Текст книги "Следствие ведут знатоки"

Автор книги: Александр Лавров

Соавторы: Ольга Лаврова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 103 страниц)

– Просто интересно, почему вдруг вам подарок. Нынешним сослуживцам Артамонов щенка редкой породы не предлагал.

Щепкин постукивает ногтем по стеклу часов.

– Пятьдесят минут, инспектор. А вы как-то все не можете толком сформулировать, что же вас интересует.

– Масса вещей.

– Это заметно.

– В частности, вы.

– Помилуйте – чем?

– Очень хотелось бы услышать, что вы в действительности знаете об Артамонове. О его «Волге». О чемоданчике.

– Моя Аба сказала бы: хотеть косточку и иметь косточку – далеко не одно и то же! Шучу-шучу, инспектор, по-стариковски. Сам крайне заинтригован. Анатолий ведь был такой добрый и примерный юноша: не пил, не курил…

– Не ухаживал за женщинами?

Щепкин остро взглядывает на Томина.

– Сорок шестой размер. Третий рост, – многозначительно подсказывает инспектор.

– А вас и это интересует? – спрашивает Щепкин, коротко помолчав. – Ах, инспектор, инспектор! Если б вы сразу заговорили о женщинах, а не морочили голову собаками, я бы… Надеюсь, Анатолий простит, что я вас познакомлю с его пассией. Это за городом, по Калужскому шоссе… Ну да, разумеется, от нее он и ехал, когда погиб, – подтверждает он, уловив движение собеседника.

Расставшись с Щепкиным, Томин направился в лабораторию к Кибрит.

– Будь другом, дай чего-нибудь от головы!

– Цитрамон или анальгин? – спрашивает Кибрит, роясь в ящике.

– Шут его знает, что дашь.

– Для верности глотай обе. Стоп, тут не вода! – заслоняет она стакан на столе.

Томин запивает таблетки из графина.

– Кто это тебя допек?

– Один А. П., чтоб его! Чую, надо ухватить, а ухватить не за что. – Набирает внутренний телефон, слышатся длинные гудки. – Куда-то Паша исчез.

– По-моему, у Скопина.

– Уже на ковер? Эх, работа-работенка!.. А я, между прочим, собираюсь к одной даме легкомысленного поведения.

– Пожелать успеха?

– Служебного, Зинаида, служебного! Если старичок не надул, привезу вам пассию Артамонова! Скажи Паше, чтоб дождался, ладно?

* * *

Скопин – генерал-майор, начальник Знаменского, – отнюдь не собирался распекать его.

– Вот такой был серьезный разговор, Пал Палыч, – резюмирует он. – И я рекомендовал вас. Пойдете в начальники?

– Очень ценю доверие, Вадим Александрович… – смущенно произносит Знаменский и умолкает.

– Ну-ну, без реверансов. Да? Нет?

– Честно говоря, не тянет… Привык сам вести следствие. Люблю докапываться до причин, искать ходы… словом, люблю свою работу, Вадим Александрович. Другой просто не мыслю.

– Кого же предложите вы?

– Да хоть Зыкова!

– Надо понимать, что Зыков работы не любит? Поэтому пусть командует? – Скопин усмехается, подловив Пал Палыча. – Предвидел, что будете отпихиваться. Сам когда-то отпихивался… Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся. Теперь что касается истории Артамонова…

– Да?

Скопин достает папку из сейфа.

– Я прочел все, что вы сделали. Версий много, но не видно главной фигуры. Артамонов не тянет на самостоятельного дельца, согласны?

– Согласен.

Скопин раскрывает папку на месте, заложенном линейкой, заглядывает в чьи-то показания:

– Напрасно вы откладываете прямое объяснение с Артамоновой. Как-нибудь переживет. Может быть, откроется причина двойной жизни ее мужа, и тогда разные половинки сойдутся…

* * *

Тихий, утопающий в садах загородный поселок. Неподалеку слышен шум шоссе.

Томин приближается к небольшому чистенькому домику.

Следом подползает и останавливается машина с тем же шофером, который возил Томина с Знаменским в контору. Пока шофер разминается, а затем пристраивается с книгой на солнышке, Томин успевает войти и представиться.

Мы застаем его и хозяйку в провинциально-уютной комнате «смешанного» назначения: тут и буфет с посудой, и трельяж, уставленный парфюмерией, и телевизор под кружевной салфеткой. По стенам развешаны кашпо с незатейливыми растениями и много чеканки, что бросается в глаза.

