Текст книги "Сумерки божков"

Автор книги: Александр Амфитеатров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

И вдруг вырвал дубину из рук у кого-то стоявшего рядом и, махая над головою, завизжал раздирательным и страшным криком, инда в толпе – передние – шарахнулись от него, и по народу широко качнулась попятная волна испуга.

– Сим победиши! – кричал Экзакустодиан, задыхающийся в приступах бешеных рыданий, в перехватах горла железным кольцом судороги. – Сим победиши!.. Бейте их, православные! Благословляю! Бейте!.. Сей род ничем же не изымается, токмо дубиною и битьем! Бейте, яко Никола Чудотворец Ария нечестивого, яко Ослябя и Пересвет татаровой на Куликовом поле!.. Кто не слушает – анафема! Кто не будет бить – анафема!.. Всякий, кто с ними, анафема! В себе, в детях, во внуках, правнуках, на семь колен нисходящих, да будет от меня анафемою проклят!.. Бейте с…ных сынов с блудницами их и отродием их! Анафема! тьфу! беси! ареды! мурины! тьфу! анафема!……….! бейте!., бейте!.. Грехи ваши беру на себя! сим победиши!.. бейте!., анафема! ^[439]

Экзакустодиана – изнеможенного, падающего – подхватили на руки телохранители его. Он забился… ему накинули на лицо черный плат и понесли его в часовню…

Толпа гудела и колыхалась. Многие падали на колени. Росла гроза – смутная и страстная. Массу потрясли, взволновали, взбушевали, напитали электричеством, но еще не направили, куда ей бросить свои молнии.

На тех же ступенях вырос человек – круглый, гладкий, солидный в свете уличных фонарей и часовенной лампады. На нем было хорошее пальто и меховой картуз. Он плавно водил пред собою рукою и говорил вкусно, сочно, внушительно, предлагая ближайшим слушателям каждое слово, точно ложку варенья прямо в рот клал.

– Вы же слышали, что приказывает нам достоуважаемый батюшка. Он же приказывает уничтожить разврат, приютившийся в городском же театре, и разогнать же негодяев, которые ж тем развратом промышляют. То ж дело доброе, что батюшка вам говорит. Но я же вам того, все же, Боже сохрани, на сию же минуту ж не посоветую ж. Потому что городские ж здания суть достояния казны ж, и государство же их охраняет, потому что иначе ж будет казне убыток. И вы ж можете столкнуться с полицией, а полицию ж мы должны почитать, потому что ж они суть верные слуги государства и охраняют же порядок. Но как сегодня ж есть день табельный, то повсеместно ж должен быть удовлетворен наш русский же патриотизм. Особенно же в зданиях казенных… А потому же, предлагаю же вам, братья ж и сочлены, – пойдем же в тот самый поганый театр, о котором говорил же нам достоуважаемый батюшка, и допросим: почему же в театре том в настоящий же табельный день не удовлетворен есть русский патриотизм? И коль скоро ж патриотизма нашего удовлетворить не пожелают, то мы же заставим, чтоб наш патриотизм был удовлетворен!

Толпа двигалась, как темный сон. Несли портреты, икону, русское знамя. Пели криком. Сбивали извозчиков с улиц в переулки. Встречных пешеходов захватывали волною и оборачивали идти с собою. Гомон, гоготанье, свист и вой заплели паутиною церковную мелодию, чуть прорывавшуюся в глубине толпы. Религиозное воодушевление давно схлынуло и стаяло. Теперь было просто весело идти массою, чувствовать себя хозяевами улицы и никого не бояться. Полиция – на пути процессии – как сквозь землю провалилась. Шли медленно. От черной народной тучи отрывались клочья: отдельные фигуры и группы людей забегали в попутные трактиры и портерные. Иные потом спешно догоняли уползшего вперед змея – толпу, но большинство застревало в тепле и свете злачных обителей и с довольным видом и чувством граждан, в совершенстве исполнивших свой долг, усаживались за водку либо пиво. В толпе пили на ходу, меняясь двадцатками и «мерзавчиками». Опустошенную посуду швыряли в фонари либо в первое приглянувшееся обывательское окно. С тротуаров визжали, аплодировали, радостно хохотали вечерние проститутки, только что выползшие из логовищ своих на добычу. Их хватали, обнимали, вовлекали в толпу, процессия превращалась в вакханалию, будто обрастала лишаями пьянства и разврата…

На углу Тотлебенской и Пушкинской двое мужчин – один длинный, похожий на веху, другой приземистый и толстый, похожий на бочонок, – обнимали под уличным фонарем пьяную, ослабевшую женщину и уговаривали идти с ними. Она бормотала:

– Ежели ноги не несут?.. К Бобкову согласна… А по улицам гулять – ежели ноги не несут?..

