Текст книги "Королева четырёх частей света"

Автор книги: Александра Лапьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– И вы его принимаете в королевском дворце?

– Испании тут не приходится быть разборчивой. Пока мы не завоевали Китай, приходится с ними как-то ладить...

Он со значением посмотрел на неё; она ответила таким же взглядом.

Исабель до тонкостей воспринимала знаки внимания своих соседей по столу. Плыла по волнам их восхищения. Светилась радостью от того, что снова живёт. Уже потом она оценила, что происходило на этом балу, и сделала свои выводы. В этот же вечер – просто наслаждалась жизнью.

На другом конце стола Эрнандо поддерживал непростую беседу с хозяйкой дома. Он видел, что донья Хуана, как ни старалась казаться по обыкновению весёлой и очаровательной, не спускала глаз с мужа. Она знала, какой он бабник, и страдала от его измен.

В Маниле они прожили меньше года, а Морга уже завёл несколько связей. О его любовницах знали все, даже монахи и сам епископ – для судейского чиновника это было пятно на репутации. Донья Хуана делала вид, что не замечает скандальности положения. К счастью, любовницы её мужа были все не их круга.

Но с аделантадой, чувствовала она, он вновь обрёл придворные манеры – те, которыми обольстил когда-то её саму.

Эрнандо начинал сердиться вместе с ней. Ему очень не нравилось наблюдать издали за ухаживанием, которое грозило отбить у него протеже.

Он ясно видел, как донья Исабель отвечает соседям: как будто отличает их, обращает на них особенное внимание.

После ужина он решил отвести её в бальную залу. Но Морга, в резиденции бывший у себя дома, вставая, сразу же предложил ей руку.

Дасмариньясу это было неприятно так же, как и Эрнандо. Он огорчался не от того, что не понравился этой женщине, а потому что жест Морги давал понять: тот ставит себя по положению выше временного губернатора. «Он держит себя за главного, как будто так и быть должно!» И действительно, заметил про себя взбешённый Дасмариньяс: донья Исабель приняла руку генерал-лейтенанта как нечто вполне естественное.

Донья Эльвира, которую отослали на дальний конец стола вместе с Киросом и китайским старостой, не упустила ни единой мелочи в поведении всех гостей.

Она старалась пробиться через группу проходивших по анфиладе к Эрнандо и пойти на бал вместе с ним. Или он не был её кавалером всю эту неделю? Или не водил её повсюду, не забавлял, не развлекал? С величайшей галантностью и предупредительностью он прогуливал её в карете до часовни в деревне Магалат, показывал лагуны и мангры. На исходе ослепивших её мгновений она почувствовала себя близким ему человеком. Сердечным другом. Эти свидания, которые должны были перерасти в более прочный союз, давали ей некоторые права.

Наконец, чтица его поймала.

– Правда, она точно такова, как я вам описывала? – спросила Эльвира, указав головой на чёрную фигуру, шествовавшую впереди.

– Совершенная правда, донья Эльвира. Написанный вами портрет соответствует оригиналу.

– Вот сегодня я её узнаю вполне! – с лёгким озлоблением продолжала она. – Гобернадора только тогда будет вполне довольна, когда её красота затмит все удовольствия бала в глазах всех мужчин без исключения.

– А мне казалось, вы восхищаетесь ей? – удивился Эрнандо. – Или даже любите её?

Она опустила глаза.

Эльвира догадывалась: у него есть какие-то планы, в которые она не входит. Во время прогулок он столько её расспрашивал о привычках доньи Исабель, о том, как она командовала... Конечно, не даром молодой человек так интересовался женщиной, которую видел только мельком. Ему от неё что-то было нужно? Если он думает, что аделантада Менданья может ему хоть в чём-то быть полезной, он ошибается!

– При первой возможности она уедет отсюда... Только этого и хочет.

– Зачем ей уезжать?

– А что ей делать? Кому она нужна в Маниле? Донья Исабель сама это знает, да так оно и есть, – не без задней мысли продолжала донья Эльвира. – У неё же ни гроша в кармане.

– Но, судя по тому, какие у неё книги, какие музыкальные инструменты...

