Текст книги "Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики"
Автор книги: Александр Никонов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 71 страниц)
Однако человек так устроен, что постоянно быть счастливым может быть только убежденный строитель коммунизма или малахольный. Я не был ни тем, ни другим. Человек, быстро достигающий успеха, рискует потерпеть фиаско в жизни
– об этом говорят судьбы почти всех «вундеркиндов».
Но в этот вечер, после безумно трудного дня, я об этом не думал. Мне было хорошо, я был счастлив, и не скрывал этого. А долго ли продлится это счастье – человеку знать не дано. Все решается в высших, недоступных для нас сферах, и решения эти с нами не согласовывают!
«Пояс верности»
Но опустимся с «высших сфер» на замлю. Тамару выписали из больницы за несколько дней до моей защиты. Она даже приезжала в МАДИ и немного посидела в зале, где происходила защита, думаю, больше для того, чтобы посмотреть на Лилю. Тамара постоянно носила парик, так как ее постригли наголо, когда делали химиотерапию. Конечно же, в постели она его снимала, но очень стеснялась своей бритой головы. А вообще – получилось очень сексуально! Потом даже мода пошла на бритые головы у женщин. Мы открыто встречались у Тамары дома, запираясь в ее комнате. Тетя Полли, хоть и вздыхала, но не возражала.
Однажды даже мы увидели в окно, как в дом вошел Буся. Это было так неожиданно, что мы едва успели отпрянуть от окна. Тамара в панике предупредила маму, что открывать дверь нельзя. Звонки в дверь продолжались довольно долго, и мы сидели почти в шоке. Наконец, кошмар прекратился, и мы увидели в окно, как Буся прошел мимо дома. Открыв дверь, обнаружили полиэтиленовый пакет с бутылкой вина, тремя гвоздиками и запиской
– Сволочи! – гласила записка, – я знаю, что вы дома, я вас видел в окне. Хотя б дверь открыли, я так устал с дороги! Выпейте за меня, что я такой покладистый! – Буся.
В Курске меня встретили как героя. Женщины с восхищением смотрели на молодого «доктора», вызывая негодование Лили. А тут произошло, казалось бы, малозначительное событие. Стою я как-то у расписания экзаменов второго курса вечернего факультета, ищу свои группы, и чувствую, что меня толкают локтем в бок. Оборачиваюсь и замираю от неожиданности – толкает меня улыбающаяся голубоглазая красавица лет двадцати, вылитая Мерилин Монро.
– Ты из какой группы, что-то не припоминаю тебя такого! – обращается ко мне Мерилин, а так как я молчу, продолжает, – чего, язык проглотил, что ли?
– Да я новый, даже группы своей не знаю! А язык проглотил, потому что такую красавицу увидел! – подыграл я Мерилин.
Глаза девушки внимательно осмотрели меня и, видимо, осмотром остались довольны.
– Трепач! – весело заметила она и медленно пошла прочь от расписания, видимо рассчитывая, что я пойду за ней, но я остался на месте.
– Ладно, на лекциях встретимся! – обернувшись, сказала мне Мерилин.
И мы встретились. Но не на лекциях, а у железнодорожной билетной кассы, где я стоял в «голове» огромной очереди. Мерилин узнала меня и бросилась на шею.
– Где ты, дорогой, еле нашла тебя! – целуя в щеку, радостно щебечет она. А тихо на ушко, – возьми мне билет на Москву!
Я все понял – не хочет в очереди стоять! И озорной план вдруг созрел у меня в голове. Я взял два билета в купе международного вагона и подошел к стоящей поодаль студентке.
– Взял, отправление через полчаса, мы – в одном купе, – радостно сообщил я ей. Она полезла в кошелек за деньгами, но я попросил спрятать деньги, – в следующий раз ты мне возьмешь!
В портфеле у меня была бутылка душистого вина «Кокур», предназначенного для встречи с Тамарой. Но оказалось, что бутылка все-таки пошла по ее прямому назначению. Мерилин Монро тоже оказалась… Тамарой! Что, имен больше нет, что ли? – поразился я. Но, узнав ее имя, решил не сдаваться и идти до победного конца…
Томочка (так я стал ее сразу же называть), удивилась, когда мы подошли к международному вагону, и это удивление усилилось, когда она узнала, что в этом вагоне удобные двухместные купе. Оказавшись со мной вдвоем, она немного утратила свою браваду, стала тихой и скромной. Но «Кокур» все поставил на свои места.