* * *

– Верим мы подчас примете,

В нашем деле то не грех!

Эй, рыбак! Закинь-ка сети:

Есть надежда на успех!..

Все осмотри ты разом

Зорким глазом:

Жертва для смерти не одна готова.

Нам этот остров, пустынный и дикий

Будет надеждой удачи великой…

Свободно и красиво взвивалась к плафону театра широкая Marinaresca ^[440] Барнабы – Берлоги… Кажется, никогда еще не видал Андрей Викторович пред собою более блестящего бенефисного зала, никогда не встречали его более бешеными и долгими овациями, никогда влюбленная толпа не венчала его в боги свои с более дружным восторгом, с более единодушным преклонением!.. В костюме венецианского рыбака, Берлога пел свою маринареску, бросал красный колпак высоко в воздух над головою, ловил его на лету, хохотал, дурачился, заполнял сцену зловещею радостью «всемогущего демона совета десяти» – как задумал его Виктор Гюго, но едва отразил в музыкальном тусклом зеркале своем малосильный Понкиэлли… Сияла и звучала только сцена: Лидо в вечернем золотом зареве неба и моря, в вечерней песне мощного голоса и стройного радостного оркестра. Зал был темен и безмолвен: без единого кашля, без шорохов, – тысяча затаенных дыханий, две тысячи отверстых ушей… ^[441]

Играя, подсматривай

И пой, на-а-аблюдая!..

Лопнула струна, зашумела, распахнувшись, дверь… Marinaresca оборвалась, а в зале вспыхнуло неожиданное, неурочное электричество. Берлога со сцены видел, как по проходу партера помчался к оркестру, будто конь степной, наклонив белобрысую голову свою, испуганный, пестролицый, страшный Риммер во фраке с орденками, с широкою белою грудью… На ходу он что-то говорил публике направо и налево, быстро, гневно, успокоительно. Публика поднималась с мест, растерянная, сконфуженная… кто улыбался, кто злобно хмурился. Все зашепталось, загудело, затопталось на местах, – забушевало слитое море человеческого звука, над которым, точно отдельные пенистые волны, всплескивали выкрики:

– А? Что такое?

– Вот так ловко!

– Успокойтесь, не пожар!

– Да не ходите же по ногам!

– Куда вы? Никакой опасности!

– Покорно вас благодарю! Чтобы ни за что ни про что в морду дали!

– Потрудитесь продолжать спектакль!

– Берлога! пойте!

– Музыка, играй!

– Берлога! Браво, Берлога!

– Безобразие!

– Товарищи, не робей!

– Деньги назад!

– Невежа!

– Вы на моем платье стоите!

– Нельзя же шагать через голову!

– Распорядитель! Господин распорядитель!

– Господа! К шубам: все растащат!

– Только без давки! Некуда спешить! Без давки!

И в ту же секунду Берлога услыхал из оркестра сухой, резкий, бешеный удар дирижерского жезла по пюпитру и затем твердый, – возбужденный, – странно, неслыханно могучий, будто медный и все-таки спокойный, – голос Морица Рахе:

– Андрюша, очисти сцена… Наша опера кончался!

Берлога взглянул и увидел внизу стадо испуганных музыкантов, которые, суетясь у пюпитров, убирали в футляры драгоценные инструменты свои… Рахе швырнул на пол осколки переломленного ударом жезла своего и вышел из оркестра. А в зал по проходам партера струились шумные, гулкие волны каких-то новых, ворвавшихся с улицы людей. Несли портрет… полосатое знамя… пели… Берлога вдруг понял, весь внутри себя залился горячею волною крови, рванулся вперед, что-то сказал, что-то крикнул… Хористы сзади схватили его за локти и силою потащили за кулисы.