– Какие же? Вы хотите показаться знатоком, дон Эрнандо. Но знатоку, – почти прохрипела она, – не след полагаться на видимость. Я говорю вам правду: уверяю вас, она совершенно разорена.

В глазах Эрнандо мелькнуло лукавство.

– Да ей только стоит продать свою посудину, – сказал он как бы невзначай.

Донья Эльвира не поняла, в чём соль шутки. Ей надо было бы согласиться и промолчать, она же завела длинный монолог:

– Я слышала: как раз из-за «Сан-Херонимо» она однажды всю ночь ходила по вашей спальне... Должно быть, плакала. У неё тяжело на душе из-за него. Свой корабль она любит, как живого человека. Если б я не видела, как она спокойна в море, как правила людьми на борту, я бы её пожалела. Но после Санта-Крус я боюсь её. За ней беда ходит следом. И за всеми, кто с нею рядом, – уверенно заключила Эльвира.

В её голосе появилась угроза. Предостережение. Эрнандо не дал себе труда ответить. Что-то тяжело стало переносить маленькую чтицу...

Она отпустила его от себя, не попытавшись удержать. «У него к ней какие-то чувства, он возбуждён – это ясно, – думала она. – А меня как будто и вовсе не существует...»

Донья Исабель носила траур по мужу. Согласно этикету, не приняла ни одного приглашения на павану и не участвовала ни в одной сарабанде. Это была жертва. Она любила танцевать, и знала, что во всех фигурах несравненно изящна. Но надо было хранить благоразумие. К тому же она чувствовала, что не следует чересчур выделяться, а не то никогда не стяжаешь симпатию хозяйки.

Морге пришлось с сожалением оставить её, чтобы исполнять обязанности кавалера при других дамах.

Исабель осталась одна посреди высоких тропических растений в горшках. Её глаза блестели; она стояла, выпрямившись, и предавалась медленным, торжественным ритмичным звукам виол и гобоев. К ней вновь возвращалось удовольствие от музыки, которое было с ней прежде всегда, а потом, казалось, навсегда ушло.

Эрнандо наблюдал за ней издали. Он никак не мог оторвать взгляда от этого чёрного силуэта, усеянного искорками, мерцавшими в полумраке. Казалось, донья Исабель ждала какого-то происшествия. Всё равно какого... Лишь бы что-нибудь да случилось. Виолы замолчали. Он воспользовался случаем.

Он подошёл – она поняла, что он думает: «Настал мой черёд! Посмотрим, кто кого!»

Она почуяла: он хочет, чтобы она подняла на него глаза, чтобы разглядела его, чтобы выделила. И пошла на это. Выражение лица Эрнандо поразило её. Он пожирал её глазами. Не только лицо – и шею, и плечи, и грудь. Даже не давал себе труда скрыть вожделение.

Такое бесстыдство до того смутило её, что она инстинктивно прикрыла бюст. Он наклонился к ней.

– Вы тут стоите с каким-то странным видом, – солидно произнёс он. – Как будто вас только что покинуло какое-то ужасное виденье.

Она опомнилась.

– Что-то вроде того... Только вы выразились не так, как могла бы я.

Если он думал, что такой разговор можно будет продолжить, то ошибался.

Однако не отстал.

– Вы всё ещё играете на лютне?

«Всё ещё»? Откуда ему известно, что у неё есть лютня?

Этот капитан Кастро думает, будто ему всё позволено! Оттого, что она живёт в его доме, он недопустимо нескромен.

– Какое вам дело?

– А верхом ездите?

– Какое вам дело?

– Вы очень хотите отсюда уехать?

– Какое вам дело?

– Если я правильно понимаю... Кажется, всё, что было для вас важно, что вы любили, чего желали, вас больше не интересует. Прекрасно – я подожду.

Она смерила его ледяным взглядом и в свою очередь принялась его разглядывать.

Как он не дал себе труда скрыть вожделение, так и она не позаботилась скрыть пренебрежение. Сколько ему лет? Как Диего? Двадцать пять? Наверное, ещё меньше.

Даже не попрощавшись, аделантада так и оставила его стоять.

«Странно, – думал он, глядя ей вслед. – Это великолепие способно за одну секунду превратить меня в дурного мальчишку!»

