Текст книги "Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики"
Автор книги: Александр Никонов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 71 страниц)
Роковой клуб мукомола
Однако, сколько я ни просиживал на скамеечке в скверике у входа в здание филфака, Тамару я никак не мог подловить. А заходить внутрь, и расспрашивать мне было неудобно – ни фамилии ее не знаю, ни должности.
И в этот период я как-то вечером, разгуливая с Володей Ломовым близ нашего родного Ярославского вокзала и периодически выпивая портвейн в закоулках, попал с ним под дождь. Был конец сентября, дождь был холодный и противный, и мы, взяв еще бутылку, нашли спасение от дождя в клубе работников мукомольной промышленности, или чего-то вроде этого, а в народе – просто клубе мукомола. В кинозале клуба шел какой-то мультфильм и мы, купив дешевые билеты, сели на свои места в полупустом зале, и продолжали попивать портвейн из горлышка под мельтешение мультперсонажей.
Вдруг, откуда не возьмись (судьба, наверное!), на стул впереди Володи, в темноте села некая опоздавшая полная девушка в сером плаще. А Володя-то успел вытянуть ноги и положить их на передний стул, так что девушка села, как раз на ноги Володи, хотя места рядом и были свободны. Крики и ругань Володи заглушили блекотанье мультипликационных зайцев и уточек, девушка пыталась отвечать, но на другое место не переходила. В результате, совершенно пьяного Володю вывели работники клуба, а я, притаившись, остался и просидел до конца фильма.
Дождь на улице прошел и, выйдя наружу, я тотчас же отыскал полную девушку в сером плаще, из-за которой вывели моего друга. Догнав ее, я вступил в разговор.
– Девушка, вот из-за вас моего друга выгнали из зала, а он так хотел посмотреть этот фильм!
– А пусть он ноги на чужие места не протягивает, мультфильм, ему, видите ли, посмотреть надо! Место для выпивки искал и все! А я от дождя спасалась…
Так, слово за слово, мы познакомились. Жила девушка рядом, в большом доме на Верхне-Красносельской улице. За время, пока я провожал ее до дома, она беспрерывно разговаривала, почти не давая мне вставить слова. Похожа она была на совушку – круглое лицо, большие круглые очень светлые глаза, светлые волосы, комплекция – полноватая. Сказала, что работает замом главного бухгалтера где-то на заводе, хорошо зарабатывает, незамужем, и если у меня к ней серьезные намерения, то мы можем начать встречаться. И зовут ее Аней.
Я все напрашивался к ней в гости, но Аня подобные претензии пресекла, заявив, что мы еще недостаточно знакомы для таких визитов на ночь. Но телефон оставила.
Домой я возвращался по шпалам, так как последняя трехвагонка уже ушла. Дождь возобновился, я пришел в общежитие поздно и весь промокший, чем вызвал ворчание уже спавшего Вадима. Я решил, что познакомился с Аней зря, так как был увлечен Тамарой и наметил найти ее, во что бы то ни стало. Поэтому стал предлагать кандидатуру Ани (за бутылку, конечно!) прежде всего, Вадиму, у которого «дамы» не было. Но он, узнав, что Аня очень разговорчива, знакомиться отказался. Но Володя Ломов, которому я предложил это знакомство, тут же согласился.
– Вот, а вот я, и врежу ей, значит, за то, что она ноги мне отдавила! – оживился Володя, – а что разговорчивая, то это вот, надо, значит, чтобы ее слушали, а я слушать-то, значит, и не буду! Замуж хочет – вот сучка, надо же, и получает хорошо – вот здорово! Женюсь и все! – громко рассуждал Володя. – Танька со мной, значит, разводится, сучка. Она еще увидит, как жить без мужа, – Володя явно нервничал.
Я внимательно посмотрел на него, вспомнил Таню с ее соблазнительными формами, и сообразил, что такая перспектива мне на руку. Я замечал заинтересованные взгляды Тани, обращенные на меня во время случайных встреч, и понял, что не будь у нее мужа – моего друга, между нами могли бы завязаться теплые отношения.
