Текст книги "Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики"
Автор книги: Александр Никонов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 71 страниц)
Дневное время в воскресенье мы потратили с пользой для культурного развития. Мы втроем отправились из Красногорска через поле пешком в музей усадьбу «Архангельское». Этого нам запретить никто не мог. Посидев немного в ресторанчике, что был (а может, есть и сейчас) напротив входа в музей-усадьбу, мы, веселые, пошли гулять по усадьбе.
Там я сделал два открытия: первое – у веранды, где выставлены бюсты римских императоров, Нерона перепутали с Веспасианом. По крайней мере, так гласили таблички под этими бюстами. Да чтобы их перепутать, водки нужно немеренно выпить! Нерона с его садо-мазохистической улыбкой и хитроумного крестьянина-вояку Веспасиана, зарабатывавшего деньги на общественных туалетах Рима! Деньги, видите ли, не пахнут – это его, Веспасианово! Будучи принципиальным и выпившим, я потребовал, чтобы таблички переставили. А в результате – все таблички под бюстами потом просто сняли. Чтобы хлопот поменьше было!
Второе открытие: в довольно глухом месте усадьбы стоит бюст – древнеримский «бородатый мужчина». А на шее у этого римлянина – полоска склейки. Видимо, когда-то ему «бошку» отбили, а потом приклеили. Дамы заметили, что этот бородатый мужик очень похож на меня.
И у меня возникла гениальная идея: снять восковую копию со «шрама» на шее мужика, заказать скульптору мою голову из мрамора с шеей, заканчивающейся этим же «шрамом». Прийти в Архангельское с новой головой, постараться спрятаться в кустах на ночь; ночью сбить башку этому бородатому, закопать ее, а к оставшейся шее приклеить мою голову.
Вот и будет мне прижизненный памятник в Архангельском, а после смерти, можно будет под памятником втихаря закопать и капсулу с моим прахом. Будет и памятник посмертный; не каждому в Архангельском ставят такие!
А мои дамы оказались и похитрее меня: дескать, зачем эти бошки менять одну на другую, если они и так похожи! Просто всем, кому ни лень, будем говорить, что это тебе памятник установлен, и все тут! Ты же и есть «бородатый и мужчина», а мы – свидетельницы, что последнее – точно! И нечего, как сейчас говорят, волну гнать! – мои дамы, как всегда, проявили творческую выдумку.
Вот я и говорю – если увидите в Архангельском бюст с надписью «бородатый мужчина», то знайте, что это я в возрасте сорока двух лет.
Мы весело и дружно вернулись домой, на сей раз на такси. А дома пили за Нерона, за Веспасиана, и за мой прижизненный памятник в Архангельском. Ночь тоже прошла весело и дружно, почти как в Древнем Риме, если верить Апулею и его древнеримским коллегам по перу.
Садистические и мистические приколы Витольдовны
Но чемпионом по преподнесению мне сюрпризов была, конечно, Тамара Витольдовна, чего с первого взгляда и сказать было нельзя. Такая красивая, умная и хозяйственная! А, как оказалось, стервозности ей занимать не приходилось, и это был ее главный недостаток. Прежде всего, это касалось ее поведения в постели. Она была там настоящим эгоистичным диктатором. Об ее эгоизме, вернее даже нарциссизме, говорило хотя бы то, что на мой довольно часто задаваемый вопрос (чаще всего именно в постели): «Томка, ты меня любишь?», она садистически отвечала: «Нет! Я – однолюбка и уже успела полюбить!» «Кого?» – возмущался я, прекращая телодвижения. «Успокойся, себя!» – говорила она мне с улыбкой инквизитора, и я, успокоившись лишь частично, снова возобновлял свою деятельность.