Томочка осмелела, язык у нее развязался, и она рассказала, что работает секретарем у главного инженера одного из заводов (она назвала завод), и встречается с ним. Сейчас едет к нему в Москву.
– Он боится даже ехать вместе со мной, а в Курске мы и не встречаемся, так как он женат и она работает в Обкоме партии. Дрожит как цуцик перед ней!
– с великолепным презрением высказалась Томочка. Старый, пятьдесят лет ему, но кобель еще тот, – вздохнула девушка, – а откажешь – ищи другую работу! А так и отпускает, когда надо, и премии выписывает…
Я вспомнил, что знаком с этим человеком – мы не раз ходили в баню одной компанией. Зовут его Василием Митрофановичем, Васей. Это мрачный, замкнутый тип, страшный матюгальщик. Однажды он помогал мне в изготовлении какого-то стенда на его заводе, и при мне ругал проштрафившегося начальника цеха:
– Ты, … твою мать, почему хороший завод позоришь? Да я тебя…! Мне нравилось, что он так суров с подчиненным, так как это было в моих интересах. Но столкнуться с ним, как с соперником по любви, мне не хотелось бы, от мата ведь не отмоешься…
Мы выпили еще, и я решился поцеловать Томочку. Она с охотой позволила мне сделать это и отвечала на поцелуй всем телом. Мы провели хорошую ночь и были довольны друг другом. Обратно договорились ехать тоже вместе. Она дала мне свой телефон, я же наврал, что у меня телефона нет.
Как ни удивительно, а встреча с молодой красивой девушкой не затронула моей любви к Тамаре Ивановне. Мы, как и прежде, были нежны и страстны. Тамара долго была на больничном, а потом ее перевели на инвалидность третьей группы и стали платить пенсию.
– С пенсионеркой гуляю, – шутил я с близкими друзьями.
Томочке же я сказал, что работаю на курском заводе тракторных запчастей
– КЗТЗ, и учусь на вечернем, на том же курсе, что и она. А в начале семестра мы неожиданно встретились у входа в поточную аудиторию.
– Привет! – крикнула Томочка и кинулась мне на шею.
Студенты странно посмотрели на нас, а я не знал, как себя и повести. Кивнув ей, я быстро занял место у доски, а она, ошарашенная, села на передний ряд. Я начал лекцию. На перерыве она подошла ко мне и спросила:
– Теперь тебя на «вы» называть? Зачем наврал, что студент?
Мне ответить было нечего.
– Я позвоню тебе! – тихо сказал я и отошел в сторону.
Узнав, что я, ее преподаватель – «молодой доктор наук» – как меня называли в институте, Томочка зауважала меня еще больше. Примерно раз в месяц по пятницам она ездила в Москву на встречу со своим «старцем» Васей. Он останавливался у своего друга, и Томочка приезжала к нему туда. А сопровождал ее туда и провожал обратно в двухместном купе, конечно же, я.
И если «старец» боялся встречаться со своей юной пассией в Курске, то я же не был таким трусом. Иногда, хотя бы раз в неделю я уговаривал Томочку прогулять занятия и встретиться со мной у моего приятеля. Этот приятель, преподаватель с моей кафедры, жил у своей подруги, а его однокомнатная квартира пустовала. Вот он и давал мне ключи от нее.
Конечно же, в «маленьком» Курске все всем стало тут же известно. Всем, кроме моей жены Лили, хотя я этого боялся далеко не в той степени, как наш Митрофаныч. А тут мне – «повестка» в баню.
Периодически, по той или иной причине – дня рождения, повышения, выхода в отпуск, праздников – наша компания ходила в баню. В компанию входили кроме меня – наш проректор, пара-тройка заведующих кафедрами, инструктор Обкома партии и Митрофаныч.