Володя этим же вечером при мне позвонил Ане, напомнил ей, что с ней говорит «а вот, человек с отдавленными ею же, понимаешь, ногами…», что я заболел, и, передав ему телефон Ани, попросил развлечь ее на время моей болезни. Аня сразу же согласилась на встречу («вот сучка!» – отвернувшись от трубки, комментировал мне ее поведение Володя), он приоделся и пошел к ней, а домой на ночь уже не вернулся.
А назавтра он сообщил мне, что в первый же вечер предложил руку и сердце Ане. И остался на ночь, как жених.
– Она богата, как тысяча чертей, понимаешь, – делился со мной Володя, – нет, если ты жалеешь, что передал ее мне – бери обратно. А так – вот Танька, я вижу, что она тебе нравится, можешь подменить меня – не обижусь! Все равно скоро развод!
– И Аня так быстро согласилась? – удивился я, – она же тебя не знает совсем?
– А чем я плох? – улыбался Володя, – и собой хорош, и вот, опять же, кандидат наук…
Но «кандидатство» его с треском провалилось. Как-то при очередной пьянке в присутствии дяди Симы, я спросил у Володи какой-то специфический вопрос по тепловозам – по их электроприводу. Я увидел, как дядя Сима пытался перевести разговор в другое русло, но Володя успел ответить:
– А вот, если рогалики-то опустить, почему бы и нет…
– Какие рогалики, ты что – пантограф имеешь в виду? – изумленно переспросил я.
– Да, а вот у нас – специалистов, он попросту рогаликом называется, – бормотал Володя.
Какой рогалик у тепловоза, ты что рехнулся? – возмутился я, – у тепловоза свой двигатель, он не питается от сети!
Серафим скорчил гримасу и принялся выталкивать Володю в дверь. Но я не отставал:
– Погоди, погоди, ты же автор учебника по тепловозам, кандидат наук!
Володя, приговаривая только: «А вот!» – вылетел в дверь, а я возмущенно спросил у дяди Симы:
– Так кем же работает Володя?
Серафим выразил на лице крайнюю степень досады и тихо прошептал мне:
– Лаборант он, восемь классов окончил, а техникум – техникум не сумел! Какой он к черту – кандидат наук! Болтун!
Володя с «грохотом» свалился в моих глазах с высоченного пьедестала, и я стал кое-что понимать. Почему они с Таней так бедно живут, хотя Таня сама
– крановщица, получает немало. Почему с ним в общежитии почти не считались соседи, даже слесарь Жора держался с ним этаким начальником. Почему, наконец, Таня так легко пошла на развод с ним. Оказывается, он врун и пустомеля с красивой внешностью. А я-то так внимательно прислушивался к его советам! Хорошего же женишка я «подсуропил» Ане – она, небось, всей его болтовне поверила!
Но хоть мне и нравилась Таня, а Тамару я решил, во что бы то ни стало разыскать. Найду, получится у нас любовь – хорошо. Не выйдет с Тамарой – через коридор комната Тани, сама же все вечера на кухне топчется – подходи, заговаривай, кадрись!
Тамара первая
Я гладко побрился, приоделся, надел галстук и после работы в бибилиотеке, со страхом зашел в здание университета на Моховой и спросил у ребят, где филфак. Узнав, что он на втором этаже, я поднялся и стал заглядывать по аудиториям. Меня окликнула проходящая мимо седая, очень интеллигентного вида пожилая женщина с властным взглядом.
– Вы ищете кого-нибудь, молодой человек?
– Да, – смутился я, – ищу преподавательницу английского по имени Тамара.
– Фамилия-то хоть ее вам известна? – спросила дама.
– Нет, но она такая, экстравагантного вида, одним словом, – пробормотал я, – и попытался жестами изобразить манеры моей знакомой.
– Ах, все понятно, – рассмеялась дама, – это, наверняка, Томочка Грубер! Больше таких, – и она повторила мои жесты, – у нас нет.
Дама повела меня по коридорам, заглядывая в аудитории. Заглянув в одну маленькую комнатку, где сидело-то всего человек пять, она поздоровалась с преподавателем, и, прикрыв дверь, сказала мне:
– Вот здесь та, кого вы ищете. Подождите звонка и встречайтесь. Но Тамара отпустила студентов еще до звонка.