С одной стороны, в постели с ней было легко – нужно было только полностью утратить свою индивидуальность. Делай, как приказано – и все! Например: «Энергичнее!», или «Перевернись на спину! Теперь обратно! Опускайся ниже! Еще ниже, деревня! Вот так – молодец! Теперь перевернись! (недоумение: «а я уже разок ведь переворачивался?») По-другому перевернись, аул кавказский! Ну, чтобы изобразить цифру «69»! А еще профессор! А теперь снова перевернись и меня саму переверни! Как, как – на животик, забыл, что ли?».
После традиционно бурного завершения (с ее стороны!) этого сложного, изощренного, но прекрасного действа, Тамара несколько минут лежала неподвижно, а потом обычно говорила:
– А теперь спать – мне утром на работу!
– А я? – следовал мой возмущенный вопль.
– А я, а я… – следовала пошленькая присказка в рифму и приказ не шевелиться, а то…
Это «а то!» могло быть и переводом в другую комнату на досыпание, а то и вообще изгнание среди ночи на улицу. Однажды я осмелел и после такого «одностороннего» акта заявил своей жесткой партнерше:
– Томуль, я тебе новое имя придумал – Эмис!
– Это почему же Эмми? – заинтересованно переспросила Тамара.
– Не Эмми, а Эмис – «эгоистичная мастерица изощренного секса» – смело расшифровал я абревиатуру «Эмис», уже готовясь к репрессиям.
«Эмис» оценила мое творчество и внимательно посмотрела на меня своим раскрытым правым глазом (я лежал обычно справа от нее), не решив еще, видимо, наказывать или поощрять меня за творчество. Я замер, как кролик перед очами, вернее одним правым оком удава, ожидая своей участи.
Однако на сей раз, глаз любимой женщины миролюбиво закрылся, Тамара повернулась ко мне спиной и милостиво разрешила:
– Ну, давай, если не передумал, только скорее!
Я согласно закивал головой в темноте и быстро приспособился к предложенной мне позиции, кстати, не такой уж плохой. Этот тайм (гейм, раунд и т. д.) был если не самым кратким, то, по крайней мере, одним из самых оперативных в моей жизни – я все боялся, что моя Эмис передумает.
– А знаешь, – вдруг слегка повернувшись ко мне, прошептала Тамара, – можешь лучше называть меня просто «Мисс» – «мастерица изысканных сексуальных страстей». Не такая уж я «эгоистка», чтобы специально отмечать это. И слово «изощренный» чем-то напоминает «извращенный», «изысканный» – лучше. А «Мисс»
– это даже как-то по-молодежному. К тому же, я ведь действительно «мисс» – ты же меня замуж не зовешь?
Я понял, что мне сейчас лучше всего тихо заснуть… Деспотизм моей мисс Тамары особенно касался вопросов выпивки. Когда я приходил к ней в понедельник вечером, то имел право принести из вина только бутылку шампанского. Больше не допускалось, и беда, если я позволял себе выпить самостоятельно, как говорят, «на вход». Никакие уловки не помогали, и Витольдовна, унюхав запах спиртного, изгоняла меня из квартиры, на радость Оле.
Она, кстати, объявилась на следующей неделе после ухода из дома. Но где обитала, так и не сказала. Я обзвонил ее тетю, Моню, известных мне подруг, но нигде ее не оказалось. Мне, правда, посоветовали не волноваться, ибо такие внезапные «уходы» за ней и раньше водились.
Я проявил максимум изобретательности, и все-таки обманул бдительность Витольдовны. Купив в аптеке продаваемую тогда без рецепта спиртовую настойку травы стальника, крепостью в 70 градусов, я заложил с десяток пузырьков глубоко под ванну. А за ужином, уже выпив вместе с Тамарой по бокалу шампанского, я «залезал» рукой куда-нибудь в соус, и отправлялся в ванную мыть руки. Там, открыв кран, я с быстротой молнии лез под ванну, доставал пару пузырьков настойки и залпом выпивал ее, запивая водой из-под крана. Пустые пузырьки же запихивал обратно под ванну, только в другой конец. Выйдя из ванной, я садился за стол довольный и продолжал допивать шампанское.