– Отступаешься? – шепнул ему на ухо Дасмариньяс.

– Дам ей немножко очухаться после болезни. У неё есть в жилах кровь, как говорят наши галисийские барышники. Если буду спешить – понесёт в галоп. Объезжать её надо потихоньку. Успокоится – тогда-то и заиграет мускулами.

– Понял, понял, – сказал Дасмариньяс. – Будешь чесать ей загривок и поглаживать круп.

– Именно. Как и положено с породистой кобылой. Скоро признает хозяина.

* * *

Вернувшись к себе на квартиру у дона Эрнандо, Исабель почувствовала себя на удивление спокойной и уверенной. Но заснуть всё равно не могла. Запрокинув голову на спинку кресла, она всё время вспоминала то, что увидела в глазах у того молоденького... А может быть, и это будет в жизни? Ещё не всё кончено?

Глава 14
КОМПАНЬОНЫ

Весь март шёл праздник за праздником. Были ещё пиры, были и балы во дворце. Колония спешила получить все возможные удовольствия. Знали, что с прибытием нового губернатора дона Франсиско Тельо де Гусмана атмосфера при дворе переменится. Он прибудет в сопровождении пожилой супруги, которая сменит в резиденции донью Хуану. И привезёт с собой собственную родню – сына и племянника.

По случаю грядущей передачи полномочий Дасмариньяс пышно отмечал окончание своего мандата и осыпал щедротами своих приближённых. Он обеспечивал тылы и готовился к будущему.

Диего и Луис Баррето без меры наслаждались жизнью в Маниле, почти не расставаясь со своим приятелем Эрнандо. Исабель держалась от них на расстоянии. Она вернулась в каюту на «Сан-Херонимо», а на Пласа-Майор объявлялась только в дни торжеств или по случаю больших выездов в Париан.

Дорогу в китайский квартал она выучила так хорошо, что с завязанными глазами могла бы дойти от дворца Кастро до ворот Сан-Габриэль. Эти ворота вели в муравейник. Тысячи людей всех народов Востока приезжали сюда продавать всё, что покупается на земле; в лабиринте переулков толпилось столько народа, сколько Исабель не видела никогда. Сотни лавочек вываливали навстречу клиентам груды товаров – всякую всячину вплоть до заспиртованных змей с мандрагорами в бутылках и зародышей в банках. И всё прочее: рис, хлеб, рыба, конская упряжь. Галантерея, мебель, украшения, доставленные из Азии или сделанные с испанских гравюр...

Шёлковый базар. Она знала самых лучших купцов. В лавках научилась отличать китайцев с волосами, завязанными в узел на макушке, от японцев, обритых в кружок. Те и другие носили традиционную одежду: одни ханьфу, другие кимоно, – однако она умела ещё и различать общественное положение людей по цвету платья. Распознавала она и крещёных: эти расстались с шевелюрой и носили короткие волосы, как испанцы.

Все эти сведения интересовали её постольку, поскольку могли ей служить. Она поняла, что здесь можно быстро разбогатеть.

Но чтобы постичь законы крупной торговли, у неё не хватало ни капитала, ни времени. Она знала: все сделки здесь заключаются до конца мая, когда джонки отправляются в обратный путь. А до середины июля все китайские товары погрузят на королевский галеон, именно в это время уходящий в Мексику. Знала и то, что весь этот товар будет продан на ярмарке в Акапулько, а затем переправлен сухим путём в порт Веракрус на атлантическом берегу. Потом его погрузят на суда Индийского флота и повезут в Испанию. А оттуда они разойдутся по рынкам всей Европы. Она понимала, что пошлины на эту серию перепродаж приносят короне гигантскую прибыль. Таким барышом и объяснялся запрет всем другим кораблям вести торговлю между Манилой и Акапулько: король стремился сохранить за собой монополию. Впрочем, уступая протестам севильских купцов, которых давила низкая цена китайских подделок, ему пришлось ограничить торговлю одним рейсом в год. В результате негоцианты вели жестокую войну за то, чтобы получить драгоценное и дорогостоящее место на этом единственном галеоне Его Величества, который так и назвали: «манильский галеон». Губернатор Филиппин имел власть назначить каждому купцу его квоту груза и выбирал победителей по собственному усмотрению. Понимай, по стоимости поднесённых взяток.

