Текст книги "Тайные знаки"
Автор книги: Александра Сашнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)
Марго покрылась мурашками. Откуда старуха знает про войну? И про флейту? Откуда?
– Откуда вы знаете, что я потеряла флейту?! И вообще…
Марго не успела договорить, потому что налетел сильный порыв ветра и заставил спрятать лицо в ладонях от острых маленьких камешков. Когда она убрала руки, старухи уже не было.
«Может быть, она привиделась мне?» – подумала Марго и поднялась.
Под ногой что-то скрипнуло. Марго наклонилась и подняла большой старинный ключ. Ну не очень старинный. Скорее старый. С петушком на одном конце и кольцом на другом.
«Ключ! – подумала Марго. – Это ключ от Парижа?» Она огляделась, ища старуху, но так и не увидела никаких следов. Спрятав ключ в карман, Марго направилась с кладбища прочь. Она шла по ночному Парижу и думала, что наверное старуха на самом деле не существует. Она просто дух города.
Просто дух.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОЛЕМ
Николай Горофф! Ха-ха! Николай Горофф!Прошло несколько дней с тех пор как Марго впервые объявила войну роботам и с тех пор, как разразилась кошмарная ночь со скандалом и смертью мадам Гасьон. Мадам Гасьон похоронили. Причем единственными жильцами, кто проводил ее на кладбище (куда-то далеко за город), было семейство Пулетт. Остальные жители – парикмахер с верхнего этажа и балерина с третьего – не приняли в этом никакого участия. Так же, как не принимали участия и в жизни арфистки. Символично было то, что гроб с телом мадам Гасьон отвезли в своем фургончике те два парня, что возили при жизни на работу старушку и арфу.
Видимо эта смерть оказала шокирующее действие на всех жильцов розового дома. Все как-то притихли и старались не встречаться друг с другом. Аурелия очень рано уходила и очень поздно возвращалась, так что Марго была избавлена от подозрений и ненужных разговоров.
Лео, смурной и постоянно под шафэ тоже не баловал квартиру своим присутствием. Он приходил около семи, выгуливал собак, выпивал, сидя на лавке фляжку и куда-то исчезал до самой полуночи.
Иногда супругов Пулетт не было всю ночь. Марго узнавала это по бою часов в гостиной.
Только собаки продолжали вести домашнюю обычную жизнь. Им было скучно без хозяев и они пытались сблизиться с квартиранткой. Но Марго не пускала их дальше порога.
Хотя, возможно (хотя и необъяснимо!), что затворничество Марго охраняла маленькая игрушечная шпажка, воткнутая сверху в дверной косяк.
Немного поразмыслив над всем происшедшим, Марго решила, что правильным будет не проявлять спешки, а непременно закончить выставку для Жака. И поэтому все эти дни работала, как одержимая.
Как не смешно, при помощи живописных средств Марго пыталась выяснить для себя кое-какие концептуальные вещи. Она пробовала осуществить на холсте ту идею, что пришла ей в голову на кладбище перед тем, как дух Города выдал ей ключ.
Если можно так сказать, то работы Марго приобрели определенную иероглифичность и вместе с тем магичность. Она сама чувствовала, что последняя работа выходит далеко за рамки холста. Далеко за рамки цветовой плоскости, являясь инициатором процесса, который должен будет произойти в воображении зрителя.
Стоило посмотреть на эту картину дольше, чем две минуты, и начинало казаться, что обнаженная девушка среди сверкающей пустыни является единственной неподвижной точкой в этом времени и пространстве. Не на холсте, а уже в уме смотрящего, ожив, ползли куда-то камни. Навстречу им перемещались деревья, улитка, облака, солнце.
Время.
Само время двигалось стремительно на этом холсте.
А девушка, сидящая среди сияющего пейзвжа была абсолютно неподвижна. Будто время ее больше не касалось. Время шло м и м о.
И глядя на этот холст, Марго понимала, что столько, сколько ты смотришь на этот холст, время будет идти мимо тебя!
Это было то, чего она хотела добиться независимо от гонорара Жака, поэтому – голодная, усунувшаяся, с сознанием собранным в одну сияющую точку в голове – последние три дня Коша потратила именно на эту работу.