– Что это тебя с бокала шампанского так развезло? – подозрительно принюхивалась ко мне Витольдовна, но «не пойман – не вор!». Однако, сколько веревочке не виться, а конец, известное дело, будет. Обнаружила моя мисс все мои пузырьки с остроумной латинской надписью: «Тинктура онанидис» (это по-латыни и есть «Настойка стальника») и предъявила их мне. И сколько я ни убеждал строгую даму, что «тинктура онанидис» – это просто лекарство от онанизма, не помогло. Я был изгнан, но через несколько дней помилован и призван снова. «Только без своих онанидисов»! – предупредила строгая кураторша.
Только и мы ведь не лыком шиты – свое соображение имеем! И я снова придумал, как перехитрить мисс Витольдовну. Сижу как-то за столом, ем прекрасные закуски, а в рот не лезет! Выпить, страсть, как хочется! И я набираю номер телефона Мони.
– Друг у меня заболел, надо спросить, как здоровье! – поясняю я моему куратору.
– Моня, как здоровье? – спрашиваю я, услышав его жующий голос в трубке.
– Что, скорая помощь? И дома никого нет? Погоди, я через полчаса – у тебя!
– Ты что с ума сошел, какая скорая помощь? – испуганно бормочет по телефону Моня, но я уже лечу к нему.
– Томочка, с другом плохо, надо спешить! Я скоро приду, он рядом живет!
– одеваясь, информирую я Тамару.
– Попробуй только нажрись там, увидишь у меня! – уже на лестнице предупредила меня грозная мисс Тамара.
Я только рукой махнул и сел в лифт. От «Кунцево» до «Филевского парка»
– как говорят в народе «рукой подать и ногой поддать». Минут через двадцать я уже звоню Моне в дверь.
– В чем дело, ты что, с ума сошел…
– Сойдешь тут, – перебил я его, – когда ни капли выпить не дают. Что у тебя есть?
– Ты же знаешь – стальник в избытке! Сколько? – по-деловому подошел к вопросу Моня.
– Моня, дорогой, я у тебя видел стеклянную кружку Эсмарха, далеко ли она? – спешно откупоривая пузырьки, спросил я (для тех, кто не знает – кружка Эсмарха – это емкость для клизмы).
– Ты что, шизанулся, зачем тебе кружка Эсмарха? – удивился Моня, но кружку достал.
Я залил туда грамм триста настойки стальника, разбавил таким же количеством воды, попробовал прямо из кружки на вкус и, закрыв краник на клистире, ввел последний куда следует.
– Теперь себе налей, я же не алкоголик, чтобы пить один! – потребовал я.
– У меня нет второй кружки Эсмарха! – взвизгнул ошалевший Моня.
– Зачем? Зачем тебе кружка Эсмарха? Ведь у тебя нет ненормальной бабы, которая не позволяет тебе выпить. Ты – счастливый человек – у тебя сейчас вообще нет бабы! Никто не экспериментирует над тобой, никто не командует тобой, никто не изменяет тебе, никто не исчезает из дома на ночь! Пей, дорогой, как человек – из стакана! – произнес я пылкий, но выстраданный монолог.
Мы чокнулись с Моней – он своим стаканом, я – кружкой Эсмарха; я открыл краник и поднял кружку повыше.
– О, я понял! – вдруг взволнованно прокричал Моня, – я сделал открытие! Вот почему в песнях поют: «Поднимем кружки!» Видимо, в старину все делали так, как ты сейчас, и чтобы жидкость пошла в организм, поднимали кружки, как и ты! Но я не понимаю, зачем тебе сейчас понадобилось пить таким странным способом?
– Потому, что и у тех древних мужиков, как и у меня сейчас – бабы были садистками и не позволяли выпить, а по прибытию домой – обнюхивали. А этому способу меня знакомый шофер научил из Тольятти. Ни один гаишник не мог догадаться, пока кровь на пробу, наконец, не взяли. Действует сильнее и запаха нет!