С тахты таращится собака – копия Абы и Фанты.

Хозяйка дома, Снежкова, молода и хороша собой, но с налетом вульгарности. Привычка разыгрывать секс-бомбу поселкового масштаба помогает ей сейчас не теряться в присутствии нежданного и неприятного для нее гостя.

– Симпатичный мальчик, жаль, не знакома, – говорит она, возвращая Томину фотографию Артамонова. – Это с вами кто-то пошутил. Надо же, в какую даль зазря проездили!

– Совсем уж зазря?

– Ну если в ином смысле… Такого интересного мужчину грех всухую отпускать.

– Филя, ты тоже не припомнишь?

Томин протягивает фотографию собаке, та ее равнодушно обнюхивает.

– Неблагодарное животное! Это хозяин твоей мамаши. Соседка – та сразу узнала, – обращается он к Снежковой.

– Ой, да она рада-радешенька наклепать! Со зла, что я вон, – оглаживает стройные бедра, – а она – во! – показывает руками нечто бочкообразное. – И на работу мою завидует, да к тому ж Филя кур у ней гоняет.

– А вы где работаете?

– Преподаю на курсах кройки и шитья.

– Обидно, если ехал зря… Придется показать еще одну картинку.

Снежкова беспечно взглядывает и хватается за сердце.

– Толя!.. О-о-ой…

Услышав из раскрытого окна рыдания, толстая соседка вылезла на крыльцо полюбопытствовать.

Томин вышел из дома, сел рядом с шофером.

– Минут через пятнадцать надо ехать, – угрюмо говорит он.

На Петровке Снежкова уже не «вамп», а напуганная и страдающая женщина. Выплакаться не дали, ничего толком не объяснили…

– Не пойму, зачем вы сначала все отрицали, Таисия Николаевна, – говорит Знаменский.

– А если жена подослала? – она делает жест в сторону Томина.

Тот сидит в уголке с видом человека, который больше ни во что не вмешивается.

– Ну-у, частных сыщиков у нас нет… Вы давно встречаетесь с Артамоновым?

– Год два месяца.

– Кто-нибудь «сосватал»?

– Нет, голоснула на шоссе, Толя подвез, ну и…

– Ясно. Скажите, что вам известно о его работе?

– О работе?.. – Женщина пожимает плечами.

– Скрывал?

– Кажется, по линии часов что-то… Управляю, говорит, ходом времени. Захочу – назад пущу. Хохмил.

– А какие-нибудь побочные занятия? Приработки?

– Я ему не благоверная. Не отчитывался.

– С неблаговерными порой откровенней, Таисия Николаевна.

Снежкова молчит и опять нервно пожимает плечами.

– Ну, хорошо, вернемся к дню гибели Артамонова. Пожалуйста.

– А чего еще рассказывать? – подрагивает она губами. – Побыл-то всего ничего. В четыре уже позвонил домой и засобирался.

– У вас городской телефон?

– Через восьмерку.

– Артамонов с женой разговаривал?

– Нет, не с женой… Он ее сестре звонил.

– О чем?

– Не хотел к теще идти… А эта Аля разоралась, он и поехал…

Чувствуя близкие слезы, Пал Палыч переглядывается с Томиным, тот выходит в коридор. Дергает одну дверь, другую, бормочет с досадой:

– Разбежались!

В криминалистической лаборатории Кибрит тоже стягивает халат – собирается домой. Звонит телефон.

– Да… – снимает она трубку. – Валерьянки нет, Шурик. С вами сегодня хоть аптечку заводи!.. Хорошо, попробую что-нибудь найти.

За прошедшие минуты в тоне Снежковой появилась истерическая агрессивность.

– Это мое совершенно личное дело! – заявляет она Знаменскому.

– Таисия Николаевна, я спросил лишь о характере ваших отношений.

– А чего спрашивать?! Чего вы от меня добиваетесь?! Сами не понимаете, какие бывают отношения, если от жены гуляют? Я про это с мужчиной говорить не могу!! Вообще лучше ничего не говорить! – Снежкова утыкается лицом в ладони и бурно плачет.

За ее спиной отворяется дверь, входят Кибрит и Томин. Пал Палыч жестами просит Кибрит побыть со Снежковой, успокоить ее.

– Я вас позову, – шепчет Кибрит.

