Текст книги "Королева четырёх частей света"

Автор книги: Александра Лапьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Ты превратила его жилище в один из первых чертогов города. Руками ты не умела делать ничего: ни шить, ни вязать, ни ухаживать за больными. Зато умела управлять слугами. А самое, самое главное – умела считать деньги.

У тебя было деловое чутьё, был вкус к удобствам – да ещё какие! Дон Альваро мог быть всем доволен. За восемь лет ты добилась, чтобы его состояние принесло плоды, и вложила его в великолепный дворец.

Он размышлял.

Хороший дом, супруга, дети – разве этого не довольно? А что? Он имел великолепную жену. Имел её душу и сердце. Имел такую подругу жизни, какой не заслуживал. Да ещё и превосходную хозяйку.

Аделантадо был богат. В милости при дворе. Ему начинало казаться, что он получил от Бога всё. Зачем стремиться к чему-то ещё?

И тут ты начинала бунтовать.

“Зачем? – спрашивала ты. – Да затем, что, если так, никто бы ничего никогда не сделал! Потому что покой, на который ты готов согласиться, – это смерть, а не жизнь!”

Ваши роли начали меняться.

Твой муж заново привыкал к семейным радостям, говорил, как счастлив в твоих объятьях – а ты буквально била копытом от нетерпеливых мечтаний. Как может он, аделантадо Менданья, открывший источник всяческого богатства, теперь отказаться от обладания им?

Но мечтала ты не столько о сокровищах, сколько о славе.

Воздвигнуть Святой Крест на неизведанных берегах. Принести слово Христово дикарям, спасти души тысяч людей. Построить города. Основать династию... Тут твой голос прерывался. Ты жила словно под проклятием смерти твоих малышей. Думала, что других тебе Бог не даст. Но ты собиралась и говорила об остальном. О жемчужинах величиной с перепелиное яйцо в лагунах островов Тихого океана. О золоте, которое несут горные реки...

Дон Альваро слушал, как ты ему пересказываешь прошлые его приключения и рассказываешь о будущих завоеваниях, как воспеваешь отвагу и верность – доблести, которые вели его в прошлое плавание – и начинал сам вновь загораться. От твоего энтузиазма он воспрял духом. Ещё бы! В женщине своей жизни он обретал энергию собственной юности, собственные силу и уверенность.

Ты же любила его безмерно, как прежде любила отца. Отцу подвиги были так же необходимы, как и тебе – на этой почве вы опять сблизились, отодвинув от себя ужасы Кантароса. И всё же ваша мечта казалась дальше и туманней, чем когда бы то ни было.

В том самом 1594 году ещё один корсар, по имени Ричард Хоукинс, захватил в порту Вальпараисо груз пяти кораблей. Потом он двинулся к Лиме. Когда пират направил пушки на Кальяо, дон Гарсия был сильно болен и даже не мог встать с постели. Но план нашей обороны составил аделантадо.

Флот, облегчённый, переустроенный и перевооружённый твоим мужем, теперь был способен состязаться с англичанами в скорости и завязывать с ними морской бой. Наши корабли под командой родного брата доньи Тересы догнали Хоукинса и около Панамы пустили его ко дну. Полный триумф! Пирата взяли в плен. Наши захватили добычи на тридцать тысяч дукатов. А ещё – три вражеских корабля. Ты ухватилась за этот шанс. Кроме того, что победа лихорадила сердце и освежала атмосферу в городе, она раскрывала умы и обращала взгляды навстречу новым горизонтам. Один из кораблей мог заменить в нашем флоте великолепный галеон, давно желанный тобой. Назывался этот галеон именем нашего брата – “Сан-Херонимо”. Мне казалось, что это не лучшее предзнаменование, но аделантадо говорил, что он способен пройти любое расстояние, выдержать любые бури. Совершенное чудо!

Дон Гарсия, как и его предшественники, не имел полномочий для передачи какого-либо корабля, принадлежащего королю. И всё же согласился вывести из списков этот корабль и заменить его судами Хоукинса. “Сан-Херонимо” он уступил вам за девять тысяч песо – целое состояние. Через полгода после этой грандиозной покупки ты продала ваш дом в Лиме, заложила энкомьенду и сторговала второй корабль: галеон водоизмещением двести пятьдесят тонн, длиной двадцать пять метров – из тех кораблей с высокими бортами, которые походили на плывущий по морю замок, особенно благодаря массивной корме, сделанной в виде башни. Это судно носило имя, дорогое для твоего супруга: “Санта-Исабель”.

