Текст книги "Тайные знаки"
Автор книги: Александра Сашнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)
Минут пять, прежде чем взяться за потертую латунную ручку, Марго сомневалась, но все-таки решила войти. Надо все-таки выяснить раз и навсегда с этими роботами. Не надо давать свети себя с ума или заставить себя быть беспонтовой овцой. Если это безумие, пусть оно будет твоим личным безумием. Если это истина, то поступи сообразно ей.
Консьерж смотрел на нее в упор, но, кажется, не видел. Кажется, у него было что-то вроде ступора. И Марго подумала, что если его спросить, проходила ли она мимо, он точно скажет, что нет. И будет прав – Марго ведь нет в его мире сейчас!
Она торопливо побежала по лестнице, стараясь не очень греметь ботинками. Лифтом было бы проще, но не хотелось. На предпоследней площадке Марго остановилась. Отдышаться.
Надо же как колотится сердце! Кажется, что даже эхо подъезда слышит этот стук, и повторяет его вслух. Или это кровь в ушах? Марго стояла, склонившись над перилами и смотрела вниз на шахматный масонский пол.
За дверью Андрэ послышались голоса, и Марго инстинктивно отпрянула в полукруглую нишу, в которой когда-то стояла статуя, а потом ее убрали. Дверь открылась, на лестницу вышли двое: Андрэ и парень в черной кожаной куртке.
Марго опять настолько отдалилась от происходящего, что кажется, перестала дышать. Как тогда, когда они летали на самолетике, она прогсто знала, что все это происходит не с ней. – … за картиночки спасибо. Забавная вышла вечеринка, – договорил фразу незнакомец добреньким голосом школьного учителя. – Веселее, чем в «Эдеме». Кто бы мог подумать?
И Кошу окатило жутью. Черная тусклая звезда распустила щупальца и шарила по подъезду – незнакомец был сведущим охотником – из тех, что притягивают к себе жертву. Из тех, что по-собачьи чуют чужой страх и присутствие чужака узнают копчиком, а не зрением или ушами.
– О чем ты говоришь! – усмехнулся репортер, нажимая кнопку вызова лифта. – Разве я был когда-нибудь против?
Охотник замер, чуя дичь, но Марго не было в этом мире.
Время двигалось мимо.
Сердце застучало ровно, равнодушно и еле слышно. Она не думала об охотнике, она парила далеко отсюда, среди лавандовых полей, где никогда не бывала, среди белых полдневных облаков на другой стороне Земли, в морских глубинах, где плавают счастливые касатки и поедают клубки селедок-самоубийц.
– Что-то у тебя тут нечисто! – сказал Охотник. – Проверь, может камер насовали или жучков.
– Разве больше «Голема» кто-то может насовать? – беспечно парировал Андрэ. – «Голем» меня охраняет. И я только за. Я согласен быть кем угодно и делать что угодно, только бы меня не кантовали и не парили мне мозги. Хотя за приличный гонорар я могу даже попариться. Только недолго.
– Ну-ну! – Охотник заскрипел презрительным смехом. – Что бы ты делал без аспирина?
– Кстати! У тебя нет еще? – сказал Андрэ с деланным равнодушием.
– Мудаки вы, мудаки! – вздохнул Охотник. – На тебе! Попробуй!
Андрэ что-то взял и парня и, громко щелкнув целофаном, с удивлением спросил:
– А что это?
Незнакомец протянул руку, чтобы вызвать лифт, и Мар увидела на его кисти татуировку.
Мехаизм загудел в глубине шахты.
– Биссер, – прохрипел Охотник.
– Шит! – воскликнул Андрэ раздраженно.
На пол упало что-то мелкое, похожее на бусинку, прокатилось по стпенькам и остановилось прямо у правого «бульдога» Коши. Андрэ озабоченно заозирался, ища потерю.
– Не могу найти! – посетовал Андрэ, и Мар подумала, что никогда прежде не слышала у него такого голоса. Невысокомерного. Обычного. Совсем равного собеседнику. И даже чуть-чуть ниже.
За-бав-но!
– Не суетись! Возьми еще! Этого хватает на трое суток, а я потом еще дам, – сказал вкрадчивый голос незнакомца. – Этот хороший, безотходной совсем. Самый лучший.