Мужчины выходят.

Когда Снежкова отнимает руки от лица, она видит на месте Знаменского женщину.

– Вы тоже следователь?

– Нет, я эксперт. Но случайно в курсе: меня посылали на место аварии для осмотра.

– Ой… Вы Толю видели?

– Да.

– Он… сильно мучился?

– Нет, по счастью. Все случилось мгновенно… И лицо совсем не пострадало. Он, наверно, даже испугаться не успел.

– Когда сюда ехали, видели этот поворот. Толя столько ездил, даже поддатый… Он с закрытыми глазами мог! И вдруг… Судьба, что ли?..

– Да, странно… Как вас зовут?

– Тася. А вас?

– Зина, – с едва уловимой заминкой отвечает Кибрит, решив не разрушать возникшего к ней доверия Снежковой.

– Замужем?

– Замужем.

– И как у вас? – нащупывает Снежкова почву для общения.

– Ну… всяко бывает… – Кибрит предлагает собеседнице почувствовать себя на равной ноге. – Вы его любили, Тася?

– Это трудно сказать… Наверное, любила, если реву… А другой раз глаза бы не глядели…

Вздыхая и сморкаясь, она начинает изливать душу.

– Знаете, сперва он мне до того понравился, совершенно удивительно! Чего-нибудь сделает и покраснеет, представляете? Игорька привозил. С рук у меня не слезал, такой ребенок ласковый. Теперь вырастет – забудет… Мать, Галина эта, раз его наказала, а он ей: Тася, говорит, лучше… А потом… Даже не знаю, как рассказать… Что-то ему вступило – не угодишь… Разврата захотелось, – почти шепчет Снежкова. – Представляете? А что я такое могу? Я ж не какая-нибудь! Уличная я, что ли?.. Если, говорит, все обыкновенно, то я и в законном браке имею, а ты научи меня прожигать жизнь. Вы понимаете? Нет, вы не подумайте, Зина, он был хороший. Если за ним что подозревают – это неправда! Толя был очень хороший. Попроси – все отдаст. Честно. Такие подарки дарил! А недавно вдруг мебель привез. Я даже подумала, может, имею перспективу. Не к жене привез – ко мне. Дом обставляет… Господи, как его угораздило на том повороте?!

Во время разговора Знаменский и Томин топчутся в коридоре. Из кабинета появляется Кибрит, кивает Пал Палычу: можешь допрашивать.

Знаменский уходит к себе.

– Я сейчас, Паша, – говорит Томин. – Что скажешь? – спрашивает он у Кибрит.

– Ничего.

– За двадцать минут ничего?

– Шурик, тайна исповеди!..

Снежкова успокоилась и стала словоохотливей. Увидев на столе чемодан, она с грустью говорит:

– Толя часто с ним ездил, служебные документы носил.

– Вы их видели?

– Зачем мне их смотреть?

– Таисия Николаевна, женщины ведь наблюдательны.

– Ну?

– Как вам кажется, Артамонов приезжал прямиком из города? Или заворачивая еще куда-то в округе?

– Трудно сказать, – отвечает Снежкова после раздумья. – Но чего ему в округе делать?

– А часто он звонил от вас? На службу или друзьям?

– Нет, только жене: «Галочка, задержусь, работаю с Климовым». Я после шутила: приезжай, говорю, работать с Климовым, я соскучилась.

Знаменский с досадой убирает в сторону чемодан, вошедший Томин понимает, что допрос почти бесплоден.

– Вам не случалось бывать у знакомых Артамонова или принимать их у себя?

– Привозил одного старика как-то. Не помню, как зовут.

– Плешивый и носатый? – полувопросительно вставляет Томин, имея в виду владельца Абы.

– Да. И еще Антона. Это уже весной. Друг его. Тоже знаете?

Пал Палыч и Томин оживляются при имени Антон.

– Пожалуйста, все, что припомните.

– Ну, Толя заранее сказал, что будет гость, и давай, мол, постарайся встретить на высшем уровне. Хорошо, у соседки свинья опоросилась. Пришлось кланяться. Сделала я молочного поросенка заливного, пальчики оближешь. Парад, конечно, навела…

Воспоминание относится к разряду приятных, и Снежкова погружается в него с удовольствием.

…За празднично накрытым столом сидят Артамонов и Бардин. Звучит музыка. Прифранченная хозяйка играет глазами и мечется между кухней и гостями. Бардин холодновато любезен, его забавляют старания Артамонова произвести впечатление.