С некоторым страхом я пожимал руку Митрофанычу. Но тот ничем себя не выдал. Мы парились, делали массаж друг другу, выпивали пиво и кое-что покрепче, и у меня уже отлегло от души. Но тут я, в свой черед, лег на каменное ложе для массажа и меня взялся массировать Митрофаныч. Спину он мне промассировал нормально, и я перевернулся лицом к нему. Он промассировал ноги, подобрался к животу, груди, шее. И вдруг я чувствую быстрый зажим моего горла руками Митрофаныча. Руки тут же разжались, но через пару секунд опять сдавили мне горло.
– Вась, ты, что охерел, что ли? – тихо спросил я его.
– Брось Тамару! – так же тихо, но зловещим тоном ответил мне «старец»,
– ты же, гад, женат!
– От такого слышу, – шепчу я ему, – ты сам, что ли, холостой?
Так мы во время массажа и не договорились. Но потом, когда мы «врезали» еще по «ершу», я отвел «старца» подальше, и «промыл ему мозги».
– Слушай, Вася, ты что хочешь, чтобы девчонка была только с тобой, ты же ее отца старше? Другое дело, если вы поженитесь, но этим же и не пахнет! Да и встречаетесь вы нечасто, это не жизнь. Я – твой спаситель, если ты что-то понимаешь. Я вакуум в ее жизни заполняю. А ведь его может заполнить ее ровесник, жених, и тогда хана тебе! Ты мне водку должен ставить, за то, что я сохраняю сложившийся статус-кво. Перевести на русский?
Митрофаныч молча выслушал меня и вздохнул.
– Люблю я ее, не знаю, что и делать! Убил бы жену, но греха боюсь, а развестись не могу – она же меня раздавит. Что мне делать? – этот суровый и некрасивый, как граф Жоффрей из «Анжелики», человек, тихо заплакал.
– Вась, твою мать, прекрати, люди увидят! – испуганно уговаривал его я,
– хочешь, брошу ее, если это надо! («Не дождешься!» – думаю я про себя).
– Нет, ты, пожалуй, прав! – вздохнул Митрофаныч, – но постарайся убедить ее, чтобы не сошлась еще с кем-нибудь, особенно с холостым. Я как-нибудь решу вопрос с женой, или удавлюсь!
И, забегая вперед, доложу вам, что я-таки однажды действительно выручил Митрофаныча. А было это так. Почувствовал я, что у Томочки кто-то наклевывается. Разок не смогла встретиться у моего приятеля, стала холоднее в постели. Лиля как-то уехала с детьми в Тбилиси на весенние каникулы, и я пригласил Томочку вечером ко мне домой. Ее, видимо, заинтересовало, как я живу, и она пришла. «Переспали», выпили. У нее, как обычно, развязался язык, она и сообщила мне, что завтра едет на неделю в Киев к подруге.
– С Митрофанычем? – спрашиваю.
– Клянусь, что нет! – отвечает она убежденно, – к подруге, и все!
Хорошо, думаю, проверим.
– Тамара, ты знаешь, что такое «пояс верности»? – спрашиваю я.
Кивает, – слышала что-то.
– Так вот, если бы у меня был современный пояс верности, ты позволила бы мне его надеть на тебя? – продолжаю я, – для общения с подругой это не повредит, а с мужиком быть ты не сможешь!
– Надевай, если не веришь! – гордо согласилась Томочка.
– Тогда я просто заклею тебе это место! – объявил я ей.
– Как заклеишь, а писать как я буду? – испугалась девушка.
– Не боись, все предусмотрено! – успокоил я ее.
Я посадил Томочку на стул и снял с нее трусики. Она со страхом наблюдала за моими действиями. Достал маленький тюбик циакринового клея, того, который мгновенно твердеет, и растворить его ничем нельзя. Нашел толстую авторучку «Паркер» и, не раскрывая ее, ввел, куда следует, примерно на половину длины. Томочка взвизгнула. Я надел резиновые перчатки, и быстро выдавив клей на волоски, обрамляющие ее самое любимое мной место, мгновенно соединил их. Клей тут же затвердел, склеив даже пальцы перчатки друг с другом.