– А разве может быть совсем безотходной? – недоверчиво хохотнул Андрэ. – Что-то ты перепутал, наверное?
– Что ты мелешь? Сказано – безотходной. Откат в далекое будущее, до седьмого колена, но поскольку у тебя колен никаких нет, то можешь не ссать!
Охотник шлепнул Андрэ по плечу.
Он шлепнул Андрэ по плечу! Обалдеть, он шлепнул Андрэ по плечу! Должно быть, крутой перец.
Кабина с грохотом остановилась. Андрэ открыл дверь. Захрустели песчинки под дорогими кожаными подошвами. Лифт крякнул, принимая вес. Зловещая парочка уехала.
Когда лифт замер внизу, и хлопнула уличная дверь, Марго повисла грудью на перилах, наблюдая, как консьерж внизу прохаживается по шахматному полу.
Только теперь страх мог бы хлынуть под кожей потоком термитов, и кровь, густая, переполненная адреналином, вязкая кровь, могла бы застучать в тесных артериях.
Но Марго на сегодня хватило. И было настолько в облом, что просто… Просто.
Она отклеилась от перил и подняла то, что уронил Андрэ.
Красная маленькая биссеринка или желатиновая капсула. Может быть, это другой сорт «аненэрбе»? Особый? Безотходной. То есть – без отходняка. Марго понюхала капсулу и, спрятав находку в карман куртки, поковыляла по лестнице вниз. Ну его, лифт! Последний пролет.
Консьерж посмотрел на нее с недоумением, но ничего не сказал.
Донесет Андрэ? Ну и ладно!
Марго вышла на улицу. Уже ночь. Асфальт взбрызнуло дождиком. В лучах фонаря еще можно было увидеть вибрирующую серебристую пыль.
Идти. Идти. Идти. Шагать и думать, как поступить дальше. Когда вернется Андрэ? Как лучше сделать? Дождаться его или придти завтра? Все равно, не миновать Андрэ. Никак не миновать.
Марго поправила воротник и неуместно подумала, а кем же она себя сейчас чувствует? Уже взрослая, в общем-то, тетка. Не семнадцать уже. Уже не простят того, что… Многого уже не простят. И чем дальше – тем больше. Вот этим-то и отличается один возраст от другого. Чем дальше, тем меньше прощают.
И ты.
Сначала любишь всех подряд. Всех обнять, со всеми дружить, со всеми делиться, а теперь? Вот идет она одна по чужому, пусть и прекрасному, но постороннему городу. И он улыбается ей, но совсем не любит. А она – одинокий разведчик в стане врага, неизвестно чьей страны; самурай неизвестного господина. И уже первый встречный – не друг. Первая мысль не о дружбе, а о вражде. Но еще не хочется в это верить.
Хочется, несмотря на то, что даже такие люди, как Лео и Аурелия, оказываются козлами. Да. Горько.
Курить.
Давно не курила, подумала Марго. Полквартала прошла с желанием сигареты. На перекрестке около блестящего мотоцикла столял парень. Как раз прикуривал.
– Извините, мне так неловко… – начала Марго. – Я почти бросила курить, но сейчас… Вы… – … пожалуйста! – парень протянул открытую пачку.
– Спасибо! – Марго вытащила сигарету и наклонилась над зажигалкой с готовностью вспыхнувшей в руке француза.
Мелькнула дурацкая мысль, что так можно получить по шее. Но мысль и правда дурацкая. Француз был обычным простым рабоче-крестьянским французом. Без всяких там. Спрятав зажигалку в карман, он предложил Марго:
– Мадмуазель скучает? Может быть, мадмуазель хочет покататься? – спросил он и оседлал своего металлического жеребца.
– Нет, – покачала Марго.
Первая после перерыва в несколько дней затяжка. Спазм сосудов. Головокружение. И все опять – фильм. Есть в этом прелесть. Во всем. И прежде всего в неизвестности. Неизвестность всегда чревата. Но неизвестно, каков будет плод этого чрева – добрым ли, дурным ли?
– Может быть, мадмуазель хочет поехать в клуб потанцевать? – с надеждой посмотрел на нее парень.
– Нет! – Спасибо! – Марго опять улыбнулась и опять покачала головой.
В этом и фишка. Улыбаться и качать головой.
Марго пошла прочь от мотоциклиста, и вскоре услышала, как взревел мотор. Взревел и скоро затих в ячейках города.