Под твоим влиянием, Исабель, весь клан Баррето участвовал в этом предприятии деньгами. Не будь наш отец уже очень стар, он бы даже сам отправился с вами. Ведь он договорился с твоим мужем, что сделается, когда вы войдёте во владении островами, его генерал-губернатором. А чтобы потомки стали его представителями и получили от этой конкисты свою долю богатства и славы, он отправил, считая тебя, пятерых детей из одиннадцати: Лоренсо, Диего, Луиса и даже маленькую Марианну...»

Внутренний голос Петронильи дрогнул.

«Но я-то что знаю о том, в каких хлопотах вы провели эти последние месяцы? Вы все были так взбудоражены... Ещё бы! Дон Гарсия попросил для себя отзыва в Испанию. Никто не мог быть уверен, что его преемник будет столь же благосклонен к вашим планам. Да ты ведь уже и на опыте убеждалась в обратном... Время торопило. Будущий вице-король уже находился в Мексике. И речи не могло быть о том, чтобы дожидаться его прибытия! Думаю, что по иронии судьбы ты устроила всю одиссею за несколько недель. А ведь готовилась к этому десять лет. Десять долгих лет ты всю свою энергию, жизнь и честь посвящала ненасытной жажде завоеваний... Десять лет? Ничто в сравнении с аделантадо, который боролся уже более четверти века. Двадцать семь лет борьбы – и вот он добился: есть эскадра из четырёх кораблей. Благодаря тебе размах этого прожекта превзошёл все ожидания. Экспедиция была не только исследовательской, но предполагала и крупномасштабную колонизацию. Вы взяли с собой четыреста человек, которые должны были населить ваше королевство. Кроме двух галеонов, принадлежавших вам, с вами следовали ещё два корабля – собственность их капитанов. Они были меньше, но могли перевезти человек шестьдесят. Пока твой муж посещал свои суда, проверял их состояние от киля до клотика, обследовал каждую доску, каждый конец, каждый гвоздь, каждый болт, каждую гайку, заставлял каждую деталь изготовлять в двух и в трёх экземплярах, ты жёстко торговалась с купцами. Помню, как прилежно ты собирала сундук, который называла “подарочным” – дары, которые вы собирались предложить дикарям за доброе отношение. Дон Альваро по опыту знал, что туземцы любят головные уборы и яркие цвета, стеклянные бусы, переливающиеся на солнце, маленькие зеркальца, миниатюрные ножнички и всяческие мелкие безделушки, которые вы, быть может, сможете выменять на их золотые подвески. Ты заказала сотни красных шапок вроде тех, что носят моряки, и всякого рода барахло, про которое говорили, что оно нравится островитянам. Ну, и прочее... Ты чуяла: самая пустяковая вещь, о которой ты вдруг забудешь – клещи, пила, молоток, свечи, бумажные свитки, чернила, – может оказаться невозместимой потерей. Были ещё предметы, которыми ты не занималась, самые редкие и нужные: аркебузы, пушки – всё, что относится до артиллерии. Их делали не в Перу, а в Испании. А ещё порох, ещё свинец, ещё фитили... Не говоря уже о бочках, которых в достаточном для плаванья количестве просто не было: в Лиме для них не хватало железа и особенно дерева. В конце концов ты решила загрузить воду в глиняных кувшинах, оплетённых ивовыми прутьями. Дело рискованное: ведь кувшины могли разбиться. За свой счёт ты заказала тысячу восемьсот таких сосудов. И заполнила их пятьюдесятью пятью тысячами литров воды, которую тоже сама оплатила. Тот факт, что корона не финансировала путешествие, невероятно усложнял твою задачу. Хотя аделантадо имел безусловное старшинство, у его компаньонов тоже были свои соображения. За вашим столом одно за другим собирались совещания. К тебе только и приходили, что вкладчики и колонисты. Да ещё всякая сволочь последнего разбора, привлечённая мечтаниями о золоте царя Соломона: матросы, штурманы, торговцы, солдаты – все, внесённые в твои списки. Обо всём ты должна была думать сама. К тебе и подступа не стало...»