Дасмариньяс и Морга не были исключением из этого правила. Но им надо было торопиться получить свои барыши, пока эта манна небесная не упала в кошель Тельо де Гусмана.

План Исабель был прост.

Первая часть программы: купить по смешной цене десять тюков лучшего шёлка. Она рассчитывала на покровительство крещёного китайца Хуана Батиста де Веры и регулярно посещала его склады. Догадываясь, что он дорожит своим саном больше любого испанского дворянина, она рассчитывала польстить ему своей дружбой.

Часть вторая: отправить шёлк, не платя ни пошлин, ни за место. И не оформляя поездки Диего с Луисом, которые перевезут этот шёлк в Мексику. Тут она рассчитывала на благосклонность Морги.

Тогда она сможет привести в порядок «Сан-Херонимо».

Только не учла, что её хлопоты в Париане очень близко касались дона Эрнандо. Если ей всё удастся, он потеряет вожделенный корабль.

В последнюю пятницу марта он остановил её на углу одной из улочек.

– Не знал я, – негромко сказал он не без иронии, – что такая знатная дама закупается в такой клоаке.

Молодой человек делал вид, что удивлён, но поверит ли дама в случайность этой встречи, ему было совершенно всё равно. Он пошёл за ней следом. Она ответила ему в том же тоне:

– И я не знала, что кавалер ордена Сантьяго ходит к санглеям.

– Помилуйте! Вам же прекрасно известно, что у меня с ними дела. Пойдёмте, я вас провожу к здешнему всеобщему крёстному отцу. Склады Хуана Батиста де Веры находятся в Алькайсерии.

– Я прекрасно знаю Алькайсерию.

– Это же разбойничий вертеп!

– Вовсе нет. Это восьмиугольное трёхэтажное здание с магазинами, где продают только шёлк. И я не нуждаюсь, чтобы вы меня представляли крёстному отцу всех крещёных китайцев: мы с ним отлично знакомы.

Хотя Эрнандо держался в тени, она, как ей показалось, разглядела в его лице тот же восторг, что и на первом балу. Он перевёл разговор.

– Что же, раз вы опять интересуетесь светом и поселились на своём корабле – полагаю, начали и на лютне играть, и верхом ездить.

– Отчего бы и нет?

– Мне надобно сейчас в миссию августинцев. Прекрасная прогулка вдоль бухты.

– Для развлечений такого рода довольствуйтесь обществом моей чтицы.

Он надел обратно шляпу, которую снял, когда ей кланялся. Она не видела, что у него на лице. А он торжествовал. Ревнует?!

– А что скажете насчёт охоты на жёлтых филиппинских уток? Справитесь? С аркебузами в мангровых зарослях Пасиг?

Она не сразу ответила. У него в голове женский голос твердил и твердил: «Отчего бы и нет»? Принять решение он ей не дал:

– Завтра на рассвете я заберу вас с вашего корабля.

* * *

Исабель уселась в пирогу. Солнце только-только взошло. В зарослях ни шороха. Между спин восьмерых гребцов, работавших вёслами, она видела огромные тяжёлые листья, окаймляющие широкую полосу воды. Кое-где торчали, как большие змеи, чёрные корявые корни. Какой покой здесь, какая тишь! Еле смеешь дышать...

Длинная лодка вошла в сверкающую протоку. Лес был устлан синими тенями. На берегах там и сям виднелись крохотные фигурки: женщины в остроконечных шляпах неподвижно сидели на корточках, держа руки между коленями, и провожали глазами лодку.

Донья Исабель тоже глядела на них. Природа вокруг доставляла ей явное удовольствие.

– Нравятся вам эти места? – спросил Эрнандо.

Исабель сидела, глядя на солнце.

– Очень, – ответила она, не опуская головы.

Опять тишина.

– Очень... – повторила она. – Я рада, что повидала всё это.

Они вошли в какое-то озерцо – водоём, весь покрытый кувшинками, так что дорогу пришлось пробивать между стеблей. Где-то неподалёку, словно привидение, хохотала птица.

– Синегрудый зимородок, – пояснил Эрнандо.