– Как тебе Тася?

Бардин улыбается Снежковой, та, прервав хлопоты, ждет оценки.

– Красивая женщина, хорошая хозяйка. Чего еще желать?

– Благодарю за комплимент, – воркует Снежкова. Бардин представляется ей весьма привлекательным мужчиной.

– Валяй, соблазняй его, валяй! – смеется Артамонов и подталкивает ее к шурину.

– Попозже, – обещает Снежкова.

– Сначала гарнитур посмотрим, – решает Артамонов.

Хозяйка отпирает им комнату, загроможденную дорогим кабинетным гарнитуром. Мебель просто составлена сюда, книжный шкаф без книг, письменный стол без единой бумажки.

Артамонов с победоносной ухмылкой плюхается в кресло.

– Сила?

– Зачем тебе?

– Ну… красиво, приятно. Посижу, о чем-нибудь подумаю.

– Подумать тебе полезно, – со скрытым раздражением роняет Бардин…

– Я слушаю, Таисия Николаевна, – прерывает Пал Палыч воспоминания Снежковой.

– Знаете, Толя чувствовал свою гибель! – вдруг выпаливает она. – Такой был тоскливый и никак не хотел ехать! Перед дорогой он зашел в кабинет…

…На диван брошены плащ, шляпа и пресловутый чемодан. Артамонов бесцельно бродит по комнате, отрешенно разглядывая пустые полки и голый стол, трогает пальцем верхнюю доску шкафа.

– Неизвестно, откуда пыль, – бормочет Снежкова. Прислонясь к косяку, она наблюдает за Артамоновым. Тот садится в кресло, подпирает голову кулаком и застывает.

– Толюшка! – не выдерживает женщина. – Ну чего ты так переживаешь?!

– Не мешай. Я думаю о жизни.

От непривычности ответа Снежкова теряется…

– Я, говорит, думаю, – повторяет она теперь Знаменскому и Томину. – «Не мешай думать», понимаете? Он предчувствовал! Он как знал!

– Умоляю вас не плакать! – вскакивает Томин. – Поговорим о другом. Вот вы познакомились. Кстати, где? Голосовали ближе к городу или уже недалеко от поселка?

– А при чем поселок? Я к тете ездила в Сосновку. Это по Киевскому. На возвратном пути Толя и подвез.

– Он был с чемоданом? – спрашивает Знаменский. Оба настороженно ждут ответа.

– Да, спереди в ногах мешался. («Заладили с этим чемоданом», – думает она в раздражении).

Наутро после допроса в кабинете Знаменского проводится опознание. Как положено, вместе с двумя другими мужчинами того же примерно возраста и комплекции Снежковой показывают Бардина.

– Знаете ли вы кого-либо из этих людей? – обращается Пал Палыч к Снежковой.

– Да, в середине – Антон.

«Зачем нужна столь официальная процедура? – думает она. – Может быть, она чревата опасностью для обходительного, любезного Антона?» И, глядя на него с неловкостью, Снежкова добавляет:

– Извините…

– Пожалуйста, Тася, пожалуйста, – иронически улыбается тот.

Звонит городской телефон.

– Минуточку, – говорит Пал Палыч в трубку и кладет ее на стол.

* * *

Артамонова позвонила Знаменскому из дому, по настоянию сестры. И теперь объясняет следователю причину своего звонка. Прижав трубку к уху, Артамонова ждет, пока Пал Палыч освободится.

– Товарищ Знаменский?.. Это Артамонова. Простите, что мешаю, но каждый день неизвестности – для меня мука!.. Приедете?.. – Предложение Знаменского неожиданно. – Нет, пожалуйста, раз вы считаете… Я немного нездорова, застанете в любое время. До свидания.

– Сюда?! – всплескивает руками Бардина.

– Да.

– Галочка, только не пугайся, это, наверно, с обыском.

Артамонова своим характерным жестом вскидывает руки к вискам.

– Боже, до чего я дожила!

– Где у тебя фотографии, письма? Я унесу, чтобы не рылись. Хоть это!

– Нет, Аля. Пусть обыскивают! Мне прятать нечего.

Бардина понимает, что ей надо как-то подготовить сестру.