Петронилья вздохнула.

Ох уж эти списки Исабель! Список инструментов, список растений, список животных... Список провианта, список оружия. Список четырёхсот человек, чьи имена теперь покоились в тех журналах, которые аббатиса собиралась передать епископу.

«...А потом на чёрных камнях порта Кальяо я потеряла из виду тебя и всех, кто с тобой отправился: Лоренсо, Марианну... Здесь наши пути разошлись, любимая моя сестричка. Что с вами случилось в Южном море – об этом я не знаю ничего».

Петронилья перестала расхаживать по келье. Голос в её голове утих. Она села на кровать, опустив руки, и думала уже не об Исабель. Теперь она вспоминала красавца Лоренсо, которого сами солдаты сделали генерал-капитаном, Марианну, спешно выданную замуж за подозрительного человека – адмирала, командовавшего «Санта-Исабелью»...

В тишине ночи Петронилья видела их всех: кто нагнувшись, кто на коленях они как будто складывали свои пожитки в сундуки и плетёные корзины. Вдруг ей стало очень душно.

До рассвета было ещё далеко. Сколько бесконечных часов пройдёт, пока в монастыре не зазвонят к заутрене? Сколько часов до божественной службы, которая одна только может принести покой?

Петронилья открыла дверь комнаты, выходящей прямо на маленькую площадь, где журчал фонтанчик. Ни лучика света. Ни шороха. Она стояла в дверном проёме и глубокими вздохами вбирала воздух, рассеянно глядя на собственную тень, ясно видимую на белой стене напротив. Длинную, тощую тень... Её сердце замерло.

Это никак не её силуэт... Петронилья не шевелилась, а тень двигалась. Росла. Приближалась. Пересекла улицу, обогнула фонтан.

Полная луна была словно подвешена над ней, освещая только волнистые волосы до пояса – блестящие, чёрные, иссиня-чёрные в знак траура. Черна была и сорочка, и вся фигура, утопавшая во мраке.

У Петронильи перехватило горло. Она глядела, глядела... Исабель!

– Ты?

Глава 7
НОЕВ КОВЧЕГ

Две сестры стояли лицом к лицу. Одна маленькая, круглая, с седой обритой головой. Другая худая, высокая, окутанная длинными крашеными волосами, как траурной вуалью.

Но они ощущали друг друга в темноте и были близки, словно два борца.

Петронилья, прильнув к Исабель, чтобы никто не смог их услышать, прошептала:

– Откуда ты?

Та не соизволила ответить. А может быть, у неё не было сил. На бледном лице с тёмными кругами под глазами сами глаза, некогда жгуче-чёрные, казались синими. От слёз покраснели веки, выплакались очи... Как в этом жутком призраке с того света узнать белокурую девушку, которую всю ночь вспоминала Петронилья? Ту лучезарную Исабель, прелести которой сестра завидовала, а жаждой жизни восхищалась? Тут аббатиса и её совет все понимали правильно: супруга, которую оставил капитан Эрнандо де Кастро, и та, которую он найдёт, когда вернётся (если, конечно, вернётся), были так непохожи, что прежней как будто и не существовало.

А впрочем...

Как ни иссушил многодневный пост её тело, взгляд её не изменился. Он излучал тот же пыл, ту же безумную гордость, ту же волю к жизни и победе.

Через секунду Петронилья почувствовала: Исабель горит в лихорадке, к которой любовь к Богу не имеет никакого отношения. А то, что она поняла про земные желания своей сестры, внушило ей такой глубокий ужас, что монахиня не открылась к ней сердцем, а принялась наставительно укорять.

– Ты хоть понимаешь, какой скандал из-за тебя в монастыре? – сердито зашептала она. – Да что я, дура, спрашиваю! Какое тебе до этого дело! Ты и знать не хочешь, какие из-за тебя неприятности у моих дочерей, сколько хлопот у аббатисы, у чёрных сестёр, у белых сестёр... Да и у меня – ты ведь здесь под мою ответственность!

Исабель подошла ближе. Она тоже говорила вполголоса и таким же тоном, где были смешаны упрёк и тревога.