– Вы с ума сошли!.. вы с ума сошли! – шептали ему, – вас убьют!., вы погубите всех нас! разве так можно?!

В зале ревели, топали, кому-то угрожали, чего-то требовали.

За кулисами Елена Сергеевна с белым лицом мраморной статуи в черном трауре Джиоконды слушала красного, волнующегося, машущего руками, кричащего Брыкаева и говорила голосом чуждым, холодным, веским:

– Я обязана дать публике, пришедшей на спектакль именно тот спектакль, на который она пришла. До толпы, врывающейся в мой театр, мне нет никакого дела. Унимать толпу и охранять театр от ее безобразий – обязанность не театральной директрисы, но администрации и полиции.

Другой полицейский чиновник горячо доказывал что-то бледно-зеленому в рыжей седине своей Рахе. Тот слушал и холодно повторял:

– Nein… Nein… Nein… ^[442]

– Вы обязаны, господин Рахе! Публика возбуждена! Театр требует, мы требуем!..

– Nein. Мне нельзя приказывать. Я свободный художник. Я не обязан.

– Сегодня табельный день!

– О, я играл, сколько обязан, для табельный день! Вы не можете заставлять меня больше… Nein!..

– Но если общее желание публики…

– Я служу с моя контракт на моя жена. Моя контракт велит мне дирижировать тот опера, который стоит на афиша. Другой опера я дирижировать не обязан… nein!..

– Но, Мориц Раймондович, войдите же в наши обстоятельства!..

Мориц Раймондович налился вдруг кровью, сделался блестящим в каждой рыжинке, будто пламя всепожирающего Локки, и рявкнул басом, который опять-таки дико и неслыханно, по-медному, прозвучал из его маленькой фигурки:

– Zum Teufel mit ^[443] ваша политика! Я – музицист, мои товарищи музицист, все мы здесь музицист!.. Я желаю делать музыку, die Art ^[444], не политика! И – кто приходит мешать и разрушать die Art, для своя политика, тот есть мой враг!., да! мой злобнокровный неприятель!.. Zum Teufel! Ich sage: nein! nein! nein! ^[445]

Берлога освободился из рук хористов и рванулся назад на сцену. Елена Сергеевна поймала его движение и, оставляя Брыкаева без всякого внимания, быстро загородила дорогу.

– Андрюша, оставь! Не надо быть смешным!

– Пусти меня, Леля! Я им скажу! я им покажу!..

– Не доставляй тем, кто нас погубил, удовольствия видеть нас разбитыми и бессильными!..

– Ничего, Елена Сергеевна! – подскочил Мешканов, которого трудно было узнать: до того сплыли краски с его лица, точно перегримированного в мертвецкие тона убийственного, серого испуга, – уже ничего!.. ей-Богу, ничего!.. на сцене безопасно… опустили железный занавес… это – как крепость!., ничего!.. Господи! Твоя воля! Господи! Твоя воля!

Брыкаев тормошился:

– Елена Сергеевна, потрудитесь сделать соответственные распоряжения!.. Я бессилен сдерживать негодование публики!

– Я вам ответила. Я держала театр, а не зал для митингов. Я служила искусству, а не политической демагогии. Мориц, дай мне руку. Я здесь больше не хозяйка. Оставьте меня в покое. У меня отняли мой дом, мой храм. На здоровье. Я ухожу. Что вам еще угодно? Теперь хозяин – вы. Вам и распоряжаться… теми, кто захочет вам повиноваться! Мориц, идем! Андрей, если ты хочешь сохранить свое достоинство артиста, ты не скажешь более ни слова – ты уйдешь с нами!

К ней подскочил один из адвокатов театральной комиссии.

– Сударыня, слагать с себя ответственность в такую минуту значит нарушать контракт с городом по всей его силе! Мы будем искать с вас убытки, вы рискуете громадными потерями…

Елена Сергеевна на него даже не взглянула…

Брыкаев, беспомощный в заколдованном царстве кулис, искал Кереметева. Но седобородый маг улизнул из театра при первом же раскате грозы…

А по ту сторону железного занавеса бушевала буря. Публика бенефисного спектакля давно уже бежала в ужасе, в давке… Риммер метался от выхода к выходу, прыгая по партеру из рядов в ряды через стулья, и орал в раздевальные:

– Капельдинеры! будьте при шубах! Шубы берегите! Убью, кто отойдет от шуб!

