – Принеси мне бумагу, я напишу. Там в кабинете есть. И ручку!

Лео опустил руку с пистолетом, положил его на пол рядом с собой и, сняв с бар-столика бутылку и рюмку серьезно занялся наливанием выпивки.

– Ага! Сейчас! – Марго осторожно поднялась с корточек. – Сейчас я принесу.

Дверь скрипнула и в щелку просунулась морда овчарки, а между ее ног морда Пупетты.

Овчарка неуверенно махая хвостом, вошла в комнату и приблизилась к Лео, неуверенно махая хвостом. Пупетта осталась в дверях.

Лео опрокинул в себя рюмку и потрепал овчарку за ухом. Бонни лизнула его в лицо. Лео отпихнул суку, но та улыбалась и еще сильнее наспупала на Лео, пока тот не упал навзничь.

– Прекрати! Бонни! – Рявкнул Лео.

Мар быстро схватила револьвер и побежала из комнаты. Лео и шагу не может сделать! Надо куда-то спрятать пушку. В коридоре раздался грохот, и Марго догадалась, что Лео все-таки смог подняться на ноги.

Куда? Куда? Куда? Ах да! Простое решение! Под диван! Туда Лео не догадается полезть!

Отлично!

Падая от одной стены к другой, мсье Пулетт добрался до гостиной, но Марго уже сидела на диване, как ни в чем не бывало. Она включила ящик и с деланным любопытством перещелкивала программы.

– Где ствол? – угрожающе спросил Лео.

– Ствол? – Марго сделала удивленный вид. – Какой ствол? О чем ты?

Лео задумался и повис на косяке. Собаки пришли следом за ним и вопросительно посмотрели на Марго. Лео, хватаясь за стол, за стеллаж, за стену рухнул в свое кресло.

– Ну… револьвер! Это ты его унесла! Больше некому! – мрачно сказал Лео. – Отдай мне его! И принеси бумагу и ручку! Ты обещала!

– Ручку?! – задумалась Марго. – Ручку… Пожалуй, в этом есть свой прикол.

Марго встала и направилась в кабинет. Ручку и бумагу она нашла без труда, прямо на столе Лео, рядом с клавиатурой компа.

– Держи! – сказала Марго и положила перед Лео бумагу и ручку. – Пиши! Только подробно, чтобы мне ничего не пришлось объяснять. И подумай о том, что флики затаскают меня по допросам! И вместо того, чтобы попасть на открытие своей выставки, я попаду в тюрягу! Тебе не жалко меня? Совсем?

– А ты не принесешь мне коньяк? – простонал Лео. – Я запутался. Мне надо выпить и все обдумать.

– Принесу! Мать твою! – вздохнула Марго и отправилась за коньяком.

Марго прикатила столик и остановила его возле Лео. Она даже налила коньяк в рюмку. Пусть Лео напьется до потери сознания и отрубится. Тогда можно будет уйти к чертовой бабушке на улицу и… Самой наконец выпить тоже, чтобы выкинуть все это дерьмо из головы.

А собственно! А кто мешает выпить рюмочку прямо сейчас? Тем более, у Марго осталось.

– Выпей со мной, – сказал Лео, поднимая на Марго заплаканные глаза.

– Давай, – сказала Марго и, чокнувшись с мсье Пулетт, покончила со своей дозой напитка.

Маслянное тепло потекло по пишеводу, и через некоторое время Марго увидела всю эту историю с другой стороны. Смешной. Ей вообще стало не понятно, почему Лео – взрослый журналист, который обычно проявляет максимум цинизма и пошлости, вдруг рыдает из-за того, что взвалил на себя вину за смерть сумашедшей арфистки.

– Лео! Но тебе не приходило в голову, что все равно – она когда-то бы умерла? – спросила Марго философски.

Но мсье Пулетт не ответил, он внезапно вскочил и захватил Марго в клещи своих жилистых рук.

– Эй! Ты что делаешь! – заорала Коша, лупя Лео кулаками.

На что тот совершил следующее действие. Он швырнул Марго с силой вампира на диван и навалился сверху.

«Ну вот! – подумала Марго, пыхтя и пытаясь вывернуться. – Что за жизнь? Опять диван! И опять, пожохе, повторяется старая история! Черт! Как ни меняй страну и паспорт – все останется по-прежнему!» Марго барахталась и пыталась вырваться, но Лео легко с ней справился.