– Те бумаги, которые ты отдала, Петронилья, – их надо забрать назад.

Петронилья отступила от сестры:

– Во-первых, я ничего не отдавала. Во-вторых, если ты думаешь, что я могу что-то забрать, то ошибаешься.

– Тогда хотя бы признай свою ошибку и исправь её! Ты всегда говорила о послушании, Петронилья, – вот теперь и послушайся меня. Вынеси три журнала, которые лежат под кроватью у доньи Хустины, и замени другими, за которыми я выходила.

– Тебе удалось отсюда выйти? Это же невозможно. Куда?

– Домой.

– В Кастровиррейну?

– Не прикидывайся глупей, чем ты есть. На асьенду.

– Это невозможно, – сказала опять Петронилья.

– Знай ты свой монастырь получше, ты бы не удивлялась. Не в том дело. Три книги, которые я нашла дома (мои расчётные книги времён жизни с аделантадо) почти такие же, как те. Аббатиса не заметит подмены, и никто не заметит.

– А что же такого драгоценного в «тех», что ты хочешь заставить меня их украсть?

– Там сокровище, от которого нынче для меня зависит любовь мужа, дона Эрнандо. Это сокровище к его возвращению должно оставаться невредимым. Если к ним прикоснётся епископ или кто-нибудь другой, оно погибнет.

– Я тебя не понимаю.

– Там морские карты аделантадо Менданьи. Они должны оставаться в тайне. Он доверил их мне. Я должна охранять их от воров, от любопытных глаз, от дураков, от негодяев, от всех, кто может продать их англичанам или французам...

– Не могу себе представить, чтобы наш любимый епископ продал секреты Испании!

– И напрасно. Я вот очень хорошо себе представляю, как наш епископ их потеряет, уничтожит, бросит или отдаст инквизиции. Из страха, по невежеству... Эти карты перешли к моему второму мужу – дону Эрнандо де Кастро! Только ему принадлежит честь и слава продолжать наши открытия. Он только тем и занят. Он наш продолжатель. Старинная мечта аделантадо – и моя! – смутила ему душу. Я хотела избавить его от моих мучений, оградить от них. Я поклялась ему на Кресте Господнем, что у меня нет карт дона Альваро. И никогда не было. Я солгала. Поклялась, что не храню ничего, никакого следа расчётов, которые мы вели в плавании. Что нет даже контракта, подписанного королём – того контракта, по которому я приняла наследство, по праву переходящее к нему. Он мне не поверил. И был прав. Он ушёл в море. А я умираю от того, что обманула его.

– Мне кажется, ты ещё вполне живая... Стала опять похожа на себя, на властную Исабель: хочешь, требуешь, приказываешь, чтобы ради тебя другие совершали недопустимые, опасные поступки! Так и быть: может, я пойду на такой подлог, о котором ты говоришь, но взамен и я кое-чего потребую.

– Всё, что пожелаешь.

– Итак, я тоже хочу, тоже требую, чтобы ты мне рассказала, что случилось на «Сан-Херонимо». Что убило Лоренсо? Что по сию пору сводит с ума наших братьев Луиса и Диего? Что смущает душу дона Эрнандо и приводит в отчаянье твоё сердце?

– Ты найдёшь ответ в тех самых книгах, которые принесёшь мне.

– Нет уж! Так было бы слишком просто. Я хочу всё услышать из твоих уст. Хочу, чтобы ты мне сама рассказала про ту экспедицию, которую лимские моряки уже тринадцать лет зовут Путешествием через ад. Про твой знаменитый подвиг: плавание царицы Савской туда, где нет Бога. Хочу, чтобы ты мне поведала то, что скрывала, о чём утаила... Не могу больше вытерпеть твоё молчание, Исабель! Не хочу, чтобы ты исчезала. Деваться тебе некуда. Эту ночь ты у меня под арестом. Пошли ко мне. И рассказывай. Теперь же. Сию минуту. Когда я выслушаю тебя – клянусь покончить с твоим делом.

Петронилья втолкнула сестру в келью. Закрыла дверь за собой и молча показала на единственное в комнате кресло. Сама она села на кровать в стенной нише.

Как когда-то, как всегда, Исабель не стала садиться.

