Текст книги "Тайные знаки"
Автор книги: Александра Сашнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)
Из клуба вышли Бамбук с Эдиком и тоже вошли в автобус. Они и сели вместе. Потом вышел Митяй, танцорв и Гочподи.
Катька сидела мрачная, на грани истерики и сама себе не могла объяснить, чего же она от него хочет.
Гочподи направился по салону, раздавая полтинники, и около последнего артиста обеспокоенно заозирался.
– А где Катерина-то? – просил он, будто и не проходил мимо.
– Здесь я! – крикнула Катька и сама подошла за деньгами.
– Распишись, – подсунул Репеич бумагу. – Ты, Катерина, девка перспективная, но нечуткая и ерепенистая. Ты бы вела себя получше, было бы тебе легче. А то смотри, у ершистых нет будущего в шоу-бизнесе!
– Да ладно Вам! – Катька поставила кривулину и сунула бабки в карман. – А то Алла Борисовна всем так и подмахивала! Да вас чем дальше пошлешь, тем вы сильнее любить начинаете! А если вы думаете, что я всю жизнь мечтала быть девочкой из герл-бэнда – извините… Ошибочка!
– Ты-то не Борисовна, чай!
– Да я лучше! Понятно! – Катька спрятала деньги в карман и полезла на сидение.
– Ну-ну! – сказал Гочподи и попытался ущипнуть ее за задницу. – Не городи ерунды! Не расстраивай меня!
– Блин! Не люблю я этого! Козелище старый! – буркнула Катька и поплелась на свое место.
Слава богу, Репеич не расслышал последнюю фразу, а то было бы ей «козелище».
Эдик опять даже краем глаза не глянул на нее. «Ну и пошел он!» – подумала Катька и свернулась клубком в кресле. Город плавно повернулся, расступились дома, выпуская «Роботы» обратно на ночное шоссе, и снова за окнами потянулся однообразный темный пейзаж.
Эдик всю дорогу трепался с Бамбуком, Стрельцова смотрела то в окно на темный чужестранный пейзаж, то на затылок басиста, освещенный тусклым светом лампочки. Мотор автобуса ровно урчал, и артисты потихоньку угомонились.
Стрельцова смотрела в окно и ощущала, как ее мозг начинает трещать от напряжения – она не могла состыковать то, что знала раньше и то, что увидела и пережила за одни эти сутки. И тайком от себя самой она призналась себе самой, что не смотря на то, что против Эдика она затаила жестокую обиду, она все-таки достанет его и все расскажет про Бафомета и потребует от Эдика каих-то объяснений. Ну не может быть, чтобы человек, который так легко отпоил ее от этого ужаса, после которого она думала, что точно умрет, не может быть, чтобы такой человек не знал, как объяснить этот ужас. И еще. Катьке очень хотелось сходить на это кладбище днем, с Эдиком и проверить наличие светового столпа около дерева.
Она уснула странным, необычным сном. Все тело ее спало, а глаза и мозг продолжали присутствовать при всем происходящем. Хотя происходящего было очень немного – ночной пейзаж за окном. Единственным событием этого пути стал флюорисцентнай розовый спортивный самолетик, который выписывал в небе отвязные пируэты. Но Катька не имела опыта летания на маленьком самолете, потому не поняла всей чудесности происходящего.
Вскоре навстречу промчались скорая и несколько полицейских машин.
Автобус остановился на последней перед въездом в город заправке, и водила что-то возбужденно сказал по французски.
Катька проснулась.
– Эдик! – рявкнул в тишине Репеич. – Переведи нам. Ты хорошо знаешь язык.
– Говорят, нам повезло, – сказал Эд. – Только что, буквально за нашей спиной, автобан перегородила фура – уснувший водитель потерял управление, груз опрокинулся и пять километров дороги теперь устилают теперь свежие апельсины.
Ребята загалдели. Катька потянулась и снова ощутила жизнь обыденной, обычной и твердо-устойчивой.