Кто же этот тип, что был с Андрэ? Дружбан? Коллега? Врач. Так разговаривают только с врачом, который лечит от чего-то страшного.
Курить. Вдыхать в себя медленный яд.
А вот и кладбище.
Надо же, как кстати! Войти. Неспеша брести по дорожкам. Холодные голубые паутинки над могилами. А возле каштана все равно – золотистый тоннель света. Куда этот тоннель. Марго встала под золотистый дождь, стараясь ощутить те перемены, которые он вызывал в ее теле. Она закрыла глаза, и явственно почувствовала, как под кожей заструились волны мятного прохладного огня. И опять ей показалось, что она стоит на шоссе, а навстречу ей мчится машина, сияющая белым огнем фар. И впереди этого света катилась волна электричества, или не электричества. Кто его знает, чего это была волна, но в этой волне была сила сравнимая с силой атомного взрыва, потому что она опрокинула Марго и заставила содрогнуться несколько раз в судорогах, похожих на эпилепсию. И мгновенное видение встревожило ее ум – ей показалось, что где-то здесь, в Париже бредет по улицам Чижик. Ей даже привиделось, что он стоит перед какой-то стеной и что-то читает. Он читает что-то, что написано на стене! Но где это?
Придя в себя, Марго подняла голову, а потом, опершись руками, села на земле. Открыв рюкзачок, Марго вытащила иголку с ниткой, спустила штаны до колен и принялась зашивать дыру, бормоча считалочку, сочиненную в детстве специально для шитья:
Стежок за стежком,
стишок за стишком.
Снежок за снежком,
На санях – не пешком.
Стежок за стежком
Шуту – все смешком.
А лбу высокому
все выйдет боком.
Мантра для зашивания дыр делала удивительную вешь – она превращала шитье в развлечение. Вот и все. Откусить нитку, сунуть иголку в катушку.
Налетел ветер. Взъерошил волосы и позвал куда-то. Куда? Куда он зовет, этот ветер? Куда он все время зовет?
– Хочешь услышать, нужно молчать, – сказал за спиной чужой голос.
Марго медленно оглянулась и наткнулась на сияющие голубоватым светом глаза старухи. Автоматически одевая штаны, Марго соображала что лучше сделать – подойти ближе к этому духу или убежать? Говорят, духи опасны и им не место среди людей.
Теперь-то уже окончательно стало очевидно, что старуха – не человек.
Холодный огонь ночи свивался вокруг женщины в клубок, а сама она казалась огромной, точно кипарис. И хотя она ростом была с Кошу, взгляд ее сияющих глаз достигал Коши откуда-то с высоты небес. Оттуда, откуда она сама недавно смотрела на постового миллиционера, на крыши, освещенные луной и фонарями, и улетала в черное, пронизанное невидимым светом небо. Это было ее, Кошино, безумие, достигшее непоправимых размеров. Или не безумие это было, а наоборот – озарение?
И Марго побежла.
Потому что поняла мгновенно – не словами, а позвоночником, каким-то неизвестным органом поняла – это безумие или озарение несовместимо с людской суетой и человеческой тщетой. И что ее, Кошино, зыбкое перемирие с миром людей нарушится окончательно, если она еще минуту посмотрит в эти сияющие глаза.
Она забыла о видении Чижика, потому что выскочив за калитку, увидела знакомый БМВ – он пронесся мимо, в сторону дома Андрэ – и припустила за ним, обрадовавшись, что Андрэ вернулся.
– Андрэ! – кричала она. – Андрэ!
Кричала и бежала следом. Теперь она была уверенна. Ни кто иной, как робот Андрэ может примирить ее с миром людей. Кто, как не роботы, лучше всего должны знать человеческие законы? Кто, как не роботы должны выглядеть человечнее самих людей?
На углу двора Марго остановилась. Она подумала, что будет выглядеть глупо, если запыхается. Но первое правило робота – Марго уже успела заметить – не выглядеть гупо!
Она остановилась, прислонилась к стене и смотрела, как Андрэ Бретон вышел из машина. Как он обошел машину и, открыв вторую дверь, подал руку какой-то женщине. Как эта женщина грациозно, воспитанно, умно и привычно воспользовалась этой рукой и вышла из машины.