Она прислонилась к стене. Всё так же угрюмо смотрела прямо в глаза Петронилье. Та раньше всегда опускала взор, но теперь тоже в упор смотрела на сестру, как обвинительница.

– Что ты хочешь узнать? – спросила Исабель.

– Кто был тот человек, португальский главный навигатор, который в прошлом году послал на тебя этот ужасный донос королю и всем рассказал об этом?

– Кирос? Жалкий завистник.

– А я думала, это лучший штурман, величайший навигатор всех времён. К тому же святой человек: он совершил паломничество в Рим в юбилейный год. Служитель Бога, истинный христианин, почитающий Его заповеди...

– Кто тебе мог это рассказать? Никто – только он сам... Кирос! Только это он и умеет – продавать сам себя. Использовать Божье слово, чтобы достичь своей цели, служить собственной выгоде... Когда в девяносто пятом году он явился к нам, то был похож как раз на того, кем на самом деле являлся: оборванцем тридцати пяти лет, который в лице дона Альваро нашёл курицу, несущую золоте яйца... Знаешь, чем он мне понравился? Внешностью! Ох уж эта внешность Кироса! Притом красавцем он, поверь, вовсе не был. В те времена – только кожа да кости. Чёрное лицо. Впалые щёки. Нос крючком. Чёрные горящие глаза – вправду как у святого. Или у хищного зверя. Португальский акцент, манеры, глаза – всё в нём напоминало мне другого человека. Любимого человека: отца. Такой же худой, такой же порывистый... Тем-то он и стал мне симпатичен, что похож на отца. На самом деле между ними не было ничего общего. Дон же Альваро соблазнился его набожностью и показным спокойствием. Могу признать: Кирос был лишён колебаний, вернее сказать – абсолютно уверен в своих знаниях и способностях. Это впечатляло. А между тем, откуда он вообще взялся? Сам говорил, что воспитывался в Лиссабоне у францисканцев, а потом поступил судовым приказчиком на торговое судно, перевозившее пряности. Утверждал, будто несколько раз прошёл в обе стороны путь в Ост-Индию и обратно, будто никто не знает моря лучше него. В это могу поверить: служба его в Индийском океане продолжалась двадцать лет. Ещё он говорил, что, когда португальская нация подчинилась испанской, он отправился в Мадрид к Его Величеству с предложением поступить на службу – и признавал, что ничего там не добился... В это тоже охотно верю! В Мадриде он женился; жена принесла ему двух детей. Он оставил их всех в Испании и один, без семьи, отправился в Новый Свет. Года два он шатался по Перу, а потом прослышал о нашей экспедиции... Как видишь, карьера у него была не больно славная. Между тем он сам о себе говорил, как о лучшем мореплавателе империи. В тех самых выражениях, которые ты повторяешь теперь: «лучший и единственный». Таким уверенным в себе казался этот паршивый португалец! Подхалим и хвастун. Всегда говорил то, что от него хотели услышать. Казался искренним, а в сущности – интриган. Да ещё и смутьян! Признаюсь, я поддержала его кандидатуру... Поддержала всем своим весом. Мне нравилось, что этот человек верит в «Неведомую Австралию», которую мы искали. Колонизация Соломоновых островов была ему интересна, но от жажды открыть Южный континент он весь дрожал. Теперь он утверждает, будто мы сами явились к нему и на коленях просили, чтобы он изволил вывести нас в море. Враньё! Чтобы получить своё место, он предлагал нам вложить в предприятие три тысячи песо – всё своё состояние... Так что, надо думать, он всё-таки верил! Теперь в доносах и пасквилях на меня, распространяемых им, он рассказывает, будто сдался на мои мольбы, а пост главного навигатора принял только по дружбе к аделантадо. Как раз на него похоже такое жульничество. В общем, было так. Дон Альваро решил испытать его, велев начертить карту по его указаниям. Теперь эта карта в тех журналах, которые ты отдала настоятельнице. Кирос был готов к этому делу. Он смог из головы в мельчайших подробностях изобразить побережье Перу со всеми гаванями и бухтами от Арики до Пайты. И обозначил две точки в полутора тысячах миль на запад от Лимы: одну на седьмом, другую на двенадцатом градусе южной широты. Там как раз и находились наши острова. Никаких других, никакой земли, где мог бы найти убежище отбившийся от эскадры корабль. Что ему было за дело до островов! Открыть и обратить ко Христу Южный континент – вот что было его неотвязной мечтой.