– Господи, это вы? – изумилась она, – как же вы меня нашли? Неужели вы зашли к Ахмановой и стали обо мне спрашивать?
Я решил разыгрывать из себя влюбленного с первого взгляда юношу и говорить соответствующие фразы. А дама, которая искала для меня Тамару, оказалась деканом – Ольгой Ахмановой, или «Ахманихой», как ее прозвали студенты и молодые преподаватели. Ахманова – составитель и редактор английских словарей, многие из которых мне были хорошо известны.
Мне показалось, что Тамаре очень льстило мое романтическое поведение. Занятия ее закончились, и неожиданно она предложила проводить ее. Одета Тамара была уже по-другому, но тоже достаточно экстравагантно. Зеленый длинный плащ, зеленый же берет, красные туфли на высоких каблуках. Я заметил, что у нее зеленые глаза и очень темные волосы, может даже крашеные. Она разговаривала достаточно громко и как-то восторженно.
Мы подошли к дому рядом с аптекой на улице Арбат.
– Здесь живут мои родители – пояснила Тамара, – а знаешь что (мы быстро перешли на «ты»), зайдем на минутку, я тебя с ними познакомлю, и тут же выйдем. Я кое-что передам маме, и все дела. Только можно я буду тебя называть «Ник», а то имя у тебя какое-то вычурное.
– Не съедят же меня ее родители, – подумал я и согласился.
Мы зашли в дом с шикарным старинным подъездом, поднялись на второй этаж, и Тамара позвонила. Дверь открыла моложавая женщина, очень похожая на Тамару, только полнее. Она удивленно посмотрела на меня, а Тамара сразу же представила меня: – это Ник, племянник нашего декана Ахмановой, мы идем по университетским делам, но решили по дороге зайти к вам.
Я зашел в квартиру и поразился ее роскоши, я раньше в таких квартирах не бывал. Даже прекрасная квартира моего дяди – известного писателя, не была так богато и со вкусом обставлена. Неожиданно в холл зашел мужчина в клетчатом пиджаке (оказавшемся пижамой) и галстуке. Он поцеловал Тамару и пожал мне руку, представившись: – Грубер!
Я назвал свою фамилию; Грубер наморщил лоб и сказал: – Где-то слышал, ваша фамилия мне знакома!
Потом я узнал, что отец Тамары был начальником Главного управления какого-то военного министерства. Взгляд у него был, я бы сказал, сверлящим. Он посмотрел на меня еще раз и вспомнил: – Друг моего коллеги профессора Севрука имеет такую фамилию – Гулиа.
Я заулыбался и пояснил: – Доменик Доменикович Севрук – большой друг моего дяди, и я сам хорошо знаком с профессором, даже бывал у него дома в Химках.
То, что я близко знаю Севрука – фактически одного из заместителей знаменитого Королева, человека чрезвычайно влиятельного, произвело на Грубера самое положительное впечатление. Он заулыбался, серые глаза его стали теплыми, но он все-таки спросил:
– А вы дома у него были по делу или просто так?
– Я докладывал ему мои предложения по бортовому источнику питания на основе супермаховиков – не соврал я.
– А вы знаете, что французы… – осторожно начал он.
– Фирма Аэроспасьяль, – продолжил я мысль, – но там супермаховик другого типа.
Сказалось-таки чтение книг метрами, я стал настоящим всезнайкой! Грубер был поражен, мама Тамары – Марина Георгиевна тоже.
– Вот, молодежь нынешняя, совсем не туда смотрит, не тем занимается, но хорошо, что есть такие молодые люди, как вы, Ник, которые занимаются делами и прославят нашу Родину! – с этими словами Грубер налил в маленькие рюмочки виски и, чокнувшись со мной и своей женой, выпил. Тамаре не налил – отцом он был строгим.
Мы распрощались и ушли. Тамара была в восхищении – ее отец, столь критично относящийся к молодежи, оказался довольным мною. А уж мама – так все вокруг меня и носилась.