Я вынул ручку, с удовольствием поводил ее у своего носа, и сказал обескураженной девушке:
– Теперь тебе можно будет общаться с таким джентльменом, у которого член тоньше этой ручки. Но ведь это же совсем неинтересно! А приедешь «честной» – распломбирую тебя – срежу волоски – и буду любить, как Данте свою Беатриче! Поцеловав мою Томочку в «пломбу», я одел ее и проводил домой.
– Будь паинькой в Киеве! – посоветовал я ей, – и знай, что я тебя жду в Курске!
Домой я возвращался довольный, что выполнил свой рыцарский долг за себя и за того парня, Митрофаныча, то бишь.
Автобусные катаклизмы
Через неделю Томочка вернулась из Киева, и мы встретились на квартире у моего приятеля. На все мои вопросы Томочка презрительно отвечала: «Сам увидишь!». И я увидел то, чего никак не ожидал – пломба цела! Напрашивалось два варианта ответа на эту ситуацию: первый – то, что Томочка действительно ездила в Киев к подруге; второй же я с гневом отметаю, так как Томочка – юное провинциальное создание не допустило бы такого разврата. Не подсказывайте – и другого тоже!
Одним словом, пломбу я распечатал, место пломбировки обработал бритвой, и стал любить мою верную подругу, как средневековый рыцарь свою даму, даже еще страстнее.
А новый «пояс верности» я хотел, было, запатентовать, но передумал. Все равно никто за идею не заплатит, будут пользоваться тайно, и попробуй, подлови их!
Несмотря на все описанные, далекие от научных изысканий действа, договор со Львовом выполнять-то было надо. Весной прибыл из Гомеля сложный гидрораспределитель с гидромашиной. Баллоны – гидроаккумуляторы, мы закупили в городе Людиново, Калужской области, а экспериментальные армированные шланги на давление 250 атмосфер – на военном заводе в Брянске. Помогал мне выполнять эту работу доцент с соседней кафедры – Толя Черный.
Конструкцию мы запатентовали и могли спокойно выполнять работу. Суть нового способа накопления энергии торможения автомобиля или автобуса состояла в следующем. Перед плановым торможением трансмиссия автобуса соединялась с гидромашиной, подключенной в режиме насоса. Гидронасос, вращаемый от трансмиссии автобуса, качает масло под давлением 250 атмосфер в баллоны гидроаккумулятора, сжимая там газ азот, уже находящийся под давлением в 150 атмосфер. В баллонах запасается энергия движения автомобиля, и тот останавливается. Нужно только вовремя застопорить машину, а то если зазеваешься, то она рванет назад: ведь сжатый газ – та же сжатая пружина!
Затем шло переключение гидронасоса на режим гидродвигателя. Теперь в него запускалось масло под давлением, и гидродвигатель, вместо обычного двигателя, разгонял автобус. Одним словом, в принципе происходило то же, что и в маховично-вариаторном «гибриде», только вместо маховика были гидроаккумуляторы, а вместо вариатора – гидромашина. Все устройство получилось в несколько раз больше и тяжелее маховичного варианта, оно уже занимало всю заднюю часть салона автобуса. Но зато все части его можно было купить готовыми, о чем мечтал зам. министра автомобильной промышленности.
Я понимал, что, как и в случае с маховичным гибридом, «смертником-испытателем» должен был стать я. Какое же я имел моральное право посадить рядом с адской машиной другого человека, и чтобы он еще и управлял ею? А главное – сел бы он туда сам?
Поэтому мы отгородили весь «задок» салона стальным листом, поставили туда эти бомбы-баллоны и соединили их гибкими шлангами в руку толщиной с гидромашиной, расположенной под сиденьем. Хуже моего положения трудно было и представить. Я сидел на гидромашине, в которой было 250 атмосфер давления, широко расставив ноги, а между моими ногами проходили гибкие шланги на те же 250 атмосфер. Это они только без давления были гибкими, а когда подавали давление, то у них наступала такая «эрекция», что в сторону не сдвинешь – твердые, как стальные! Все оборудование – экспериментальное, гарантии на него не было!