– Как и вашей, так ведь?

– Да, как и нашей. В этом-то и была наша величайшая ошибка. Все остальные кандидаты желали золота. Он искал власти и славы. Плод, полагаю, был уже с червоточиной. Но что нам оставалось делать? Без всякого спора, этот человек был самым подготовленным из всех моряков. Он расспрашивал ветеранов первой экспедиции; те уверили его, что аделантадо – капитан превосходный. Этих расспросов ему было мало: он сходил ещё в темницу к еретикам. Дон Гарсия оставил в Лиме в заключении нескольких людей Хоукинса. Англичане укрепили его в нашей уверенности: Пятый континент, Земля Гипотезы дона Альваро находится в Южном полушарии – вероятно, по курсу за нашими островами. Кроме того, Кирос позволил себе потребовать у королевской администрации копии контракта, по которому муж становился губернатором всех открытых им берегов. Самое малое, он знал, на что идёт, и старался подстраховаться. Это мне тоже понравилось. Другие бросались в дело, очертя голову, а этот всё хотел предусмотреть. Итак, 7 марта 1595 года мы его наняли. Аделантадо доложил о своём решении вице-королю. Он описал своего главного навигатора – начальника над капитанами всех кораблей с их командой, своего первого помощника – как человека, достойного полного доверия, с большим опытом плаваний и большими познаниями в мореходном деле.

– А что все остальные: капитаны, матросы, солдаты?

– О, это совсем другое дело! Мы с аделантадо не соглашались ни в чём. Я говорю «ни в чём», и это не фигура речи. Больше половины людей, которых он принимал на борт, я считала негодными к плаванию: сволочь последнего разбора, подонки общества... Аделантадо возражал: он всё это знает лучше меня, но ничего не может поделать. Таковы условия его договора с вице-королём. Почему, думала я, дон Гарсия дал ему «Сан-Херонимо» даром? Почему торопил нас с отплытием, авансом выдав километры такелажа из королевских запасов, изъяв из добычи, отнятой у Хоукинса, полсотни аркебуз, пушек и ещё Бог весть сколько оружия, которого нам не хватало? Может, по доброте душевной? Или, пожалуй, ради моих прекрасных глаз? Да нет! Потому что дон Гарсия воспользовался нашей экспедицией, чтобы отправить к антиподам разбойников, сеявших беспорядок в столице. Их было много: все головорезы старой и новой Испании, все негодяи, желавшие побольше подраться и поскорей разжиться, стекались в Перу. Старая история! Тридцатью годами прежде, под покровительством покойного дяди Альваро, таким же точно способом была организована первая экспедиция. Но заткнуть мне рот аделантадо не мог. Я не унималась: «И что этот сброд будет делать в море? То же, что здесь – сеять хаос! Не желаю видеть у себя на палубе отбросы человечества!» – «Тогда, Исабель, оставайся на берегу. Пойми меня: у нас выбора нет. Я стараюсь умерить зло, отбираю людей здоровых, знающих своё дело, способных выполнить задачи, которые я им поставлю». С той поры я больше не мешалась в найм моряков. Но потом мы с мужем опять начинали собачиться. Например, когда хозяин фрегата не пускал меня осмотреть трюм для перевозки скота. Или не давал проверить список провианта и для людей, и для животных. Честно говоря, Петронилья, я отклоняла, кажется, всех кандидатов, выбранных доном Альваро... Хуже всех был офицер, предназначенный в начальники нашим солдатам. Не спрашивай меня, каким образом такой благоразумный человек, как дон Альваро, мог нанять такого монстра. Его звали полковник Педро Мерино-Манрике. Он был ветеран итальянских войн, очень хорошего рода. Лет около шестидесяти. Грузный, коротконогий. Волосы седые, лицо красное. Как военный, он считал, что стоит выше всех моряков. Выше капитанов четырёх кораблей, даже выше главного навигатора – «паршивого португальчика Кироса» (его собственные слова), – который сам себя полагал первым по званию после аделантадо Менданьи. Полковник же был уверен, что он начальник, которому и Кирос, и все остальные, обязаны повиноваться. Собственно, Мерино-Манрике только и делал, что твердил о своём благородном происхождении, а всех остальных презирал. Даже моего мужа: он завидовал его положению. Особенно он ненавидел наших с тобой братьев, которых взяли не как солдат, а как офицеров с военными полномочиями. Первыми в списке врагов, подлежащих устранению, стояли Лоренсо и я. А Мерино-Манрике по примеру своего прежнего начальника, страшной памяти герцога Альбы, считал, что лучший способ избавиться от соперника – убить его. Убить всех разом и немедленно.