– Галочка, родная… – начинает она, терзаясь тем, что предстоит выговорить. – Это ужасно, но я наконец должна тебе рассказать кое-что… Лучше уж я…

* * *

– Весьма пышная церемония, – улыбается Бардин, оставшись после опознания с Пал Пальнем. – И велика вам радость, что Толя возил меня к своей бабенке?

– Возил, между прочим, на «Волге», показывал дорогую мебель и так далее. Следовательно, вы знали о его второй, тайной жизни.

– Хм… Один – ноль.

– И безусловно догадывались, что дело не чисто. Человек вы неглупый, бывалый.

– Даже сиделый, – замечает Бардин, поняв, что Пал Палычу известно о его судимости.

– Да, не скрою, поинтересовался вашим прошлым.

– И представляете, что я за фрукт, – это звучит в вашем голосе.

– Разубедите, если не так.

– Хорошо, – помолчав, соглашается Бардин и, решившись, рассказывает уже без понуканий. – Заложили меня тогда собственные коллеги. Два резвых молодых человека сдали органам. Я был слишком сильный конкурент. Но я успел сесть, когда за валютные операции еще давали два года. Пока за проволокой – казалось ужасно много. Но едва приехал домой – указ: до высшей меры. И читаю в газете, что те резвые молодчики пошли под вышку. Представляете, что я чувствовал?

– Надеюсь, не только злорадство?

– Что вы! Готов был благодарить за прежнюю подлость! Решил: стоп! Судьба подарила жизнь – но четко предостерегла. Не скажу, что я суеверный, но мистическое было ощущение. Да… Ну, вспомнил свое музыкальное образование, пристроился работать, женился. Теперь вот средней руки организатор в области легкой музыки. Как валютчик был гораздо талантливей. Но зато на каком боку лег, на том и просыпаюсь.

– Ладно, верю. Но тогда я спрашиваю вас, спрашиваю человека, который со всем этим покончил: зачем вы меня путали разными баснями?

– Старый служака, что вел мое дело, твердил классическую фразу: «Следствию все известно, советую признаться». Сейчас следствию, видимо, почти ничего не известно, и все равно советуют признаться… – Бардин говорит скорее грустно, чем насмешливо. – Вы не учитываете одного обстоятельства, Пал Палыч. В происходящей драме центральное лицо – не я, не вы, не погибший Толя, а его жена, Галина. Вам – служба, мне – семейные неприятности. Над ней же в буквальном смысле разверзлось небо! Не встречал человека, настолько помешанного на честности и долге. Обычной женщине стыдно, скажем, не иметь модного пальто. Галине стыдно иметь что-нибудь, чего у других нет!

– А чем плохо?

– Скучно! Я к ней очень привязан – выросла на глазах. Но скучно. Ходячая добродетель.

– Она знает про вашу судимость?

– К сожалению.

– И не верит в ваше перерождение.

– Она верит, что горбатого могила исправит. – В его тоне застарелое раздражение. – Думаете, мы с Алей сочинили про находку в расчете на какое-то там вознаграждение? – Он машет рукой. – Да Галина и не взяла бы ни за что! Чужие деньги. Но… ее надо понять. Смерть, похороны – это она перенесла стоически. Выходит, с одной стороны, – железный характер. А в то же время ее свалить ничего не стоит. Расскажи я про Анатолия всю правду – сразу, и неизвестно, где потом искать: в психушке или под трамваем! Так что мы больше Галине голову морочили, не вам. Чтобы на тормозах, понимаете? К тому же надо было чем-ничем сдвинуть ее с идеи, будто я свернул на старую дорожку и Анатолия потянул.

– Давайте поближе к протоколу.

Бардин кивает.

– Значит, так. Узнав об аварии, я объяснил своей жене вероятное происхождение обнаруженных денег. Она, естественно, ничего не подозревала.

– Совсем уж ничего?

– Только то, что Толя погуливает, – твердо говорит Бардин. – Ей и того хватало, чтобы волчицей рычать… Так вот, мы взвесили возможную реакцию Галины Артамоновой – и изобрели историю с находкой.

Знаменский коротко записывает.

– Но вы еще прежде сымпровизировали заем на катер, – напоминает он.

– Сами спровоцировали, Пал Палыч, – усмехается Бардин. – Притворились простачком, грех было не попробовать. Я только с суммой ошибся, а так-то Климов – лакомый кусок, чтобы отманить следствие в сторону.

– Вы имеете в виду его приятеля Муромского?