Она и ночью не переставала писать этот холст, находясь в полусне, полутрансе, будто в небытии.
Каждую ночь Марго, ложась спать, пыталась сознательно вызвать те или иные состояния – видение светящихся комнат, мысленный выход на улицу и чувствование своего второго невесомого тела или «я». Трудно выбрать, что «я», а что просто биомашина, помещающая в себя это «я», если ты можешь одновременно быть и тут и там. И пыталась притянуть к себе, вобрать в себя этот невидимый серебристый свет.
В этот день Марго тоже плотно работала с самого утра, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Она чувствовала, что работа закончена, остались последние штришки. Последние несесомые, почти невидимые касания кисти.
Если бы Марго была уверенна в своей правоте, она утверждала бы, что этот холст несет в себе столько же энергии и жизни, сколько может нести выросшее из зерна дерево. Дерево, соединяющее в себе все токи и силы Земли и воды со всеми токами и силами неба – Солнца и ветра. Временами Марго даже казалось, что картина обладает ощутимым теплом и может воздействовать не только через глаза, но и просто присутствием.
Может быть, думала Марго, это сродни тому, что говорил ювелир об узлах событий?
Когда ты так много уделяешь внимания какому-либо предмету, он изменяется настолько, что перестает быть просто предметом, а получив часть живой силы, оживает и сам, получая таким образом внутрь себя часть мировой души? Возможно, в каждую молекулу краски, ниточки, капли лака так попадают некие корпускулы мировой силы или мировой любви и, изменив структуру обычных красок превращают холст в магический предмет.
И тогда он может быть даже просто черным квадратом – не важно!
Не потому ли так трудно уничтожить истинный шедевр?
Не потому ли «Джоконда», Рублевская «Троица», наброски Репина, картинки Брейгеля, фотографии Родченко и другие, даже безымянные вещи (их много!), переживают поколения людей, оставаясь сними в веках?
Не потому ли ценность шедевра не в том, как профессионально или технично он нарисован, а насколько движения художника изменили суть физики веществ, из которых изначально создавался этот шедевр?
Все утро время от времени надрывался телефон, но Марго упорно не брала трубку. Звонок был в другом пространстве, куда Марго еще не торопилась выйти из своего затворничества.
Лишь в полдень, когда часы пробили двеннадцать раз, она почувствовала, что звук размыл воображаемую преграду и стала отчетливо слышать шорохи сухих листьев, ропот ветра над крышами, крики арабчат на игровой площадке в соседнем дворе, жестянную музычку, сопровождавшую поход фарфорового короля к фарфоровой принцессе, вздохи собак в гостиной. И все эти звуки сложились в удивительную прекрасную музыку, наполняя Марго теплым сияющим счастьем и мятной серебристой радостью.
Наверное, пора выйти в мир, решила Марго и отложила кисть.
Позвонили в дверь.
Марго инстинктивно поднялась и выскочила в коридор. Собаки завиляли хвостами и залились лаем, будто пришел кто-то знакомый. Марго прильнула к глазку. Вдруг это флик пришел за подробностями о сметри мадам Гасион? На площадке топтался Поль. Недотепа и зануда Поль.
Пока она думала открывать ли ему, брат Аурелии развернулся и стал спускаться вниз.
Решение было принято внезапно. Марго метнулась к себе, схватила куртку и побежала вниз.
– Поль! Поль, остановись! – она догнала его у самой калитки.
– Привет! – заулыбался он, увидев русскую. – А я тебе звонил по телефону. Потом в дверь звонил. Ты спала?
– Нет, – помотала головой Марго. – Я работала. Задумалась и не слышала.
– Ах да! Я и забыл! – вздохнул Поль немного обиженно. – Ты же гений!
– Ага, – кивнула Марго весело и раскинула руки, все еще переполненная утренним счастьем. – Гений! Да! Я сегодня – гений!
– Самомнения тебе не занимать! – не понял юмора брат Ау и запыхтел.
– На самом деле, я думала, что это флик, – пояснила Марго. – Ты уже знаешь, что арфистку убила арфа? Аурелия тебе рассказала?
– Арфа?! – воскликнул Поль. – Ды вы все посходили с ума!