– Если не ошибаюсь, Исабель, ты и сама почти того же мнения...

– Не говори, чего не знаешь! Мерино-Манрике был подлый гад. Я в первую же секунду поняла, что это так. Оказалось, что я была права.

– А третий разбойник – адмирал Лопе де Вега, за которого ты выдала нашу бедную Марианночку?

– Никогда я не выдавала Марианну за этого субъекта! Она сама хотела отправиться со мной – и добилась своего, отдавшись капитану, которого дон Альваро выбрал для «Санта-Исабель». Бросилась ему на шею, дала себя обесчестить...

– А ты не могла её остановить? Ты же всегда говорила, что этот Лопе де Вега – бандит...

– Не бандит, а пират: называй вещи своими именами! Он был пират, и Марианна была им совершенно довольна. Думаю, она считала его красавцем. Высокий, худой, горбоносый... Говорил, что он близкий родственник своего знаменитого тёзки – поэта Лопе де Веги, слава которого дошла и до нас в Лиме. «Всякий живёт по своему нраву, – частенько говорил наш капитан. – От мадридского Веги пахнет духами, а от перуанского – порохом». Марианна была в него страшно влюблена... Хорошо ещё, что он согласился на ней жениться! Он был не из тех людей, что много думают о всякой девчонке, которую лишили невинности.

– Марианне ещё не исполнилось шестнадцати...

– А Лоренсо было двадцать семь, Диего двадцать пять, Луису двадцать два... Ты к чему клонишь? Я никого не заставляла уходить с собой. Даже свою верную Инес или Панчу. Никого из своих рабов. Все люди нашего дома, которые отправились со мной, сделали это по всей своей воле.

– Ты говоришь о служанках... А что остальные? Твои фрейлины, гардеробмейстерины, свитские дамы...

– И этих женщин никто не заставлял подниматься на борт.

– Ты столько золота им обещала! Апартаменты, которые ты устроила для себя на юте «Сан-Херонимо», были блестящим чертогом. Вспомни, ты привела меня туда в гости: я была поражена! Несколько гостиных на двух уровнях, отделанных сусальным золотом... Ковры, фонари, библиотека с огромной картой мира, даже маленький орган. Ты обо всём позаботилась: сундуки твои полнились всякими чудесами, всякими драгоценностями, которыми ты собиралась обставить свои дворцы на островах. Поистине твоя каюта была достойна королевы. Вот и соблазнились семьи твоих юных прислужниц. Такая роскошь! Бедные! Я уж не говорю о судьбе твоей чтицы, юной доньи Эльвиры Лосано, про которую ты говорила как про наперсницу. Теперь она утверждает, будто ты на борту заставила её выйти замуж за человека по своему выбору, а потом приказала убить её мужа...

– Не была она моей наперсницей. И если будешь дальше так разговаривать, Петронилья, – кончим разговор! Ты меня спрашиваешь, я отвечаю. Но отчёт я отдам одному Господу Богу. И поверь: перед Ним, Всевидящим, не но твоей мерке ровняю я свои поступки... А впрочем, ты лезешь не в свои дела. Ты всегда слишком много про меня болтала. И всегда слишком много от меня хотела. Всегда жила моей жизнью, как и теперь. И дальше ею живи: делай то, что я тебе велю! Когда аббатиса пойдёт к заутрене, возьми тетради, которые я спрятала у неё перед дверью, под ступеньками в келью. Пустяковое дело. Никто не заметит, что тебя нет. Я сама буду на хорах. Когда я появлюсь на службе, весь монастырь будет смотреть только на меня, а донья Хустина станет меня бранить. За одну минуту ты войдёшь к ней, подменишь книги, а журналы с расчётами и картами спрячешь в ту же дыру. Потом, после, если тебе уж так любопытно, ты сможешь спокойно вынуть их из-под ступенек, принести к себе и читать. У тебя будет бортовой журнал Альваро и мой: я вела его дальше вслед за ним. А ещё дневник нашей сестры Марианны: ей хватало смелости писать обо всём. Будет там и свидетельство доньи Эльвиры – «чтицы», как ты её называешь – на следствии, которого потребовал Кирос в конце пути.