С какого-то барина сорвали бобровую шапку. У двух дам выхватили серьги из ушей… Они рыдали, барин ругался и требовал полицию. Проходящий хулиган без церемоний шлепнул его ладонью по губам.

Дикая, пьяная Коромысловка наплывала в театр волнами уличной грязи. Жулье, хулиганы, сутенеры разваливались в креслах и клали ноги на барьер оркестра. В ложах уличные девки кривлялись, изображая светских дам. В верхних ярусах завелись драки за места с прежнею бенефисною публикою – студентами, гимназистами. Какую-то курсистку силою тащили вон из ложи. Она уцепилась за барьер и кричала резким, павлиньим криком:

– Режут! Режут! Режут!

Ради озорства били лампочки, рвали обивки кресел и драпировки лож, ломали канделябры, плевали на рисунки и портреты в фойе, отбивали руки и носы статуям. Тысяча ног стучала, тысяча рук хлопала, сотни голосов рычали и визжали:

– Занавес!

– Начинай представление! Подавай спектакль!

– Музыка, жарь!

– Актеры, пойте!

– Театр разнесем!..

– Бей!

Сыпалась трехэтажная ругань…

Кучка безобразников проникла в оркестр и подсаживала к рампе растерзанную пьяную женщину. Она махала толпе руками, шаталась и визжала, сверкая с красного лица огромными голубыми глазами:

– Я могу петь… Слушайте!.. Я сама была артистка… Я могу… Ваню… это я всегда в состоянии!

Как ма-ать убили

У ма-а-ла-а-аго птенца…

Компания в оркестре валялась от смеха по стульям, по полу, опрокидывала пюпитры и ревела:

– Брава-а-а! Знай наших! Дуй! Нанашка, брава-а!

Оста-ался птенчик

Сир и гладей в гне-езде… —

вопила женщина во все свое сиплое горло, широко размахивая руками, точно веслами гребла в лодке невидимой. Хулиган, похожий на веху, схватил забытый в бегстве музыкантов контрабас и водил по нем осколком сломанной палочки Рахе, извлекая из огромного инструмента ревущие, звериные звуки. Зал грохотал от восторженного смеха.

– Ай да мы! Театральных не надо! Жарь!

Соловушка узнал…

Женщина сделала жест – и вдруг голубые глаза ее потухли с страшною быстротою, точно свеча, ветром задутая…

Она ступила вперед, как слепое животное, колеблющимися шагами, шатающимся телом, с руками, протянутыми вперед… и, точно с горы в пропасть, рухнула от рампы вниз в темную глубину оркестра. Зал потрясся новым взрывом смеха. Бесчувственную женщину подхватили и понесли с хвалебными ругательствами. Контрабас ревел.

Не шутя струсивший Брыкаев тем временем творил воистину полицейские чудеса. В оркестровом фойе собралось уже десятка два музыкантов – с белыми, меловыми лицами, ни живы ни мертвы, Лазари, восставшие из гробов. Кого из них привели околоточные уже из квартир – только что не за шиворот, кого успел захватить и задержать еще в театре сам Брыкаев. Стеклоподобный Музоль, добытый из-за карточного стола в немецком клубе, уже снимал с себя шубу и требовал от библиотекаря новую партитуру и партии. Мешканов впопыхах быстро перестраивал сцену. В уборных спешно одевались и красили лица Матвеева, Светлицкая, Самирагов, Камчадалов… ^[446]

Железный занавес уполз кверху. Из-за антрактового выступил к рампе тот самый адвокат, что потерпел афронт от Елены Сергеевны, – гладко причесанный, точно его теленок по голове лизал, и с фиксатуарно выправленными усами, – расшаркался у суфлерской будки, приложил руку к сердцу и рекомендовался «почтеннейшей публике» председателем театральной комиссии.