Я дождался, пока вся жидкость вытечет из кружки, потом вымыл ее и поставил на место.
– Ты хоть закуси, там же больше поллитры! – и Моня протянул мне здоровенный огурец.
– Не влезет! – заявил я, критически взглянув на габариты огурца.
– Извини, зарапортовался! – пробормотал Моня, – а ведь выгодно – и закусывать не надо!
Я бегом бросился в Кунцево, ведь спиртное, употребленное таким образом, действует гораздо быстрее, чем через желудок. Когда я звонил в дверь Тамары, меня уже хорошо «забрало».
– Нажрался! – с кровожадной улыбкой констатировала мисс Тамара-грозная.
– Постыдись, филолог – тихо ответил я ей, – Моню без лифта на горбу тащил – не полезли носилки в лифт и санитары стали уезжать. А человек умирает – с животом что-то у него. Ну, взвалил я его себе на спину и потащил по лестнице! Устал, еле хожу, а ты: «нажрался, нажрался!» Можешь обнюхать, если не веришь!
Тамара Витольдовна деловито приказала: «Дыхни! – и по-овчарочьи обнюхала меня.
– Извини, погорячилась! – признала свою ошибку Витольдовна, и ласково пропустила меня к себе в квартиру.
– Знала бы, дурочка, где нюхать надо было, не то сказала бы! – мелькнула у меня крамольная мысль, но я тут же отогнал ее.
Еще один сюрприз устроила мне Тамара Витольдовна, но уже в октябре, и в городе Киеве. Предыстория такова. Защищал диссертацию у нас в МАСИ мой старый приятель из Киева Юра Дзюба. Я был у него оппонентом. Диссертация сама по себе была хороша, да и Юра был моим хорошим приятелем, так что расхваливал я его на защите, как мог. Мне даже нарекание от Совета было – «оппонент», для того, чтобы критиковать, а не расхваливать.
Одним словом, защита прошла блестяще, и Юра пригласил меня к себе в гости в Киев.
Летом мы с Тамарой Витольдовной уже были в Киеве, погостили у Оси Юдовского, там же где раньше я останавливался с Тамарой Ивановной. Конечно же, мне пришлось «отпрашиваться» у Оли и Тамары-маленькой, дескать, маму навестить надо.
А Тамара Ивановна сама отпросилась у меня на Чегет, где стала бывать последнее время. К Маше как раз приехал «на побывку» ее муж-капитан, причем на все лето. Лика же, как замужняя женщина поехала со своим генералом куда-то в военный санаторий. Страсть как не хотела ехать, но брак обязывает!
Вот мы и провели лето в Киеве. Конечно же, характер свой Тамара-грозная проявляла, но выгнать меня из Осиной квартиры она уже не могла. Более того, в Киеве она была подчеркнуто деликатной, уступчивой и ласковой. Прикидывалась, конечно же, по необходимости! Но ей настолько понравилось в Киеве, что она упросила меня взять ее с собой еще раз в октябре, как раз после Юриной защиты.
Мы остановились у Юры в его однокомнатной квартире в девятиэтажном доме на Нивках, а сам Юра на время нашего пребывания ушел жить к другу. Только просил присмотреть за его собакой Найдой, которую к другу было взять нельзя. Мы выпили, конечно, у Юры; он пробыл с нами до позднего вечера, чуть ли ни до полуночи, а потом поехал к другу. Я вышел во двор вместе с Юрой и Найдой, которую надо было выгулять.
Я вышел в майке и спортивных брюках, Найда сделала свое дело, и мы пошли обратно домой. Войдя в подъезд, я остановился, а куда дальше идти – не знаю! Ведь я не только не посмотрел на номер квартиры, а даже этажа не запомнил! Зрительной памяти – никакой, а, кроме того, я был сильно выпивши. Сели в лифт, я пытаюсь поднять Найду, чтобы она хоть носом ткнула в нужную кнопку, но она только визжит и отбивается.