Дальше, в мангровых зарослях, страстно и жалобно кричали ещё две птицы. Песнь любви, тайное свидание в листве...

Положив аркебузу на колени, Исабель сидела неподвижно.

Вдруг целая туча уток, хлопая крыльями, взвилась прямо перед ними! Она встала, опёрлась ногой на край пироги, поднесла фитиль к полке и выстрелила. Отдачей её чуть не опрокинуло, но она удержалась на ногах.

Эрнандо даже не подумал поджечь фитиль. Он заворожённо смотрел на неё: гибкая фигура, раскрасневшееся от весёлой охоты лицо... Женщина опустила оружие и с азартом вглядывалась в небо. Одна желтоголовая уточка с полосатой спинкой словно раздумывала. Потрепетав пару мгновений, она плюхнулась вниз. Исабель резко велела гребцам поторопиться к месту падения, чтобы птица не утонула. Она встала на колени, схватила добычу за шею, встала и потрясла трофеем перед лицом Эрнандо. Она смеялась. Он всё смотрел на неё в таком же, как она, возбуждении.

– Вы такая жестокая? – спросил он, не сводя с неё глаз.

Вопрос словно сбил ей дыхание. Она серьёзно сказала в ответ:

– А вы, дон Эрнандо? Вы никогда, стреляя уток, не задумывались, жестоки ли вы?

Вместо ответа он схватил её за руки и притянул к себе. Он сам не сказал бы, что понимает, что делает. Это был инстинктивный жест – как подхватить падающую вещь, как удержать то, что сам обронил... В этом порыве расчёта было не больше, чем галантности. Ей некуда было даже отступить: лодка была слишком узкой. Первый поцелуй Эрнандо был похож на укус. В ответ она укусила его ещё больней. Он покрыл её целой лавиной поцелуев. Она отбивалась наугад. Глаза её оставались открыты, но он ничего не прочёл в них, кроме великой ярости. Борьба продолжалась несколько секунд. Потом он вдруг отпустил её. Они оглядели друг друга с головы до ног и опять уселись. Эрнандо приказал гребцам возвращаться.

В том, что она будет ему принадлежать, он никогда не сомневался. Однако ошибся. Здесь, в духоте мангровых зарослей, он потерял надежду. А между тем никогда за всю жизнь ни одной женщины он ещё не желал так, как её.

Обратный путь лежал в темноте, между лиан, стволов и воздушных корней. Обоим казалось, что наступила ночь.

– Вы могли оценить, как сильны мои чувства к вам... И нарочно мучите меня, – прошептал он в конце пути, на котором они не обменялись больше ни словом, когда подавал донье Исабель верёвочный трап, чтобы она взобралась на «Сан-Херонимо».

Она хранила молчание.

– А мы, – продолжал он и повторил нежно: – А мы с вами вместе могли бы быть свободны.

– Свободны? Конечно. Только не вместе.

Она встала и взобралась на борт.

* * *

В тот вечер семейная встреча Баррето была бурной.

Диего с Луисом имели привычку собираться в каюте у сестры, а уже оттуда отправляться на ночные похождения. Эрнандо взялся ввести их к своим лучшим подружкам, и теперь у обоих братьев в Маниле были любовницы из туземок.

Кирос квартировал также на корабле, но на семейно-военный совет его не пускали.

Вскоре по прибытии он передал свой отчёт дону Антонио де Морга. Кирос благоразумно не изложил на письме тех обвинений, которые произносил во всеуслышание. Зная, как реагировал на эти речи генерал-лейтенант, он рассудил, что Морга из тех чиновников, которые слышат только голос власти. Этим законникам нет дела до бедняков, до маленьких людей, подобных ему, которые трудятся бесплатно и даже спасибо никто им не скажет.

И Кирос пришёл к выводу, что от такого человека ничего не добьётся.

Собственно, даже его команда никогда по-настоящему не помогала ему в борьбе с гобернадорой. Никто из тех, кто прошёл через кабинеты королевской администрации, не пожелал пожаловаться на донью Исабель. Ни слова про её тиранство. Ни слова об её алчности. Даже чтица Эльвира, ныне терзавшаяся ревностью, осталась нейтральной. И – ни слова о том, что дон Лоренсо убил её мужа.