– Театральная комиссия имеет честь довести до сведения почтеннейшей публики, что театр наш горд и счастлив присоединиться к ее законному и патриотическому желанию, которое будет удовлетворено нами немедленно. Желаемый публикою спектакль начнется – как только переставят декорации – самое большее, через пять минут…

Радостный рев грянул ответом со всех ярусов театра. Еще великолепнее расселись в креслах хулиганы, еще бесстыднее закривлялись в ложах проститутки…

Женщина, только что ломавшаяся у рампы и свалившаяся в оркестр, тем временем лежала в актерском фойе на диване и тихо вздрагивала… Из носа тонкою непрерывною струйкою бежала алая жидкая кровь… Какой-то пропойца, выдававший себя за фельдшера, мочил ей виски водкою… Кругом стояли, смотрели. Полицейский чиновник проталкивался и говорил:

– Именем закона, господа… я требую спокойствия и тишины… именем закона…

Женщина вскинулась, всхлипнула и легла пластом, большая, длинная…

Фельдшер взглянул ей в лицо и… спокойно перелил остальную водку из посудины своей в горло свое.

– Допилась, чертиха!.. Не очуняет!

А в зале уже давно был поднят занавес… На сцене пестрела резьбою нарядная крестьянская изба. Среди избы стояла – в красной рубахе, синих шароварах, в лаптях, толстая, будто из бомб склеенная, Александра Викентьевна Светлицкая с круглыми слезками умиления в крутых черных глазах. Обращаясь к исполинскому Камчадалову, в зипуне поверх посконной рубахи, – она экстатически умоляла его в патриотическом порыве, глубоким и бархатным своим контральто:

Ах, потешь меня конем,

Медной шапкой и мечом!..

За святую нашу Русь

Добрым молодцем сражусь!

Никогда не отступлю!

Стену вражию сломлю!

Театр заревел и загремел рукоплесканиями.

Усерднее всех аплодировал в первом ряду – уже веселый и сияющий самодовольствием победы – полицеймейстер Брыкаев.

Рим, зимою 1904–1905 гг. Cavi di Lavagna. 1908. IX. 29

Примечания

Впервые – Пп: Просвещение, 1908. Печ. по 2-му изд. с исправлениями и дополнениями (Пб., 1909). Роман написан в годы первой эмиграции Амфитеатрова: начат в 1904–1905 гг. в Риме и закончен в 1908 г. в Кави ди Лаванья. Современники Амфитеатрова считали, что документальной основой книги в немалой степени послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В частности, в персонажах узнавали Ф.И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С.И. Морозова (Сила Кузьмич Хлебенный) и др. Одна из сюжетных линий романа была принята за эпизод интимной жизни великого певца: историю любви Шаляпина к красавице-хористке Марии Шульц, с годами превратившейся в горькую пьяницу и уличную женщину. Горький, однако, в истории падения и гибели героини романа, оперной певицы Надежды Филаретовны, увидел трагическую судьбу жены известного писателя и публициста Власа Михайловича Дорошевича (1865–1922). В письме к Амфитеатрову с Капри от 8 (или 9) декабря 1908 г. он пишет: «“Сумерки” – второй том – читал: разволновался, слушая «Крестьянскую войну», до того, что взревел – хорошо! Для моей души – превосходно! Потом – мысленно – лаял вас и проклинал газеты, сожравшие большущий кусок вашей здоровенной души. Эх, вы, бронтозавр московский, – на кой черт понадобилась вам история этой окаянной алкоголички, Дорошевичевой жены? Такая досада была читать о ней, и так неуместна она в книге, которая даже в анахронизмах своих – приятна» (Литературное наследство. Т. 95. Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка. М.: Наука, 1988. С. 130).

Роман посвящен Марии Мечиславовне Лубковской, оперной певице, пайщице Оперного товарищества Ипполита Петровича Прянишникова (1847–1921), оперного певца (баритон), режиссера, педагога. С 1871 г. Прянишников – солист Мариинского театра в Петербурге, в 1886–1889 гг. – в Тбилисской опере. Затем он стал (вероятно, вместе с Лубковской) организатором и антрепренером первых в России оперных театров в Киеве (1889–1892) и Москве (1892–1893).

notes

Примечания

1

Пояс Афродиты – демонический фетиш, в котором заключены любовь, желание, слова обольщения, «в нем заключено все» (Гомер. «Одиссея»). Афродита вручила свой пояс верховной олимпийской богине Гере, чтобы та соблазнила Зевса.

...как Гермес уронил свой кадуцей, а Гименей – факел… – В греческой мифологии вестник богов, покровитель путников, проводник душ умерших Гермес вручил Аполлону свою свирель, а получил в ответ золотой жезл (кадуцей), обладающий магической силой. Греческое божество брака Гименей внезапно скончался на свадьбе Диониса. На римских фресках он изображается нагим юношей с факелом в одной руке и венком в другой.