Возможно, эта женщина только и умела, что стряхивать пепел с сигареты красивым киношным жестом, умела вот так красиво выходить из машины, стоять на фуршете в вечернем платье с рюмкой шампанского, умела есть устриц, омаров и лягушек, вряд ли она могла бы написать статью или нарисовать обложку для диска или картину для галереи, вряд ли она сумела бы сварить борщ или курицу, вряд ли она смогла бы отличить лорингит от фарингита, но зато как она умела ходить на шпильках, как она умела позволять хлопотать вокруг нее!
Жаль, что в темноте не было видно лица этой штучки… жаль.
Никакой Андрэ не робот. У него просто есть женщина. Высокая. Наверное, дорогая. Зачем ему русская нищенка?
Марго брела по улице, и ей все равно не хотелось к Аурелии. Ей никак не хотелось придти домой раньше, чем супруги Пулетт лягут спать.
И она брела и брела. Она миновала квартал, где был розовый дом на холме и даже убедилась в том, что домой еще рано – окна тускло горели. Почему-то около калитки стояла машина Поля. Наверное, Аурелия позвонила ему, чтобы тот приехал послушать ее жалобы. Только Поля сегодня не хватало!
Марго невольно брела куда-то в сторону ювелирного салона.
И через час, когда ночь уже окончательно захватила все пределы видимого мира, Марго с удивлением нашла на улице Кримэ вывеску ювелирного салона. Но жалюзи были опущены, и не было даже намека на чье-либо присутствие.
Решив вернуться сюда днем, Марго заметила на память, что рядом должен быть дом с башенкой во дворе.
На обратном пути, полицейские на пустили ее на тот мост, по которому она перешла бассейн, и Марго пришлось воспользоваться другим мостом. И соответственно оказаться на совсем других улицах. Прикинув направление, она старалась идти в сторону дома, но все равно оказалась в незнакомом районе.
Высокие серые дома неприветливо темнели пустыми окнами. Грохотали какие-то механизмы или недалеко располагался вокзал. Фонари с трудом вырывали у ночи тусклые куски света. И пространство тут было глухонемым, похожим на Кожевенную линию в Питере.
Марго остановилась около столба напротив стены, разрисованной графити.
Графити вырастают на пустых стенах, как цветы на обочинах дорог. Несколько художников годами уничтожали тупость этой глухой стены. Кто-то нарисовал огромную улитку, кто-то слоями писал названия групп, которые появлялись и исчезали так же быстро, как проходит весна, кто-то идеально выдух красивую девушку, портрет Джексона, кадр из модного клипа, пейзаж с Эйфелевой башней, носорога почти в натуральную величину. Кто-то написал «Блисс», обдув слово розовым сиянием. Далее следовала механистическая конструкция и арабская вязь, на оранжевом прямоугольнике высилась темная фигура без лица и на груди его красным окровавленным квадратом зияла надпись «аненэрбе». Над головой человека было написано «Les robots!».
Марго усмехнулась – не одна она сошла с ума!
Потом следовали пестрые остатки прежних наслоений, и на них ярко-желтая полосатая кошка с голубыми глазами. Какая-то совсем детская примитивная кошка.
Марго смотрела на эти надписи и думала, что ей понравилось бы нарисовать графити.
Ей понравилось бы нарисовать холст без имени, чтобы его не подписывали никакие Николы Гороффы, чтобы его не продавали никакие Жаки, чтобы его мог закрасить каждый, кому придет в голову.
Так и узнать, сколько она, Елизавета Кошкина, ныне Марго Танк, стоит на самом деле. Если сразу закрасят – ничего, если не сразу, то сколько-то стоит. Нет не сколько-то! Чего-то.
Примитивистская кошка стояла на задних лапах и, оскалив милые клыки и выпростав милые когти, угрожала черному человеку. Получилось это случайно – авторы рисунков не сговаривались и вряд ли обратили внимание на творчество друг друга. Просто кому-то захотелось нарисовать черного дядьку а кому-то желтую кошку. Под кошкой аккуратненько стояли две банки – из-под желтой краски и голубой. И надо же такому случиться – в них еще оставалась краска. И даже распылители были целы. Кошка была совсем свежей.
Марго немного подумала и решила превратить черного человека в фон. Просто всего остального было жаль. А больше стены не было!