Боясь, как бы Фелипе Кортес и братья Баррето не выдвинули против него ещё более тяжкие обвинения в неспособности, Кирос сам потребовал у властей ещё одного расследования: по поводу качества его командования.

На сей раз он добился от свидетелей похвал своим заслугам и характеру. Его характеризовали как человека, чтущего Господни заповеди, милостивого к ближним, хорошего моряка, который привёл их в порт.

За подтверждением лестного портрета он обратился даже к донье Исабель: просил выдать ему свидетельство о честной и непорочной службе.

Исабель долго думала и колебалась.

Хотела проявить справедливость. Когда кошмар окончился, у неё почти не осталось претензий к Киросу. Она уже не видела за собой права обвинять навигатора в провале экспедиции. Он оставался верен аделантадо, исполнял его приказания. Она знала, что без него никак не смогла бы управлять кораблём и обязана ему (в той или иной мере) тем, что они без карт дошли до Манилы. Кроме того, он обязывался продолжить вместе с ней поиски Пятого континента. Она должна была по-прежнему доверять ему.

У неё не было никаких причин ломать ему жизнь, отказывая в своей протекции.

К ярости братьев, Исабель официально объявила, что Кирос неповинен в каких-либо просчётах и ошибках.

– Тогда выходит, – с едкой иронией сказал Диего, – что ничего страшного в этом путешествии не случилось.

– Ничего страшного? – воскликнула она.

Если бы эти чудовищные слова произнёс кто-нибудь другой, она дала бы ему пощёчину.

– Ничего страшного? А смерть аделантадо? Смерть Лоренсо? Смерть Марианны?

На этих словах голос её оборвался. Их уход по-прежнему доставлял ей такое страдание, перенести которое она не могла. Беспрерывно она отгоняла память о них, отталкивала, запихивала как можно глубже. Не думать о Санта-Крус. Идти дальше. Делать дело. Жить.

Она веселилась на всех пирах и праздниках. То, что Исабель увидела в глазах Эрнандо на самом первом балу, теперь читалось в глазах Морги и всех придворных. И каждый раз в такой вечер внутренний голос твердил ей то, что она сама когда-то сказала Марианне: «Живи!»

Всё яростнее, всё напористее повторял этот голосок: «Живи, тебе нечего стыдиться! Не о чем жалеть. Жизнь перед тобой. Пользуйся ей. Чего ты боишься?»

– Скажи, – не унимался Диего, – почему ты так снисходительна к этому недоноску Киросу и так нелюбезна с нашим хозяином? Всё время в Маниле дон Эрнандо всегда нам помогал и нас поддерживал. Благодаря ему мы сможем и отплыть отсюда. Ведь ты этого и хочешь, разве не так?

Она была в недоумении. Диего смеётся? Изображает невинность? Он не мог не знать, что сегодня она приняла приглашение пострелять уток.

А в сущности, он прав: ничего страшного и не было. Надо было только починить «Сан-Херонимо» и отплыть на нём.

– А ещё ты можешь продать его ему.

Она так на него посмотрела, что он, наконец, замолчал.

* * *

Вечером 15 апреля 1596 года общество собралось в гостиных доньи Хуаны.

Совершенно против обыкновения, Исабель пряталась от поклонников. У неё был дурной день. Несмотря на взаимную галантность и обходительность, она ничего не добилась от китайца Хуана Батисты де Веры. Он согласился продать ей шёлк, но очень дорого. По аукционной цене.

Будущее казалось мрачным.

Она допустила ошибку. Выручку от продажи драгоценностей она вложила в имущество, которое не могла вывезти. Если Морга не выделит ей место на манильском галеоне и не освободит от пошлин в казну, её товар так и останется валяться в порту.

Чем дольше тянуть с просьбой об этой милости, тем меньше будет шансов её получить. Вскоре прибудет Тельо де Гусман, а от этого люди нервничают. Морга и Дасмартиньяс, как и все, наверняка торопятся закруглить свои дела. Времени мало.