Странно, что женскими видами спорта считается художественная гимнастика и прочая дребедень. Нет уж. Самый женский вид спорта это бокс, дзюдо, самбо, карате и что там еще? Стрельба. А ленточками трясти пусть мужиков учат. Драться они и так умеют. От природы. Зачем им еще?

Ботинки рухнули с кирпичным грохотом на пол, так и не став оружием. Ловкими жестами сдернув с Марго одежду, Лео оголил свою восставшую кулеврину. И Марго почувствовала ее угрожающую твердость.

– Ты не смеешь! – взвизгнула Марго.

– Ты сама решила не отдавать мне револьвер! – ища сочувствия, объяснил свои действия Лео.

– И что? Ты решил в отместку меня трахнуть? – пыхтела, упираясь, Марго. – Хорошо! Стреляйся! Только дай я уйду и позвоню тебе из кафэ, что я уже там, чтобф бармен мог подтвердить мое алиби!

– Нет, поздно! Я принял другое решение. Моя зедача отменить действие статьи. Я должен трахнуть ведьму, чтобы предсказание потеряло силу.

– Лео! Ты трехнулся! Вы тут все трехнулись! – заорала Марго. – Это ты! Ты написал! Я при чем?

– Тебе не повезло! – цинично констатировал Лео, продвигая орудие все глубже, но Марго шевельнула задницей и откинула мсье Пулетт на прежние позиции.

– Да не вертись же ты! – рявкнул журналист и, опять встряхнув пленницу, переложил поудобнее.

– Бонни! Бонни! – заорала Коша, как резанная, чувствуя ляжками настойчивый набалдажник Лео, и потянулась рукой к куртке, что лежала прямо перед ее лицом. Шпажка! Шпажка!

«Гав!» – рявкнула Бонни и полезла под диван.

«Тяв-тяв-тяв!» – заливисто выкрикнула Пупетта и запрыгала вокруг Лео.

Марго зацепила ногтями розочку шпажки и осторожно вытащила из ткани.

– Сейчас же выпусти меня, гад! Сволочь! Свинья!

– И не подумаю! – пропыхтел Лео, продолжая заниматься начатым.

– Бонни! – выкрикнула Марго, но тут левая клешня Лео опять зажала ей рот.

Марго начала задыхаться и сдавать позиции.

Плача, она размахнулась, и вонзила свое маленькое оружие туда, куда пришлось. Игла вошла глубоко по самую розочку. Она должна была погнуться, но этого не случилось – игла легко вышла обратно.

Кажется, это была ляжка.

Кажется игла попала в седалищный нерв. Муж Аурелии взвыл, подскочил на месте и начал скакать по комнате, сильно волоча правую ногу. Она на глазах вспухала синяком, из отверстия сочился тоненький густой ручеек. Пупетта скакала вокруг Лео и тявкала.

Марго схватила куртку и ботинки и собиралась дотянуться до штанов. Лео же как раз хотел помешать ей это сделать, но в это время Бонни появилась из-под дивана с револьвером в зубах. Овчарка хитро улыбнулась и тряхнула мордой.

Будто она знала, что делает! Бонни подбросила ствол и, перехватив его поудобнее, стиснула челюсти. В уши долбануло глухотой. С потолка над Лео тихо сыпалась белым дождем штукатурка. Лео замер.

Довольная Бонни опустила револьвер на пол и сказала: «Гав!» Пупетта спряталась за креслом и осторожно выглядывала..

Отворилась входная дверь, и на пороге возникла Аурелия. Белая пыль уже распространилась по всей комнате, поэтому аурелия появилась в мистическом тумане. Что, впрочем, не помешало Марго оценить обстановку правильно и убежать к себе.

– Боже мой! – воскликнула Ау. – Что вы творите?

– Это не я! – крикнула Коша из своей комнаты, быстро натягивая трусья, а потом свои старенькие штанишки, разорвавшиеся прямо на заднице. Да ладно! Что теперь делать? Под свитером (он прикрывает задницу) ничего не будет видно. Взять с собой иголку и нистку. И где-нибудь в укромном месте зашить.

Ау вошла в комнату с револьвером в руках и сообщила, багровея на глазах:

– Тебе нужно будет уехать отсюда! – сказала она без особого зла. – Поговори со своими друзьями, с Полем, с тем, кто катал тебя на самолете. Повговори с ними. Поговори с Жаком. Может быть, он тебе поможет.

Марго стало себя жалко, она скривилась и завыла.