– Раскопали? Обидно, что не увлеклись этой версией. Вы бы в ней увязли как в болоте!

– Потому и не увлеклись. О Муромском вы слышали от Артамонова?

– Ну да. Климов – Толе, Толя – мне.

– Сколько усилий, чтобы пощадить нервы своей родственницы!

– Есть ехидное подозрение, если позволите… Вы тоже щадите ее нервы?

– Следственная хитрость, – парирует Пал Палыч. – Да?.. – берет он трубку зазвонившего телефона. – Еще тут, Саша, заходи, – приглашает он Томина.

– Антон Петрович, а не проще ли было удержать Артамонова, чем теперь вот…

– Прошляпил. Несколько месяцев был на гастролях, вернулся, вижу: глаза в разные стороны. Раньше, правда, проскальзывало: серое существование и ничего не имею, другие берут от жизни. Явно с чужого голоса, я не придавал значения. Конечно, поговорили. Объяснил ему, что он не создан для коммерции, тем более с Галиной под боком. Попусту. Уже понесло.

* * *

В ожидании приезда Знаменского между сестрами происходит тяжелое объяснение.

– Не могу понять, – шепчет Артамонова уже в изнеможении от всего, что пришлось услышать. – Как – вторая машина?

– Новая, Галочка, «Москвич» в гараже стоит целехонький… – Бардина всхлипывает. – И никто с Толей не ехал. Вещи в машине были его собственные.

Некоторое время обе молчат. Артамонова сидит напряженно, крепко ухватившись за подлокотники, будто кресло вот-вот уплывет из-под нее.

– Все время притворялся… лгал… Он же не был такой… раньше… Добрый… веселый… Он хороший был, Аля… Нет, я не понимаю… Помнишь, как мы первый раз поехали на «Москвиче»?

– Позапрошлым летом, – сквозь слезы отзывается Бардина.

– Да, – шепчет Артамонова, – позапрошлым летом.

…Это был для Артамонова день торжества, день сбывшейся мечты: его горбатенький «москвичек», возрожденный из груды лома, резво и полноправно катил по улицам города.

– Ты замечаешь, как берет с места? – спрашивал. Артамонов сидевшего рядом Бардина. – Замечаешь?

– Мм, – одобрительно мычал тот, чтобы не омрачать Анатолию лучезарного настроения.

– Теперь я буду тормозить, обрати внимание… Сила?

– Толька, я не автомобилист!

– Но ездишь же ты в такси, например. Неужели не видишь разницы?

– Вижу, – засмеялся Бардин. – В такси коленками не упираешься…

– А, перестань! Это все, – Артамонов пренебрежительным жестом обвел поток машин, – по сравнению с моим «жучком» – дрянь, будь уверен! Заводская сборка, скорей-скорей, колеса крутятся и ладно. А у меня, Антоша, ручная подгонка, предел точности. Не мотор – хронометр!

Пока Артамонов хвастался машиной, сестры на заднем сиденье забавляли Игорька.

– Как ему – нравится машина? – спросил Артамонов.

– Улыбается, – весело ответила жена.

Артамонов нашел местечко на стоянке, все вышли и направились к воротам парка.

Артамонов раз-другой оглянулся на ходу полюбоваться «жучком». Нет, безусловно, всякие там «Жигули» и «Волги» меркнут рядом с его сокровищем!..

В парке буйно цвели клумбы, дети толпились вокруг аттракционов.

– Эх, – сказал Артамонов, минуя мужчин, сгрудившихся возле пивного ларька, – теперь уже и кружечку не пропустишь: за рулем! – Но прозвучало это не сожалеюще, а, напротив, блаженно…

Вертелась детская карусель, визжали малыши, проносясь на лошадках мимо ожидающих за оградой мам и бабушек. На руках у Артамоновой таращился Игорек, завороженный пестрым зрелищем.

И вдруг скрежет, вращение замедлилось. Карусель остановилась.

– Слазьте, ребята! – возник откуда-то дюжий мужик. – Поломка!

Ребятишки слезать не хотели, те, кто ждал своей очереди, галдели, не желая расходиться. Кто-то из взрослых потребовал вызвать техника.

Артамонов нырнул под ограду и направился к «карусельному начальству». О чем-то они там заспорили, мужик замотал головой, но потом все же допустил добровольного ремонтника к механизму.

– Дяденька пошел чинить? – спросил Артамонову тоненький голосок.