Орел Зевса – в греческой мифологии это палач Прометея, ежедневно прилетавший клевать печень у прикованного к скале титана, которого Зевс наказал за то, что тот похитил у богов Олимпа огонь и передал его людям. Орла убил и освободил Прометея Геракл.

Амброзия – в греческой мифологии пища и благовонное умащение олимпийских богов, поддерживающие их бессмертие и вечную юность.

2

Редингот – покрой одежды, напоминающий длинный сюртук для верховой езды.

3

...великолепный рубинштейновский лоб… – Антон Григорьевич Рубинштейн (1829–1894) – пианист, композитор, дирижер; инициатор создания Певческой академии (1858), Русского музыкального общества (1859), первой в России Петербургской консерватории (1862), в которой был профессором и директором. Автор опер «Демон» (1871), «Нерон» (1876) и др., фортепианных произведений.

4

Капельдинер – служащий театра, который проверяет билеты и следит за порядком.

5

...Орфеем среди укрощенных музыкою зверей… – Орфей в греческой мифологии – певец и музыкант, завораживавший своим искусством не только людей, но и богов, и всю природу. Орфей стал героем опер Кристофа Виллибальда Глюка (1714–1787), итальянского композитора Клаудио Монтеверди (1567–1643) и др.

6

Сосьетеры (социетарии; фр. sociétaire) – члены ассоциации, участники товарищества (по примеру sociétaire de la Comedie-Francaise – сосьетеров театра «Комеди Франсез»), владеющие его паем, получающие доход от сбора, имеющие голос при обсуждении репертуара и т. п.

7

Ундина (лат. unda – волна) – по средневековым поверьям, дух воды в образе женщины; русалка, наяда.

Сильфиды, сильфы – дети воздуха в кельтской и германской мифологии, а также в средневековом фольклоре многих европейских народов.

8

Soprano. – Сопрано (um.) – самый высокий певческий голос (женский или детский).

9

Ларош Герман Августович (1845–1904) – музыкальный критик и композитор; печатался в московских и петербургских журналах «Современная летопись», «Русский вестник», «Московские ведомости», «Музыкальный сезон» и др. Автор работ о М.И. Глинке и П.И. Чайковском (с ним дружил). Ларош отрицательно отнесся к новаторской музыке Р. Вагнера и композиторов «Могучей кучки» («Пятерки»), в которую входили М.А. Балакирев (руководитель), Ц.А. Кюи, А.П. Бородин, М.П. Мусоргский, Н.А. Римский-Корсаков.

10

Капельмейстер – руководитель оркестра, дирижер.

11

Ангажемент – приглашение актеров для участия в спектаклях на определенный срок

12

вроде рыла знаменитой свиньи в ермолке. – Выражение «совершеннейшая свинья в ермолке» – из комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» (действ. 5, явл. 8). Ермолка (тюрк.) – маленькая круглая шапочка без околыша.

13

Архангел Михаил – один из семи вождей небесного воинства в его борьбе с темными силами ада.

14

Антреприза – частное зрелищное предприятие (театр, цирк и т. п.).

15

Оперы-Сандрильоны – т. е. оперы-Золушки (Сандрильона– Золушка из французских сказок); в знач.: обделенные вниманием, забытые.

16

Афронт (фр. affront) – публичный позор (неудача, поражение).

17

...красавица-компримария труппы… – Компримарио (ит.) – оперный артист, исполняющий второстепенные партии.

18

Контральто – низкий женский голос (например, партия Ольги в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского).

19

…как у пресловутых папских певцов Сикстинской капеллы. – Сикстинская капелла в Ватикане построена в 1473–1481 гг.; названа в честь папы Сикста IV (1414–1484), привлекшего к возведению этого памятника Возрождения Боттичелли, Пинтуриккьо, Микеланджело (здесь его знаменитый «Страшный суд») и др.

20

Патти – очевидно, имеется в виду самая знаменитая из семьи итальянских оперных певцов Патти – Аделина (1843–1919), виртуозная вокалистка, гастролировавшая с триумфальным успехом в России в 1869–1877,1899-1914 гг.