* * *

Пустяковое дело? Сердце бедной Петронильи до сих пор трепетало. Ещё никогда в жизни она так не волновалась. И всё-таки она это сделала. Теперь, заставив дверь в келью, занавесив все окна, она стояла на коленях у постели с тремя драгоценными томами в руках.

Совершая подмену, она проявила дерзость, но это ни к чему ей не послужило: ни на один свой вопрос ответа она не нашла. Сколько она ни листала журналы – ничего не понять! Страницы были рассыпаны, потом опять собраны и сплетены в беспорядке. Посреди тетради вдруг попадалась совсем другая. Разные почерки сменяли друг друга. Кто это писал? Дон Альваро? Марианна? Исабель? А может быть, чтица? Даты перемешались: вперёд, назад, потом вдруг большой скачок... Петронилья не могла даже найти мореходных карт – тех самых, заветных, опасных! Может, вот эти рисунки? Точки, линии, цифры... Ни конца, ни начала... «Мусор», как назвала всё это аббатиса. И ни один человек не мог раскопать этот мусор.

Она вскочила, ворвалась без стука в соседний домик.

– Я принесла тебе то, что ты просила, – бросила она с необычной для себя грубостью.

Исабель, молившаяся на коленях перед специально для неё поставленным киотом, сразу же поднялась.

В обмен на свой отважный поступок Петронилья потребовала от неё: стань как остальные! Оставь чрезмерное покаяние; полностью подчиняйся монастырскому уставу; вернись в ту келью, которую тебе предназначила аббатиса – келью монахинь нашей семьи.

Исабель со всем согласилась.

– А теперь исполни наш уговор, – продолжала Петронилья. Читай. И начинай сначала!

Сёстры как будто обменялись ролями. Петронилья, обычно словоохотливая, говорила кратко, командовала. Исабель казалась кроткой и покорной. Должно быть, оттого, что получила желаемое, она теперь могла быть терпеливой?

– Что ты называешь началом? – переспросила она.

– Отплытие.

– Отплытие, Петронилья, ты сама видела: ты же там была, как и я.

– На берегу. На борту не была.

– Насколько я знаю, отплытия никто из нас не описывал. Может быть, только Кирос. Но бумаги Кироса заперты в сундуках Каса де Контратасьон[15]15
  Правительственное учреждение по исследованию Америки и Тихого Океана.


[Закрыть] в Севилье... Однако ты права: у дел на борту «Сан-Херонимо» действительно было начало. Только не тогда, когда мы вышли в море. Раньше, гораздо раньше! За несколько недель до того. Когда дон Альваро ещё готовился, инспектировал суда. Хотя сам он не понимал, как всё это важно, не занёс в свои книги...

Было несколько инцидентов, которые все мы видели. Я прекрасно всё это помню: уже тогда я подумала, что они не к добру. Я говорила тебе про полковника Мерино-Манрике, командира наших солдат. Он уважал только силу, презирал всех моряков и признавал только одну власть: моего мужа. Последнее к его чести, подумаешь ты, и будешь неправа. Ведь в муже моём воплотилось всё то, что ненавидел полковник: идеализм, который вёл его в плаванье, мечта, химера – называй как хочешь... А нашего брата Лоренсо, «Лоренсо Баррето, постельного героя» (я опять передаю его собственные слова), он вовсе в упор не видел. Мерино-Манрике считал его ничтожеством без всякой военной выучки, без всякого чувства дисциплины, под каблуком у бабы – «своей суки-сестрицы», то есть у меня. Не кривись, Петронилья, не кривись! Как я тебе опишу людей, бывших вокруг меня, не употребляя их выражений? Тебя мой язык смущает? Привыкай. Мои спутники были не мальчики из церковного хора. Такими словами они думали, такими и говорили...