– Вот с каким парнем меня судьба свела, – задумчиво произнесла она, все так нереально, так в жизни не бывает. К чему бы это? – Тамара чего-то не договаривала.
Так мы дошли до площади Революции и, почему-то, завернули направо, на лестницу, которая перешла в узкий проход. Я решил, что мы выходим на Никольскую улицу (бывш. 25 Октября), но прямо посреди прохода, Тамара остановилась и сказала:
– Мы пришли, здесь я живу, – и показала на дом слева, прямо напротив мастерской по изготовлению ключей. Я никогда не думал, что в этом узком проходе может быть жилой дом, ведь это почти Кремль!
Чтож, раз довел до дому, так заходи – гостем будешь! – пригласила Тамара. Мы поднялись на второй этаж, нависавший над самым проходом. Люди проходили прямо под квартирой, их всех можно было рассмотреть в лицо.
Тамара задернула окно плотной портьерой и только после этого зажгла свет. Квартира была маленькой, но двухкомнатной, со странной планировкой. Повидимому, она перепланировалась под контуры старого дома. Мебели было мало, зато стены увешаны картинами, большей частью любительскими. Полка с книгами, в основном, на английском языке, виднелись и словари. Диван-кровать и рядом – модный тогда торшер. Прихожей почти не было. Тамара отнесла наши плащи в большую кладовку, примыкающую к спальне.
– Квартиру снимает для меня отец, чтобы я не мельтешила перед ним и не мешала работать. Да и маме так удобнее. Плохо только, что у нее есть ключ от этой квартиры, и она может прийти когда угодно.
Тамара зашла на кухню, принесла бутылку мадеры и яблоки. Стаканы почему-то поставила чайные в подстаканниках. Видно было, что она «не в своей тарелке». Я тоже сидел напряженно, не зная «программы» вечера. А ведь было уже около десяти часов.
Тамара налила вина в стаканы, чокнулась со мной подстаканником и выпила. Я очень любил, да и сейчас люблю мадеру – крепкое, чаще всего девятнадцатиградусное вино с уверенным, надежным вкусом. Выпили и молча смотрим друг на друга.
– Ник, знаешь, я ведь замуж выхожу, – вдруг напряженно произнесла Тамара и криво улыбнулась. Но жениха своего не люблю, хотя он и очень правильный человек. Он – холодный, и глаза у него, как у рыбы. Ему тридцать пять лет, он – старший научный сотрудник, работает в «закрытом» институте. Даже не знаю, чем он занимается. Познакомились у подруги на дне рождения, он меня проводил до дома. Не вошел, хотя я его и приглашала. Потом встретились, пошли в театр. А по дороге из театра он сделал мне предложение. Я даже привела его к родителям познакомить. Маме он вроде бы понравился, но отцу – нет, – «неживой он какой-то», – только и сказал отец. А отец хорошо знает жизнь и разбирается в людях.
Я вспомнил сверлящий взгляд «патера Грубера», поначалу, и теплый, восхищенный – потом, и подумал, что «патер» не так уж и хорошо разбирается в людях. Почему-то мне захотелось его так называть – «патер Грубер»!
– А ведь ты ему так понравился, с первого взгляда! – казалось, с сожалением сказала Тамара, – и мне тоже, с трудом выдавила она, – и тоже с первого взгляда."Can I hеlp you?» – только успел сказать ты, а я уже любила тебя. Специально не дала тебе телефона, ни к чему это, думаю, расстались – вот хорошо, ничего не будет смущать меня перед замужеством. И – на тебе – разыскал! Что же мне теперь делать? – Тамара уже выпила стакана полтора мадеры и, грустно улыбаясь, смотрела мне в глаза.
– Димой его зовут, – предвосхитила она мой вопрос, – сюда он никогда не заходил. Живет с мамой в Черемушках, хочет, чтобы я туда переехала после замужества. А эту квартирку, которую я так люблю, советует оставить, перестать снимать, то есть. Близки мы с ним не были – только после замужества это положено, говорит. А вдруг – он или я – ненормальные, что тогда? Заявление уже подали, свадьба через две недели, в ресторане «Прага» хотим отметить. Дима уже договаривается об этом.