Вышли снова во двор: я знаю, что у Юры балкон выходит туда же, что этаж не первый и не последний. А какой – хрен его знает, балконы все одинаковые. Начинаю кричать вверх: «Тамара, Тамара!». На балкон вышли две тетки: «Чего надо?».
– Ничего, я свою Тамару зову – отвечаю я.
– А ты не ори среди ночи, а поднимись к своей Тамаре и там с ней разговаривай! А то милицию вызовем!
Тогда мы снова зашли в подъезд – на дворе нулевая температура, весь дрожу от холода. Найда испуганно смотрит мне в глаза и подвывает. Что делать, садимся в лифт и останавливаемся на каждом этаже. Выходим в длинный коридор, подвожу собаку к каждой двери – вдруг узнает квартиру.
Наконец, на пятом этаже Найда уверенно свернула направо и пошла в самый конец коридора. Звоню в дверь, готовый к извинениям, но дверь открыла злорадно улыбающаяся Витольдовна.
– Что, пьянь, орешь во дворе? Номер квартиры не мог запомнить? – стала она меня, замерзшего, выговаривать. Найда аж залаяла на нее.
– Ты слышала, как я тебя зову и не вышла на балкон? – поразился я, – я же замерзнуть мог!
– Одной пьянью меньше было бы! – неосторожно ответила Тамара, и схлопотала по синяку под каждым глазом. Правда, они стали видны только утром.
Я рассвирепел от такого предательства и стал одеваться, чтобы уйти. Куда и сам не знал, но только подальше от нее. Тамара же, сделавшись неожиданно ласковой, еле удержала меня, поведя прямо к койке.
Наутро, когда к нам зашел Юра, она уже рассмотрела свои фингалы и очень переживала. Юра успокаивал ее, но втайне был на моей стороне – это же надо, на балкон не выйти!
Ничего, купим большие темные очки и догуляем неделю в Киеве. Потом она даже вспоминала об этой поездке с удовольствием.
Ночной полет
И самый таинственный, я бы сказал даже, мистический сюрприз «от Витольдовны», случился как раз в Новый 1982 Год. Объявив всем моим остальным дамам, что я опять еду на традиционный подледный лов рыбы, сам поехал на встречу Нового Года к Витольдовне.
К слову, мой женский коллектив, ни численно, ни персонально не изменился; поведенчески все продолжалось почти в прежнем духе, даже дни «посещений» не изменились.
На новых женщин я уже смотреть не мог. Вернее мог, в смысле английского «мэй» – в моральном смысле этого слова. А вот в смысле того же английского «кэн» – ну никак не мог в физическом смысле этого слова!
Сами войдите в мое положение, и поймете – это чистый турецкий султан со своим гаремом! Были, правда, преимущества – содержать этот весь гарем не приходилось, но присутствовали и недостатки – все «жены», кроме двух, находились в разных местах и ничего не знали друг о друге. Конечно же, Оля знала обо всех и живо интересовалась моей сексуальной жизнью. На всякий случай, я ее предупреждал, что кому говорить, если позвонят.
А красивую Иру, секретаря нашей кафедры, не предупредил – Заратустра не позволил – и получались курьезы. Как-то, пока я был на занятиях, мне позвонили.
– Вам жена звонила, просила перезвонить домой! – невозмутимо сообщает Ира. Я смотрю на нее вопросительно и осторожно спрашиваю:
– А имени она не называла?
Ира не меняя выражения лица, уточняет:
– У вас, что – несколько жен?
Мне приходится ловчить, говорить, что с одной я уже развелся, но она еще меня своим мужем считает, а на второй только хочу жениться, но она уже считает меня своим… Я посоветовал Ире, как-нибудь похитрее узнать имя жены, если она позвонит еще.