– Ау… Он сам! Я не хотела ничего такого! – выкрикивала Марго, размазывая по лицу мокрые горячие слезы и давясь ими. – Лео вообще хотел застрелиться! Я пыталась спасти его!

– Лео?! Застрелиться?! Да что ты молотишь? – Аурелия расхохоталась. – Никогда не поверю! Может быть, он хотел напиться? Может быть, вы вместе напились?

– Ну поче-ему? – скулила Марго. – Поче-е-ему мне-е-е никто не-е-е ве-ери-и-ит? Мне никогд-а-а-а никто-о-о не верит, а я же-е-е говорю-у-у… у-у-у-у… правду!

– Мне все равно, может быть, ты говоришь правду, и это Лео набросился на тебя ни с того, ни с сего! – проговорила Аурелия прерывающимся от волнения голосом, стоя у косяка и покачивая на указательном пальце револьвер. – Я поверю в это! В конце концов, он приводил в дом бомжей! Он одалживал деньги какому-то мароканцу, которого встретил в забегаловке.! Он… Он играет в карты! Я это точно знаю! Он… он вступался в драку из-за какой-то бомжихи, над которой смеялись подростки! Черт! Я могу поверить! Но ты должна понять меня! Я не могу ставить свою семью под угрозу! Я не хочу тебе зла, но не могу ставить свою семью под угрозу. Лео мне дороже, чем ты! Поэтому я выбираю Лео! А как было на самом деле меня, честно говоря, не волнует…

– Логично. – усмехнулась Марго Танк и вытерла слезы. (Что в них толку? Никому нет до тебя дела! И нечего развозить сырость!) – Когда я должна уйти? Прямо сейчас? Прямо сейчас? Да?

Она опять заскулила, преисполнясь крайней жалости к себе самой бредущей в воображаемой картине по ночным пустынным улицам. Одна-одинешенька! Одна! Одинешенька! Ненужное бессмысленное существо.

– Нет! – сказала Аурелия. – Прямо сейчас не надо. Отдашь Жаку картины, сходишь на открытие. Сколько там получится. Дня три? Да. Около того. Ну и еще я тебе дам три дня, чтобы ты могла обзвонить всех. Договориться… Может быть, Жак сразу спихнет какую-то твою работу… С деньгами тебе будет проще. Извини! Но… Вот так.

– Хорошо, – успокаиваясь, сказала Коша и поднялась с кровати. – Я пойду куда-нибудь.

– Конечно, – пожала плечами Аурелия. – Как хочешь!!! Твое право!

Аурелия отлипла от косяка и вышла из комнаты. Марго помедлила, слушая, как жалобно скрипнула дверь, как супруга Лео переместилась в гостиную к своему горемычному мужу, как тревожно зароптали на улице каштаны.

Шпажку с навершием в виде розочки, оплетенной двумя змеями Марго опять прицепила на ее законное место за отворотом куртки. А вот и рюкзак весьма кстати собран. Она закинула его на плечо не столько из желания не возвращаться, сколько из желания иметь вещи под рукой и (возможно) зашить где-нибудь штаны.

Ну что ж, подумала Марго: «Возможно, Лео повезло, что ему не удосталось отмазать несчатного художника за счет Марго. Возможно, жалкая царапина, полученная от Марго, защитит Лео от более страшной кары.» Она и сама не знала, почему она так подумала. И она ли подумала это? Марго вышла в коридор с ощущением прощания.

– Пока… – сказала она на пороге Аурелии, которая собирала в гостиной осколки и обломки.

Марго спускалась по лестнице и сожалела о случившемся. Об Аурелии, о Лео, об арфистке и о себе. О том, что все происходит так глупо, бессмысленно, но все равно – все, кто принимал в этом участие, понесут наказание. Неизбежно.

Марго шла по улице легкая и опустошенная.

Второй раз за какие-то несколько дней мир Марго переворачивался. И, наросты, приросшие к телу, к уму, к сознанию, из реальных весомых форм превращались в пыль, в дым, в ветер, в запах, становясь воспоминанием раньше, чем исчезало настоящее.