– Да, – улыбнулась та.

– А он починит?

– Починит.

И действительно починил. Разве мог он видеть чье-то огорчение в такой счастливый для себя день?

Снова кружилась карусель и радовалась детвора. Артамонова ласково и спокойно смотрела на мужа, оттиравшего запачканные руки.

Как все было хорошо!..

И как теперь все ужасно…

– Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. – повторяет Артамонова в пространство. – Ну зачем же?! Хоть бы спросить…

– Аля, когда началось… все это? – глухо произносит она, помолчав.

– Года полтора назад, – тяжело выдавливая слова, говорит сестра.

– И ты знала?!

– Ничего я раньше не знала! Я бы ему глаза выцарапала! Антон уже после аварии сказал.

– Но Антон знал! И ни слова?! Аля, этому нет названия!..

В кабинет Знаменского входит Томин.

– Как вы только разыскали несравненную Тасю? – говорит Бардин, здороваясь. Он оборачивается к Пал Палычу и вздыхает: – Самое смешное, что все это было абсолютно ни к чему. Очень любил жену, сына. Вкусы непритязательные. Вообще простецкий, славный парень. Ему бы пахать или слесарить… Я когда-то летал ужинать в город Ереван и умудрялся получать удовольствие! На то нужен особый склад. А Толя рожден для мирных, здоровых радостей… В последнее время уже понял, что живет «на разрыв». Еще бы немного – и мог образумиться. Жаль, не успел.

– Откровенный разговор? – спрашивает Томин.

– В таких пределах, – отзывается Знаменский, передавая ему протокол на одном листе, пробежать который – минутное дело. – Возникают вопросы?

– Два совсем маленьких, – невинно подыгрывает Томин. – Кто впутал вашего шурина? И во что впутал?

Бардин, стреляный воробей, сдержанно улыбается.

– Рад бы ответить!

– Антон Петрович! – укоризненно восклицает Знаменский.

– Что поделаешь. Толя был слабовольный, да, но надежный парень, не трепло. Сочетание этих качеств, вероятно, и привлекло, понимаете?

Томин готов отпустить сердитое замечание, Знаменский останавливает его жестом.

– Напомню одну мелочишку, Антон Петрович. Когда мы впервые обсуждали аварию на шоссе, вы поинтересовались: по дороге туда или обратно? Узнали, что обратно, и тотчас смекнули – крупная сумма!

– Да? – машинально роняет Бардин.

– Да. А я смекнул, что товарищ Бардин, стало быть, в курсе.

– В самых общих чертах, Пал Палыч. Наверняка не больше вашего. Насколько понимаю, через Анатолия проходила туда документация, обратно – деньги. Какая-то шарашка в области.

– По Киевскому направлению? – нажимает Томин.

– Да, кажется.

* * *

Однокомнатная квартира Артамоновых. Тут чисто, прибрано, немного голо. Обстановка до аскетизма проста. Комнату «утепляет» лишь детская кроватка, да горка игрушек на столике у окна. Единственное украшение стен – десятка два образцов чеканки разных размеров. Знаменский их задумчиво рассматривает, ожидая возвращения хозяйки, которая умывается в ванной.

Первый этап разговора уже состоялся, и ее худшие опасения окончательно подтвердились.

Артамонова входит в сопровождении собаки.

– Простите… минутная слабость.

– Вы увлекаетесь чеканкой? – Пал Палыч старается не выдать заинтересованности.

– Толе нравилось. С прошлого года начал собирать… Можно не развлекать меня светской беседой. Я действительно взяла себя в руки. – Она напряжена, натянута до звона, но голос ровный, глаза сухие.

– Галина Степановна, случалось, что муж работал дома с документами?

– Иногда приносил и что-то заполнял по вечерам. Раза два в месяц.

«Два раза в месяц выдают, например, зарплату…» Пал Палыч машинально берет поролоновую игрушку, сжимает и следит, как она принимает прежнюю форму. Артамоновой чудится невысказанный вопрос.

– Игорек у Аллы. Она опасалась обыска, ребенок мог испугаться. Вы будете делать обыск?

– Если ваш муж хранил какие-нибудь бумаги… то я бы посмотрел, с вашего разрешения.

– Письменного стола у него нет. Верстачок – вы видели – и инструменты. – Она достает из шкафа две небольшие коробки. – Здесь семейные фотографии, здесь справки и квитанции… Еще вот, – поверх коробок ложится небольшая пачка поздравительных открыток и писем, перевязанная шнурком. – А это я нашла за книгами.