– Вам звонили две жены и обе Тамары, причем с разными голосами! – уже волнуясь, сообщает мне Ира на следующей перемене.
– Черт побери, что же делать? – спросил я у Иры, – посоветуйте же, хоть что-нибудь.
– Я советую попросить их называть номера телефонов, по которым надо звонить! – высказала гениальную мысль Ира. Я чуть не расцеловал ее за такую мудрость.
– Итак, если в дальнейшем позвонит жена и попросит перезвонить домой, спрашивайте ее, пожалуйста, номер домашнего телефона. У профессора, дескать, трудности с памятью и он просит напомнить номер! – поучал я Иру, и она без улыбки воспринимала это.
Когда мы с Ирой сейчас, спустя двадцать лет, вспоминаем это – ухохатываемся! Но я немного отвлекся от встречи Нового Года у Тамары Витольдовны.
Она кроме меня, позвала еще двоих гостей – молодых супругов. Выпивки было много – сам тащил – все начиналось неплохо. Как часто пишут: «Ничто не предвещало беды». Так как вина было много, а запретов не было вообще, то я конечно же, нажрался в свое удовольствие, и нажрался по-черному, в стельку, как сапожник, до чертиков, до потери пульса…Еще нужны синонимы? И устроил дебош с рукоприкладством. Это у меня бывает редко, но если случается, то протекает очень эффектно.
Последний раз, сильно нажравшись, я устроил добрый дебош в ресторане «Чернигов» в Киеве, во время летнего пребывания там с Тамарой-грозной. Дрались все – и стар и млад, причем все со всеми. Мне удалось в одном конце зала скорчить из себя «бедного еврейчика» и жаловаться, что меня обижают. В другом же конце зала я изобразил из себя крутого антисемита, и призывал устроить «им» показательный погром «для науки».
Тамара вовремя сбежала с поля боя и наблюдала его со стороны. Она то плакала, то истерически хохотала, наблюдала за побоищем. Получив пару затрещин и разбив в кровь кулаки о чьи-то «физономордии», я ретировался, и тоже, стоя рядом с Тамарой, наблюдал бой со стороны.
«Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны» – так говаривал Руставели, но в данном случае он был бы неправ. Я, хоть и наблюдал теперь бой со стороны, несомненно, был его организатором и стратегом. И я же, сбегав в ближайшее отделение милиции, первым сообщил о побоище в «Чернигове». То есть, я одновременно стал и миротворцем. Если кто помнит это побоище летом 1981 года в ресторане «Чернигов» (что в Киеве на Виноградаре), то знайте же, кто его автор!
Но дебош на квартире у Тамары вызвал бегство наших гостей, и моя грозная мисс гонялась за мной по квартире с туалетным ершом в руках. Тогда я надел свою мохнатую шубу, шапку, и, чтобы как-то развеселить Тамару, стал одетым под душ, как Ипполит из знаменитой кинокомедии.
Но это хоть и развеселило Тамару, но, будучи грозной, она все-таки вытолкала меня за дверь квартиры, отхлестав по лицу унитазным ершом. Время – без четверти двенадцать, скоро должны бить куранты. Поливая лестницу горячей водой, стекающей с моей шубы, я вышел на улицу, надеясь найти хоть какой-нибудь транспорт. А там – около тридцати мороза! Что делать? Возвращаться – никогда! Меня избили по лицу дерьмовым унитазным ершом! Меня
– мастера спорта, гордого русского ученого!
Я присел на скамейку возле подъезда, поднял мокрый воротник шубы, и… забылся.
Очнулся я, лежа лицом вниз на каком-то мокром коврике. Сзади веяло холодом, а над головой сетевое радио передавало бой курантов. Я прислушался
– «Поздравляем с Новым Годом!» – весело проговорили чьи-то голоса по радио.
С трудом, приподнявшись на колени, я обнаружил себя… в своей собственной квартире на Таганке. Я лежал на коврике в прихожей; входная дверь была открыта настежь, и ноги у меня даже высовывались за порог. На стене орало радио.