Я сидел, не в состоянии вставить ни слова. Только подливал себе мадеру из стакана.
Я тебя понимаю, – так же грустно продолжала Тамара, – может быть ты меня и любишь, как говоришь, но ты был бы ненастоящим, фальшивым мужиком, если бы сказал: «Тамара, бросай Диму, выходи за меня!». Во-первых, ты совсем не знаешь меня, может я и ненормальная. Во-вторых, ты живешь на стипендию в сто рублей, а я получаю еще меньше – ведь я работаю на полставки. Что, будем сидеть на шее у «патера», как ты его называешь? Стыдно. Хотя, я чувствую, он был бы рад этому, денег у него хватает. Но ты гордый, и не пойдешь на это. Грузчиком ты работать не будешь, ты слишком любишь свою науку, да и много грузчиком не заработаешь.
Я вспомнил, как работал грузчиком у Вали. Хорошо, что Тамара знает только о моей аспирантуре и о спорте, а больше ни о чем. Особенно о моей семье в Тбилиси. А то бы не сидеть мне здесь!
– А сделаю я вот что! – решительно сказала Тамара, подошла к дивану-кровати и начала стелить ее, – сделаю я тебя своим любовником, и не буду чувствовать себя жертвой. Почему я должна потерять человека, которого так сразу полюбила, которого судьба мне так неожиданно подарила! Но и мужа иметь, в принципе, нужно, тем более, что он – правильный и хороший человек. Ну, давай, допивай свой стакан, и, как говорят «у койку!».
Я не дал себя дважды уговаривать. Не знаю, нужно ли описывать эту нашу ночь в самом центре Москвы, в самой уютной квартирке, с самой экстравагантной женщиной в моей жизни.
Не так уж велик мой опыт сексуальной жизни, скорее очень уж мал, но мне показалось, что Тамара – необыкновенная женщина, ненормальная, как она сама выражалась. Она, если и удовлетворялась любовью, то на очень короткий период, и требовала постоянных повторов. Желание у нее было постоянно, и сил для нее нужно было иметь много.
Мы стали встречаться почти каждый день, в основном, у нее. Но, несмотря на осеннюю погоду, мы могли экстренно, прямо после университета выехать в парк или ближайший пригород и там «пристроиться» друг к другу. У Тамары была еще одна, на сей раз физиологическая особенность – мы могли свободно заниматься нашими делами, просто стоя лицом друг к другу. Запахнемся в широкий плащ или пальто, обнимемся и легко, особенно, если на ней были юбка или платье, «любили» друг друга. Никому и в голову не могло прийти ничего криминального, если только не присматриваться.
Однажды сильный дождь застал нас у Ярославского вокзала, откуда мы хотели отъехать в пригород на электричке, все для тех же целей. Народу набилось под каменной крышей входа в метро – тьма. Мы со всех сторон оказались сдавлены народом. А Тамаре – невтерпеж. Чтож, обнялись мы, запахнул я ее в свой широкий плащ, и занялись «делом». Люди вокруг сами толкали нас, сообщая необходимые движения. Ну, ойкнула она подконец, как будто кто-то на ногу наступил, и все дела.
Даже в «альма-матер», родном университете в ложе темного актового зала, и то пробовали. В пустой курилке того же университета – то же самое.
– Ну и сняли же мы с тобой стружку! – любила говорить после очередного подвига Тамара.
Однажды мы заскочили под вечер в парк Горького, ищем укромное местечко, взяли круто налево к Ленинскому проспекту и увидели прямо в парке пустое, уединенное здание, отгороженное забором без дверей. Мы – шмыг туда, и уже было, пристроились, как в глаза бросилась надпись: «Морг». Мы – стремглав оттуда. Видимо, это здание относилось к градским больницам, что были неподалеку, но как могло оказаться, что такое специфическое здание никак не отгорожено от парка – непонятно!
Наступил день свадьбы. Тамара сказала, что видимо, после ресторана она поедет к Диме домой, но жить там не будет. Попытается уговорить его, что будет приезжать сюда несколько раз в неделю. Дескать, пишет диссертацию, и пару-тройку дней в неделю ей нужно побыть в одиночестве для работы. И действительно, Тамара на кафедре была оформлена соискателем у Ахмановой.