Разорвется баллон – снесет голову на фиг! Но это полбеды. Оторвется штуцер от шланга или порвется сам шланг – а это было в сотни раз вероятнее – я мог бы остаться жив, но кому такая жизнь нужна? Вы не забыли, где проходили шланги? Они начинались примерно с уровня моих колен, проходили между ногами и уходили к гидромашине, на которой я сидел. Прорвись хоть что-то – и сколько одних Тамар осталось бы без «техобслуживания», не говоря уже о других именах!
Особенный ужас вселял в меня мой новый дружок Федя Киров, увлекшийся теми же идеями и считавший себя моим учеником. Он рассказывал про случай, когда прорвало такой шланг высокого давления, и тонкая струйка масла «впилась» в человека. В считанные секунды вся кровь у него из сосудов была вытеснена маслом! Ничего себе перспектива!
Федя Киров жил в Ильичевске, городке-порте близ Одессы. Он настолько увлекся моей маховичной тематикой, что бросил работу в порту, и организовал научно-исследовательскую лабораторию при одном из ВУЗов Одессы. Все время он проводил в поездках ко мне и обратно в Ильичевск. Федя был на несколько лет старше меня, не дурак выпить и погулять. «Свой в доску», одним словом. С ним связан целый этап в моей жизни. Этап яркий, но короткий – Федя Киров, к сожалению, погиб в авиакатастрофе, в одном из своих «челночных» перелетов, лет через семь после нашего знакомства.
Но как вы понимаете, я остался жив. Более того, то, что я сейчас женат, свидетельствует о том, что шланги во время работы не прохудились и не сделали меня кастратом. Но однажды я перепугался здорово. Все, кто хоть чуть-чуть знает автомобиль, поймут меня.
Испытания автобуса заключались в следующем. Во рту у меня был свисток и для начала движения я свистел один раз. Стасик Слепухов трогал с места и разгонял автобус. Два свистка – он устанавливал нейтраль в коробке, а я подключал гидромашину. Автобус останавливался, и Стасик ставил его на «ручник». Три свистка – автобус снимался с ручника, и с той же нейтралью в коробке разгонялся этак до 40–50 километров в час с подключенным к трансмиссии гидродвигателем. Вот и весь цикл.
Двигательный отсек сзади был открыт, шкивы двигателя были выкрашены «зеброй», и народ мог видеть, что автобус разгонялся без участия двигателя – тот был неподвижен! Этот автобус в конце 70-х годов множество раз был показан и в кино, и по телевидению. Чудо советской техники – экономится половина топлива, в десятки раз снижается токсичность выхлопа! Все эти лозунги остались словами! Советская автомобильная техника начала свое медленное умирание, а за рубежом были свои решения и патенты.
Теперь о том, как я чуть ни стал импотентом, а в лучшим случае – заикой. Стасик Слепухов не выполнил мои указания в точности и оставил коробку включенной на первой передаче, лишь выжав сцепление при разгоне на «гибриде». Все равно потом надо начинать с первой передачи! А тут такая тонкость – ведь коробка была постоянно соединена с ведущими колесами автомобиля. И только нейтраль предохраняла сцепление от разноса.
Посудите сами – при 50 километрах в час колеса автобуса делают около 4,5 оборотов в секунду. Главная передача автобуса повышает эту скорость в 10 раз, а первая передача коробки – еще почти в 8! В результате диск сцепления должен был разогнаться до 360 оборотов в секунду или почти до 22 тысяч оборотов в минуту! Но не разогнался он до этих оборотов, потому, что лопнул, разорвался как маховик на осколки, еще раньше. Пробило картер сцепления, и так поддало меня сзади с пушечным выстрелом, что я стал готовиться к переходу в мир, лишенный страстей.
Но прошла секунда-другая; ощупывая себя, я убедился, что главные детали моего тела в порядке, потом ощупал голову – тоже цела. В чем дело? И до меня дошло…
– Стасик, твою мать, ты что, вместо нейтрали включил!
– Первую! – виновато отвечал Стасик, до которого тоже стал доходить смысл происшедшего.
Жесткий мат стоял на улице Тускарной еще минут пять, отпугивая ворон и случайных прохожих. До нового корпуса было километров десять; послали Славика в ближайший магазин за едой и, подкрепившись, начали ремонт прямо на улице. Автобус застопорило, его нельзя было даже тянуть на буксире. Я, как самый сильный, лег на асфальт под коробку, а Славик сверху через лючок стал откручивать болты, крепящие картер сцепления к двигателю. Толя Черный контролировал ситуацию.