Солнце уже опустилось за крыши, но асфальт еще источал тепло. Ноги сами привели Марго на Сакре-Кёр. На террасе кафэ было довольно людно. Туристы, уставшие за день мотаться по красотам; парижане, забежавшие после рабочего дня поболтать с приятелем(ницей) теплым весенним вечерком. Быть парижанином – само по себе большая удача. Другие платят, чтобы приехать сюда и побродить по улицам, а ты – пожалуйста – забежал себе после работы и любуешься на все эти архитектурные красоты, которые созданы кровью и потом для бессердечных Людовиков, Филиппов, разных там Наваррских и прочих кровопийц. Людовики и Филиппы умерли, а на красоты любуются и через сотни лет. А если бы они накормили досыта бедных французских крестьян и ремесленников, не обдирали их непосильными налогами, то сейчас парижане любовались бы на истлевшие халупы. Вот так. Современники хотят демократии, а потомки любуются на плоды тирании. Сталин гноил в лагерях, зато построил дома, которые до сир пор предпочитают хрушевским.

Можно ли решить эту проблему – жить в домах, которые построил тиран, но при демократии?

Мар вздохнула, расчиталась за пиво и побрела дальше. Как в Питере. Опять бесцельные походы и шатания. Видно, это ее судьба – бродить по городам и улицам. Быть бродячей монашенкой, цынанкой. И от сознавания этой судьбы у Марго внутри становилось печально и мятно, будто она накурилась сигарет с ментолом.

И еще она подумала, что роботы – это не блезнь и не инопланетная инфекция. Робот – это новая вера. Просто люди такие твари, что способны измениться от какой-нибудь веры настолько, что поменяется группа крови, форма черепа, а то и количество хромосом.

Может, и правда она – летала?

Раз столько людей говорят об этом. Но как? Как она это делала – ей неведомо. Много неведомого происходило с ней в этой жизни. Кто знает – зачем? Может быть, все эти истории – плод гормонального всплеска и все пройдет чуть позже?

Все будет просто и понятно – Марго будет ходить в «Голем», получать мани на счет в банке, жить в не очень большой, но чистой и добротной квартире, может быть, она даже заведет себе ребеночка (или двух) от Андрэ. Да. Конечно, от Андрэ. Ни в коем случае не от Поля.

Андрэ красивый и умный.

И дети у нее будут красивые и умные. И они не будут смотреть на нее осуждающими глазами. И не будут спрашивать, как жить и зачем. Андрэ – не спрашивает. Это не его тема.

Они будут вместе (с детьми) ездить на выходные в Голландию или в Ницу. Без Андрэ. Андрэ в доме не нужен. От мужчины в доме только беспокойство и никакого толку. А Андрэ? С годами ему надоест летать на самолете под мостами и шляться по дискотекам. Он будет приезжать к ней и забирать на выходные своих детей, потому что следующее поколение (следующий экипаж Земли, который сейчас только ходит в школу) будет подпирать Андрэ в спину, будет наступать ему на пятки, считать Андрэ отвратительным мешающим хламом – так же, как Марго сейчас недолюбливает тех, кто старше ее на десяток лет. Она рассчитывает получить от них то, что получают от родителей – помощь, а они еще не готовы с ней делиться. Они еще сами не все устроили в своей жизни! Да это они – Поль, Жак, Лео, Валерий, а возможно и сам Андрэ.

Да. Но постепенно Андрэ поймет, что ничего лучше уже в жизни сделать нельзя. Что не осталось никаких врагов, а есть только обстоятельства, выбранные им изначально. И тогда он захочет быть для кого-то умным и непререкаемым авторитетом. И он вспомнит, что у него есть дети. Будет приезжать к ним и брать на выходные. Показывать им зверей в зоопарке, клоунов в цирке, глотателя шпаг около Помпиду… что там еще?

А Марго будет оставаться одна и заниматься всякими глупостями – бродить по улицам, собирать странные стеклышки и загадывать на номера домов или цвета машин.

И все они будут думать, что они – роботы.

Круто! Почему нет?

Ну, Катька!

Стрельцова открыла глаза и увидела потолок. Потом на фоне потолка появилось лицо Эдика. Лицо улыбнулось, и губы Эдика что-то сказали… Но что? Катька не поняла. Она медленно возвращалась из несуществования.

Эдик исчез, а через некоторое время в поле зрения появился стакан с чаем, и Катька принялась его хлестать. Она выпила один стакан. Потом еще, и смогла сесть и увидеть, что находится она в комнате Эда, а совсем не в своей.

– Мы трахались? – начала Катька с главного.

Эдик заржал.

– Нет. Опять тебе не повезло, – ухмыльнулся он. – Ты не могла сказать даже «мяу». Согласись, глупо было бы иметь секск с человеком, который потом не мог бы ничего вспомнить. Согласна?