Это было в конце октября. Я не знал, куда девать себя. Вадим уехал по делам в Тбилиси, и я был в комнате один. Я ходил по комнате общежития, по коридору. Водка была, но пить почему-то не мог – не лезла в горло. Я знал, что Тамара любит меня, но ведь спать-то в первую брачную ночь она будет с Димой, то есть с мужем. Я отчетливо представлял себе весь этот процесс, и мне было не по себе.
В комнатах общежития шла обычная пьянка. Неожиданно, вваливается в комнату мой приятель Толя Кириллов (сыгравший роковую роль в гибели дяди Симы через несколько лет, и сам погибший вскоре), выпивший, с красивой молоденькой девушкой под руку. Девушка была яркой блондинкой в красном коротеньком пальтишке, отороченном белым мехом – настоящая Снегурочка.
– Познакомься – Кастуся! – представил ее Толя, – а это – наш будущий профессор, а, кроме того – самый сильный человек городка, и он постукал меня в грудь кулаком. А затем отозвал в сторону и попросил: «Будь другом, пусти в комнату на полчасика! Я знаю, что Вадим в командировке – ты один, пусти!».
Я пустил «влюбленных» на мою койку, а сам сел на стол для глажки в коридоре. Нет-нет, но надеялся, что зазвонит телефон в торце коридора, и я услышу голос Тамары. Ну, просто так может спросит, – живой ли ты еще? Или – «люблю только тебя! Завтра увидимся!» Но телефон хоть и звонил, но все пьяным голосом, и все не про мою честь.
Наконец, Толя вышел из комнаты, закурил и тихо говорит мне: «Заходи, Кастуся ждет тебя. Понравился ты ей. Необычный парень, говорит, непохожий на вас всех. Позови, – говорит, – хочу с ним быть!».
Я улыбнулся Толе и покачал головой. Тот посмотрел на меня, как на идиота.
– Не могу, Толя, Конечно, мне она очень понравилась, но я люблю другую! Пусть не обижается!
А сейчас я думаю – жаль, наверное, что не зашел к красивой Кастусе. Тем более – «угощали»!
Прошел день, звонка нет. У Тамары в квартире телефона не было. Я оделся и поехал в центр. Был поздний вечер, когда я подошел к проходу со стороны Никольской. Зайдя в проход, я увидел задернутые шторы на окне, а сквозь щели
– лучи света. Дома кто-то был. Зайти? А вдруг она с мужем? Притвориться, что ошибся квартирой? Не навредить бы! Я простоял всю ночь в проходе под окном. Попрыгаю, согреюсь немного, и стою, не отводя глаз от окна.
Как милиция не взяла меня – не знаю. Но ни один милиционер не встретился. А темных углов в проходе было тогда – полно! Свет в комнате погас часов в двенадцать. Часов в семь утра стало с трудом светать. Я, не отрываясь, смотрел в окно. Димы я в лицо не знал, он меня – тем более, так что встретить его я не боялся.
Девять часов утра. Штора распахивается, и я вижу Тамару в халатике. А главное, и она видит меня, почти превратившегося в барельеф. Она машет руками, заходи мол, скорее! Я, как голодный кот на кормежку, взбежал по лестнице и вошел в открытую дверь.
Ёлки-палки, откуда ты здесь? – удивлялась еще не отшедшая ото сна Тамара.
Я с вечера стою под твоим окном! – почти потеряв голос, отвечаю я.
– Бедный Ромео! – Тамара приласкала меня, угостила уже разрезанным ананасом и налила ликера «Роза» в рюмочку. Я жадно накинул на фрукту, выпил ликера и много стаканов воды. Затем опять ликера. Тамара рассказала, что бракосочетание и свадьба прошли нормально. Что она первую ночь провела в квартире Димы в Черемушках на улице Гаррибальди.
– Вы трахались? – давясь ананасом, прохрипел я.
Тамара зарделась.
– Давай договоримся, о некоторых вещах не спрашивать! Не твое дело! Он мне муж, в конце концов! А ты кто?