Вскоре автобус остановился около гостиницы, артисты высыпались на мокрый асфальт. В Париже тоже был дождь. Бамбук не отпускал Эдика, и Катька пошла к себе.
Спать. Наверное, спать. А что делать-то? Неожиданно она почувствовала, что просто устала. И больше ничего. Она просто устала.
«Да, Макся. Наверное, я – плохая мать, – подумала Катька. – Хорошая мать ради своего ребенка на все пойдет – даже на связь с уродским новым русским, не то что с Бафометом.» И Катьке вдруг стало жаль Максю до одури. Так жаль, что она тихонько заскулила, чувствуя, как горячее течет по ее щекам.
И тут вдруг темнота ожила, подернулась муаровыми вихрями, заклубилась и превратилась в рожу того самого Бафомета. Катька открыла рот, чтобы заорать, но связки не смыкались, и звук получился бессильный, сиплый.
Дверь открылась, и в прямоугольнике света появился Эдик.
Рожа на потолке исчезла. «Господи! Да это же просто тень от дерева!» – сообразила Стрельцова и истерически хихикнула. Хихикнула и не смогла остановиться. Она каталась по кровати и хохотала, сжимая руками начинающий болеть от судороги живот.
– Ты чего? – спросил Эд. – Можно включить свет? Я тебя разбудил?
– Нет-нет! Заходи! – выдавила Катька, пытаясь остановиться.
– Извини! – с ходу начал басист. – Никак я не мог отделаться от Бамбука, но теперь я готов к подвигам и приключениям! Так я не понял, ты уже спишь?
– Нет! – вскрикнула Катька и вскочила. – Нет-нет! Очень хорошо, что ты пришел!
– Бамбук потянул мышцу, и я немного помог ему справиться с проблемой, – объяснился Эдик, заходя в комнату. – Нас в институте учили, как поправлять растянутые мышцы. До психологии я учился в физкультурном.
«Врет, – подумала Катька, – врет от первого до последнего слова. Ну и пусть врет!» Ее колотило.
– Дай мне еще своего эликсира, – попросила Стрельцова. – Скорее!
Она требовательно протянула руку за фляжкой. Эдик безропотно выполнил просьбу. Катька и сделала большой глоток.
– Фу! Как меня припарило сейчас!
– А что?
Катька выключила свет и показала на потолок пальцем.
– Видишь тень?
– Ну да!
– Мне сейчас показалось, что это рожа Бафомета! Боже, как мне дурно! Пойдем скорее отсюда! Я хочу на воздух!
– Пойдем!
Катьке до ужаса хотелось прямо сейчас обнять Эда, но она так боялась, что ему не понравится, что сдаржала желание.
– Честно говоря, – рассказывала Стрельцова, ведя басиста по знакомым темным улочкам, – я не знаю, у кого конкретно он покупал это, но на бумажке был нарисован глаз. Ты знаешь язык, поэтому сможешь добиться того, чего хочешь.
Наконец-то из-за очередного угла выплыла величественная лестницы, взбирающаяся на холм к высокому, освещенному иллюминацией зданию. Так же у подножия толклись реперы, досочники и ролермены. Катька шепотом сказала:
– Видишь, там наверху хмыри в капюшонах? У кого-то из этих чуваков надо спрашивать «глазки», я не знаю как по фрэнчу. Ты знаешь язык, вот и валяй.
– Хорошо! – Эдик отправился к первому призраку на ступеньках. Они тихо о чем-то переговаривались, но Катька не поняла не слова. К ней вернулось вдруг ощущение прошлой ночи, и ужас зашевелился под кожей.
– Нет. Этот не знает, – расстроено сказал вернувшийся Эд. – Пойдем дальше.
– Знает, – уверенно сказала Катька и сама подошла к парню в капюшоне.
Француз посмотрел на нее с напряженным вниманием, готовясь то ли драться, то ли удирать. Но Катька не дала ему это сделать. Она сделала просто.