Зембрих Марчелла (наст, имя и фам. Марцелина Коханьская; 1858–1935) – польская певица (колоратурное сопрано), неоднократно гастролировавшая в России.

Ван-Зандт – Мария ван Зандт (1861–1919), американская певица (лирико-колоратурное сопрано); с 1885 г. неоднократно гастролировала в России.

Арнольдсон Сигрид (1861–1943) – шведская оперная певица (лирико-колоратурное сопрано); с 1886 г. гастролировала в Москве и Петербурге.

21

‘ Хорошо? (нем.)

22

Из оперы Рубинштейна «Демон», созданной по мотивам поэмы М.Ю. Лермонтова.

23

Лафатер… угадал бы в нем обжору… – Иоганн Каспар Лафагер(1741–1801) – швейцарский религиозный поэт, проповедник и мыслитель; известность приобрел как отличный физиономист, совершивший триумфальное путешествие по Европе с лекциями и опытами (неожиданную и интересную встречу с ним описал Н.М. Карамзин в своих «Письмах русского путешественника»). Автор труда «Физиогномика», переведенного на многие языки, в том числе на русский.

Галль Франц Иосиф (1758–1828) – австрийский врач, создатель френологии, учения о связи между формой черепа и умственными способностями человека.

24

без «еров» и «ятей» пишет собака! – «Ер» – старое название буквы «ъ» (твердый знак). «Ять» – название упраздненной в русском языке буквы, совпадающей по звучанию с буквой «е» и ею замененной в написании.

25

' Понимаешь? (фр.)

26

На другой день Миколы… – Речь идет о дне Николы зимнего, отмечаемого 6(19) декабря.

27

Карл Эмиль Францоз (1848–1904) – немецкий прозаик и драматург; роман «Борьба за правду» (1882) на русский язык был переведен в 1883 г.

28

Жилета (желейка) – дудка (В.И. Даль).

29

Шинкарь – торговец в винном кабаке.

30

Кнейп (нем. Kneip) – кабачок, трактир, пивная.

31

Шопенгауэр Артур (1788–1860) – немецкий философ-пессимист; автор книги «Мир как воля и представление» (1818), в которой сущность мира представлена как неразумная воля, слепое влечение к жизни.

32

Ницше Фридрих (1844–1900) – немецкий философ; автор трудов, написанных в жанре философско-поэтической эссеистики: «Рождение трагедии из духа музыки» (1872), «По ту сторону добра и зла» (1886), «Так говорил Заратустра» (1883–1884) и др.

33

Каутский Карл (1854–1938) – один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии (центрист).

34

…как «Юдифь» возобновляли… такого Лэйарда и Бругша заставили развести… – «Юдифь» (1862) – опера композитора Александра Николаевича Серова (1820–1871) на библейский сюжет. Остен Генри Лайярд (Лэйард; 1817–1894) – английский археолог, дипломат и политический деятель; в 1845 г. вел раскопки Ниневии и Вавилона. Генрих Карл Бругш (1828–1894) – египтолог, консул и дипломат в Каире и Персии, путешественник по Востоку и Египту.

35

«Нерон» – опера А.Г. Рубинштейна.

«Лакме» – лирико-драматическая опера, написанная в 1883 г. французским композитором Лео Делибом (1836–1891) для Марии ван Зандт (см. примем, к с. 20), ставшей первой исполнительницей заглавной партии. Под руководством Зандт партию Лакме подготовила также крупнейшая певица XX в. Антонина Васильевна Нежда-нова(1873–1950).

36

А нет ли у вас увертюры «О богатстве народов» по Адаму Смиту? – Иронический вопрос. «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) – главный труд шотландского экономиста и философа Адама Смита (1723–1790).

„положить на музыку примечания Чернышевского к Джону Стюарту Миллю… – Джон Стюарт Милль(1806–1873) – английский философ, экономист и общественный деятель; идеолог либерализма. Николай Гаврилович Чернышевский (1828–1889) издал книгу «Очерки политической экономии (по Миллю)».