И что-то Славик затих. А мне уже невмоготу держать коробку, она – килограммов сто со сцеплением, да еще масло на лицо капает.
– Славик, твою мать, ты что, заснул там?
Молчание.
– Толя, посмотри, что, он спит там, я больше не могу! – простонал я, держа коробку на вытянутых руках из последних сил.
– Да он и правда спит! – с ужасом вымолвил Толя.
Оказывается, наш алкаш – Славик, при походе в магазин нажрался водки и заснул, оставив своего шефа под грузом. Я, истошно матюгаясь, опустил тяжеленную коробку с карданом себе на грудь, еле выбрался из-под нее и набросился с кулаками на своего обидчика.
– Убью гада! – кричал я, бегая за Славиком.
– Больше не повторится! – привычно отвечал он, ловко увертываясь от меня, даже в пьяном виде.
Я был взбешен. Стасик чуть не вызвал у меня инфаркт этим разрывом сцепления, Славик чуть не придавил меня коробкой передач. Да что это за сотруднички, всех поубиваю на фиг! Но, утомившись бегать за молодежью, я присел на бордюр. Славик издалека показал мне бутылку 0,8 литра портвейна, которую вынул из сумки с инструментом. Я стал подзывать его к себе пальцем. Но Славик, покачав головой, поставил открытую бутылку на тротуар, рядом положил на газету плавленый сырок и отошел в сторону.
Пришлось мне самому вставать и идти за бутылкой. Это было как раз то, что мне было нужно! Выпив из горлышка портвейн («Крымский красный» – 18 градусов, дешевый), я откусил немного сырка и приказал ребятам:
– Чтобы все было в порядке, иначе всех поубиваю и уволю! Нет, сперва уволю, потом поубиваю! Тьфу!
Я зашел в заросли поближе к речке, постелил газету, на которой лежал сырок, и прилег на густую мягкую траву. Летняя жара, бутылка «Крымского красного» и пережитые страхи сморили меня. Я заснул, и, видимо, надолго. Потому, что когда Толя растолкал меня, дело шло уже к вечеру.
– Ребята поставили сцепление, правда, его картер пробит, но это пустяки. Ехать можно! Все в порядке.
Еще полностью не проснувшись, я сел в салон автобуса и погрозил пальцем уже протрезвевшему Славику.
– В следующий раз ты сядешь на этот гидравлический стул! – и я показал ему на мое место испытателя. Славик промолчал, но решительно покачал головой.
Мы доехали до института и поставили автобус в специальный загон, где ворам до него было не добраться. Назавтра опять были испытания, и я опять сидел на своем «гидравлическом стуле», находя его лишь немногим комфортнее электрического. Почти все полезные показатели «гибридов» – маховично-вариаторного и гидравлического, совпали. И КПД, и экономия топлива и снижение токсичности (которое мы измеряли вместе с Санэпидстанцией Курска), были очень близки для обоих типов гибрида. Только размеры и вес гидравлического «гибрида» были намного больше маховично-вариаторного. Зато, повторяю, почти все его части можно было купить. Дорого, но купить! А у маховично-вариаторного все было намного меньше, проще и дешевле, но надо было делать самим!
Но когда я поехал в Министерство автомобильной промышленности докладывать о результатах испытаний, меня ждал печальный сюрприз. Покровитель мой – Д. Д. Мельман, оказывается, недавно умер; такая же судьба постигла и зам. министра, с которым мы разговаривали. Обескураженный, я вернулся в Курск. Во Львове тему пока оплачивали, и мы с Толей Черным продолжали работы.
Забегая вперед, проинформирую, что в развитых «капиталистических» странах (не на Кубе, не в Албании, и не в Северной Корее!), конечно, маховичные гибриды предпочтительнее гидравлических. Но привод, то есть, то чем у нас был вариатор, чаще всего электрический. И не потому, что электричество здесь очень подходит. Просто вариатора толкового пока нет. Но будет! По секрету скажу, что опытные образцы такого мы уже изготовили и испытали! Но до этого – еще лет двадцать.