Она пропела строчку, из песни, которую пели лабухи:
«… если есть в кармане пачка сигарет, значит все не так уж плохо на сегодняшний день…» – А… – обрадовался капюшон, что-то быстро заворковал и махнул рукой вверх.
– Mercie, – сказал Эдик.
– Ты понял? – спросила Катька.
– Да. Идем. – Басист повернулся и поспешил наверх.
Остановившись около второго капюшона, Эдик началс ним толковать. Довольно долго.
Катька осталась один на один со своим ужасом. Она постояла немного, покачалась на ноге, потом на другой, потом посидела на корточках. И заметила – вернувшийся страх начал превращаться сначала в раздражение, а потом в злость. Злость – тощая черная кошка – потянулась и, танцуя, переступила с лапки на лапку. А собственно говоря – нужен ей этот Эдик? Может пойти домой и лечь спать? Может, хватит приключений? Катька пожала плечами и направилась вниз по лестнице. В конце пролета она услышала торопливые легкие шаги и поняла, что Эдик ее догоняет. Катька злорадно улыбнулась.
– Извини, – сказал басист. – Я должен был договорить. И я хочу спросить тебя. Этот парень – местный художник и приглашает нас к себе в мастерскую. Прямо сейчас. Пойдем? Посмотрим его картины. Хочешь?
– А «глазки» ты купил у него?
– Нет, – весело помотал головой Эдик. – Кончились. Но у него есть дома. В принципе, если тебе не интересно, я могу тебя закинуть в гостиницу.
– Нет! Я еду!
Парень, с которым только что толковал басист, заулыбался и приблизился к русским.
– Je m`appele Serg, – сказал он и протянул руку.
Он что-то еще проворковал по-французски, но Стрельцова только идиотски улыбнулась и прикоснулась к холодным влажным пальцам.
– Он говорит, что ему очень приятно познакомиться с тобой, – перевел Эдик. – Он слышал о русских девушках и считает, что они самые красивые.
– Ну-ну! – усмехнулась Катька и повеселела. Она поняла для чего нужны пустые разговоры. Пустые разговоры делают жизнь не страшной. Они так ее замыливают, что она перестает различаться сквозь треск и шорох обыденных фраз.
Они бегом спустились к дороге, Эдик довольно быстро взял такси. Они все втроем упали на заднее сиденье.
– Эдик! Теперь я знаю, кто ты! – сказала Катька. – И зачем я тебе! Я догадалась!
– Ну?!
– Ты – бандит! А возможно – наркодиллер! Но я никакие наркотики в Рашу не повезу! И даже не думай!
Эдик захохотал. Французский художник Серж опять довольно заулыбался. Катька же остаток дороги слушала музыку, отгородившись от мира наушниками и сосредоточившись на флюидах, исходивших от тела басиста. Однажды появивщееся на сцене ощущение включенности в тепло, окутававшее Эдика, уже не проходило, будто невидимая сеть была теперь накинута на них обоих.
В мастерской Катьке больше всего понравился маленький балкончик, выходивший прямо на крышу. Она тут же выскочила туда и, свесившись через балкон наслаждалась приятным влажным ветром.
– Не упади! – заглянул к ней Эдик и опять скрылся в мастерской.
– Я тут, с краешку, – пообещала Катька и уселась задницей прямо на холодную черепичину.
Катька оглянулась, и увидела, что парни очень серьезно обсуждают работы, в которых она ничего ровным счетом не поняла. Она попробовала включить плеер – батарейки ожили.
Слушая музыку и ветер, Стрельцова смотрела вниз, на темный тротуар и ей казалось, что где-то там идет этот невидимый человек, чьи мысли и чувства так точно передавала эта музыка. Это был странный человек – уже в возрасте, мужчина, который привык к тому, что ему не к чему привыкнуть. Все что у него есть – одна только музыка, спящая в его серебрянной трубе. Музыка, которая приходит к этому человеку через его трубу прямо из космоса, из ветра, дождя и сияния звезд. Неизвестно, есть ли у него семья, дети – все равно он всегда одинок перед лицом огромных звезд. Он принадлежит этим звездам, они держат его нежными цепкими лучиками в своем плену.