Она надавила на пенек распылителя, и вскоре на стене появился синий треугольник, обращенный конусом вниз – небо над шоссе в Нарве. Две извилистых линии, расходящихся вниз – шоссе. Синяя краска на этом закончилась. Зато желтой было вдоволь.
И вдруг Марго осенило!
Она вспомнила видение, вспыхнувшее на кладбище и решила, раз она не знает, где стоял Чижик и читал стихи, написанные на стене, то она напишет их сама! Она сейчас их напишет!
Встряхнув баллон, Марго взялась за дело.
«Ветер – в открытые окна.
Город – холодные звезды.
Выстрел – короткое слово.
Верить – порою непросто.
Он был конгда-то солдатом.
Смерть целовала в окопах.
Трудно от памяти прятать
Прошлого…»
На этом краска иссякла. «Прошлого» уже разбиралось с трудом. Марго отбросила баллон, он покатился с жестяным грохотом.
И с этим грохотом воодушевление покинуло Марго. Она глянула на часы – полтретьего. Пора бы и поспать. За углом она услышала музыку. Парни в широких шьтанах реповали вокруг магнитофона.
«…тени на Сакрэ
медленный яд
сочится в бронхи к вам, в
а – ль – ве – о – лы
им повезет кто-то шагнет
вместо них за край.
А ты просто идешь в школу.
Они воруют чужую удачу
значит пусть плачет
кто-то другой но не они.
Огни на Сакре объявляют войну
Риволи,
цветы зла вырастают на
клумбах глаза вырастают
из стен и замочных скважен,
не важно какой результат
они превращают тебя
в элемент системы, опустошают,
превращают в муку, в порох, в труху.
паук переварит муху,
набитое брюхо теплей.
но ты не причем,
почувствуй плечом
друга. ты безоружен,
поэтому нужен только как
бездумная тварь.
кто виноват?
кто во всем виноват?
тебе не ответит никто
почему самолеты взрываются,
рушатся стены и даже горят.
Для кого эта цепь случайностей
выс-тро-Енна в ряд?
Марго усмехнулась: ну вот! Уже рэперы на улицах танцуют про песни про роботов-пришельцев, которые управляют статистикой! Прав Андрэ Бретон – лучшая секретность это отсутствие сексетности! Эти роботы, или кто они там, и правда, мастера своего дела – все про них знают, но никто не верит. Супер!
А на самом деле (что вероятнее всего!) идея о роботах такой же бред – общечеловеческая паранойя, как заговор сионистов, например. Или масонов. Из века в век людей одолевают бредовые построения только из одного желания – получить логичную картину мира. Если тебе не повезло, хочется узнать кто виноват. Вот и начинаеются поиски тех деревьев, которые подняли ветер. А ветер поднимает Солнце! Куда мы все против Солнца?
А люди разные бывают. Кто-то из них – робот, а кто-то маленькая обезьянка, кто-то овца, а кто-то пронырливая обезьяна, есть даже волки и змеи… Зря что ли придумали Зодиак? Но дело-то в чем? Дело в том, что на самом деле люди в своей сумме никакие: ни хорошие, ни плохие. А поступки каждого проистекают из совокупности внешних и внутренних обстоятельств. Если эти две силы совпадают по направлению, то человек взлетает вверх по человеческой пирамиде с непомерной скоростью. Если нет, то он может погибнуть раздавленный двумя мощными энергиями – внутренней и внешней. Вот и все. И нет ничего другого.
Трудно поверить, что внутри кого-то есть сила способная иметь вектор противоположный внешнему безнаказанно. Трудно в это поверить.
А ей, Марго, надо просто выбрать то или это. То или это.
* * *
Ночь прошла, и солнце требовательно коснулось век Марго. Она поморщилась. Часы пробили двеннадцатый раз, и заиграла жестянная музыка. Где-то в гостиной игрушечный король со свитой заспешил к принцессе. Мар открыла глаза. Она долго лежала с открытыми глазами, чувствуя себя больной и незаслуженно гадкой.
Часы затихли.
Безосновательное чувство вины. Не сделав ничего плохого, чувствуешь себя в дерьме. Быть виноватым реально – лучше. По крайней мере есть за что. Что хотел, то и получил. Совершил преступление, поди получи наказание. А тут – преступления никакого. Наоборот, ты – жертва! Ты – жертва! А чувствуешь, что ты – полное дерьмо!