37

…сюжет – о Маргарите Трентской и ФраДольчино… – Против вождя «апостольских братьев» Дольчино Торниели, призывавшего церковь возвратиться к обычаям первых христиан, папа римский Климент V в 1305 г. предпринял крестовый поход. Дольчино с несколькими тысячами своих сторонников укрепился на горе Дзебелло и не сдавался два года. Однако снежные заносы и голод сломили его сопротивление. Дольчино со своей подругой Маргаритой из Трента, а также многие его последователи, не отрекшиеся от своих убеждений, были заживо сожжены в марте 1307 г. Об этом трагическом эпизоде повествуется в «Божественной комедии» Данте («Ад», песнь 28-я).

38

Прерафаэлит (лат. ргае – перед и Рафаэль) – движение общественной мысли в Англии второй половины XIX в., объединившее группу художников и писателей, которые своим идеалом избрали «наивную религиозность» искусства Раннего Ренессанса… «Братство прерафаэлитов» было основано в 1848 г. поэтом и живописцем Россетти (собств. Габриел Чарлз Данте; 1828–1882), живописцами Дж. Э. Миллесом и X. Хангом. Идеи прерафаэлитов оказали существенное влияние на развитие символизма в лигературе (У. Патер, О. Уайльд).

39

Парижский ресторан (фр.)

40

Лицом к лицу (фр.)

41

Абсолютно низкий баритон… (ит.).

42

«Вильгельм Телль» (1829) – героико-романтическая опера итальянского композитора Джоаккино Россини (1792–1868).

«Гугеноты» (1836; в России также под названием «Гвельфы и гибеллины») – опера французского композитора Джакомо Мейербера (наст. имя и фам. Якоб Либман Бер; 1791–1864) на сюжет романа Проспера Мериме (1803–1870) «Хроника царствования Карла ІХ»(1829).

43

Климент V (?-1314) – римский папа 1305 г, положивший начало Авиньонскому пленению пап (по принуждению французского короля Филиппа IV перенес свою резиденцию в Авиньон).

44

Григорий ХІ —римский папа с 1371 по 1378 гг., последний авиньонский затворник: в 1377 г. вернул папскую резиденцию в Рим.

45

…лицо было экстатическое… —т. е. выражающее экстаз.

46

Всегда (нем.).

47

Большую (нем.).

48

Мой дорогой (нем.).

49

Твои друзья (нем.).

50

“ Для искусства (нем.).

51

И для нас остальных тоже! (нем.).

52

О, черт! (нем.)

53

Последовательны? (фр.)

54

Ты прав (нем.).

55

Хорошо (нем.).

56

Дорогой маэстро (um.)

57

’ О! Как пожелаете! (нем.)

58

Без (нем.).

59

Со всем оркестром (нем.).

60

О! Моя жена! Оставьте меня в покое с моей женой! (нем.)

61

Моей честной жены (нем).

62

Во всей Европе (нем.).

63

Нет, нет (нем.).

64

Но что я могу? {нем.)

65

Превосходную, дивную оперу (нем.).

66

Также (нем.).

67

Твоя (нем.).

68

И четвертые, и последние… (нем.)

69

Смешно! (нем.)

70

«Фауст» (1859) – опера французского композитора Шарля Гуно (1818–1893) на сюжет одноименной трагедии И.В. Гёте.

71

Светило? (нем.)

72

Дорогой (нем.).

73

Кустарник… (нем.)

74

Всегда (нем.).

75

Наш оперный театр в консерваторию… И ты тоже… (нем.)

76

Дьявол!., (нем.)

77

Что за (нем.).

78

Так! Великолепно! Отлично! (нем.)

79

Пожалуйста, пожалуйста… Без церемоний! (нем.)

80

Невозможная (нем.).

81

Эта (нем.).

82

Очень сильный голос!., (нем.)

83

С оркестром (нем.).

84

Наша (нем.).

85

Лупётка – «круглая, плотная рожица» (В.И. Даль).

86

Ужасно… (нем)

87

О,мой Бог (нем.).

88

Но такой (нем.).

89

«Борис Годунов» (1869) – вершинное произведение композитора Модеста Петровича Мусоргского (1839–1881), созданное на сюжет одноименной трагедии (1825) А.С. Пушкина.

«Вражья сила» (1871) – незавершенная опера А.Н. Серова по пьесе А.Н. Островского «Не так живи, как хочется». Опера была дописана вдовой композитора В.С. Серовой и Н.Ф. Соловьевым. Поставлена посмертно в 1871 г.