– Поль. Приготовься к тому, что сейчас ты услышишь что-то похуже, – объявила Марго. – Сядь скорее в машину, а то упадешь!
– Да?! – удивился Поль и послушно пошел к «Лянче». Устроившись на своем месте, он поторопил Марго, которая плюхнулась на сидение рядом. – Ну! Так я слушаю.
– Аурелия, понимаешь ли, уверяет меня, что я умею летать, – сказала Марго и потянулась, не спрашивая, к пачке «Честера», лежавшей на торпеде. – О! Как я давно не курила! – воскликнула она и вытащила сигарету. – Это во-первых. Во-вторых, оказывается, это была я той девушкой, которая летала, о которой говорил тот полицейский, которого показывали в новостях. В-третьих, и это самое фиговое, твоя сестра настаивает на том, чтобы я научила ее летать! И шантажирует меня разбитой люстрой. Да! Ты же не знаешь!!! А меня в тот самый день, когда арфа убила мадам Гасьон, только чуть раньше пыталась убить люстра! А потом… потом меня пытался убить автомобиль.
И Марго замерла с неприкуренной сигаретой в руке. Может быть, роботы тут не при чем? Может быть, это был день войны вещей против людей? Не может быть, чтобы арфистка знала о роботах…
– Я знаю все от Аурелии, сказал Поль. – Она каждый день звонит мне с работы и рассказывает все о тебе, о Лео и вообще. На месте городских властей я бы повесил на ворота этого дома табличку «Интернат для буйно помешанных».
Марго прикурила.
– Ты знаешь, Поль, – задумчиво сказала она. – Я и сама считаю, что все это бред. Правда, у меня есть несколько концепций, но сначала я хочу получить научный результат. Признак научности результата является его повторяемость, верифицируемость и фальсифицируемость. Это мне один человек в Питере рассказывал. Он умный. Он учился на психолога и проходил практику в Институте Сна. Он рассказал мне, а я запомнила. Так вот! Давай сделаем вот что: как только мне в следующий раз приснится, что я летаю, я полечу к тебе и либо постучу в окно, либо позвоню в дверь! Либо просто так войду к тебе. Это не важно. Главное, ты запомни этот момент!
Поль истерически расхохотался.
– Ты понимаешь, что городишь? – сказал он с выражением старой умудренной опытом и знаниями учительницы. – Ты понимаешь, что мы живем почти в XXI веке, а не в триннадцатом или пятнадцатом, когда во все это дерьмо верили? Понимаешь?
– Да! – кивнула Марго. – Конечно, этого ничего не будет, но ты – запомни! Чтобы именно утвердиться в том, что ничего не будет. И начнем прямо сегодня. Идет? И прямо сегодня вечером буду думать о том, что надо к тебе полететь.
– А как же я узнаю? – вопросительно посмотрел на Марго Поль.
– Ну… Возможно никак, а возможно тебе какой-нибудь сон приснится. Попробуй передвинуть какой-нибудь предмет, если это в д р у г(!) случится на самом деле. Или напиши на бумаге какое-нибудь слово. Ладно? Только будь аккуратен!
– Хорошо-хорошо, – сказал Поль, чтобы скорее закрыть щекотливую тему. – Как вообще твои дела? Кстати! Я не просто так! Я хотел тебя пригласить на выставку. Я недавно побывал на совершенно потрясающей выствке. Пожалуй, я изменю свое мнение о Валенджи. Он не лучший художник. Николя Горофф – гораздо серьезнее. Он по настоящему волнует. Валенджи хорош, но Горофф… это что-то!
– На выставку? – Марго поморщилась. – Ладно! Поехали!
Поль завел машину, и «Лянча» мягко тронулась.
– Очень хорошие картины, – продолжал Поль. – Я хотел бы, чтобы ты поучилась у этого художника. Он владеет цветом не хуже тебя, а порой даже лучше. Но плюс к тому он умеет восхищаться женской красотой. Хотя наверное, этот совет тебе не пригодится. Наверное, так показать женскую красоту может только мужчина.
Марго оттопырила нижнюю губу и старательно огораживала себя от дурных влияний гнева, вызванного в ней речами Поля. Чтобы не вслушиваться в занудные объяснения брата Ау, она обдумывала случайно замеченную особенность. Радость, выращенная в теле за эти несколько дней, не мешала Марго чувствовать гнев, не мешала испытывать любопытство, веселье или скуку. Стало быть, радость не была чувством!