На последнем семейном совете братья напомнили ей, что, судя по репутации нового губернатора, ей не так-то легко будет впредь расхаживать по Париану. Гусман считался человеком строгих нравов. Как и маркиз Каньете в Перу, он не позволит женщинам гулять по городу. Он твёрдо верил, что дам надо стеречь и держать взаперти. Гусман занимался и брачными делами, выдавая девиц и вдов замуж за нужных ему людей. Многие севильские семьи жаловались в Мадрид на его вмешательство в чужие дела.

Она была в тревоге.

Музыка, танцы, комплименты – всё ей было невыносимо. Пора домой. Не в апартаменты на Пласа-Майор – домой.

Затвориться на «Сан-Херонимо» и подумать.

Она направилась к лестнице. Её остановил Эрнандо.

– Не уходите! Мне нынче надо с вами поговорить.

Она не знала, что решить.

– Не уходите, – настаивал он. – Встретимся в красной гостиной.

Она кивнула, повернулась и затерялась в толпе, наполнявшей лабиринт комнат на пути к месту встречи. Он следовал за ней вдалеке, соблюдая приличия, нарочито останавливаясь по дороге для разговоров.

Ей был брошен вызов, но и кроме этого, у Исабель была важная причина согласиться на эту встречу. Она не сомневалась, что капитан Кастро может если не одолеть её трудности, то хотя бы подсказать, как решить некоторые из этих проблем. Притом она не считала его бескорыстным. Он положил глаз на «Сан-Херонимо», и она это знала. Но жизнь, бившая ключом в Эрнандо, заражала, энергия передавалась другим; обменявшись с ним мыслями, она прояснит свои собственные. Мнение человека, которого, несмотря на молодость, высшие чиновники Филиппин уважали за проницательность суждений и сноровку в делах, могло быть только полезно.

Так Исабель себя оправдывала за эту компрометирующую встречу наедине.

Она ждала его, как обычно, не садясь, в углу гостиной. Что его так долго нет? До неё вдруг дошло, как сильно она его ждёт. Как надеется на эту встречу. Исабель нетерпеливо погладила гигантские орхидеи, что росли в горшках с влажной землёй – могучей, плодородной землёй Манилы.

За спиной она услышала его шаги.

– У вас очень встревоженный вид, – заметил он. – Что-то случилось?

– Ничего.

Она от него ускользала.

Он рассчитывал, что дама доверится ему, – она же, напротив, отвергала проявленную им симпатию и участие.

– Ничего? Помилуйте, я никогда ещё не видел вас такой грустной!

– Ничего интересного для вас.

– Напрасно вы так говорите. Всё, что касается вас, меня занимает.

Она склонила голову и молчала.

– Вы же знаете, что я вас люблю до безумия?

Она избегала его взгляда. Всей душой она стремилась не показать ему своего смятения.

Он серьёзно повторил:

– Я безумно люблю вас, донья Исабель!

Она упрямо молчала.

– Ведь вы это знаете, правда?

Ни слова.

– Признайтесь, что и вы меня немного любите.

Он, наконец, принудил её ответить.

– Этого не может быть, – прошептала она.

– Вы сможете мне когда-нибудь это сказать?

– Дайте мне время, дон Эрнандо.

– Да у вас целая вечность впереди, если за тем только дело! – страстно воскликнул он. – Разве я не сказал ещё в самый первый вечер, что буду ждать?

Она вздохнула. Он порывисто сжал ей руку:

– Всё будет хорошо.

И на сей раз перед алчущим взглядом Эрнандо что-то в ней подалось.

– Оставьте меня, сделайте милость!

Она умоляла чуть не со слезами. Он наклонился, чтобы прикоснуться к ней, сдержался, поклонился и вышел.

Она слышала, как затихают его шаги в анфиладе.

Ею овладела сильнейшая усталость. Такая, какая бывает, когда одолеешь опасность, отгонишь кошмар... Желание и страх боролись в её душе. И бой получался таким, что теперь она стала сама себе чужой.

Начиная с первого бала, когда Исабель увидала в глазах Эрнандо, как она жива и очаровательна, она его отличила.

С течением дней до неё с избытком доходили слухи о его отваге. Она знала, как он убегал из китайских карцеров и португальских тюрем. Знала о его мечтах завоевать Азию, заполучить Сиам и Камбоджу. И имела полное представление о его репутации моряка.