Не это ли состояние греха? Быть жертвой – вот грех!
Стыд – это внутренный позор слабака.
Марго тряхнула головой и поднялась. На полу она нашла вчерашнюю записку оставленную, видимо, успокоившейся Аурелией.
«Возьми в холодильнике сыр и вино.
Хлеб разогрей в духовке. Звонил Жак.
Он приедет завтра в полдень. Соберись.
Я тебя простила.
Аурелия.»
Жак позвонил по домофону, когда она умывалась. Прямо со щеткой в руке побежала открывать. Повернув ключ, Марго поспешила в комнату. Щетку в рюкзак. Холсты – к выходу.
– Привет! – Жак вошел в квартиру. – Неси картины.
– Ага! А когда приедет Валерий? Он звонил? – крикнула Мар, вытаскивая тяжелую связку.
– Да. Звонил, – кивнул Жак. – Будет на открытии. Реклама уже вышла. Завтра оденься посмешнее и приходи часов в пять. Хорошо будет, если ты придумаешь какой-нибудь спич. Недолгий, но сумасшедший. Что-нибудь мистическое. Только не умничай. Впрочем, можно что-то угожающее. Это сейчас тоже модно. Сейчас в моде лесбиянки. Тогда одень что-то мужское. И сбрей волосы. Попроси у Лео пиджак…
– Хорошо, – согласилась она. – Я подумаю.
Марго вынесла оставшиеся работы и, закрыв дверь перед мордой Бонни, поплелась за Жаком. Чтобы не колотить подрамниками по ступенькам, она помогала себе носком «бульдога».
– Да, – продолжал Жак. – Накрась губы черным, и злобно зыркай из-под бровей. Меня не волнует твоя ориентация, главное, чтобы это продавалось. Продаются наркотики или половые извращения. Любая продажа – либо удовольствие, либо идеодлогия. Удовольствие должно быть приятным. Идеология острой. Другого нет. Только никакой пользы! Это ведь не пища! Люди обожают порок и терпеть не могут пользу. Я это по себе знаю! За хорошую коксу я заплачу и не пожалею, а вот за воскресную мессу – увольте. Соглашусь послушать, но лучше, если мне за это приплатят!
– Жак… – обратилась Марго к работодателю, пропустив этот важный содержательный спич мимо ушей.
– Весь внимание, – спросил Жак, забрасывая в багажник связку картин.
– Мне, конечно, неловко, но ты мог бы дать мне в долг немного денег?
– Нет! – Улыбка Жака мгновенно стала отчужденной и холодной. – Я не могу дать тебе денег – это не в моих принципах. Есть контракт, я его выполню. И все! Извини! Приедет Валерий, поговори с ним.
– А-а-а…Он опять привезет гравюры? – Марго воодушевилась внезапной идеей. – А ты знаешь, один человек хотел бы купить…
Она вдруг сообразила, что могла бы попросить у Жака процент с клиента. Или договориться с Андрэ и тоже выдурить сотню-другую франков. Она так обалдела от этой абсолютно новой для нее идеи, что ничего вокруг не замечала. Она даже не заметила, что всегда спокойный наплевательский Жак напрягся и насторожился.
– Какие гравюры?! – перебил ее Жак и округлил глаза в полнейшем недоумении. – Я не торгую гравюрами! Я продаю только холст, масло. Когда ты видела у меня в галерее гравюры?
Ей бы остановиться, замять тему для ясности, но ослепленная вдохновением, Марго продолжала углубляться в опасную тему.
– Да что ты?! Валерий при мне передал их тебе! И еще приезжал аптекарь! В ту ночь, когда ты забрал нас в аэропорту.
– Ты что-то путаешь! – нервно перебил ее Жак, проверяя под носом. – Вы были обкуренные и пьяные в задницу! Пока! Давай не дури!
Жак открыл машину, плюхнулся в кресло и, помахав на прощанье, газанул. «Опель» укатил, и Марго осталась стоять на тротуаре одна. Никомушечки не нужная. Она покрутилась на месте. Похлопала по карманам. Нашла мелочь и кубики. Пересчитала деньги. (Может хватит на пиво?) На пиво хватало, но не оставалось больше ни на что.