То есть, если радость не является чувством, то она есть состояние. А стало быть, может быть подмалевком, а точнее грунтом под любые жизненные чувства.
Через двадцать минут Поль припарковал «Лянчу» на улочке Рамбуто.
Они выбрались из машины и по просьбе Марго постарались пройти так, чтобы Аурелия не заметила их сквозь витрины «Ку д`ёй». Выставка была в милой галерейке одной польской мадам.
В витрине был огромный плакат, но Марго не успела внимательно рассмотреть его. Заметила только пятно серебристой репродукции и крупную надпись «Nicolas Goroff». Cледом за Полем и Марго шли две девушке, и неудобно было бы толочься у входа.
– Что за странное имя? – усмехнулась Марго, толкая зеркальную дверь галереи.
– Это русский художник, – пояснил Поль. – Разве это не русское имя?
– Как тебе сказать? – хмыкнула Марго. – Типа… Типа русское.
Едва она подняла глаза, с ней чуть не случилось то, чего мог бы опасаться любой разведцик. Издевка? Насмешка? Ирония? Шутка? Марго не знала, как это назвать. Она увидела свои картины – те, что продала в Питере в последний раз. У нее даже слайдов не осталось. Не успела. Она подошла к первому холсту и, совершенно потрясенная, увидела аккуратную подпись «Никола Горофф».
Хотя на самом деле это была одна из пейзажных работ Марго серого периода. Перламутровый блеск воды, серо-желтый песок свалки, Муся зарытая наполовину в песок, ракушки, чаячьи следы, кусочки плавней, осока… Господи! Неужели все это было? Спасаясь от тоски в клетке глухонемого Евгения, она нарисовала эту ностальгическую работу и следующую с вороной и заснеженным столиком, и еще несколько – они все висели на левой стене галереи.
Марго обошла зал в полугипнотическом состоянии. Кроме ее работ тут были еще чьи-то, довольно похожие по стилю, так что никому бы и в голову не пришло бы обвинить Гороффа в том, что он сильно поменял стиль и выбился из формата.
Завершив беглый осмотр, Марго вернулась к серому перламутровому пляжу.
Ей плевать было теперь и на Гороффа, и на все галереи мира. Посмотреть последний раз на Мусю, зарывшуюся в песок, на ее раскинувшиеся по песку волосы, на ее смутную, как у Джоконды, улыбку.
– Н-да, – сказала Марго, не зная даже, что и чувствовать.
От растерянности она не успела понять, что надо чувствовать. И подумала, что чувствовать-то в общем и не надо. Раз уж не начало чувствоваться само, то и черт с ним.
А вообще? А надо ли чувствовать вообще? В смысле испытывать чувства. Взращивать их в себе: гнев, страх, ужас, злорадство, веселье, зависть, стыд… Что в них хорошего, кроме напряжения организма и зацикливания мозгов?
Вот радость, ее нельзя почувствовать, она состояние, а не чувство. И для нее, кстати, не нужен никакой повод. Она – состояние. Надо как-то научиться быть в состоянии радости. И, возможно, все испытания, перевороты и приключения даны Марго только для того, чтобы она, тупая, поняла – не нужно ничего для р а д о с т и. Только ты сама и твоя радость. Мятное серебристое тепло внутри тебя. Золотистый внутренний свет в твоем внутреннем мире.
– Ну как? – толкнул ее в плечо Поль. – Вот это живопись! Да?
Марго молча обошла выставку, онемевшая и ошарашенная. Курить. Она подошла к Полю.
– У тебя сигареты с собой?
– Да, – кивнул Поль и протянул ей пачку. – Волнует, правда?
Марго кивнула, вытащила сигарету и, давясь от хохота, вылетела на улицу.
Прохохотавшись – о, радость! вот она радость-то! – Марго села прямо на асфальт в простенке между двумя галереями и закурила. Она курила. И печаль сгорала на кончике сигареты, превращаясь в белый невесомый пепел. И так же легко, как легко улетал в ясное парижское небо дым сигареты, думалось Марго о том, что все это – не важно.