– Да, – хмуро сказала Стрельцова и поплелась в душ отмокать.

Эд не мешал ей. Он занимался чем-то своим.

Стоя под душем Стрельцова вспомнила, как вылетела из номера лабухов после безобразной друки. Плесень хотел восполдьзоваться тем, что они надрались и осуществить со Стрельцовой ритуальное совокупление, но Катька даже в пьяном до совести виде, не смогла переступить через свои убеждения.

«Прохладная водичка – то, что надо!» – подумала она приходя в себя.

Из номера лабухов она покатилась к себе, но почему-то передумала и ввалилась к сонному Эду с тем, чтобы выяснить наконец.

«Вообще-то! Да он или нет? В конце концов!» Она так и не поняла, что он ответил ей на ее конкретный вопрос, потому что следующее воспоминание было еще хуже: оно запечатлело Стрельцову в согбенном виде над унитазом. Потом были пьяные рыдания, какие-то жуткие откровения…

У-у-у! Катька залилась краской и сильно задумалась, как она теперь посмотрит Эду в глаза.

Но ей не пришлось этого решать, потому что Эд появился сам. Одетый. И, заглянув за занавеску, присел на край ванны.

– Ну что? Живая? – спросил он у мокнущей в воде Катьки.

– М-м-м… – промычала та и потупила глазки. – Чего ж я так нажралась? Фу! Как мне стыдно!

– Потому что с уродами пила. С уродами всегда так. Все, что не сделаешь, все будет по-уродски.

– Блин! – Катька встрепенулась. – А сегодня же работать! Йопэрэсэтэ! – и подняла на Эда умоляющеи глаза. – Ну сделай что-нибудь! Спаси меня как-нибудь! Ты можешь, я знаю!

– Надо бы, конечно. Наказать тебя, – сказал Эд. – Но тебе и так не здорово я думаю. Но тебе придется сделать нечто, чего ты никогда не делала. Ты готова?

– Да! Я на все готова! Что как-то по-особому секс делать?

Эд опять заржал.

– А кроме секса у тебя есть мысли? – он встал и собрался уходить. – Вылезай и приходи в комнату. Можешь не одеваться.

Через пять минут Катька лежала уже вся утыканная серебряными иголками и наблюдала странную картину: в воздухе перед ее глазами мельтешили какие-то серебристые иголочки, собирались в струи и через иголки воткнутые в ее тело Эдом, проникали под кожу мятным серебристым ветерком.

И по мере того, как воздушное серебро проникало внутрь Марго, к ней возвращалось сознание и память. И подробности! О! Она еще вчера обвиняла Эда в том, что он шпион или наркодиллер. Она припомнила ему то, что нащупала в конверте «глазки» и сказала, что ничего другого быть не может, кроме того, что Эдик или продает наркотики или копает под наркотрафик.

Но в упор она не помнила, что на это сказал Эдик.

Она опять уставилась в потолок и увидела, что он почти изчез, затянутый перламутровым серебристым маревом. С реальностью Катьку теперь соединяли только звуки, которые издавал Эд. Он шуршал одеждой, газетами. Потом с тихим приятным звяканьем помыл посуду и поставил ее на стеклянную полочку журнального столика.

И у Катьки возникло впервые в жизни неведомое ощущение, что внутри нее есть еще кто-то. Другой человек – электрический. И он мудрее, сильнее и терпеливее самой Катьки. И если его точно слушать, то все будет правильно. Может быть не хорошо, но – правильно.

– А что это за серебристые иголочки? – спросила Катьа. – Меня глючит?

– Нет. Это ци, – очень обычным голосом, без всякой мистики, пояснил Эд.

– Ци? – поморщилась Катька. – Но это же китайская какая-то религия!

– Не религия, а энергия. И как ты понимаешь, энергия, в отличие от религии не может быть китайской, русской или английской. Так же, как и свет! Так же, как и ветер! Так же, как и та сила, благодаря которой все это происходит.

– Ци? – недоверчиво спросила Катька.

– Мы соединены со всем миром при помощи ци, и можем брать оттуда энергию. Когда человек сильно нажрется или вообще живет, как скотина, долбится наркотиками, у него закрываются точки, через которые ци связывается с его внутренним каркасом. Тогда человек начинает сходить с ума, болеть, горбатится, становиться моральным и физическим, короче, уродом.