Я почувствовал, что вся, какая еще у меня осталась, кровь, прилила к голове и в глаза. Ярость затмила зрение, и, пережевывая обжигающий губы ананас, я потянулся к ножу, которым этот ананас резали. Нож был с острым концом и с деревянной рукояткой. Я замер, капли ананасового сока капали из полуоткрытого рта, правая рука остановилась на полдороге к ножу. Тамара все поняла и застыла на месте. Она поступила правильно. Если бы она кинулась убегать или, наоборот бросилась на меня, чтобы защититься, я обязательно зарезал бы ее. Бессоная, сумашедшая ночь, вся в дурных мыслях, нарушила стабильность моей и без того слабой психики.
Я с минуту сидел так, потом медленно убрал руку назад и прикрыл рот. Выпил ликеру еще, и просто сказал Тамаре: «Ложись!» Она покорно и быстро исполнила просьбу. Но сколько мы ни мучились, ничего не вышло. Первый раз в жизни я потерпел фиаско. И хоть очень, невообразимо хотелось спать, я собрал все оставшиеся силы и стал собираться домой.
– Сегодня я тоже буду ночевать здесь, я взяла у мужа «отгул» на два дня, – быстро сообщила мне Тамара, – приходи вечером, прямо звони в дверь.
К одиннадцати часам я был в общежитии, заперся в комнате, спал до семи вечера, потом поел, что нашел, и поехал к Тамаре. Все прошло без приключений, дома была она одна, мы немедленно бросились в постель и неистово занялись тем, к чему так стремились оба. Ночь прошла достойно, мы подошли к своим лучшим результатам. Часам к шести мы забылись и заснули. А в восемь часов нас разбудили частые звонки в дверь.
– Это Дима, мы пропали! – причитала Тамара, засталкивая меня в чулан и забрасывая туда мою одежду. Я едва успел надеть там, в темноте, трусы. Тут дверь открыли ключами, и по голосам я понял, что пришла Марина Георгиевна.
– Где Ник? – кричала она, я выследила его, он вечером зашел к тебе, я не спала всю ночь, а сейчас проверю квартиру. Он здесь, я это чувствую! Распахнулась дверь в ванную, туалет, и, наконец, дверь чулана. Чуть не падая от сердечной недостаточности, я поздоровался с обомлевшей мамашей.
– Good morning, mammy! – и сделал попытку улыбнуться.
– Волк! Ник, вы – волк! (хорошо хоть, что не «монстр»!) – Вы забрались в наш дом, чтобы погубить нас! – патетически восклицала Марина Георгиевна. Если бы папа узнал об этом, он бы умер от огорчения!
Я с ужасом представил себе разъяренного «патера Грубера» и порадовался, что навестил нас не он. Я уныло вышел из чулана и стал одеваться.
– Ты хоть отвернулась бы! – заметила, внимательно смотрящей на меня маме, Тамара, но получила пощечину.
Одевшись, я сел за стол, где уже сидели мать с дочерью.
– Чай подавать? – съязвила Тамара, но мама сухо сказала: «Да».
– Что будем делать? – деловито спросила Марина Георгиевна, прихлебывая чайку, – я, конечно же, все скажу Диме.
– Ты не такая дура, – не боясь пощечины, скзала Тамара, – ты не сделаешь вреда своей дочери.
Хорошо, – неожиданно согласилась Марина Георгиевна, – но могу ли я быть уверена, что вы больше встречаться не будете?
– Нет! – тихо, но уверенно, сказал я. – Но сюда я больше не приду. Даю слово. Иначе меня здесь от страха кондратий хватит.
Марина Георгиевна неожиданно рассмеялась. – Спасибо скажи, – она обратилась ко мне на «ты», что я хоть в дверь позвонила, – а то бы бегали голыми, как в дурдоме, – нервически хохотала Тамарина мама.
– А честнее – все сказать Диме, развестись с ним, и пожениться вам по-человечески. Тогда валяйтесь в постели по-закону, хоть весь день! – добавила она.
Мы вышли из дома втроем, как порядочная семья. Я обогнал женщин со стороны Тамары, быстро поцеловал ее в щечку и шепнул: «Звони!»