Прошлое вернулось к ней странным образом. Вернулось, чтобы подчеркнуть, что оно уже – не ее.
Из галереи вышел ничего не понимающий Поль.
– Тебя поразило, да? – взволнованно спросил он. – И меня. Таких картин я никогда не видел.
– Только теперь я начинаю понимать, – сказала Марго, выдыхая из легких прошлое, – что имел в виду Валерий, когда говорил, что живопись не важна.
– Как же не важна?! – удивился Поль. – Но я ведь ради живописи тебя привез сюда! Чтобы ты посмотрела, как хорошо можно рисовать!
– Видишь ли, Поль, – Марго будто не слышала. – Хорошую вешь не так легко продать, потому что покупателей у нее мало. И стоит она дорого. Попробуй продать «Джоконду»! Если у тебя есть терпение, то ты дождешься своего часа, потому что побеждают упрямцы. Но вот проблема – тебе нужно д о ж и т ь до этого часа.
Марго увидела, что на сигарете вырос пепельный столбик, стряхнула его, придавила бычок об угол плитки, поднялась на ноги и аккуратно кинула окурок в модную блестящую пепельницу возле дверей галереи.
– Пойдем, – потянула она Поля за рукав.
– Я не понимаю тебя, – нахмурился Поль. – Ты можешь выражаться яснее?
– Могу, – сказала Марго. – Я хочу сказать, что я решила бросить курить. И еще. Скажи мне, у Аурелии есть шрам на… на… на правой руке?
– Есть. А что? – не понял Поль. – Они поругались с матерью накануне аварии, Ау разбила рукой стекло балконной двери и сильно порезалась. А что? В чем дело?
– Так. Брат, – вздохнула Марго. – Кстати! Можно я тебя буду звать Братом?
Поль раздраженно пожал плечами и пошел в сторону улицы Рамбуто. К машине! А Марго подумала, что ей не надо ехать с Полем.
– Я вернусь пешком, Брат! – крикнула Марго ему вслед.
И легкая, опустошенная побрела по улицам Парижа. Она бродила целый день, пытаясь почувствовать, чего хочет этот город, как он думает, что привык чувствовать. Марго казалось теперь гораздо более важным пропитаться ритмом этого города, чем зависать над никому не нужными холстами.
Николай Горофф! Ха-ха! Николай Горофф!
Постепенно ходьба по улицам выработала запас адреналина, вызванный выставкой Николая Гороффа, и Марго упрямо вернулась к теме роботов. Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, она решила во что бы то ни стало найти Андрэ Бретона. Он ближе всех подобрался к роботам. И, возможно, сам уже стал роботом. Или был им давно.
А живопись – все это…
В общем, не важно!
Марго решительно отправилась к дому репортера. Если он там, она увидит его и узнает, что с этим «Големом». Если Бретона нет, она оставит ему записку у консьержа. А вообще-то надо взять у него номер мобилы, и-мыл и вообще…
Так Марго энергично шла по улице, размахивая руками и придумывая новые подробности войны.
Вдруг за ее спиной громко рявкнул клаксон. Марго оглянулась и увидела знакомый БМВ.
– Привет! – помахал из-за стекла машины Андрэ. – Ты не ко мне идешь?
– К тебе! – радостно сообщила Марго и направилась к правой дверце. – Привет!
Она с удовольствием устроилась на сидении.
– А я из дому! – сказал Андрэ задумчиво, поправляя очки (те самые). – Я должен посетить одного художника. Сержа Наполи. Мне нужно сделать ему заказ и кое-что сфотографировать. Если хочешь…
– Хочу! – воскликнула Марго. – Поехали!
Андрэ рванул по своей привычке на предельной скорости. И по обыкновению он не обращал внимания ни на знаки, ни на светофоры, уверенный, что они сами подстроятся к нему.
– А скажи Андрэ, – осторожно спросила Марго. – Где купить такие очки? Я искала но не нашла, а мне тоже хочется такие же.