И Катька вдруг призналась себе, что хотела бы быть таким человеком. Человеком, через которого на Землю льется небесная музыка. Ради этого она была голтова лишиться всего. Всего, кроме Макси. Катька шевельнулась, по черепице прокатился камешек и, свалившись вниз, через две секунды щелкнул о тротуар.
Сквозь музыку в наушниках прорвался отзвук далекого весеннего грома, и свежесть накатила внезапной волнующей волной. Катька распахнула руки, и ей показалось, что ветер открыл тоже навстречу счастливые обятия. На лицо Стрельцовой упала первая капля дождя – прохладный поцелуй. Опять прогремел гром, и Катька оглянулась назад, в оранжевое окно мастерской.
В сопровождении музыки мастерская превратилась в кадр кино.
Около стены Серж выставил пачку своих работ, вторая стопка лежала на полу, а сам хозяин, сосредоточенно склонившись над тумбой, что-то разрезал маленькими ножничками. Эдик внимательно следил за руками француза. Покончив с вырезыванием, тот протянул Эдику маленький кусочек бумажки. Эдик взял его и сунул во внутренний карман куртки. Серж Наполи сгреб остатки обрезков в конверт и, вероятно, что-то обронил, так как принялся озираться и топтаться на месте. Решив, что ему показалось это, художник спрятал пакет на антресоль.
Катька щелкнула кнопкой, оборвав музыку, и вернулась из кино в реальность. Но состояние счастья так и осталось в ней.
– Ага! – сказала она, спрыгивая в комнату. – Что это вы тут без меня делаете?
– Ничего! Ждем тебя! Смотри! Все готово! – улыбнулся Эдик.
– Yes, yes, – сказал художник почему-то по-английски и кивнул головой.
Катька плюхнулась на диван, Эдик устроился рядом. Серж включил CD-проигрыватель, и они принялись созерцать гравюры под музыку похожую по стилю на композиции «Энигмы». Картины напомнили Катьке какие-то механистические внутренности. Это пугало, напоминая ощущение от вчерашних «глазок», и счастье, захватившее Катьку на крыше начало истоньчаться.
– Veux-tu du champagne? – спросил вежливо француз, выставляя на стол бутылку и бокалы.
– Ага, – кивнула радостно Стрельцова и налегла на шампанское. Гравюры наводили на нее скуку.
– Ну как тебе? – спросил Эдик, когда показ закончился.
Шампанское тоже закончилось, поэтому Катька уже была весьма нарядная.
– Круто! – воскликнула она, вежливо улыбаясь. – Вот тебе и гравюры. Ты же хотел купить гравюру! Покупай! Покупай!
– Ты думаешь, эти подходят? – Эдик наконец-то взял свой бокал и немного отпил.
Он что-то сказал французу, и тот закивал, улыбаясь и посмотрел на Катьку с симпатией. Из всего их разговора Стрельцова поняла только слово «биен», что означало «хорошо».
– Ну что ж, я подумаю! – пообещал Эдик и тронул Стрельцову за локоть. – Пойдем?
– Да, – Катька поднялась и покачнулась. – Пойдем!
– Не падай, – рассмеялся басист, крепче поддерживая спутницу.
Дальнейшее происходило как бы помимо ее сознания. Сознание наблюдало за тем, что вытворяла Стрельцова, но не вмешивалось. Сознание не моргнуло глазом, когда Катька прямо в лифте попыталась повиснуть на Эдике и склонить его к совершению немедленных сексуальных действий; когда на уговоры и увещевания спутника, она обиделась и, размахивая руками, понеслась по улице прямо по лужам, выкрикивая грязные ругательства. Эдик терпеливо ловил ее и уговаривал не дурить.