Хватало на «Блисс», но его можно было купить только на дискотеке. Да. Выпить «Блисс» и повысить удачливость на сутки. О красном шарике Марго почему-то напрочь забыла.
Марго с тоской подбросила в ладони кубики и подумала, что Жак еще вспомнит, как пожабил ей бабла, но это – потом! А сейчас очень хочется подурить и покуролесить! Черт! Сейчас бы Марго полетала бы на самолетике.
Она бросила кубики на асфальт. Они покатились, покатились под уклон, а Марго побежала, побежала за ними следом. Прямехонько навстречу неожиданному – вывернул из-за угла – БМВ. Автомобиль лихо ткнулся в бордюр и замер. Марго удивилась и обрадовалась. Кстати, и кубики выпали тремя шестерками вверх!
– Привет! Что ты там ползаешь? – спросил Андрэ, высунувшись в открытое окно.
– Кубики собираю. Привет! Три шестерки!
Марго обошла машину и, открыв правую переднюю дверцу плюхнулась на сидение. Андрэ был не один – сзади валялись Поль и Гитлерюгенд.
– О! Брат! Макс! Привет! – бросила Марго обществу и села в машину.
Мотор БМВ легко и почти мгновенно достиг скорости в сто семдесят, вдавив пассажиров в спинки кресел. Кто-то сзади протянул Марго бутылку «Блисса». Желания исполняются!
– А вы специально заехали за мной? – спросила она. – А вдруг бы меня не было дома?
– Это я уговорил их. – подал голос Поль. – Андрэ не хотел. Он сказал, что ты ему надоела со своими роботами.
– Что? Это правда? – Марго, смутившись, покосилась на репортера.
– Гонит, – ухмыльнулся Андрэ. – Я приехал специально из-за тебя. У меня приятные новости!
«Блисс», вспухающий газом, выпитый крупными глотками, довольно быстро привел Кошу в себя. БМВ летел на пределе возможностей, но ему везло – как обычно – загорался сплошь зеленый, и не было ни пробок, ни неповоротливых автобусов.
Марго нажала кнопку, и стекло ее окошка гладко заскользило внутрь дверцы. Ветер толкнул плотной свежей волной. Высунуть руку в окно и бороться с грохочущим плотным потоком.
Андрэ добавил громкости, и музыка теперь отдавалась от стен домов. Превращаясь в кубы и конусы спресованного воздуха. Прохожие, мимо которых проносился дикий БМВ, с удивлением оглядывались, некоторые покачивали головами. Но ни один полицейский почему-то не удостоил их своим вниманием. Они все были заняты чем-то другим.
– Один странный художник нарисовал картины своей кровью, – прокричал репортер. – Можешь себе представить? Разрезал себе вены и рисовал, пока не кончилась кровь. Это концептуально. Двадцать первый век – век концепций.
– Фу, черт! – выругалась Марго.
– Чего ты? – повернул голову Андрэ.
– Скажи, это Серж Наполи? – заорала она, вспоминая недавний разговор с Лео.
– Забавно, – заметил Андрэ. – С чего такая идея?
– Да так, – Марго покосилась на Поля и не стала объяснять дальше.
Мимо пронеслась Опера, и улица сделалась шире. Но и машин, однако, стало еще больше. БМВ, ловко вписываясь в пустоты, обогнал «Роллс-Ройс». Может быть, тот, который чуть не задавил Марго.
– Марго! – заорал сзади Поль. – Когда открывается твоя выставка? Черт! Сделайте музыку тише! Я ничего не слышу из-за этого грохота!
– Завтра. В пять, – крикнула в ответ Мар.
– Андрэ! – крикнул опять Поль. – Пойдешь к Марго на презентацию?
– Да!
Марго закрыла глаза и улыбалась. Она наслаждалась теми мучительно-сладостными волнами, ктоторые прокатывались между ней и Андрэ, пульсировали и обволакивали все тело, заставляя забыть реальность. Ей уже представлялись разные интересные сцены и способы, какими можно было бы добиться от Андрэ Бретона найвысшего физического удовольствия, но как ее убивало то, что вчера он вернулся с какой-то теткой!
Сзади запахло травой.
Марго открыла глаза, и украдкой взглянула на Андрэ. Репортер был непроницаем. Он ловко вывернул на парковку и затормозил.