– Их не продают, – усмехнулся репортер. Ты можешь найти только подделку. Фишка этих очков, в том, что они «умные». Они могут вычитать из движения повторяющиеся фазы, могут компенсировать строб, переводить изображение из УФО-диапазона в нормальный или из инфракрасного. Говорят, в них можно увидеть даже привидение. Мне правда не удавалось. Честно говоря, я не знаю, как они устроены. Какие-то кристаллы, какие-то волны, частоты. В общем, современная требуха, когда приборы принято рисовать, а не монтировать. Честно говоря, воображения не хватает, но… пользоваться можно. В это есть что-то от магии.
– Ух ты! – воскликнула Марго и покачала головой, удивленная не только функциями очков, но и тем, что Андрэ так подробно рассказал о них.
– Да… Так вот. Конечно, ты не купишь такие. Мне их подкинул приятель из экспериментального отдела. Вернее, даже не мой приятель, а Макса.
– А Макс тоже в «Големе», да? – снова спросила Мар.
– Да, – кивнул Андрэ. – И нехило устроился. Он – испытатель тестов.
– Чего-чего?
– Чтобы понятно было, объясняю. Ему дают разные стимуляторы и тестируют. Иногда бегать заставляют, иногда не спать неделю, по-разному. Снимают показания, берут анализы. И платят неплохо. Кроме того, сама понимаешь… – … эти стимуляторы…
– Ну да! И эти и другие. Все, что получше, Макс тащит мне! Но ты знаешь? Лучше «аненэрбе» пока ничего не придумали.
– Аненэрбе?
– Ладно! Потом. Мы приехали.
БМВ ловко запарковался около высокого старого дома с мансардой. Бретон вышел, дождался, когда выберется Марго, пискнул сигнализацией и двинулся к подъезду. Позвонив по домофону, репортер известил кого-то о своем приезде, и они вошли в старенький (совсем не такой, как в доме Пуллет или Андрэ) подъезд.
Лифт. Громкий, старый, почти как в Питере или в Москве. Сетчатая кабина, напоминавшая всегда Марго кроличью клетку, приехала и услужливо остановилась.
Им пришлось подняться на последний этаж, а потом еще по лесенке, в конце которой перед ними сразу открылась дверь.
Тощий парень, чем-то похожий на Черепа, пропустил посетителей в мастерскую, отступая вглубь.
– Привет! – сказал Андрэ. – Я – Андрэ Бретон, репортер, а это моя подружка, художница. Ее зовут Марго Танк или просто Мар. Скоро у нее выставка в галерее «Ку д`ёй». Я думаю, она будет рада Вас пригласить.
– Серж Наполи, – протянул вялую руку хозяин. – спасибо… конечно… беспорядок. всю ночь работал. не обращайте…
Говорил он более, чем странно. Казалось, проговаривая мысленно неважное, он произносит только несущие информацию слова. Иностранец? Марго пожала влажную ладонь Сержа и потом украдкой вытерла руку о штаны. Андрэ пренебрег рукопожатием. Еще шаг, и они оказались в крохотной комнатке. В окно мансарды был виден синеющий на востоке вечерний горизонт и крыши, крыши, крыши. И черный лес труб над ними. – купить…заказ? – спросил Наполи.
– Я хочу посмотреть все, что у вас есть, – сказал Андрэ.
Тогда Наполи вытащил со стеллажа папку и начал выставлять к стене графические листы.
– «Лабиринты», – сказал художник и поставил первый лист.
Это были лабиринты как таковые. Лабиринт из металла, из камня, из песка. Даже вихри воды Серж сумел запутать в таинственное сплетение.
– А у вас есть какая-то концепция? – спросил Андрэ светским тоном. – …не писатель… нарисовал, что хотел… смотрите.
Серж мерно переставлял работы. Всего их оказалось около четырех десятков.
Марго стояла около приоткрытого окна за плечом Бретона и нюхала воздух, смешавший запах весны и краски с запахом тела Андрэ, одеколона Андрэ и благополучия Андрэ и опасливой самоуверенностью Наполи, параноидальным величием Наполи.
И снова сомневалась в зле исходящем от инопланетных роботов. Может, сначала разобраться? Может быть, зло – не от роботов? А от людей? Может, это смысл и цель каждого человека – стать роботом?
Наполи выволок стремянку и полез на антресоль, откуда достал еще толстую пачку графических листов. – … еще, – сообщил Серж и бросил листы на пол.