Знаменский берет протянутый бумажник, бегло просматривает содержимое и возвращает: ничего важного.

– Когда в квартире был ремонт?

Артамонова не отвечает, делая досадливый жест.

– Извините, – настаивает Знаменский, – но вопрос о ремонте имеет вполне определенный смысл: свежие обои и побелка могут скрывать следы тайников.

– Ремонтировали в семьдесят восьмом, как въехали.

– А позже муж что-нибудь переделывал?

– Собирался оборудовать кухню. Но потом все меньше бывал дома и…

Знаменский понимающе кивает.

– Не планировал он сменить место работы?

– Н-нет. Очень вымотался, пока был техником-смотрителем. Не умел поддерживать дисциплину и работал за всех. Водопроводчик запил – Толя сам чинит краны. Кто-то в котельной прогулял – Толя бегает включать подкачку. Каждые четыре часа, круглые сутки. Говорил уже: мечтаю сидеть на стуле. Даже поступил на заочные курсы счетоводов.

– И кончил? – оживляется Пал Палыч.

– Кончил.

«Значит, знаком с бухгалтерским учетом. Не это ли объясняет его функции в шарашке?» – думает Пал Палыч.

– Сядем, Галина Степановна?

– Пожалуйста, садитесь. Мне легче стоя… – Она к чему-то готовится. – Мне надо спросить: Толя нанес стране материальный ущерб?

– Ну… в подобных случаях без ущерба не бывает.

– Мой долг – возместить, насколько возможно. Я буду выплачивать! Брать дополнительную работу и вносить государству. Нужно написать заявление?

Пал Палыч смотрит на нее в замешательстве. Женщина говорит безусловно серьезно и искренне. Есть вещи, которые нельзя имитировать.

– Вряд ли это справедливо по отношению к вам и к сыну, – произносит он после изрядной паузы.

– Для меня это вопрос чести и самоуважения!

Артамонова работает секретаршей. Оплотом всех ее планов служит пишущая машинка, стоящая тут же в ожидании, когда ей придется трещать вечера и ночи напролет, чтобы «смыть позор» и «возместить ущерб».

Наивно? Пожалуй. Даже немного комично. Но по существу? Скучноватая «ходячая добродетель» в экстремальной ситуации обернулась готовностью к подвижничеству во имя своего символа веры. И то, что до сей поры настораживало Пал Палыча, – ходульность фраз, излишний пафос – становится понятным; возникает сердечность, которой недоставало в его общении с Артамоновой.

– Стране не нужно, чтобы вы приговаривали себя к каторжным работам! – говорит он и, видя, что та порывается возразить, придает голосу строгость: – Оставим идею искупления, Галина Степановна. Следствие продолжается, и пока наша общая задача довести его до конца!

Артамонова, притихнув, ждет.

– Мы ищем в окружении Анатолия того человека, который втянул его в темные дела. – Увидя, как женщина сжалась, он добавляет: – Бардина можете вычеркнуть.

– Та женщина… вы ведь знаете? Если она требовала денег, она могла толкнуть… Толя любил ее? – Вопрос вырывается помимо воли.

– Нет. Она в общем-то немного для него значила, эта женщина. Анатолий изменял не столько вам, сколько себе. Понимаете?

Знаменский снова возвращается к чеканке, разглядывает. Снимает, чтобы проверить, нет ли на оборотах товарных ярлыков. Аккуратно вешает обратно.

– Мне пора, Галина Степановна. До свидания.

– До свидания… – Она не ожидала, что все так быстро кончится.

Знаменский на площадке дожидается лифта. Вдруг отворяется дверь.

– Пал Палыч!

Выдержка оставила женщину. Она едва владеет собой, говорит с паузами:

– Вот вы… вы знаете жизнь, реальную… Скажите, была я права? Толя называл меня «вечная пионерка»… Я с ним теперь все разговариваю, разговариваю… ночи напролет, чтобы понять… Все спрашиваю и спрашиваю. Иногда мне кажется, я его слышу, он говорит… ужасные вещи. Если бы не твои железные принципы… ты по уши в иллюзиях… Если бы не ты, я не убегал и был бы жив. Может быть, – переходит она на шепот, – я неверно жила и думала? А правы те… другие?..