Я встал на ноги, захлопнул дверь, снял с себя шубу и шапку. Интересно то, что мокрая шуба нисколько не застыла, на ней не было ни сосулек, ни снега. Если я вышел, вернее, был изгнан, из дома Тамары без четверти двенадцать, минут десять я прокантовался на улице, на скамейке, то на весь путь от Кунцево до Таганки я затратил около пяти минут! Да за такое время и на реактивном самолете не долетишь!
Я так испугался, что почти протрезвел. Звоню по телефону Тамаре, у которой был в квартире еще пятнадцать минут назад. Она хватает трубку и спрашивает, где я. Говорит, что тут же за мной выбежала на улицу, но никого поблизости не обнаружила.
– Ты не поверишь, – сам не веря себе, говорю я, – звоню тебе из моей квартиры на Таганке.
– Опять врешь! – жестко заявила Тамара-грозная.
– А ты проверь, перезвони мне! – предложил я, и повесил трубку.
Через минуту раздался звонок. Изумленная Тамара убедилась, что я за пять минут перелетел почти через всю Москву.
– Такого не бывает! – медленно произнесла она, конечно же, не веря в реальность происшедшего.
– Сам знаю, что не бывает, но объяснить не могу! Пока! – закончил я разговор и повесил трубку.
Я разделся, принял горячий душ, повесил сохнуть мокрую одежду. Но в голове все вертелась загадка, не дававшая мне покоя. И тут вдруг я вспомнил сходный случай, происшедший со мной несколько лет назад, когда я еще жил в Тольятти.
Как-то отдыхал я в турбазе на Волге близ Самары, тогда Куйбышева. Познакомился там с компанией молодых людей, выпили, и так как показалось мало, то решили вдвоем с одним из новых знакомых переплыть Волгу на моторке, чтобы купить там вино в сельмаге. Ширина Волги в этом месте километра два, а посреди реки – маленький песчаный остров. Вот и попросил я высадить меня на этом острове покупаться и позагорать, а приятель должен был на обратном пути меня забрать.
Проходит время – а приятеля все нет. Я не знаю, что и подумать, вечереет уже, чайки с диким мяуканьем пикируют на меня (на острове они выводили птенцов). Перспектива остаться на острове на ночь в одних плавках маячила со всей реальностью. Пуститься вплавь – опасно. Волга – холодная река, к тому же сильное течение…И вот я в панике стою по колено в воде и вглядываюсь в темнеющую даль, как вдруг…Неожиданно помутилось в голове, и я почувствовал, что падаю.
Очнулся я опять же на песчаном берегу, ноги мои были в воде, а плечи и голова – на суше. Я вскочил и осмотрелся – впереди росли деревья, а сбоку виднелась пристань. Тут я понял, что оказался возле моей турбазы, то есть перенесенным почти через километр воды!
А приятель мой на обратном пути, оказалось, налетел на топляк, на лодке-моторке срезало штифт винта, и течение отнесло его далеко вниз…
После моего ночного полета из Кунцево на Таганку, я стал интересоваться, происходило ли подобное с кем-нибудь другим и нашел десятки подтверждений, что да, происходило! Люди переносились мгновенно – туда, куда им хотелось (как, например, мне), и куда не хотелось (например, Степе Лиходееву из «Мастера и Маргариты» Булгакова).
Иногда люди исчезали совсем – не исключено, что они могли быть перенесены в середину океана или пустыни, в Арктику там, или Антарктиду. Может быть даже в Космос или вглубь Земли…Но обычно эти переносы бывали на расстояния от десятков метров до нескольких километров, случай с Лиходеевым
– уникален. Но там ведь его «переносил» сам Воланд…
А сколько таких переносов люди вовсе не замечали! Ну, закружилась голова, и очнулся человек не на этой стороне улицы, а на той. Или не у этого дерева, а у того. Кто придаст этому значение? Кстати, я заметил, что особенно часто «переносятся» люди в состоянии стресса или опьянения. А тут уже все списывается на стресс или водку!