Из-под папки поднялся фонтанчик пыли, и под ноги Марго вылетел маленький кусочек бумаги – обрывок рисунка. Она подняла его и, повертев, машинально сунула в карман.
Серж скинул папиросную бумагу с первой работы. Это был странный, вывернутый наизнанку город, из темноты окон которого выглядывали чьи-то глаза, а из стен торчали, готовые схватить руки. Спирали лестниц, раковины, цифры, трещины, провалы. Винтики, колесики, передачи и рычаги. И внутри всего этого маленькие человечки, части тела которых соединялись с монстром-городом посредством шестеренок, рычагов и проводов.
Но это было не главное.
После того, как Марго создала картину, останавливающую время, она уже знала, как нужно смотреть на картины. Наполи был злым гением. Он был гением о т ч а я н и я. Он отступил перед темной стороной мира и позволял ей разъедать свою душу ужасом, страхом, гадливостью и безысходностью. Он любовался своими струпьями.
Марго вспомнились гравюры, которые привез для Жака Валерий. В них было то же настроение. И то же обилие глаз. Но дело было не в том – что, а в том – как. Молекулы, получавшие энергию от Наполи не грели. Все листы Наполи были естественными холодильниками, от которых буквально был мороз по коже.
Наполи гордо сложил руки на груди и уставился на Андрэ. – … я – гений.
– Да-да… Это очень интересно! Интересно! – заявил Андрэ и присел на корточки перед стопкой листов. – Это все тушь? Перо? Тушь, перо? Да?
Художник кивнул. – … рисую…контакт… только контакт, – он резко повернулся к Марго и уколол ее глазами. – Понимаете?..вижу! Понимаете?
В глазах Сержа Наполи зияла такая бездна, что Марго отшатнулась и вдруг увидела над головой художника плотный серый луч, и его лицо затянуло мутноватой дымкой, словно Серж Наполи отстал от мира во времени. Словно все уезжали куда-то, а он оставался на перроне.
– Неплохо-неплохо, – сказал Андрэ, поднимаясь с корточек.
Он отщелкал почти все графические листы. Вытащил флэш. Вставил еще один. И тоже заполнил его целиком.
– А нет ли у вас таких, знаете, маленьких картинок? Совсем маленьких. Миниатюр. – …нет, – холодно покачал головой Наполи. – … большие…будут. Холсты.
– Тогда я сделаю заказ, – сообщил Андрэ и полез в карман. – …заказ? – насторожился Наполи и удовлетворенно кивнул. – Заказ!
Снова упаковав листы в папку, он забрался на стремянку и запихнул папку на антресоль.
Андрэ вытащил сложенную в четверо бумажку. Марго вытянула шею, чтобы узнать, что там, но шея оказалась недостаточно длинной.
Серж спрыгнул на пол.
– Я хочу, чтобы ты нарисовал пять работ. Вот таких, – репортер протянул бумажку художнику. – … когда? – поинтересовался Серж, пряча листок в задний карман брюк.
– Недели достаточно? – Андрэ протянул Наполи несколько пятисоток. – Это аванс. – …неделя, – кивнул Серж и поморщился. – …неприятная работа… мало.
– Больше нет, – ухмыльнулся Бретон. – … профессионал, – пожал плечами Наполи и кинул пятихатки на столик.
– Было приятно познакомиться, – сказал репортер Сержу Наполи и поднялся с диванчика. – … тоже, – кивнул бледным фарфоровым лицом Наполи, провожая посетителей к дверям.
Андрэ забыл о художнике сразу, как только прешагнул порог мастерской. Он принялся давить кнопку лифта. Он повторял попытку за попыткой. Марго стояла рядом, сжимая в руке кусочек гравюры.
После шестой попытки заставить механизм лифта вздрогнуть, Андрэ выругался:
– Черт бы побрал! Меня преследуют сломанные лифты. – И начал спускаться по лестнице.
Марго, пожав плечами, засеменила следом. Она разглядывала теперь Бретона не как возможного партнера по постели, а как врага или подельника. Она не могла до сир пор решить, что выбрать.
Ступеньки протерлись от того, что по ним много ходили, и напомнали отвердевшие песчаные волны. Новая лестница кажется неживой только от того, что ее еще не обкатали, не притерли к остальному миру.