В такси Катька проехала довольно мирно, зато оказавшись перед знакомой лестницей, докопалась до черного человека, торчащего из стены. Ее посетила навязчивая идея накрасить статуе лицо, но вариантов добраться до головы не было – и сверху и снизу было далековато. Только поэтому басисту (таки!) удалось вернуть Катьку в гостиницу. Но в свой номер Стрельцова идти отказалась наотрез. Прямо около лифта она сделала вид, что ноги ее совсем не держат, и свалилась на руки бедному Эдику. Целую минуту она наслаждалась таинственной, незнакомой близостью басиста.
– Дай ключ, – сказал Эдик, остановившись у Катькиного номера. – Я открою тебе дверь.
– Ключ?! – Катька подняла на Эдика вопросительные глаза. – Ах да! Ключ.
Она принялась хлопать себя по карманам.
– Что? Потеряла? – терпеливо спросил Эдик.
– Да, – Катька продолжала мять и ощупывать себя.
– Ладно! Не грузись. Завтра возьмешь новый у консьержа. Идем ко мне. У меня широкая кровать. Хватит на двоих.
Пряча торжество, Катька проследовала в номер басиста и нагло начала раздеваться, бросая шмотки по пути в душ. Обычно это действовало. Парень начинал думать, что она уже в говно и ему становилось плевать, что она подумает о нем, как о мужчине. А Катьке того и надо было. Если ей препирало, она и сама могла извлечь удовольствие. Было бы из чего!
Порог бэдрума она перступила уже в одних бикини. Разумеется никакими задвижками Стрельцова не стала пользоваться – для того что ли весь спектакль? Катька терпеливо стояла под душем, пока не начала трезветь. Странно, но Эдик не спешил присоединяться, хотя любой другой на его месте…
Катька почти уже протрезвела и поняла, что пора выходить. Теперь она не была уверенна, что должна быть голой, а потому замоталось полотенцем.
Эдик сидел в кресле в полумраке приглушенного света бра, закинув ногу на ногу, и улыбался.
– Ну что? Кудесница-куролесница!
– А-а… – Катька потупила глазки и присела напротив. – Знаешь, крепишься-крепишься, а потом вот раз и… как понесет!
– Ничего, бывает. Я не очень расстроился. А кое-что меня даже позабавило. Хочешь чайку?
– Давай.
Эдик извлек из шкафчика маленький кипятильничек и стеклянный кувшин. В кувшин он налил воды из пластиковой бутылки. Катька, как загипнотизированная, уставилась на газету, лежащую на журнальном столике, установленном между креслами. Это была та же самая газета, которую Катька сперла у консьержа. Или такая же?
Катька зашуршала листами.
– Мне кажется, я где-то видела эту девушку. Кто это? Артистка? Ее замочили? – Катька пыталась понимать французский, как английский. – Тут написано почему у нее зеленые волосы? Может, мне тоже покрасится?
– Не надо. Тебе и так хорошо, с рыжими. А эта девушка недавно утонула. Ее нашли у моста Левалуа. Причиной полагают овердозу. Она была чем-то вроде дизайнера. А где ты ее могла видеть? Встретила на улице? Такую трудно забыть.
– Нет. Не помню точно. Может быть, мельком в «Эдеме». Когда стоишь на сцене, то не успеваешь осознать, кто внизу трясется, а потом во сне какие-то люди незнакомые совсем снятся.
– Забавно, – покачал головой Эдик и, сунув в кувшин кипятильник, включил его в розетку. От блестящей петли нагревательного элемента сразу же начали отделяться маленькие воздушные пузырьки. Они с тихим шорохом устремлялись вверх и лопались, брызгая над поверхностью воды микроскопическими капельками. Эдик снова сходил к шкафчику и принес большую расписную кружку с крышкой и отверстием для литья воды и темную коробочку, так же закрытую крышкой. Снова устроившись в кресле, басист установил кружку с крышкой на столик, с нижней полки поднял наверх две фарфоровые чашки и поставил – одну перед собой, вторую перед гостьей. Вслед за тем басист снял крышку с темной коробочки, и Катька учуяла волну чудесного свежего запаха, похожего на запах талого снега.