Ну, поверит разве жена клятвам пьяного мужа, не ночевавшего дома, что «нечистая сила» забросила его, на ночь глядя, на территорию какого-нибудь колхоза «Заветы Ильича»? А ведь это могло было быть той же самой телепортацией!
Но должно же быть какое-то научное объяснение этим явлениям? Между тем научное объяснение этим явлениям есть, и дали его, в первую очередь, лауреаты Нобелевских премий, великие физики Эрвин Шредингер и Вернер Гейзенберг. В годы моей учебы в ВУЗе мы изучали уравнение Шредингера и «принцип неопределенности» Гейзенберга. Из этих положений следует, что нельзя определенно указать, где в настоящий момент находится та или иная элементарная частица. Более того, частица эта иногда может быть и сразу в двух местах. Положение квантовой физики часто предполагают существование «абсолютного Духа» – Бога, который и решает окончательно, где все-таки находится эта частица.
Материалисты этого воспринять не могли и поэтому в 50-е – 60-е годы, когда я учился, физиков этих называли «реакционными» и скрывали многие философские выводы, следующие из их теории.
Так, например, Э. Шредингер в своих философских трудах описывал эту неопределенность или половинчатость нашей сути (я не цитирую, а рассказываю близко к тексту). В закрытом ящике находится кошка и там же помещен счетчик Гейгера, баллончик с ядовитым газом и частица радиоактивного вещества. Если последняя, будучи корпускулой, подействует на счетчик Гейгера, тот включит клапан баллончика, то кошка погибнет. Если же частица проявит свои волновые свойства (что вполне возможно из квантовой физики), то счетчик не сработает, и кошка останется жива. Но ведь эта частица и волна могут существовать одновременно, причем с вероятностью 50 %, что является одним из главнейших выводов квантовой физики, которая уже давно принята всем миром. Стало быть, кошка и жива и мертва одновременно с вероятностью 50 %, и только Бог может определенно (будем говорит «субъективно»!) решить – жить ей или нет. А этого не могли стерпеть материалисты.
Поэтому-то и были «преданы анафеме» у нас имена Шредингера и Гейзенберга, как философов. «Скрепя сердце» признавали мы, что в микромире, на уровне, например, электрона «принцип неопределенности» имеет-таки место, но не на уровне атома, а тем более «осязаемых» предметов. То есть электрону исчезать «здесь» и появляться «там» можно, а атому, а тем более молекуле – нельзя.
Но вот ученые из Массачусетского университета и Института стандартов и технологий (США), а затем и другие, показали, что законы квантовой физики распространяются на атомы и молекулы, то есть на макромир, на нас с вами.
В частности, в Институте стандартов и технологий сумели «раздвоить» атом гелия так, что он начал существовать сразу в двух местах. Специалисты утверждают, что в рамках существующей теории ничего не мешает и макросистеме, в частности, тому же человеку, «раздваиваться», «пропадать» в одном месте и появляться в другом. Так что может не «материалистическое», но почти научное объяснение моим ночным «полету» и «заплыву», а также классическому «перемещению» из Москвы в Крым Степы Лиходеева, так подробно описанному Булгаковым, как ни крути, имеется!
Как видите, нет худа без добра. Не устрой я дебоша на Новый Год у Тамары, не выгони она меня пьяного и мокрого в ночь на тридцатиградусный мороз, не было бы моего полета. И не стал бы я вникать в научную сущность этих таинственных явлений!
А, начав изучать физику, я так увлекся ею, что позже написал и издал две книги по физике. Это толстая, под 500 страниц, «Удивительная физика» и потоньше – «Парадоксальная механика», где описаны многие удивительные явления, «имеющие место быть» в физике. Почитайте и убедитесь!