– Бред какой-то! Я думала, только ненормальные ходят во всякие секты и занимаются там черт знает чем. Дурью какой-то.

– Ты права, – кивнул Эд, вытаскивая иголки и складывая их в маленькую коробочку. – В секты ходят ненормальные. И занимаются там, бог знает чем. Другие ходят не в секты. Ходят на дискотеки, в кино. В солярий. М-м-м… Делают липокасацию. Долбятся герычем, напиваются водкой. Но они не виноваты. У них нет информации, а ощущения есть. И они ищут путь по наитию. Прости их, Катька!

И опять Катькин мир перевернулся.

– А что, почему нам в школе этого не рассказывали? – подумав, спросила она. – В школе же должны рассказывать, как жить дальше!

– Не знаю. Меня и самого это удивляет, – пожал плечами Эд.

– А знаешь, я боялась тебя спросить. Думала, ты меня дебилкой посчитаешь, – улыбнулась Катька и потянулась, треща всеми суставами. – На кладбище под каштаном, там что-то такое… Как будто… только не смейся… но… как будто золотистый ветер или столб света… Я даже ночью его видела. А ты заметил?

– Ну да. Там хорошее место. Много силы.

– Да, – кивнула Катька. – Но меня одна вещь парит. Бафомет! Когда Оборотень выбирал место для Бафомета, он нашел могилу недалеко от этого места. Это как-то связано?

– Не знаю, что вы там делали. Сила, она ведь ни хорошая и не плохая. Солнечный свет, к примеру, плохой или хороший? Или огонь? Или ветер? Или вода? Или нож? Плохие они или хорошие? – с нажимом спросил Эдик и кинул Катьке одежду. – Одевайся! Больше ничего не будет!

– Черт тебя подери! – разозлилась Катька и одела штаны. – Я уже забыла, а ты!

– Ничего страшнго! Это добрая шутка!

– А кстати! Трахаться вообще, что ли нельзя? – пришло вдруг Катьке в голову спросить.

– Почему же? – терпеливо вздохнул Эд. – Все можно! И трахаться! И вино пить! И даже травки можно покурить! Не в этом же дело!

– А в чем?

– В количестве. В чувстве меры. Нельзя же чуть что скорее бежать в постель! Вы, европейцы, чудные! Чуть вам человек понравился – сразу трахаться, чуть между ног забеспокоило – опять трахаться. Чуть заболело – антибиотиками скорей, а еще лучше – отрезать. А в то же время ничего не знаете ни о голове своей, ни о заднице. И от того у вас вся симпатия к жизни сразу в похоть превращается. Как так можно ненавидеть себя? А? Тело человеку дано, чтобы вырастить душу, а не чтобы засрать ее.

Эд вытащил из кофра бас и устроился в кресле.

– А ты что, не европеец? – подумав, спросила Катька.

– Почти. Я – гражданин Солнечной Системы.

– Чего? – усмехнулась Катька. – Издеваешься? Издеваешься, да?

– Нет, – просто ответил Эд и начал на слух настраивать бас.

Катька с удивлением проследила за этой процедурой и удивилась опять:

– Блин! Ты ж не басист! Как ты… Ты врешь да? Ты – басист?

– Нет.

– А как ты так?

– Я – самурай, – без всякой усмешки сообщил Эд. – Сейчас это мое оружие. Оружие должно быть в порядке. Кстати, если бы было надо, я бы научился и играть. Но в задачу этого оружия входит выглядеть, поэтому я слежу за его внешним видом. А настраиваю… М-м-м… из уважения. Кстати! Я даже выучил одну гамму. Тоже из уважения. Оборотень показал. Хочешь сыграю? – И не дожидаясь ответа, Эдик довольно ловко пробежал пальцами по струнам. – Ну все! Поехали! А то Репеич нам устроит!

– Да! – с готовностью вскочила Катька с кровати, но прежде чем выйти из комнаты осторожно спросила. – А ты… Ты расскажешь мне про все это? Ну… про силу, в общем.

– Расскажу, – кивнул Эдик, забрасывая на плечо ремень кофра.

– Сегодня?

– Н-нет. Наверное нет. Сегодня мне нужно будет побыть одному.

– А конечно, – скуксилась Стрельцова. – Я тебя достала. То напьюсь и пристаю, то еще что-нибудь… Правильно! Так мне и надо!

Эдик засмеялся и потрепал Катьку по затылку:

– Дурочка!

Катька недовольно убрала голову. Ну не любила она телячьих нежностей!