Мы продолжали встречаться, но уже не так комфортно. На природе было холодно. Иногда я упрашивал Вадима не приходить, допустим, часов до шести вечера.
– На мою кровать не ложитесь! – мрачно предупреждал каждый раз он и уходил.
Чтобы не было разговоров, Тамара надевала свой «мужской» костюм, я сворачивал ее женское пальто, клал в сумку, и давал ей свои пальто с шапкой, а сам шел в плаще. Так мы заходили в «Пожарку», а в запертой комнате уже разбирались, кто мужчина, а кто женщина.
Как-то при выходе из общежития нас встретили мои приятели, видные ребята. Мы разговорились, и Тамара, забыв, что она «мужчина», стала кокетничать перед ними. Ребята удивленно посмотрели на нее, а потом заметили мне: «Ты что, на педиков переключился?»
Шла середина декабря. Как-то договорившись с Вадимом, я уже подходил к «Пожарке» с Тамарой в моем пальто. Я увидел, что у окна нашей комнаты стоит Вадим и смотрит на улицу. Увидев нас, он жестами приказал нам остановиться. Мы так и сделали. Вадим быстро сошел вниз и, поздоровавшись с Тамарой, коротко сказал мне по-грузински: – Шени цоли мовида! (Твоя жена приехала!).
Я почти в шоке повернулся на 180 градусов и кинулся бежать прочь. Ничего не понимая, Тамара бросилась за мной. Совершенно ничего не понимая, за нами с лаем бросилась знакомая дворовая собака. Наконец, отбежав метров на сто, я отдышался и смог ответить на настойчивые вопросы Тамары.
– Я виноват перед тобой – я женат. Жена приехала и находится сейчас в моей комнате. Это мне сказал по-грузински Вадим!
Тамара быстро отвесила мне пощечину, и я почему-то сказал ей «спасибо». Она пошла к остановке автобуса, а я – в «Пожарку» к жене. Вскоре жена увезла меня в Тбилиси на встречу Нового года, но до этого еще произошли события, достаточно новые для меня.
В феврале, когда я приехал обратно, зашел на филфак и застал прямо в коридоре Тамару, разговаривавшую с двумя очень красивыми девушками. Мы кивнули друг другу, и я стал ждать конца разговора. Наконец девушки ушли, а Тамара сказала мне: «Та, которая блондинка – это Белла, у которой мы познакомились с Димой; та, которая с темными волосами – это Галя, внучка твоего любимого Сталина». Видя, что я встрепенулся, Тамара заметила: «Я не позволю тебе, жалкому женатику, даже подойти к хорошей девушке. Забудь!».
А затем, взглянув мне в глаза, Тамара продолжила: – ты, как скорпион при пожаре, ужалил сам себя, и теперь тебе – конец. В моих глазах, по крайней мере. Встреч больше не будет! А сейчас пойдем в «Москву» на 15 этаж и отметим наш развод!
Мы поднялись туда; в кафе «Огни Москвы», почти не было посетителей. Мы пили портвейн «777». Я уверял Тамару, что «безумно» люблю ее, и даже делал попытки перелезть через ограду на балконе, чтобы броситься вниз (сетки на балконе тогда не было). Но Тамара сказала: «Бросайся, если хочешь, чтобы я поверила тебе, что ты любишь меня «без ума»!»
Я был повержен. Тогда я взял ручку и написал Тамаре на салфетке прощальное стихотворение, которое сочинил заранее, предчувствуя наше расставание.
Стихотворение было в стиле Руставели:
Я уйду по доброй воле, Осознав свое паденье, Я тебе не нужен боле – Не помогут ухищренья!
Тщетно я спасти пытаюсь Чувство, мертвое от яда – Что погибло, не рождаясь, То спасать уже не надо!
Я ж уйду по доброй воле, Буду маяться по свету, И на крик душевной боли Не найду ни в ком ответу!
Тамара прочла стихотворение, оно ей понравилось; она заметила, что оно похоже на стихи Шота Руставели.
Чтож, Шота, попрощайся со своей любимой царицей Тамарой и больше на моем пути не попадайся!
Мы поцеловались и разошлись.