Столько планов роилось в голове Эрнандо! Она любила его энтузиазм, который и её полнил надеждой и какой-то особой радостью. Смех его долго отдавался в ней после того, как они расстались. И голос также всё звучал в ушах – тёплый, чарующий, как голос аделантадо...

Инес была не совсем не права, находя в Эрнандо что-то общее с Альваро. Его вера в будущее сметала все преграды и покоряла теперь Исабель. Как покорила когда-то вера Альваро в его прекрасные острова.

Долго на этом сходстве она свою мысль не задерживала. Не захотела хоть две секунды сравнивать капитана Кастро с тем, кем её супруг мог быть в молодости.

Пустое всё это.

Эрнандо! Говорят, он моряк, достойный сравнения с величайшими.

И с Альваро?

Может быть. Ну и что?

Дух приключений не мог оправдать порыва, нахлынувшего на неё, осаждавшего её, осуждаемого ею. Как она смела почувствовать такое притяжение? Так мало времени прошло после кончины такого человека, как аделантадо Менданья! Немыслимое дело!

Не означала ли тяга к капитану Кастро, что её чувства к Альваро, любовь, соединявшая их десять лет, – всё ничего не стоило и не весило? Много раз она задавала себе этот вопрос. И ответила тем, что отвергла его.

Объятия на реке обозначили новый этап. Влечение Эрнандо и её заразило алчбой и жаждой. Когда она вспоминала, как бурно он покрывал её поцелуями, в низу живота становилось жарко.

«Нет, не это!» – шептала она. Опёрлась о стенку и повторяла: «Это – нет. Никогда». Закрывала глаза, и собственный жар одолевал её. «А вдруг это всё-таки возможно? Возможно, хотя он так молод, хотя... Вдруг?»

Исабель сделала усилие над собой.

Очнувшись, она увидела: к ней подошёл дон Антонио де Морга.

Он смотрел на неё с улыбкой, изображавшей любезность.

– Вот как вас распалило признание дона Эрнандо! – сказал он. – В такой закалённой душе, как ваша, – и представить себе не мог такого пламени!

Она бросила на него взгляд, где гнев был смешан с безразличием и презрением.

– Что позволяет вам думать, дон Антонио, будто капитан Кастро мне нынче в чём-то признавался? – холодно спросила она.

– Его страсть к вам видна всем. Страсти, дорогая моя, не прикажешь.

Исабель решила быть ироничной.

– О, как вы правы! Если благородный человек смеет сказать нам хоть слово – значит, точно о любви. А мы, бедные женщины, непременно от этого сразу сгораем.

Он не отозвался на сарказм.

– И кого же вы в итоге выберете? Кастро или Дасмариньяса?

– А вы кого мне посоветуете?

Генерал-лейтенант подумал.

– Да всё равно... Главное – вам нужен заступник.

– Вы правильно всё понимаете, дон Антонио. У меня недостаточно сил, чтобы жить без поддержки мужа. Почти нищая – и вообще... Перед вами ничтожная вдова без всякого покровительства, подобная всем остальным.

– Готов вам поверить. Одиночество страшит вас. Необходимость вернуть себе место в мире – тоже. Но потом, когда всё вернётся на места – как знать? Вспомните тогда обо мне, донья Исабель. Не забудьте настоящего вашего покровителя. И позвольте ему сказать, что он тоже вас любит. Вспомните об этом и окажите ему милость – один поцелуй. – Он подошёл ближе, лицо его пылало. – Скрепим наш союз – не откажите мне в таком подаянии, которое вам ничего не стоит. Кто знает, что нам готовит грядущее? Сделайте милость: один поцелуй, человеку, который стал несчастен из-за вас!

Она негромко рассмеялась и отодвинулась от него.

– Сохрани меня Бог от этого – от «одного поцелуя несчастному»!

– Я подожду.

– От этого – сохрани меня Бог, – твёрдо сказала она.

* * *

Было уже слишком поздно, чтобы добираться десятка за два километров до Кавите. Под эскортом чёрных рабов с Борнео – факелоносцев дона Эрнандо – она, перейдя улицу, прошла к себе в апартаменты.