Мир не любит острых углов. Море, время и прикосновения стараются все сделать круглым и гладким – все превратить в песок, в пыль. Пыль скапливается в глину, глина слеживается в камень камень опускается в топку лавы и разогреватся там под давлением, и превращается в огонь, а огонь выплескиваетя и застывает в камень, а там опять за него берется ветер и океан.
И человек – только запчасть этого круговорота.
Андрэ молча вышел иэ подъезда, молча сел в машину, молча тронулся с места и молча ехал всю дорогу. БМВ летел, репортер что-то обдумывал, а Коша-Марго была овощем. Она не знала, куда они едут. Места были совсем незнакомыми, но желание спросить, куда они едут не появлялось. Марго пыталась принять какую-нибудь форму, подходящую для этого момента и места.
– Аненэрбе, – сказала она вслух незнакомое слово, и ни с того, ни с сего вспомнила Аурелию. – Андрэ! Аурелия просит меня научить ее летать. Что мне делать?
Андрэ расхохотался:
– А с чего она решила это?
– Ей рассказала арфистка, что видела меня взлетающей в небо. Мне и правда снился сон, в котором меня унесло ветром. Но не могла ведь она увидеть мой сон? К тому же арфистка умерла. Ее убила арфа. Поэтому теперь никак не узнать, что она имела в виду. Есть еще полицейский, но я не уверенна…
– Свежо! – усмехнулся Андрэ. – Ну что я тебе посоветую? Купи в аптеке вазелин, добавь туда собачьего дерьма, скипидара, чернил… Возьми деньги у своей хозяйки и съезжай! Только возьми денег побольше!
– Нет. Так нельзя, – подумав, вздохнула Марго.
– Да брось ты! – поморщился Андрэ. – Дур надо учить!
– Но мне не хотелось бы брать это на себя.
– Тогда угости ее кислым. Ее пропрет, и она успокоится. А может и полетает даже.
– А где взять?
– Не знаю. Попробуй на Сакре ночью. На Сакре есть все. Черт его знает, как туда что попадает? Один раз у меня кончились запасы «аненэрбе» и я купил там! Купил!
– Хорошо, – кивнула Марго и все-таки спросила. – А куда мы теперь?
– На взлетное поле.
– Мы полетим?
Андрэ не ответил.
Тогда Марго достала из кармана обрывок, который подобрала в мастерской Наполи, чтобы разглядеть получше. Кусочек был не обрывком, а аккуратно отрезанным бритвочкой кусочком оффортной бумаги. Это точно был кусочек гравюры.
– Глаз. Очень странный глаз, – сказала Мар. – Похоже на то, что Валерий привез для Жака. Может быть, Наполи рисует такие же? Валерий говорил про каких-то конкурентов.
– Откуда у тебя это?! – спросил Андрэ, и его рука, выстрелив, как язык хамелеона, выхватила кусочек из руки Марго.
– У Сержа Наполи подобрала на полу. Мне кажется, я могла бы нарисовать не хуже. А Валерий считает, что я еще не доросла. Представляешь?
– Валерий? Кто это?
– Тот парень, с который привез меня к Жаку, – пояснила Марго, не видя в любопытстве Андрэ никакого подвоха.
– И что? А причем здесь Серж Наполи?
– Не при чем, – пожала плечами Марго. – Просто Валерий привез Жаку похожие гравюры. На тех гравюрах были тоже глаза. Разные. Некоторые росли из земли, как цветы, некоторые смотрели с неба или из окон, ползли змеи с глазом вместо головы. Ну все в таком духе. И Валерий сказал, что они махом расходятся по коллекционером, и если бы я… А, я вспомнила, в чем фишка! Эти гравюры, которые привез Валерий, делают какие-то сумасшедшие в России. Ой! Черт! Я проболталась. Он просил никому не говорить…
– А как эта гравюра могла оказаться у Сержа Наполи? – спросил Бретон.
– Да почему же это она?! – удивилась Марго непонятливости приятеля. – Просто похоже. Те гравюры Валерий привез из России! Наполи никак не мог их нарисовать. Если ты думаешь, что он купил их, то… Покупать и рвать? Зачем? Глупо. Мне кажется, это она сам раскромсал со зла неполучившуюся работу.