Воздух на пляс де ля Републик был тяжек. Не то, чтобы он был загазован больше, чем в других местах. Нет. Тяжесть ему придавало обилие мутноватых пленок. И, несмотря на солнце, над землей до высоты третьего этажа мельтешили черные, похожие на кристаллы марганцовки, духи.
Возможно, звук машин концентрировался в архитектуре этого места так, что сумма частот, их интерференционная картина в результате создавала неблагоприятную волну, воздействующую непосредственно на органы…
Парни уже выгрузились, и Андрэ ждал, когда и Марго покинет машину.
Но она все еще плыла в потоке своих ощущений. Как в рапиде Марго медленно вышла на тротуар и уперлась взглядом в стену дома. Будто в этой стене было нечто особенное. Марго не могла отвести глаз. Стена приблизилась и потянула упасть. Фактура камня неимоверно увеличилась, будто под микроскопом. Зато все остальное отодвинулось – так же, как тогда на заводе, где убили Чижика. Точно такая же невидимая завеса отделила Марго от остальных. Или она сама отступила в сторону от этого настоящего мгновения.
Парни шли в галерею так, будто были одни. Будто Марго вовсе не было.
Только репортер перед самой дверью оглянулся и позвал ее:
– Эй! Куда ты пропала? Не шали, Марго! Не отставай!
И ей опять показалось, что сквозь Андрэ посмотрел чей-то другой взгляд. Чей-то нечеловеческий зрачок, равнодушный и пристальный, как линза микроскопа.
– Я тут! – сказала Мар и с усилием раздвинула телом твердый вязкий воздух.
Андрэ повернулся, и порыв ветра красиво отбросил прядь его холеных черных волос.
– Как это мы чуть не потеряли Марго? – удивился Макс. – Ну и трава сегодня!
– Заходите, заходите! – подтолкнул спутников Андрэ.
И они неловкой группой перекочевали с улицы в салон. Тошнотный запах высохшей крови ударил в ноздри.
– А и правда! – задумчиво сказал Брат. – Куда ты подевалась?
– Отстань, Брат Поль! – отмахнулась Марго. – Фу! Ну и воняет тут! Будто трахалось стадо быков!
– Давай не пойдем… – предложил Поль. – Мне тоже не нравится.
– Да нет уж! Я соберусь с силами и посмотрю, – ухмыльнулась Марго. – Раз уж я родилась, мне придется с этим как-то жить. Я попробую нечто, чего не пробовала никогда.
– Попробуй! – снисходительно улыбнулся Андрэ.
– А мне по приколу, – сказал Макс и протянул Коше «Блисс».
– Я пойду на улицу, – сказал Поль. – Мне плевать, что это за художник. Но меня тут тошнит. Идите! Я подожду там.
Брат Поль пробился сквозь встречный поток. И Марго обрадовалась этому обстоятельству. Напрягал Брат Поль. Непонятно чем, но напрягал.
Андрэ первым нырнул в толпу. Он это делал ловко и с удовольствием. Макс уже тусовался возле столиков. Мар попробовала осмотреться, но у нее закружилась голова. Она пробиралась сквозь кишащую, гудящую роем мух толпу, и чувствовала, как опять от Андрэ протянулась к ней горячая возбуждающая волна. Как он это делает? Сейчас она отчетливо поняла – это не ее желание – его! Мурашки – горячие и холодные – волнами прокатывались под кожей. Толпа вынесла ее к фуршетному столику, и Марго потянулась к стаканчику, но едва поднесла стаканчик к губам, кто-то сказал над ухом.
– Как будто кровь! О, как…
И стаканчик вывалился из ее руки, едва не окатив вокруг стоящих людей. Марго шарахнулась он неприятной красной лужи.
– Правда, впечатляет? – Высокая девушка с хищным холодным гримом на лице улыбнулась, и втянула воздух трепещущими ноздрями.
– Да! Потрясающе! – согласилась с ней коротенькая широкозадая подружка. – Я чувствую, как во мне просыпается желание. Страсть. Чувство опаности возбуждает. Ты никогда не делала секс в едущем лифте? Или…
Марго забила на выпивку и стала пробираться к Гитлерюгенду.
– Странно, что тут не горит ультрафиолетовая лампа, – пробормотала Мар, остановившись у Макса за спиной.
– Зачем? – не понял тот. – Это же не найт-клаб!