Катька следила за руками Эдика и пыталась понять, что в них такого особенного. Чем-то они очень сильно отличались от рук остальных людей. Каждая жилка была в них отчетлива и подвижна, и хотя ни капли лишней плоти не было под кожей, они не напоминали старческие высохшие руки, но не было в них и подросковой влажной округлости. Ногти Эдика были очень белые, а кожа перламутрово отсвечивала. И было в этом нечто нечеловеческое.
– Китайский, – объявил Эдик и протянул коробочку Катьке.
Та взяла ее и принюхалась, пытаясь расплести сложный иероглиф запаха.
– Он похож на иголочки, – заметила Катька, поворачивая баночку на свет. – Пушистые иголочки.
Эдик принял баночку с чаем обратно и, насыпав в большую кружку несколько щепотей, залил чай закипевшей водой. И опять Катька не могла оторваться от танца этих прекрасных рук.
– Послушай, – спросила она взволнованно. – У тебя такие красивые руки, но в них что-то особенное, а что – я не могу понять. Может быть ты подскажешь?
– Тебе кажется, – покачал головой Эдик. – Обычные руки спортсмена. Я же окончил физкультурный институт.
Катьку устраивало это объяснение. Наверное, у всех спортсменов такие руки. А почему бы и нет? У пианистов тоже особенные руки. У певцов – особенная фигура. У сопрано всегда огромная задница, у баса – огромная грудь. У водителей, продавцов, учителей тоже особые фигуры. Человек принимает ту форму, которая наиболее продуктивна для его труда. Что тут удивительного?
От кружки опять дохнуло волной аромата. И Катьке опять привиделся огромный холм, заросли сливовых деревьев и ручей в тающем снегу.
– О! – воскликнула Катька изумленно. – Кажется, я катастрофически трезвею!
– Это от запаха чая. В чае пять вкусов. Пять первоэлементов.
Он протянул руку к газете и снова стал разглядывать фотографию девушки с зелеными волосами. Потом перелистал всю газету и погрузился в маленькие заметочки на полях.
– Что там еще? – спросила Катька, скучая.
– Да так. Пишут, что изобрели новый вид наркотиков. Бинарный, приобратает свои свойства при контакте с любым сахаридом. Нет никакого способа отпределить наличие вещества. На расстворе можно готовить «Кока-колу», пироженные, конфеты. Пишут, что патент принажлежит напитку «Блисс».
– Я украла эту газету у консьержа, но поскольку не знаю френча, бросила ее у дверей, – с удивлением заметила Катька.
Эдик нацедил в обе кружки светлый, чуть подкрашенный напиток, и Стрельцова сморщилась.
– Ну-у! Разве это чай?
– Попробуй, – вздернул брови Эдик и первым поднес кружку к губам.
Катька окунула лицо в загадочный сладкий запах и замерла. Если бы запахи могли быть наркотиками – то это был один из них.
– Удивительно, – вздохнула Катька. – Такой чудесный чай, и такие поганые пуховики они делают? Чудные они, китайцы.
– Чудные, – кивнул Эдик.
– Ты не сердишься, что я себя вела кое-как? – спросила Катька, когда чай кончился. – Вообще-то я не теряла ключ, просто мне не хочется с тобой расставаться. Просто не хочется идти в свой номер. Можно, я у тебя останусь? Я не буду к тебе приставать. Я уже трезвая и отвечаю за свои слова.
– Оставайся, – сказал Эдик и снова взял газету в руки. – Я почитаю. Ты можешь ложиться.
– Хорошо. Спокойной ночи, – сказала Катька и поднялась с кресла. – Послушай, конечно это не мое дело, но… это же желтая пресса. Тебе что, шифровки там передают.
– Ты насмотрелась фильмов типа «Люди в черном»?
Басист опять уткнулся в газету. Катька нырнула в постель и долго смотрела на точеное лицо Эдика, мягко выписанное янтарным светом бра.
